Сложный выбор (СИ)

Глава 7

Огонь лился, пульсировал своей жизнью, тягучими нитями оплетал помещение, яростно бил, своей слепящей яркостью. Дышать было трудно, дар выжигал его изнутри, сжимал внутренности в тиски. Никакого контроля, только разочарование и боль утраты, сводящая с ума. Ноги дрожали от напряжения, тряслись, будто он сейчас рухнет не в силах больше быть сосудом для столь разбушевавшегося дара. Светка смотрела на него, вжимаясь в стену, в глазах читался нескрываемый ужас. Боялась… Она испугалась его дара, того, каким он мог быть.

Данияр смотрел на нее горящим глазами, даже он чувствовал, что их застелила пелена огня. Резко отвернувшись, он зажмурил глаза, закричал яростно, собирая по крупицам свое пламя, запечатывая его вновь внутри себя. Подойдя к стене, ударил в нее кулаком, сбив костяшки в кровь. Не помогло, в груди лежал камень, тянул его вниз, срывая тонкую пуповину контроля. Окунул голову в кадку с водой, захлебнул ртом леденящей кровь воды, закашлялся от резкого контраста. После и руки туда опустил, наблюдая, как вода бурлит. Не время эмоциям поддаваться. Не его Светка сейчас перед ним, а женщина душу свою продавшая.

Выдохнул, посмотрел вперед, ничего невидящими, слепыми, после такого огня, глазами. Светомира, выходит жизнь свою спасла. Что он хотел? Видеть ее мертвой и сдохнуть от пожирающей его боли, знать, что не успел, что не уберег? Или вот так, знать, что предала, сорвалась в пучину тьмы с обрыва, нырнула туда, не подумав о последствиях. Знала ли она, что все светлое внутри нее скрошится, станет пеплом, исчезнет из нее, будто и не бывало. Знала ли, на что шла? Светка… Его нежная, хрупкая радость, встала на путь, где нет права на ошибку, где твоя жизнь каждый раз разменивается на жизнь другого. Что она пообещала взамен свободе?

И все же он не успел. А она не выдержала, не смогла, сломалась.

— Данияр, твоего света хватит на нас двоих.

Ее голос пробежался мелкой дрожью по телу. Данияр обернулся, посмотрел пристально на нее, такую хрупкую, худую, обмотанную в одеяло, чтобы скрыть свою наготу, ставшую пристанищем тьмы.

— Твои шрамы… Тебя пытали?

— Нет, это оставил Светозар. Данияр, выслушай меня. Тяжело тебе принять это, но тьма подчиняется мне, я могу ее усмирить. Я такая же, как была. Только метка напоминает о том, что произошло. Мы справимся.

Светомира потянулась к нему, хотела прижаться, прислонить свою голову к его груди, но сделав шаг вперед, застыла на месте, заметив, как мужчина пятится от нее. Одеяло скользнуло вниз, растеклось по грязным доскам белым пятном, руки обвисли вдоль туловища, обмякли, словно тряпичные.

— Оденься не искушай, — севшим голосом произнес Данияр.

— Я такая же, я не изменилась.

— Ты очень изменилась Светка, думал я, что кручина тому виной, а тут вон что…

Светомира закуталась по самый нос, задышала ртом, чтоб не разреветься прямо сейчас. А может и стоит слезу пустить? Разжалобить, чтоб успокоился. Не может он отказаться от нее! Позабыть их чувства нежные. Перестав сдерживаться, она всхлипнула коротко, омыв слезами щеки свои.

— Полно реветь, чего уж теперь.

— Обними меня, — прошептала девушка.

Данияр покачал головой, закрыл глаза ладонью и отвернулся от нее. У него и у самого глаза щипать начинало от напряжения, от того, что потерял радость свою.

— Почему тебя отпустили? Что ты пообещала в замен? Кого должна загубить?

— Зачем ты так говоришь? Мне больно от твоих слов.

— Больно? Ты ведьма! Покажись настоящей, той, которой стала! — резко бросил Данияр, наступая на нее.

— Я такая же, — пятясь, одними губами прошептала Светомира.

Слезы душили, отчаяние захлестывало. Не сдерживаясь, она опустилась на колени, сгибаясь от рыданий. Они вырывались из ее горла воем раненого зверя. Безучастность Данияра ломало тело, требуя заглушить боль. Он просто стоял и смотрел. Безразличие, полное отсутствие веры ее словам.

— Ты говорил, что я нужна тебе любая, что примешь меня всегда, — сквозь рыдания, произнесла она.

— Светомира, — тихо отозвался мужчина и присел рядом с ней на корточки, — я думал, что снасильничали над тобой, чести лишили, а тут… Зачем меня испытываешь? Нет больше той девицы, что любил я, тьма ее себе забрала, оставив тело.

— Нет, нет, ты не понимаешь! — воскликнула девушка и потянула к нему свои руки.

Данияр с места не сдвинулся, смотрел на нее, а самого раздирало. Казалось, будто все иначе может быть. Только как ее словам верить. Должен он не беседы с ней вести, а на суд людской представить, на казнь лютую отправить. От одной мысли горечь во рту разлилась такая, что скулы сводило.

— Рассказывай все как есть на духу.

Давясь слезами, захлебываясь в них, срываясь на кашель, сбивчиво, заикаясь, девушка поведала ему всю правду с самого начала. И как Светозар раздевал ее до нога, как тело ее щупал, как обруч позорный ей на шею нацепил, перечислила сколько раз сбежать от него пыталась, и чем это все закончилось. Описала, как нечистый ее искушал, какие ведения присылал, чтоб она согласилась. А как стала подходить к тому, что интересовало Данияра более всего, так описывала со всеми подробностями. Все будто, снова перед глазами пролетело. Даже плеск воды, от выброшенного тела батюшки, в ушах стоял.

Мужчина не перебивал, казалось, что он и вовсе не слышит ее, и только взгляд его пытливый говорил об обратном.

— Хорошо, коли все так, Светка. Только как словам твоим верить, — произнес он после того, как девушка замолчала.

— Есть тут старец, который ложь чует, давай к нему пойдем.

— Хорошо, поутру пойдем, — согласился Данияр, а сам внимательно следить за девицей стал, как отреагирует.

Та обрадовалась, выдохнула облегчено, да спросила то, что волновало ее больше всего:

— Коли, правдивы слова мои, не будешь сторониться меня?

— По-разным путям мы пошли, а ты сама рядом остаться не захотела, свернула.

Светомира застыла, покачала головой, закрывшись ладонями, а мужчина от нее и вовсе отвернулся, отошел подальше, будто брезговал. Глубоко задышав, она старалась успокоиться, чтоб речь была ее уверенной, спокойной без надрыва. Чтоб не пожалеть ее захотелось, а прислушаться.

— Я тебя спасти хотела, батюшку. Для себя я смерть бы выбрала, ни за что не согласилась бы. Одурманили меня, но кроме метки гнилой, нет во мне ничего, что помешает нам. Я с тобой бок о бок куда угодно пойду.

— Не меня ты, Светка, спасла, а свою жизнь. Ты решила за нас двоих.

От его слов внутри все упало, остался лишь тонкий волосок надежды, который тоскливо висел, раскачиваясь в сторону. Утром отойдет, не может он забыть их любовь. Пусть сейчас серчает, а после успокоится, обдумает все, и изменит решение свое. В другое Светомира и поверить не могла.

— Без тебя и жизни нет, — тихо произнесла она, обняв себя руками.

Данияр посмотрел на нее, бросил, чтоб его тут дожидалась, да и вышел. Ее мокрое от слез лицо, опустошенные глаза, слова, которые она произносила, мешали ему все обдумать, принять решение правильное. Темнота вокруг обхватывала, нагнетала своей безысходностью, холод покалывал кожу, покрывал ее мурашками, он, ведь, в одной рубахе выбежал, даже с хозяином не объяснился. Яростный, бесконтрольный рев, разрезал ночную тишину. Огонь требовал выхода, обжигал грудь, разъедал горло, метался диким зверем, заставляя дрожать пальцы. Если выпустить его сейчас, останется пуст, без малейшей защиты рядом с ведьмой. Светка… Его Светка ведьма! Что она наделала! Обрекла себя, свою жизнь. Тьма возьмет верх, ей невозможно сопротивляться, она захватит разум, завладеет телом, потечет по венам мутной жижей.

Не спасти… Ее сожгут, запытают, как только узнают о метке. Данияр запрокинул голову назад, шумно выдыхая, и сорвался на бег. Выплеснуть боль, свалиться от изнеможения, чтоб не думать, не чувствовать. Он должен рассказать, указать, на ту, что ведьмовскую метку носит, обязан привести плачей, к ней, к его Светке.

Ветки хлестали лицо, цеплялись за одежду, рвали ее, но несшемуся напролом мужчине было все равно. Его шумное тяжелое дыхание, то и дело переходило в сдавленный стон отчаяния. Даже спина ссутулилась, сгорбилась под тяжестью неподъемного для него груза. Убить, своими руками приговорить к смерти.

Запнувшись о корень, Данияр упал лицом в грязь, вдохнул мерзкий, тухлый запах прогнивших листьев, да так и остался лежать на земле, разве что, повернулся на спину. Об грудь бешено колотилось сердце, отдавая в виски, закладывая уши. Ребра рывками поднимались и отпускались, запуская внутрь холодный воздух. Деревья нависали над ним, закрывая часть неба, усыпанного звездами.

Сила внутри успокоилась, свернулась клубочком, задремала в ожидании, когда ее не призовет хозяин. Ни к чему, сейчас дар попусту выплескивать, да и Светомиру оставлять одну опасно, хоть и не верилось, что пойдет она на обман, а все же прежней не будет никогда, и что сотворить может неведомо. Выдать ее, отдать на растерзание в руки палачу, чтоб вытягивал из нее признания по крупице, собирал подлинные события, Данияр не мог. От одной мысли дурно становилось. Но и опасность в Светке была немалая. Вот, знать бы, что ничего дурного не сделает, отпустил бы с миром.

От нахлынувшей боли согнул ноги, провел ладонями по лицу, растягивая кожу. Не знал он, что делать, не ведал, как поступить. Когда отчаяние стало накрывать его, глаза зацепились за знакомое созвездие.

— Надежду несущий, — прошептал Данияр.

Раз его увидел, значит и решение рядом, сами небеса ему подсказку даруют. Мужчина рывком поднялся на колени, надул щеки, задерживая дыхание. Есиславу бы спросить, да только та молчать не станет, побежит докладывать. А как бы Светомиру удержать, гниль ее схоронить в ней заживо. Ведьмы в своих зельях сильны, в которые тьму вдыхают, нашептывают слова заветные, без них разве что тварями ползучими управлять могут, да зверьем лесным. Тут либо руки рубить, либо язык отрезать, если без первого не протянет, то без второго сможет, справится как-нибудь. Так она хотя бы живой останется, не навлечет на себя казнь лютую.

Данияр пошатнулся, опёрся рукой о ствол дерева, чтоб не упасть. Перед глазами все поплыло, как только представил, что Светка будет кровью захлебываться, давиться ей, как потечет та по ее лицу струей, да окрасит ладони, рвущиеся ко рту, чтобы заглушить боль жгучую.

Оттягивал бы он этот момент, сколько мог, да только торопиться надобно, к утру, все решено должно быть. Ноги заплетались, будто пьян был, тяжко было возвращаться. Не помнил он, как и вернулся обратно, казалось, только недавно по сломанным веткам шел, а тут уже тропинка, к дому ведущая.

Возле дерева ждал его отшельник, стоял, в небо всматриваясь, руки скрестил, да позевывал, широко открывая рот. Заметил, видать, что неладное творится. Данияр, чтоб виду не показать, выпрямился, стал мотив незамысловатый насвистывать, но как только поравнялся со старцем, тот его за руку схватил, назад потянул.

— Ты расправу не торопись чинить, задумайся, прислушайся к пророчеству, — скрипучим голосом произнес он.

— Не немой?

Мужчина покачал головой, и вместо ответа протянул ему обруч.

Данияр замер было, глаза его округлились, когда понял, что перед ним старец держит, да только быстро он справился с растерянностью своей, взял в руки то, что Светку спасти сможет. И как только сам не догадался, ведь ведьмам всем на шее застегивают ошейник этот, чтоб силы лишить. Да и снять его невозможно, только тот, кто его застегнул, расстегнуть сможет.

— Жизнь оставь при девице, спрячь гниль ее, а сам уходи. Позже еще свидитесь.

— Откуда они у тебя?

— То знать тебе не надобно, как и то, что я говорить могу, — поморщившись, отозвался отшельник.

Он даже в сторону отвернулся, показывая, что разговор окончен.

— А есть еще парочка? Можешь дать?

Не дождавшись ответа продолжил:

— На шее больно заметно, увидят ненароком, я бы его под грудью спрятал.

— Принесу сейчас пару, с кузнецом сам договаривайся, только проводить могу, да не проговорись, что делать будешь.

— Да мне для этого ненадобно в кузницу, дар свой использую, — произнес Данияр.

Оставшись один, он опустился на траву, поджав колени под себя, и закусил губу до крови. Хотелось чувствовать еще что-то, кроме обрывающейся боли внутри него.

Светки не стало, было ее тело, ее голос, и гниль вытесняющая все хорошее из нее. Скоро она изменится, но он этого не увидит. Обруч сдержит ее силу, но не сдержит распространения тьмы по ее телу, не сможет оставить разум ясным. Данияр не мог отдать ее тело под власть смерти, он просто оставит ее, уйдет, и никогда больше не увидит, как она улыбается, как светятся ее глаза счастьем, и не познает вкус ее губ. Пусть она будет жива, ему хватит и этого.