Смертники

Глава шестнадцатая

Вода была холодней холодной. Ту, что лилась из крана, еще можно было терпеть, а эта обжигала и сковывала ледяными тисками. Когда она поднималась до лодыжек, ты переставал чувствовать пальцы. Когда набиралась до колен, у тебя немели лодыжки. Когда достигала паха, ты понимал, что детей у тебя не будет уже никогда. Не то чтобы ты хотел детей или думал о них, просто… Складывалось впечатление, что в здании действуют две автономные системы холодного водоснабжения: обычная, для питья, и специальная, берущая воду из особо глубоких подземных источников, для пыток.

В мокром карцере нет времени. Оно остается снаружи, по ту сторону влагонепроницаемых стен. Сюда ему не просочиться. Ты не можешь сказать, сколько ты уже здесь, минуту или час. И то, и другое кажется тебе вечностью. Приходится считать: Амударья восемнадцать, Амударья девятнадцать, Амударья двадцать…

Американцы отсчитывают секунды при помощи Миссисипи, тебе повезло меньше, ведь Днепр и Днестр коротковаты в смысле количества слогов, но твой инструктор по плаванию был родом из Средней Азии, и он научил тебя перед каждым числом вставлять Амударью.

Еще он учил всегда закалывать плавки булавкой, потому что судорога может скрутить икры где угодно, даже в бассейне.

С икрами Дизель давно распрощался, но живот еще чувствовал. Судороги живота трудней всего перенести на ногах, потому что хочется согнуться, а как тут согнешься, когда воды по ноздри? Даже ртом не вдохнешь, потому что для этого пришлось бы встать на цыпочки, а ног нет, давно нет. Как нет ни плавок, ни булавки. А жаль. Плевать на судороги, ты воткнул бы ее себе в глаз и постарался бы достать до мозга. Амударья сорок четыре!

«Человек может прожить без воздуха гораздо дольше, чем ему кажется, — говорил дядя Рашид. — Нечем дышать — глотайте. Глотайте и представляйте, что дышите. В вашем организме полно воздуха, надо только его немножечко обмануть». И он показывал как. Песочные часы на бортике бассейна успевали пять раз перекувыркнуться через голову, а дядя Рашид все обманывал организм, только черные глаза хитро щурились над водой.

Амударья семьдесят семь, Амударья семьдесят восемь… Дизель глотал и представлял, что дышит. Амударья девяносто шесть… Он старательно выскребал последние капли кислорода из секретных сусеков тела.

Вот и все. Обманывать организм больше не получается. Перед глазами — темнота, в мозгу — мелкие искорки и щелчки, как будто лопаются в стакане пузырьки газировки.

«Амударья сто двадцать», — отсчитал Дизель и сделал глубокий вдох. Только сначала опустился с головой под воду.

В воде тоже полно кислорода. Если химики не врут, она состоит из кислорода на целую треть. Только черт, черт, как же он жжется, когда проходит по легким! Хуже кислоты, хуже расплавленного свинца. Но это длится недолго, секунд, может быть, десять, потом приходит успокоение. «Прости, дядя Рашид. Этому ты нас не учил…»

Но и покой, увы, не вечен. Он выходит из тебя толчками, резкими, как удар кулаком в грудь, выплескивается из распахнутого рта вместе с жидким кислородом, кислотой и расплавленным свинцом. И вот уже какая-то гнида лупит тебя по щекам, зажимает пальцами нос и пыхтит, пыхтит в лицо, лезет тебе в рот чуть ли не всей головой, словно гнида — дрессировщик, а ты — лев. И как бы ты ни сопротивлялся, эта сволочь шаг за шагом возвращает тебя туда, куда тебе давно уже не нужно. К жизни.

Трудно не запомнить лицо человека, который только что делал тебе искусственное дыхание рот в рот. Еще труднее стереть из памяти слова:

— Что ж ты делаешь, идиот? Понырять тебе захотелось, да? Ихтиандры в роду были?

Олег оторвался от подушки. Голова кружилась, во всем теле ощущалась слабость, но это не имело значения. В комнате было темно, как в чашке с черным кофе, тогда как в темноту за окном как будто плеснули пару капель молока. Приближался рассвет. «Без четверти четыре», — прикинул Олег.

На соседней кровати лежал на спине Столяров. Вслушиваясь в его ровное дыхание, Гарин с удивлением отметил, что впервые видит Михаила спящим. До сих пор тот всегда вставал раньше, а ложился позже. Впрочем, Михаил ли он? Или это имя — такая же фальшивка, как кличка Камень и татуировка в виде перстня, к слову сказать, уже наполовину стершаяся? Хотя это тоже не имело значения.

Гарин медленно, чтобы не скрипнула кровать, поднялся и встал в изголовье у Столярова.

«Пристрелить? — подумал он. — Или перерезать горло, чтоб не будить соседей?»

Как по заказу кто-то из сталкеров за стенкой громко застонал во сне. Кажется, это был Порох.

«Только шевельнись — и я вырву тебе кадык», — мечтательно подумал Олег, глядя на Михаила, однако тот не шевельнулся.

Зона меняет людей. Совсем недавно от одной только мысли об убийстве он грохнулся бы в обморок. Олег Гарин нового образца не был таким впечатлительным. Конкретно в эту минуту ему хотелось резать, ломать и рвать зубами. Очень хотелось, до дрожи в пальцах и хруста в сведенных челюстях. Беда в том, что убить Столярова сразу Олег не мог. Сперва ему необходимо было задать Михаилу кое-какие вопросы. И получить на них ответы. Выбить в крайнем случае.

«Кляп в рот, пистолет к виску — и во двор? — размышлял Гарин. — Нет, тоже не вариант. Любой шум — и вся квартира встанет на уши. Придется объясняться…»

В итоге он вышел из комнаты один. Предварительно провозившись пару минут с рюкзаком и переложив часть вещей в карманы комбинезона. Ничего огнестрельного брать не стал. Если в этот ранний час по округе шатается какой-нибудь зомби или снорк, Олег уделает его ножом. А лучше — голыми руками. Может, это хоть ненадолго уймет зуд в пальцах. Зуд долго сдерживаемой ненависти, которая наконец нашла выход.

Гарин беззвучно открыл входную дверь, шагнул на лестничную клетку и только здесь надел ботинки. Выйдя из подъезда, он оказался в заросшем высокими деревьями дворе. Здесь Олег остановился, запрокинув голову и закрыв глаза. Казалось, он к чему-то прислушивался, хотя самым громким звуком было приглушенное звяканье двух металлических болтов, которые Гарин как будто перемешивал в кулаке. Он простоял так не меньше минуты, потом провел ладонью по левой щеке и уверенно повернул в сторону общежития.

Метрах в двадцати от ближнего корпуса находилась баскетбольная площадка. Покрытие на ней давно потрескалось и поросло травой, но облезлые щиты на ржавых покосившихся столбах еще помнили о временах жарких спортивных баталий. Посреди площадки Олег снова остановился, правда, глаз уже не закрывал. И болты больше не мял в кулаке, а подбрасывал на ладони: первый, второй, первый, второй — словно жонглировал ими одной рукой. Потом один из болтов спрятал в карман, а другой без размаха бросил недалеко перед собой и пару секунд слушал, как кусочек металла подпрыгивает на растрескавшемся асфальте. Гарин поднял болт и снова бросил. И так семь раз. Потом вернулся к центру площадки, покачал головой и со словами «Лови трехочковый!» швырнул болт в сторону баскетбольной стойки. Тот ударился о щит, отскочил, влетев точно в кольцо с давно оборванной сеткой, упал на асфальт… и заскользил к краю площадки. Не расплавился, не сплющился в блин, не разлетелся на тысячу осколков — болт просто проволочился по асфальту около метра и замер. Олега это более чем устраивало.

Гарин поднял болт, а место, где прервалось его скольжение, обложил сухими веточками так, чтобы это не бросалось в глаза. Получился круг примерно полутора метров в диаметре. Гарин встал перед ним на колени, расстегнул подсумок и достал нечто, напоминающее отбивную, которую несколько дней проносили в рюкзаке. Как оно, собственно, и было.

— Кушай, поправляйся, — пробормотал Олег и положил «отбивную» в центр круга, похожий на жреца, приносящего жертву неведомому богу. Что, строго говоря, тоже было недалеко от истины.

После этого он встал и то ли отряхнул штанины, то ли вытер о них покрытые липкой слизью ладони.

Гарин осмотрелся. Небо на востоке только начало розоветь, значит, он отсутствовал не больше двадцати минут. Небо на юге, сектор которого был виден между облюбованной сталкерами пятиэтажкой и соседним зданием, тоже на глазах меняло цвет. Только не на розовый, а на темно-лиловый с уклоном в фиолетовый. С минуту пронаблюдав за восходом южной зари, Олег кивнул своим мыслям. Этот неожиданный элемент замечательно вписывался в его план. Оставалось только надеяться, что доблестный опер спросонок окажется чуть менее бдительным, чем обычно.

Столяров проснулся от первого толчка, раскрыл глаза и едва заметно кивнул, увидев приложенный к губам указательный палец.

— Тихо, — шепнул Гарин. — Пошли.

Михаил не стал задавать вопросов «куда» и «зачем», просто бесшумно поднялся с кровати, зашнуровал ботинки, накинул куртку и вышел из квартиры вслед за Олегом. Лишь на лестнице он спросил вполголоса:

— Что стряслось?

Гарин, обогнавший спутника на полпролета, поднял к нему бледное лицо и только мотнул головой:

— Это видеть надо.

— Что-то с «венцом»? — насторожился Столяров.

Вместо ответа Олег громко вздохнул и ссутулился, радуясь, что Михаилу видна только его спина. Контролировать выражение лица намного сложнее. Особенно когда сердце стучит в груди так, словно кто-то перевел рычажок с одиночного боя на автоматический и в каждом его ударе тебе слышится «Убей!». Убей существо, которое, не задумываясь, убьет тебя и перешагнет через труп, лишь бы все было в порядке с его драгоценным «венцом»!

По пути к баскетбольной площадке Гарин обогнал Столярова еще на пять шагов, обеспечивая себе пространство для нехитрого маневра. Возле стойки со щитом он изобразил замешательство, метнулся в одну сторону, в другую и, сделав петлю, встал лицом к Михаилу. Тот, как и следовало ожидать, остановился в паре шагов от Олега и требовательно спросил:

— Ну!

Олег снова вздохнул — смесь раскаяния и печали — и, шмыгнув носом, попросил:

— Отдай пистолет.

— Что?! — Лицо Столярова перекосило от подобной наглости.

— Отдай, — жалобно повторил Гарин. — А то ты убьешь меня, когда узнаешь.

— Да я тебя… — Михаил задохнулся от возмущения, затем рванул пистолет из-за пояса и сунул его рукояткой вперед в протянутую ладонь. — Держи! Но если что-то не так с «венцом», я тебя и без пистолета…

— Я знаю, — кивнул Олег и пробормотал: — Амударья пятнадцать.

— Чего пятнадцать?

— Ничего. Тебя в детстве дразнили жадиной? — невпопад спросил Гарин.

— Не думаю.

— А говядиной?

— Меня вообще не дразнили. Я всегда крепкий был. Здоровее сверстников.

— Крепкий… — повторил Олег. — Ильи Муромцы в роду были?

— Что?

Столяров шагнул к зарвавшемуся молокососу, из которого, похоже, пришла пора вытрясти немного дури… Вернее, попытался шагнуть. Но не смог. Его ботинки, казалось, приросли к земле.

— Что ты… Что ты сделал?

— Жадину-говядину из детской дразнилки, — охотно пояснил Гарин, отступая от Михаила еще на несколько шагов. — «Жадинка» — редкая аномалия и, можно сказать, бестолковая. Рядом с какой-нибудь «жаркой» или «воронкой» «жадинка» выглядит недоразумением. Она не разрывает, не жарит, не бьет молнией, просто притягивает разную металлическую мелочь: болты, скрепки, пуговицы. Для человека она не опасна. Но если прикормить «жадинку» «ломтем мяса», сила ее притяжения возрастает на порядки. Сытая «жадинка» может без труда удерживать бочку или пулемет. Или тебя, Миша.

— Погоди, я не пожалею свои берцы… — Столяров судорожно завозился со шнурками. Вот он расшнуровал ботинки и попытался сделать шаг.

— Понял теперь? — улыбнулся Олег.

Столяров промолчал. Похоже, аномалия притягивала не подкованные подошвы ботинок, как он подумал сначала, а его самого.

— Чего ты хочешь? — спросил Михаил.

— Поговорить.

— А нельзя было по-человечески? Думаешь, под дулом пистолета я стану разговорчивей?

— Я не буду в тебя стрелять. Мне очень хочется, но в этом нет смысла. Через двенадцать минут начнется выброс.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, — просто ответил Олег. — У тебя есть выбор. Ответить на мои вопросы и легко умереть от пули или встретить выброс на улице и остаток жизни искать дорогу домой.

— Совсем охамел, — прокомментировал Столяров и, выставив перед собой сжатые кулаки, спросил: — Угадай, в какой руке?

— В левой, — машинально откликнулся Гарин.

— Выиграл. — Михаил разжал левый кулак и показал Олегу кольцо от гранаты.

— В третий раз фокус не впечатляет, — сказал Гарин.

— Мне плевать, что там тебя впечатляет, — закипая, начал Столяров. — Пусть я не переживу выброс, но и ты до него не дотянешь.

— Вот как? — Олег улыбнулся, но уголки губ дернулись вниз, словно он собирался заплакать. — У тебя поднимется рука убить меня во второй раз?

— Что ты сказал? — опешил Михаил.

— То, что ты слышал… Палач.

Даже если бы Гарин отвесил собеседнику пощечину, ему вряд ли удалось бы добиться лучшего эффекта. Голова Столярова дернулась назад, во взгляде мелькнула беспомощность.

— Вот оно что… — Он опустил глаза. — Кто ты сейчас, Олег или Дизель?

— Я… — Гарин открыл рот, но понял, что вопрос ставит его в тупик. Наконец он ответил: — Я тот, из кого ты по капле высосал жизнь, а потом убил.

Михаил закусил губу.

— Мы не пытали Дизеля, — сказал он.

Олега передернуло. По его перекошенному лицу было непонятно, хочет ли он ударить Столярова, плюнуть в него или пристрелить.

— Мы не пытали Дизеля, — тихо повторил Михаил. — Это парапроптизол, прививка страха. Одна инъекция, и арестованный сам придумывает себе такие ужасы, что никакие пытки не нужны.

— Чушь! — заявил Олег, но в голове, сминая уверенность, пронесся полный отчаяния стон: «Только не глаза… Пожалуйста… Вы уже делали это…» Разве не чушь? — Чушь! — повторил он. — И комнату с гвоздями выдумал Дизель?

— Комнату с гвоздями? — вскинул брови Столяров. — Ах, вот почему он так дергался. Я думал, его бьет током. Ну да. Комната с гвоздями… Не было там никаких гвоздей, только гладкие стены и пол. У Дизеля было чересчур богатое воображение. Он запугал себя до смерти.

— Неправда. Это вы его убили. Даже ты. Конкретно ты, Палач. Или как там тебя зовут на самом деле?

— Михаил Столяров, могу слово дать.

— Слово вора? — скривился Олег.

— Пойми, — вкрадчиво произнес Михаил. — Нам нужно было выяснить, как работает «венец». Это очень серьезное оружие. Знаешь, сколько бойцов положил Дизель, когда его попытались остановить на Кордоне? Хотя кому я говорю. Ты-то как раз знаешь.

— Нет. Этого я пока не вспомнил, — признался Гарин. — И что? Узнали вы, как работает «венец»?

Столяров покачал головой.

— Мы надеялись, что с твоей помощью…

— С тобой понятно, — перебил его Олег. — Ты руководил дознанием, ты загубил Дизеля, тебя и послали расхлебывать эту кашу. Но почему я? — в лоб спросил он. — Что такого случилось в Институте, когда я в первый раз надел «венец»?

— Да примерно то же, что и сейчас, — вздохнул Михаил. — Только тогда ты не пытался выяснить отношения, а сразу вцепился мне в горло. Я долго потом не мог поверить, что ты все забыл. Думал, притворяешься.

— Поэтому и проверял меня?

— Да. И каждый раз, когда ты использовал «венец», я гадал, кто вернется на этот раз, ты или Дизель. «Венец» был на нем в момент гибели. Каким-то образом в «венце» запечатлелась личность сталкера, его… Не знаю, как сказать…

— Дамп памяти, — задумчиво произнес Гарин.

— Как?

— Не важно.

Во внутреннем кармане Столярова тревожно запищал КПК. Как будильник, который невозможно выключить.

— Осталось четыре минуты. — Олег с необъяснимым спокойствием смотрел, как раскрашенное полярным сиянием небо все чаще перечеркивают зигзаги беззвучных молний. Грома пока не было. Южный ветер, крепчая с каждой минутой, гнал по улицам листву вперемешку с бумажным мусором.

— Я достаточно рассказал? Заработал пулю? — спросил Михаил. — Как я понимаю, выхода отсюда не предусмотрено? — Он взглянул себе под ноги, на едва заметное жирное пятно, бывшее когда-то «ломтем мяса».

— Ну почему же. Разожми правый кулак и сосчитай до пяти. Если повезет и тебе оторвет только ноги, ты, возможно, успеешь доползти до укрытия.

— Издеваешься?

— Я слышал, что кому-то удавалось выбраться из «жадинки», отрезав себе ноги, — равнодушно сказал Гарин. — У тебя ведь наверняка остался нож.

— Сука ты, студент! — Столяров резко взмахнул правой рукой и разжал кулак.

Олег зажмурился и присел. Страха не было, но от летящего в голову предмета инстинктивно хочется уклониться.

Взрыв прогремел метрах в двадцати за спиной, один из осколков ударил в асфальт рядом с Гариным, на расстоянии вытянутой руки.

Олег обернулся — у входа в общежитие лежали в несовместимых с жизнью позах два снорка.

— Зря, — прокомментировал Олег. — Они бы не тронули. Им просто нужно было где-то переждать выброс.

— Две минуты. Что, правда никакого выхода? — спросил Михаил. Гарин издал звук, похожий на смесь стона и рычания, и почти бегом покинул баскетбольную площадку.

— Эй! Ты куда? — крикнул ему в спину Столяров, однако ответа не дождался.

Олег скрылся из вида, и Михаил остался один. Он стоял лицом на север и не мог видеть зарева, но все равно каждой клеткой кожи, каждой наэлектризованной щетинкой на шее чувствовал, как позади аккумулируется энергия, чтобы пройти всесокрушающей волной от центра Зоны к окраинам, меняя расположение аномалий, разбрасывая артефакты и медленно отбирая жизнь у тех, кто не спрятался.

Гарин вернулся через минуту, одновременно с первыми каплями дождя. Он тяжело ковылял со стороны заброшенной стройки, волоча за собой здоровенный рассохшийся брус.

— Ты этим решил перебить мне ноги? — спросил Столяров.

— Стоило бы, — с натугой проговорил Олег и сбросил груз в «жадинку». — Выходи. Это называется «подмена».

— Как я могу?.. — начал Михаил, но, еще не договорив, понял, что может. Ноги его слушались, правда, времени уже почти не оставалось. — Бегом! — крикнул он.

Гарин не нуждался в инструкциях. Рифленые подошвы его «дизелей» мелькали в десятке метров впереди.

Уже у двери, ведущей в подвал пятиэтажки, Михаил тронул Олега за локоть и сказал:

— Спасибо.

— Если бы ты знал, как мне хочется тебя убить, — прошипел тот.

— Могу себе представить, — вздохнул Столяров и громко крикнул: — Все здесь? Дверь запирать?

— Здесь, здесь, — донесся из темноты голос Пороха. — А вы где были? Мы вас искали.

— Да так, в баскетбол решили перекинуться, — ответил Михаил. Подвал был оборудован капитально. Его построили как бомбоубежище, а потом, не дождавшись мирового термоядерного конфликта, слегка переделали под хозяйственные нужды. С уходом людей из города нужды жильцов также отпали, в итоге бомбоубежище превратилось в сырую бетонную коробку, поделенную на несколько секций. Вентиляция не работала, средства обеспечения жизнедеятельности отсутствовали, а хранившийся там скарб и продуктовые запасы разложились до такой степени, что не интересовали даже тушканов. Осталась лишь мощная дверь со штурвалом и несколько вваренных в пол металлических скамеек. Для того чтобы пересидеть выброс, такого набора удобств было достаточно. На этом основании дом и выбрали под новую базу.

Панельная пятиэтажка оказалась не совсем пустой, в ней уже обитали двое сталкеров: добродушный мужик с открытым лицом по кличке Сахалин и Зеро — худой, чернявый парень чуть помоложе, с крючковатым носом и огромным кадыком, который активно двигался во время еды, а иногда и сам по себе, словно жил какой-то собственной жизнью. Зеро с Сахалином обитали в соседнем подъезде, но, услышав с балкона разговор, тут же наведались в гости и с радостью остались в типовой трехкомнатной квартире, которую Порох подобрал под жилье. Места хватило всем, правда, познакомиться толком не удалось. После бойни в книжном магазине и плутания по дворам четверка во главе со Столяровым едва добралась до кроватей.

— А что с ногой-то? — спросил Зеро у Михаила.

Тот рефлекторно поджал расшнурованные ботинки под лавку.

— Я не укушу, — улыбнулся Зеро. — Тебя и так уже покусали. Давай забинтуем, у меня аптечка с собой. — Он закатал Столярову порванную штанину и, со знанием дела осмотрев голень, поцокал языком. — Крупный песик…

— Пси-песик, — уточнил Гарин.

— А, ну это лучше. Так… Рана небольшая и чистая, все будет нормально.

— Прививок от бешенства не потребуется? — осведомился Столяров.

— Прививки тебе не нужны, слюны в ране не было. Так же, как и зубов.

— Я понимаю, что это был фантом. Но укус ведь откуда-то взялся?

— Этот укус придумала за тебя собака-транслятор.

— Придумала, хорошо. Я согласен. Но вот же он! — Михаил, как капризный ребенок, вновь продемонстрировал голень.

Зеро благожелательно вздохнул.

— Есть такой старый фокус, — сказал он. — Гипнотизер вводит тебя в транс, потом берет карандаш и говорит, что собирается прижечь тебе руку сигаретой. Он прикасается карандашом к твоей коже, и у тебя остается ожог, который ни один врач не отличит от настоящего. Потому что твой ожог — и есть настоящий. Поверь мне, никто не может так изуродовать человека, как он сам, точнее — его собственный разум.

Столяров внимательно посмотрел на Гарина, и тот, не выдержав, отвел взгляд.

— Зажигалка есть у кого-нибудь? — глухо проговорил Олег.

— Ты же не курил вроде? — удивился Порох.

— Я и не пил когда-то.

— Взрослеешь, — отметил он, протягивая Гарину сплющенный спичечный коробок.

Олег отошел в дальний угол и достал из внутреннего кармана фотографию.

— Прощай, прекрасная девушка Марина, с которой я никогда не был знаком, — беззвучно прошептал он. — А может, и не прекрасная, кто знает… Тебя любил сталкер Дизель, но мне до вас обоих дела нет, извини за прямоту. Я, наверно, передал бы тебя Шифту, если бы он выжил после контакта с «венцом». А так — просто прощай, Марина. Если загробная жизнь существует, то вы с Дизелем давно должны были встретиться. Если же нет… тогда я разговариваю с куском бумаги.

Гарин неловко чиркнул спичкой и скормил пламени первый уголок. Фотография задымила и сразу обожгла пальцы — огонь по краю взобрался быстрее, чем Олег рассчитывал.

— Эй, чем ты там воняешь? — прикрикнул Порох. — Прекрати, и так дышать нечем!

— Уже все. — Гарин бросил сгоревшую фотографию на пол и, придавив ногой, растер ее в прах. — Все. Тема закрыта.