Слёзы Иссинир

Глава 10. Бал Теней

Доверие — это цветок, который распускается лишь на удобренной почве.

Дверь резко распахнулась, и свет бросился в глаза роем сияющих бабочек. Уже по шагам я узнала Идриса, идущего ко мне. Небрежным рывком он поднял меня на ноги и посмотрел в лицо спокойными серыми глазами. Не было в них ни ярости, ни недовольства.

— Почему ты не можешь сидеть на одном месте и не лезть, куда не нужно? — усталый голос Идриса мягким тембром коснулся слуха, успокаивая дрожь. Замерев в его руках, я сжалась от напряжения, затравленно всматриваясь в его лицо в поисках ответа.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты не Кровавый Бог, — взмолилась я, всей душой надеясь больше не увидеть ядовитый янтарь под серебристым льдом его радужки. И не нашла даже прежнего монстра, который обычно смотрел на меня из темноты зрачков Идриса. Быстрый взгляд на маску и снова на меня.

— Что ты видела? — коротко спросил аш’катари.

Вцепившись в его руку от внезапно накатившей слабости, я посмотрела на него прямым взглядом.

— Я видела… коснувшись маски… Она говорила, что слишком поздно, что Кровавый Бог пробудился, — забормотала я, словно в бреду. Неясные видения неслись перед глазами бурным неуловимым потоком. Красные реки, плывущие в них смазанные лица, черная луна в небе, темнота, накрывающая мир плотным куполом.

Голос Идриса спугнул видения: они исчезли мгновенно, словно испуганная шорохом птица, вспорхнувшая с ветки. Увиденные туманные образы сложно было собрать воедино и удержать в памяти.

— О чем ты только что говорила? — Идрис легонько встряхнул меня, пытаясь привести в чувство, но я не смогла описать ему того, что видела.

— Твой образ с желтыми глазами, а вокруг мертвые тела, — единственное оформленное видение, которое я могла облечь в слова. — Вот что я видела.

Идрис молча смотрел на меня, а я пыталась найти в его глазах утешение, хотя бы намек на надежду. Недоверие к нему было сейчас роскошью, которую я не могла себе позволить.

— Селения, — голос Идриса затвердел. Он отпустил меня и поднял мою левую руку, на которой быстрым течением реки перетекало реари.

— Это — знак моего наивысшего доверия, моей защиты. И ты просто доверься мне сейчас. Когда придет время, я все тебе объясню.

Я смотрела на Идриса в молчаливом раздумье, не моргая, не шевелясь, даже не дыша. В спину словно упиралось острие меча, под угрозой которого приходилось идти вперед, навстречу своей судьбе. Что бы ни ждало впереди. Но я вспомнила его душу в миг обретения реари и кивнула.

— Ты совсем не похожа на свою мать, — вдруг произнес Идрис слова, от которых земля поплыла из-под ног. — Она была заносчивой и высокомерной. Ее не любили даже в высшем обществе за то, что считала всех, кроме себя, грязью. Ненависть между ней и твоей тетей была взаимной. И все же кровь не всегда властна над нами.

Я вздрогнула. Желание узнать о матери пересилило здравый смысл, который держался на обещаниях и предупреждениях Идриса. И, видимо, все мои чувства отразились на лице, потому что он посерьезнел и попытался отвернуться. Но что-то не давало ему сделать этого, что-то, за что зацепился его взгляд.

Рассматривая Идриса и думая о матери, я совершенно ясно осознала, что готова отбросить прошлое, все чувства к Ригану и воспоминания о нем, за которые отчаянно продолжала цепляться, лишь бы только Идрис согласился открыть мне этот секрет. Моя любовь к Ригану и ненависть к аш’катари внезапно показались мне такими детскими, что были почти смешны. Единственное, от чего я бы не смогла отказаться, так это Крина, которая сама была мне как мать.

— Ты пережила многое. Я вижу, ты готова. Я расскажу тебе все после бала и отвечу на все твои вопросы, о чем бы ты ни спросила, — пообещал Идрис.

— Спасибо, Идрис, — со всей переполнившей меня благодарностью отозвалась я.

— Просто помни, что я тебе не враг. Что бы ни происходило, как бы странно это ни выглядело со стороны, кто бы что ни говорил. И даже если я буду выглядеть или вести себя как-то иначе, верь мне, — сказал мне Идрис.

— Эта маска, — вдруг заговорила я, когда он поднял шкатулку и ­закрыл ее, чтобы снова спрятать, — она принадлежала Лунным Жрицам?

Подарив мне многозначительный взгляд, шаэлькан оставил мой вопрос без ответа. Лишь недовольным голосом посоветовал больше не использовать свою кровь.

Джесабэль стояла в окружении Совета Дома Смерти и ждала результатов расследования случившегося. Никого не впускали в Зал Переходов, чтобы информация о произошедшем здесь не выплыла на поверхность раньше времени. Анабэль как шаккана тоже присутствовала, чтобы понять, сколь много удастся выяснить о прорыве ишгара.

Само появление ишгара, которого давно причисляли к мифическим существам, вызвало бурный резонанс в Совете. Подобных тварей не видели больше пяти тысяч лет. В легендах говорилось, что ишгар создал Кровавый Бог специально для охоты на Лунных Жриц. Эти твари подчинялись только ему, и, когда он был побежден, ишгары тоже исчезли. Кровавый Бог до событий в замке Ардскол тоже считался всего лишь страшной сказкой. Только Идрис так больше не считал, а Анабэль, выслушав все доводы брата, была склонна верить ему. Слишком глупо было думать, что все происходящее — совпадение.

Шаккана в задумчивости наблюдала за действиями Стражей Теней, вполуха слушала перешептывания собравшихся, размышляя о том, кто стоит за этим инцидентом. Она была уверена в связи между прорывом в Талль-Шерр и нападением на Ардскол. Кто-то либо знал о Селении, либо догадывался. Поэтому Идрис не хотел афишировать избрание невесты и везти ее сюда. Это привлекло ненужное внимание.

— Мы все проверили несколько раз. Ошибки быть не может. След ведет к двери Дома Безликих Теней. В Зале Переходов их замка также имеется след, — доложил один из подошедших к Джесабэль Стражей. Стражи Теней были связаны с правящей семьей Дома и замком Талль-­Шерр клятвой на крови. Они контролировали защитную систему замка и заклинания, могли отследить любые перемещения обитателей и гостей, способны были мгновенно перемещаться сквозь стены и пространственные коридоры, считывать отпечатки аур любого, кто касался пола, стен или предметов в пределах Талль-Шерра или прилегающих к нему территорий.

— Вы уверены, что эта тварь — именно ишгар? — задал вопрос стоявший по левую руку от Джесабэль глава клана Гримхальд.

— Все собранные нами данные говорят именно об ишгаре, — уверенно заявил один из Стражей.

В мыслях Анабэль тут же пересеклись несколько ниточек, связываясь в узелки. Идрис говорил, что несколько недель назад с территорий Адельстэйн пропала целая деревня, но они совершенно ничего не предприняли и никому об этом не сообщили. Однако эти события казались еще более странными из-за причастности этого клана. Роалд и Дамиор Адельстэйн — главы Дома Безликих Теней — относились к представителям Древней Крови аш’катари, коих осталось всего четверо. Они были слишком умны, чтобы допускать такие очевидные ошибки и подставлять себя. С другой стороны, возможно, именно в этом и таилась загвоздка — никто бы не поверил, что аш’катари подобного уровня поступят так опрометчиво.

— Никому ничего не сообщать. Мы вынесем этот вопрос на Верховный Совет Теней, — велела Джесабэль.

Дверь в Зал Переходов открылась, пропуская Идриса и троих Стражей Крови. Несмотря на приказ Кровавой Королевы никого не впускать, остановить шаэлькана никто не осмелился.

Увидев внука в заляпанной кровью и склизкими ошметками одежде, Джесабэль вскинула бровь, но больше никак не отреагировала на его появление в подобном виде.

— Попрошу всех выйти, — повелительным тоном заявил Идрис. — Стражи Теней и Стражи Крови, останьтесь.

Стоило его голосу стихнуть, Зал Переходов погрузился в мертвую тишину. Взгляды всех присутствующих устремились на Идриса, исполненные гневом, недовольством и презрением. Однако в присутствии Кровавой Королевы никто не смел выказать недовольство или неповиновение перед будущим главой Дома Смерти. Главы кланов молча потянулись к выходу, продолжая награждать Идриса бешеными взглядами.

— Надеюсь, ты разгневал Совет Дома, имея на то вескую при­чину, — подала голос Джесабэль, как только закрылась дверь за последним кариши.

— Чтобы разгневать Совет, не нужно иметь вообще никакой причины. Они все слишком высокомерные и оттого очень обидчивые, — вставила свою реплику Анабэль, холодно усмехнувшись.

— Бэль права. К тому же мне плевать на их гнев. Я хочу обсудить произошедшее в узком кругу, которому доверяю, — поддержал сестру Идрис. — Тем более что все куда серьезнее, чем ты думаешь. Ишгар, прорвавшийся в замок, изначально был аш’катари, как я предполагаю, из клана Адельстэйн.

Брови Джесабэль всколыхнулись вверх. Анабэль перевела удивленный взгляд на брата. Стоящие поблизости Стражи Теней недоверчиво переглянулись друг с другом. Идрис не стал растягивать интригу выдерживанием театральной паузы.

— Это невозможно, — отрезала Джесабэль. — Ишгары — древние творения тьмы и кровавой магии. Невозможно просто взять и превратить одно существо в другое. Это противоречит всем законам природы.

— Сама суть кровавой магии противоречит всем законам природы, — спокойно возразил Идрис. — Но кровь, обнаруженная в этом ишгаре, говорит сама за себя. Стражи Крови не дадут соврать. Также они выяснили, что этот аш’катари был в свите Роалда и Дамиора, то есть в числе приглашенных. Это объясняет, почему защита замка не уничтожила его сразу при прорыве.

Стражи Крови подобно Стражам Теней охраняли главенствующую семью Дома. Их задача была более сложной и опасной. Они были призваны хранить кровь правящей семьи ценой своей собственной. Любое проклятие, насланное на Рангвальдов, падало на них. Если Стражи Теней хранили тайны замка и его порядки, поддерживали и управляли защитными заклинаниями, то Стражи Крови хранили тайны крови Рангвальдов и их жизни, являясь живым щитом. Посвященные в Таинства Крови, они могли по ней идентифицировать любое живое существо, здорово оно или болеет, вид болезни или проклятия, поразившего его, и многое другое. Искусство чтения по крови не приравнивалось к магии крови, а относилось по большей части к дару Видения. Магия Крови же использовала кровь как субстрат для заклинаний с целью получения силы.

— Что ты мне хочешь этим сказать? — ледяным тоном вопросила Джесабэль. — Что одни из древнейших — предатели? Что глупые сказки о Кровавом Боге — не вымысел? Это глупости. Меня не волнуют домыслы, иначе я бы не была до сих пор главой Дома. Факты — единственная незыблемая материя, которая меня волнует. Предоставь мне неоспоримые факты, и тогда я тебе поверю.

— Превращение аш’катари в ишгара не является неоспоримым фактом? Ты сама говорила, что невозможно превратить одно существо в другое. Но кто-то это сделал. Кто-то могущественный, владеющий кровавой магией. Акшары осмелели и начали прорываться через границы савран’аш. Ты думаешь, это совпадение?

— Я думаю, что кто-то ими манипулирует. Акшары — тупые животные, жаждущие крови. Стоит их только подтолкнуть — и они будут сеять хаос и смерть во имя своего бога, которого не существует. Любая религия — это способ управлять толпой, и ничего более. Богам не нужна религия, она нужна фанатикам. Именно поэтому мы уничтожали Ашаат.

— Как насчет похищенного из тайника? — грубо влезла в разговор Анабэль. — Это тоже совпадение? Кто-то впустил ишгара, чтобы отвлечь наше внимание и взломать тайник. Я знаю, как он устроен. Это означает, что кто-то из твоих доверенных лиц — предатель… Ой, погоди, кажется, я немного ошиблась. Не кто-то, а все трое Хранителей.

Джесабэль резко обернулась к Стражам и велела им выйти. Хотя они и приносили Клятву Крови и Души и не могли никому выдать секретов правящей семьи Дома, Кровавая Королева все равно не хотела обсуждать эту тему при посторонних. Как только они остались втроем, хоккана воззрилась на Анабэль взглядом, полным превосходства.

— Я вижу в твоих глазах обиду. Чтобы быть Хранителем Тайн нашего Дома, нужно быть его частью. Вы же с Идрисом бросили свою семью и уехали в глухие владения этого старого козла, — высказалась Джесабэль, орудуя словами, точно мечом. Однако Анабэль осталась равнодушной к ее тону и изречениям. Краешками губ она усмехнулась, словно глава Дома сказала несусветную глупость.

— Мне плевать на дурацкие титулы и глупые звания. Я не из тех, кто за иллюзию власти пытается выслужиться перед подобными тебе. Мне это неинтересно. Я говорю, что кто-то тебя предал. Иначе как они узнали Слова Души? И как нужно действовать, чтобы открыть тайник? Где взяли ключи и кровь всех трех Хранителей, включая твою?

Анабэль знала все это еще с детства. Слова пароля запечатывались в душе, и при попытке выдать этот секрет постороннему душа сгорала в мертвом огне. Специальные ключи были связаны кровью с Хранителями, их нужно было вставить в замки одновременно. Так же одновременно нужно было произносить и слова души. Кандидатов в Хранители долгие годы обучали этому. Они должны уметь чувствовать друг друга, синхронизировать мысли, уметь поддерживать круг связи. Все это вдвойне сложнее потому, что Хранители не знают друг о друге. Они учатся создавать связь вслепую, на расстоянии, и испытавают ее на других аш’катари, чтобы исключить сговор против правящей семьи.

— Ты разрушила нашу семью, поэтому некого было бросать. Остался только Дом с именем нашей семьи, но это лишь стены и названия, — каждое слово шаккана как будто высекала из камня.

Джесабэль повернулась к внучке всем телом и подошла ближе. Она едва ли была выше Анабэль, но все равно смотрела на нее сверху вниз. Губы ее исказила странная усмешка, от которой у шакканы кольнуло внутри. Анабэль знала эту улыбку, а потому не ждала ничего хорошего.

— Я полностью доверяю своим Хранителям. Проблема в том, что кровь предыдущего Хранителя я так и не извлекла из Омута Душ в надежде, что он умер, — слова Кровавой Королевы сочились ядом. Анабэль едва не отшатнулась от нее, поняв, о ком идет речь. Но, выдержав ее взгляд, шаккана стальным голосом ответила:

— Даже не смей намекать на него! Он бы никогда так не поступил! Никогда бы сюда не вернулся.

— Как раз затем, чтобы отомстить нашему Дому, он бы сюда и вернулся. Кто еще мог знать систему тайных ходов, спокойно пройти мимо защиты замка и вскрыть тайник нашей семьи? Или ты забыла, как он чуть не убил вас обоих?

— Он не собирался никого убивать! Но если уж мы завели этот разговор, то я скажу: это ты виновата во всем! Это ты все с ним сделала! — крикнула Анабэль, дрожа всем телом от едва сдерживаемой ярости.

— Я доверяла ему! Я доверила ему тайны Дома, а ему этого оказалось мало! Ему нужна была сила, чтобы стать главой нашего Дома. И он нашел ее в кровавой магии и едва не убил вас обоих, чтобы достичь своих целей!

— Ты сама не знаешь, что говоришь. Ты никогда нас не понимала. И больше всех ты не понимала Беларта! — выкрикнув вслух имя, которое Анабэль не осмеливалась произносить даже в мыслях, шаккана развернулась и быстрым шагом направилась прочь из зала.

Идрис застыл подобно истукану. Слова хокканы о Беларте выбили его из колеи. Он даже в самых страшных мыслях не позволял себе искать связь между Белартом и происходящим здесь и в Ардсколе. Но Джесабэль ее нашла и озвучила, вонзив нож глубоко в сердце обоих оставшихся наследников.

«Я чувствую рядом с тобой кровь врага».

Непрошеными гостями слова пробрались в тонкие щелки между мыслями Идриса. Неужели Беларт все это время был рядом? Это бы объяснило, как акшары смогли обойти защиту Ардскола. Но Идрис сразу же отогнал от себя ядовитые мысли. Беларт не мог быть его врагом. Только не он. Но даже если и так, главное, чтобы он вообще был жив.

— Анабэль права. Беларт бы так не поступил, — заговорил Идрис, впервые за все время посмотрев на Джесабэль прямым взглядом. — Даже если он знал все тонкости, нужны трое Хранителей или ты одна, чтобы открыть тайник. Как бы он провернул все это в одиночку? Ищи предателя подле себя.

— Рядом со мной нет предателей. Я об этом позаботилась. А вот ваш брат вполне мог все это сделать даже один. Кто знает, в какие ­глубины кровавой магии он пал, — кинула Джесабэль и собиралась уже уйти, но Идрис остановил ее.

— Что было похищено из тайника?

— Тебя это не касается, — попыталась увильнуть от вопроса внука Кровавая Королева, но Идрис поймал ее за руку, сжав запястье.

— Я больше не маленький мальчик, от которого можно так просто отмахнуться. Если ты хочешь, чтобы я оставался наследником Дома Смерти, скажи, что было похищено, — в спокойном голосе шаэлькана проскакивали тревожные нотки, которые были сигналом к тому, что Идрис не потерпит отказа.

Джесабэль опустила взгляд на пальцы внука и перехваченное ими запястье, усмехнулась и заглянула в его глаза.

— Там было сердце Кельгарат, — с едва уловимым вызовом ответила Кровавая Королева и замолчала в ожидании реакции Идриса на эту новость.

— Что, прости? — словно бы ослышавшись, переспросил шаэлькан, хотя прекрасно понял, о чем идет речь. Но эта новость пробила даже его вечную броню спокойствия.

— Почему ты так на меня смотришь, словно я собственноручно его вырезала?

Джесабэль высвободила свое запястье из захвата Идриса и скрестила руки на груди.

— Сердце Кельгарат, как и Мозэк, и Праматерь, были лишь красивыми легендами. Но теперь выясняется, что сердце на самом деле существует, а ты утверждаешь, что Кровавого Бога и Праматери не было? В таком случае почему оно не хранится в Храме Двенадцати Лун?

— Насколько я знаю, его привозили жрицы для какого-то ритуала. Но отвезти назад не успели. Против них начались гонения. Сердце спрятали, но его нашел Дом Молчащих. Они были на стороне жриц и всячески пытались им помочь. Они попытались отвезти сердце в Лунные Долины, но эта земля отныне была закрыта для Детей Ночи, — начала рассказывать Джесабэль, но запнулась и резко замолчала.

Идрис знал, что это был не самый большой и влиятельный Дом. И во время войны он перестал существовать. Теперь шаэлькан догадывался, почему и как именно сердце оказалось в тайнике Дома Смерти.

— Ты вырезала целый Дом, — тихим шепотом озвучил свою догадку Идрис, словно бы боялся, что его могут услышать.

— Этот Дом не в силах был защитить даже себя. Как бы они защитили сердце, за которое началась бы очередная бойня между Домами? Власть аш’катари могла пошатнуться. Я поступила так, чтобы избавить остальных от соблазна и спрятать сердце там, где его никто не смог бы найти. И пустила слух, что Дом Молчащих отвез сердце в Лунные Долины. Но так как никто из нас больше не мог ступить на земли жриц, эту информацию никому не удалось бы проверить. Ради сохранения мира всегда нужно быть готовым принести что-то в жертву. И у меня хватило сил принести эту жертву. Ты можешь меня осуждать, но я бы поступила так снова, если бы пришлось. Они не хотели отдавать сердце, неся бред, что смогут его защитить. Скажи спасибо, что о нем узнала я, а не кто-то другой.

— Ты чудовище, — отозвался Идрис. Он не знал, как бы поступил сам в такой ситуации. В прошлом Идрис по глупости погубил несколько жизней, Джесабэль сделала это, прекрасно отдавая отчет своим поступкам. Была ли разница только в вопросе морали? Не всегда есть возможность найти альтернативу, и все же методы Кровавой Королевы претили взглядам и принципам шаэлькана.

— В сказках чудовища часто охраняют сокровища, — усмехнулась Джесабэль.

— Нужно подготовиться к предстоящему Совету. Предстоит обсудить много вопросов, — решил сменить тему Идрис, не желая больше обсуждать грехи прошлого и рассуждать о том, чего уже нельзя изменить.

— Тебе есть что сказать? — Джесабэль одобрительно улыбнулась и довольно повела бровями. — Я не сомневалась в тебе.

С другой стороны двери, ведущей из Зала Переходов в коридор, донеслись голоса. Судя по всему, кто-то активно спорил. Джесабэль и Идрис переглянулись и направились к выходу, застав за дверьми Стражей Теней и Азариуса Дагмара, главу Дома Спящих Теней.

— Что здесь происходит? — строгим голосом вопросила Джесабэль, окидывая собравшихся суровым взглядом.

— Извините, ассури, вы велели никого не впускать, — один из Стражей слегка склонил голову.

— Спасибо. Можете идти, — велела Кровавая Королева и перевела взгляд на Азариуса.

— Здравствуй, отец. Рада тебя видеть.

— По тебе, как всегда, этого не скажешь. Но я тоже рад тебя видеть, — Азариус улыбнулся дочери и правнуку. — Что за собрание? Что я пропустил?

— Идем отсюда. Нам сейчас только лишних ушей не хватает. Тут постоянно снует любопытная прислуга, — отмахнулась от прямого ответа Джесабэль и направилась прочь от Зала Переходов, давая понять, чтобы Азариус и Идрис следовали за ней. Хотя Идрис изначально и собирался отправиться обратно в свою комнату, ибо оставлять Селению одну было чревато последствиями, но побеседовать с прадедом тоже стоило.

— Почему ты отказался перемещаться через Зал Переходов? — поинтересовалась Джесабэль, опускаясь на диван в Малой Гостиной и закидывая ногу на ногу. Вошедшая следом прислуга расставила винные бокалы и разлила по ним тягучую лиловую жидкость, мерцающую радужными искрами. Закончив, девушки поклонились и покинули гостиную, оставив их втроем.

— Зал Переходов убивает всю романтику путешествий. Променять бегущие за окном пейзажи, свежий воздух и запах костра на сэкономленное быстрым переходом время, которого у нас в избытке, кажется какой-то особой формой сумасшествия. Нам некуда торопиться, но мы все равно постоянно спешим, даже не пытаясь оглянуться на мир, который нас окружает. Зачем нужна вечность, если мы не можем толком распробовать все оттенки ее вкуса? — ответил Азариус, придав своему лицу мечтательное выражение. Идрис улыбнулся чудаковатости прадеда, зато Джесабэль закатила глаза и потянулась к бокалу.

— Бесполезная трата времени, — фыркнула глава Дома Смерти.

— Лучше потратить его на бумажки и интриги. Твоя душа стала такой же сухой, как документы, с которыми ты постоянно возишься, — поддел дочь Азариус и подмигнул Идрису.

— Есть какие-нибудь новости? — поинтересовалась Джесабэль, ненавязчиво меняя тему. Глава Дома Спящих Теней глотнул из своего бокала, как будто бы задумался на несколько секунд, и выдохнул. Выражение его лица стало серьезным, а глаза налились мрачной синевой.

— Происходящее кажется мозаикой, которую я никак не могу собрать. Постоянно не хватает каких-то деталей. Мне доложили, что в Лунных Долинах что-то происходит. Какие-то вспышки, земля словно наливается силой, но большего никто сказать не может. На земли савран’аш напали несколько крупных отрядов акшар. Битва была довольно ожесточенная. Даже Ордену Неспящих пришлось вмешаться. Большую часть ликвидировали, но нескольким небольшим отрядам акшар все же удалось проникнуть на земли савран’аш и скрыться. Думаю, это неспроста. Они стягивают силы к границам. Возможно, проникли они на земли савран’аш, чтобы попытаться открыть еще один Излом. Церберы Вальдхольма пошли по следу сбежавших акшар, но на случай, если им не удастся поймать нарушителей, я послал весточку Лунным Ведьмам. Возможно, у них получится предотвратить появление Излома. Все это неспроста. Что-то грядет.

Идриса встревожили новости, но не особо удивили. Джесабэль отказывалась верить в существование Кровавого Бога, но Мунарин не могла лгать и ошибаться. Главное, чего он не понимал: какова роль Селении во всем этом, если ей предстоит умереть? Разве она не нужна им живой, чтобы победить Мозэка?

— Идрис? — Джесабэль, вскинув одну бровь, наблюдала за тем, как он задумчиво взбалтывает в бокале санго, игнорируя ее вопросы.

— Что? — спросил он, стряхивая с себя отрешенную задумчивость.

— До начала Совета я хочу знать, почему ты скрыл от меня нападение на Ардскол, — повторила свое требование Джесабэль. — И как это связано с тем, что происходит.

Идрис неторопливо поднес бокал к губам, пригубив кровавый напиток, и так же медленно его опустил.

— Мне сообщать тебе обо всех мелочах? Может быть, стоит присылать отчеты о походах в туалет и их результатах?

— Перестань паясничать! — не выдержала Кровавая Королева, резко повысив голос. — Ты понимаешь, о чем я говорю. Акшары зашли так далеко на наши земли ради того, чтобы совершить нападение на твою глушь. Я хочу знать, для чего.

— Я бы тоже хотел знать. Но их не удалось разговорить. Трупы рассыпались пеплом сразу после смерти. При жизни они тоже не особо были настроены на разговор. Так что я тоже ничего не знаю, — отозвался Идрис и снова отхлебнул из бокала.

Когда Тамаш вошел в бальный зал, там собрались почти все важные персоны ночного мира. Каринн мимолетным взглядом пробежался по присутствующим и глянул на часы.

У них с Идвалом было одно правило, связанное с пребыванием в этом замке. Смеха ради или по какой-то другой причине, которую два друга уже и сами не помнили, они назвали его «Тупое правило двух часов». Оно заключалось в том, что каждые два часа им следовало встречаться в условленном месте и обмениваться формальными зашифрованными фразами, дабы убедиться, что все в порядке. Так они были менее заметны и имели больше шансов выведать полезную информацию, которая пригодилась бы Идрису. Помимо этого была еще одна раздражающая причина, по которой они следовали этому правилу, и причина эта не давала Тамашу прохода с самого момента их знакомства. Она всюду его преследовала и бесстыдно домогалась.

Но сейчас проблемной особы в зале не наблюдалось, что позволило юноше хоть немного расслабиться. Одной заботой меньше.

Взяв бокал с обычной водой, Тамаш осушил его сразу наполовину и попытался найти среди присутствующих Идриса, Селению или Анабэль.

— Наверное, еще не пришли, — пробормотал себе под нос Тамаш и допил остатки воды. В толпе людей он ощущал себя сорняком, проросшим среди роз. Однако это сравнение никогда не уязвляло его — и сорняк может оказаться лекарством, в розах же нет ничего, кроме красоты. Тамаш не был в Талль-Шерре более двухсот лет, так же как Идрис, но изменилось здесь мало. Балы и лицемерное внимание по-прежнему претили ему. Тратить время на пустые разговоры, лесть и фальшивые улыбки казалось расточительством. Тамаш всегда относился к аш’катари с некоторым осуждением. Они прожигали вечность на интриги и склоки, в то время как столько полезного и нужного можно было создать и сделать. Каринн не знал, сколько ему на самом деле лет, но с каждым годом все меньше удивлялся окружающему миру. Лишь новые открытия в магии и науках заполняли растущую внутри него пустоту, вновь дарили ему вкус к жизни. Сколько еще Тамаш проживет? Это не имело для него большого значения, важным казалось лишь то, что он оставит после себя.

Не привлекая лишнего внимания, каринн проверил зал на наличие враждебных заклинаний, протестировал присутствующих на соответствие их облика действительности, испытал активность наложенных им ранее чар. Убедившись, что все идет по плану, Тамаш ощутил тоску обыденности, оплетающую его своей паутиной. Стандартные ситуации и простые объяснения, неинтересная работа и столь же унылые задания всегда угнетали каринна. Но сейчас он ничего не мог поделать — Идрис поручил приглядывать за Селенией и ситуацией в зале, и он не мог подвести своего друга. Все шло гладко и навевало на Тамаша сонливость. Он собирался отправиться в условленное место встречи, пока не явилась Селения, когда к нему подошел одетый в торжественную форму прислуги ак’кари и, вежливо поздоровавшись, сообщил, что его ожидают в Зале Совещаний.

Идвал поменял место встречи? Интересно, что случилось?

Тамаш тут же метнулся к выходу и направился на второй этаж, где названный ему зал и располагался. Бегом взлетев по лестнице, юноша пронесся по коридору и распахнул дверь Зала Совещаний. Внутри царил привычный для замка сумрак. Вокруг овального стола из черного мрамора располагались одинокие кресла с высокими спинками. Внутри никого не было.

— Идвал? — позвал каринн и прошел внутрь. Идвал не отказал бы себе в удовольствии разыграть друга, поэтому, когда дверь за спиной Тамаша резко захлопнулась, щелкнув замком, юноша лишь усмехнулся. Но стоило ему повернуться, как все веселье разлетелось вдребезги. Перед ним стояла главная причина, по которой он ехал сюда, как на войну. Причина была полностью обнаженной, и лишь на шее слабо мерцало ожерелье с лунными алмазами. Даже властвующий в зале сумрак не смел прикоснуться к прекрасной коже стоявшей перед Тамашем девушки, лишь осторожно скользил вдоль изгибов ее тела. Узкая талия, длинные стройные ноги, словно наливное яблоко, упругая грудь со вздернутыми кверху сосками могли приковать к себе взгляд абсолютно любого мужчины. Но Тамаша эта картина привела в состояние унылой обреченности: ведь перед ним, улыбаясь пухленькими губками и сверкая глазами цвета золотистой охры, стояла Аллира.

— Ну здравствуй, сладкий, — промурлыкала она, наступая на каринна, словно львица, готовая к прыжку. Тамаш сделал несколько шагов назад и вскинул ладони в предупреждающем жесте.

— Аллира, возьми себя в руки! — твердо заявил юноша, пытаясь придумать, как избавиться от помешанной на нем женщины. Судя по мерцанию камней на ее шее, ожерелье это было надето не ради красоты. Алунит являлся не только самым прочным минералом, но еще и прекрасным оберегом от магического воздействия.

— Не подходи ко мне, я тебя ненавижу! — словно говоря с сумасшедшей, подчеркивая каждое слово, произнес каринн.

— Почему же, сладкий? Нам было так хорошо вместе. Почему ты снова меня избегаешь вместо того, чтобы повторить наше утро? — облизнув губы, пролепетала Аллира. В ее голосе слышалось возбужденное желание, и обычный человек давно бы упал к ее ногам, но на Тамаша, к счастью, свойственное ношиарам очарование не действовало. Он быстро обогнул стол, увеличивая расстояние. Аллиру это не остановит, но даст ему время найти то, что ему нужно.

— Хочешь на столе? Давай на столе! — игриво воскликнула она и, взобравшись на стол, поползла через него к своей цели грациозной пантерой.

Тамаш помнил, что в один из внутренних карманов парадного камзола вместе с остальными быстро реагирующими веществами засунул и мешочек сонного порошка, чтобы быть готовым ко всему. Каринн вскинул руку, и столешница пошла волнами, увлекая оседлавшую ее голую девицу в некое подобие морского плавания. Она вскрикнула и несколько раз неуклюже кувыркнулась. Это дало время Тамашу обшарить свои карманы и найти нужный ему мешочек. Когда Аллире удалось слезть с брыкающегося стола и броситься к нему, каринн был уже готов. Обезумевшая аш’катари прыгнула на Тамаша и повалила его на пол, разрывая рубашку в порыве то ли ярости, то ли страсти. В момент падения каринн инстинктивно пытался защититься, выставив руки перед собой, и случайно раскрыл ладонь с порошком, осыпавшим их обоих, словно снегом.

Чудом Тамашу удалось скинуть с себя Аллиру — аш'катари была сильнее в физическом плане, но она тут же накинулась на него снова.

— Больше не уйдешь, сладкий, — вожделенно шептала она.

Пытаясь отделаться от окончательно потерявшей контроль аш’катари, Тамаш зацепился за ножку тяжелого кресла и потянулся всем телом вперед. Аллира же «с другого конца», кряхтя и ругаясь на тему недоступных мужчин, стянула с него штаны и вцепилась ногтями в его голые ягодицы. Юноша взвыл и резко перевернулся, чтобы спасти свою драгоценную часть тела. Он уже чувствовал, что сон запускает в голову свои невесомые щупальца. Упираясь ногами в пол, он пытался отталкиваться, чтобы отползти от Аллиры, но она, цепляясь за бедра юноши, усердно ползла по нему, чтобы получить желаемое.

Каринн боролся, насколько это было возможно, пока мысли не покрылись пеленой дурмана, но разум как мог сопротивлялся эффекту порошка, подстегиваемый еще не сломленной силой воли. К счастью, снотворное начало действовать и на Аллиру, хватка ее ослабла, но она все равно не сдавалась.

Мгновения тянулись застывающей смолой, и тело окончательно отказалось повиноваться. Уже на краю сознания каринн почувствовал, что Аллира обмякла и упала на него.

— Куда запропастился Тамаш? Он что, совсем забыл про бал? — Идвал оглядывался по сторонам, пытаясь разглядеть в толпе друга.

— Совсем забыл про «правило двух часов»! — уперев руки в бока, недовольно бурчал он, качая головой. Анабэль тихо посмеивалась в сторонке, то и дело кидая на кашкара раздраженные взгляды, но их подтекст был неясен. Идвал был одет в красивую шелковую рубашку, расшитую черно-золотыми узорами и гербом клана Де-Вальд, черный галстук и черные брюки. На удивление, кашкар ни разу не пожаловался на неудобную одежду, которую он так не любил, но его руки постоянно тянулись к вороту рубашки, застегнутой на все пуговицы. Идвал вовремя ловил себя на этом и опускал руки, но навязчивое состояние не покидало его, и через несколько минут все начиналось заново. Я его чувства разделяла. Парадный вид кашкара настолько разнился с его повседневной одеждой, что мне самой невольно хотелось распустить его галстук и расстегнуть рубашку. Эта мысль порождала ощутимый зуд в пальцах.

Сама я, скрестив руки на груди, пыталась прятаться за Анабэль, ощущая, как от стыда горят уши. В сшитом к балу платье я чувствовала себя нагой. Волшебно красивое, но слишком откровенное, оно состояло только из полосок ткани и вышивки. Область лифа с декольте, талия и прямая юбка до пола с глубоким разрезом до верхней трети бедра и один рукав состояли из тонкой голубой ткани, расшитой жемчужными узорами и бисером. С плеча рукава наискось к противоположному бедру спускалась складчатая полоска из голубого шифона, от бедра шлейфом падая вниз.

Анабэль с Идрисом на пару заверяли меня, что это самый приличный вариант бального наряда аш’катари. Я долго препиралась, пока шаэлькан не посулил выход в свет нагишом. Впрочем, особой разницы я бы не почувствовала. Согласно здешнему этикету, мне предстояло танцевать с каждым, кто меня пригласит, а я не представляла, как оторваться от юбки Анабэль в таком виде.

— Расслабься и веди себя раскованно. Ты великолепно выглядишь, — склонившись ко мне, полушепотом посоветовала Анабэль.

— Да, для куртизанки, — недовольно отозвалась я.

— Идрис никогда бы не выпустил тебя в люди непристойно одетой. Ничего не видно, ничего не просвечивает. Подумаешь, разрез и декольте, — отмахнулась Анабэль.

— Ты в таком восторге, — решив сменить тему, заметила я. Шаккана вертела головой по сторонам, стараясь увидеть все и сразу.

— Идрис последний раз пускал меня на бал, когда мне было семнадцать лет. Тогда меня пригласил на танец младший сын сешиара Лемши, которому было пятнадцать. Больше я на балах никогда не была, — объяснила свое восхищение шаккана, и мне стало ее жаль. Что с Идрисом было не так, оставалось одним из наиболее популярных вопросов. Его стремление уберечь сестру вполне понятно, но ведь она уже взрослая и может за себя постоять. Наверное, о замужестве Анабэль вообще речи не шло. В какой-то момент в голове мелькнула неприятная догадка, что между ними существуют какие-то ненормальные отношения, но я постаралась отогнать ее прочь. Причем возникало подозрение, что так думала не только я. Возможно, по той же причине кровавая фурия хотела поселить внуков в разных частях замка?

Скользнув взглядом по Анабэль, я окончательно похоронила эту версию в глубинах памяти. Такого просто не могло быть, решила я.

— Дамы и господа, дорогие наши гости, — внезапно прозвучавший голос Кровавой Королевы заставил меня вздрогнуть и посмотреть на нее. Джесабэль стояла в центре зала, одетая в облегающее платье из черного бархата с очень глубоким декольте и разрезами до средней трети бедра. По правую руку от нее стоял Идрис. Теперь стало ­понятно, куда он так внезапно подевался после того, как довел нас до столика.

— Я рада приветствовать вас всех на балу в честь приезда моих любимых внуков. Надеюсь, вы по достоинству оцените наше гостеприимство. Вечной вам Ночи.

Послышались аплодисменты, после которых Джесабэль что-то шепнула Идрису, а затем направилась к небольшой обособленной группе аш’катари, с таким величием взирающих на окружающих, что стало ясно сразу — это и есть Верховный Совет Теней, который руководит обществом аш’катари.

— Смотри, кто явился, — услышала я громкий шепот справа от себя и тоже решила полюбопытствовать, кто привлек внимание компании молодых аристократов.

В зал вошел настолько древний аш’катари, каких просто не может существовать! По его дряхлому виду трудно было определить возраст хотя бы приблизительно. Даже Джесабэль в свои тысяча двести пятьдесят лет выглядела на сорок.

Он был высок, но сгорблен из-за трости, на которую опирался. Лицо избороздили многие столетия, собрав ветхую кожу в глубокие морщины. Время испило цвет его волос до бела, и теперь они сереб­рились благородной сединой, собранные в длинный хвост. Аш’катари был облачен в элегантный бордовый камзол, богато, но не вычурно расшитый золотом.

— Я думал, что он уже сдох, — подал голос один из аристократов, стоящих у соседнего столика.

— Ты что? — хохотнул второй. — Скорее кто-то из нас помрет, чем у него выпадет хотя бы один зуб.

— Я слышал, что даже напавший на замок ишгар не смог его убить. Но знатно покалечил.

— Зачем его позвали? Он же уже в глубоком маразме. — Третий скривился, как от зубной боли.

— В маразме не в маразме, а давайте-ка не будем попадаться ему на глаза. А то от его брюзжания я точно скончаюсь раньше времени.

Я заинтересованно посмотрела на пожилого лорда, но спросить у Анабэль, кто это такой и почему его не любят, не успела. Заметила подходящего Идриса. Почти добравшись до нашего столика, он был остановлен аш’катари в синем платье, расшитом жемчугом. Ее белокурые волосы пшеничным водопадом струились по спине и плечам, украшенные серебряными цепочками. Девушка приглашала шаэлькана на танец. Меня охватила легкая зависть к красоте этой расы. Мир этот был несправедлив и иррационален. Аш’катари достались и красота, и вечная жизнь, в то время как людям отвели роль разливаемого по бутылкам напитка. Презрительно взглянув на блондинку, я перевела взгляд на Идриса. Все же ему подобные мероприятия были чужды, и стало интересно, как он поступит в такой ситуации.

— Извините, ашиа де Виарен, но первый танец я бы хотел подарить моей прекрасной невесте, — послышался ответ Идриса, а я с трудом подавила довольную улыбку.

Вначале я истолковла отказ девушке его нежеланием танцевать. Он ведь столько лет в замке просидел не от большой любви к светской жизни, балам и флирту. А оказалось, шаэлькан целенаправленно шел к нам, чтобы на самом деле пригласить меня на танец. Идрис улыбнулся мне так неподдельно ласково и галантно подал руку без всяких лишних слов, что я ненароком подумала, что он не в себе. Впрочем, Идрис на самом деле выглядел каким-то странным. Наверняка притворство претило его натуре.

Анабэль радостно подтолкнула меня вперед и подмигнула, давая понять, что раз уж мы собрались играть, нужно доводить дело до конца.

Я подала Идрису руку и вместе с ним пошла к центру зала, где происходила вся основная танцевальная деятельность. Однако дойти мы так и не успели.

— Идрис, мой мальчик! — воскликнул дребезжащий, как старые несмазанные петли, голос.

Шаэлькан Дома Смерти остановился и развернулся в сторону говорящего, а затем вежливо поклонился. Я последовала его примеру.

— Рад вас видеть в добром здравии, ассур Элрих. Вижу, ваше здоровье ни на секунду не пошатнулось, — Идрис снова поклонился старику и улыбнулся.

— В наше время все аш’катари были такими. Эта зажиточность всех разбаловала. Раньше мы были хищниками, а теперь? Скоро сами превратимся в чью-то еду! — прокряхтел ассур Элрих и наклонился чуть вперед, словно собирался поведать нам какой-то секрет.

— Все эти сопливые кроволизы думают, что я не слышу, как они насмехаются надо мной. Ничтожные избалованные выродки. Одна крайность — тупые аш’катари, а вторая — акшары, — прошелестел он и уставился на меня. Его когда-то карие глаза выцвели до цвета грязной охры, но взгляд не утратил ни зоркости, ни цепкости.

— Позвольте вам представить мою невесту, баронессу Селению Де-Маир, — заметив взгляд старика, произнес Идрис.

— Какой кошмар, — тут же вынес свой вердикт ассур Элрих, слегка растягивая слова. — Ак’кари. И как эта красноволосая фурия допустила подобное? В любом случае надеюсь, она была в такой ярости, что скоропостижно скончалась.

— К сожалению, ее ничто не убьет. Разве что ее собственный яд, — пробурчала я раньше, чем успела удержать свое мнение при себе. Влезать в чужой разговор было невежливо, а этот старый мухомор очень чтил церемониал.

Но, к моему удивлению, реплика, вылетевшая на эмоциях, древнего аш’катари развеселила. Его смех был похож на кашель старого умирающего пса.

— А у нее есть зубки, — оценил ассур Элрих. — Надеюсь, она успеет ими откусить у старой кобры как можно больше нервов.

На это заявление Идрис только ухмыльнулся. На том и разошлись. Мы вернулись к первоначальной затее, а старый аш’катари, бросив: «Встретимся на Совете», пошел дальше, брюзжа и обругивая окружающих.

Идрис со знанием дела притянул меня к себе, положил одну руку на мою талию, а второй сжал в своей ладони мою и уверенно повел в вальсе.

Внутри шевельнулось теплое чувство благодарности Крине и учителям танцев, которые мучили меня бесконечными уроками, а я в отместку доводила их до белого каления. Сейчас я признавала, что была не права, но тогда все эти упражнения казались совершенно бесполезными.

— Идрис, кто это такой? — сразу поинтересовалась я, как только мы начали танец.

— Это Элрих ван Даркмонд. Глава Дома Познавших Тьму.

— Сколько же ему лет, что он выглядит таким древним? Разве аш’катари стареют? — удивленно протянула я, внутренне содрогаясь названию его дома.

— Слишком много, — подтвердил Идрис. — Вообще-то не стареют. Но с ним странная история. Он в целом немного странный.

— Немного? — усмехнулась я, но развивать тему не стала. Несколько мгновений прошли в молчании, пока аш’катари кружил меня. А затем он снова заговорил.

— Здесь ужасно. Но ты хорошо держишься.

— Ужасно? Семейная атмосфера, любящие родственники и твои почитатели. По-моему, довольно миленько, — усмехнулась я, не скрывая издевки.

Идрис хмыкнул.

— Как же я мог не ценить все это?

Обменявшись сочувственно-понимающими улыбками, дальше танцевали молча. Идрис вел плавно, мягко притягивал меня и плавно отстранял. Он так неуловимо управлял мной в этом вальсе, что я даже не замечала этого, просто получая удовольствие.

Любой танец — это чувства, язык тела, которым можно выразить то, что не можешь сказать словами. Мы не задумываемся над заученными движениями, поэтому даже не знаем, что говорим. Но Идрис знал. Как и я. Поэтому я постаралась сказать ему движениями то, что не получалось выразить словами.

У меня никогда не было партнеров по танцам, если не считать нескольких неудачных попыток потанцевать с Риганом, ибо в свет я ни разу не выходила, но Идрис с этой ролью справлялся превосходно. Его изящные, выверенные движения казались мне идеальными. Рядом с ним самой себе я представлялась неуклюжей курицей. Пусть я и выглядела как ак’кари, но до их грации мне было недостижимо далеко.

— О чем ты думаешь? — так неожиданно спросил Идрис, что я едва не сбилась с ритма. Его лицо было спокойным, и все же какое-то едва уловимое напряжение исходило от его тела.

— Наши жизни похожи на два столкнувшихся экипажа — они так же разрушились, столкнувшись друг с другом, — совсем тихо ответила я, не до конца уверенная, что стоит этим делиться.

— Не согласен. Мы все еще живы, — Идрис слегка улыбнулся и плавно развернул меня, обошел в два шага по дуге и снова притянул.

— Тогда мы — как два противоположно направленных потока, которые постоянно сопротивляются друг другу. Из них никогда не получится ничего гармоничного, — исправилась я. Идрис промолчал, лишь загадочный блеск проскользнул в его глазах.

Танец подходил к концу под великолепное соло скрипок. Тягучие ноты проникали в мое сознание плавными переливами, виртуозно перебирая струны души. Это была картина, нарисованная музыкой в моем воображении и отраженная в душе. В следующий момент Идрис мягко притянул меня к себе.

— Верь мне, — одними губами прошептал он, чуть склонившись, и постучался в мое сознание. Я не понимала сути его просьбы, но едва заметно кивнула, смотря ему в глаза. Идрис не мог сделать ничего такого, что причинило бы мне вред, слишком он пекся о моей жизни.

Музыка стихла, но в воздухе еще плыли отголоски. Взгляд шаэлькана на долю секунды метнулся в сторону, а затем вернулся ко мне. Серебро глаз слегка потемнело. Он стоял так близко, что я могла видеть искры отраженного света, которые плясали на его радужке. Медленно наклонившись ко мне, Идрис коснулся своими губами моих прежде, чем я успела разгадать его замысел. И в одно мгновение все мысли покинули голову. Тело превратилось во взведенную пружину, которая готова была вот-вот сработать, но я боялась шевельнуться. Жар лизнул щеки, растекаясь по коже. Сердце словно заскакало по раскаленным углям. В душе что-то болезненно заныло.

Губы Идриса были теплыми и мягкими, они ничего не требовали, а словно извинялись передо мной и просили о чем-то. Мои губы оказались понятливее моего рассудка, они несмело ответили на просьбу шаэлькана, толкая меня в воду, глубина которой была мне неизвестна. Лишь его глаза не дали мне окончательно забыться, они были подобны стеклу — ничего не выражали, оставаясь бесстрастными.

Казалось, все началось и закончилось быстро, но одновременно эти мгновения застыли в вечности. Идрис отстранился так же медленно, а я все еще не до конца понимала, что только что произошло. Машинально я взглянула туда, куда до этого поцелуя скользнул его взгляд. С другой стороны танцевальной площадки находилось еще несколько столов. У одного из них стояла Джесабэль, испепеляя нас взглядом, полным ярости. Лишь благодаря ступору, в который меня вогнал поступок Идриса, я не содрогнулась, одновременно понимая, для чего он это сделал. Губы мои тронула ядовитая усмешка, адресованная хоккане Дома Смерти. Не дожидаясь ее ответа на мою дерзость, я вновь повернулась к Идрису, всем телом ощущая ненависть Джесабэль.

Мягко улыбнувшись мне, Идрис наклонился к моему уху и едва слышно прошептал: «Прости. Так было нужно». Странная дрожь, природа которой была для меня загадкой, шевельнулась в животе. Мысли были все так же пусты.

Когда Идрис подставил мне локоть и собрался вернуть меня обратно в компанию Анабэль и Идвала, к нам прямо посреди танцевальной части зала подошел статный высокий мужчина, от которого побежали мурашки по коже. Словно считав мои эмоции, он едва заметно ухмыльнулся. Взгляд изумрудных глаз пронизывал насквозь ударом копья. Длинные черные волосы, собранные в некое подобие хвоста, спадали ниже лопаток. Темно-зеленый бархат камзола подчеркивал цвет глаз и бледность его кожи. Мужчина выглядел довольно молодо и, по моим личным ощущениям, был лет на десять старше Идриса. В его глазах искрился интерес коллекционера, с которым он разглядывал меня, точно новый экспонат, который желал заполучить. Подобного рода интерес пугал.

— Айшир Рангвальд? — голос мужчины звучал скучающе и безжизненно.

— Ассур Альвхейд? — в тон ему ответил Идрис. В повисшем далее молчании я отчетливо ощущала их немой диалог. Но еще более любопытным был тот факт, что глава одного из Домов лично подошел к нам и разглядывает меня без презрения во взгляде.

— Позвольте представить мою невесту — баронессу Селению Де-Маир, — первым заговорил Идрис.

— Ингмар Альвхейд, — без излишних церемоний и свойственной аш’катари напыщенности представился ассур и поклонился мне. От удивления я едва не стала заикаться, но все же выдавила из себя «Вечной Вам Ночи» и поклонилась в ответ.

— Ваша невеста — самый любопытный персонаж на этом бессмысленном шабаше за последнюю тысячу лет, — продолжая неотрывным взглядом смотреть мне прямо в глаза, высказался Ингмар Альвхейд.

Я сильнее сжала пальцы на плече Идриса. Меня этот аш’катари пугал до дрожи в коленях. Хотелось поскорее уйти, выскользнув из-под взгляда его пронизывающих глаз, которые как будто бы копались внутри меня в поисках ответа.

— Скоро собрание Совета, — подал голос Идрис. — Я только отведу Селению обратно к столу.

— Разумеется, — голос ассура Альвхейда вновь стал безжизненным и скучающим, но глаза все еще пытались найти что-то в моем облике.

— Надеюсь на скорую встречу в менее официальной обстановке, — напоследок заявил он, продолжая наблюдать за мной. Даже спиной я чувствовала его пристальный взгляд, когда мы с Идрисом шли обратно к нашему столу. За нами по пятам следовал гул, но я практически его не замечала, пребывая в своих мыслях.

— Идрис, кто это такой? У меня от него мурашки по коже, — призналась я шепотом.

— Глава Дома Взывающих к Тлену. О нем мало что известно. Он довольно умен и настолько же скрытен. И подобных настроений за ним никогда не замечалось, — отозвался Идрис, в задумчивости смотря перед собой.

— Это плохо? — спросила я, закусывая губу.

— Увидим, — коротко ответил мне Идрис.

Тамаш так и не появился, поэтому шаэлькан наказал Анабэль и Идвалу следить за мной за троих.

— Мне нужно присутствовать на Совете. Будьте осторожны… Бэль, на пару слов, — коротко бросил он. Анабэль молча кивнула и отошла от столика, шепнув, что скоро вернется.

Только после танца с Идрисом я заметила на себе взгляды. Множество взглядов. Завистливые и презрительные от женской половины, жадные и похотливые — от мужской. Хотелось сбежать отсюда и смыть с кожи липкое, склизкое ощущение, что они рождали. Облик, созданный Тамашем, и платье сделали свое дело — я блистала, вовсе того не желая.

Слегка поклонившись мне, Идрис удалился, оставив шлейф хаоса, сотканного из голосов, обсуждающих происходящее. Сглотнув комок напряжения, я медленно перевела взгляд на Идвала, уже зная, что сейчас начнется. Кашкар с серьезным выражением на лице проследил за Идрисом и повернулся ко мне.

— Боги, нет. Пожалуйста, не надо, — взмолилась я. Губы Идвала растянулись в широченной улыбке, от которой затылок обдало жаром.

— Я же говорил, что грудь решает все! — протянул он, смакуя мое смущение, точно кусок сочной говядины. Уши тут же вспыхнули, как свечки, к щекам хлынула кровь. Благо, личина ак’кари скрывала все это.

— Пожалуйста, Идвал, — заканючила я, словно ребенок, чувствуя, как пульс предательски ускоряется. Умом я понимала, для чего Идрис это сделал, но запоздалая неловкость все же скручивала внутренности.

— Ну, чего ты? Ладно, ладно. Какая впечатлительная, — Идвал приобнял меня за плечи и успокаивающе погладил по спине. Я почти расслабилась и исполнилась к нему благодарностью за его тактичность и понимание, когда он вдруг выдал:

— Тетушка говорила с тобой о сексе?

— Идвал! — воскликнула я чуть громче, чем следовало бы, и стукнула его в бок локтем. Поймав на себе многочисленные взгляды близстоящих аш’катари, я почувствовала дыхание самого жаркого летнего дня. Коленки предательски дрогнули, а ноги стали ватными.

— А что такого?! — наигранно удивился Идвал. — Начало положено. Все этим может закончиться. Я хочу, чтобы ты была готова... Знаешь ли...

— Это всего лишь поцелуй! — разъяренным шепотом проговорила я, ощущая, как под маской ак’кари горит лицо. Он ведь прекрасно знал, что это была лишь игра, но все равно издевался надо мной. Подлый кашкар.

— Это был не просто поцелуй! Это страсть! — продолжал веселиться Идвал, но его запал быстро потух, ибо к нашему столику возвращалась Анабэль. Но я все-таки зажала уши руками, чтобы напоследок он не выстрелил еще одной порцией остроумия. Взгляд подошедшей шакканы скользнул по мне, а затем когтями коршуна впился в кашкара.

— После бала я тебе устрою, — прочитала я по губам Анабэль, но, уже открывая уши, урвала концовку фразы.

— Хорошо бы в темной спальне и без прелюдий, — высказал свои пожелания к предстоящей экзекуции Идвал. В глазах Анабэль затанцевало зеленое пламя. Наклонившись к уху Идвала, она томно зашептала:

— Конечно… ночь, ты, кровать… струящийся в сумерках шелк на телах… мертвецов, которых я на тебя натравлю.

Идвал скривился от такой перспективы и обреченно выдохнул.

— Фу, как неромантично…

Продолжение этого интригующего диалога мне не довелось услышать из-за посыпавшихся на меня приглашений. Подходящие мужчины представлялись и просили оказать им честь. И сначала я даже запоминала их имена и титулы, но когда их число перевалило за пятнадцать, память в вежливой форме отказала мне. После очередного танца я почувствовала, что безумно устала. Ноги нещадно ныли и требовали отдыха. Лишь чудом сохраняя грацию и ровную походку, я добралась до Анабэль и Идвала, взглядом моля их о спасении.

В параллель с моими страданиями эти двое откровенно развлекались. Кашкар не подпускал к наследнице Дома Смерти никого, когда сама она во все стороны рассыпала улыбки цветочными лепестками. Кому-то хватало и взгляда Идвала. Он излучал звериную мощь и что-то собственническое. Весь его облик, несмотря на веселость, говорил о том, что кашкар опасен. Но были и такие, кому приходилось доходчиво объяснять, что девушка занята.

Слегка оперевшись на край стола бедром, но так, чтобы это не бросалось в глаза, я мысленно молилась об отдыхе и спокойствии. Боги, впрочем, оставались безучастными к моим мольбам, будто решив навсегда отвадить меня от своего пантеона.

— Разрешите пригласить леди на танец, — еще один отчаянный решился приблизиться к Анабэль на расстояние менее двух метров.

— Леди занята, — тут же отозвался Идвал, слегка обнимая ее за талию. Мне уже давно казалось, что между ними есть нечто большее, чем давняя дружба, но вопросы об этом я держала при себе.

Потерпевший неудачу мужчина повернулся ко мне, и я едва не подавилась оливкой, послав Идвалу такой жалостливый взгляд, на который только была способна.

— Эта леди тоже занята, — пожалел меня Идвал.

— И кем же? — судя по мрачному настроению и не совсем вежливому тону, вечер у благородного мужа не задался. Подходил он к нашей скромной компании уже слегка дерганый, а теперь, видимо, ему захотелось сбросить недовольство через скандал.

— Мной. Не видишь? — словно разговаривал с идиотом, пояснил Идвал.

— А не много ли тебе дам для сопровождения? — недовольно протянул аш’катари. Воздух подернулся от нарастающего напряжения. Идвал машинально потянулся к вороту рубашки, видимо, в очередной раз желая ее расстегнуть, распустив и галстук, но снова сдержался. Пальцы его рук опасно хрустнули, сжимаясь в кулак.

— Зависть — плохая штука. Она империи рушит и на предательство толкает, — казавшийся спокойным тон Идвала сквозил издевкой. Лицо его оставалось таким серьезным, что я едва сдержала смех, прикрыв улыбку ладонью. Прильнув к Идвалу, я схватила его за свободную руку и недовольно взглянула на незнакомца.

— Молодой человек, вы мешаете нам отдыхать. Не могли бы вы поискать партнершу в другом месте?

От такого поворота событий несостоявшегося кавалера развернуло на каблуках и унесло в толпу на волнах ярости.

— Спасибо, — выдохнула я и прошептала: — Я уже просто ног не чувствую.

— Подкрепишься бокальчиком «вина»? — на губах Идвала расцвела ехидная улыбка, когда он подал мне бокал со злосчастным санго. Мои мысли разразились ругательствами, обзывая его волчьей сволочью, но губы предусмотрительно промолчали.

Идвал расхохотался и поспешил убрать бокал, пока его содержимое не раскрасило его парадную рубашку и штаны. Ни мне, ни ему не хотелось расстраивать Анабэль. Она впервые за долгое время вышла в свет и наслаждалась балом, как ребенок новым подарком. К тому же одежду Идвалу выбирала именно она.

Время тянулось так медленно, что мы приуныли, когда вдруг волна шепота поблизости всколыхнула застоявшуюся скуку. Я начала оглядываться в поисках причины, вызвавшей очередную реакцию аристократии. Яростно раздвигая толпу, к нам спешила Эдриэла. Кто-то успевал отскочить от пылающей гневом аш’катари, зазевавшимся везло меньше. Интуитивно я хотела отступить назад, уже зная, на что способна эта сумасшедшая барышня с уязвленным самолюбием. И уже видела, как она хватает меня за волосы или разбивает нос, когда Идвал выступил вперед, перехватывая ее руку. Анабэль заслонила меня, оттеснив назад.

— Эдриэла, не позорь себя, уходи, — ледяной тон шакканы остудил бы воздух даже в пустыне. Эдриэла лишь слегка дернулась, вырвала руку из пальцев Идвала, но не отступила, продолжая буравить во мне дыру.

— Что же ты такого сделала, что Идрис обратил на тебя внимание? — процедила сквозь зубы разъяренная леди Арнелл. Хотелось убежать отсюда, но нельзя было ударить в грязь лицом, как учила меня Анабэль. К тому же они с Идвалом рядом.

— Даже если я тебе расскажу, тебе этот вариант не поможет. Твоя птица удачи упорхнула, — усмехнулась я, стараясь выглядеть расслаб­ленной. Гневно зашипев, что убьет меня, Эдриэла бросилась было вперед, но снова была перехвачена Идвалом.

— Не устраивайся в постели Идриса слишком удобно. Он быстро тобой наиграется. Он просто тебя пожалел! — леди Арнелл плевалась словами, точно ядом, но меня они никак не задевали. Было вдвойне забавно наблюдать за ее гневом и перешептываниями остальных аш’катари, которые ломали головы на мой счет, задаваясь бесконечными вопросами, что же Идрис во мне нашел.

— Тебя это не должно волновать, Эдриэла, Идрис никогда не будет довольствоваться объедками. И если бы ты хорошо его знала, то поняла бы, что он никого не держит рядом с собой из жалости, — выдохнула я, стараясь придать тону как можно больше скучающих оттенков.

— Ты можешь только языком трепать? И прятаться за спинами других? — Эдриэла вскинула подбородок и посмотрела с таким высокомерием, словно я обязана была упасть ниц. Но по сравнению с Джесабэль ее попытки выглядели смехотворными настолько, что хотелось расхохотаться ей в лицо. И почему Идрис держал подле себя такую идиотку?

— Хочешь подраться со мной? С ак’кари? Но это бы означало, что ты признаешь меня равной себе. Или опускаешься до уровня ак’кари, — тут я откровенно рассмеялась.

— Дрянь! — выплюнула Эдриэла. Схватив с ближайшего стола бокал с кровью, она швырнула им в меня. Я успела отшатнуться одновременно с Анабэль. Бокал перелетел через наш стол, опрокинув изящную икебану в его центре, и едва не задел какую-то леди, с любопытством наблюдающую за нами. Звон стекла и плеск крови оповестил о том, что бокал трагически, но бесцельно пал.

К Эдриэле подошли двое мужчин в дымчато-серой форме военного образца с серебряными нашивками на рукавах и воротниках и вежливо попросили ее проследовать за ними. Взглянув на подошедших, Эдриэла побледнела. Кинув на меня последний разъяренный взгляд, кричащий о том, что это не конец, она позволила себя увести.

— Наконец-то, — фыркнула Анабэль, провожая спину леди Арнелл раздраженным взглядом. — Надеюсь, цирк на сегодня закончился.

— Я тоже. Она постояла рядом всего несколько минут, и уже высосала все соки. Ненавижу ношиаров, — отрезал Идвал. Я взглянула на его утомленный вид, и совершенно не к месту мне снова захотелось сорвать с него этот дурацкий галстук.

Тот факт, что Эдриэла оказалась ношиаром — той разновидностью аш’катари, которая вместо крови предпочитает эмоции и умело ими манипулирует, — ничуть меня не удивил. Она была слишком экспрессивной для расы, у которой эмоциональный фон был несколько притуп­лен относительно людей или тех же кашкаров. Чем моложе аш’катари, тем ближе их эмоциональный фон к человеческому, но с возрастом он начинает постепенно беднеть. Поэтому они и консервируют человеческие эмоции в крови.

Смотревшая вслед леди Арнелл Анабэль резко развернулась и, подступив к Идвалу, раздраженно сорвала с него галстук.

— Светлоликая, как же сильно я хотела снять с тебя эту удавку, — недовольно пробубнила шаккана, отбрасывая галстук себе за спину.

— Только ее? — усмехнулся Идвал, наконец расстегивая пуговицы на груди и облегченно выдыхая, словно они его душили. В ответ на сарказм кашкара Анабэль только фыркнула, но улыбнулась. Я же наблюдала за этой картиной с таким изумлением, что едва не открыла рот.

— Слушайте, может, вы пойдете потанцуете? Анабэль впервые за триста лет выпустили в свет. Пусть повеселится. Я никуда не денусь. Буду стоять здесь и наслаждаться оливками.

— Ты уверена? — с легким сомнением поинтересовалась шаккана, но в ее глазах горела такая надежда, что я почувствовала себя виноватой. Они вынуждены из-за меня весь вечер стоять у стола как наблюдатели, лишенные возможности насладиться балом.

— Ну конечно. Самое страшное, что со мной может случиться, — это если кто-то опять пригласит меня на танец, — я замахала на парочку руками, выпроваживая их танцевать. — Давайте-давайте! А то так всю молодость свою потратите! Потом станете как ассур ван Даркмонд и будете вспоминать все упущенные возможности.

Оставшись в одиночестве, я выискивала взглядом, куда бы присесть, уже, грешным делом, готовая опереться филейной частью на стол, но постоянно ловила на себе взгляды, от заинтересованных до уничтожающих, и не решалась нарушить этикет.

Идвал и Анабэль выглядели счастливыми, кружась по залу, а я тихо радовалась за них и одновременно молилась, чтобы больше никому не хватило смелости или ума пригласить меня на танец.

В бальном зале царила довольно своеобразная атмосфера, насыщенная разномастными флюидами. Над собравшейся поблизости молодежью витали непринужденность и веселье. Старшие же аш’катари взирали друг на друга с такими выражениями лиц, словно в воздухе висел аромат нечищеных конюшен. Где-то звучал смех, где-то шли споры или обычная светская беседа, но странным было то, что воздух был сух, в нем не было тех эмоций, которые обычно сопровождали подобные мероприятия. Словно бы аш’катари вовсе не имели чувств. Я не была на балах, но у нас в Бриле даже на ярмарках было веселее — там эмоции кипели, как котел с похлебкой.

Собираясь уже отвернуться к столику, чтобы поискать на нем что-нибудь съедобное помимо оливок, я заметила движущуюся в мою сторону фигуру, перед которой уважительно расступались другие аш’катари.

От вида ее ярко-красной мантии из бархата меня пробрало до костей. В раскосых глазах плескалось жидкое серебро, резко контрастируя с чернотой зрачка. Уложенные в замысловатые плетения коралловые пряди чередовались с золотыми, завершаясь свисающими вниз серебряными цепочками с жемчугом.

— Да осветит твой путь Луна, дитя, — казалось, голос женщины соткан из звона маленьких серебристых колокольчиков.

Приветствие загадочной особы было странным. Аш’катари желали друг другу Вечной Ночи, поэтому я, склонив голову, пожелала того же, не зная, как по-другому ответить на ее фразу. Еще более странной казалась она сама. Внутри крепла уверенность, что она мне знакома. После событий минувшего месяца я стала крайне подозрительной и теперь не могла отделаться от мысли, что это она была в Зале Древних.

Выше плеча незнакомки в красном я поймала встревоженный взгляд Анабэль и Идвала, которые резко остановились посреди танца. Отрицательно качнув головой, я дала им понять, что ничего страшного не происходит.

Женщина также склонила голову в знак приветствия, совершенно не чураясь той, что была намного ниже ее статусом.

— Меня зовут Церея Арианвен. Глава Дома Видящих во Тьме.

— Ассури? — вырвалось у меня с нервным придыханием. — Простите мое невежество. Селения Де-Маир. Вечной вам Ночи.

— Не стоит, дитя. Весь этот церемониал меня утомляет, — женщина слегка улыбнулась, а затем ее голос раздался у меня в голове. Поежившись как от мягкой щекотки, я распахнутыми от удивления глазами посмотрела на главу Дома Видящих во Тьме, совершенно забыв про необходимость сохранять непринужденное выражение лица.

«Я знаю, кто ты, дитя, но бояться меня не нужно. Из всех здесь собравшихся только мне и Идрису ты можешь доверять».

Уверенность в том, что этот голос, мягко вплетающийся в мои мысли, я уже слышала, стала абсолютной. Но вот только где и когда, я не могла вспомнить. Было ли это в Зале Древних или где-то еще? Мысли метались в разные стороны осенним листопадом, подхваченным ветрами.

«Ты права, мы уже встречались. Я пыталась тебе помочь», — подтвердила Церея и улыбнулась.

— Как вам в нашей столице? — поинтересовалась она вслух, видимо, чтобы мы не выглядели странно, молча смотря друг на дружку.

«Не нужно бояться смерти. Смерть не означает конец. Это всегда рождение чего-то нового».

— Довольно шумно, — честно призналась я, едва не содрогнувшись от прозвучавших в голове слов. Перед глазами снова запрыгали образы. Красная мантия, пылающий огонь, маячившаяся позади темнота.

Посмотрев в серебряные глаза Цереи Арианвен, я осознала, откуда знаю ее. Она приходила ко мне во сне в ночь моего двадцатилетия и предупреждала о грядущем.

«Когда тени от Излома станут длиннее, я буду ждать тебя на пороге Дома Видящих во Тьме».

— В этом я солидарна с вами. Шумной столице я предпочитаю глушь. Там мысли свежее. Была рада с вами познакомиться, леди Селения.

Поклонившись старейшине и пожелав всего наилучшего, я в растерянности смотрела, как ее красная мантия растворяется среди гостей. Мне стало невыносимо жарко и захотелось выйти на улицу. Вокруг роем комаров зудел удивленный шепот, после которого молодое поколение аш’катари больше не желало оставаться в стороне, накинувшись на меня с расспросами.

— Леди Селения, — я не успела повернуться к столу, как меня уже окружила толпа разодетых по высшему классу аристократок. Они сыпали вопросами, льстивыми комплиментами, последними новостями не только Ночного Мира, но и человеческого. Я не понимала львиной доли того, что мне говорили, но старалась улыбаться, вежливо и уклончиво отвечать, подбирая такие слова, чтобы избежать подозрений в моей неосведомленности.

— Леди Селения, вы так милы. Я бы хотела продолжить с вами общение в непринужденной обстановке. Позвольте каплю вашей крови для сангвинария? — пролепетала блондинка, которая пыталась пригласить Идриса на танец в самом начале празднества. Сангвинарием у аш’катари называлось черное зеркало, через которое они могли связываться друг с другом. Стоило только уколоть палец и приложить его к поверхности зеркала, чтобы оно запомнило кровь, с которой впоследствии нужно будет связаться.

В руке у девушки было небольшое круглое зеркальце в дорогой оправе из драгоценных камней. Насколько я знала, они могли быть разных размеров и форм. В кабинете Идриса сангвинарий, висевший на стене, имел довольно большие размеры и строгий вид — лишь тяжелая металлическая оправа без всяких украшений.

— Прошу прощения, леди. Но я не могу, — стараясь говорить как можно деликатнее, мягко отказалась я. — Идрис запрещает мне подобное.

Я еще помнила, как он разозлился, увидев отрезанную прядь моих волос, и строго-настрого запретил кому-либо давать свои волосы или кровь. Правда, хотя кровь из сангвинария никак нельзя было извлечь или использовать во вред (так мне говорила Анабэль), но я все равно не собиралась общаться со всеми этими высокородными особами — даже если бы у меня был сангвинарий.

Воздух тут же взорвался от недовольного жужжания, едва не оглушив меня. Не привыкшее к подобным мероприятиям сознание начинало плыть от усталости, обволакиваясь в спасительный кокон, сквозь который не проникали слова и звуки.

— Идрис как будто живет у истока времен, — недовольно заявила леди де-Виарен, с толикой жалости смотря на меня.

— Это же не какая-то запретная магия прошлого, — поддержала ее черноволосая леди, разодетая в темно-синее платье, расшитое серебром и алмазами. Она представилась как ашиа фон Дайер.

— Ну, знаешь ли, у них в крови слабость к запретной магии, по­этому и маленькая капля крови может сыграть большую роль, — ехидно вставила свою реплику леди в платье из красного атласа, с русыми волосами, собранными золотой тиарой с рубинами. Холодно и надменно она посмотрела на меня, как на блоху, словно пытаясь угадать, посмеет эта блоха укусить кошку или же нет.

— Так что Идрисом можно только восхититься. Он так защищает себя и свою семью от соблазнов, — добавила аш’катари.

Кровь вскипела в венах, врезаясь в разум раскаленными иглами. Секунды перестали просачиваться сквозь узкое отверстие сосуда времени. В голове билась мысль, что эта высокомерная стерва не имела права говорить такое об Идрисе и его семье. Я подалась вперед, ведомая яростью, когда меня придержали за руку. Анабэль оттеснила меня в сторону и залепила нахалке пощечину.

— Змей не любят не только за яд, но и за попытки прикинуться тем, кем они не являются. Родство с крылатыми ящерами вовсе не делает их самих сильными и могущественными, — слова Анабэль были подобны искрам, высекаемым при ударе камня о камень.

Леди в красном платье вспыхнула как спичка и подалась вперед.

— Да как ты смеешь поднимать на меня руку?! — закричала она на шаккану. — Если у твоей семьи рыльце в пушку, не надо портить мое красивое лицо!

— Если бы тебя волновало не только твое лицо, возможно, ты бы знала больше о грешках твоей семьи. Может, мне стоит сделать тайны ван Дэмишей достоянием общественности?

Анабэль держала себя в руках, но глаза выдавали, как тяжело дается ей этот самоконтроль. Второй раз я видела шаккану в ярости, когда задевают ее семью.

— Как давно вы сами отмылись от позора? Может, стоит о нем напомнить? — продолжала шаккана. — Если не хочешь, чтобы я вытащила ваши скелеты из шкафов, знай свое место.

Лицо леди ван Дэмиш исказилось от ярости, жевательные мышцы взбугрились от сильного напряжения. Она пыталась совладать с собой, но не смогла и окликнула Анабэль, когда та уже разворачивалась и собиралась уходить.

— Один брат чуть не убил другого, но ты все равно его так отчаянно защищаешь. Может, потому что чувствуешь свою вину? Может, он хотел убить Идриса, потому что ты спала не с тем братом? Любовный треугольник Рангвальдов привел к трагичному исходу, — ядовитые слова ужалили Анабэль в сердце. Не нужно даже было смотреть на ее лицо — эта боль наполнила воздух. Наследница Дома Смерти резко развернулась и быстрым, неуловимым для моего глаза ударом отбросила леди ван Дэмиш на пол. Щека обидчицы была рассечена, из носа текла кровь, капая на полированный пол.

Леди ван Дэмиш тут же вскочила и бросилась на Анабэль, пытаясь вцепиться ей в волосы. Круг любопытных резко расширился. Не успев среагировать, я едва не упала на пол от толчков с разных сторон. Кое-как выбравшись из толпы зрителей, я попыталась отойти подальше. В суматохе кто-то опрокинул на меня бокал с санго. Ткань сразу впитала тягучую жидкость, а звон стекла утонул в гуле голосов. Толпа снова захлестнула меня подобно штормовым волнам. Растолкать аш’катари казалось невозможным. Их тела сдавили меня, словно тиски. Сзади слышались женские крики и голос Идвала, который мог бы меня спасти, но голос мой тонул в гуле. Перед глазами мельтешили разноцветные ткани костюмов и смазанные лица аш’катари, которым до меня не было никакого дела.

Совершенно неожиданно меня мягко взяли за руку и вывели из толпы. Высокий статный молодой мужчина с темно-каштановыми волосами и обжигающим взглядом черных глаз предстал передо мной. Узкое бледное лицо с заостренными чертами и выступающими скулами, тонкими, растянутыми в приветливой улыбке губами придавало ему некое сходство с богомолом. Одетый в парадный мундир из черной парчи с серебристой вышивкой и в тон ей серебристым эполетом на левом плече, он создавал впечатление очень богатого высокородного аристократа и буквально излучал величие. Но, в отличие от большинства здесь присутствующих, его величие на меня не давило.

— Доброй ночи, леди Селения, — вежливо поприветствовали меня.

— Спасибо вам за помощь, — я попыталась изобразить книксен, но незнакомец остановил меня.

— Не стоит. Давайте я лучше отведу вас в туалетную комнату. Вам нужно привести себя в порядок и немного передохнуть от этого балагана.

Невольно покосившись на левую руку, где тревожно сверкало реари, я выдала свои опасения незнакомцу, который понимающе улыбнулся.

— Вам не о чем переживать. Никто из здесь присутствующих не посмеет причинить вам вреда, пока на вас реари Идриса. Это означало бы войну и кровную месть. Никому не нужны конфликты с Домом Смерти.

Обернувшись на толпу, из которой продолжала доноситься ругань, я решила, что все равно ничем не смогу помочь, хотя мне тоже очень хотелось отомстить леди ван Дэмиш за оскорбление Идриса и его семьи. Однако, если бы я попыталась, все бы сразу раскусили мою фальшивую личину. Моих сил не хватало даже для ак’кари. Проглотив очередную неприятную мысль о собственной бесполезности, словно горсть иголок, я угрюмо вздохнула.

— Я вас не знаю, — не совсем вежливо сказала я.

— Простите мои манеры. Увидев вас, я совершенно забыл о приличиях! Позвольте представиться: шаэлькан Дома Познавших Тьму Тиабаль Дарриус фон Дайер, — пролепетал аш’катари. Он очень виртуозно владел собственным голосом и эмоциями, но я все равно уловила присущую всем аристократам фальшь.

— Приятно познакомиться, — отозвалась я, сопровождая свои слова вежливой улыбкой, от которой уже свело мышцы. Взглянула на протянутую мне руку с опаской, окинула себя быстрым взглядом и решила, что действительно стоит принять его предложение. Пока мы двигались к выходу, я всячески пыталась найти взглядом Тамаша, но его нигде не было, и, уже стоя в коридоре, я невольно подумала о том, чтобы позвать Идриса через реари, как он меня учил. Но испачканное платье было слабым доводом, чтобы срывать его с Совета, поэтому я согласилась, чтобы айшир фон Дайер показал мне дорогу до уборной.

— Разумеется, ведь именно с этой благородной целью я вас и похитил, — он наградил меня лучезарной улыбкой, от которой свело желудок.

— И часто вы похищаете девушек, чтобы проводить их до уборной? — принимая его игру, вежливо поинтересовалась я и получила в ответ абсолютно предсказуемую фразу.

— Только самых красивых и милых. Это стало хорошим поводом, чтобы не становиться в очередь ради интересного общения с вами. Вы очаровательны. Идрис выбрал себе прекрасную невесту, отбросив титулы и не побоявшись осуждения со стороны семьи и общественности. Это достойно уважения. Поэтому не обращайте внимания на взгляды и перешептывания окружающих. Это просто зависть. Большая половина присутствующих здесь дам мечтала оказаться на вашем месте, а теперь им остается только истекать ядом от бессилия.

Показная непредвзятость айшира фон Дайера неприятно липла к коже, вызывая внутренние содрогания. Будь я неподготовленной к этому балу, то не раскусила бы сейчас истинный смысл слов. Он, словно умелый вор, пытался подобрать ключ к моей благосклонности, чтобы выведать планы Идриса. Но, помимо этого, ему было нужно что-то еще, поэтому я старалась не терять бдительности.

Остановившись у одной из дверей, айшир фон Дайер слегка поклонился и приглашающим жестом указал на нее. Желание поскорее остаться одной стало непреодолимым, но стоило мне только открыть дверь, как Тиабаль грубо толкнул меня внутрь и ступил следом. Тревога забилась в груди испуганной птицей. Помещение было темным, и я наугад бросилась вперед, мысленно проклиная собственную доверчивость.

Айшир фон Дайер схватил меня за шиворот платья и резко дернул на себя.

— Не так быстро, моя дорогая. Попробуй издать хоть звук, — пригрозил он и потянул меня куда-то. Глаза медленно привыкали к темноте, выхватывая лишь очертания каких-то крупных предметов. Открыв еще одну дверь, Тиабаль вытащил меня в темную часть парка и вдавил в стену одной рукой. Второй он потянулся к карману своего мундира и осторожно достал оттуда серебряный кулон в виде маленького букетика голубого льна на тонкой плетеной цепочке. У меня внутри будто разбился стеклянный сосуд с ледяным страхом, и сердце торопливо запрыгало по осколкам. Мир подернулся темной пеленой и едва не поплыл. Но голос Тиабаля удержал мое сознание, заставил зацепиться за него и слушать.

— Не вздумай кричать и звать Идриса через реари, — все тем же вкрадчивым тоном повторил этот мерзавец и подставил мне локоть, а я послушно за него ухватилась и пошла, механически передвигая ноги. Прогулка по дорожке прошла как в тумане, но я не смела сказать ни слова, пока мы не оказались на одной из дорожек под раскинувшимся ночным небом.

— Откуда у вас эта вещь? — сглотнув образовавшийся неприятный комок в горле, наконец решилась спросить я. Этот кулон был мне слишком хорошо знаком. Он принадлежал Крине и второго такого не было. Реликвия передавалась в нашей семье от матери к дочери, когда та выходила замуж.

— Что вы сделали с моей тетей? — вырвался следующий вопрос, но аш’катари снова не ответил. Тишина сада казалась настолько тяжелой, что мне хотелось просто расцарапать Тиабалю лицо оттого, что он продолжал молчать.

— Знаешь, почему ты сейчас здесь? Почему ты в итоге пострадаешь? — вдруг заговорил он после долгого молчания.

— Потому, что Идрис ужасный эгоист, думающий только о себе. То, что случится с тобой, станет карой за его поступки, — скороговоркой заговорил Тиабаль. Словно все то время, что аш’катари молчал, он копил слова и теперь старался произнести их как можно скорее, чтобы не забыть.

— Он помешал нашей любви с Анабэль, увез ее в глушь. Светлоликая знает, что с ней там делать. Только я вижу, как она на самом деле несчастна. Я хотел ее спасти от комплексов Идриса, от его деспотии. Но он и этому помешал. И теперь я сначала разберусь с тобой. А потом и с ним.

Стало до невыносимости смешно, и я не сдержалась, вопреки моему сложному положению. Тиабаль резко остановился и воззрился на меня сверху вниз. Глаза его опасно сверкали в темноте, но я не могла остановиться.

— Идрис тебя уничтожит, — с нерушимой уверенностью сказала я после того, как вдоволь насмеялась над глупостью Тиабаля.

— Это мы еще посмотрим, — процедил аш’катари и снова потянул меня по дорожке.

В моей голове пронеслись тысячи мыслей и вариантов развития событий. Я ждала шантажа, думала, что меня в очередной раз будут домогаться, запугивать. Когда мы окончательно скрылись в тенях сада, оставшись только вдвоем, меня резко дернули куда-то в сторону и зажали рот. Тиабаль вглядывался во мрак, а я так отчетливо видела его сосредоточенное напряженное лицо, словно сейчас был день. Обступившая нас тьма будто уступила, услужливо открывая все детали сада.

Мне вдруг захотелось, чтобы ему стало очень больно, и, словно повинуясь этому желанию, реари на руке отозвалось жаром. Тиабаль зашипел и на несколько мгновений ослабил хватку. Я рванулась было в сторону, чтобы попытаться убежать и позвать на помощь, но он тут же меня поймал и зажал рот рукой. Попытка его укусить не увенчалась успехом. Меня встряхнули, словно сноп сена, и велели не дергаться. Я слышала, как аш’катари шипит и ругается от боли, поминая Идриса последними словами, пыталась вырваться, но все было напрасно. Куда мне тягаться с аш’катари?

— Ну наконец-то, — с облегчением выдохнул Тиабаль, и меня резко толкнули вперед. Мимолетная свобода тут же оборвалась, когда меня схватили уже другие руки. Резкая боль прокатилась от головы до самых кончиков пальцев, и сознание нырнуло в кроваво-красную дымку.

Глава 11. Совет Теней

Быстрее всего растет семя раздора. Ему даже не нужна почва.

Выполнив полагающиеся по этикету обязательства перед гостями и Селенией, Идрис направился к столу, у которого переговаривались старейшины Совета Теней. Преодолев танцевальную часть зала, где, повинуясь потокам музыки, кружились пары, шаэлькан Дома Смерти обернулся и нашел глазами Селению, которую вел под руку эшаль фон Трэль. Переживать было не о чем, они с Анабэль хорошо подготовили девушку к этому балу. И все же необъяснимая тревога билась внутри, то разгораясь из искры в пламя, то остывая до тлеющего уголька. Идрис пытался направить все мысли перед предстоящим Советом в одно русло, но они упрямо текли в трех разных направлениях.

Взгляды старейшин обратились к молодому шаэлькану, как только он подошел к их столу и склонил голову в знак уважительного приветствия.

— Вечной Вам Ночи, — сопровождая поклон приветствием, изрек Идрис в привычной ему манере, будто обращался не к Совету, а к обычным аристократам одного с ним положения. Старейшины ответили, кто кивком, кто поклоном, немногие вернули шаэлькану церемониальную фразу.

— Ваша невеста очень мила, — расплываясь в улыбке хитрого кота, изрек Дамиор Адельстэйн. — Похвально, что вы не побоялись осуждения высшего света. Одна из немногих ак’кари, поднявшихся так высоко.

Дамиор был братом-близнецом Роалда Адельстэйна. Вдвоем они правили Домом Безликих Теней. Близнецы, но совершенно разные, как две стороны одной монеты. В кругах аш’катари на их счет подшучивали: мол, они живое воплощение Двуликого Бога Азератта, которому служили наемники Зарриатта. Несколько столетий назад выходец из Дома Обманчивых Теней в шутку поинтересовался, не хотят ли они поменять бога-покровителя. На следующую ночь его нашли мертвым. Лицо походило на жуткую маску, разделенную на две половины, — одна сохранила свой первоначальный вид, со второй была снята кожа. С тех пор никто не осмеливался шутить на эту тему в присутствии Адельстэйнов.

— Мнение окружающих — как ветер. Разве вы прислушиваетесь к ветру? — ответил Идрис, никак не изменившись в лице. Дамиор был трикстером, и весьма искусным. Своими невинными шутками, доброжелательным тоном и льстивыми улыбками он ловко залезал в голову собеседника, совершенно не подозревающего об этом.

— Мне больше по нраву шелест листьев, порожденный ветром, — произнес Дамиор. К губам Идриса прикоснулась едва уловимая улыбка, но глаза его оставались бесстрастными.

— Что такого срочного случилось, что съехался весь Совет? — скучающим тоном поинтересовался Роалд Адельстэйн. Он выглядел так, словно устал от вечности, и все происходящее его ни капли не волновало. Но Идрис сильно сомневался, что они перестали интересоваться внешними событиями. Дамиор и Роалд были слишком умны, чтобы пренебрегать информацией и уступать другим Домам.

— Сложно поверить, что до вас не доходило тревожных новостей, — не скрывая осуждения, ответила Джесабэль.

— Если бы мы собирались каждый раз, чтобы обсудить глупые слухи, то можно было бы вовсе никуда не уезжать, — поморщившись от ответа Кровавой Королевы, надменно произнес Роалд. Джесабэль оставила его слова без комментария, позволив отвлеченным темам заполнить атмосферу за столом Первых Теней. Идрис молча наблюдал за главами правящих Домов, стараясь подмечать даже мелочи, которые могли бы рассказать о членах Совета больше, чем их слова. Характерные жесты, тембр голоса, манера речи. Привычки и рефлексы, вырабатываемые годами, как правило, сложно контролировать даже аш’катари, когда они увлечены разговорами. Поэтому именно они могут указать на того, кто стоит за кулисой происходящих событий и дергает за ниточки. Или выдать того, кто связан с ним.

Музыка размеренно текла по залу, меняя ритм и мелодию. В разговоры то и дело встревал скрипучий голос ассура ван Даркмонда, у которого находились комментарии к любой произнесенной фразе. Как правило, все они несли отрицательный или ядовитый оттенок. Постепенно к столу присоединялись остальные Тени. Последней подошла глава Дома Видящих во Тьме. Из Асаше — старейшин Совета Теней, она была самой молодой и находилась на посту меньше остальных, но, насколько Идрису было известно, она не уступала их опыту. Коротко кивнув остальным, Церея Арианвен мягко улыбнулась будущему шаэлькану Дома Смерти.

Старейшины пришли к негласному решению, что пора начинать Совет и неторопливо, друг за другом потянулись прочь из Танцевального Зала следом за Джесабэль.

— Судьба — удивительная материя, не правда ли?

Глава Дома Видящих во Тьме появилась рядом с идущим позади всех Идрисом подобно призраку. Невесомость ее шагов и необыкновенная плавность движений создавали иллюзию парения ее тела над полом. В серебряных глазах отражались все тайны бытия, которые нельзя было прочесть, как нельзя поймать в руку туман, который видишь и ощущаешь. Они были лишь зеркальным отражением мира, которого невозможно коснуться.

Идрис не стал скрывать своего удивления. Кроме ассура ван Даркмонда, никто из Совета Теней прежде не проявлял к наследнику Дома Смерти открытого интереса. Прочие главы предпочитали плести интриги за его спиной. Идрису всегда приходилось находиться в тени величия Джесабэль, поэтому никто не рассматривал его как отдельную фигуру на доске, лишь только как предмет торговли, не имеющий собственного мнения.

— Столько всего должно было случиться, столько событий должны были пересечься на перекрестках времени, чтобы ты вернулся в столицу.

«Вы с юной иш’тари увязли в паутине, сплетенной нашими врагами. Прямо сейчас ты стоишь на развилке, и нужно выбрать, что для тебя важнее — найти врага или спасти Селению. Решай быстрее».

Серебристый голос раздвинул хоровод мыслей и вышел в центр этого круга. Идрис впервые ощутил прикосновение к его сознанию кого-то постороннего. Он был уверен, что никому не под силу пробраться к нему в голову без его разрешения. Но Церея сделала это так легко, словно бы открыла незапертую дверь. Однако она не пыталась дотронуться до мыслей Идриса, не перебирала их, как архивариус документы в картотеке. Глава Дома Видящих во Тьме просто хотела донести до него свои собственные. Скрытый смысл навязчиво маячил между строк, но вопреки всему не давался в руки просто так. Как уличный кот, привыкший, что прикосновения людей не несут ничего хорошего.

— Почему? — Идрис хотел узнать, почему эта загадочная женщина дает ему советы. Она знала, кем является Селения, понимала, что это может означать. В ее руках сейчас была почти безграничная власть, но вместо того чтобы взять ее, Церея пыталась помочь Идрису сохранить эту тайну.

«Ты не просил той силы, которая сама упала в твои руки по воле Светлоликой, но тебе не нужна власть. Ты сам не рад тому, во что ввязался, и каждую се­кунду ты стоишь перед выбором. Как и ты, я хочу сохранить мир. К тому же это твой шанс на искупление».

Слова еще звучали в сознании Идриса мягким эхо, когда Церея уже исчезла из поля зрения. Лишь красное пятно бархатной мантии мелькнуло где-то впереди, меж спин других Асаше.

У дверей, ведущих в Зал Собраний, случилась небольшая заминка. Идрису пришлось пробраться вперед, к Джесабэль, чтобы понять, что происходит. Дверь оказалась запертой изнутри. Джесабэль вопросительно вскинула бровь и поднесла палец к выемке, в тени которой скрывалась игла. Замок послушно щелкнул, пропуская ее в объятия обступившей тьмы. Члены Совета гордо прошествовали следом и застыли подобно статуям. Под пологом темноты правящую верхушку и их наследников ждало невероятное и возмутительное для их глаз зрелище.

На полу возле стола обнаружились два тела в бессознательном состоянии и довольно однозначной позе. Девушка была полностью обнажена. Ее голова покоилась на гениталиях юноши, а белые волосы веером рассыпались по его телу и полу. Сам молодой человек был без штанов и в разорванной рубашке.

Идрису стоило огромных усилий, чтобы сдержать свое изумление, когда он узнал среди лежащих Тамаша.

— Это еще что такое? — процедила сквозь зубы Джесабэль, наблюдая столь откровенную картину. — Мой замок превратился в бордель.

Между Асаше пробежал возмущенный шепот. Джесабэль незамедлительно вызвала слуг, которые явились сразу же, словно все это время стояли за дверью в ожидании распоряжений хозяйки замка.

Когда девушку перевернули, один из членов Совета выступил вперед, не веря своим глазам. Голой девицей оказалась его любимая дочь, которая являлась послом их Дома и много времени проводила именно при дворе Джесабэль.

— Пёсья кровь! — выругался ассур де Вайленд, глава Дома Слышащих Тень, наблюдая, как Аллиру выносят из Зала Совещаний. — Что за времена пошли? Спать с едой!

По рядам советников пробежала еще одна волна шепотков, но как только двери за слугами закрылись, в зал вернулась тишина. Все принялись рассаживаться за столом. Кое-кто поглядывал на ассура де Вайленда с неприкрытым ехидством, кто-то с осуждением, но глава Дома Слышащих Тень умело отбивался от направленных в его адрес взглядов абсолютным безразличием к ним.

— Ну мы же теперь не охотимся на еду, а дружим и мирно сосуществуем с ней. Почему бы с ней не спать, как люди со свиньями? — проскрежетал ассур Элрих, презрительно сверкая глазами в сторону только что закрывшихся дверей. Антала Фаланвир, шаккана Дома Созидателей Тени, которой не посчастливилось выбрать место рядом со старым ассуром, закатила глаза и одними губами пожелала ему скорейшего путешествия к предкам, которые слишком его заждались.

В воздухе роем разъяренных пчел звучал гул голосов недовольных членов Совета, пока они занимали места за столом. Никто не садился, чтобы соблюсти церемониал начала Совета Теней.

— Нас породили тени, отбрасываемые Луной, чтобы мы правили Миром Ночи, — одновременно произнесли Асаше, только после этого опустившись в свои кресла. Кашлянув, Джесабэль выдержала интригующую паузу, окидывая каждого главу Дома острым взглядом, проникающим в саму суть.

— Поздравляю, дорогие ассуры и ассури, среди нас предатель. Возможно, даже не один, — оповестила всех Джесабэль с фальшивым торжеством. Тишина начала густеть, наливаясь тяжестью. Словно статуи, восседающие за столом, Тени неподвижно смотрели на Кровавую Королеву. Лица их были лишены всяких эмоций. Однако глава Дома Взывающих к Смерти тоже молчала, наблюдая за остальными. Это была бессловесная дуэль. Первый нарушивший тишину или оборвавший зрительную нить считался бы поигравшим, а значит, подозреваемым. Сначала заерзали наследники Домов, сидящие по левую руку от своих глав. Идрис не упустил ни одного движения и взгляда.

— Я думал, что мы собрались здесь, чтобы обсудить какие-то тревожные новости, а не играть в переглядки. До чего докатился Совет Теней, до дешевого фарса, — проскрипел ассур ван Даркмонд, стукнув по столу головкой своей трости, вырезанной в виде перепончатого крыла с когтями.

— Ты на себе испытал острые когти предательства. В тебя они вонзились глубже всех остальных, — напомнила Джесабэль, впившись в Элриха цепким взглядом.

— Ты пострадал от ишгара, напавшего на тебя в коридоре. Жаль, что не умер, конечно.

— Кажется ироничным, что даже существо из легенд не смогло отправить тебя к Праматери, — с усмешкой высказался Дамиор Адельстэйн.

Зал вновь наполнился гулом голосов. Удивление, недоверие, откровенное отрицание разрастались между Асаше и их наследниками ветвистыми стеблями ядовитого плюща. Джесабэль самодовольно улыбнулась, словно именно такой реакции и ждала.

— Элрих, неужели это правда? Ты видел ишгара? — подала голос ашиа Фаланвир, дочь главы Дома Созидателей Тени. Сам Зерен Фаланвир сидел рядом с ней и молча взирал на происходящее. Казалось, что его беспокоят более важные мысли, чем заседание Совета Теней. Ашиа Фаланвир с первого взгляда казалась хрупкой, чуткой и доброй. Многие сравнивали ее с крылатой нэйсиэль. Однако ее хватка была железной, ее власть в Доме была абсолютной. Именно она привела своего отца к власти, свергнув прежний правящий клан. Но Зерен, несмотря на свое бессмертие, был подвержен недугу, который во времена охоты на Лунных Жриц поразил многих аш’катари, поэтому большую часть своих обязанностей новый глава возложил на дочь. Ашией Фаланвир все восхищались, ее действия одобряли. После переворота в Доме Созидателей Тени Джесабэль хотела заключить нерушимый союз с этим домом посредством брака между Идрисом и Анталой, но последняя наотрез отказалась, заявив, что не отдаст власть над своим Домом очередному деспотичному правителю. После отказа интерес Джесабэль к Антале только сильнее разгорелся.

— Отрицать бессмысленно, — нехотя признал ассур ван Даркмонд, скривившись, как от лимона.

— Не буду упоминать имен и титулов тех, кто бросил меня на съедение в этом проклятом коридоре, — сделав паузу, Элрих многозначительно посмотрел на Джесабэль. — Возможно, я раскрою тайну Совету, но не родился еще на свете зверь, которому по силам прокусить шкуру ассура ван Даркмонда.

Идрис был единственным, кто улыбнулся заявлению Элриха, оценив всю правдивость его слов.

— Но откуда он взялся? Их не было пять тысяч лет, — заговорил ассур Гриндвальд, глава Дома Обманчивых Теней, с оттенком легкого недоверия. Этот Дом всегда придерживался нейтралитета. Но так же, как и Дом Созидателей Тени — из-за его кровавой истории, Дом Обманчивых Теней попадал под подозрения Идриса из-за таланта к созданию иллюзий, которые часто выглядели настолько реалистично, что их даже можно было осязать.

— Это очень интересный вопрос. Может быть, главы Дома Безликих Теней хотят ответить на него? — в спокойный тон Джесабэль вплетались нотки ехидства, которые она даже не пыталась скрыть. Роалд Адельстэйн не изменился в лице, даже не шелохнулся, зато Дамиор расплылся в хитрой улыбке.

— С чего нам знать ответ на этот вопрос? — игриво поинтересовался он.

— Может, потому, что он пришел через вашу дверь? — с ироничной задумчивостью предположила Кровавая Королева. — Или потому, что в ишгара был превращен сопровождающий из вашей свиты? А может, и потому, что специфика ваших способностей такова, что позволяет придавать любой облик?

— Ко всему прочему, на вашей территории пропала целая деревня людей. Вы никак на это не отреагировали и даже не оповестили Совет, — подхватил Идрис нарочито неторопливо, наблюдая за действиями и мимикой не только Адельстэйнов, но и остальных членов Совета. Все взгляды обратились к наследнику Дома Смерти, словно увидели его впервые за вечер, — колючие, заинтересованные, презрительные. Элрих смотрел на Идриса с такой гордостью, словно считал его собственным внуком, которого лично воспитал. Впрочем, доля правды в этом действительно была. Идрис многому научился именно у него. В отличие от большинства сверстников, он никогда не воспринимал Элриха как выжившего из ума немощного старика. Если его тело и одряхлело, то ум оставался таким же острым, как и в прежние времена.

— Люди — как блохи. Исчезли одни, заведутся другие, — пожал плечами Роалд. Маска равнодушия на его лице не дрогнула ни на секунду, словно бы его не обвинили только что в измене Законам Теней.

— Что насчет остальных обвинений… Я понятия не имею, о ком из нашей свиты вы ведете речь. Но раз вы смеете нас обвинять, значит, у вас есть доказательства. Могли бы вы нам их предоставить?

Голос Роалда был похож на давно высохший старый пергамент, а сам он походил на оболочку, давно лишенную души.

— К тому же, — весело протянул Дамиор. — Исчезновение нашего скота — не ваша забота. С чего вы решили, что вас это событие вообще касается?

— С того, — тон Идриса был повседневно-ровным, глаза его оставались непроницаемы, — что неподалеку от этой деревни обнаружился Излом, через который увели ваш… скот.

Последнее слово прозвучало презрительно. Только это презрение было адресовано вовсе не пропавшим людям, а Адельстэйнам. Идрису никогда не нравилось отношение аш’катари к другим расам, особенно стоящим на несколько ступеней ниже. Мнящих себя совершенными обычно убивает гордыня. Идрис был таким же в своей далекой юности и возвращаться к тем взглядам не хотел, стараясь держать своих демонов на цепи. Однажды они едва не уничтожили его, и больше он не желал встречаться с ними лицом к лицу.

— И вы не могли не знать об этом. Но почему-то бездействовали. Даже тогда, когда акшары начали шевелиться у границ. Эти события связаны, вы так не считаете?

Боковым зрением Идрис заметил едва уловимый взгляд Анталы, скользнувший к ее отцу и сразу угасший.

— Странно, — продолжал наследник Дома Смерти. — Столько взаимосвязанных событий жирной стрелкой указывают именно в вашу сторону… Высшая Кровавая Магия не каждому под силу, только очень древнему и могущественному аш’катари.

— Это возмутительно! — лицо всегда улыбчивого Дамиора исказила гримаса ярости. По его телу пробежала судорога, словно он хотел вскочить со своего места, но сдержался.

Джесабэль сняла с шеи цепочку с висящим на ней тонким длинным цилиндром из прозрачно-голубого минерала. Проколов палец, Кровавая Королева оставила на поверхности гладкого камня кровавый след. Одним легким движением кулон погрузился в черную гладь обсидиановой столешницы. Белое сияние заполнило тонкие линии, вырезанные на ее поверхности и высеченные напротив каждого старейшины рунные круги. В воздухе появилось изображение, сотканное из разноцветного тумана. Существо с вытянутой зубастой мордой, усыпанной мелкими шипами, и длинными лапами, переходящими в крылья, взирало на аш’катари. Остальную часть тела охватывала тьма, пребывающая в постоянном движении. Она скрывала под своим покровом очертания туловища, ползла по крыльям, размывая их контуры и меняя форму.

Ниже изображения монстра шло заключение по поводу исследования его тела после смерти Стражами Крови, а также информация, считанная Стражами Тени с защиты замка Талль-Шерр и с пространственного перехода.

— Грегер? Наш посол? Как это возможно? Я же разговаривал с ним минут за двадцать до инцидента, — лишенным всяческих эмоций голосом произнес Роалд Адельстэйн. В его глазах на мгновение промелькнула какая-то эмоция, тут же растворившаяся в коричнево-бордовом омуте его глаз.

— Ваши обвинения все так же необоснованны. Наши способности не позволяют нам полностью трансформировать свое тело в другое ­существо. Мы можем прятать свой облик или принимать обличие других аш’катари, людей, ведьм, более или менее схожих с нами анатомически. Высшая Кровавая Магия нам неподвластна. И никто из нашего Дома не захотел бы о нее мараться, — заговорил Дамиор, едва его брат произнес последнее слово.

— Это уже Совету решать, проводить ли в отношении вашего Дома расследование, — отозвалась Джесабэль, откидываясь на спинку своего кресла.

— Это немыслимо. Из собравшихся тут больший опыт в подобном превращении скорее имеет Дом Созидателей Тени, чем наш, — высказался Дамиор. Веселье вернулось в его голос. В глазах снова вспыхнули хитрые искорки, прыгающие по радужке, словно блики света.

— Не смейте говорить подобные вещи! — голос Анталы Фаланвир ледяными когтями разорвал воздух. — Наш Дом уже многие века не имеет отношения к этой отвратительной магии!

— Слава былых времен не радует тебя, — издевательски усмехнулся Дамиор.

— Свою историю не нужно отрицать и забывать, чтобы она не повторилась, — проскрежетал Элрих, сверкая бледными глазами. Свет от рунного круга ложился рваными лоскутами на его лицо, подчеркивая глубину времени, иссушившую плоть хаггона.

— Это прошлое давно минуло. Мы не имеем отношения к этому… извращению природы, — отчеканила Антала, гордо взглянув на ассура ван Даркмонда. — И мы тут не единственный Дом, репутация которого была запятнана. Или все уже забыли об этом?

— Я думала, мы собрались здесь, чтобы обсудить надвигающуюся на нас угрозу, а не обвинять друг друга в предательстве, — спокойный голос Цереи Арианвен снова запел перезвоном серебряных колокольчиков. Ее замечание остудило пыл спорщиков, осадило глав Домов, которые уже хотели броситься с головой в разгорающееся пламя. Таинственный взор Цереи устремился к Джесабэль, которая ответила ей прямым взглядом. Между ними происходила какая-то молчаливая дуэль, смысл которой был известен только им. Остальные старейшины выжидающе наблюдали, окутанные молчанием.

— Ладно, — наконец выдохнула Кровавая Королева. — Давайте вынесем решение по поводу Дома Безликих Теней и продолжим.

Натянутая невидимая нить, сотканная из переплетенных взглядов двух ассури, порвалась, позволив им обеим отвести взгляды.

Голосование не заняло много времени. Итогом стало почти единогласное принятие решения о начале расследования в отношении Дома Безликих Теней.

— Ради Светлоликой, расследуйте. Нам скрывать нечего, — скучающим тоном прокомментировал решение Совета Роалд. — Мы можем перейти, наконец, к более насущным вопросам?

— Разумеется, — Джесабэль коснулась медальона, все еще погруженного в поверхность стола. Картинка невесомой проекции изменилась, явив глазам Асаше новую информацию.

— У нас появились достоверные сведения, что натиск акшар на границы кашкаров усилился. Нескольким отрядам удалось прорваться вглубь наших земель. Их цель нам неизвестна. Помимо этого на наших землях были замечены нарги и прочие существа, коих не видели уже несколько тысяч лет. Что-то их влечет именно сюда. Они не просто повылезали из своих нор, где столько времени прятались, но и осмелели. Стали нападать на людей и даже на аш’катари. Это может повлечь за собой очень неприятные последствия для нас. Нам нужно принять активные меры по их уничтожению и укреплению наших границ, — Джесабэль тяжело вздохнула и мельком глянула на Идриса.

— Ересь о Кровавом Боге снова начала распространяться. У нас есть подозрения, что Черное Око не было полностью уничтожено и снова начало действовать. Несколько личностей, похожих на Ашаат, было замечено близ Вахраама, — продолжила хоккана Дома Смерти.

— Вы намекаете на появление у акшар нового вождя? Это невозможно. Никто не способен их объединить. Это даже звучит дико, — высказался ассур ван Дэмиш, глава Дома Взывающих к Тьме.

— Почему бы вам не пообщаться с вашими драгоценными родственниками? Не хотите у них поинтересоваться, что происходит? — с ядовитым сарказмом высказался ассур ван Даркмонд в отношении ассура ван Дэмиша, лицо которого исказилось яростью. История напряженных отношений между этими ассурами началась давно и длилась по сей день. Многие представители Дома Взывающих к Тьме в свое время стали акшарами, заигравшись кровавой магией и не выдержав натиска Зова Тьмы. Поэтому Элрих не упускал ни одной возможности поддеть сим фактом главу этого Дома — ассура ван Дэмиша. Магнус ван Дэмиш являлся одним из немногих аш’катари, у которого были проблемы с контролем эмоций. Он напоминал медленно тлеющий фитиль бочонка с порохом, который мог взорваться в любой момент.

— Почему бы тебе самому с ними не побеседовать? — огрызнулся ассур ван Дэмиш, испепеляя древнего хаггона взглядом, полным ненависти.

— Нет ничего лучше, чем радость семейной встречи. Какие бы ни были родственники, они все же твоя кровь. Их нужно принимать такими, какие они есть, — Элрих засмеялся, издавая стоны прогнивших половиц.

— Никогда не думал сменить название? Вы скорее Дом Падающих во Тьму, чем взывающих к ней, — добавил ассур ван Даркмонд, отсмеявшись, пока Магнус ван Дэмиш кипел от ярости.

Хаггон Дома Взывающих к Тьме было дернулся, но холодный, резкий, как треск льда, голос Джесабэль усмирил эмоционального аш’катари. Острый взгляд Кровавой Королевы устремился на Элриха, и тот, снова засмеявшись, примирительно поднял над столешницей сухие морщинистые руки.

— Продолжим.

— Мы не намекаем, — отвечая на поставленный ранее вопрос, произнес Идрис. Джесабэль попыталась придержать его за руку, но шаэлькан отмахнулся от нее и решительно встал, облокотившись на стол.

— Этот факт очевиден. Кто-то возглавил акшар. Для них Кровавый Бог вернулся.

Среди членов Совета пробежался возбужденный шепоток, но Идрис уже знал, что он сейчас услышит, и не ошибся.

— Какая глупость. Неужели вы правда верите в эти сказки? Кровавого Бога не существует, — высказался ассур де Вайленд, усмехнувшись. Сидящая рядом с ним Альтара незаметно тронула отца за руку.

— Если айшир Рангвальд так говорит, возможно, у него есть на то основания? — мягко заговорила она, чтобы сгладить ситуацию.

— С чего, по-вашему, акшары, сидевшие столько веков на своих землях, вдруг стали такими активными? Думаете, им просто стало скучно? Орден Неспящих утверждает, что они стали более организованными, и их вылазки в наши земли — целенаправленные, а не просто ради крови. У них есть вождь. Возможно, он манипулирует их религией, но он есть. И только глупец не видит очевидных вещей и связи между происходящими событиями, — высказался Идрис, вызвав у Совета очередную вспышку недовольных шепотков и взглядов. Многие Асаше смотрели на него как на несмышленого ребенка, который раздражает взрослых своим нытьем.

— Простите, мне показалось, что вы обозвали весь Совет Теней глупцами? — Дамиор, как всегда, играл интонациями. Вопрос его звучал невинно, но в нем скрывалась угроза.

Окинув всех собравшихся ледяным взглядом, Идрис вдруг понял, насколько сильно они его раздражают, — непоколебимые в своей слепой вере в нерушимость их власти и статичность мира, они отказываются видеть очевидные вещи. Вот кто действительно закостенел внутри и кого мир перелистнет высохшей страницей, если они откажутся его слышать. И они унесут с собой тысячи жизней из-за своего упрямства.

— Да. Вы все глупцы. И когда армия акшар хлынет на наши земли, оставляя за собой только кровь и смерть, в этом будет только ваша вина, — отозвался Идрис и сел обратно в свое кресло рядом с Джесабэль, не обращая внимания на ее взгляды.

— Мы не утверждаем, — громко и жестко заявила Кровавая Королева, чтобы предотвратить очередную вспышку споров между Асаше, — что Кровавый Бог существует. Мы придерживаемся версии, что кто-то действительно использует его имя для манипуляций акшарами. Возможно, это и есть наш предатель, которого нам предстоит найти.

У Идриса так и рвались слова, что пока они выдвигают версии и обсуждают, какая более-менее им выгодна, будет слишком поздно, но он смолчал. Какой смысл кричать в уши глухому, если он все равно ничего не слышит?

— Ваш внук назвал весь Совет глупцами! — не унимался Дамиор.

— Потому что вы глупцы и есть. Дети, заигравшиеся в Игры Теней. Только власть — не все в этом мире, — заступился за Идриса Элрих, окидывая собравшихся презрительным взглядом.

— Мой внук молод, — Джесабэль мазнула взглядом по Идрису. — Но не так уж и не прав.

— Пусть приходят, — высказался Ариес Шандор. — Кровавые Жнецы всегда готовы к битве. В любом случае в словах юного шаэлькана есть смысл, и если мы не будем прислушиваться к Младшей Крови, как же они будут слушать Старшую и Древнюю? Элрих прав. Мы словно дети, делящие песочницу, а в это время наши дети повзрослели, и свежим взглядом они могут видеть то, чего не видит наш замыленный веками взор.

Глава Дома Кровавых Жнецов уважительно кивнул Идрису и дважды постучал себя по груди. Шаэлькан Дома Смерти отразил его жест в знак благодарности. Значит, не все еще потеряно.

— Глупо отрицать происходящие перемены. Если закрыть глаза, мир не перестанет существовать. Если не верить в легенды, они не станут менее правдивыми. Нужно обсудить происходящее и решить, что с этим делать, — изрекла Церея Арианвен. Она говорила негромко, но голос ее облетел весь зал, заставив остальных Асаше притихнуть и переглянуться.

— Среди Лунных Ведьм началась какая-то необъяснимая активность. Они ведут поиски, — первым нарушил тишину ассур де Вайленд, глава Дома Слышащих Тень. — Но что именно они ищут, пока непонятно. Мы установили за ними наблюдение.

Внимательный взгляд Идриса скользнул по хаггону Дома Слышащих Тень. В отличие от большей части Совета, его не в чем было подозревать — ни сомнительной истории, ни необходимых способностей у этого Дома не имелось. Но внутреннее чутье не позволяло Идрису исключить Викториуса де Вайленда из списка подозреваемых. Выходцы этого Дома были ношиарами — то есть питались в основном эмоциями, в народе раньше таких называли энергетическими вампирами. Кровь они любили за счет растворенных в них чувств. Поэтому они и изобрели такой напиток, как санго, ибо кому как не им знать толк в эмоциях? Ношиары умело читали чувства, манипулировали ими, создавая ложные, усиливая или притупляя настоящие. Они могли полностью лишить свою жертву эмоций или усилить их настолько, что та сама будет молить о смерти.

Сам глава Дома казался предприимчивым, честным дворянином, но на самом деле являлся скользким типом, в чем Идрис не раз убедился. Викториус де Вайленд очень умело плел интриги и выбирал нестандартные решения. Его Дом вполне мог быть причастен к утреннему нападению ишгара на замок, и не только к этому инциденту. Такой, как Викториус, вполне мог быть тем пауком, который сплел сложную паутину нынешних событий.

— Сама природа сошла с ума. Морры тоже часто покидают свои территории. Это казуистика. Ведь и для размножения не сезон, — поддержал общее мнение ассур Шандор, глава Дома Кровавых Жнецов. Ариес Арктур Феллиан Шандор телосложением был крупнее обычного аш’катари и физически сильнее любого из сидящих здесь. Отличительной особенностью Дома Кровавых Жнецов была именно сила. Поэтому во времена войн их называли Кровавыми Берсерками. Даже сквозь церемониальную одежду члена Совета Теней выпирали мышцы, больше характерные для савран’аш.

— Похоже, что только мы одни не бегаем, как безголовые ку­рицы, — проскрипел ассур Элрих.

— Савран’аш тоже сидят на месте, — возразила Джесабэль. — Однако у них и выбора-то нет.

Глава Дома Взывающих к Смерти вопросительно посмотрела на своего отца, ожидая, что он выскажет Совету то, что говорил им с Идрисом в гостиной. Однако Азариус явно не собирался посвящать Совет в то, что было ему известно.

— Было бы неплохо кого-нибудь поймать и допросить, — предложил ассур де Лоркан, глава Дома Крадущихся Теней.

— Нельзя. Договор о нейтралитете, — недовольно отозвалась ашиа Фаланвир.

— Неофициально можно сделать что угодно. Тихо и без лишних глаз. Мы не можем оказаться позади каких-то второсортных народцев, которые считают, что голое тело — единственная одежда для души, — Джесабэль даже не стала скрывать брезгливости, высказывая свое мнение. — Мы должны знать то, что знают они, и даже больше.

— Но, Джесабэль, — попытался возразить Кровавой Королеве ассур де Вайленд, однако, поймав ее вспыхнувший взгляд, тут же закашлялся и сделал вид, что он сразу хотел с ней согласиться. Спорить с этой женщиной было небезопасно. К тому же она была права. Просто так с ними никто не станет делиться информацией, а знать, что происходит, они обязаны. Аш’катари занимали одну из лидирующих позиций в Мире Ночи.

— Ассури Арианвен? — обратилась к главе Дома Видящих Джесабэль. — Вам есть что сказать?

На Церею устремились взгляды всех присутствующих Асаше и их наследников. Лицо хокканы Дома Видящих казалось непроницаемым, но глаза были прозрачными озерами, глубину которых, однако, никто не мог постичь.

— Сорок дней сего месяца составляют полный лунный цикл, — отстраненно проговорила Церея, пропуская сквозь себя все взгляды, но не отвечая ни на один из них.

— И какое значение это имеет для нас? — пожала плечами Джесабэль, продолжая сверлить Асаше выжидающим взглядом. Ассури Арианвен повернула голову и посмотрела на главу Дома Смерти. Было в этом жесте столько снисходительного величия, сколько Кровавая Королева вынести не могла. Она вцепилась пальцами в подлокотник своего кресла, но лишь Идрис узрел эту картину, потому что сидел рядом.

— Грядет Великая Луна, в которую каждый из нас должен отдать дань Светлоликой. Но дальше — лишь непроглядная тьма. Она поглотит Мир Ночи. Мы должны сплотиться, иначе утонем в ней. Я вижу, как Древо Иссинир истекает слезами, — вместо объяснений продолжила вещать Церея. Ее слова громом пронеслись по Залу Совета, порождая бурю. Советники заговорили друг с другом, сыпали вопросами, обращались к Джесабэль, но Идрис их уже не слушал.

В голове шаэлькана складывалась полная картина происходящего только потому, что у него в руках была одна из ключевых фигур. Он понимал смысл происходящего и надеялся, что его не уловят остальные как можно дольше. Но кто-то из членов Совета тоже знал обо всем. Идрис надеялся, что почувствует связь, соединяющую его с этой загадочной личностью, как это было триста лет назад. Разобравшись с Черным Оком, он взял кровь Верховного Жреца и провел запретный ритуал, чтобы извлечь воспоминания. Покопавшись в его памяти, наследник Дома Смерти услышал голос, говорящий со жрецом через артефакт крови. Узнав этот голос, Идрис едва не потерял контроль. И на Совете он прислушивался к каждому, но не слышал его. Оставалось только надеяться, что враг не догадывается, кем является Селения на самом деле. Нужно было как можно дольше скрывать ее сущность в тени. До Великой Луны. Именно она прольет свет на происходящее и покажет, что делать дальше.

Буря бушевала над головами Асаше, все глубже погружая их в споры. Лишь громкий стук ладони по столешнице со стороны Джесабэль смог усмирить ее.

— По одному! — велела Кровавая Королева, призывая Совет к порядку. Это возымело эффект, и Асаше перестали перекрикивать друг друга, высказываясь по очереди. Лишь Элрих ван Даркмонд не упускал ни единой возможности прокомментировать слова других глав Домов или вставить шпильку между их репликами.

Единственным Асаше, не проронившим на Совете ни слова, был глава Дома Взывающих к Тлену — Ингмар Альвхейд. По влиянию и силе он был наравне с Домом Взывающих к Смерти, но никогда ни с кем не соревновался за власть. Ассур Альвхейд сам по себе был замкнутым, всегда выглядел бесстрастным и задумчивым. Как Элрих и близнецы Адельстэйн, он относился к Древней Крови, а потому знал очень много, но почти всегда молчал. Поэтому его поступок на балу немало удивил Идриса, породив в нем подозрения к этой фигуре.

— Ассур Альвхейд, — громко обратился Идрис к главе Дома Взывающих к Тлену. В следующее мгновение в зале Совета разбился сосуд с тишиной, которая потекла по полу и стенам, заполнила воздух, впитывая в себя обрывки шепота. Задумчивый взгляд изумрудных глаз прояснился, как небо после дождя, и устремился на наследника Дома Смерти.

— Неужели вам нечего рассказать Совету?

Взгляд ассура Альвхейда Идрису не понравился. Он пробрал до самых костей, взбудоражив кровь. Шаэлькану впервые за долгое время довелось испытать нечто подобное.

— Мне нечего добавить к тому, что уже было сказано, — коротко ответил ассур Альвхейд и снова вернулся в состояние задумчивости. Идрис почувствовал неприятное покалывание внутри. Некоторые нотки в голосе главы Дома Тлена показались знакомыми.

Итогом Верховного Совета Теней стало решение по более детальному расследованию событий с исчезновением людей и нападением ишгара и его связью с Домом Безликих Теней. Дому Взывающих к Тьме было поручено раздобыть информацию о событиях, имеющих место на территориях савран’аш и их границах с акшарами. Дому Кровавых Жнецов и Дому Видящих во Тьме поручили захват и допрос акшар. Крадущиеся Тени добровольно взяли на себя обязанность по выслеживанию Черного Ока, а Дом Слышащих Тень — по добыче информации среди Лунных Ведьм и морр. Остальные Дома должны были исследовать подвластные им территории на предмет событий, связанных с кровавой религией, и наличие новых Изломов. Джесабэль также попросила ассура ван Даркмонда послать нескольких доверенных аш’катари к Вахрааму. Дом Познавших Тьму обладал большей частью древних знаний аш’катари, к тому же они хорошо разбирались в темной и кровавой магии, поэтому могли бы пролить свет на то, что происходит близ старого убежища Ашаат.

Когда все начали подниматься со своих мест и двигаться к выходу, Идрис снова поймал на себе взгляд изумрудных глаз, ощущая на коже неприятную щекотку. Вопреки собственным ощущениям, наследник Дома Смерти, сам не зная зачем, направился к ассуру Альвхейду. Губы главы Домы Взывающих к Тлену тронула странная улыбка.

— Что ты хочешь услышать, юный шаэлькан? — как будто бы издеваясь, поинтересовался Ингмар Альвхейд.

— Я думаю, что вы что-то утаили от Совета, — высказался Идрис.

— А что, не имею права? Все тут что-то скрывают. Я бы многое мог рассказать. Например, о нападении на замок Ардскол, о том, что ван Дэмиш и Фаланвир засуетились, когда начались стычки с акшарами. Или… дай подумать… о странных событиях в Лунных Долинах, о которых почему-то умолчал старина Азариус? Может быть, стоило поведать о том, что было скрыто в вашем тайнике? Или тебе интересно что-то совсем другое?

Идрису едва удалось сдержать маску спокойствия. Этот древний аш’катари пробуждал в нем странные эмоции, заставлял терять конт­роль. Он говорил то, что знал сам наследник Дома Смерти, то, что он расследовал, как будто читал мысли шаэлькана или следил за ним. От последнего предположения Идриса словно ударило молнией. Кто-то ведь следил за его действиями…

— Почему вы промолчали?

— Слушающий молчит тогда, когда знает слишком много либо не знает ничего. Совет — это змеиное гнездо, которое вцепится в горло друг другу, стоит им только дать повод. Нашим Домам сейчас нужно объединиться, как посоветовала Церея, а не собачиться. Поэтому им не стоит знать того, что рассорит их еще больше.

«Или ты просто хочешь приберечь эту информацию для более подходящего момента», — едва не вырвалось у Идриса, но и этот необъяснимый порыв он сдержал, начиная думать, что, возможно, это и есть влияние той самой связи, которую шаэлькану так хотелось почувствовать. Только ощущения были совсем другими.

— Ты умен. Только не того противника выбрал, — заявил ассур Альвхейд и, почти по-дружески похлопав Идриса по плечу, тоже ­удалился.

Джесабэль, единственная оставшаяся в зале, помимо внука, попросила его задержаться для важного разговора. Идрис этого ожидал, поэтому и уходить особо не торопился. Стоило дверям за последним членом Совета закрыться, как хоккана расслабленно откинулась на спинку кресла и посмотрела на внука.

— Что ты там устроил?! — прошипела она, точно разъяренная змея. — На балу.

— Поцеловал свою невесту, — пожал плечами Идрис, усаживаясь в одно из кресел. — Что в этом такого?

— Я знаю, чего ты добиваешься… — начала было Джесабэль, но Идрис резко подался вперед и грубо перебил хоккану.

— Нет, не знаешь. Потому что, если бы знала, то оставила бы меня в покое.

— Ненавижу эту тварь, — вырвалось у Джесабэль.

— Она моя невеста. Не смей ее так называть. Если ты оставила меня только ради этого бессмысленного разговора, то я пойду. Есть дела поважнее, — холодная сталь, жаждущая крови, звенела в голосе шаэлькана. Несколько долгих секунд Кровавая Королева пристальным взглядом прожигала внука, а затем сдалась и отступила. Плечи ее расслабились.

— Ладно. Плевать на твою… невесту. Нужно обсудить более важные вещи. Кто тебя тянул за язык? Зачем ты сказал им о Кровавом Боге? — высказала свое недовольство Джесабэль. Из шкафчика в столе она выудила продолговатый футляр из черного лакированного дерева. Откинув крышку, хоккана взяла с красного бархата свой мундштук и вставила в него сигарету.

— Потому что они должны знать и быть готовы, верят они в него или нет. Надвигается угроза, и она не обойдет нас стороной просто потому, что мы в нее не верим. Если бы все решалось так просто, не было бы войн, — высказался Идрис. Внутри него полыхало пламя. Совет Теней его разочаровал, и лишь на троих Асаше из двенадцати можно было положиться. Эти цифры были ничтожны.

Джесабэль втянула дым, а затем выдохнула его красноватые клубы. В воздухе запахло вишней. На слова внука она промолчала.

— Какие у тебя отношения с Ингмаром Альвхейдом? — прямо спросил Идрис, прежде чем Джесабэль затронула какую-либо другую тему.

— Почему ты спрашиваешь? — вскинув одну бровь, поинтересовалась Кровавая Королева.

— Откуда он все знает?

По лицу Джесабэль было видно, что она хотела поиграть в не­понимание, но не стала. Прикрыв глаза, хоккана неопределенно вздохнула.

— Между нашими Домами древний и нерушимый союз, скрепленный Луной и тенями. Мы не можем предать друг друга. Смерть и Тлен с начала времен шли рука об руку. Нам не стоит ссориться. Это все, что тебе нужно знать на данный момент.

Несмотря на ответ Джесабэль, Идриса не покидало ощущение, что Альвхейд уже давно их предал. Версия о том, что именно он стоял и за нападением на Ардскол и за другими событиями, все сильнее укреп­ляла позиции в мыслях наследника Дома Смерти. Ингмар относился к Древней Крови. Он мог избавиться от других древнейших аш’катари, подчистить архивы, охотиться на потомков Лунных Жриц, потому что застал их самих. По какой-то причине он посчитал Идриса неким индикатором событий и решил проверить, что происходит.

— Зачем ты сказала о предателе? Не проще искать его, когда он об этом не знает? — спросил Идрис после коротких раздумий.

— Пусть Дома собачатся друг с другом, пусть подозревают друг друга, тогда у них не будет времени смотреть в нашу сторону, — отозвалась Джесабэль в своей высокомерной манере.

— Твой союзник Альвхейд считает иначе. Признаюсь, в этом я с ним солидарен. Дело не только в верховенстве Домов. Что-то грядет, и мы не должны разобщаться, — возразил шаэлькан. Идрис чувствовал себя уставшим. Он ненавидел политические игры и уже давно отвык от них, а потому невольное участие в этом давалось ему непросто.

— Именно потому, что грядет что-то, мы и должны быть сильнее всех. Это самый благоприятный момент для свершения переворота и захвата власти. Мы должны думать и действовать в разных направлениях. Когда случится что-то серьезное, все побегут к нам за помощью, и, поверь, они пойдут на все, чтобы мы их поддержали, — отчеканила Джесабэль, недовольно поджав губы. Идрис был с ней не согласен, но спорить не стал — это было бесполезным занятием. Сколько он себя помнил, Джесабэль всегда любила игры за власть, но больше всего она любила в них побеждать. За последние триста лет ей не было равных ни в хитрости, ни в коварстве. Джесабэль достигла вершины, которую сама же и воздвигла, только стояла она на костях и крови.

— Ты хочешь посмотреть, что они будут делать и как себя будут вести. Это слишком очевидно. Они не дураки и тоже это поняли, — усмехнувшись, ответил Идрис. Хоккана одобрительно кивнула.

— Да. Они это поняли. В этом вся загвоздка. Тот, кого мы ищем, либо заляжет на дно, либо будет активнее других кричать, что невиновен. В любом случае рано или поздно он оступится. У меня есть план, — отмахнулась от слов внука Джесабэль.

— А ты не допускаешь мысль, что предатель может быть из нашего Дома? — поинтересовался Идрис. Лицо Джесабэль посуровело, глаза вспыхнули, точно костер, призванный предать зло очищающему огню.

— В нашем Доме нет предателей, и я об этом позаботилась, пока вы с Анабэль отсиживались в глуши. И если ты намекаешь на взлом тайника, то это не мои Хранители. Двое из них в отъезде, к тому же все трое не знают друг о друге. Это невозможно. Наши враги нашли другой способ, и я выясню, какой именно, — жестко отрезала хоккана, пресекая дальнейшее развитие этой темы. Идрис мог бы с ней поспорить, ведь, по словам Селении, взломщики действовали именно так, как это должно быть: знали слова, схему и правила открытия тайника. Но тогда шаэлькану пришлось бы признаться, что его невеста была там и все видела. А он не хотел впутывать Селению еще сильнее. Он предпочел бы выяснить все сам.

— Что ты думаешь о Совете? Ты подозреваешь кого-то? — спросила Джесабэль после короткой паузы, которая потребовалась ей, чтобы взять себя в руки.

— Да всех, включая тебя, — не стал лукавить Идрис.

— Я обижена до глубины души, — отозвалась Джесабэль, не восприняв всерьез слова внука.

— У тебя нет души, — усмехнулся шаэлькан.

— И все же? — не сдавалась хоккана.

— Сначала я подозревал Адельстэйнов из-за их бездействия. Но они кажутся единственными непричастными к происходящим событиям, — чуть поколебавшись, высказался Идрис.

Джесабэль заинтересованно подалась вперед и облокотилась на стол.

— Почему ты так думаешь?

— Представители Древней Крови не станут поступать так опрометчиво, привлекая к себе внимание. Они кажутся странными, не пытаются оправдаться. Но это не они. Кто-то хочет подставить их. Антала Фаланвир со своим отцом кажутся мне подозрительными. Учитывая историю их Дома, они могут быть причастны к обращению аш’катари в ишгара. Может быть, не напрямую, но они могут что-то знать или кого-то покрывать. Ван Дэмиш слишком нервничал все заседание. Словно ему есть что скрывать. К тому же, когда началась вся эта история с акшарами, он постоянно отсутствовал в своем Доме, шатаясь по каким-то подозрительным местам. Через третьих лиц продавал запрещенные артефакты крови. Один из них нам с Анабэль удалось купить у его сообщника, чтобы понять, что он делает. Не переживай, — заметив изменившееся выражение лица Джесабэль, поспешил успокоить ее Идрис, — мы его уничтожили.

— Кто еще?

— Де Вайленд. Его способности по управлению эмоциями могли повлиять на посла Адельстэйнов. Но обратить его самостоятельно он бы не смог. Это наводит на мысли о сговоре с Фаланвирами. Когда начались нападения акшар, они тоже зашевелились. Очевиден тот факт, что кто-то хочет по какой-то причине избавиться от Адельстэйнов. Их способности к превращениям сразу заставляют думать на них. И Альвхейд, — добавил Идрис после короткой паузы. — Несмотря на сказанное тобой. Он слишком много знает.

— Это не преступление, — возразила Джесабэль.

— Не преступление, — согласился Идрис. — Но он знает именно то, что знаю я, как будто следил за мной.

— Тлен и Смерть не могут предать друг друга. Ты даже не представляешь, насколько все серьезно, — отмахнулась от слов внука Кровавая Королева, давая понять, что эта тема закрыта. Идрис уступил и здесь, решив остаться при своем мнении и попытаться накопать что-нибудь на главу Дома Взывающих к Тлену.

— Теперь поговорим о тебе. Я подобрала три… ну после того, что мы видели перед заседанием Совета, уже две подходящие кандидатуры. Ко всему прочему, я хочу, чтобы ты также пообщался с Анталой Фаланвир. Она прекрасная партия. Выбери своей настоящей невестой одну из них.

— Я уже выбрал себе невесту и менять своего решения не собираюсь. Сколько раз мне еще нужно это повторить, чтобы до тебя наконец дошло, что я серьезен? — устало отозвался Идрис, едва не завыв от раздражения. Больше всего на свете он хотел, чтобы все это закончилось, чтобы Джесабэль оставила его в покое и он мог спокойно уехать в свое графство.

— Ты, видимо, не понял, что я не предлагаю тебе выбрать другую невесту, — медленно, угрожающе протянула Джесабэль. — Я ­требую.

Идрис закатил глаза и собрался просто встать и уйти, когда внезапно почувствовал отклик реари. Мгновенно подскочив на ноги, он помянул всех дархаров, а заодно и Идвала с Тамашем, но Джесабэль стукнула по столу рукой и резко приказала:

— Сядь!

Идрис пропустил ее реплику мимо ушей. И хотя эхо реари стихло, он все равно быстрым шагом направился к выходу.

— Если ты выйдешь за эту дверь, девчонка умрет, — стальным тоном предупредила хоккана, и рука Идриса замерла в воздухе, так и не толкнув дверь. Резко развернувшись, помутневшим от ярости взглядом он вцепился в Джесабэль. Больше всего на свете он ненавидел, когда им пытались манипулировать. Особенно когда это делала она.

— Что ты сделала? — прорычал Идрис, медленно и угрожающе надвигаясь на Кровавую Королеву, которая по-царски раскинулась в кресле, словно на троне.

— Она пока жива. Но если ты не пойдешь на мои условия, умрет. И чтобы ты был более сговорчивым, я, пожалуй, не стану продавать твои любимые земли. Где же ты будешь жить тогда? А может, все же продать, чтобы ты остался здесь?

— Я лучше буду жить в сточной канаве, чем с тобой в одной стране, — выплюнув эти слова, Идрис передернулся от омерзения, представив свою жизнь в этом отвратительном, прогнившем от интриг месте. Он снова почувствовал зов реари и едва сдержался, чтобы не выпрыгнуть прямо в окно. По зову реари он сможет найти Селению, где бы она ни была.

Идрис попытался сосредоточиться на определении ее местоположения, но внезапно связь с ней оборвалась. Единственное, что позволило шаэлькану сохранить ясность рассудка, — это мысль о том, что если бы девушку убили, он бы сразу это почувствовал. Выдохнув, Идрис успокоился, и глаза его налились ледяным серебром. Он сел и откинулся на спинку своего кресла. Почему вдруг он так взбесился? Да, ему не нравилось, что Джесабэль пыталась диктовать ему свои условия, и разумеется, он не мог ей этого позволить. Хотя бы один раз победив, она уже не остановится. Джесабэль знает, чем угрожать, — поставивший реари на свою невесту должен ее защищать, в противном случае за нарушение клятвы на него падет не только позор, но и проклятие собственной крови, которой он ставил инсигнию на коже девушки. Но в случае с Селенией все было намного сложнее, и Идрис понимал, чем для него может кончиться ее гибель. Но об этом не знала Джесабэль.

Слова, раскрывающие тайну Селении, которые могли в эту же секунду спасти их обоих, почти сорвались с губ. Но предупреждение Астарты обожгло память, заставив Идриса поперхнуться правдой. Если Джесабэль узнает правду о Селении и о реари на ее руке, она не уступит — наоборот, пойдет на все, чтобы избавиться от девушки. Убить ее не убьет, но запрет где-нибудь под замком, чтобы через нее манипулировать шаэльканом. Этого Идрис не мог допустить.

— Я вижу, ты готов вести переговоры, — заключила глава Дома Смерти, наблюдая за изменениями в настроении внука.

— Ты не можешь продать мои земли. Дед еще не умер.

— Его давно никто не видел. К тому же до меня дошли сведения, что он был убит где-то на окраинах Арденгарда…. Твое слово против моего? И ты не успеешь доказать обратное. Если ты покинешь этот замок хотя бы на секунду ранее того момента, как мы подпишем необходимые бумаги, твоя драгоценная невеста умрет. И я сразу же продам твое графство. Все бумаги уже готовы. Покупатель тоже здесь. Если и этого тебе мало, может, стоит выдать Анабэль замуж? Элрих сделал мне весьма заманчивое предложение.

Взгляд Идриса в одно мгновение из ледяного стал звериным. Какая-то животная, бесконтрольная ярость поднялась внутри, вытесняя все чувства, пожирая рассудок.

— Не смей трогать мою сестру, — прорычал шаэлькан, подаваясь вперед.

— Почему? Кто-то должен положить конец вашим нездоровым отношениям, — отрезала Джесабэль. — Или ты думаешь, у меня не получится?

Разум в глазах Идриса размывался первобытной дикостью. Его пальцы сжимали столешницу, в которую он вцепился, не отдавая себе отчета в своих действиях. По черному камню поползли трещины, ветвясь, точно молнии по грозовому небу.

— За нее я убью любого. Даже тебя, — шепот шаэлькана трещал в воздухе разгорающимся пожаром, что пылал у него внутри. Тьма зрачка расплывалась по радужке чернильным пятном. И сквозь нее пробивались янтарные всполохи. Сила крови вскипела в нем, вырываясь на свободу.

— Идрис? — состояние шаэлькана испугало Джесабэль. Лишь однажды она видела внука таким. Глаза Идриса принадлежали кому-то чужому — жуткому монстру, что вдруг проснулся после долгой спячки. Она содрогнулась от зуда, пробудившегося под кожей, что становился все ощутимее с каждым вздохом, перерастая в боль, выворачивающую тело наизнанку. Мундштук выпал из пальцев хокканы, горло ее свело спазмом, обрывая дыхание.

— Идрис! — прохрипела Джесабэль из последних сил, отчаянно хватаясь за горло. Оклик по имени отрезвил шаэлькана. Идрис закрыл глаза и отпустил столешницу, но не спешил ничего говорить. Напряжение, сжавшее воздух вокруг, схлынуло. Сила крови остыла, но взведенные мышцы рук и ног все еще подрагивали под кожей. На шее лихорадочно плясали сосуды.

— Что с тобой такое? Лишь тогда я видела такой взгляд… — спустя долгие минуты тишины несмелым голосом произнесла Джесабэль и запнулась, не желая напоминать шаэлькану о прошлом и вспоминать его сама. Руки ее дрожали, когда она снова потянулась к мундштуку с еще тлеющей сигаретой, испускающей вишневый дым. Она едва ли ожидала подобной реакции от Идриса. Сам шаэлькан был даже рад, что вышел из себя. Он напомнил хоккане, чья кровь истинно правит в Доме Смерти. Но сейчас ему нужно сдаться, иначе Селения может погибнуть.

— Не делай из меня врага. Я стараюсь для тебя, Идрис. Пусть ты этого пока и не понимаешь, — уже спокойным тоном заявила хоккана.

— Мне нужно время, чтобы подумать, — после недолгого молчания озвучил свое решение наследник Дома Смерти, взяв себя в руки. — И ты не будешь давить на меня и вмешиваться.

Джесабэль была удивлена, что ее строптивый внук так быстро согласился. Она не доверяла ему, зная, на что может пойти Идрис, лишь бы противостоять ей. Кровавая Королева даже начала думать, что он пожертвует девчонкой, лишь бы только не уступать. С другой стороны, она не оставила ему ни малейшей лазейки, и, здраво оценив свое положение, Идрис это понял.

— Хорошо. Но помни. Никто из вас четверых не должен покидать замок, — объявила Джесабэль, когда Идрис уже поднимался, чтобы уйти.

— Похоже, в этот раз она нас обыграла, — удрученно выдохнул Идвал. — И мы попались, как дети. Идри, прости, мы не должны были отходить ни на шаг….

Его жевательные мышцы взбугрились. Руки сжались в кулаки. В словах кашкара не было столько злости и сожаления, сколько было в лазурных глазах, потемневших от гнева и досады.

— Если фурия спланировала это все заранее, поверь, она бы нашла другие способы отвлечь вас от Селении, — произнес Идрис, задумчиво вглядываясь в темноту за окном.

— Старая коварная змея! — выкрикнула Анабэль, раздраженными шагами меряя комнату Идриса. Все трое были мрачны, как грозовое небо перед дождем. Тамаша нигде не было, и он не отзывался на зов Шестого Ока.

— Мы слишком долго отсутствовали и потеряли сноровку, — выдохнула шаккана со злостью. Она не желала признавать поражение в схватке с Джесабэль, не хотела играть по ее правилам, но больше всего она переживала за Селению.

— Идри, если тебе придется переехать жить сюда, убей меня сразу, — предупредил Идвал, передергиваясь от одной мысли, что придется остаться.

— Что ты несешь? Идрис не оставит Селению в беде! — воскликнула Анабэль и с надеждой посмотрела на брата. — Ведь так?

Она знала, на что Идрис способен, когда дело доходит до противостояния Джесабэль. В одно мгновение он отбрасывал все, становясь беспощадным и жестоким. И сейчас его лицо пугало Анабэль. Она смотрела на брата и не понимала, почему он был так равнодушен.

— Как ни крути, но теперь она тоже часть нашей семьи. А семью мы не даем в обиду, — поддержал шаккану Идвал. Его слова почему-то вызвали в Идрисе вспышку раздражения.

— Она — не часть нашей семьи и никогда ею не была. Просто якорь, который кинула мне на шею Светлоликая за мои ошибки, и ее нужно спасти, чтобы не допустить еще больших проблем, — Идрис отмахнулся от мысли о Селении, как от назойливой мухи, жужжащей над ухом. Анабэль вскинула бровь, но прежде чем она успела открыть рот, ее опередил Идвал.

— Разве? Ты правда веришь в эти слова? — Его взгляд был настолько внимательным, что, казалось, проникал глубоко в мысли шаэлькана. Идрис едва сдержал желание поежиться и отвернуться. Он не любил, когда Идвал становился столь проницательным и заглядывал в самую душу.

— Неважно, во что я верю. Все намного сложнее, чем ты думаешь, — ответил Идрис.

— Нет, Идри, это ты порой любишь все усложнять. Так было с Белартом, со мной, и теперь ты делаешь то же самое с Селенией, — Идвал снова звучал тем раздражающим голосом разума, который шаэлькан не умел игнорировать. Идрис не понимал, почему до сих пор старается отгородиться от Селении, зная, что ей все равно суждено умереть. А умирать всегда лучше в окружении семьи, чем в одиночестве.

— В чем-то ты прав, но на этот раз все и правда сложно. Хорошо, если Селению убьют сразу, — сказал Идрис, заставив Анабэль нервно дернуться. — Это был бы самый идеальный вариант. Если узнают, кто она такая, этому миру более не жить.

— Что? — не веря своим ушам, изумленно выдохнула она. — Она ведь нужна нам! Я знаю, кто она такая. И если все это время ты ее так оберегал, я не понимаю, почему теперь ты собираешься ее бросить! Она ведь единственная за тысячу лет!

Задумчивым взглядом Идрис скользнул по сестре, по другу, все еще колеблясь. Но дальше тянуть эту тайну не имело смысла. Старая фурия обыграла его еще тогда, когда попросила привезти Селению сюда. Он знал, что она что-то задумала, и надеялся, что реари спасет Селению, но Джесабэль отказалась играть по правилам. Как, впрочем, и всегда.

— Я не говорил, что собираюсь ее бросить. Но ты ведь понимаешь, что мы в полной заднице. Кого бы демонесса ни наняла для похищения… — начал Идрис и отвернулся к окну, — к ним попала тлеющая пороховая бочка.

— О чем вы вообще говорите? — спросил Идвал, поднимаясь с кровати.

— Селения — Лунная Жрица. Возможно, даже последняя, — признался Идрис и спиной почувствовал всплеск удивления и недоверия.

— Этого не может быть! Их истребили больше тысячи лет назад! — тихим шепотом воскликнул Идвал.

— Не всех. Видимо, они нашли способ скрыть свои способности, чтобы их не обнаружили. Некоторые их потомки могли вообще не подозревать, кто они такие. И судя по информации об их генеалогических ветвях, которые удалось отследить, все они уничтожены. Об оставшихся ничего не известно, поэтому пока можно считать, что Селения последняя, — объяснил Идрис и почувствовал облегчение. Эта тайна так сильно тяготила его, что с каждым днем становилось все невыносимее носить ее в себе. Она, словно короед, подтачивающий корни дерева, разрушала его изнутри.

— И что ты собирался с ней делать? — поинтересовалась Анабэль.

— Ее отметила Светлоликая Мунарин. Сначала я не понимал, для чего. Хотела ли она ее смерти, чтобы не допустить еще большего количества смертей? Или, наоборот, хотела сохранить ей жизнь? Я держал ее в замке, чтобы разобраться. В ней не было силы, поэтому решение казалось разумным. Кто-то убивал потомков жриц, и я не знаю, с какой целью. Последней убили мать Селении, и я думаю, что сама она выжила только потому, что ее след затерялся. Никто, кроме Корнелины, не знал правды о ее настоящей матери. Но потом Селения начала вести себя странно. После того как Тамаш и Миф обнаружили ее у Лунного Источника, она изменилась. Через нее со мной говорила Мунарин.

— Светлоликая? — изумленно прошептал Идвал.

— Она дала мне некоторые инструкции, после которых стало понятно, что Селению нужно беречь.

«Чтобы в итоге она умерла», — подумал Идрис, но произнести эти слова вслух не смог.

— Не очень ты ее берег, раз позволял ей ходить, где ей вздумается, пытаться сбежать, а потом и… — Идвал запнулся и не стал продолжать. И так было понятно, какой момент он имеет в виду.

— Я не просто так ей это позволял. Когда с ней стали твориться еще более странные вещи, я пытался понять, для чего она их делает. Должна была быть какая-то закономерность, какой-то смысл… Я допускал даже тот вариант, что кто-то специально оставил ее в живых, потому что с ней было что-то не так. Но Светлоликая не могла ошибаться. И Идвал оказался прав, а ты это подтвердила, Бэль. Тамаш использовал Печать Пленения Души, и после этого Селения как будто очнулась. Значит, ею овладел кто-то чужой, в противном случае она бы просто оцепенела. Все встало на свои места. Кроме личности того, кто скрывался по ту сторону, — Идрис словно исповедовался и чувствовал, как каждое последующее слово дается ему легче предыдущего.

— Мне нужно было узнать планы нашего врага. Сначала я думал, что кто-то хочет убить меня руками Селении. Но потом понял, что целью является сама Селения. По какой-то причине наш противник не мог убить ее собственными руками. Если бы Селения причинила мне вред, кто-то из вас убил бы ее на месте, исполнив план. И уже в самом конце благодаря вам я догадался, как спасти ее саму. Едва не опоздав.

— Ты поставил реари на Жрицу Луны, и Светлоликая тебя не покарала, — исполненный удивления, покачал головой Идвал. Ему все еще с трудом верилось в истинную сущность Селении, но его куда больше волновала сама девушка, чем то, кем она является. Идвал уже считал ее частью семьи и теперь не мог просто позволить ей исчезнуть из их жизни.

— Только потому, что она сама позволила мне это сделать, — отозвался Идрис и посмотрел в окно. Полуприкрытым взглядом на него взирало ночное око, почти готовое переродиться в Молодую Луну. Наблюдала ли сейчас за ним Светлоликая? Знала ли она, что Идрис потерял Селению? Гневалась ли?

Шаэлькан никогда не задумывался над существованием богов, их волей, их стремлениями. Любят ли они свои творения или просто играют ими, словно фигурками? Лишь с появлением Селении он стал задавать себе подобные вопросы. Она была проявлением воли богини Луны, но ее существование отвечало лишь на один из многочисленных вопросов Идриса.

Идвалу уже тогда все стало ясно, когда он увидел ее перед Залом Памяти. В голубых глазах больше не было Селении, но бушевала битва, в которой его сестра умирала, как и многие другие савран’аш, поэтому он оставил ее и помчался, чтобы связаться с Сильварой. Страх и боль гнали его прочь от девушки, сердце болезненно сжималось, пока он мчался к сангвинарию. Видение было столь живым, что боль, испытанная при виде смерти сестры, казалась настоящей. Она сводила с ума и переворачивала весь мир. Но Сильвара оказалась цела. И никакого сражения вовсе не было.

— Так что нам теперь делать? — спросила растерянная Анабэль, чувствуя себя совершенно беспомощной.

— Я не позволю тебе бросить ее в беде, — тут же твердо заявил Идвал.

— Я же говорил, что не собираюсь ее бросать. Но нам нельзя покидать замок и нельзя использовать сангвинарий. Если карга засечет, Селения умрет, — ответил Идрис, находившийся в той же растерянности, что и сестра.

— Но она не может этого сделать! На тебя падет проклятие! После этого уже никто не захочет заключать с тобой брачный союз, — запротестовала решению Кровавой Королевы Анабэль.

— Она считает, что я именно этого и боюсь и не пойду на такой риск. Но все намного хуже. Если погибнет Селения, умру и я.

В повисшей тишине отчетливо вибрировало высказывание отсутствующего Тамаша: «Ты подписал себе смертный приговор. С везением этой особы и ты последуешь за ней в могилу, облегчив жизнь своим врагам».

Анабэль выскользнула из комнаты брата растерянная и подавленная. Больше всего ей не нравилось проигрывать Джесабэль. В поисках пропавшего Тамаша Анабэль столкнулась в одном из коридоров с Тиа­балем. Сразу же расплывшись в улыбке, он попытался облобызать ее руку, даже несмотря на тот факт, что это была человеческая традиция, не принятая в ночном мире. Однако Тиабаля это не останавливало. Он старался не упускать ни одной возможности дотронуться до Анабэль.

Выхватив свою руку на полпути к губам айшира, наследница Дома Смерти попыталась отмахнуться от него общими фразами, но не тут-то было. Тиабаль всегда был на удивление назойливым, но сегодня он превзошел себя.

— Куда ты так спешишь? Ищешь похищенную невесту Идриса? Я слышал про бедняжку. Это так печально. Но тебе не кажется, что Идрис это заслужил?

Тиабаль ненавидел Идриса на протяжении почти трехсот лет и не упускал ни одной возможности рассказать об этом остальным. Свою трагичную историю он старался впихнуть в уши каждого, с кем завязывал разговор. Собственно во многом из-за него Идрис и Анабэль когда-то покинули Талль-Шерр.

Анабэль только исполнилось двадцать лет, когда ее впервые представили Тиабалю. Шаккана рассказала Селении ту же историю, что рассказывала остальным. На самом деле в свет она перестала выходить не в семнадцать, а в двадцать, и причиной тому стал именно Тиабаль. Увидев ее, он словно обезумел. Старался появляться там, где Анабэль чаще всего проводила время, ходил за ней, даже следил. Поначалу поведение Тиабаля ее просто злило, но постепенно начало пугать. Однажды Джесабэль вызвала ее к себе и сообщила, что Тиабаль попросил руки Анабэль, и хоккана не видит причин, чтобы ему отказать. Он принадлежал к Дому Познавших Тьму, с которым у Дома Смерти были хорошие отношения, и подобный брак укрепил бы их еще сильнее. Джесабэль всегда хотела прибрать к своим рукам как можно больше Домов.

Одна мысль о браке с Тиабалем привела юную Анабэль в ужас. Единственное, что она на тот момент могла, — пойти к Идрису. Она не знала, что именно брат сказал Джесабэль, он не признался ей и по сей день, но хоккана отказалась от помолвки. Позже случилось то, что Анабэль предпочла бы забыть, но тот случай еще много лет являлся ей в кошмарах. После этого Идрис забрал тех, кого считал семьей, — сестру, Идвала и Тамаша, и, уехав во владения деда, больше никогда не возвращался в Талль-Шерр. В том, что случилось, была вина и Джесабэль — она не могла или не хотела защитить Анабэль от Тиабаля. Шаккана хранила эту обиду и ненависть к ней по сей день. И страх перед этим замком и прошлым, которое оживало в его стенах, все еще был сильнее ее. У каждого из изгоев Ардскола были свои монстры, и Талль-Шерр с Тиабалем были личными монстрами Анабэль.

Тиабаль обвинял Идриса в их с Анабэль разрушенной любви и несостоявшейся помолвке почти триста лет. Все это время он ненавидел ее брата и всячески пытался испортить ему жизнь. Только все попытки айшира фон Дайера были для Идриса что укус комара для быка. ­Каждому он рассказывал об ужасном похищении Анабэль ее же братом из ревности и запретной любви к ней.

— Мне кажется, что нужно что-то делать с твоей головой. Она гниет с каждым днем все быстрее, — ледяным тоном отозвалась Анабэль. Заметив мелькнувшего в смежном коридоре Тамаша, она собралась уже окликнуть его, но Тиабаль перегородил ей дорогу.

— Очень скоро Идрис уже не сможет тебя защитить.

От этих слов по спине Анабэль поползли мурашки. Тиабаль всегда нес бред, но сейчас его слова были пропитаны какой-то нерушимой уверенностью. Оттолкнув его в сторону, Анабэль бросилась за Тамашем, стараясь выкинуть тревожные слова из головы.

Но стоило ей нырнуть в смежный коридор, как он оказался пуст. Послав мысленный зов через Шестое Око, шаккана снова натолкнулась на непроницаемую стену тишины.

Чудом ускользнувший от Анабэль юноша ждал за одной из дверей, пока шаккана не уйдет. Как только коридор опустел, он бесшумной тенью выскользнул из погруженной во мрак комнаты и быстрым шагом направился прочь. Поднявшись на два этажа, юноша нашел нужную ему дверь и, постучав, вошел, не дожидаясь разрешения. В полумраке его вишневые глаза сверкали зловещим рубиновым светом.

— Все случилось, как мы и планировали. По вашему совету Джесабэль наняла наемника Зарриатта. Аш’катари отдал девчонку ему. Осталось найти ее и убрать наемника. Но есть проблема, — голос юноши в тишине комнаты звучал шелестом жухлой листвы.

— Какая же? — поинтересовался собеседник, поднимаясь со стула. Мягкий свет люминаров равномерно ложился на его бледное лицо, плавно скользя по гладкому шраму, рассекающему лоб, нос и щеку.

— Моя кровь. Как ни крути, а я не могу покинуть замок. Здесь я не могу перемещаться через Сумрак, — пояснил юноша.

— Что с мальчишкой? — спросил мужчина. — Он тебя видел?

— Да. Он засек меня, но я позаботился о нем на какое-то время. Не думаю, что он будет болтать, — отрапортовал наемник. — Главное, чтобы никто не нашел его раньше времени. Я чуть не попался Анабэль по пути к вам.

— У нее будут другие заботы, — отмахнулся собеседник и достал из кармана продолговатый цилиндрический ключ. Проколов палец, он мазнул выступившей кровью по металлической поверхности. — Постарайся, чтобы тебя не видели. И уходи через Зал Переходов. Найди девчонку и выпытай у нее все любыми способами. Ее кровь пахнет как у ак’кари, но она не могла стать ак’кари, не будучи человеком. Мои подозрения подтвердились, и теперь я еще больше хочу знать мотивы Идриса и что известно о них этой девчонке. Хорошо, если они никак не пересекаются с нашими целями.

— Я все сделаю, — отчеканил юноша.

— В любом случае, когда закончишь, избавься от нее, если она не окажется той, кто нам нужен. Не хочется, чтобы Идрис висел на хвосте, — предупредил собеседник. Юноша молча кивнул и покинул комнату так же бесшумно, как и вошел в нее. Словно призрак.

В круглом зале царил полумрак, подсвеченный тусклыми красными кристаллами. Черные сосуды, пронизывающие стены, равномерно пульсировали, отодвигая и притягивая тишину, как сердце сначала закачивает, а потом выталкивает кровь. Неподвижная фигура, закутанная во мрак, стояла перед тремя зеркалами, красная поверхность которых подергивалась рябью или разбегалась кругами, как потревоженная камнем водная гладь.

Сквозь приоткрытые черные двери в зал сочилась тонкая полоска фиолетового света. Издалека донеслось тихое эхо шагов, по которому можно было многое сказать о том, кто приближался. Легкие, почти невесомые, они были едва слышны. Их обладательницей являлась маленькая хрупкая девушка. Она шла впереди всех, уверенная и непоколебимая. Еще одни, более твердые и нетерпеливые, тоже принадлежали женщине, которая была выше и чуть крупнее первой. И, наконец, третьи явно выдавали мужчину, которому было не по себе в этом месте. Его шаг то и дело сбивался, приходилось торопливо менять ногу.

Тяжелые створки с низким гулом распахнулись, впуская внутрь гибкую девушку в черном платье. Пепельные волосы слегка развевались за спиной, голубые глаза сверкали в красном свете сиреневыми переливами.

— Мой повелитель! К тебе гости, — слегка поклонившись, оповес­тила темную фигуру девушка. Несмотря на свою внешнюю хрупкость, она держалась уверенно, голос ее звучал твердо. Хозяина башни она совсем не боялась, хотя мощь, исходившая от него, утяжеляла воздух и скреблась о стены, желая их сокрушить.

— Я хочу видеть своего сына. Он уже прибыл? — надтреснутый голос крошил окружающую тишину, словно хрупкую корку льда. Девушка мазнула взглядом по красным зеркалам и снова посмотрела на своего господина.

— Он отбыл на Совет Теней, поэтому не может с вами связаться, чтобы не выдать себя.

— Волк в овечьей шкуре, — воздух снова затрещал от слов хозяина башни. — Что с нашей проблемой?

— Вам не стоит о ней переживать. Она прошла лишь первый этап. Нужно подождать до Великой Луны. Тогда ее будет проще отследить и еще проще убить. Но мальчишка может стать большой проблемой. Я видела его в Красных Снах. Он может пойти против вас.

— Детям сложно противостоять родителям. Ты должна была переубедить его.

— Я не успела. Тело девчонки оказалось слишком слабым для моей силы. И аш’катари был сильным противником для нее. Его кровь чрезвычайно могущественна, и насколько она ценна, настолько же и опасна. Если он так важен для вас, мы должны обдумать следующий шаг.

— Может, даже хорошо, что тебе не удалось убить девчонку. Мы можем достичь всех наших целей за один шаг, — от голоса повелителя башни повеяло задумчивостью. — Она откроет нам все двери.

— Как только мы убьем девчонку, аш’катари снова станет беззащитным перед вами. Но ранее Малису тоже не удалось склонить его, как и мне сейчас. Быть может, стоит убить и его, чтобы избежать ненужных рисков? — с нескрываемым недовольством отозвалась девушка.

Комнату сотряс смех, от которого дрожал и лопался воздух, а черные сосуды ускоряли свой ритм.

— Глупости. Его кровь уже принадлежит мне. Вы действовали через страх и отчаяние. Но самая главная слабость этого мира — любовь. Иш’тара создала Детей Ночи, ведомая любовью и состраданием, и они были слабы, пока не отвергли ее любовь. У меня есть отличный козырь в рукаве. Нужно только надеть мой парадный костюм.

— Вы хотите использовать его? Но он давно утерян для нас, быть может, даже мертв, — засомневалась девушка, слегка искривив губы.

— О нет, моя дорогая Нарая, он жив и еще сыграет свою роль в моей пьесе.

Казалось, эта мысль развеселила повелителя башни. Отвернувшись от зеркал, он посмотрел на свою собеседницу янтарными глазами и легким движением руки погладил ее по щеке. Но пальцы его дрогнули, а глаза наполнились ядовитой ненавистью.

— Ты сказала, что у нас гости. Невежливо заставлять их ждать.

— Можете войти, — слегка повысив голос, чтобы ее услышали, произнесла Нарая. В зал поспешно зашли две фигуры — женщина в красной мантии и мужчина в черной. Увидев своего повелителя, они припали на одно колено и отработанным движением выхватили из крепления на бедре ритуальные кинжалы. Порезав ладони, подняли руки в воздух и произнесли церемониальную фразу на ашакрите.

Черные губы Повелителя Башни растянулись в самодовольной ухмылке. Вытянув руки перед собой и поймав кровавые нити, он медленно и нежно провел их перед своим носом, словно пытался почувствовать аромат духов. Сдвинувшись с места, подошел к своим подданным и легким жестом велел подняться склонившейся перед ним женщине. Коснувшись ее подбородка, он снова улыбнулся.

— Моя дорогая Вергилия! Ты все так же прекрасна, как и раньше. Прошло более семи тысяч лет, а ты все тот же ядовитый смертоносный цветок.

— Рада служить вам, мой Ашагх, — слегка склонив голову, отозвалась Вергилия с легкой хрипотцой. — Мы к вам не с пустыми руками. Нам удалось выкрасть сердце Кельгарат. И я сохранила Свежеватель Душ.

Глаза Нараи округлились от удивления, а затем наполнились жадным блеском, губы растянулись в предвкушающей улыбке.

— Отлично. Теперь мы можем действовать? — Повелитель Башни повернулся к ней. Казалось, вопрос ее обрадовал еще больше, чем новость о сердце. Черты ее лица стали хищными и кровожадными, послужив лучшим ответом, чем слова.

Глава 12. Плачущие Девы

Не у каждой куколки хватит сил стать бабочкой. Для этого нужна сила не только тела, но и духа.

Сознание возвращалось медленно, прорываясь сквозь плотную и тягучую пелену тьмы. Слабость не позволяла шевельнуть даже пальцем. Веки были необычайно тяжелы.

Я лежала на грязном полу в каком-то маленьком темном и сыром помещении. Глазам, как и в прошлый раз, даже не пришлось привыкать к темноте, она сама открыла передо мной небольшой закуток, похожий на подвал. Никаких признаков жизни, кроме моей.

Из последних воспоминаний в памяти был только Тиабаль, толк­нувший меня к кому-то в руки. В груди медленно и болезненно распускался цветок гнева, тесня сердце и сжигая в огне скудные крупицы оставшихся сил. В его горьком дурмане рождались проклятия о пред­смертных муках, настолько невыносимых, чтобы Тиабаль стал молить о смерти. Но когда моего сознания коснулось воспоминание о кулоне Крины, я резко села. Желудок содрогнулся, перед глазами заискрило. Надежды на то, что меня в скором времени найдут, не было вовсе, нужно было выбираться самой.

Пошатываясь, я поползла на коленях вдоль стен, ощупывая влажные грязные камни. Но совершенно ничего не обнаружила. Ни сквозняка, ни капель воды.

Потолок был таким низким, что я почти упиралась в него головой. В одном из углов пальцы нашарили прямые стыки, но дверь, ведущая наружу, была каменной и тяжелой, при попытках ее поднять она не поддавалась. Окончательно выбившись из сил, которых и так было мало, я снова села на земляной холодный пол и обхватила руками колени, пытаясь хоть немного согреться.

Чтобы придумать, как выкрутиться, осталось понять, кому нужно мое похищение. Взглянув на реари, которое едва заметно мерцало в темноте, я сразу подумала о Джесабэль. Она возненавидела меня, когда впервые узнала о моем существовании. Может быть, в тот же момент Кровавая Королева уже решила, что сделает со мной. И я все еще дышала только благодаря реари Идриса. Семя признательности, таившееся все это время в душе, дало росток, пробившийся на свет сквозь недоверие, непонимание и ненависть.

Пальцы скользнули по инсигнии рода Рангвальдов, пробуждая внутри приятное волнение и теплую дрожь. Маленькая искорка надежды на хороший исход снова затеплилась в груди.

Я огляделась. Вряд ли она поручила кому-то из своих аш’катари похитить меня — скорее всего, прибегла к помощи наемников. Можно попробовать поторговаться с ними. Как правило, подобные люди слушают лишь звон монет и следуют туда, где он громче всего. Если только это не Зарриатт.

От собственной догадки я вздрогнула, вспоминая слухи о них. Для достижения своих целей Джесабэль выбрала бы лучших…

Нить моих мыслей резко оборвалась, когда наверху послышались какие-то звуки. Шаги и голоса. Кто-то спорил.

Я вскочила на ноги и приложилась головой о потолок. Нащупав каменный квадрат двери, я постаралась придвинуться к нему как можно ближе, чтобы хоть что-нибудь услышать.

Сверху раздался глухой звук падения, а затем дверь в подвал распахнулась, пролив во мрак свет от огня. Отпрянув от выхода, я едва не опрокинулась на спину. Привыкшие к темноте глаза заслезились от яркого света.

— Селения, иди сюда.

Знакомый голос приятно обласкал слух. Я с облегчением рванула к выходу, хватаясь за услужливо протянутые руки. На меня смотрели вишневые глаза Тамаша. Чуть в стороне лежало тело похитителя. Не было ни крови, ни внешних повреждений, лишь широко распахнутые глаза, лишенные радужки и зрачка. Подавив в себе отвращение, я быстро отвернулась и подошла поближе к Тамашу. Он окинул меня непроницаемым взглядом и направился к выходу. На мертвое тело юноша вовсе не взглянул.

На ватных ногах я направилась вслед за ним к выходу, стараясь не смотреть на мертвеца. К спине с извращенной нежностью убийцы ластился страх, будоража кровь. Ощущение чужого присутствия скользкими пальцами скребло кожу. Хотелось быстрее уйти, но что-то удерживало меня здесь. Замерев у самой двери, уже не в силах выносить осязаемый взгляд, я обернулась. Мертвое тело лежало на том же месте, и глаза похитителя были все так же пусты. Выскочив из дома в нежные объятия летнего дня, медленно клонящегося к закату, я все еще ощущала холодную щекотку между лопаток.

Тамаш, ожидавший меня на прогнившем крыльце, походил на статую.

— Спасибо, что пришел за мной! — благодарно выдохнула я, готовая повиснуть у каринна на шее. — А где Идрис?

— Он немного занят. Так что пришлось мне тебя спасать. Идем.

В паре шагов от покосившегося домика на окраине заброшенного безымянного поселения стоял черный конь. Его мощное тело лоснилось, переливалось тенями, у копыт клубилась тьма. Глаза перетекали ртутью, и серый дым вырывался из ноздрей с шумным дыханием.

Я едва не отшатнулась, но Тамаш удержал меня за руку.

— Не бойся. Он чувствует страх. Но пока я рядом, он не причинит тебе вреда.

— Откуда ты взял это чудовище? — удивленно поинтересовалась я, ощущая вокруг коня какие-то странные эманации. Тяжелые и густые, как тени в замке Идриса, что пытались утащить меня в провал.

— Призвал, — ответил мне ровный голос. — Давай помогу залезть.

Я не сдвинулась с места, продолжая наблюдать за необычным зверем, лишь внешне напоминающим коня. Нежелание приближаться к нему граничило с паранойей.

Тамаш нетерпеливо подтолкнул меня вперед и попытался подсадить, но я промазала босой ногой мимо стремени и, потеряв равновесие, схватилась за рубашку юноши. От резкого рывка ткань натянулась и избавилась от нескольких верхних пуговиц, открыв кожу груди каринна. Невольно скользнув по ней взглядом, я зацепилась за татуировку. Пара симметричных изогнутых линий складывалась в изображение двух ликов, смотрящих друг на друга сквозь лезвие клинка с зигзагообразной рукояткой.

Я знала этот знак. Это был символ Зарриатта.

Резко оттолкнувшись руками от наемника, отскочила назад и, развернувшись, побежала прочь, но в спину ударило что-то холодное, сбивая с ног. А следом снова наползла кроваво-красная пелена, утягивающая в трясину забытья.

Я все еще балансировала на краю сознания, когда каринн поднял меня и закинул на спину коня, а затем взобрался следом.

— Идрис… — едва шевеля губами, прошептала я, падая в невесомый мрак. — Идрис.

Красные отблески огня пробивались сквозь сомкнутые веки настойчивыми толчками. Тишина была практически абсолютной. Лишь изредка в ней рождался и почти сразу умирал какой-то мягкий тихий звук, похожий на скольжение грифеля по бумаге.

Открывать глаза совершенно не хотелось. Взгляду явно предстанет вовсе не то место, в котором хотелось бы оказаться. Это было каким-то отголоском былого ребячества — спрятаться под одеялом в надежде, что монстр пройдет мимо. Мысль о том, что Тамаш — враг, была мучительной и болезненной.

Вопросы сыпались в пробуждающееся сознание, как песчинки в песочных часах, стараясь протиснуться в узкий промежуток между вязкой спасительной дремотой и неумолимой реальностью.

Обжигающее прикосновение холодной шершавой ладони превратилось в грубый шлепок, окончательно разорвавший тонкую, словно предрассветная туманная дымка, иллюзию. Этот монстр все же не прошел мимо, несмотря на закрытые глаза.

— Просыпайся давай, — голос Тамаша, лишенный всяких эмоций, вонзился в сознание беспощадным кинжалом, заставляя приподнять веки. Из-под ресниц я скользнула взглядом по фигуре каринна и мельком оглядела помещение, в котором мы находились. Мрачная маленькая избушка, такая ветхая, что, казалось, может развалиться от неосторожного вздоха. Один лишь стол в этом месте был крепким и новым. На нем лежали неизвестные мне принадлежности и стояла бронзовая чаша с пылающими в ней алыми языками пламени.

— Ты должна быть благодарна мне, Селения. Джесабэль хотела убить тебя. Тебя удерживает в этом мире только мой интерес к тебе, — сообщил мне Тамаш, не удостоив даже взглядом.

— Падаю ниц, — хрипло съязвила я, пытаясь пошевелиться и осо­знавая, что тело одеревенело. Руки были скованы стальными тяжелыми наручниками, которые крепились к жуткого вида раме, прибитой к стене за моей спиной. Металл под тяжестью моего обессиленного тела больно впивался в кожу запястий. Ноги отказывались держать меня.

Силуэт Тамаша расплывался потревоженным отражением в воде. Его тень медленно приблизилась, холодные шершавые пальцы скольз­нули по подбородку, властно поднимая мое лицо. В красном свете огня вишневые глаза казались еще более зловещими, мерцая, словно два уголька.

Молчание давило на мутное сознание, тяжелым грузом растекаясь по плечам. В висках противно заскреблась боль, с каждой секундой пробиваясь все глубже. Алая пелена разливалась перед глазами пятном крови, разрываемая вспышками разноцветных молний. Неведомая сила сминала мое сознание, как лист бумаги, выкручивала тело наизнанку. Достигнув того пика, когда я уже не могла терпеть боль молча, она вдруг лопнула, будто воздушный шар, и постепенно отступила.

Уронив голову на грудь, я почувствовала что-то теплое, скользнувшее по губам. С запозданием ощутила во рту соленый привкус крови.

— Я надеялся, что будет непросто. Сложности всегда интереснее. Вкус победы от них слаще, — с губ Тамаша сорвался сухой смешок, который показался сейчас чем-то лишним.

— О чем ты говоришь? — пробормотала я. Край сознания подер­нулся догадкой, что каринн пытался проникнуть в мои мысли, но не смог.

— Перед тем как мы начнем играть в «вопрос-ответ», я хочу объяснить правила. Еще раз попытаешься сбежать — я сломаю тебе ноги. Я спрашиваю — ты отвечаешь, если же нет, я делаю тебе больно. Если мне понравятся твои ответы, возможно, тогда я буду в хорошем настроении и отвечу на твои вопросы перед тем, как подарю тебя ­Двуликому, — после этих слов Тамаш подошел еще ближе и одним легким движением освободил мои руки от металлических браслетов, а заодно и от опоры. Я рухнула на пол, затем попыталась собрать свое тело воедино и найти хотя бы крупицу сил, чтобы просто перевернуться на спину. Онемевшие руки совершенно не слушались, пока кровь не прилила к кончикам пальцев. Кое-как совладав с собой, я смогла сесть и прислониться к ссохшимся доскам стены. Казалось, прошла вечность.

— Попить хотя бы можно? — спросила я, взирая снизу вверх на Тамаша, который присел напротив меня на табуретку.

— Воду тоже надо заслужить, — все тем же странным бесцветным голосом ответил каринн. Было дико видеть его таким. Да, он всегда был задумчив и отрешен от мира, но никогда в нем не было равнодушия. То, что сидело передо мной, сложно было даже назвать живым существом. Это был демон в человеческой маске с пустыми глазами.

— Идрис узнает об этом. Он придет, — с лихорадочной уверенностью выпалила я.

— Идрис? А ты думаешь, что он не знает? Ты теперь ему только мешаешь. Ради Анабэль он пошел на сделку с Джесабэль и выбрал другую невесту. Ему все равно, что я с тобой сделаю, лишь бы ты исчезла без шумихи. Ты стала опасна и неудобна. Если ты не расскажешь мне то, что я хочу знать, мне ты тоже станешь неинтересна.

— Ты лжешь, — выплюнула я. — Идрис не поступил бы так.

— Лгу? — Тамаш скривил губы то ли в усмешке, то ли от отвращения. И снова все это казалось фальшивым. — Ты его совсем не знаешь. Идрис слишком расчетлив. Он далеко не положительный персонаж в этой истории. Я знаю его куда дольше тебя.

— Если ты знаешь его куда дольше, тогда почему тебе он не сказал ничего обо мне? — Хотелось хоть как-то уязвить Тамаша, но даже если это и удалось, он этого не показал.

— У него на все свои причины, — безразлично отозвался каринн. Было в его словах, его движениях что-то неправильное, больше механическое, чем живое.

— Зачем наемнику Зарриатта вообще ошиваться в кругу аш’катари?

— Я объяснил тебе правила игры, — коротко бросил Тамаш. Он медленно вложил острие серого клинка в ложбинку между моими ключицами. Мир вокруг взорвался, распадаясь на осколки. Нечто зыбкое, как мгла, но разрушительное, как огонь, охватило меня, отрывая кусочек за кусочком от моей души, подтачивая ее, словно вода почву. Я не чувствовала своего тела — всю мою сущность охватила всепоглощающая сила.

Следующее мгновение собрало мир воедино, принеся тошноту, как река выбрасывает на берег тину.

— Я показал тебе, что будет за нарушение правил игры, — пояснил Тамаш, отстраняя от меня свой клинок. — С какой целью Идрис привел тебя в замок и защищал с таким остервенением?

На первый вопрос наемника я ответила взглядом, полным недо­умения. Негодование распирало меня, грудная клетка будто была сжата в кольце.

— Откуда мне знать? — огрызнулась я, отклонив голову назад к стене, чтобы лучше видеть своего собеседника. — Ты был с Идрисом дольше, чем я. И если он не сказал тебе, с чего стал бы откровенничать со мной?

— Ты не можешь не догадываться, — Тамаш снова прислонил лезвие кинжала к моей коже. Второй раз дался еще тяжелее, словно бы образовавшаяся внутри дыра начала расти и пожирать весь мой внутренний мир.

— Нет, — с трудом выдохнула я, когда рука каринна, сжимающая странно перетекающее лезвие, отстранилась. Мерцание металла казалось мне отдаленно знакомым, но в голове царил хаос, путающий мысли.

Тамаш медленно наклонился, его лицо оказалось совсем близко к моему.

— Мне совсем не нравится твой ответ, — тихим голосом поведал мне каринн. Неуловимым движением руки он схватил меня за мизинец и вывернул его. Резкая боль вцепилась в плоть голодным хищником. Не успевший прорваться из груди крик превратился в глухие хрипы. Слезы покатились по щекам, устремляясь к наполовину прогнившему полу.

— Я не знаю. На каком языке и сколько раз тебе повторить, чтобы ты понял? — крикнула ему в лицо я. Силы потихоньку возвращались толчками напряженного возбуждения, а с ними — привычное упрямство и страх.

— Раздражает, что ты пытаешься сохранить секреты того, кто тебя выбросил, как ненужную вещь. Эта маниакальная человеческая преданность и делает вас жалким скотом.

— Идрис меня не предал! — выплюнув ему в лицо эту фразу, я почти задохнулась от захлестнувшей меня ярости.

— Конечно нет, — в тоне наемника слышалась безразличная издевка, которая только больше разожгла во мне лютующее пламя. — Слепая вера в придуманного героя. Очень трогательно. У тебя есть какие-нибудь способности?

Тамаш так резко менял тему разговора, что мой истерзанный ум не сразу переключался между ними.

— У меня ничего такого нет, — произнося эти слова, я вспомнила предусмотрительность Идриса, он словно знал наперед, что со мной может произойти. Теперь я была даже благодарна ему. И все же ­какие-то догадки у меня были, но я не знала, смогу ли сохранить их при себе, если Тамаш продолжит.

— Я не верю тебе, — каринн медленно потянулся к моей руке, смакуя страх, в котором забилось мое тело. Прикосновение его холодных пальцев — и очередная вспышка боли, глодающая мою кисть, словно дикое животное.

— Сколько сломанных пальцев ты еще выдержишь?

— Я… не… знаю… ничего… и не умею, — глотая слезы и собственные всхлипы, отозвалась я, созерцая облик Тамаша, врезающийся в мою память демоном, охваченным алыми языками пламени.

— Как же твои приступы? О них ты тоже ничего не знаешь? — прошептал над ухом голос каринна. Я дернулась и ударилась затылком о стену.

— Я не знаю… их природы… не знаю, — с трудом выдавила я. — Они прекратились… не знаю… почему…

— Если твой язык не хочет отвечать, ответит твоя кровь. Молись своим богам, чтобы так оно и было. Ибо я заставлю отвечать твою душу.

Колючий мороз его слов вгрызался в кожу, облачаясь первобытным ужасом, который рождается вместе с нами и живет вечность после нашей смерти. Он не имеет лица и имени, он просто существует в глубине души и выбирается на поверхность, чтобы полакомиться нашими чувствами или пороками. Шевельнувшись во тьме моего сознания, он дал понять, что впереди ждет нечто по-настоящему страшное.

— Идрис не мог не знать, что в тебе нет отпечатка человеческой души. Он проводил над тобой какие-нибудь ритуалы? Брал твою кровь или часть волос? Давал тебе пить что-нибудь непонятное?

— Что? — переспросила я, словно ослышалась. Сказанное Тамашем не было для меня чем-то новым. У нас с Идрисом был этот разговор. Лишь упрямство и привычка ощущать себя человеком, сформированная за двадцать лет обычной жизни, мешали мне принять до сих пор этот факт. Но я должна молчать.

— Риган отрезал мои волосы для тебя? — внезапная догадка вклинилась в сознание, когда Тамаш спросил про волосы. Тогда мне поведение Ригана показалось странным, но я доверяла ему и хотела сбежать с ним из Ардскола. Во рту разлилась металлическая горечь. Прошло много времени в попытках забыть это имя и человека, которому оно принадлежало. Слишком болезненным было вспоминать все, что было. Я старалась отгородиться от прошлого, чтобы было проще существовать в настоящем.

Кривая улыбка исказила губы наемника. От выражения его лица по телу разлился жар.

— Это было частью платы за мои услуги. Ради тебя он пошел на сотрудничество со мной и даже пожертвовал жизнями и душами четверых людишек. Очень романтично. Без моей помощи он бы никогда не проник в замок незамеченным, а ты бы не смогла его покинуть.

Стало трудно дышать от того, что я собиралась сказать. Глаза защипало, горло свело мучительным спазмом, но я проглотила его, чтобы не доставлять Тамашу еще большее удовольствие.

— Ты убил его.

— Он начал болтать лишнее. В любом случае свидетелей и подручных я не привык оставлять в живых. К тому же его душа — вторая часть платы, — Тамаш обронил эту фразу будто бы случайно. Но он не мог что-то говорить или делать необдуманно. Каринн пытался заставить меня потерять голову, с каждой фразой делая все больнее.

— Тебе известно обо мне больше, чем мне самой. К чему все эти расспросы? — сквозь зубы выдавила я, стараясь не разрыдаться на глазах у наемника. Боль снова начала глодать ту часть сердца, которая все еще принадлежала Ригану.

Тамаш проигнорировал мой вопрос. Несколько долгих секунд он смотрел на меня в каком-то безразличном ожидании, все больше напоминая демона в человеческом обличии.

— Твое молчание стоит жизни твоей тетки, как думаешь? — наконец спросил наемник. — Пусть она не твоя настоящая семья, но… разве стоит?

Гнев полыхнул в крови с новой силой. Неконтролируемый порыв броситься на Тамаша и содрать его отвратительную человеческую маску, чтобы обнажить истинную сущность, окончательно затмил разум. Но прежде чем я успела пошевелить хотя бы пальцем, наемник выкинул вперед свою руку и вдавил меня в стену.

— Ты лжешь! Крина — моя родная кровь, — прохрипела я.

— Вовсе нет. Она — человек. А ты — нет. Мне не удалось вскрыть ее сознание из-за стараний твоего аш’катари, зато ее кровь оказалась хоть чем-то полезной.

Я дернулась под рукой Тамаша, словно в судороге.

— Может, она не та, кем казалась? Растила тебя для чего-то? — он склонился ко мне, вытаскивая ритуальный нож из-за пояса. Холодный укус клинка — и по коже потекла горячая струйка крови. Его последние слова обожгли сердце. Я не хотела в это верить.

— Разве секреты аш’катари дороже жизни твоей тетки, которую ты так любишь? — шепот Тамаша отдавался громом в груди. Он отстранился и отошел к столу, больше не обращая на меня внимания.

Мир окончательно перевернулся с ног на голову, смывая всякие границы и одновременно расставляя все по местам. Слова Тамаша словно бы содрали старую краску, под которой скрывалась настоящая картина прошлого. Это объясняло разницу в интонациях тетушки и моей матери. Но вместе с краской он содрал какой-то слой моей души. Я больше не хотела ничего слышать. Хотя бы о Крине. Я верила в то, что она любила меня. Кровная связь не все решает в этой жизни.

— Что с моей тетей? — не узнавая собственного голоса, спросила я, сверля спину Тамаша гневным взглядом. Если он умудрялся столько времени скрывать, что он член Зарриатта, что ему стоило солгать и о Крине?

— А ты как думаешь, если у аш’катари оказался ее кулон? — отозвался Тамаш, стряхивая мою кровь с лезвия ножа на стол.

— Я не верю, — с трудом сохраняя спокойствие в голосе, ответила я, осторожно поднимаясь на ноги. Наемник был так увлечен какими-то манипуляциями, что почти не обращал на меня внимания. Я могла бы чем-то его ударить…

Взгляд упал на стоящую передо мной табуретку. Осторожно, чтобы не создавать никакого шума и не вызывать скрипа половиц, я потянулась к ней дрожащими от боли и слабости руками. От неестественно вывернутых пальцев затошнило, соседние онемели, плохо сгибаясь при захвате. Кровь зашумела в ушах, отодвигая остальные звуки в сторону.

— Думай как хочешь, мне все равно, — бесцветно отозвался Тамаш. И я поняла, что это мой единственный шанс. Замахнувшись, я рванула вперед и тяжело опустила табуретку на его голову. Дерево треснуло от удара и разлетелось вдребезги, раскидав щепки и крупные обломки по полу и столу. Но вместо того чтобы лишить наемника сознания, удар привел его в ярость. Резко обернувшись, он схватил меня за горло и повалил на пол. Я брыкалась и царапала его руки, но на Тамаша это не произвело никакого впечатления. Ни один мускул на его лице не дрогнул в намеке, что ему больно. Пальцы железной хваткой держали мое горло, а вишневые глаза яростно сверкали в красном полумраке комнаты. Я чувствовала, как реари почти болезненно обжигало меня саму, но Тамашу оно не причиняло никакого вреда.

— Разве я не предупреждал тебя? — прорычал наемник, все сильнее вдавливая меня в прогнивший пол. Паника заставляла сердце бежать, сжигая в легких последние скудные крохи воздуха. Полупрозрачная темнота перед глазами распадалась на разноцветные частицы и снова собиралась в единую картину, которая рисовала смутное лицо моего похитителя.

Но Тамаш все же отпустил меня и отошел. Я судорожно глотнула воздуха и закашлялась от его шершавого прикосновения, переворачиваясь на бок. Позволив мне немного прийти в себя, наемник грубо поднял меня на ноги и оттащил обратно к стене. Руки снова оказались в кандалах.

— Ненавижу эмоциональных людей вроде тебя. От своих чувств они становятся тупыми и теряют способность здраво оценивать ситуацию.

Это изречение я проигнорировала, стараясь восстановить дыхание и придумать, что делать дальше.

— Что с моей тетей? — требовательно спросила я.

— Разве я плохо объяснил правила нашей игры? Ты не заслужила ответов, — сухо отрезал каринн. — Впрочем, к чему скрывать? Твоя тетка мертва.

На меня обрушилась лавина, леденя кровь, раздирая холодными когтями саму мою суть. Окружающий мир пошел рябью, теряя прежние очертания. Сознание пыталось спрятаться в спасительной темноте, но горящая пощечина грубым рывком бросила его обратно в реальность.

— Зачем тебе все это? — не надеясь получить ответ, с трудом выдавила я. Чувства беспощадным оползнем рушили все основы моего естества, подтачивали душу и сбрасывали в пропасть ее истерзанные куски. Мне не хотелось собирать себя по частям, только раствориться в потоках времени, став никем. Лишь бы только это закончилось, лишь бы только боль внутри утихла.

— Мне — незачем. Этого хочет мой заказчик. Из-за его планов на тебя ты еще жива и почти невредима.

Его имени можно было даже не спрашивать. Наемники Зарриатта особо ценились за то, что никогда не болтали языком лишнего. Тамаш, хоть и был непривычно разговорчивым, никакой полезной информации не сказал, лишь играл на моих чувствах, пытаясь подобрать нужный ключ.

На столе что-то зашипело, после чего послышалась его брань. Он оттолкнул от себя ритуальный нож и повернулся ко мне.

— Что же, твоя кровь молчит. Видимо, ты плохо молилась, — после короткого размышления изрек Тамаш. Из-под стола он извлек черный чемоданчик и, положив его на столешницу, открыл. Я не видела, что там, но ощущала всей кожей, что ничего хорошего меня не ждет. И убедилась в этом, когда Тамаш извлек приборы жуткого вида — так могут выглядеть только приспособления для пыток.

Волна страха вжала меня в стену, но я все равно не собиралась умолять о пощаде. Только не наемника Зарриатта! О них ходило много разных слухов. Но самым знаменитым из них был о том, что у Зарриатта нет чувств, они не ощущают боли, а потому им чужды жалость и милосердие.

Лишь на миг я узрела, как алый свет скользнул по серому длинному приспособлению, похожему на кривой гвоздь, перед тем как он невыносимой болью впился в стопу. Первый порыв криков я удержала, но когда Тамаш начал медленно вкручивать его, позволяя глубже проникнуть в плоть, отпустила их на волю.

Он что-то говорил, вгоняя металл в ногу, но я ничего не слышала. Боль резкими рывками карабкалась по ноге. Ее горячие прикосновения обдавали жаром кровь и заставляли сердце замирать от очередного резкого толчка тонкого металла, рвущего живые ткани.

Время превратилась в отвратительно-тягучую густую массу, размазывая страдания тонким слоем по стенам вокруг.

Когда Тамаш отступил, продолжая что-то приговаривать, я поняла, что ненавижу его голос, его лицо, каждый сантиметр его одежды. Но и на эту крохотную каплю ненависти не осталось сил, когда он приступил ко второй ноге. Даже короткая передышка не уняла боль.

— Остановись! Прекрати! — провыла я, чувствуя, как горячие слезы бегут по щекам и срываются вниз, горят в пламени алого огня и разбиваются о спину моего мучителя.

Сознание раскололось на две части — одна чувствовала все, что происходило, другая скатилась в спасительную пустоту безвременья, где не было ничего, кроме того далекого уголка души, в котором хотелось спрятаться от всего мира. Здесь мысли текли спокойным потоком, лишенные бремени эмоций и физических ощущений.

«Представь самый худший вариант — тебя схватил враг. Если тебя начнут пытать, ты не удержишь в себе ничего важного».

Идрис мог бы гордиться мной. Вопреки всему я не выдала даже догадки и те крупицы информации, что удалось раздобыть. Когда мы оказались в Туманных Землях, оставшись наедине, Идрис шепнул мне странную фразу.

«Селения, я прошу тебя как разумного взрослого человека, будь осторожна, не верь никому, кроме нас, держи язык за зубами. Если что-то пойдет не так, конец всему. Я в тебя верю».

Его слова были непонятными и вызывали только тревогу. Но теперь, даже не зная наверняка, кто я такая, я понимала, как Идрис был прав. Я ослушалась всех его предупреждений и виновата в этом сама. Пожинать плоды своих ошибок — все, что мне осталось.

— Боль разговорит твою душу, — коротко отозвался каринн и снова начал вкручивать металлическую извитую спицу в стопу, заставляя извиваться в попытках вырваться и кричать до боли в горле и хрипоты.

— Хватит, — выдохнула я, когда растянутые до вечности мгновения оборвались настоящим моментом.

— А я не закончил. Самый смак впереди, — почти оптимистично прозвучал голос Тамаша, когда он потянулся за еще какой-то дрянью, которую я уже не смогла разглядеть. Мир расплывался. Боль выжгла все силы и часть сознания, которое балансировало на краю пропасти.

— Теперь ты поймешь, что значит умирать за чужие секреты, — шепот Тамаша раздался у самого уха. — Никто тебя не спасет.

Очередной укус боли впился в руку раскаленными металлическими зубами. Перед глазами стояли красный туман и уже неразличимый силуэт Тамаша.

Я могла бы пережить физическую боль, могла смириться с обидой, несправедливостью, но справиться с чувствами, которые, вопреки моей воле, словно вынимали щипцами, оказалась не способна. Они сами пробуждались и обретали силу, больше не подчиняясь мне, отвергая контроль измученного ума. Внутри что-то взорвалось, выпуская на свободу бурю. Я не чувствовала ни собственного тела, ни боли, но ощущала все чувства разом. Они заполняли меня, подавляя разум, превращали во что-то совсем другое, дикое и первобытное, как сама стихия. Этой буре было мало места внутри, и, переполнив меня, она вырвалась наружу ярким серебристым светом, перемалывая в труху избушку и деревья вокруг. В одно мгновение я слилась с его бесконечными потоками и стала им. Ощутила могущество и вездесущесть, видела весь мир, могла дотронуться до него, обласкать или покарать. Хотелось остаться этим светом, этой мощью, воплощением эмоций и бесконечности. Надо мной плыли звезды и луна, горели рассветы и закаты. Я чувствовала запах и вкус, дыхание Нэй-Шаина и нечто темное и гнилое, что подтачивало его. Видела два столпа света, растущие из земли и подпирающие небосвод. Я слышала голос, что звал меня.

Но вдруг я снова стала собой. Огонь внутри разрастался, обжигал и пожирал мое сердце. Слезы катились по щекам, но не падали вниз, а поднимались вверх, растворяясь в потоках света, который тянулся к ночному небу и молодой луне.

Из ее невесомых лучей от ткал силуэты, что смотрели на меня и плакали. В их глазах стояли скорбь, жалость и сочувствие. Мне ли они сочувствовали? Может, они посланницы смерти и явились за мной?

Но девы не приближались, они выстраивались вдоль потока света, что лился по земле, в две линии. Слезы текли по белым щекам призраков и, превращаясь в снежинки, уносились к краю лунной тропы, закручиваясь снежным вихрем.

Я смотрела на призраков завороженно, а они на меня — в ожидании. Мне было неведомо, что это все означало, что ждало в конце этой тропы, по ту сторону снежного вихря. Растерянно оглядевшись, я увидела труху под своими ногами и вокруг. Вспомнила поток света, который вырвался из меня и сотворил все это. Все окончательно смешалось внутри.

Я оглянулась назад, в свое прошлое, и поняла, что там не осталось ничего, кроме осколков прежней жизни. Нет смысла склеивать их, чтобы потом смотреть в кривое зеркало. Нужно набраться решимости и смести их, чтобы не наступать каждый раз, позволяя старой боли порождать новые раны. Какая разница, что меня ждет в этом вихре, если ничего не осталось?

Я попыталась подняться на ноги с колен, но тут же рухнула обратно в труху, которая всколыхнулась и попала мне в нос и рот. Кашляя и чихая, я посмотрела на свои стопы и поняла, что далеко так не уйду. Взявшись обеими руками за рукоять спицы, я тут же взвыла и отдернула руку. Боль накатила вместе с тошнотой, в глазах потемнело. Глубоко и медленно задышав, я попыталась взять себя в руки. Некому было помочь мне, некому было спасти.

Отбросив все мысли, я покрепче ухватилась за рукоять пыточного инструмента. Сделав упор на здоровую руку и, помогая себе ладонью, пораненной Тамашем, попыталась достать спицу. Мокрая от крови рука постоянно соскальзывала, оплавленные, порванные цепи больно бились о запястья при каждом движении рук. Давясь собственными слезами и криками, я старалась не останавливаться — боялась, что не смогу продолжать. Жалости к себе уже не осталось, а тело перестало остро реагировать на боль, лишь кровь текла из безобразной раны.

Вторая попытка далась легче и быстрее. И когда я отбросила ненавистную железку, почувствовала невероятное облегчение, которое притупило даже боль, но ровно до того момента, пока не поднялась на ноги.

Я твердо понимала: упаду и больше не встану, а потому нужно идти вперед. Вихрь звал меня подобно Лунному Источнику. Песчинка внутри трепетала от нетерпения и какой-то необъяснимой жажды. Мои молчаливые наблюдатели ждали, а я шла, рыдая и с трудом пересиливая себя. Наверное, никогда в жизни мне не было так больно. Но что такое настоящая боль, я поняла, когда достигла лунной тропы. Чувства обрушились бурным беспощадным потоком горной реки. Они обострились до невыносимости, причиняя такие муки, от которых я просто рухнула на землю. Чувства съедали мою грудь изнутри, словно какое-то чудовище пыталось прогрызть себе путь наружу. Все мои воспоминания о прошлом, даже самые далекие, налились красками. Эмоции, что они несли, поднялись со дна и наполнились силой. Мысли о матери, которую я никогда не знала, и ее смерти, мелкие обиды на Крину из-за ее строгости, разбитые коленки — все встрепенулось чувствами, как будто случилось только что. Любовь к Ригану, жестокость Идриса, смерть Крины — все переплеталось между собой. Я как будто упала в вулкан.

«Отдай все мне».

Знакомый голос раздался в голове.

И я зарыдала, стараясь выплеснуть наружу все, что у меня осталось от прошлого. Мои слезы падали на лунную тропу и утекали по ней вперед — к вихрю. Становилось немного легче. Совсем каплю. Но этого хватало, чтобы снова подняться, сделать еще один шаг и зарыдать с новой силой. Я понимала, что нет пути назад, что я не могу развернуться и уйти. Откуда-то я знала, что сейчас навсегда прощаюсь с прошлым, ставлю жирную точку, холодным ножом вгоняя ее в сердце. Я должна отпустить его и опустошить себя.

Из леса выходили существа, множество существ. Но они не подходили близко, оставаясь у самой кромки света. Наблюдая за мной, они тоже плакали.

Воспоминания вспыхивали перед глазами, и я пила эмоции, которые они давали, пила и выплескивала наружу. Танцы у костра, песни с подружками на лесной поляне, запеченная в углях картошка. Первая встреча с Риганом, наши прогулки до темноты и нежные поцелуи. Я была влюблена в ту весну, в тот нежный возраст, когда встретила его. И в него. И в нашу юность. Если кусок души, в котором жила Крина, вырвал Тамаш, то этот кусочек, принадлежащий Ригану, я вырывала сама. Каждый шаг давался труднее предыдущего, больнее, беспощаднее.

Все, что происходило в замке, все мои кошмары, подозрения к Рангвальдам снова возвращались, вскрывая заживающие раны и пуская из них новую кровь. Но те чувства, что принадлежали дням, проведенным в Ардсколе, я отдавала легко, ощущая свободу.

Казалось, больше не осталось сил идти. Пошатнувшись, я опус­тилась на колени, прислоняясь лбом к прохладе лунной тропы. Я не могла идти дальше.

В голове всплыл образ Крины. Как она гоняла меня веником за то, что я умыкнула у нее кусок торта раньше начала торжества. Она казалась всегда такой строгой, но на самом деле просто скрывала за этой напускной серьезностью свою любовь ко мне, чтобы окончательно не распустить и без того распоясавшуюся племянницу. И теперь было уже неважно, что мы не кровные родственники. Она вырастила меня как свою дочь, дарила мне свою любовь и заботу. И я больше ее не увижу.

«Отдай все мне».

Голос непрестанно звучал в голове.

Я закричала — собрав внутри все, что осталось, вложила в этот крик. И поднялась, чтобы дойти до конца. По ту сторону урагана виднелся чей-то силуэт. Я оглянулась назад и увидела, что коридор из призрачных дев распался. Все они приблизились ко мне, образовав полукруг.

«Иди».

Я слышала, как говорили их лица. И я шагнула навстречу бушующей стихии. Ледяные потоки хлестали по щекам и грубо трепали за волосы, ножами танцевали по коже и толкали в разные стороны, пытаясь сбить с ног.

Еще шаг. Холод становился невыносимым, закрывая мне глаза и леденя кровь.

Еще шаг — и я провалилась в теплые объятия летнего вечера, который царил внутри урагана. Здесь не было ничего. Ни звуков, ни движений воздуха. Приятные утешительные объятия ночи и женщины, которая ждала меня внутри. Я уже видела ее статую в Зале Многоликих, но сама Мунарин была божественно прекрасна. Ее молочная кожа мерцала лунными переливами, серебристые глаза смотрели с любовью и надеждой. В длинных волосах сошлись серебро луны и темнота ночи. Меж прядей серебрились цепочки с жемчугом и сияющими, точно звезды, камнями. Тонкое платье струилось невесомым светом, подол же темнел звездной ночью, переливаясь жемчугом и перламутровыми нитями.

Мягкая улыбка на лице говорила: «Все кончено. Ты справилась». Может быть, эти слова звучали у меня в голове, сейчас сложно это понять.

Богиня протянула ко мне руки и заботливо обняла, когда я сделала еще один шаг к ней. Последний. Ураган стих и опал вокруг нас снегом, а Мунарин прошла сквозь меня, как призрак, и исчезла в свете молодой луны.

Опустив руки, пустым взглядом я смотрела на снег посреди лета, понимая, что от прежней меня ничего не осталось.

Охотник обошел покосившийся домик, настраиваясь на аромат крови. Ему не нужно было заходить внутрь, чтобы учуять еще свежий запах крови в подвале, где держали девчонку. Наверняка она ободрала себе руки и ноги, пока пыталась выбраться. Что ж, тем лучше. Сильный аромат крови — самый лучший маяк для хищника.

Охотник улыбнулся, облизал губы и побежал вперед. Реальность подернулась и смазалась, теряясь в тенях. Остался только воздух, бегущий навстречу, а перед глазами красной дымкой стоял растворенный в нем аромат.

Ему нравилось снова выйти на охоту, чувствовать азарт выслеживания добычи, идя по следу. Особое удовольствие принес допрос Тиабаля, вид его корчащегося в болезненных судорогах тела и мольбы прекратить его муки. Он извивался и царапал собственную голову, словно пытался добраться до мозга, и кричал. Этот крик пьянил крепким дурманом. Тиабаль рассказал все, лишь бы его голова не лопнула, как арбуз. Из всех отверстий текла кровь, он захлебывался ею, но говорил. Кровавая Королева попросила его просто вывести девчонку из замка и передать наемнику. Взамен она бы отдала ему в жены Ана­бэль. Эти слова привели охотника в ярость, и Тиабаль завопил на более высоких нотах, катаясь по полу собственной комнаты и заливая пол и ковер кровью.

Когда охотник проявил некое подобие снисхождения, ослабив кровавое проклятие, Тиабаль, кашляя, поведал, что наемников было двое. Один пришел к нему чуть позже разговора с Джесабэль и дал кулон в виде букетика из голубых цветов, поведал, что нужно сказать невесте Идриса, чтобы она пошла с ним. Но пришел за ней уже другой наемник. У обоих не было запаха.

Охотник и сам убедился в этом, когда осматривал место похищения. Был лишь запах девчонки и следы на земле от мужских сапог. Он знал, что только наемники Зарриатта не имели запаха.

И каково было его удивление, когда одного из наемников он обнаружил мертвым, а девчонка пропала из подвала. И снова только ее запах. Вывод напрашивался лишь один: первый наемник по какой-то причине убил второго и забрал ее. Была ли известна им обоим ее особенность или они не поделили ее по другой причине? Если поначалу охотник просто выполнял просьбу, то теперь ему и самому стало интересно, что происходит.

Судя по следам и запахам, наемник вез свою пленницу на шаксе, видимо, не решился перемещаться через Тень. Когда след привел охотника к опушке Паучьего Леса, он остановился и прислушался к ощущениям и звукам. Мертвая тишина, несвойственная этому лесу, всегда наполненному шорохами и ароматами.

Кажется, он снова опоздал.

Воздух вибрировал от древней магии, и этот один-единственный запах нельзя было ни с чем перепутать, если хоть однажды вкусил его. И охотник уже чувствовал излом пространства, образовавшийся от огромного магического выброса.

Оказавшись на выжженной поляне посреди Паучьего Леса, он, наверное, впервые за долгое время был по-настоящему удивлен. Деревья, которые несколько веков росли здесь, превратились в труху, трава и земля не выглядели выгоревшими, как после пожара, они были покрыты невесомым серебристым светом, словно инеем. Им же были забрызганы деревья, стоявшие близко в тенях. Им посчастливилось уцелеть при магическом всплеске. Что бы тут ни произошло, это выходило за рамки понимания. Такого охотник никогда в своей жизни не видел и ни о чем подобном не слышал. Он понимал и чувствовал, что это лунная магия, но такой силы ему встречать еще не приходилось.

Что было еще более странным, так это стоящие на опушке леса существа — нэйсиэль, морры, сильхи и те были здесь. Неподвижные и молчаливые, словно статуи, они смотрели на однобокую и все же прекрасную и величественную молодую луну.

Охотник осторожно приблизился и вгляделся в очертания дев, которые его не замечали. Их лица застыли печальными масками, а кожа блестела от слез. Словно бы кого-то хоронили или держали траур. Их сердца бились медленно и размеренно, и было среди них одно сердце, которое выбивалось из общего ритма. Пульс лесных созданий складывался в удивительную гармоничную музыку, которую не всякому дано услышать и распознать. Биение сердца каждого существа создавало свою индивидуальную уникальную мелодию, но это сердце не имело гармонии, не наигрывало мотив, оно просто билось, напоминая звон бездушного колокола или отсчет метронома.

Прислушавшись к нему, охотник повернулся, ведомый его ударами, и в отдалении увидел человека, который с трудом поднимался на ноги. В последний момент, перед тем как он растворился в тенях, охотнику удалось зацепиться за выбеленный луной овал лица. Он узнал этого человека. Это был Тамаш…

Охотник выругался, раздраженный тем, что не успел поймать сбежавшего каринна, явно владеющего информацией о том, что здесь произошло. Судя по всему, его неплохо приложило магическим всплес­ком. Но что он тут делал? И почему охотник не почувствовал его запаха? Возможно, из-за магии, которая все еще тонко звенела в воздухе. Она искажала звуки, создавая неестественную тишину, стирала запахи и влияла на магические токи, которые усиливались и вибрировали в пределах поляны. Это затрудняло выслеживание девчонки.

Охотнику пришлось позаимствовать несколько капель крови одной из нэйсиэль, чтобы понять, что тут произошло и куда пропала цель его поисков. Вряд ли в теперешнем состоянии они бы пошли на контакт с внешним миром.

Последнее считанное воспоминание лесной девы разбило ледяное спокойство вдребезги. То, что здесь происходило, было невероятным — и удивительным, и одновременно непонятным. Но разбираться с этим он не собирался. Ему нужно было лишь найти девчонку и доставить ее в место назначения. И теперь он знал, где ее искать.

Мне было безразлично все, что происходило после. Я не возражала, когда меня подняли с земли и куда-то понесли. Я не двигалась, когда меня раздевали и обтирали тело, когда обрабатывали раны на ногах, оставленные пытками Тамаша. Как могла, я пыталась закрыться от внешнего мира. Голову разрывали звуки. Слишком много звуков, сливающихся друг с другом в единый неразборчивый гам, среди которого я не могла выделить что-то одно. Цвета стали невыносимо яркими и бросались в глаза.

Как бы я ни пыталась закрыть уши, уйти в самый дальний угол сознания, отрешившись от всего, — ничего не помогало. Звуки прорывались сквозь тонкую стену, которой я пыталась отгородиться, ломая ее до основания. А потом я проваливалась в спасительную темноту, лишенную всего, избавляясь от странного давления, которое пульсирующими рывками давило на тело.

Самые тяжелые моменты начинались, когда темнота разрывалась и отступала под натиском внешнего мира, который словно пытался подмять меня под себя, подавить, раздробив на осколки.

— Не сопротивляйся. Впусти, — сказал чей-то голос. На лоб лег холодный компресс, и стало легче.

Бездумно следуя совету, я прекратила попытки отгородиться, расслабилась и поддалась. Волна новых ощущений накрыла с головой, завертела, а затем опала и понесла меня размеренным потоком. Звуки сплетались мелодиями, цвета виделись гармоничной палитрой мира.

— Девочка оказалась совершенно неподготовленной, — донеслись до меня голоса, когда я окончательно пришла в себя и с облегчением осознала, что меня больше не рвут на части.

— И неудивительно. Потомки иш’тари даже не подозревают, кто они такие. После произошедшего жрицы не хотели такой судьбы для своих детей.

— В том, что произошло, есть и наша вина.

— Никто не знал, что так выйдет. Нами тоже умело манипу­лировали.

Голоса плыли в темноте, долетая до измученного слуха нарочито отчетливо. Открыв глаза, я осознала, что лежу на импровизированном матрасе, сшитом из нежных лоскутов ткани и набитом чем-то мягким и приятно пахнущим. Это была круглая площадка из туго переплетенных веток и одеревенелых лиан, которые, извиваясь, уходили вверх, со­здавая нечто вроде небольшого домика без стен и крыши — лишь каркас из извитых ветвей с белыми цветами. Лунный свет беспрепятственно лился с неба, прозрачной вуалью спадая в мое пристанище. С площадки вниз вел мостик, соединяя домик с другой, более открытой платформой.

Поднявшись на локтях, я собиралась встать, но внезапный страх боли повалил меня обратно на лежанку. Отстраненность отступила под его натиском, и я медленно, боясь узреть свои ноги, опустила на них взгляд. Ни ран, ни шрамов, точно весь оставшийся позади кошмар мне привиделся. Сломанные пальцы тоже выглядели вполне здоровыми, лишь легкая припухлость все еще напоминала о недавней травме. Приняв сидячее положение, я осторожно коснулась стопы, затем провела ладонью и уже более смело надавила. Никаких болезненных ощущений не осталось.

Поднималась я все равно осторожно и, словно ребенок, делающий первые шаги, медленно наступала на плетеный пол. Сначала немного неуверенно прошлась по кругу, затем, постепенно привыкая, что боли больше нет, ступала уже увереннее.

Немного освоившись, я подкралась к самому краю площадки и прислушалась к странному разговору.

— Она единственная, у кого за тысячу лет начала проявляться сила, — раздался уже более-менее знакомый голос.

— И в этом проблема. Когда она полностью переродится, за ней начнется настоящая охота. Вспомни, что случилось в прошлый раз. Никто не остался в стороне. Всем от аш’катари досталось. Боюсь представить, что начнется в этот раз.

По коже побежали мурашки. Речь шла обо мне, и, судя по разговору, собеседники знали наверняка, кто я такая. И, кажется, теперь я сама начинала верить в собственные догадки, словно мои грезы обретали плоть и кровь.

Еще недавно на семейном ужине и балу большинство аш’катари смотрели на меня как на какую-то мерзость, считая ак’кари. Теперь же я стала чем-то вроде редкой вещи, за которой начнут охотиться коллекционеры, когда узнают о ее существовании. Тревожная перемена.

Я решилась спуститься к говорящим, когда до слуха донеслось то, что повергло в ступор, заставив замереть.

— Если за ней начнется охота, она должна остаться здесь! Мы не можем ее отпустить! — заговорил еще один женский голос, холодный и рассудительный.

— Здесь? Если об этом узнают все остальные, нам конец. Даже ее сила нас не спасет.

— Спасет. И одна жрица очень могущественна. Ты не представляешь, на что она способна. Если бы жрицы в свое время захотели уничтожить Детей Ночи, никто бы не смог спастись. Но их никогда не учили убивать. Они были призваны дарить жизнь и давали обет эту жизнь оберегать, поэтому и пострадали.

— Если бы жрицы захотели отомстить, они бы вырастили новое поколение, не обремененное обетом, научили бы их убивать и уничтожили Мир Ночи, но они предпочли молча уйти в тень времени, забрав с собой благословение богини.

— Поэтому девчонка будет нам полезна. Она дарует нам благословение богини, а мы скроем ее ото всех.

По привычке я перестала дышать, чтобы ничего не пропустить, хотя теперь в этом не было необходимости. Слышала я намного лучше, чем раньше. И разговор этот был мне неприятен, но я оставалась спокойной. Пустота заполняла душу, прежние эмоции будто выгорели, оставив лишь пепел воспоминаний. Даже Риган и Крина не волновали мое сердце, и это были новые, непривычные ощущения.

— Нет, — наконец, нарушил тишину первый голос. — Она — ­жрица, а не чья-то марионетка. Мы не опустимся до уровня упырей. Мы должны ее защищать, а не использовать. Девочка осталась совершенно одна, не понимает, кто она. Она чудом выжила после Пере­рождения. Нельзя ее просто взять и запереть потому, что нам так хочется. Не забывай про волю богини, мы не может перечить ей.

— На нас напали нарги! — негодующе воскликнула собеседница, ранее утверждавшая, что меня нужно запереть. — Их возглавляли акшары, скандируя имя Мозэка! Они шли за ней. Если бы мы не успели раньше, они бы схватили ее или, упаси Светлоликая, сожрали бы. После этого, ты думаешь, остается место для деликатности?

— Альвах!

— Прости, суари, — тут же поумерила пыл некая Альвах, после чего воцарилась тишина, которая показалась благоприятной, чтобы явить себя моим спасительницам.

Спускаясь по подвесному мосту, я размышляла, как начать разговор. Опора подо мной оказалась на удивление твердой, не раскачи­валась и не выгибалась от каждого шага.

Мост примыкал к большой плетеной площадке, расположившейся между мощных ветвей деревьев. Только сейчас я осознала, что мы находимся высоко над землей. Но ни страха высоты, ни волнения — не было ничего.

Ведущих беседу было четверо. Все высокие и стройные, полуобнаженные из-за откровенных нарядов, с молочно-белой сияющей кожей и длинными лоснящимися волосами, частично заплетенными в замысловатые, сложные косы. Лишь полоска белой ткани прикрывала грудь, и такая же полоска опоясывала бедра. Создавая некое подобие юбки, с нее ниспадали полупрозрачные лоскуты.

Больше всего меня удивили глаза — темнота, заволакивающая их, была подобна ночному небу, а радужка серебрилась, будто луна. Зрачок черным вихрем вплетался в нее голубыми нитями узоров.

Красота этих дев была теплой и ненавязчивой. Сила, что излучали их тела, согревала и дарила свет. Мои спасительницы разительно отличались от аш’катари, даже сердца их пели какую-то удивительную мелодию, радуясь жизни.

Увидев меня, девы одновременно повернулись. Серьезное выражение на их лицах смягчилось, а губы тронула иллюзия улыбки.

— Здравствуй, дитя, — заговорила одна из дев. Ее волосы были черны как смоль и слегка извивались от несуществующего ветра. Тонкие косы вплетались в распущенные волосы, удерживая их за спиной подобно ободу. — Как ты себя чувствуешь?

— Нормально… Спасибо за то, что помогли мне и… выходили. Но кто вы такие? Где я? — мой голос звучал пугающе сухо.

— Ты в Каэль-Норх, доме Лунных Ведьм, — ответила черноволосая дева. — Рады приветствовать в наших землях посланницу Светлоликой.

И после этих слов они одновременно поклонились мне. От такого действа я опешила и открыла рот. Что-то шевельнулось внутри, будто рождаясь заново. Какое-то чувство.

— Что… — я запнулась, не в силах сформулировать вопрос. Тем временем ведьмы снова выпрямились, и ко мне обратилась черноволосая красавица.

— Позволь представиться. Я — Элиара, кайя’юна народа наннатри — Лунных Ведьм, владычица этих мест. Это, — черноволосая ведьма указала на стоящую справа от себя деву с белокурыми кудрями, — Наэратт, наша Верховная Целительница. Лесан, Верховная Чародейка.

Мне слегка поклонилась золотоволосая ведьма с длинной сложной косой, ниспадающей ниже поясницы.

— Альвах, Верховная Воительница.

Дева со светло-сиреневым оттенком волос, собранных в несколько тугих кос, оплетающих свободно ниспадающие пряди, лишь слегка мне кивнула. Ее прекрасное лицо оставалось строгим, отчего глаза, и без того пугающие, казались зловещими. Она сразу отталкивала от себя всем своим видом.

— Селения, — без лишних церемоний, которые были бы здесь ни к месту, представилась я. — Благодарю за гостеприимство.

— Я бы хотела провести официальную церемонию приветствия посланницы богини перед нашим народом. Но ты только очнулась и еще слаба, поэтому скажи, когда сама будешь к этому готова. У нас полагается устраивать кааль-хе — священный пир в честь богини и ее посланниц.

Но никакого пира и празднеств мне не хотелось. Меня обволакивала приятная опустошенность, и покидать ее объятия я не торопилась. Поэтому, стараясь говорить как можно мягче и вежливее, я изрекла:

— Я очень ценю ваше внимание и заботу, но хотела бы обойтись без пира.

— Я понимаю, — кивнула кайя’юна и легким движением руки указала на белокурую ведьму подле себя. — Наэратт, проводи нашу гостью в лазарет. Мы будем вас ждать в Доме Луны. Там и поговорим.

— Да, суари, — кивнула Наэратт, поклонившись Элиаре. Повернувшись ко мне, она улыбнулась и одним взглядом сказала: «Следуй за мной». Я повиновалась.

Мы покинули место Совета через подвесной мост, с которого открылся изумительный вид на окружающее лесное царство. Исполинские деревья, увитые лестницами, казались мощными колоннами, подпирающими небосвод. Их толстые ветви служили тропинками и мостиками, сплетались в открытые галереи или служили опорой для круглых плетеных домиков, с которых те свисали на косе из лиан, словно игрушечные шарики.

Некоторые ответвления были настолько широкими и толстыми, что вполне сошли бы за полноценный небольшой остров. Там располагались бассейны с водой, которая стекала откуда-то сверху ручьями и водопадами. И что еще более удивительно, внизу, меж деревьев, раскинулась целая долина водопадов. Водяные каскады падали с деревьев и мчались по каменным ступеням, сверкая в лунном свете жидким серебром и лазуритом насыщенных оттенков.

Самой земли не было видно — только каменистые уступы, через которые перекатывалась вода, срываясь еще ниже в темноту, спящую у корней деревьев. Лишь где-то впереди виднелись покрытые мхом валуны, вырастающие из твердой почвы.

С веток свисали круглые фонарики, испускающие ровное белое свечение, а вдоль мостов и галерей горели неизвестные мне голубые минералы. На деревьях фосфоресцировали разноцветные грибы разных размеров и форм. Были и совсем огромные виды, вырастающие из стволов деревьев и способные вместить небольшое поселение.

В ночном воздухе, наполненном запахами лесной свежести и цветов, порхали разноцветные бабочки, оставляя за собой сверкающий след пыльцы, который быстро растворялся, но успевал нарисовать какой-нибудь мудреный узор. Светлячки исполняли свой особенный танец, сияя огоньками всех цветов радуги.

Глухая стена во мне не выдержала и рухнула. Новорожденные побеги эмоций разрастались внутри, заполняя пустоту. Они плелись и распускались удивительными цветами чувств, которые я училась испытывать заново. Их было слишком много для меня одной, душа волновалась от них штормовым морем, а кровь бурлила юными соками, коих раньше я не ощущала в себе. Хотелось объять весь мир и поделиться с ним этой упоительной эйфорией, любовью ко всему живому. Прошлое больше не причиняло боли, даже если я о нем думала, словно более не касалось меня. И в этот момент, охвативший меня целиком, я чувствовала себя счастливой.

— Как здесь красиво, — не в силах держать свой восторг внутри, протянула я, продолжая глазеть по сторонам, чтобы запечатлеть в памяти полную и яркую картину этого места.

Влажное дыхание воздуха ощущалось на коже совершенно иначе, будто прикосновение самого нежного шелка, оно вызывало приятные содрогания, проникающие внутрь теплом и приятным возбуждением. Запахи раскрывались совершенно иначе, во всем своем разнообразии и уникальности нот. Хотелось пить новую жизнь взахлеб, не проронив ни капли мимо, не потратив ни одного мгновения, подаренного мне временем, впустую.

— Мы будем рады разделить с тобой свой дом, — улыбнулась Наэратт, идущая чуть впереди.

Мы спустились по массивной извилистой ветви, которая не уступила бы по толщине мосту, перекинутому через реку. Прошли через небольшой сад, растущий прямо на небольшом островке из двух толстых одеревенелых лиан, сплетенных между собой. И начали подниматься по лестнице, закручивающейся вокруг такого широкого ствола дерева, что его невозможно было бы обхватить и толпой.

— Если бы я могла остаться, я была бы самым счастливым человеком, — выдохнула я, ощущая себя счастливой и свободной. Впервые с тех пор, как стала пленницей Ардскола.

Мы оказались в плетеной галерее, образующей кольца вокруг ствола дерева, которое и оказалось лазаретом. Всю галерею занимали довольно необычные лежаки, вырезанные из белого минерала, какой я видела в Зале Многоликих. Между ними спадали тонкие пологи из полупрозрачной ткани.

Заметив мой заинтересованно-вопросительный взгляд, ведьма начала объяснять:

— Это лунный камень. Он накапливает лунную магию, которая помогает нам исцеляться. Но так как в истинном воплощении мы парим в бессознательном состоянии, так более удобно для нас.

Наэратт указала чуть дальше, где за занавеской покоилась девушка. Ее тело было полупрозрачным, как речная вода, и парило в воздухе, в нескольких сантиметрах над лежаком, оплетенное серебристыми нитями, словно паутиной. Тонкие потоки света текли внутри него, как кровь по сосудам. Чуть дальше за пологами парили еще несколько ведьм.

Наэратт повела меня прямо внутрь дерева, где располагалась круг­лая комната со стульчиками, столиком, деревянной кушеткой и множеством всевозможных склянок с разноцветными жидкостями, трав и камней. Вопрос возник сразу, как только передо мной распахнулась дверь. Наэратт объяснила, что дерево называется асиндрин и пояснила, что от природы оно полое внутри, так оно берет из потоков земли магию и накапливает. Поэтому воздух здесь был свежим и душистым, будто насыщенным ароматическими маслами. Все соки текут по со­судам внутри толстых стенок, а кора настолько прочная, что повредить ее невозможно. Отжившую кору, сбрасываемую асиндрином, Лунные Ведьмы используют для создания щитов, так как придать форму им можно лишь той магией, что ее породила.

Ведьма усадила меня на стульчик, а сама крутилась вокруг и что-то высматривала. Спустя несколько минут она протянула мне стакан из лунного камня с какой-то сильно пахнущей травами жидкостью и только после этого села напротив меня и внимательно всмотрелась.

— Эмоциональная глухота сохраняется?

— Уже нет, лишь совсем чуть-чуть, — ответила я, прислушиваясь к своему внутреннему миру.

— Хорошо. Головные боли? Слабость? Тошнота?

— Ничего такого нет, — чуть помолчав, ответила я и решилась на вопрос. — Скажите, а обострившийся слух — это нормально? Я слышу биение вашего сердца.

Наэратт почти по-матерински улыбнулась — так всегда улыбалась Крина, когда я задавала ей какой-то вопрос касательно ее или нашей семьи.

— Это абсолютно нормально для жриц, — отозвалась ведьма, проделывая странные манипуляции. Она совсем легонько касалась пальцами точек на моем теле или водила рукой вокруг моей головы. Когда я хотела задать еще один вопрос, в круглую комнатку влетело четыре юные наннатри. Их возраст был понятен не по внешности, ибо выглядели они лишь слегка моложе Наэратт, а по горящим глазам, в которых плескалась неудержимая, прекрасная юность, а чувство самоконтроля сформировалось не до конца. Они были одеты в легкие приталенные туники с глубоким зашнурованным вырезом на груди. Их веселый смех и звенящие голоса ворвались в спокойную размеренную тишину, сотканную между мной и Наэратт словно из невесомой ткани.

— Наставница! Мы узнали, что у вас есть пациент! Можно мы попрактикуемся? — заговорила одна из наннатри с двумя длинными белыми косами на голове.

От взгляда Наэратт, которым она наградила своих учениц, даже мне захотелось забраться под стол, а ведьмочки и вовсе затихли, сбившись в кучку.

— Это наша гостья, а не пациент. Лунная Жрица, посланница Светлоликой, — ледяной тон наннатри заставил учениц поежиться и потупить глаза. — Кто вам позволил так врываться ко мне? Давно не получали наказаний?

Ведьмочки бросали исподлобья испуганные взгляды то на меня, то на наставницу и переминались с ноги на ногу, сжимая подолы своих туник.

— Чего стоите? Вас вообще манерам не учили? — Наэратт не повышала тон, но при этом так виртуозно оперировала своими интонациями, что отчасти напоминала певицу, голосом творящую чудеса.

— Простите, ишшали! Мы рады приветствовать вас в Доме Лунных Ведьм, — ведьмочки почти одновременно поклонились и, извинившись, поспешили раствориться в ночи.

— Прошу прощения за их поведение. Издержки молодости и недостаток воспитания, — голос Наэратт мгновенно оттаял, когда она снова обратилась ко мне.

— Не стоит их ругать. Они ведь не старше меня самой, — мне не хотелось снова быть причиной чьих-то проблем.

— Поверьте, им только дай послабление, и они перевернут этот лес с ног на голову, — отмахнулась Наэратт, поднимаясь на ноги. — Что же, вы здоровы. Я провожу вас в Дом Луны, и кайя’юна все вам объяснит и ответит на ваши вопросы.

Ведьма повела меня на самую вершину дерева, затем по навесному мосту в сторону большой тени, огромным монстром дремавшей среди леса. С каждым шагом «монстр» приобретал новые черты и наконец, когда мы приблизились, превратился во дворец. Он походил на огромную многоуровневую и многокомнатную беседку, сплетенную из цветущих ветвей деревьев. Не было привычных стен и дверей, лишь пологи из тонкой струящейся ткани отгораживали покои. Спутанные на первый взгляд, словно клубок змей, купола дворца вблизи обретали упорядоченность в направлении и плетении ветвей. Щедро усыпанные белыми цветами, они походили на искусно составленный букет.

Вспомнились рассказы Анабэль про быт Лунных Ведьм. Для совершения ритуала зачатия они покидали свой дом и уходили в особое священное место, называемое Иш-Нави, поэтому и стены были не нужны.

К главному входу с двух сторон поднимались толстые лианы. Широкая арка вела в просторный холл. Здесь не было ничего особенного — лишь стулья вдоль стен, сделанные из корней, статуя богини Луны в центре и несколько ведущих отсюда выходов.

Кайя’юна Лунных Ведьм ждала нас в просторной комнате, восседая за круглым столом из красивого прозрачного минерала, напоминающего горный хрусталь. Он ловил проникающий в комнату свет луны и искрился в нем. Вдоль края тянулась вязь рун, а в центре раскинули свои побеги неизвестные мне письмена. Вокруг стояли стулья из того же материала, три из которых были уже заняты Элиарой, Лесан и Альвах.

— С девочкой все хорошо. Она полностью здорова, — отчиталась Наэратт и заняла одно из мест за столом.

— Присаживайся, ишшали, — пригласила кайя’юна и изящным жестом окинула весь стол: мол, садись куда пожелаешь.

Я заняла ближайший ко мне стул, чтобы видеть всех ведьм, и взглянула на Элиару.

— Вы расскажете мне, кто я такая? И чем мне это грозит?

— С чего бы начать… — задумчиво пробормотала ведьма и воззрилась на меня прямым взглядом, который и в этот раз было непросто выдержать, поэтому я старалась смотреть ей на переносицу.

— Ты — иш’тари, Лунная Жрица, — начала наконец она. — Твои предки погибли около тысячи лет назад. Они несли голос и благословение богини. Единственные истинные обладательницы лунной магии, которой делились с нами со всеми. Наши советницы, лекари и наставницы. Изначально они жили обособленно — в землях Жемчужних Озер, там располагался Храм Двенадцати Лун. Дети Ночи приходили к ним за советами, за помощью. А затем и сами жрицы вышли за пределы своих земель и распространились по всему миру, неся слово Многоликой. Они берегли Детей Ночи от войн и междоусобных конфликтов. Таков был завет Иш’тары.

— Простите… почему некоторые называют ее Мунарин, а другие Иш’тарой? — осторожно вклинилась я.

— Мунарин, Иш’тара, Моар — у нее много ликов и много имен. Каждый народ называет ее по-своему, поэтому ее величают чаще всего Многоликой. Изначальное ее имя — Иш’тара, так ее называли только ее жрицы. Людям было сложно понять и почувствовать столь великий смысл, вложенный в ее имя. Оно происходит из иш’шатрит — языка Лунных Жриц, — пояснила кайя’юна.

— Что же случилось? — вопрос выскользнул сам собой. Большую часть того, что рассказала Элиара, я уже знала.

— Аш’катари окончательно завладела гордыня, — в ответе Элиар сквозило нескрываемое презрение.

Слова кайя’юны больно впились в грудь. Это было странное чувство, теперь оно ощущалось совершенно по-новому, как впервые в жизни полученный ожог. Сцепив пальцы, чтобы унять холодную дрожь, природу которой не могла понять, я внимала каждому слову. Что-то происходило со мной, будто душа переворачивалась в теле, но откуда произрастало это чувство, я пока не знала.

— Они стали бояться, что жрицы слишком сильны, что возымели большую власть и влияние над ночным миром. По сути, они правили нами всеми посредством своих наставлений. Аш’катари обвинили их в заговоре с савран’аш против них и начали уничтожать. Кому-то из кровопийц не посчастливилось испить их крови и стать одержимыми ею. Им требовалась кровь иш’тари снова и снова, иначе они сходили с ума и впадали в безумие. Многие стали акшарами. Жрицы пытались защищаться, но обет не позволял им убивать Детей Ночи. Они пытались бежать, прятаться, понимая: попроси они помощи у других народов Ночи, начнется настоящая бойня. Но она все равно началась за выживших жриц, когда аш’катари поняли, что утратили часть своих сил с их уходом. Они были беспощадны в своей одержимости вернуть жриц. Из-за кровопийц все Дети Ночи лишились благословения Многоликой. Мы больше не можем видеть солнечный свет, иначе ослепнем. Аш’катари он приносит боль и смертелен при длительном воздействии. Савран’аш более не способны обращаться при свете солнца. Из-за перераспределения сил пострадали многие. Из жриц выжили лишь единицы. Они скрылись. И никто из их потомков не появлялся уже тысячу лет. Поэтому, когда мы почувствовали тебя, даже не поверили, что такое вообще возможно. Но, увидев собственными глазами последствия Перерождения, убедились, что ты точно их потомок.

Рассказ Элиары переворачивал все внутри, комкал и бросал мои новорожденные чувства, вгоняя меня в смятение. Одно дело — строить догадки о своем происхождении, и совсем другое — услышать их подтверждение от того, кто знает наверняка. Смешанность ощущений заставляла плутать в лабиринтах собственной души в попытках нащупать верную дорогу. Это все равно что в ночи блуждать по болотам, следуя за обманчивыми огнями, уводящими все глубже в трясину.

То, что оберегал меня именно аш’катари, казалось иронией судьбы.

Взгляд невольно опустился на левое запястье, где под рукавом туники покоилось реари. Видели ли его ведьмы, которые перевязывали и переодевали меня, или нет? Интуиция подсказывала, что не стоит распускать об этом язык. Идрис сказал, что мою мать убил аш’катари, но не упоминал, что его предки убивали моих. До сих пор я не понимала его мотивов, но власть и сила точно не волновали его. Время, проведенное рядом с Идрисом, показало мне, что единственное, о чем он беспокоится и чем дорожит, — его семья, та, которую он сам для себя выбрал.

Без него я почувствовала себя одинокой и уязвимой перед всем миром. Страх подобно пауку выбрался на охоту и, перебирая мерзкими лапками, закопошился внутри, оплетал сердце липкой паутиной. Узнай кто-то, помимо ведьм, о моем существовании — и на меня начнется охота, как на редкое животное. О том, что меня ждет, когда меня поймают, вовсе не хотелось думать. Идрис очень рисковал все это время, пока я была с ним, и я ощутила чувство вины, до этого неизведанное, сильное, терпкое, вяжущее сердце.

Вспомнился Тамаш. Мне стало дурно. Боль, что он причинил, и слова, что сказал, более не трогали меня, но теперь он знал, кто я такая. На кого бы он ни работал, он будет преследовать меня с особым рвением, которое присуще лишь Зарриатту.

— Но если никто из жриц не появлялся столько веков, почему у меня вдруг начали пробуждаться силы? — стараясь отмахнуться от тревожных мыслей, спросила я. Нужно понять, что делать дальше. Самым логичным решением было вернуться к Идрису, но если за моим похищением изначально стоит Джесабэль, то идти в Талль-Шерр нельзя. Да и к Тамашу в руки я могу угодить раньше, чем доберусь до Ардскола или смогу связаться с Рангвальдами. Но Идриса нужно предупредить о том, кого он все это время считал другом.

Я подумала, что могла бы остаться здесь, но подвергать наннатри опасности ради собственного спасения не хотела. Так же как Идриса и его семью. Но если со мной что-то случится, он неминуемо пострадает. А в одиночку мне не скрыться.

— Никто не знал о том, как они обретают силу. Они даже записей не вели, передавая все из уст в уста, — пожала плечами Элиара.

— Так значит, то, что было там, в лесу, это Перерождение? И я ­теперь жрица?

— Я не чувствую в тебе полной силы. Скорее всего, ты еще не до конца пробудилась, — ответила Элиара.

Я снова погрузилась в раздумья, вспомнив предупреждение женщины с портрета и Цереи Арианвен. Меня нашли у Лунного Источника в ночь Новой Луны. После этого я перестала слышать таинственный шепот, но начала слышать чей-то голос. В ночь Молодой Луны мне явились призраки Лунных Жриц и сама Мунарин. Возможно, Великая Луна — заключительный этап.

Предсказание смерти начинало все больше обретать силу. Если судить по нему, то дважды я уже встретилась с ней. Есть ли надежда, что и Великую Луну я все же переживу? Смогу ли я вообще избежать третьего этапа Перерождения? Ни силы жриц, ни их судьба мне не нужны. Я не жаждала власти над Детьми Ночи или мести за погибший род, который никогда не знала. Сбежать от всего и прожить спокойную жизнь — все, чего хотелось.

— Пути назад больше нет? Я не смогу стать обычной? — спросила я, хотя уже заранее знала ответ.

— Ты никогда не была обычной, — возразила вдруг Наэратт. — Ты рождена жрицей. И после пробуждения сил у тебя лишь один путь — принять их и исполнить волю богини.

— Я не знаю ни какова ее воля, ни как ее исполнить. Я совершенно одна. Моих предков убили, когда их было много. Они владели силой, которой я не обладаю. Это какой-то абсурд. Почему я вообще должна это делать? Я ничего не знаю о себе. Мне не у кого учиться. Это верная смерть, — внутренний протест вспыхнул, как сухая листва от одной искры. Я едва ли могла себя сдерживать, чтобы не накричать на ведьм, хотя и понимала, что они ни в чем ни виноваты. Правда, которую я так желала, теперь душила сильнее и безжалостнее, чем грубые руки Тамаша.

— Если ты пробудилась, значит, Многоликая так решила. Она надеется на тебя, — отозвалась Лесан, молчавшая все это время. — В тебе кровь твоих предков. Они проливали ее, отдавали жизни, чтобы их потомки выжили. Неужели ты предашь их? Неужели они погибли зря?

— К тому же ты не одна, дитя. Мы будем рядом, — добавила Элиара мягким тоном, словно успокаивала плачущего ребенка.

— Мы все надеемся на тебя. Долгие века мы молились о возвращении иш’тари и ждали, что Многоликая смилостивится над нами. И вот ты здесь. Ты даже не представляешь, как мы счастливы, что ты пробудилась, — мягко произнесла Наэратт.

Наннатри смотрели на меня как на спасительницу, но это лишь усиливало страх. Как я смогу оправдать их ожидания, ничего не зная и не умея? Высшие силы лишили меня свободы выбора, украли мою жизнь, чтобы слепить из нее то, что захочется им, и даже не поведали о своей воле. Ранее я уже пыталась избежать начертанного и поняла — была только одна дорога, охваченная огнем, в котором я сгорю, если попытаюсь свернуть.

— Судя по вашим словам, обо мне узнают рано или поздно. За мной начнут охоту, и вы пострадаете. Я даже не знаю, что должна делать и как правильно поступить. Я не понимаю… И если вы нашли меня, то и аш’катари найдут? — отложив эти размышления на потом, спросила я.

Элиара расхохоталась, как будто я ей рассказала одну из наших местных бредовых легенд.

— Вампиры, — кайя’юна выплюнула это слово с таким презрением, словно отплевывалась от отравы. Складывалось ощущение, что она принципиально не называла их аш’катари. — Они не видят дальше своего носа. Вообще не пойму, для чего Светлоликая их создала, но не мне рассуждать о божественном замысле. Мы едины с природой, мы оберегаем ее, она одаряет за это. Мы чувствуем все стихийные потоки, магические течения. Когда происходит что-то серьезное, природа реагирует на это, и мы это чувствуем. Мы живем слишком долго и помним, как природа восхваляла приход в мир очередной жрицы. Луна и вода первыми меняют течение, наливаются силой и говорят об этом. Тот, кто умеет их слушать, понимает, о чем они пытаются сказать. Так мы тебя почувствовали и нашли. Аш’катари не способны на все это.

— Не нужно пытаться ответить на все вопросы сразу. Для начала отдохни и приведи мысли в порядок. А затем решай, как поступать дальше, — посоветовала Наэратт все с той же заботой, с какой ранее осматривала меня.

— Тебе не стоит переживать, ишшали. Здесь безопасно. Мы примем все необходимые меры, чтобы никто ничего не узнал, — заявила Альвах. Ведьма создавала впечатление неприятной особы, но убеждать она умела. Отчего-то верилось каждому ее слову. То ли причиной тому был ее суровый вид, то ли очень сильный дар убеждения.

— Кто такой Мозэк? — спросила я прямо, смотря на кайя’юну. Я не хотела сознаваться в том, что подслушивала чужие разговоры, поэтому, когда ведьмы едва заметно переглянулись друг с дружкой, убедительно соврала, что слышала это имя во сне.

— Это просто легенда. Его называли Первым Сыном Мрака. Он пришел в Мир Ночи одним из первых. Считалось, что он был любимым творением богини Тьмы Тенебрис. Он нес только разрушения, кровь и смерть во имя своей покровительницы. Но мир, залитый кровью, не мог процветать. На крови растут лишь смерть, гниль и падаль. Магия крови, которую он принес в мир, была отвратительна, противоестественна, она отравляла саму жизнь, поэтому его всеми силами пытались остановить. В древних текстах говорится, что это далось непомерной ценой. Но… это просто легенда. Страшная сказка на ночь, — словно пытаясь смягчить горькую пилюлю, почти сахарным голосом завершила свой небольшой рассказ Элиара.

Ее сердце билось ровно, но я все равно не поверила ей. Если он просто легенда, почему ведьмы так нервничали, когда говорили о нем в первый раз? Рассказ Элиара напоминал мои сны о Кровавом Боге. Означало ли это, что у него есть имя? Мозэк? Идрис тоже пытался убедить меня в том, что это всего лишь легенда, но то, о чем шептались ведьмы, опровергало это. Они явно боялись.

— Скоро рассвет. Тебе нужно отдохнуть. Слишком много информации за одну ночь, не так ли? — улыбнулась кайя’юна, деликатно давая понять, что разговор окончен. Особо уставшей или сонной я себя не чувствовала, поэтому попросила у ведьм разрешения прогуляться и осмотреться. Элиара возражать не стала, только попросила быть очень осторожной и не покидать границы владений наннатри. Меня снова передали Наэратт, которая в свою очередь поручила заботу обо мне одной из девушек, разительно отличавшихся от Лунных Ведьм. Она пояснила, что это деванна — древесная нэйсиэль, чей народ проживает на этих землях под покровительством наннатри.

Легенды, которые я читала в Книге Ночи, оживали, представая передо мной: сначала аш’катари и савран’аш, теперь наннатри и нэйсиэль. Я словно попала в мир сказок, который изумлял меня и дарил светлые чувства взамен ужаса, который пришлось пережить.

Нэйсиэль были высокими и стройными, с разными оттенками кожи. Деванны имели светло-зеленую или светло-коричневую кожу. Нэйсиэль воды назывались аметрины и имели светло-голубую кожу. Эрады — горные нэйсиэль, отличались серо-голубыми оттенками, а альны — нэйсиэль воздуха — имели белую кожу с оттенками лазурного. Тела всех представителей народа леса были покрыты замысловатой вязью узоров. Волосы их также имели самые разные оттенки — зеленые, голубые, фиолетовые, но встречались и обыденные черные, золотистые и рыжие. Глаза их оказались столь же причудливыми, как и у Лунных Ведьм — разноцветная радужка, испещренная завитушками, словно крылья бабочки, и зрачки, как у кошки. Веки тоже покрывали узоры, ветвясь по вискам, скулам или щекам.

Моя проводница поклонилась мне и представилась как Диара, а затем повела меня в самый низ — на землю. Она пояснила, что нэйсиэль живут здесь в мире и согласии под покровительством кайя’юны Элиары. Они оберегают природу, правят стихийные потоки, лечат землю и растения, следят за чистотой и влажностью воздуха, здоровьем животных.

Внизу озорно шумели водопады и ручьи, в небольших озерцах, куда стекалась вода, плескались аметрины. На светло-голубой коже радужными искрами сияла чешуя. Белые волосы струились, точно ниспадающий с обрыва водопад. Нэйсиэль воды имели наросты на голенях, выполняющие роль плавников, и перепонки между пальцами.

А чуть дальше, где начиналась твердая земля, бродили диковинные звери, каких я даже на страницах книг не видела! Существа, похожие на волков, только с зеленой шестью и растущими на ней цветами. Мохнатые рыси с длинной «бородой», струящейся по воздуху, и острыми рогами. Олени с мордами и гривами львов. Белые антилопы с ветвис­тыми рогами и растущими на них зелеными листьями. Большие дикие коты всех цветов радуги в прыжке летали по воздуху, маневрируя пушистыми двойными хвостами, и белоснежные лисы, чью шерсть покрывали загадочные рисунки. Крылатые змеи и существа, напоминающие мифических грифонов.

Мимо нас даже прошел черный мохнатый медведь с шипами, растущими вдоль позвоночника и венчающими достаточно длинный хвост. Встретилось несколько улыбчивых деваннов-мужчин, которые отличались зеленым цветом кожи с наростами тонкой коры и растительностью в виде тонких листьев или хвои.

Охватившую меня идиллию разрушило внезапно донесшиеся издалека карканье и звуки сорвавшейся с веток птичьей стаи.

— Что там? — полюбопытствовала я.

Диара задумчиво взглянула сначала вдаль, затем на меня, словно бы решая, отвечать или нет.

— Нарги. Который день бродят вдоль границ, лесной народ пугают, — вздохнула деванна, все-таки решив сказать.

— Нарги? — машинально переспросила я. Обитатели Ардскола часто их поминали в ругательствах, но только никогда не объясняли, кто это такие и как они выглядят.

Нэйсиэль посмотрела на меня и миролюбиво улыбнулась. Это было снисходительное отношение к несмышленому ребенку, который внезапно потянулся к знаниям, слишком сложным для его возраста. И все же Диара ответила.

— Это темные твари, древние создания тьмы, которыми движет лишь одно желание — убивать. И, как любому темному созданию, жрицы им особенно нравятся. Они для них вроде деликатеса.

Нэйсиэль рассказала об этом таким будничным тоном, словно рассуждала о погоде или брачном периоде у кошек.

— Тебе не стоит переживать. Сюда они не прорвутся.

Минуло несколько дней моего пребывания в Каэль-Норх. Наэратт заявила, что я полностью здорова, и теперь я была почти предоставлена самой себе. Луна заметно пополнела, и, будто повинуясь ей, внутри зрела неясная тревога. Как следует выспавшись за день, я гуляла по владениям Лунных Ведьм, дожидаясь Элиары. Кайя’юнна была занята все время, и я не могла поговорить с ней о своей просьбе.

Может быть, эта была злая игра моего воображения — казалось, что реари болезненно зудит. Днем после прогулки я долго не могла заснуть. Мысли кружились в голове, постоянно возвращаясь в Талль-­Шерр. На свежую голову картина виделась яснее, как и все несостыковки между ее отдельными частями. Слова Тамаша отдавали фальшью, но тогда из-за боли и эмоций я этого не осознавала так отчетливо, как сейчас. Он знал, что на мне реари, и все равно начал пытать. Знал, что в случае моей смерти это отразится на Идрисе. Сам факт того, что каринн не считал его другом, казался абсурдом. Но ему все это время удавалось скрывать принадлежность к Зарриатту, а у этих ребят нет друзей — есть лишь те, кто платит им за убийства. Как же Идрис не распознал в нем врага?

«Это — знак моего наивысшего доверия. Почему ты постоянно сомневаешься во мне?»

Реари мерцала в свете луны чистым серебром. Кровь Идриса слетела с нее подобно шелухе вместе с маскировкой ак’кари. Сжав пальцы вокруг инсигнии, я подумала об Идрисе и Анабэль, об Идвале. В порядке ли они? Будут ли искать меня? Казалось, что все чувства, испытанные ранее, были не нужны. Но теперь пропало все, что связывало меня с другими людьми. Любые взаимоотношения формируются непросто, это всегда длительный процесс, и все эмоции, испытанные при этом, важны; они будто детали единого механизма, который перестает быть полноценным, стоит утратить хотя бы одну. Даже с новыми ощущениями, более сильными и яркими, я чувствовала себя потерянной. Старалась по-новому осознавать себя, но это было так же сложно, как найти грань реальности в коридорах Ардскола.

Меня не покидало подозрение, что Тамаш работал на аш’катари, который убил мою семью и по какой-то причине следил за Идрисом. Если он подозревал во мне жрицу, то он и стоял за нападением на Ардскол. В памяти невольно всплыл образ главы Дома Взывающих к Тлену, от пронзительного взгляда которого по телу бежали мурашки.

Мне нужно найти способ связаться с Идрисом, рассказать ему обо всем, предупредить о Тамаше. Они должны быть осторожны. Наннатри мне в этом точно не помощники, они ненавидят аш’катари. Сбегать от них после всего, что они для меня сделали, было бы глупо и очень опасно, если поблизости бродят нарги, а может, кто и пострашнее.

— Почему одна в потемках бродишь? — выскочившая из ниоткуда Диара перепугала меня до ледяного оцепенения. Заметив мой испуг, Нэйсиэль извинилась и повела меня дальше знакомить с лесом и бытом его обитателей, пресекая дальнейшие попытки поразмыслить над моим положением.

Теперь, даже не глядя, я ощущала присутствие других существ поблизости — не только по их сердцебиению, но и по теплу, что они излучали. Каждое растение, каждое дерево воспринималось иначе — я чувствовала жизнь, что течет в них, слышала нечто похожее на разум, непонятный и недоступный мне.

Я познакомилась с аметринами поближе. Они мне рассказали много интересного о тесной связи луны и воды. Иш’тара и Дамайн, бог Воды, — близнецы, их силы и творения тесно переплетены между собой. По этой причине лунные фазы влияют на токи воды, приливы и отливы, движение соков в растениях, плодородие земли.

Я видела, как маленькие ведьмы возрастом около десяти лет, если оценивать с точки зрения человеческого взгляда, учатся летать — с невысокого трамплинчика, расположенного аккурат над водяным прудом. Как мне пояснила Диара, Лунные Ведьмы могут летать, но только в лучах лунного света.

Были ведьмочки, которые что-то увлеченно мастерили, и те, которые практиковались в управлении магией. Волшебство Лунных Ведьм было красивым, оно несло свет и созидание. С его помощью наннатри управляли и водой, заставляя ее танцевать в воздухе.

— А это самые суровые личности во всех южных владениях, — оповестила меня Диара и показала на группу ведьм, нескольких из них я видела у Наэратт. Это были ее ученицы в полном составе.

— Это будущие целители.

— И что в них сурового? — не поняла я.

— А то, что эти не оставят в покое, пока не вылечат. А учитывая, что они только учатся и получается у них все не с первого раза… — дальнейшее деванна оставила для моей фантазии. — Они еще очень любят изучать представителей малоизученных рас. Изучают до тех пор, пока бедняга не удосужится-таки сбежать. Очень любопытные и чересчур ответственные.

— Разве чрезмерная ответственность — это плохо? — неуверенно поинтересовалась я у Диары.

— А это ты у туманника спроси, который у нас в единственном экземпляре у пруда жил. Бедняка еле убежал от них, это при том, что он способен туманом становиться. Теперь забился где-то, до сих пор найти не можем.

Наконец Элиара освободилась и спустилась ко мне сама, чтобы пройтись со мной по своим владениям. Сначала она спрашивала, нравится ли мне здесь, потом поинтересовалась, кого я встретила за день, и рассказала, кто еще здесь обитает.

— Так о чем ты хотела со мной поговорить? — когда мы исчерпали все отвлеченные темы, поинтересовалась Элиара.

— Я очень ценю все, что вы для меня сделали… но… не подумайте, мне здесь нравится, и я не хотела бы уходить. Но я боюсь навлечь на вас неприятности. К тому же мне очень нужно убедиться, что с моей тетей все хорошо, и предупредить друзей об опасности. Наемник Зарриатта сказал мне много вещей, и мне нужно убедиться… Я знаю, что границы кишат наргами…

Элиара выслушала мою сбивчивую речь, но лицо ее никак не изменилось. На нем вообще не было никаких эмоций.

Я ждала с отчаянием приговоренного к смерти. Несколько следующих мгновений и вовсе смазались, сплелись в нечто непонятное и диковинное. Впереди что-то засияло подобно маленькому солнцу, проснувшемуся в лесной глуши. Оно слепило, будто защищая, как сторожевой пес, бросившийся с лаем на вошедшего и внезапно опознавший в нем своего. Сияние стало мягким, а затем и вовсе почти исчезло, открывая взору хрупкий тонкий силуэт. Совсем юная девушка, словно воплощение самого света, стояла у поверхности лесного озера. Золото и бронза гармонично переплетались в длинных струящихся кудрях волос. Почти обнаженное прекрасное тело, идеальный овал лица, большие раскосые глаза и изогнутый разлет золотистых бровей. Она казалась маленькой красивой куколкой.

От удивительной девушки исходили волны тепла и любви, они приятно ласкали и обнимали за оголенные плечи.

— Кто это такая? — забыв про все на свете, выдохнула я, без всякого стеснения разглядывая, казалось, саму богиню.

— Это Сиеталь. Первое творение Дарнаоса. Королева Наосим.

Даже зная о существовании Детей Ночи, услышать про Детей Зари было восхитительно. Легенды и впрямь оживали у меня на глазах, и я, ощущая себя частью чего-то большего, впервые воспринимала это единение с восторгом.

— Да. Она правит Миром Зари и его существами. Она прибыла, чтобы обсудить некоторые дела, — ответила кайя’юна на мой незаданный вопрос. Элиара взяла чуть левее, где над кустами золотистой брусники порхали бабочки, издавая своими невесомыми фосфоресцирующими крыльями едва уловимую тонкую мелодию.

— Я не против твоей авантюры, но придется подождать, Селения. Наши границы кишат наргами, и, если мы сейчас покинем за­щищенные владения, они нападут. Сами нарги не так опасны, но, когда они объединены волей акшар, ничего хорошего ждать не приходится.

— Я все понимаю, правда, — я закусила губу, чувствуя, как внутри неконтролируемым огнем бьется тревога, которую не могу унять. — Нельзя по чьей-то прихоти послать кого-то на смерть. Я просто боюсь, что будет поздно…

— Я подумаю, что можно сделать, — с искренней интонацией заверила меня кайя’юна.

Мы шли узкой тропинкой через густую чащу, слушая голоса леса и не торопясь их прерывать. Наши шаги утопали в мягкой траве, а мысли плыли в невесомости.

— Что-то гнетет тебя, — вдруг заговорила Элиара, — тебе досталось тяжелое бремя. Наверняка мои советницы давили на тебя тем, как они говорили.

— Я просто не хочу всего этого, — тихо призналась я, понимая, как жалко это звучит.

— Ты растеряна, напугана. Ты не воспитывалась как жрица с рождения и не готова к этому. Но не стоит сразу противиться своей истинной сущности. Как бы печально это ни звучало, но ты никогда не будешь прежней, ты росла как человек, но никогда им не была. Сопротивляясь, ты сделаешь хуже только себе. Нельзя стать кем-то другим, очень сильно возжелав этого. Прими судьбу не ради других, но ради себя самой. Так ты сможешь защитить близких тебе людей.

Вроде бы простые слова владычицы Лунных Ведьм стали стрелой, которая нашла мое сердце. Они заставили его дрогнуть, заиграли на глухих струнах души, снова пробуждая их к жизни, рождая совсем другую музыку — чище, выше и сильнее. Идрис тоже говорил мне похожие слова, но тогда их трудно было принять.

Совсем тонкая, едва ощутимая ниточка потянулась от моей души вглубь минувших времен, где погибали мои прародительницы. По коже побежала холодная дрожь. Ощущение, что я являюсь частью чего-то большего, теплым цветком распустилось внутри. И одновременно с ним до сердца дотянулась костлявая рука скорби, больно стиснув его. Я не знала их, не знала свою настоящую семью, свою мать, но они все же являлись частью меня, пусть и сложно признавать это. По сравнению с ними я была обычной трусихой, которая всегда пыталась выбрать легкий путь. Но если раньше меня это устраивало, то теперь вызывало стыд. Череда случайностей привела меня сюда, чтобы я осознала нечто важное.

Мы снова шли в молчании. Элиара, видимо, дала мне возможность подумать над ее словами и разобраться в себе. Лес перед нами расступился, открывая взору уходящий вверх каскад каменных и деревянных полукруглых чаш, вытесанных и отшлифованных водой за долгие столетия. Водопадами она срывалась в небольшое озеро.

Под упругими струями прямо над поверхностью воды покоился большой серебряный круг, в точности повторяющий злосчастный кулон с чердака тетушки.

— Что это такое? — завороженно наблюдая за игрой воды с лунными искрами, выдохнула я. В душе на миг отозвалось эхо как будто бы давно позабытого голоса.

— Это Лунные Врата. Их очень давно использовали жрицы, — пояснила Элиара.

— А можно посмотреть поближе?

Элиара кивнула, но не успела я и шагу сделать в направлении объекта своего интереса, как откуда-то сверху к нам спустилась белокурая наннатри и как положено поприветствовала.

— Суари, у нас гость… если его можно так назвать, — сообщила она с каким-то оттенком недовольства.

— Кто? — коротко спросила Элиара.

— Вампир, — ответила посланница и мельком взглянула на меня. — Сказал, что за девушкой.

Лицо Элиары вытянулось от изумления, а губы превратились в тонкую струну. Черная копна длинных волос всколыхнулась вверх и тут же снова опала на спину.

— Кто он такой? И как смеет заявляться в наши владения? Да еще и требовать что-то. Почему он еще не мертв? — Голос кайя’юны вибрировал от раздражения, а крылья носа яростно раздувались.

— Простите, суари, но он сказал, что не уйдет без девушки. Она — невеста его брата. И если мы продолжим удерживать ее, он воспользуется кровным правом и нападет, — спокойно пояснила ведьма, видимо, стоявшая в дозоре этой ночью. На ярость своей владычицы она никак не отреагировала.

Сердце в моей груди встрепенулось от волнения и страха. На балу одна из гостей упоминала второго брата Идриса и Анабэль, но они никогда о нем не говорили. Несколько раз я уже попалась, как наивная дурочка, на одну и ту же уловку — с Тамашем и Тиабалем, и больше не собираюсь этого делать.

От одной мысли, что за мной явился кто-то из них, я похолодела до самых кончиков пальцев, которыми до онемения вцепилась в края своей туники.

— Что за ересь? — прошипела Элиара и посмотрела на меня то ли в раздумье, то ли в ожидании объяснений.

— Проводи его в Тихую Беседку, — повелела кайя’юна и, снова окинув меня тяжелым взглядом, мановением руки подозвала к себе. Перехватив меня поперек талии, она оттолкнулась от земли и воспарила так легко, словно лоскут шелка, летящий по ветру. Упоительная невесомость пьянила меня, как крепкий алкоголь, дыхание перехватывало от восторга. Но полет так же внезапно закончился, как и начался, и мне не удалось скрыть своего разочарования по этому поводу. Мы снова оказались высоко над землей в большой плетеной беседке, куда сквозь резную крышу заглядывала ночь. Тонкая лунная вуаль лоскутами свисала с веток и ложилась на плетеный пол невесомым прозрачным перламутром.

Стоило мне переступить порог беседки, как уши сдавила абсолютная тишина, проглотившая все звуки. Странная вязкость воздуха внутри пугала. Мне стало неуютно от мысли, что я не смогу услышать даже собственный голос, но, когда Элиара внезапно заговорила, этот вопрос был исчерпан, зато внезапно возник новый.

— Как ты умудрилась связаться с кровопийцами? — наннатри подошла ближе и, взяв меня за левую руку, подняла рукав туники. Глаза ее удивленно расширились, а острые ногти больно впились в кожу. Веки сомкнулись, а голова поднялась лицом к небу.

— Невозможно! Как такое может быть, Светлоликая? — прошептала Элиара так, словно надеялась прямо сейчас получить ответ. Но богиня была безмолвна. Кайя’юна отпустила мою руку и посмотрела на меня полыхающим от гнева взглядом.

— Как ты вообще попала к Рангвальдам? — горячо выдохнула ведьма. — Ужаснее их никого не придумаешь. Моя бедная девочка, почему мы не смогли найти тебя раньше…

Вспыхнувшая в ее взгляде ярость пролилась на меня кипятком. Я понимала, что эти эмоции адресованы вовсе не мне, но все равно почувствовала себя виноватой.

— Почему? — осторожно спросила я, глядя на разгневанную владычицу Лунных Ведьм из-под ресниц.

— Почему? Жестокие, безнравственные, убежденные только в своей правоте, привыкшие получать все, что им хочется, любой ценой.

— Идрис не такой, — зачем-то выпалила я, уязвленная ее несправедливостью. Джесабэль действительно была ужасной, но ровнять весь род под одну гребенку было бы неправильно. Память снова услужливо подкинула слова Тамаша, но я отогнала их прочь.

— Ты даже не знаешь, какие они на самом деле, — злым шепотом ответила Элиара.

— Ну-ну, я бы попросил, — подал голос тот, кто пришел за мной.

— Суари, ишилькан Беларт Дейорис Лодриан Рангвальд, — ­представила вошедшего Лунная Ведьма и, слегка поклонившись, удалилась.

Аш’катари облокотился на один из плетеных каркасов беседки и, лишь мельком скользнув по мне взглядом, направил его Элиаре, вызвав презрительную усмешку.

— Надо же, изгнанник проклятого рода собственной персоной! Не думала, что ты еще жив, — ведьма то ли улыбнулась, то ли оскалилась, позволяя разглядеть тонкие, как у кошки, клыки.

Я замерла одной из неподвижных теней беседки, разглядывая прибывшего за мной аш’катари. Свет луны скользил по его рыже-каштановым гладким волосам, длинной челке, падающей на глаза, капал на черные ресницы и стекал по бледному лицу и шее, наполовину скрытой стоячим воротником черной куртки. Передо мной словно предстал мертвец. Из его лазурных глаз на меня посмотрела сама смерть. Ни у ­одного аш’катари, даже у расчетливого Идриса и жестокой Джесабэль, я не видела такого взгляда. Его губы тронуло некое подобие улыбки.

Он совершенно отличался от тех аш’катари, которых я видела на балу. Теперь вся знать казалась мне пышно разодетыми детьми по сравнению с богом смерти, который словно явился из другого мира, чужого и безжизненного.

— Еще не разучился удивлять, — протянул Беларт, продолжая сохранять дистанцию. — Очень гостеприимно оставить гостя на пороге под прицелом луков.

— Скажи спасибо, что не оставила тебя снаружи в компании ­наргов, — заявила кайя’юна, вскинув подбородок.

— Как будем договариваться? Мирно или кровопролитием?

— Кровопролитием? — владычица Лунных Ведьм расхохоталась, запрокинув голову к небу. — Ты не в том положении, чтобы мне угрожать. Ты здесь один.

— Убьешь меня — сюда заявится Идрис с Тенями Дома Смерти, а может, и не только с ними. И от вашего милого жилища останутся только пеньки да трупы, — бесцветным голосом пообещал Беларт.

— Пусть приходят. Заодно границы от наргов отчистят, — с предпринимательской ноткой согласилась Элиара.

— Перестань хорохориться, Эли. Ты же знаешь, что вам не выстоять. Девчонка действительно того стоит?

— Она стоит намного больше, — процедила кайя’юна, пропустив мимо ушей фамильярность Беларта относительно ее имени.

От слов про жертвы и кровопролитие я вздрогнула и, казалось бы, только сейчас сделала вдох. Ради единственной пробужденной жрицы Элиара пойдет на жертвы, но смогу ли я пойти на это? В этом лесу живет столько мирных существ, которые ни в чем не виноваты, и все они умрут по моей вине? Особенно когда этот риск вовсе не нужен. Если Беларт действительно брат Идриса, то все складывается как надо. Но мне хотелось понаблюдать за ним подольше, чтобы убедиться, что он именно тот, за кого себя выдает. Хотя Элиара ведь узнала его. Но на чьей он стороне, я не знала, как и то, что случилось между наследниками Рангвальдов.

— Почему? Потому что она жрица? Лакомый кусочек? — спросил Беларт с тонкой ноткой ехидства. Его глаза сузились, а губы растянулись в тонкую линию злорадной улыбки. — Думала, я не знаю?

Судя по лицу Элиары, именно так она и думала. Видимо, от этого и отталкивалась ее стратегия, которую ведьма теперь торопливо пересматривала.

— Именно потому, что является жрицей, она не может принадлежать твоему брату, несмотря на реари. И ты сам это прекрасно знаешь, это запрещено!

— Знаешь, что интересно, Эли? — издевательски поинтересовался Беларт и решительно направился в нашу сторону. Элиара не сдвинулась с места, даже не шевельнулась, но она была готова к бою. В отличие от меня. Не сдвинулась с места я только потому, что оказалась в цепких объятиях ступора. Мне было сложно выдерживать взгляд мертвых холодных глаз Беларта, но я старалась. Я помнила уроки Анабэль перед балом: «…Нужно смотреть аш’катари в глаза, чтобы дать им понять, что не боишься их, ты не жертва, а равная им. В противном случае они тебя даже слушать не станут…»

Беларт шел медленно, показывая всем своим видом, что не замышляет ничего дурного и не собирается причинять вред ни мне, ни Элиаре. В его выверенных до миллиметра движениях проскальзывало что-то хищное и дикое. Он напоминал зверя, всегда готового к атаке.

Аш’катари взял мою руку с реари и поднял ее так, чтобы серебряный узор был одинаково виден нам троим.

— Если все так, как ты говоришь, и она не может никому принадлежать, почему же я вижу это? — уже абсолютно ледяным тоном продолжил аш’катари. Прикосновение его рук вызвало дрожь в теле, осыпавшуюся на кожу колючим инеем. Я чувствовала лютый потусторонний холод, он, повинуясь глазам Беларта, касался моего тела, будто это были чьи-то тонкие костлявые пальцы. Не сдержавшись, я поежилась. Это его позабавило.

Пока он изучал мою реари и лицо Элиары, я внимательно изучила его вблизи. В нем действительно были общие черты Рангвальдов — форма лица и скулы, как у Идриса, разрез глаз, как у Анабэль, и их цвет, как у деда — Аэрона, а еще что-то хищное, животное в выражении и взгляде от Джесабэль. Он, несомненно, был их близким родственником. Я доверяла Идрису, но могла ли доверять ему? Откуда мне знать, что именно Идрис прислал Беларта, а не Джесабэль? И почему он не явился сам?

Видимо, угадав ход моих мыслей, Беларт чуть наклонился ко мне и доверительно прошептал:

— У тебя нет выбора, дорогая. На тебе знак принадлежности моего брата. Ты — его невеста, значит, принадлежишь ему.

— Ему, а не тебе. И вижу я здесь тебя, а не его. С чего мне тебе доверять? — с несвойственной мне холодностью отозвалась я, пытаясь сыграть с Белартом в игру. Он мог сказать то, что выдаст его ложь или подтвердит правду. — Может, ты в сговоре с Тамашем или Джесабэль?

Во взгляде Беларта проскользнуло что-то неуловимое и тут же скрылось в пустоте его глаз.

— Значит, ты была у Тамаша? — как-то отстраненно спросил он.

Я молча и слегка нервно кивнула.

— Он похитил меня и пытал, пытаясь узнать, кто я.

От моих слов пришла в движение стоявшая молча Лунная Ведьма. Подавшись вперед, она хищно зашипела на аш’катари, даже слегка напугав меня от неожиданности. Мне показалось, что сейчас она набросится на аш’катари и прокусит ему шею.

— После того, что я услышала, я тем более не позволю тебе забрать девочку. Вампиры в очередной раз себя запятнали и доказали, что они недостойны, — Элиара вклинилась между мной и Белартом, заставляя его отпустить мою руку и отступить назад.

— Не достойны чего? — холодно уточнил он.

— Прощения и благословения богини, — выплюнула Элиара. Если бы взглядом можно было сжечь заживо, Беларт бы уже дымился кучкой пепла на полу беседки.

— Не тебе об этом судить, ведьма, — в тон ей отозвался Рангвальд. — Позволишь ты или нет, мне плевать. Я в своем праве.

— Если бы судила я, вашего вида уже бы давно не существовало. По вашей вине Мир Ночи ослаб, по вашей вине ослабла наша богиня, — Элиара оскалилась. В глазах ее полыхало серебряное пламя, вспыхивая лазурными переливами. Зрачок кружился, точно бездна, затягивающая в свои глубины каждого, кто посмеет взглянуть в ее черноту.

— Откуда ты знаешь про богиню? — голос Беларта впервые вышел за пределы самоуверенности и ехидства и теперь звучал удивленно. Казалось, Элиара действительно выдала некую тайну, ранее ему недоступную.

— Потому что наннатри близки к природе, мы чувствуем ее потоки и изменения. И оттого мы близки к богине. Это вы тупы и высокомерны, подобно акшарам, мните себя венцом творения, но не замечаете ничего вокруг себя, — гнев этот долго копился в кайя’юне, это ощущалось так же отчетливо, как порыв ветра. Он настаивался и обжигал ее душу, а теперь хлынул наружу. Беларт ничего не ответил, он выглядел озадаченным и будто бы… напуганным. Я не знала наверняка, что он чувствовал, но маска уверенности сползла с его лица. Даже меня эта новость, наполненная застарелой болью Элиары, встревожила, Беларт же принадлежал к Миру Ночи с самого своего рождения.

Я наблюдала за ним, его поведением и выдержкой, все еще не понимая, можно ли ему доверять. Если я откажусь идти с ним, заявится ли он на самом деле сюда с армией аш’катари? Будут ли они тогда вести переговоры или просто всех убьют? Лунные Ведьмы переживали насчет моего пребывания здесь. Они боялись, что аш’катари узнают обо мне и придут. Значит, их страхи были не беспочвенными. Я боялась снова довериться кому-то по незнанию и ошибиться.

Но кем бы он ни оказался, я понимала, что не смогу жить с грузом вины, если он нападет или придет с подмогой. Моя жизнь — кем бы я ни являлась — всего лишь одна, и она не стоит сотен и тысяч жизней живущих здесь созданий.

Как бы ни кичилась Элиара, я знала, что они не смогут противостоять аш’катари; возможно, Беларт не лжет, и в этом даже нет необходимости. А если из-за меня начнется война, как когда-то давно из-за моих предков? Мне не хотелось даже представлять изуродованные, окровавленные тела наннатри и нэйсиэль и ужас, лежащий на их лицах посмертной маской. Не хотелось видеть, как жизнь будет гаснуть в их глазах, которые не привыкли видеть боль и смерть. Не хочу, чтобы они умирали с моим именем на губах и с проклятьями в мой адрес.

Я посмотрела на Элиару и тихо попросила ее оставить нас наедине. Мне хотелось поговорить с Белартом без лишних ушей. Владычица ведьм посмотрела на меня как на сумасшедшую, но отчего-то спорить не стала и молча покинула беседку, сообщив, что будет рядом.

— Я пойду с тобой. Не хочу, чтобы кто-то пострадал, — мои слова в этой тягучей тишине звучали смертельным приговором самой себе, увязали в воздухе, растягиваясь на долгие секунды. Или мне просто так казалось от внутреннего ужаса, который сжимал в своих безжалостных пальцах мое сердце.

— Правильное решение, девочка, — оценил мой поступок Беларт. Мне даже показалось, что в его льдистых глазах на мгновение промелькнуло одобрение.

— И очень опрометчивое. Ты слишком подвластна эмоциям и доверчива, — тут же добавил аш’катари. Сердце мое будто встало на место. Он бы не говорил этих слов, если бы пришел как враг.

— Идрис плохо учил тебя. Запомни, что в этом мире никому нельзя доверять. Но чтобы ты была спокойна, он просил передать, что лунные часы все еще тикают, и времени остается все меньше. Тебя нужно доставить в Ардскол.

— Я знала, что он не мог предать меня, — облегчение оборвало струну напряжения, что стягивало меня подобно тугой веревке. Про лунные часы знали только мы вдвоем, и, как я убедилась, никто не мог видеть их. Идрис не замечал их до тех пор, пока я сама их не показала.

— Идрис не привык скидывать грязную работу на кого-то. Если бы он тебя предал, ты бы это услышала из его уст. И меня бы здесь не было, — безразличным тоном отозвался Беларт. — В любом случае моя задача вернуть тебя обратно. Рассуждать, что, зачем и почему, в мои планы не входит. Слишком много ненужной информации.

Характерные черты Рангвальдов узнаваемы даже в речах. Недалеко друг от друга ушли. Вот уж воистину: на яблоне не расти абрикосам. Если это только не экспериментальные сады Тамаша.

— Почему он послал тебя? Он никогда о тебе не упоминал.

Спросила — и сама поняла всю глупость сказанного. Идрис ­никогда ничего не удосуживался объяснять, не то что делиться историями о семейном прошлом. К тому же мы с ним не так близки, чтобы он рассказывал о всей своей родне. Джесабэль я узнала, лишь когда она сама изволила появиться на горизонте. Все, что я знала о Беларте, — это то, что услышала на балу, но сколько лекарства в яде змеи? Что там было правдой, а что ложью, мне неизвестно.

Лицо Беларта вновь закаменело, не пропуская наружу ни единой эмоции, но в его глазах на какое-то короткое мгновение мелькнула горечь. И снова пустота.

— Они все заперты в замке. Бабка поставила жесткий ультиматум, и теперь еще придется ее переиграть. Нужно поторапливаться.

— Еще один момент, — опомнилась я. — Не мог бы ты раздеться?

— Идрис упоминал, что ты скромна и невинна, — с наигранной задумчивостью произнес Беларт.

— Я хочу убедиться, что ты не из Зарриатта, прежде чем куда-то с тобой пойду, а не постфактум, как получилось с Тамашем.

Второй раз из-под холодной маски аш’катари проскользнуло ­неподдельное изумление. Он смотрел на меня с недоверием. Но вопрос, который он хотел задать, висел в воздухе почти осязаемой нитью.

— Я уверена в этом. Я видела его татуировку, — поймав эту самую нить так и не прозвучавшего вопроса, заверила я Беларта. Судя по его выражению лица, ему был очень интересен факт нахождения наемника Зарриатта рядом с его братом и сестрой. Мне же было интересно убедиться в собственной безопасности.

— Время идет, — решила поторопить я Беларта. — А ты вроде бы торопился.

— Дорогая, я аш’катари, моя душа принадлежит Многоликой.

— Откуда мне это знать? — настаивала я.

Меня окатило волной холодного бешенства со стороны ишилькана, но Беларт все же скинул куртку, под которой не было рубашки, только голый торс, совершенно лишенный татуировок.

— И остальное, — потребовала я и отскочила в сторону, чтобы он меня не придушил.

— У наемников Зарриатта татуировки только на груди, — процедил Беларт.

— Я уже ни в чем не уверена. Меня несколько раз пытались убить, — настаивала я.

Аш’катари молча разделся, медленно повернулся, демонстрируя все свои стороны. Сложен он был как бог. Даже белые и багровые шрамы ничего не портили. Я разглядывала его дольше, чем это было необходимо, но чувство стыда даже не напомнило о себе.

Убедившись, что я его осмотрела, Беларт принялся одеваться. Теперь можно вести беседу, не переживая, что я трачу зря время на очередного наемника, который мечтает оторвать мне голову. Правда, теперь Беларт наверняка тоже мечтал мне ее оторвать. Но ничего не поделаешь. Он сам говорил, что никому нельзя доверять.

— Довольна? Впечатлилась? — пробурчал Рангвальд.

Впечатлениям не было предела, но я решила оставить их при себе, чтобы лишний раз не тешить самолюбие Беларта. Теперь оставалось самое сложное — договориться с кайя’юной.

— Нет, — не дослушав меня, отрезала Элиара, когда вернулась. Доброжелательность слетела с ее лица, как плохо закрепленная маска. Глаза недовольно сузились, сгущая и без того непроглядную черноту.

— Ты никуда отсюда не уйдешь. Это слишком опасно. Да покарает меня сама Многоликая, но я не отдам тебя вампирам.

— Фу, Эли, почему ты продолжаешь обругивать нас примитивными человеческими названиями? — Беларт покривился.

— Потому что вы не заслужили называться аш’катари. Чистокровные! Ваши предки были аш’катари, и они заслужили называться так гордо. Вы же их жалкие тени, продолжающие почивать на лаврах их величия. Поэтому примитивным существам — примитивные названия, — припечатала Элиара, прожигая ишилькана взглядом. Заявление ведьмы нисколько его не разозлило, скорее повеселило.

— Мы всего лишь подчеркиваем свой статус, — парировал Беларт без особого желания вступать в словесные баталии. Элиара презрительно усмехнулась.

— Перед кем? Перед людьми, которых вы превращаете в своих рабов? Да, это очень в духе примитивных. Селения останется здесь.

— Вы окажетесь в опасности, если я останусь. Есть кое-кто очень опасный. Боюсь, его не остановят ваши силы, — вступила в разговор я. Как мне с ней договариваться при такой категоричности?

— Ишшали, даже не будь я уверена в наших силах, я бы все равно тебя не отпустила. Но я уверена. Слишком большой риск. Когда ты достигнешь пика, ты станешь фонтанирующим силой маяком для всех ночных существ и тварей тьмы. Многие из них, что близки с природой, уже сейчас чувствуют изменения и тянутся к тебе. Если ты попадешься тварям, которые хотят тебя сожрать, что будешь делать? Ими кишат наши границы. Один вампир не сможет тебя защитить.

— Дай нам сопровождение, — предложил Беларт таким тоном, словно просил одолжить ему пару монет до конца недели.

— Сопровождение? — издевательски протянула кайя’юна. — Я не собираюсь рисковать кем-то из своего народа. Как и Селенией. Она слишком ценна. Возможно, она последняя. Разве ты не понимаешь этого? Она должна спрятаться и сидеть тихо.

Прежде чем я вымолвила хоть слово, Беларт попросил Элиару отойти с ним на пару слов. Он что-то тихо шепнул ей. Несколько фраз, которые не удалось прочитать по губам, не то что услышать. Элиара взглянула на Беларта с изумлением. По ее лицу блуждали тени неразличимых эмоций. Было видно, что она пытается принять сложное решение.

— Как ты собираешься перемещаться отсюда? — вздохнув, уже обычным тоном спросила Элиара. На лице ведьмы читалось, с каким трудом она пересиливала себя, отдавая единственную Лунную Жрицу аш’катари, которых так сильно ненавидела. Наверняка ей это казалось верхом несправедливости, и я ее даже понимала.

— У меня есть семигранный замóк, — ответил Беларт. — До нужного места можно быстро добраться через лес. Оно недалеко отсюда. Если ты дашь мне несколько своих ведьм в сопровождение, чтобы Селения не пострадала, буду благодарен.

Его наглость поразила даже меня. Элиара с задумчивым видом прошлась по беседке. Посмотрела на меня, затем на Беларта.

— Ближайшее пересечение потоков не так уж близко, чтобы замку хватило энергии раздвинуть пространство и перенести двоих, — тихо проговорила ведьма, рассуждая вслух.

— Если преодолевать это расстояние по воздуху, то рукой подать, — возразил Беларт.

— Взамен я хочу услугу, — озвучила свое решение ведьма, видимо, просчитав для себя какую-то выгоду.

— Какую? — не выказывая особого интереса, задал вопрос Рангвальд.

— Ты поможешь мне, когда это будет необходимо, — потребовала Элиара, вызвав у Беларта короткую вспышку холодной ярости, которая в считаные секунды вновь растворилась под маской спокойствия.

— Хорошо.

— Дай клятву, — потребовала Элиара.

Зверь, лениво дремавший внутри Беларта, открыл глаза и оскалился. Черты лица аш’катари стали хищными, а движения быстрыми. И снова я узрела лик бога смерти, от которого потянуло могильным холодом.

Как же разительно он отличался от других аш’катари! В нем черной змеей свернулась тайна, которая вроде бы лежала на поверхности, но в то же время не позволяла так просто себя раскрыть, делая предупреж­дающий бросок при каждом приближении.

— Дать клятву ведьме? — прошипел Беларт, и от его голоса сама реальность прекратила свое течение, впуская в себя пустоту.

— Я так и думала, что вся твоя бравада — пустые слова, — усмехнулась Элиара, ничуть не смутившись его реакцией. Между ведьмой и аш’катари висело что-то жуткое и смертоносное. Казалось, там образовалась мертвая зона, в которую стоит только ступить — и в то же мгновение простишься с жизнью.

— Ладно, — сдался Беларт и расслабился. — Но ты тоже поклянешься.

— Разумеется, — не стала отказываться кайя’юна.

— Призываю Луну в свидетели и клянусь, что помогу тебе, когда это потребуется, — Беларт протянул ведьме свою руку ладонью вверх, а я во все глаза с интересом наблюдала за этим таинством.

— Призываю Луну в свидетели и клянусь, что помогу тебе сопроводить Селению до нужного тебе места, — Элиара положила свою ладонь на ладонь Беларта, и пролившийся на их кожу сквозь крышу лунный свет стал ярче и охватил их ладони, свиваясь в тонкие серебряные нити, которые скрутились на тыльной стороне ладони в витой символ.

Когда ритуал закончился, я увидела, что знак на руке Лунной Ведьмы половинчатый, а вторая его зеркальная часть находится на руке Беларта.

Элиара посмотрела на меня. В ее глазах читался протест, она не хотела меня отпускать, но нечто, сказанное Белартом, тревожило ее. Теперь и мне было интересно, что же это за тайна, которая смогла переубедить категоричную королеву ведьм.

Глава 13. Серые Пустоши

В душе мы всегда дети, которые счастливы лишь в своих воспоминаниях.

Время поджимало. Это странное ощущение нарастало постепенно после окончания переговоров. Оно сдавливало, как в тисках, и подгоняло вперед, становясь совершенно невыносимым, как агония при лихорадке. С каждой минутой сдерживать плескавшуюся внутри панику становилось все сложнее. Что-то внутри меня кричало, что нельзя здесь больше оставаться, хотя и не было никакой угрозы в этих местах, кроме наргов за границей владений наннатри.

Когда мы шли по узкой тропинке к границам защищенных владений, я едва не бежала. Беларт то и дело хватал меня за плечо, заставляя сбросить скорость.

— С тобой все в порядке? — поинтересовалась провожающая нас Элиара, когда в очередной раз меня остановила рука Беларта. Я замялась, не зная, стоит ли рассказывать о том, что со мной происходит. Но судя по обеспокоенному выражению лица кайя’юны, рассказать стоило. От моих слов наннатри и аш’катари обменялись зрительным диалогом, понятным только им, но обошлись без комментариев.

Кайя’юна дала в качестве сопровождения пять Лунных Ведьм. По расчетам Беларта и Элиары, их было достаточно для безопасного преодоления необходимого расстояния. План состоял в том, что две наннатри понесут нас с Белартом, остальные будут нас прикрывать и следить за обстановкой вокруг. В назначенном месте меня передадут аш’катари, и мы незамедлительно воспользуемся неким семигранным замком. Пункт назначения находился на опушке леса. Со скоростью Лунных Ведьм мы должны были преодолеть этот отрезок пути достаточно быстро, чтобы избежать внимания со стороны затаившегося врага.

— Суари, у границ шныряют нарги. Их стало еще больше, — доложила одна из дозорных ведьм, плавно спустившись откуда-то сверху. Видимо, там находились смотровые позиции. Элиара с тревогой взглянула на меня, задавая безмолвный вопрос. И я бы с радостью осталась, если бы не безотчетное, почти истеричное желание немедленно покинуть владения Лунных Ведьм.

Мы достигли двух витых колонн из лунного камня с капителями в виде распустившегося цветка. Упругое пространство между ними обхватило меня, как прочная паутина, не позволяя пройти, а нахлынувший холод был сродни объятиям зимнего пруда. Но ускользнувшее мгновение забрало эти мимолетные ощущения с собой, выпуская меня в прохладные, свежие сени многовекового леса.

Мой взгляд невольно скользнул чуть дальше и увидел их, наргов. Правда, те, что находились поблизости, были мертвы. Но даже в подобном состоянии эти твари не казались безобидными. Мощные, крупнее, чем у льва, черные гладкие тела с четырьмя мускулистыми конечностями и шестипалыми когтистыми ступнями. Вытянутые морды, огромные пасти с несколькими рядами острых длинных клыков. Вдоль позвоночника в два ряда росли темно-фиолетовые шипы. Раздвоенный хвост венчался двумя парами острых костяных шпор. На голове имелись длинные острые рога и костяные наросты, видимо, защищающие черепную коробку подобно шлему. Шесть пар глаз зияли бездонной тьмой.

Мертвые тела продолжали сочиться темно-фиолетовой жидкостью, заставляя желудок нервно сжиматься от подобного зрелища.

Элиара подарила Беларту многозначительный взгляд, поймав который аш’катари оскалился.

— А ты меня пугала компанией этих милых зверушек. Смотри, как мы поладили, — звук, изданный ишильканом, видимо, был насмешкой, хотя больше напоминал что-то звериное.

Элиара дала последние указания своим ведьмам и, повернувшись ко мне, взяла за плечи.

— Я не могу оспаривать твое решение. Вижу, что-то происходит с тобой. Будь осторожна и знай, что мы всегда будем тебе рады.

— Спасибо, суари. Я тоже всегда приду вам на помощь, — по­обещала я и почувствовала, как между мной и кайя’юной протянулось что-то тонкое и теплое, словно невидимая нить, связавшая нас неким обещанием.

В свежую тишину обступившего нас леса вдруг прорвался протяжный жуткий вой. Услышав его, Беларт задумчивым взглядом скользнул по мертвым телам наргов и чуть вышел вперед.

— Что ты собираешься делать? — плечи Элиары напряглись. Выражение ее лица говорило, что наннатри догадывалась о задуманном ишильканом и была категорически против.

— Обзавестись парой лишних глаз, — пояснил Беларт. Плавно и грациозно, словно дирижер, он поднял руки, но кайя’юна схватила его за плечо.

— Только не в моем лесу, — прошипела она, гневно сверкая глазами. Но Беларта эта иллюминация не впечатлила. Резким движением плеча он скинул руку ведьмы.

— Это даст нам преимущество. Мы хотя бы будем знать, где прячется наш враг и какова его численность. Не надо капризничать, Эли. Я делаю это и ради твоих ведьм тоже.

Молчаливый диалог между Элиарой и Белартом продлился несколько скоротечных секунд и завершился капитуляцией владычицы наннатри. Она отступила на несколько шагов назад, попав под невесомый поток лунного света, заструившегося по ее волосам.

Глаза аш’катари загорелись ледяной лазурью, которая волной побежала по рукам, заплетаясь между пальцами. Воздух пропитал потусторонний холод. В нем чувствовалось что-то чуждое этому миру, мертвое и зловещее.

Завороженно наблюдая за легкими движениями Беларта, за течением света по его рукам, я вспоминала скоротечный поток реки, такой же упорядоченный и в то же время неподвластный контролю.

Ближайшее тело убитого нарга зашевелилось, заставив меня вздрогнуть от неожиданности и отскочить за спину ишилькана. Мощные лапы напряглись и подняли всю груду мышц с земли. Глаза нарга и раны, нанесенные Белартом, испускали то же свечение, что исходило от аш’катари. На глазах они затягивались, запирая голубые эманации внутри. То же самое случилось с остальными трупами. Их сердца не бились, но я слышала шум, движение в их телах, подобный песне водяных потоков.

Сковывающее меня напряжение сменилось легким чувством эйфории. Впервые я увидела мощь магии, когда она вырвалась из меня в лесу. Но я была измучена и убита горем, чтобы оценить ее красоту, понять ее вкус и чувства, что она пробуждает внутри. Сила Беларта была мертвенно-холодной, она пугала и завораживала, будучи по-своему прекрасной.

— Нарги почуют подделку, — все еще недовольная его действиями, озвучила свое мнение Элиара.

— Да, — не стал отпираться Беларт. — Но я успею увидеть то, что мне надо, и, возможно, отвлечь их.

Кайя’юна передернула плечами, выказывая откровенное сомнение относительно его плана, но промолчала.

Беларт повернулся ко мне и, взяв мою руку, поднес ее к своему лицу. Запаниковав, я попыталась выдернуть ее, но запястье было зажато, словно в тисках.

— Что ты делаешь? — напряженно вопросила я. В нашу сторону дернулась Элиара, а за ней и остальные наннатри.

— Спокойно, дамы, спокойно, — холодный тон Беларта вовсе не располагал к спокойствию. Его глаза загадочно сверкали в лунном свете.

— Мне нужна приманка, чтобы отвлечь их. Кровь жрицы как нельзя лучше для этого подойдет, — пояснил ишилькан свои действия. — Я думал, это понятно.

— Вы с Идрисом точно родственники. Оба думаете, что, если вам что-то понятно, значит, об этом догадываются и другие, — пробурчала я и расслабила руку. Беларт достал из-за пояса небольшой нож с изогнутым лезвием. Лунный свет, скользнув по серебристому металлу, сразу заполнил углубления рун, ровной линией протянувшихся вдоль кромки острого края.

— Не смей, — угрожающе прошелестела Элиара, надвигаясь на аш’катари.

— Все нормально, — успокоила ее я. — Если так нужно.

Резкая боль ужалила палец и побежала тягучими каплями в раскрытую ладонь Беларта. Измазав ее кровью, он велел мне зажать палец и направился к наргам. Ко мне подошла Элиара и нежно дотронулась до ранки. Кожи коснулось серебристое мерцание, зализывая прокол.

— Спасибо, — поблагодарила я владычицу Лунных Ведьм. Она с каким-то отчаянием сжала мое плечо и отошла в сторону. И в этом ее жесте было больше чувств, чем она смогла бы передать словами.

Ожившие нарги медленно развернулись и исчезли в тенях, опутывающих стволы деревьев. Несколько секунд из темноты доносился треск веток под их ногами, а затем стих и он.

Прощание было коротким и в очередной раз прервалось воем. Вглядевшись в непроглядную темноту, обнявшую чащу леса, я почувствовала затаившееся там зло. Оно ждало и готовилось нанести удар.

Наннатри, которая подхватила меня и взмыла в ночное небо, звали Хелар. Она показалась мне довольно приятной особой, несмотря на ее откровенную неприязнь к Беларту, — его не любили все ведьмы. К нашему плану они тоже отнеслись довольно скептически. Меня Хелар критиковать не посмела, но некоторая недоговоренность ощущалась.

В ее руках я чувствовала себя листиком, подхваченным ласковыми потоками ветра. Родись я наннатри, жила бы себе спокойно, летая в потоках лунного света. Никому до меня не было бы дела. Но вместо этого на меня свалилась тяжелая судьба моих предков.

Следом за нами в воздух взмыла Исатис , сопровождающая Беларта, а за ними и боевая тройка ведьм. Краем уха я услышала, что девушки тянули жребий, кому достанется в «напарники» аш’катари, и незаметно улыбнулась брезгливому выражению лица Исатис, словно она несла ворох грязного тряпья. Хотя, наверное, она и ему бы обрадовалась больше, чем Беларту.

Летняя ночь была безоблачной, облегчая наше передвижение. Пронизанный светом луны воздух был свеж и прозрачен. Стоило посмотреть на усыпанный звездами ночной бархат небес, внутри просыпалось умиротворение.

— Плохо дело, — коснулся моего слуха голос Беларта.

— Что такое? — поинтересовалась Ренара, ведьма из боевой тройки.

— Сейчас сама все увидишь.

Стоило нам подняться чуть выше и пролететь дальше, как наши взгляды узрели то, что имел в виду Беларт.

Словно на ладони под нами расстелился лес, а под его покровом шевелилась тьма, двигаясь нам навстречу. Нет, это были нарги, множество наргов. И чем дальше мы летели, тем больше их становилось. Наннатри заговорили между собой на каком-то шипящем языке.

— Почему ты не сказал, что их так много? — после короткого совещания между ведьмами Хелар подлетела поближе к Исатис и Беларту. Он ответил ей раздраженным взглядом.

— Когда я шел к вам, их столько не было. Лес был чист. Лишь отдельные группы бродили вдоль границ.

— Они зачем-то стягивают силы. Нужно предупредить кайя’юну, — обеспокоенно произнесла Ренара.

— Не нужно. Вы им не интересны. Они за жрицей явились, — вклинился в рассуждения лунных ведьм Беларт. В подтверждение его слов нарги рассредоточились на несколько совершенно разных направлений, уводящих прочь от границ наннатри, видимо, следуя за марионетками аш’катари, несущими аромат моей крови.

— И все же, — стояла на своем Ренара. Она сжала руку в кулак и что-то зашептала, а когда раскрыла, на волю вырвался обычный на вид ночной мотылек, лишь слегка фосфоресцирующий в лунном свете. Порхание его крыльев всколыхнуло в памяти призрак серой бабочки, выманившей меня из Ардскола. Теперь я точно знала, кто прислал ее, но не ощутила ни лютой ненависти, ни боли. Лишь неприятный зуд в груди, но не более того.

— Удобный способ передачи сообщений, — истолковав мой взгляд по-своему, пояснила Митару, еще одна ведьма из боевой тройки. — Неприметная бабочка. В случае захвата или попытки извлечения информации просто рассеивается.

— Будьте осторожны. Что-то надвигается на нас, — снова подал голос Беларт.

Одна из ведьм резко повернула голову, посмотрела вперед, затем вниз и что-то прошипела остальным наннатри. В размеренное течение ночи штопором ввинтился дикий рев. Он полоснул по перепонкам, словно когтями прошелся по коже, оставляя саднящее ощущение.

Я почувствовала рывок Хелар в сторону и краем глаза заметила какое-то движение. Что-то пронеслось мимо нас и снова взревело. Мне показалось, что кожа трескается, как пересохшая бумага.

— Горголы ! — крикнула Митару. В ее руках уже сиял серебристый лук, тетива которого была тонкой яркой нитью света. Митару поднесла руку к тетиве, и сотканная из света стрела появилась сама собой. Доли секунды — и сверкающий луч поразил свою цель.

Падающее существо напоминало одну из гаргулий, которые украшали Ардскол. Только морда у него была более вытянута, на голове имелись две пары витых рогов и ряд клыков на спине вокруг распахнутой пасти. Внутри отвратительного огромного рта клубилось что-то темное, и, честно говоря, мне не хотелось выяснять, что это такое.

Воздух снова наполнился ревом жутких существ. Их было много, они кричали и пытались растерзать нас острыми когтями, с которых что-то капало. Чудища били крыльями, исполняя маневры, и клацали острыми зубами.

Откуда-то сбоку донесся вскрик одной из ведьм, вызывая внутри меня чувство дурноты и тревоги. Неужели кого-то задело?

Хелар извернулась, уходя от очередной атаки шипастого крыла твари, и я увидела, что остальные четыре наннатри все еще были в воздухе. Только на плече Исатис кровила роспись от когтей одной из горгол. Наннатри держала Беларта и не могла толком ответить своей обидчице. Судя по ее лицу, Исатис предпочла бы избавиться от ишилькана прямо сейчас и немедленно отомстить порождению тьмы. Но за нее это сделал Беларт. Вскинув обе руки, он словно поймал горголу в невидимую ловушку, и тело твари, уже мертвое, стремительно помчалось к земле.

Наннатри почти не мазали. Их стрелы летели точно в цель. И, кроме этого, воительницы метали в противника сотканные из света иглы, сходились в ближнем бою, умело орудуя черными клинками. Хелар даже умудрилась поймать магическим арканом горголу, которая едва не снесла мне голову, и лишь чудом ведьме удалось увернуться, но пришлось подставить свою спину.

Еще одна тварь возникла из ниоткуда, едва не выцарапав мне глаза. Но в нее врезалась другая горгола, отбросив в сторону. Следом за ней в воздухе возникла целая стая, сцепившаяся в жестоком бою с себе подобными. Глаза их горели потусторонним светом, давая понять, что это работа Беларта. Стоило одной из вражеских тварей погибнуть, как она тут же возвращалась в строй, подвластная воле аш’катари.

И несмотря на это, я понимала, что бой проигран. Горгол было слишком много. Ведьмы старались больше маневрировать и прорываться вперед, к точке назначения. Но крылатые твари заполонили небо. Уже было не разобрать в хаосе бьющихся кожистых крыльев и выпадов когтей, кто враг, а кто нет.

Крик одной из ведьм, внезапно вклинившийся в нестройную симфонию звуков, ледяными пальцами коснулся моей кожи. Сердце болезненно сжалось.

— Митару! — крикнула Ренара откуда-то сверху.

Я не могла видеть, что происходит, но догадывалась, что ничего хорошего. Внутри все застыло и натянулось струной, готовой в любой момент лопнуть. Напряжение скрутило все тело, а в груди закипала ярость вперемешку с истерикой.

Хелар отпустила одну руку и что-то зашептала. От ее ладоней отрывались бесформенные сгустки света и, ударяясь в горгол, словно бы разъедали их. Твари орали истошными воплями скрежетом металла по стеклу.

А потом я увидела его. Он сидел верхом на горголе — худой, в костяной маске, сквозь глазницы которой на меня смотрели два сплошных сгустка тьмы, пробуждая внутри скользкий ужас, который неприятно копошился в животе, словно плотоядный паразит. Из-под костяных доспехов проглядывала белая кожа с пепельным оттенком и проступающим сквозь нее черным рисунком сосудов.

— Отдай жрицу, ведьма, — прошелестел его голос из-под маски, и все внутри меня покрылось ледяной коркой.

— Только через мой труп, акшар, — отрезала Хелар и в подтверждение своих слов наградила жуткое существо несколькими сотканными из света дротами. Акшар увернулся от двух, но третий пронзил насквозь его грудь. Противник взвыл и отшатнулся. Он шипел и плевался проклятьями, но свет расползался по его телу, поглощая его, как огонь дерево.

— Быстрее, — где-то позади раздался голос Беларта. — Быстрее.

Тело акшара съехало со спины горголы и полетело вниз, но врагов все еще оставалось слишком много. Они кружили над нами, как стервятники над своей добычей.

Взглянув вниз, я не увидела земли — будто тьма текла по ней реками. Лишь фиолетовое сияние на спинах наргов доказывало, что это не так.

События мелькали перед глазами слишком быстро, чтобы разум мог ухватиться за них и осознать происходящее. Страх бился в крови, затмевая остальные чувства. Крылья хлестали вокруг хаотичным шумом, рев и клацанье клыков сливались в неразличимую какофонию, что царапала не только слух, но и с боем продиралась в мысли, отдаваясь в висках болезненным зудом. Мне было трудно на чем-то сосредоточиться, и я никак не могла помочь ведьмам.

— Тэлира! Нет!

Я услышала истошный вопль Митару. Хелар повернулась, позволив мне увидеть, как из распахнутой пасти на спине одной из горгол тянутся черные тонкие щупальца, прошивающие тело Тэлиры насквозь. Я видела, как широко распахиваются глаза воительницы, как она пытается освободиться от щупалец, как Ренара бросается ей на помощь.

И в то же мгновение все враги, окружавшие нас, внезапно замерли, дернулись и рухнули вниз. Увлекаемая горголой Тэлира все еще пыталась освободиться, но свет ее магического оружия стремительно угасал. Вместе с горголой она рухнула в гущу движущихся тел, извиваясь от боли. В горло ей вцепился один из наргов, подавляя пытавшийся вырваться из груди крик. По белой коже заструилась кровь, стекая на затоптанную множеством лап траву. Еще несколько наргов набросились на жертву, вырывая куски плоти из живота и рук. Брызги крови фонтаном разлетались в воздухе.

Я не могла отвести взгляд, не могла закрыть глаза, продолжая смотреть, как тело воительницы превращается в изуродованный кровавый кусок мяса. Жизнь еще теплилась в ее глазах, когда нарги пожирали ее тело. Впервые я увидела смерть в маске дикости и жестокости. Все внутри сжалось от ужаса и скорби, и боль, рожденная заново, рвалась наружу, чтобы гневом пролиться на врага. Покарать его. Разорвать на части. Так не должно быть. Никто не должен умирать из-за меня.

В чувство меня привел дикий вопль Ренары, которая так и не успела помочь подруге, но, надо отдать ей должное, в порыве ярости не бросилась мстить.

Нам пришлось спасаться, лететь как можно быстрее, а потом прятаться. Нас больше никто не преследовал, поэтому удалось найти безопасное место для укрытия. Беларт выглядел белым, как простыня, сверкающие лазурные глаза потускнели, а черты лица заострились. От него несло смертью, как от бродяги — миазмами улицы. По его словам, перекресток природных потоков был рядом.

Мы оседлали несколько веток, чтобы перевести дух и придумать, как действовать дальше. В небе мы были как на ладони — легкой мишенью. Никто и подумать не мог, покидая Дом Лунных Ведьм, что придется столкнуться с горголами.

Я видела, с какой неприязнью Исатис смотрит на Беларта, но обвинить его в чем-то она не решалась.

«Быстрее», — вспомнились его приговоры. Видимо, он готовил какое-то заклинание, которое требовало времени и сил, но не успел вовремя осуществить задуманное. Однако никто ему ничего не говорил. Как бы то ни было, он спас нас.

Мне не хотелось думать. Мыслей в голове было только две — одна, не стихая ни на минуту, продолжала твердить, что нужно уходить отсюда, вторая убеждала в том, что смерть Тэлиры — моя вина. Ведь именно я настояла на том, чтобы уйти из обители наннатри. Но чувство, которое гнало меня оттуда, не поддавалось никакому контролю. Я опаздывала, но не знала, куда именно.

Наннатри были убиты горем, хоть и старались не показывать этого. Их чувства прозрачным туманом висели в воздухе и передавались мне, заставляя скорбеть вместе с ними, а сердце — биться часто и болезненно.

— Простите, — наконец не выдержала я молчания, наполненного мрачными мыслями. Оно тянуло из меня все силы, какие еще оставались.

— Ишшали, в этом нет вашей вины. Вы исполняете волю богини, — отозвалась Хелар, отбросив за плечо тугую рыжую косу.

Конечно, они не посмеют винить меня вслух, но от этого становилось только хуже. Я даже не знала, в чем заключается эта воля, но все равно вела за собой других, вела на смерть.

— Почему только идете с ним? — резко высказалась Исатис, сверкнув острым взглядом в сторону Беларта.

— Иса, прекрати. Это приказ кайя’юны — или ты ставишь под сомнение ее решения? — подала голос Хелар. Лицо Исатис не тронула ни одна эмоция, и девушка отрицательно качнула головой.

Ренара сидела молча, не обращая внимания на разговор. Казалось, ничто в мире ее сейчас не волновало. Ее руки исцеляли раны Митару, которую как раз бросилась защищать Тэлира, но мыслями она была там, где погибла ее боевая подруга. Обе ведьмы были мрачнее тучи.

Дальше решили передвигаться осторожно, под прикрытием деревьев. Долго на одном месте задерживаться не стоило, чтобы меня не учуяли нарги. Столкнуться с этими тварями мне больше не хотелось. Перемещаться под кронами деревьев было сложнее и приходилось двигаться не так быстро — не везде проникал лунный свет.

— Какую-то часть сил мне удалось увести от ваших границ, — вдруг подал голос Беларт. Вид у него был болезненный, как у умирающего, стоящего у последней черты.

— Часть наргов последовала за кровью Селении.

— Хоть какие-то хорошие новости, — вздохнула Хелар.

Внизу что-то начало происходить, привлекая наше внимание. Твари завыли в унисон, и вой их впился в голову осколками битого стекла. От боли я едва сама не взвыла. Деревья в этой части леса по мере приближения к опушке становились более молодыми и низкими, что значительно усложняло нам задачу, но зато позволяло подглядывать за действиями врага.

— Что-то не так. Их здесь слишком много. И дальше не лучше, — объявила вернувшаяся из дозора Ренара. Она отлучилась, чтобы разведать обстановку, которая ее не обрадовала. — В направлении перекрестка потоков их тьма. Если пойдем туда, точно умрем. Они словно нас там караулят.

— Проклятье! Откуда они узнали? — выругался Беларт. Он посмотрел на меня проницательным взглядом, словно пытался прочитать ответ в моих глазах.

— Нужно идти к Излому, — после недолгого молчания решил Беларт.

— Ты спятил? Путешествовать через Излом смертельно опасно. Ты убьешь жрицу! — запротестовала Хелар.

— К тому же акшары сами путешествуют через Излом. Их там будет не меньше, — согласилась с предводительницей Ренара.

— Наоборот, они стягивают все силы к вашим границам и охраняют то место, где можно открыть пространственный переход. У Излома нас не будут ждать. И вероятность столкнуться с ними в Измирье крайне мала, — спокойно ответил на все выпады Беларт и посмотрел на меня. Будто за мной было последнее слово.

— Думаю, Беларт прав, — наконец выдохнула я. — Мы могли бы обойтись без Излома и перекрестка, но у нас нет времени преодолевать такое расстояние. Мы можем не успеть до рассвета найти укрытие. И оставаться на месте нам нельзя.

Я посмотрела на тяжелые металлические браслеты, которые надели на мои руки перед тем, как сопроводили нас с Белартом к границе защищенных территорий. Они блокировали ту часть силы, которая уже успела пробудиться, но ужасно оттягивали руки. Это были единственные артефакты, способные запечатать любую магию, которые нашлись у наннатри. Обычно их использовали для пленных.

— Ишшали, одумайтесь. Тот, кто входит в Излом, не возвращается оттуда никогда! — попыталась воззвать к моему благоразумию молчавшая до этого Исатис. Вот только взывать было не к чему. Будь я благоразумной, не покинула бы обитель Лунных Ведьм, не вышла бы с Тиабалем за пределы замка, не попалась бы на уловку Тамаша.

— Я знаю, как пройти, — пришел мне на помощь Беларт, вызвав у Исатис очередной приступ раздражения.

Пришлось изменить курс на северо-запад и молиться, чтобы Излом действительно не охранялся.

В этом направлении тварей становилось все меньше. У Излома нас явно не ждали. Когда лес закончился, мы затаились меж деревьев, осторожно прислушиваясь и выглядывая, чтобы оценить обстановку.

Ощущения, которые продолжали меня подгонять, стали настолько сильным и «громкими», что «перекрикивали» все остальные чувства, даже страх. Лишь чудом мне удалось сберечь несколько капель здравомыслия, и те потихонечку утекали в небытие.

— …Есть приказ, — долетел до моего слуха обрывок фразы, и я перестала дышать. — Первая фаза завершена. Они окружены, наша задача никого не выпускать из оцепления до прихода ашагха.

— Да, — мерзко усмехнулся второй голос. — Для него снести защиту ведьм — все равно что дверь открыть.

— Да. Но все ведьмы и так будут мертвы. Жрица сама их всех убьет. Я не понимаю, как это произойдет, но сомневаться в словах ашагха — то же, что играть со смертью, — ответил ему первый голос с нотками фанатичного обожания и благоговейного страха.

Дальнейший шелест разговора вместе с жуткими голосами потонул в каком-то шуме. Лишь спустя пару минут я поняла, что шумит кровь у меня в ушах. Сердце колотилось как ненормальное, совершенно не понимая, как воспринимать услышанное. Я поймала на себе подозрительные и удивленные взгляды наннатри, но мое недоумение было красноречивее всяких слов. Может быть, желание поскорее уйти как-то с этим связано?

Взглянув на лунные часы, я еще больше преисполнилась паникой. До полнолуния оставалось совсем мало времени. Фаза нарастающей луны уже наполнилась серебром.

Я подняла глаза к небу, пытаясь понять, бегу ли я сейчас от смерти или, наоборот, к ней в объятия?

— …Мозэк, да пребудет с ним Вечная Тьма! — снова донеслось жуткое шипение одного из голосов, пробудив дрожь. Я прислушалась, но, как назло, разговор затух, как костер, в который перестали подкидывать дрова.

Охранявших проход акшар в таких же костяных масках и доспехах было пятеро. Столько же наргов бродило чуть поодаль от своих хозяев. Я не видела никакого Излома и не понимала, куда нам дальше идти, но спрашивать никого ни о чем не стала — главное, чтобы Беларт знал, что дальше делать. Я осторожно подкралась к нему и едва слышно спросила:

— Они что, собираются напасть на ведьм? Мы должны что-нибудь сделать.

— Что? Ты видела, сколько их? — отмахнулся от меня Беларт.

— Но они все погибнут! Эти твари не знают, что меня там нет. Скоро они поймут, что моя кровь была лишь приманкой, — запротестовала я, представляя, сколько невинных жизней может унести эта ночь. Оглянувшись на Лунных Ведьм, я видела в их глазах страх за своих сестер. Они тоже хотели что-то сделать. Послать сообщение — это одно, но ведьмы не представляли, что задумал враг.

— Давай я просто сдамся им? Тогда никто не умрет, — озвучила я совершенно неожиданное даже для самой себя решение. Глаза Беларта сверкнули; схватив меня за воротник туники, он рывком притянул меня почти вплотную к себе. Могильный холод коснулся меня, проникая под кожу и пробуждая дрожь.

— Когда ты перестанешь быть наивной идиоткой? — прошипел Беларт. — Эти наннатри рисковали ради тебя, чтобы ты просто так сдалась? Идрис и Анабэль рискнули ради тебя, чтобы ты сдалась? Я трачу свои силы и время затем, чтобы ты сдалась?

Я в немом ужасе слушала Беларта, не смея даже сделать вдох.

— Лично мне плевать на тебя. Если бы ты сдохла, мир вздохнул бы с облегчением, не сомневайся. Идрис бы точно выдохнул, но, к сожалению, он не может. Ты — жрица, в тебе невероятная сила, которая может этот мир перевернуть с ног на голову. Если ты не научишься правильно расставлять приоритеты, то ты погубишь себя и всех остальных, кто рискует ради тебя. Если ты сдашься им, поверь — умрут все, кроме акшар и подобных им тварей. Кто бы за ними ни стоял, попадись ты ему в руки — и легко ты не умрешь. Но зато увидишь, как будет умирать этот мир. Хватит жить в каких-то воздушных замках. Вот она, реальность. Жестокая и кровавая. И в ней тебе нужно научиться жить, иначе ты утопишь этот мир в крови. Не только Идрис несет за тебя ответственность, но и ты за него.

Каждое слово Беларта врезалось не только в мое сознание, но и в душу. Он забивал их в меня, словно гвозди в дерево, — было больно, как будто от каждой фразы умирала какая-то часть меня, но взамен рождалось что-то новое.

Я молчала, продолжая смотреть Беларту в глаза, уже не сотрясаясь от ужаса. Поняв, что его речь возымела эффект, ишилькан отпустил меня и вернулся к изучению обстановки.

— Вампир прав, ишшали, — поморщившись от своих же слов, словно сама не веря в то, что говорит, отозвалась Исатис. — Элиара пожертвовала бы всеми нами, чтобы спасти вас. И сейчас, что бы ни случилось, главное, чтобы вы оказались подальше отсюда.

Я понимала, что они говорят мне правильные вещи, но не могла смириться с такими жертвами. Жрицы должны нести в этот мир созидание, а не оставлять за собой горы трупов. В голове созрела не совсем здравая идея, поэтому я осторожно тронула руку Беларта, чтобы ею поделиться.

— Давай снимем с меня защиту? Пусть поймут, что я здесь, что я сбежала. Тогда ведьмы не пострадают, а мы все равно уйдет через Излом.

Аш’катари сразу отвергать эту мысль не стал. Наннатри тоже притихли, не торопясь высказывать свое мнение.

— Тогда нашему сопровождению придется идти с нами. По-тихому они уже уйти не смогут. Мы сильно рискуем.

— В том, чтобы пойти с вами, проблем нет, хоть это и безумие, — высказалась Хелар.

Еще несколько минут на размышление — и решение было принято. Действовать следовало быстро, не дожидаясь прихода повелителя акшар, кем бы он ни был. Сняв с моих запястий металлические браслеты, наннатри, подхватив меня, поднялись в воздух, а Беларт растворился в окружающей темноте.

Нужно было действовать быстро, чтобы акшары почуяли меня и донесли эту новость до своих, но не успели сообразить, чего мы добиваемся.

Решено было воспользоваться эффектом неожиданности и напасть, чтобы убить двух зайцев — показать меня противнику и прорваться к Излому.

Напряжение превратило мое тело в каменную статую, даже шевельнуться лишний раз казалось невозможным. Осознание, что у нас всего один шанс осуществить задуманное, скользил по венам холодным острым лезвием: одно неверное движение — и смерти не избежать. Но разум оставался на удивление ясным.

Первыми атаковали Лунные Ведьмы с воздуха. Их сияющие стрелы рассекли ночь и впились в плоть врагов, но не нанесли смертельных ран. Наннатри преследовали цель привлечь их внимание, а не убить. Мы стремительно летели вперед — почти напролом, чтобы не терять времени. Началось хаотичное перемещение акшар и наргов по местности, и благодаря этому я наконец увидела Излом. Это было едва заметное искажение пространства, как подергивание прозрачной поверхности воды легкой рябью.

Откуда-то из темноты появилось еще несколько акшар с черными клинками. Нарги, что бродили поблизости, издали боевой клич. Противник кидался нам наперерез и всячески пытался нас остановить. На наше счастье, среди них не было горгол, а потому маневрировать и атаковать было намного проще. Наннатри сыпали стрелами и уворачивались от хлыстов, которыми двое акшар пытались достать их, и метательных ножей. Лезвия их были черными и не отражали свет.

Беларт появлялся и исчезал неожиданно. Его скорость едва улавливалась глазом, а порой и вовсе оставалась за пределами ви́дения. Он сбил с ног одного из акшар, нанес несколько поверхностных ран другому, затем исчез среди теней и появился уже близ Излома.

— Это жрица! Жрица здесь! — чьи-то слова повисли в воздухе, коснувшись слуха неприятным шершавым тембром.

Кольцо врагов смыкалось вокруг Излома, но слишком медленно. Акшары сражались яростно, они были быстры и умели правильно перераспределять силы. Но на нашей стороне был фактор неожиданности. Всю нашу маленькую операцию мы провернули довольно быстро, за считаные минуты. Беларт уже был у Излома и отбивался от наргов. Нужно было крепко схватиться друг за друга, иначе, по словам ишилькана, нас могло раскидать по всему Измирью.

В Излом мы буквально провалились клубком из тел. Лунные воительницы всей четверкой вместе со мной налетели на Беларта, хватая его за руки и шею. Нарга, от которого в этот момент отбивался аш’катари, внесло в Измирье вместе с нами.

Один из акшар что-то яростно крикнул нам вслед и метнул черный клинок. А дальше нас обступил Излом. Меня словно раздробили, а затем собрали и протиснули сквозь слишком узкое горлышко бутылки. Все внутренности перевернулись и заледенели. А потом нас куда-то выплюнуло. И если бы не пустой желудок, меня бы вывернуло наизнанку. Собственно, было такое ощущение, как будто это уже произошло. Тошнота была такой сильной, что я не могла думать ни о чем другом. Зато Беларт выглядел бодрым, как будто не через Излом прошел, а вышел на балкон подышать свежим воздухом.

На меня только сейчас лавиной сошел страх. Мы ведь могли умереть. Руки задрожали от осознания этой мысли, настолько материальной она казалось.

Откуда-то сбоку послышались жуткий вой умирающего нарга и отборная ругань Беларта. Из всего им сказанного я поняла только одно: «И зачем я во все это ввязался?»

Меня подняли на ноги, позволяя оглядеться по сторонам. Представшая глазам картина угнетала. Ноги утопали в сером песке, который бесконечной пустыней раскинулся, на сколько хватало глаз. Вокруг нас сгустился мрак, липким туманом бросаясь в глаза, заставляя постоянно моргать и щуриться.

Из песка торчали какие-то ломаные и сверкающие, будто зеркальные, палки. Больше вокруг ничего и никого не было.

Казалось, проблем со зрением не испытывает только Беларт. Он спокойно оглядывался по сторонам.

Время здесь тянулось густой смолой. Когда за моей спиной послышался шорох, мне показалось, что услышала я его только через долгие минуты. Обернувшись, я увидела Хелар, упавшую на песок. Она тяжело дышала. В ее спине торчал клинок, брошенный акшаром нам вслед. Я в один прыжок оказалась рядом с ведьмой, совершенно не представляя, как ей помочь. К счастью, остальные наннатри опомнились быстро и окружили свою предводительницу.

— Никуда не отходите друг от друга, — предупредил Беларт, доставая из крепления на поясе ритуальный нож. — Иначе неизвестно, где вы окажетесь.

— Как это? — спросила я, пока наннатри оказывали помощь Хелар. От меня толку было мало, а они точно знали, что делать.

— Пространство здесь искажено. Представь, что Измирье — это большой лист бумаги, скомканный в шарик. Мы стоим на одной из его граней, стоит сделать неосторожный шаг, и мы можем с нее скатиться на другой изгиб пространства.

Объяснение было понятным и убедительным, поэтому я старалась вообще не двигаться. С моим везением я рисковала первой куда-нибудь провалиться, даже стоя на одном месте.

— Что такое семигранный замок? — поинтересовалась я у аш’катари.

— Изобретение Каринниума. Замок из особого материала, который открывает пространство, как дверь, и позволяет переместиться с одного перекрестка энергетических токов земли на другой. Он входит в резонанс с природными потоками, берет их энергию и перекидывает нас по одному из путей, — пояснил Беларт с толикой энтузиазма, которая меня удивила. Аш’катари как будто чувствовал себя здесь куда лучше, чем в привычном мире. Я же, снова оглядевшись по сторонам, ощутила лишь накатившее уныние.

Ведьмы тем временем осторожно вытащили клинок, обработали и перевязали рану. Хелар медленно, слегка пошатываясь, встала. Она была бледна, но идти могла, однако Митару все равно ее придерживала, несмотря на собственную рану.

Беларт полоснул запястье кинжалом и позволил крови стечь на ладонь. Согнув пальцы чашей, ишилькан дождался, когда она наполнится, а затем закрыл глаза и что-то зашептал. Кровь засветилась и ручейками потекла по его руке, пробралась под одежду, заскользила по лицу прямо под закрытые веки, оставляя на коже кровавые следы, в которых угадывались зловещего вида символы. На лице Беларта не дрогнул ни один мускул, но я почувствовала, что ему больно от того, что знаки въедаются в кожу. Когда он открыл глаза, они были кроваво-красными, зловеще мерцая во мраке.

— Магия крови? — зашипела Исатис. — Запретная? Как это понимать?

— Как, по-твоему, еще можно ориентироваться в Измирье? — отозвался Беларт, закатывая левый рукав куртки. — Думаешь, почему только акшары могут перемещаться через Излом? Они используют магию крови и жертвы. А теперь, девочки, мне как раз нужна жертва. Кто желает? Только не становитесь в очередь все сразу.

Наннатри с удивительным единодушием оскалились и сгруппировались в боевой стойке.

— Как ты смеешь? — процедила Исатис.

Беларт на ее вопрос только усмехнулся. Выглядел он действительно жутко — кровавые угловатые узоры на лице и коже левой руки, красные глаза и заострившиеся холодные черты. Сейчас он чем-то напоминал акшара, только от него еще сильнее веяло смертью.

— Спокойно. Я не собираюсь никого убивать. Можно было бы обойтись и без чужой крови, но раз уж я не один, лучше бы перестраховаться.

— Что ты хочешь сделать? — спросила Хелар, морщась от отвращения.

— Создать для себя якорь, чтобы не переступить черту. Присоединяться к акшарам мне как-то не хочется. Они дикие и уродливые. Одеваются в кости. Мне не нравятся ни они, ни их доисторический стиль, — насмешливо пояснил Беларт. Он действительно чувствовал себя в своей тарелке. У него в этом жутком месте даже настроение улучшилось и проклюнулось своеобразное чувство юмора.

— А без этого никак? — Хелар видела, что никто из ее воительниц, как и она сама, не торопится стать донором для запретной магии. Беларт пожал плечами.

— Ладно. Справлюсь и без вас.

На его лице читалось недовольство, но настаивать на своем он не стал. Лишь дал ценные указания: всем взяться за руки и ступать строго за ним, а также не шуметь и не применять магию, чтобы не привлекать здешних обитателей. И мы пошли.

Сказать, что мне здесь не нравилось — не сказать ничего. Это место было ужасным. Оно высасывало, давило, пугало, пыталось запутать. Во мраке чудилось разное, но Беларт велел не смотреть по сторонам, только в спину друг другу. Если кто-то почувствует чужое прикосновение, услышит чей-то зов вдалеке или голос у своего уха — не реагировать, не дергаться, ни в коем случае не сходить с тропы.

Поначалу вообще ничего не происходило — однообразный пейзаж никак не менялся. Беларт периодически останавливался, смотрел по сторонам, затем на свою руку, порой сворачивал в сторону. Иногда мы несколько раз даже поворачивали назад и откровенно плутали, но аш’катари утверждал, что это не совсем так. Пространство вокруг не стоит на месте, оно постоянно изменяется, поэтому в Измирье не существует каких-то универсальных троп, которые можно запомнить или пометить. И оттого так сложно и опасно по нему перемещаться, даже если знаешь, как это делать.

Чем дольше мы шли, тем становилось страшнее — пейзаж по-прежнему не менялся, но во мраке начало мерещиться нечто по-настоящему страшное. Казалось, будто зеркальные «деревья» извиваются и издают какой-то скрежет, от которого перед глазами, словно вспышки молнии, разбегаются белые полосы.

Мне вдруг показалось, что я проваливаюсь в дыру, внезапно разверзшуюся под ногами. От неожиданности я вскрикнула и дернулась, сильнее вцепившись в локоть Беларта, следом за которым шла. Наннатри предлагали мне место между ними, но дотрагиваться до аш’катари и так никто из них не жаждал, а после применения им магии крови и подавно все морщились и открещивались от него, как от прокаженного. Поэтому это почетное место добровольно заняла я.

— Тише ты. Не дергайся и не сбивай меня, — отрезал Беларт.

Я зажмурилась, чтобы не видеть, как из разверзшейся дыры вылезают руки, чтобы утянуть меня в бездну. Сердце от такого зрелища зашлось как ненормальное. Я как могла пыталась успокоиться, но на смену жутким видениям пришли слуховые галлюцинации. Чей-то голос звал меня, сначала издалека, затем все ближе, пока из темноты не появилась фигура молодой девушки не старше меня. Она была очень на меня похожа — те же волнистые светлые волосы, голубые глаза, мои черты лица.

«Селения, доченька. Я так рада, что ты здесь. Ты пришла за мной? Ты пришла спасти меня, правда?» — прошептала девушка, и я невольно замерла. Дыхание перехватило.

Мама? Неужели это действительно она? Я попыталась податься вперед, но что-то мешало, не пускало меня к ней. Я закричала в отчаянии. Нужно было вырваться и помочь маме. Она ждала меня все это время здесь! Ее тонкие нежные руки тянулись ко мне в надежде, на прекрасном лице сияла радостная улыбка. Все, кроме нее, перестало существовать. Мысли и чувства вращались вокруг нее, подталкивая меня к ней навстречу.

От невозможности дотронуться до нее я снова закричала, попыталась протянуть ей руку, но не смогла.

— Селения! — резкая отрезвляющая боль вцепилась в щеки, наливаясь жаром. Вместо голубых глаз матери на меня смотрели кроваво-красные глаза Беларта.

— Я же сказал: не слушать голоса и не смотреть по сторонам! — рыкнул он, сверля меня взглядом, полным холодной ярости.

— Там была моя мама… она… — попыталась оправдаться я.

— Это всего лишь иллюзия, созданная Измирьем. Чем сильнее ты ему поддаешься, тем быстрее оно тебя выпьет. Сколько еще ты будешь мешать мне спасти тебя?

— Прости, — я невольно уставилась на испещренную знаками руку Беларта и только сейчас заметила, что в них есть какая-то едва уловимая закономерность. Разум окончательно прояснился, и теперь я отчетливо осознавала, как быстро и сильно я увязла в видениях. А главное — незаметно для самой себя.

— То, что у тебя на руке… это карта? —спросила я. Беларт молча кивнул, а затем отвернулся, пообещав, что если еще раз я что-нибудь выкину, он точно оставит меня здесь навсегда.

Казалось, мы шли целую вечность. Молчание было густым, как взбитые сливки, движения становились все более затруднительными, словно мы двигались в воде. Я старалась больше не смотреть по сторонам — только в спину Беларта, изучив его куртку до мельчайших подробностей. Если кто-то опять начинал говорить, я про себя пела про то, как мужик встретил болотницу, приняв ее за русалку. Эту песенку я как-то в детстве услышала от дяди. Она была насколько забавная, настолько и пошлая, но я уговорила его научить меня ей — разумеется, втайне от Крины, в противном случае мы оба схлопотали бы веником или мокрым полотенцем. Тетушка категорически не любила такого рода песенки. Но дядя в этом плане был куда проще и с радостью научил меня.

Чья-то фигура в белых одеждах вновь попыталась привлечь мое внимание, но я упорно смотрела в спину Беларту и напевала песенку, стараясь сосредоточиться только на ней. От пения меня отвлек знакомый голос: коснувшись моего слуха, он пробрался под кожу и рассыпался холодными осколками. Я увидела своего двойника. Подо мной вновь разверзлось черное озеро, и мое отражение в темных одеждах повторяло каждый мой шаг.

«Ты думала, что избавилась от меня? Но это не так. Я — часть тебя. От себя нельзя убежать даже с помощью реари».

Шепот слов пролился в мои мысли каплями яда, которые разъедали сознание, позволяя жить только одной-единственной фразе: «Все повторяется снова!» Я зажмурилась, сильнее сжала куртку Беларта, которой больше не чувствовала между пальцами, и попыталась прогнать проклятый голос из головы. Но ни он, ни отражение моего двойника не исчезли, словно это место сняло все барьеры, позволив затаившейся тьме вновь открыть глаза и встрепенуться.

— Тебя нет! — крикнула я в пространство, и оно отозвалось мне угасающим эхом и едким смехом.

«Я — это ты».

Шепот въедался в каждую мысль, которая возникала у меня в ­голове.

«Ты пробудила Кровавого Бога, помнишь? Ты принесла в жертву целую деревню. И ты боишься признаться в этом».

Я пыталась сопротивляться этим словам. Я ведь не могла находиться сразу в двух местах! Я не обладала необходимыми знаниями. Но все аргументы, которые я пыталась противопоставить своей темной половине, таяли в ее смехе. Она уже говорила, что все знания находятся в моей крови. Но если я — Лунная Жрица, я не могу быть тьмой.

«Еще как можешь. Ты отравлена ею, но никто об этом не знает. Даже Многоликая».

Мой близнец расхохотался, разрывая мою голову на части. Мне хотелось вцепиться в собственные виски и причинить себе боль, чтобы хоть как-то заглушить проклятый голос. Лишь слабая мысль, подобная отблеску света в темноте, напомнила мне, что нельзя отпускать руку Беларта. Но не было никакой руки, не было никого вокруг меня, только темное отражение в зеркале озера.

Я замотала головой, пытаясь выбраться из этого места, — оно в моей голове. Нужно вернуться в реальность. Я слишком глубоко увязла в своих страхах.

«Ты отравила кровь Рангвальдов, пробудила в Идрисе Кровавого Бога. Бедный мальчишка и сам об этом не подозревает. Ты зальешь мир кровью».

Передо мной появился Идрис. На его плечи был накинут плащ, сотканный из тьмы. Взгляд янтарных глаз болезненно прорастал вглубь души ядовитой лозой, шипами пронизывая чувства с таким же остервенением, с каким дети ковыряются палкой в земле в поисках сказочных сокровищ.

Под глазами Идриса клубились черные тени, расползающиеся по щекам зловещим рисунком. Губы искривлены в жуткой усмешке. Его рука метнулась в воздух и схватила меня за горло. Выражение лица вдруг исказила злоба.

— Ты отравила меня. Ты подарила меня Кровавому Богу. Я выпотрошу тебя и сделаю из тебя куклу, которую повешу на всеобщее обозрение. Чтобы все смотрели на последнюю иш’тари и винили во всем тебя. Все будут знать, что это ты начала все это. Ты станешь причиной конца того мира, который знаешь.

Под ногами Идриса по воде стала расползаться кровь. Стоило ­только моргнуть — и обычно черная поверхность озера стала ­багровой.

Я хрипела, пытаясь вырваться, но хватка Идриса была железной. Все это было ненастоящим, нужно было выбраться из этой чудовищной иллюзии!

Пытаясь убедить себя в том, что происходящее — лишь влияние Измирья, я зажмурилась и подумала о Беларте и ведьмах, которые, рискуя ради меня жизнями, даже решились пойти в Излом. Если я не приду в себя и вновь позволю тьме завладеть своей душой, они пострадают так же, как до этого пострадали обитатели Ардскола. Посмотрев на руку, где даже сквозь ткань сияла реари, я потянулась к ней и ощутила знакомое приятное тепло. Оно обняло меня и разлилось по телу, заполняя мысли, заглушая противный голос, который еще пытался цепляться за меня.

Перед глазами возникло лицо Беларта, под пальцами вновь ощущалась его рука, а позади слышался обеспокоенный шепот наннатри.

— Селения? — подал голос Беларт, видимо, уже не в первый раз.

— Извини, — снова произнесла я, пытаясь отдышаться. Только сейчас я почувствовала, как колотится сердце и нервно обрывается дыхание. Меня трясло. Слова о Кровавом Боге многократным эхом отзывались в мыслях. Что, если это не Измирье? Вдруг здесь влияние реари слабее, чем в земном мире? Машинально провела пальцами свободной руки по шее, все еще ощущая хватку Идриса. Другой рукой я только сильнее вцепилась в Беларта, намереваясь не отпускать его до тех пор, пока мы не покинем это место.

Прислушавшись к себе, я попыталась почувствовать ту темноту, которая заполняла меня в Ардсколе, но не ощущала ничего, кроме самой себя, напуганной и напряженной до предела.

Беларт вглядывался в мое лицо несколько долгих секунд, пребывая в напряженном молчании. Кровавая радужка его глаз зловеще сверкала. В зрачке ничего не отражалось.

— Это место влияет на тебя куда сильнее, чем на нас всех, — пробормотал наконец ишилькан.

— Я даже не понимаю, как проваливаюсь куда-то, — стыдливо призналась я, сознавая себя единственным слабым звеном в нашей группе.

— В этом нет твоей вины, — вдруг произнес Беларт без прежней враждебности. Выпрямившись, он вновь развернулся и повел нас вперед.

— Говори с кем-то из нас постоянно, — велел ишилькан.

— Я сильно тебя отвлеку, если спрошу, кто тут обитает? — тут же заговорила я, почувствовав облегчение. Еще хотя бы минута молчания в этом месте — и я начну сходить с ума.

— Здесь нет живых, — отозвался Беларт, — это изнанка Нэй-Шаин — мира живых, другая сторона реальности, пересекающаяся гранями с Тенью, поэтому тут можно встретить только Пустых. Это бестелесные сущности, которые голодны до чего-нибудь живого — иными словами, паразиты.

— Они могут выбраться в мир живых?

— Только если прицепятся к кому-то. Сами они не смогут совершить переход — не хватит сил, да и чтобы удержаться в мире живых, нужен якорь. Через Излом или в более тонких частях завесы они могут нашептывать людям всякое, искушать их, чтобы выбраться в мир.

— Какой кошмар! — выдохнула я. Объяснения Беларта вытянули из памяти события в Ардсколе. Могла ли я помыслить тогда, что окажусь в месте, в существование которого даже не верила до сего дня?

«Судьба — это череда случайностей, и лишь время превращает их в закономерность».

Эти слова намертво впечатались в память, и каждый раз они лишь доказывали истину вложенного в них смысла.

— Еще здесь, по легенде, находятся Огненные Разломы, которыми правит сама Доах. Знаешь, кто это такая? — продолжал Беларт.

— Владычица дархаров? — не совсем уверенно предположила я.

— Да. И ворханов тоже, и наргов. Раньше ее звали Хейгге-Атмари. Она правит всем Измирьем, а еще это обитель Кровавого Бога.

Дурнота подкатила к горлу, и страх стал осязаемым и холодным, шершавым пледом обернувшись вокруг плеч. И без того вязкий, воздух, казалось, стал еще плотнее, мне будто перестало его хватать. Дыхание сбилось. Одна мысль о том, что мы находимся в мире, где правит Кровавый Бог и Хейгге-Атмари, о которой я читала в Книге Ночи, пролила ужас в мое и без того беспокойное сердце.

— Они в самом деле существуют? — шепотом спросила я, будто бы этот вопрос мог явить их перед нами.

— Не могу тебе ответить. Лично я их никогда не встречал, — удивительно, но ответ Беларта был самым честным относительно тех, кому я задавала этот вопрос ранее.

Меня обуяли странные ощущения, подобные тем, когда дотрагиваешься до предметов старины и думаешь о том, что их касались люди, жившие многими веками ранее. Будто касаешься самого времени и тех, кому эти предметы принадлежали, — королей, полководцев, обычных ремесленников. Это будоражило до приятных мурашек. Но сейчас мысль о том, что по этому песку ходил Кровавый Бог, что он дышал тем же воздухом, заставила всю мою сущность ощетиниться иголками. Хотелось отгородиться от Измирья самыми высокими и прочными стенами.

— А как появились акшары? Мне говорили, что многие из аш’катари превратились в них. Но как это происходит? — спросила я, вспоминая жуткое существо в костяных доспехах. Хотя аш’катари высокомерны и порой невыносимы в общении, они все же прекрасны внешне — и с этим не поспоришь. Что же надо натворить, чтобы претерпеть такие безобразные метаморфозы?

— По легенде, это вампиры, которые последовали за Кровавым Богом, приняли его религию и магию крови. Кто-то из них испил крови жриц и, став одержимым, уничтожил остатки своей души. А кто-то поддался магии крови и переступил черту, из-за которой уже не вернуться. Магия крови искажает все, к чему прикасается, — пояснила из-за спины Хелар Исатис. Мне показалось, что я почувствовала недовольство Беларта по поводу того, как наннатри называет его народ.

— Но что эта за черта? Она какая-то метафорическая или реальная? — не унималась я.

— Не начерченная мелом на земле, если ты это подразумеваешь под реальной, — подал голос Беларт раньше, чем кто-то из наннатри успел ответить.

— Это черта дозволенного, проведенная богами в душе каждого из нас. И только нам выбирать — переступать через свою душу или же нет.

Слова ишилькана болезненно отозвались в моей собственной душе, но мне показалось, что и для него они что-то значили, как будто он коснулся чего-то личного.

Периодически Беларт останавливался, и, будучи погруженной в себя, я врезалась в его спину. Это происходило, когда символы на его коже начинали бледнеть, и тогда он занимался кровопусканием, чтобы напитать их кровью. По Беларту было видно, что давалось ему это непросто, чувствовалась его усталость, однако предлагать ему свою кровь я не стала, понимая, что для него она слишком опасна.

— Сколько нам еще идти? — когда мы в очередной раз остановились, поинтересовалась я. Физической усталости у меня не было, хотя шли мы уже очень долго, а вот эмоциональная опустошенность все нарастала.

— Трудно сказать, — честно ответил Беларт. На его висках вздулись вены, но он держался, не подавая виду, что нуждается в помощи.

Но дальше случилось непонятное. Беларт вдруг как-то странно дернулся, а затем застыл. Руку, которой я держалась за него, словно бы обожгло, и невидимая сила оттолкнула меня от него. Лишь на какую-то долю секунды мне почудился чей-то голос, от которого леденела кровь.

Я хотела снова потянуться к Беларту, но он резко повернулся и зарычал, как дикое животное. В его рубиновых глазах не было разума. А в темноте зрачка скрывался кто-то чужой.

— Ишшали, осторожно! — крикнула Хелар, которая шла следом за мной. Она дернула меня на себя, выводя из ступора, а заодно и из равновесия, и повалила на песок. Сама же проскользнула под руками Беларта и накинулась на него сзади, беря в захват. Аш’катари попытался скинуть ведьму, но ей на помощь пришли остальные воительницы. Беларт их словно не замечал, даже не пытаясь бороться. Взгляд его был прикован ко мне, он шипел и рычал, в попытках дотянуться до меня.

Густой воздух Измирья будто нагрелся и ошпарил меня своим горячим дыханием. Эхо ломающей боли прокатилось по телу. Дыхание заледенело в легких.

— Ж-ж-ж-жрица Многоликой, — прошелестел безжизненный голос, завладевший устами Беларта. — Долго я тебя ждал.

Каким-то невероятным образом Беларту удалось высвободиться из захвата наннатри, раскидав их в разные стороны, и он снова бросился на меня. Его движения были слишком быстрыми, чтобы я успела среагировать. Ишилькан вдавил меня в песок и разразился каким-то чудовищным смехом.

Животный ужас впустил в меня безжалостные когти, прогрызая себе дорогу внутрь, через грудную клетку — к сердцу. Мгновение зависло над пропастью времени, размазывая тонким слоем тишину и напряжение между нами с Белартом. А затем оно сорвалось в ­бездну, потянув нас за собой. Ишилькана охватили серебристые арканы и дернули назад.

— Он спятил от магии крови. Нужно его убить, — выдохнула Ренара, накидывая на шею младшему наследнику Дома Смерти еще один аркан. Другие ведьмы связали его по рукам и ногам, наматывая собственные заклинания на руки, как обычные веревки.

— Нет! — я резко вскочила на ноги и бросилась к Беларту. — Нельзя его убивать!

— Ишшали, он пытался вас убить. Он сошел с ума от запретной магии. Она проклята и отравляет каждого, кто посмеет к ней прикоснуться, — попыталась воззвать к голосу моего разума Хелар. Но он был кристально чист.

— Он не собирался меня убивать. Это не Беларт. Им что-то завладело. Я чувствую это.

Наннатри переглянулись.

— Тогда тем более нужно его убить. У него нет якоря… — тут Исатис запнулась, словно бы вспомнив просьбу Беларта ранее, — никто из нас не сможет воззвать к его душе… разве только… пожалуй, вы.

Беларт захрипел и снова попытался рвануться ко мне, но в этот раз наннатри держали крепко. Я совершенно не знала, как помочь, но нельзя было просто стоять и смотреть.

— Без него нам не выбраться отсюда. Что мне нужно делать?

— Трудно сказать, как жрицы это делали. Но если это сродни ментальной магии, попробуйте смотреть в его глаза, представить, что вы проникаете в его душу. Только не забывайте, кто вы: если потеряетесь, сойдете с ума, — предупредила Хелар. Час от часу не легче.

Я подошла ближе и заглянула в расширенные зрачки Беларта. В их ­бездне кто-то прятался, кто-то жуткий и сильный. Но если я не попытаюсь, мы в любом случае умрем в Серых Пустошах. Так что ничего не теряем.

Наннатри держали Беларта, а я уставилась в его глаза, но ничего не происходило. Мне представлялось его сознание в виде комнаты, в которую надо войти через дверь, и я пыталась найти в темноте его зрачков какие-то очертания или силуэты, но все было без толку.

Беларт рассмеялся мне в лицо и дернулся вперед, пытаясь до меня добраться. Ведьмины арканы стянули сильнее его шею, торс и руки, глубже впиваясь в кожу.

— Думаешь, меня можно остановить так просто, маленькая жрица? — ядовитый шепот обжигал слух, мешая сосредоточиться. Тьма, говорившая со мной губами Беларта, была мне знакома, ее надтреснутый голос уже говорил со мной в одном из темных коридоров Ардскола. Желтые глаза внимательно следили за мной из мрака и насмехались над моей беспомощностью. Узнав их, я пискнула и отшатнулась.

Из уст Беларта треском льда зазвучал смех, от которого я была в ужасе, сердце мое словно чертыхалось в груди. Мышцы свело от напряжения, превратив меня в неподвижную статую. Снова мне захотелось просто убежать прочь от этого пронизывающего взгляда и жуткого хохота, который острой металлической проволокой елозил по коже. Но бежать было некуда.

Мой испуганный взгляд скользил по знакомым чертам лица, лазурным глазам и медным волосам, которые теперь принадлежали монстру, надевшему облик Беларта, словно костюм.

Я понимала, что абсолютно бесполезна в этой ситуации, и меня это вдруг дико разозлило. Беларт был прав. Идрис и Анабэль рискнули всем, чтобы спасти меня. Сам Беларт оказался здесь из-за меня. Стало тошно от собственных мыслей о бегстве. Если я сейчас ничего не сделаю, мы все умрем. Лунным Ведьмам тоже могло быть страшно, но они этого не показывали. Тэлире было страшно и больно умирать за меня. Разве есть смысл бояться смерти, если и так ждешь ее каждую минуту?

Вспомнились советы Идвала, когда он пытался выстроить мостик между нашими мыслями. Те эмоции я попыталась воскресить в своей душе, отодвинув на задний план шепот чудовища, завладевшего Белартом. Медленный вдох. Мысли прочь. Кристальная чистота разума. Глаза Беларта.

Виски сдавило и обдало жаром, словно бы тысячи раскаленных нитей впились в голову. Это совсем не было похоже на едва заметное прикосновение Идвала к моему сознанию. Темнота зрачков стала расширяться, поглощая мир вокруг, впуская меня. Словно слепая, я шла в ней на ощупь, осторожно ступая шаг за шагом. И внезапно наткнулась на стену. Пошла вдоль нее, пытаясь нащупать слабое место, но она была абсолютно глухой. Назад дороги нет, там только тьма и смерть.

Обернувшись, я увидела тонкий лучик света, что указывал путь назад. Повязав его на руку путеводной нитью, я снова повернулась к стене. Я не могу уйти без Беларта.

Углубившись в себя, попыталась найти там хотя бы крупицу силы, которая помогла бы мне проникнуть сквозь стену. Перед внутренним взором распахнуло свои объятия огромное озеро жидкого серебристого света. Оно звало меня знакомым шепотом Лунного Источника, завораживающе играя в театр бликов. От осторожного прикосновения пальцев к поверхности по руке пробежала приятная дрожь, наполняя тело уверенностью и силой. Сделать шаг и позволить себе упасть в это озеро было страшно. Но и отступать некуда. Медленный вдох. Шаг. И теплые невесомые потоки подхватили меня и куда-то понесли.

Издалека донеслись отголоски боли, пульсирующей в висках и выкручивающей мышцы. Внутри забурлила сила и, вырвавшись, обрушилась на стену, как весенний паводок на плотину. Темнота треснула. По изгибам трещины побежал свет, прорываясь наружу. Стена брызнула осколками мрака и впустила меня. Вокруг закружился разноцветный водоворот, в котором мелькали отрывки событий, гиперболические образы, обрывки фраз и нечленораздельные звуки. Вытянув руку, я попыталась дотронуться до потоков, которые казались такими осязаемыми. Водоворот проглотил меня в ту же секунду, закружил в разноцветном потоке, растягивая сознание длинными вереницами, а затем вновь собрал воедино и выплюнул в более привычное пространство с четкими контурами и обыденными образами.

И, словно зритель в театре, я увидела, как вокруг разворачиваются какие-то события.

Беларт бежал прочь. Эмоции, которые испытывал он, затопили и меня. Глубокое раскаяние, чувство вины, сожаление, боль и отвращение к самому себе за преданное доверие сестры и едва не оборвавшуюся из-за его гордыни, приправленной ненавистью, жизнь брата.

«Память Беларта», — осознала я. Значит, я нахожусь в его памяти… Но как мне достучаться до его души?

Мимо бежали бескрайние равнины, холмы и леса, пока путь не оборвался на одном из горных склонов, у подножия которых не было ничего, кроме мертвых долин. Среди заснеженных хребтов был только один бесконечный день, в котором прошла вся юность Беларта. События мелькали, сменяя друг друга. Они казались игрой ветра, рвавшего листы из альбома художника. Я подошла ближе, чтобы коснуться Беларта, пробудить его от кошмара безумия, но его закрытые глаза не видели меня. Мои пальцы замирали в нескольких сантиметрах от руки Беларта, не в силах преодолеть невидимую преграду между нами. Когда я открывала рот, то не могла выдавить ни звука. Это было напоминание, что я здесь лишь незваный гость, не имеющий власти в чужой памяти.

Все, что мне оставалось, — смотреть, как мелькают дни, сменяясь темными холодными ночами, да слушать завывания вьюги за разбитым окном.

Чувства Беларта замерзали, как горные озера, опускаясь на самое дно души. Он сам словно стал мертвецом… А потом я увидела то, что заставило его ожить. Это случилось, когда один бесконечный день наконец сменил другой — новый. В темной комнате заброшенной крепости, разорвав промерзшую за долгие годы тишину, лучами солнца проскользнул голос Анабэль. Он обволакивал приятным теплом, ­разрушая ледяную броню, слой за слоем намерзавшую на душу Беларта. Она просила прощения за столь долгие поиски, рассказывала о том, как тяжело далась им разлука и скольких усилий им стоило найти способ связаться с ним. Анабэль просила спасти меня, рассказав, что они проиграли в противостоянии с Джесабэль. Им нужна была помощь Стража Потока. Их Стража Потока. От ее слов из груди рвалось тепло, растворенное в почти болезненной благодарности, которая облачалась в слезы. Хотелось подольше задержаться здесь, послушать разговор Беларта и Анабэль, но я не стала: ведь он был личным. Двинувшись вглубь обледеневшей комнаты, я толкнула тяжелую дверь, которая на удивление легко поддалась и сразу вывела меня в знакомые стены Талль-Шерра. То, что я увидела дальше, я бы предпочла не видеть никогда или забыть, в очередной раз пожалев, что воспоминания — непластичный материал.

— Ты посмел проиграть ничтожному мальчишке из Дома, который даже не входит в пятерку сильнейших. Тебе никогда не стать таким, как твой брат. Ты ничтожество, и, если бы я могла, я бы тебя убила. Но вместо этого я отошлю тебя очень далеко, чтобы ты не мозолил глаза мне, а заодно и всему высшему свету. Я отсеку тебя от древа рода, извлеку твою кровь из Омута Душ, — буйствовала Джесабэль. — Каждый раз, когда я хочу в тебя поверить, своей слабостью ты напоминаешь мне тот роковой день, когда ты убил моих детей.

Беларт стоял молча. Когда Джесабэль закончила читать внуку мораль, тот, не говоря ни слова, покинул комнату и спустился в подвалы. Он шел среди бесконечных слабоосвещенных коридоров, проскользнул через тайную дверь и оказался в небольшой мрачной комнате. Я понимала, что ничего хорошего не случится, но не могла остановить его. На столе лежали книги, исписанные листы бумаги, какие-то инструменты, чаша и ритуальный нож с письменами на лезвии.

Беларт порезал руку, наполнив чашу кровью, и начал читать заклинания на зловещем грубом наречии, каждое слово которого глоток за глотком выпивало душу. На стенах затанцевали тени, огонь факелов дрогнул и погас, оставляя в воздухе струйку черного дыма. В глубинах темноты проснулся шепот. Он нарастал, отражался от стен и, наконец, вырвался в коридоры…

Ведомая шепотом, я выбежала и увидела Идриса и Анабэль, которые корчились в агонии. Кровь просачивались сквозь кожу, лилась из глаз и рта, а на их телах в зловещей пляске бились чернильные сосуды. В изумрудных глазах Анабэль застыло непонимание и немой вопрос: «За что, брат?» На лице Идриса отпечаталось раскаяние, проступающее сквозь гримасу мучительной боли. На полу, в нескольких сантиметрах от его дрожащих пальцев, лежала аквамариновая фигурка, треснувшая с одного края. Над ними склонились Джесабэль и еще несколько незнакомых мне аш’катари в темно-бордовой форме. Впервые на лице Кровавой Королевы я видела неподдельный страх.

Беларт с ужасом взирал на брата и сестру и приговаривал, как одержимый: «Нет, нет, это вовсе не то, чего я хотел! Я хотел наказать Джесабэль, а не мою семью! Ты обещал, что пострадает только старая ведьма!»

«Кровавая магия всегда исполняет то, что ты ­хочешь, юный ишилькан, запомни это».

Чей-то голос, видимо, раздавшийся в голове Беларта, зеркально отразился в моих мыслях. Содрогнувшись, я отшатнулась. Этот голос был мне знаком.

Как и в прошлом воспоминании, чувства Беларта душили меня, словно мои собственные. Я ощущала все, будто это происходило со мной, а не с ним. Безошибочно я могла сказать, какие эмоции владеют им в данный момент, и это было неприятно и страшно, как одеваться в чужую одежду и примерять на себе чужую жизнь.

Беларта выкручивало от магии крови, но он нашел в себе силы обуздать ее и разорвать нити заклятия, чтобы освободить Идриса и Анабэль.

Не желая смотреть на происходящее дальше, я бросилась к ближайшей двери, чтобы убежать как можно дальше от этого воспоминания.

Я снова оказалась в одном из небольших подвальных помещений, которое было знакомо по предыдущему событию. Здесь находились стеллажи с книгами, каменный стол с ритуальными принадлежностями, большой деревянный сундук с причудливым замком в виде головы змея. На стенах в плоских чашах отплясывал свой демонический танец голубой огонь, разбрызгивая потусторонний свет по всей комнате.

Спиной к двери стоял Беларт, что-то чертя краской на каменной поверхности. Подойдя ближе, я увидела, что это вовсе не краска, а его собственная кровь, стекающая с порезанной ладони. Выражение полной сосредоточенности на его лице дало трещину, когда дверь в помещение медленно открылась и ему пришлось совершить резкое движение. В залитую голубым светом комнату вошла Анабэль. Отблески огня заиграли на ее светлых волосах, вплетая в пряди голубые ленты. Одного взгляда девушке хватило, чтобы понять, чем ее брат тут занимается. Но в глазах ее не было ни ужаса, ни отвращения, лишь понимание и беспокойство.

Лицо Беларта на мгновение исказила гримаса боли. Он не хотел, чтобы Анабэль узнала его секрет. Если перед кем он и стыдился самого себя — только перед сестрой. Это читалось в его взгляде, как в открытой книге.

Я замерла, словно бы эти двое могли поймать меня за подглядыванием.

— Арат… — начала было Анабэль, но Беларт прервал ее.

— Не надо, Бэль. Я знаю, что делаю. Я осторожен. Она хотела видеть мою силу, и я покажу ей силу. Всему Дому покажу, — словно одержимый, заговорил ишилькан. Глаза его сверкали, как в лихорадке.

По моей спине пополз липкий холодок. Этот Беларт пугал меня больше того, кто впервые пришел за мной в Каэлль-Норх.

— Беларт, прошу тебя, остановись, — в глазах Анабэль ярким маяком в темноте светилась мольба. Девушка закусила губу, ожидая ответа старшего брата как приговора. Беларт улыбнулся, но лазурь его глаз все так же тлела лихорадочным огнем. Он медленно подступил к сестре и взял ее лицо в ладони.

— Верь мне. Я знаю, что делаю.

Анабэль кивнула. Она видела в Беларте то, чего не удавалось разглядеть мне. Сейчас он казался сумасшедшим.

Дальше передо мной распахнула свои двери библиотека. Она была поистине огромной и имела необычную структуру. Я стояла на одном из круглых уровней, уходящих вверх и вниз. Видимо, это был вход и центральное звено, от которого вглубь уходили длинные и запутанные коридоры книг. Тишина и спящая в ней мудрость покоились в этом месте. Библиотека казалась настолько тихой и необитаемой, что, когда сзади меня раздались голоса, я даже подпрыгнула от неожиданности. Развернувшись, я увидела Идриса и Беларта. Здесь, как и в предыдущем воспоминании, им было чуть больше двадцати, хотя трудно было судить о возрасте аш’катари.

— Ты мой брат, Лун, я люблю тебя, несмотря ни на что. Но ты не видишь, что она с тобой делает, — яростным шепотом произнес Беларт, жестикулируя руками.

— Ты ничего не понимаешь. На мне большая ответственность. Я должен быть сильным главой, а не размазней. Она все делает правильно, — холодно возразил брату Идрис. Судя по всему, ему не нравился этот разговор.

— Она лепит из тебя подобие самой себя. Разве ты не понимаешь? Власть отравила ее разум, поэтому наш дед покинул пост и уехал.

— Он уехал, потому что бремя власти оказалось ему не по силам. Слабый не может удержать узды прыткой лошади.

— Если ты так говоришь, то совершенно не понимаешь деда. Ты не представляешь, насколько нужно быть сильным, чтобы не сломаться после длительных войн, многочисленных предательств и смерти детей. Насколько нужно быть сильным, чтобы отдать правление той, которая не любит наш Дом, а просто хочет власти, чтобы… — Беларт резко осекся.

— Дед бросил нас! — отрезал Идрис, воспользовавшись паузой. — Всех нас! Бросил и уехал!

Сквозь его злость на поверхность просочилась боль, но Идрис тут же рыкнул, чтобы скрыть это, и замолчал.

— Ты ничего не хочешь видеть и слышать. Но, помяни мое слово, ты пожалеешь об этом. Когда ты возьмешь в руки меч, он и для тебя окажется слишком тяжелым. Он разрушит тебя и превратит в Джеса­бэль. Она сломает все, что мы пытаемся построить, и ты позволяешь ей это, Лун. Она ломает тебя. Когда она закончит, это будешь уже не ты.

— Беларт, — голос Идриса отсек дальнейшие попытки брата вразумить его, — мне нужны будут твои советы только тогда, когда ты станешь действительно сильным и достойным того, чтобы я их слушал. Пока что твой голос имеет значение не больше, чем вой волка в лесу, — Идрис говорил холодно и надменно, словно само присутствие Беларта выводило его из себя. В этом он напоминал меня. Уверенная в собственной правоте, я тоже могла, никого не слушая, идти напролом, только еще никогда это ничем хорошим не заканчивалось. Снова повинуясь необъяснимому порыву, я подошла ближе к нему, пытаясь разглядеть то, чего в нем еще не было.

— Волки воют, когда выходят на охоту. Не споткнись на лестнице собственной гордыни, — отозвался Беларт. Последние слова Идриса прошлись по нему ударом хлыста, только рассек он не его тело, а проник куда глубже, оставив кровоточащую рану, которая, возможно, никогда не заживет. Или же загрубеет шрамом. Больше не проронив ни слова, Беларт развернулся и пошел вниз по лестнице.

Волна отрезвляющей боли прокатилась по моему сознанию, оставляя после себя слабость. Нужно было искать Беларта, а не блуждать в его памяти.

Идти дальше с каждым воспоминанием было все тяжелее. Я не имела понятия, как Беларту удалось пережить все это, каких сил ему стоило, чтобы помнить о столь ужасном прошлом. В груди болезненно щемило, когда я открывала следующую дверь.

— Идрис лучше тебя во всем! Вот поэтому он и наследник. Не представляю, если с ним что-то случится и наследником станешь ты. Слава Многоликой, что есть еще Анабэль и право наследования можно передать ей, — снова раздался жесткий, ледяной голос Джесабэль.

Беларт корчился на полу в луже собственной крови, не в силах подняться, а хоккана стояла над ним и безжалостным взглядом смотрела на внука, даже не пытаясь ему помочь.

— Поднимайся и убирайся с моих глаз. Ты мне отвратителен.

— Я не буду делать то, что ты хочешь! — вдруг вызверился Беларт, приподнимаясь на дрожащих руках. Брошенный в Джесабэль взгляд был не знающим промаха клинком, но от главы Дома Смерти он отскочил, как от глухой стены.

— Наш Дом многие века был сильнейшим. Ты не имеешь права проявлять слабость. Если ты не можешь закалить себя как сталь, тебе здесь не место. Лучше потерять одного внука сейчас, чем потом по его вине — целый Дом.

— Это наш Дом, но не твой! И его слабость — ты. Ты здесь чужая! Ты одна его рушишь, словно короед, подтачивающий корни дерева. Ты отравляешь наши устои своей жаждой абсолютной власти, словно ядом, — прорычал Беларт, вдруг став совсем другим. Терпение его рассыпалось, уступив место жестокости. Резкий взмах рукой — и воздух зазвенел от звука пощечины, но Беларт не отвернул головы, он вообще не сдвинулся с места, продолжая сверлить Джесабэль взглядом, исполненным сознания собственного превосходства. И ничего не могло быть хуже для нее, чем это.

Мои пальцы невольно сжались. Желание броситься на Джесабэль стало непреодолимым. Она рушила все мои представления о семье своей жестокостью по отношению к внуку. Сила ее воли гнула Беларта, как упругую ветку, которая сопротивлялась, но все равно рано или поздно должна была сломаться.

— Прекрати! — звонкий девичий голос разорвал напряженную атмосферу в комнате. На пороге стояла разъяренная Анабэль, меча молнии в Джесабэль своими большими изумрудными глазами.

— Не лезь, куда тебя не просят, — жестко оборвала внучку хоккана, но девушку ее слова ни капли не тронули. Твердым шагом она прошла мимо главы Дома и опустилась рядом с братом, помогая ему подняться. Нежная кожа и подол платья сразу испачкались кровью, но ее это нимало не заботило.

— Уйди, Бэль, — стараясь оттолкнуть сестру, попросил Беларт, но Анабэль только сильнее вцепилась в его плечи.

— Поэтому он и слабак, что вечно полагается на кого-то, — презрительно выплюнула Джесабэль, сверля обоих внуков тяжелым взглядом.

— А что плохого в том, чтобы полагаться на членов своей семьи? Или мы семья только в семейном древе на дурацком гобелене? — парировала Анабэль, скрещивая свой взгляд с бабушкиным, словно шпагу. Со стороны их диалог действительно походил на дуэль.

— Суть семьи в том, чтобы каждый ее член был непоколебимым столпом для своего Дома. Стоит одному дать трещину — и крыша пошатнется, а потом может дать слабину и фундамент. Нашим врагам останется только толкнуть шатающуюся конструкцию.

— Ты окончательно сошла с ума от власти. И ничего не понимаешь в родственных узах. Поэтому дед и уехал. Он сражался за наш Дом, за то, чтобы мы спокойно жили, чтобы никого из нас не приносили в жертву спокойствию и миру между Домами и другими Детьми Ночи. Но из-за тебя мы постоянно окружены врагами, вынуждены быть сильными и жертвовать своими судьбами, чтобы твоя власть, не дай Светлоликая, не пошатнулась!

Беларт медленно выпрямился и рукавом утер кровь, струившуюся из носа и уголков рта. Его прямой взгляд, устремленный к Джесабэль, меня поразил. Он говорил, что можно сгибать и ломать его тело, но дух его останется непокорным. Беларт напоминал мне горную реку — он упрямо двигался своим путем, по проторенному им одним руслу, обтекая препятствия, которые пытались его остановить.

— Если ты хочешь, чтобы я показал тебе, на что я способен, я покажу, — угрожающе пообещал Беларт. Его губы исказила кривая усмешка, и недобрый взгляд скользнул через плечо Джесабэль, уперевшись в Идриса. Он стоял в дверях и молча наблюдал. В очередной раз его позиция была мне непонятна. Тот Идрис, которого я знаю, не стоял бы в стороне. Почему же этот Идрис бездействовал?

— Я буду ждать, — кинула Джесабэль и удалилась из комнаты, оставив внуков одних.

— Так ты ему не поможешь, — обратился к сестре Идрис, подходя ближе. Беларт скользнул по нему безразличным взглядом, но смолчал. Анабэль же вспыхнула как спичка.

— Что ты говоришь, Идри? — возмутилась она, недовольно поджав губы.

— Он сам должен преодолеть все трудности, иначе бабка не оставит его в покое. Пока она не получит желаемое, не остановится.

— И что мне, просто смотреть?! — почти закричала Анабэль, охва­ченная яростью. — Я не понимаю, что с тобой, Идри. Откуда в тебе это безразличие?

— Анабэль, не поощряй его слабость. Я не могу рассчитывать на слабака, и ты не смей. Когда-то тебе придется доверить ему свою жизнь, — холодно заявил Идрис.

— И я доверю, не моргнув глазом, доверю. Я знаю, что он не подведет меня никогда!

— Он прав, Бэль. Тебе не стоит в это лезть. Я сам со всем справлюсь, — гордо вскинув голову, отозвался Беларт, снова скользнув по лицу старшего брата оценивающим взглядом. Каждый раз глаза его леденели, смотря на Идриса. Где-то в их глубине вспыхивала неудержимая ненависть. Но она испарялась предрассветным туманом, когда Беларт смотрел на Анабэль. Она словно и была теми лучами солнца, которые рассеивали тьму в его глазах и сердце.

— Послушай старшего брата, — эти слова он произнес через силу, как будто они причиняли ему боль, — и оставайся в стороне.

— Я не собираюсь этого делать! Слышите вы, оба! Что бы между вами ни происходило, мы втроем — семья, и если мы перестанем друг друга поддерживать, то упадет не один, упадем мы все.

Анабэль упрямо взяла одной рукой Идриса, второй Беларта и улыбнулась, словно от этого простого действия ей стало легче. По лицу Беларта скользнула тень умиротворения; гнев, бушевавший в душе, начал утихать. Он смотрел на сестру, словно она была единственной в этом мире, ради чего он жил.

Мне хотелось остановиться здесь и просто уйти. Каждое воспоминание Беларта ранило меня. Его боли моя душа не вытерпит. Она не такая сильная, как у Беларта. Но каждый момент из его жизни, который мне доводилось видеть, заставлял меня забыть о том, зачем я здесь, останавливал, чтобы я не пошла дальше. Но остановиться и бросить Беларта я уже не могла.

Следующая комната открыла мне равнину, залитую лунным светом. Пропитанная свежестью тишина пахла терпкими степными травами. Земля все еще дышала теплом. Именно такой эта ночь запомнилась Беларту. Я повернулась и нашла его самого. Он стоял с закрытыми глазами и спокойно дышал, то ли наслаждаясь спокойствием этой ночи, то ли пытаясь на чем-то сосредоточиться. Сейчас его лицо не было восковой маской, оно было живым, полным жизни и наслаждения. Губы слегка усмехнулись в каком-то предвкушении. Руки резко, но грациозно, как жест дирижера, обозначающий вступление музыкальных инструментов, взметнулись вверх. Земля подо мной вздыбилась и пошла трещинами. Не сдержав придушенного визга, я отпрыгнула ближе к Беларту, продолжая с ужасом наблюдать, как из-под земли один за другим поднимаются мертвецы. Пусть это было воспоминание, но для меня все происходило на самом деле. Глаза восставших горели потусторонним голубым пламенем, которое лизало их кости изнутри, струясь по рукам и ногам. Ночь загорелась сотнями огней целой армии мертвых, которая послушно стояла перед Белартом, ожидая его приказа.

— Очень хорошо, — раздался голос за спиной. Какой-то мужчина возник словно бы из воздуха. Вокруг раскинулась бескрайняя степь, и я готова была поклясться, что раньше ее тут не было. Вглядевшись в его лицо, я опознала в нем Аэрона Рангвальда. Когда Анабэль готовила меня к визиту в Талль-Шерр, вечером перед отъездом я застала ее в одном из коридоров перед огромным семейным портретом. Она держала руку на лице медноволосого мальчишки, но тогда я еще не знала, что это Беларт. На мой вопрос, кто это, Анабэль так и не ответила. Ее глаза были полны печали, и я не стала допытываться, учитывая натянутые отношения между нами.

На том портрете над Белартом, положив руку на его плечо, возвышался молодой статный мужчина с такими же, как у него, медно-каштановыми волосами и похожими чертами лица. Анабэль сказала, что это их дед — Аэрон Рангвальд, бывший глава Дома Смерти.

Беларта появление деда не удивило. Он повернулся и спокойно улыбнулся Аэрону.

— В столь юном возрасте еще никому не удавалось поднять такое количество мертвых. Позволю себе заметить: не рассыпающихся на ходу, — глава Дома Смерти с любопытством разглядывал результат работы своего внука. Уже по его взгляду можно было безошибочно сказать, как он горд.

— Я думал, что ты дома, готовишься к переговорам с кашкарами, — Беларт усмехнулся, как будто бы сказанное было забавной шуткой.

— Кашкаров я видел много раз. А вот успехи моих внуков ускольз­нули от меня из-за постоянной занятости. Это грубое нарушение семейных правил, — отозвался Аэрон. Он смотрел на Беларта, и радостные искорки, пляшущие в его взгляде, отбрасывали тени грусти. Что-то главу Дома Смерти определенно тяготило.

— Присматривай за своим братом. Он, конечно, сильный и умный, но это может сыграть с ним злую шутку.

Взгляд Беларта наполнился недоумением.

— К чему ты это говоришь, дед? Что-то случилось? — обеспокоенно поинтересовался младший наследник Дома Смерти.

— А должно? — Аэрон весело усмехнулся, но грусть из его глаз никуда не исчезла. — Я не могу просто дать наставление внуку? Не могу попросить его присмотреть за братом и сестрой?

— Можешь, конечно. Просто ты говоришь так, словно прощаешься, — плечи Беларта напряглись. Он выжидающе смотрел на Аэрона, словно хотел получить от него ответ на незаданный вопрос.

— Идрис — шаэлькан, и ему непросто, а будет еще тяжелее. По­этому и прошу: не дай ему возгордиться, озлобиться и уйти в себя, — пояснил свою позицию Аэрон после длинного вздоха.

— Почему тогда ты не просишь присмотреть за Бэль? — Беларт как будто бы все еще чувствовал напряжение, вызванное словами деда, но его нахмуренный лоб заметно разгладился.

Аэрон расхохотался.

— Вот уж за кем точно не нужно присматривать, так это за ней. Это за вами, оболтусами, нужен глаз да глаз. А Бэль могла бы править миром, только ей это не нужно. У нее более важная задача — о вас заботиться.

Беларт по-доброму улыбнулся при словах Аэрона про Анабэль. Хаггон Дома Смерти положил ладонь на его плечо.

— Пойдем домой, иначе твоя сестра поднимет армию не меньше твоей, чтобы тебя разыскать, — весело сообщил внуку Аэрон. — Только положи этих обратно, где взял.

Первое по-настоящему теплое и счастливое воспоминание согрело меня, как, наверное, грело и Беларта. Но оно вызывало множество вопросов, первым из которых был: что же все-таки произошло? Почему Аэрон ушел и позволил просочиться кошмарам в замок Талль-Шерр?

Я закрыла лицо руками, больше не желая видеть ни одно из воспоминаний Беларта. Это было невыносимо. Но обрывки событий вновь захватили меня, словно проникая сквозь пальцы в мой разум, сумбурно кружились вокруг. Темнота. Чей-то плач. Смазанный обрывок какого-то воспоминания, которое я не успела разглядеть. Снова темнота. Окровавленные бледные руки. В сгущающихся сумерках — два мертвых тела на земле и неясный силуэт Беларта между ними, растворяющийся в мельтешении разноцветных точек. Из клубящегося вязкого тумана проступило заплаканное лицо Анабэль, которая звала брата по имени. Рывок в темноту — и меня снова выбросило на берег чужих воспоминаний.

Я увидела Идриса: здесь ему было, наверное, не больше пятнадцати. Он совершенно не походил на того безразличного наследника, который поддерживал точку зрения Джесабэль. Этот Идрис открыто и искренне улыбался. Он сидел в просторной гостиной напротив Анабэль, которая казалась совсем девчонкой. Они играли в какую-то непонятную мне игру. Беларт тоже находился здесь. Он сидел у окна верхом на подлокотнике кресла и мрачным взглядом сверлил стену напротив.

— Эй, Арат, хватит там сидеть и пугать воздух. Нам нужен Хранитель Потока! — Анабэль оторвалась от игры и взглянула на младшего брата.

— Ага, иди сюда, Смотрителю Лун нужна твоя поддержка, а то Королева Воронов вообще зазналась. Прет напролом! — весело воскликнул Идрис, зазывно махая брату рукой. Совершенно обычная, счастливая семья. Если бы не увиденное ранее, наверное, я бы испытала искреннюю радость. Но теперь это всего лишь блик среди теней.

— Да вам даже вдвоем не удастся меня победить! — Анабэль изобразила зловещий смех и подвинула вперед свою фигурку из иссиня-черного корвусита. Идрис состроил забавную гримасу и указал пальцем на сестру, как бы говоря: «Нет, ну ты видел?» Беларт резво спрыгнул с кресла и уселся рядом с Идрисом напротив Анабэль. Он поставил на доску свою фигурку из аквамарина и ехидно улыбнулся.

— Ну, посмотрим, на что вы способны, Ваше Пернатое Величество.

Я приросла к полу, наблюдая за разворачивающейся битвой на доске. Взгляд прилип к аквамариновой фигурке. На ней еще не было трещин и сколотого края. Значит, она принадлежала Беларту.

Боль рвала грудь беспощадно и яростно. Передо мной сидели дети, чью судьбу сломали. Джесабэль исковеркала их жизни, пытаясь слепить из них то, что ей было нужно, не считаясь с их мнением. Трудности, выпавшие на мою долю, казались просто пылью под ногами. Тамаш пытал мое тело, Джесабэль же терзала их души.

Медленно я подошла к играющей троице и попыталась коснуться Беларта, но между моими пальцами и его плечом вновь была непреодолимая преграда. Они смеялись и спорили друг с другом, не догадываясь, что за ними кто-то наблюдает.

Отвернувшись с великим усилием, я, едва передвигая ногами, поплелась к двери, чувствуя истощающую слабость. Воспоминания Беларта забирали мои силы, словно бы подпитываясь ими, чтобы разыграть передо мной очередной спектакль прошлого.

Мимо по коридору бежала девчонка с длинными белокурыми волосами и зелеными, как два изумруда, большими глазами. Она смеялась и дразнила того, кто бежал за ней.

— Я ведь тебя поймаю, маленькая поганка! — в сердцах по­обещал мальчишка с медными волосами. Пряди на его голове весело подпрыгивали от каждого рывка. Следом за ним откуда-то бежал еще один мальчик, чуть постарше. Черноволосый и сероглазый. Он весело смеялся и кричал вслед рыжему, что они обязательно нагонят малявку и покарают. Веселый детский смех звучал в коридоре умиротворяющей музыкой. Без него коридоры Талль-Шерра вскоре опустеют.

В конце коридора, который упирался в окно, вклиниваясь в другое ответвление, появилось несколько силуэтов. Они что-то яро обсуждали, но стоило им услышать детский смех, как споры тут же стихли. Взору предстала удивительной красоты женщина — тонкая фигура в шелковом серебристом платье, подчеркивающем все изгибы и красивую грудь. Молочно-белая кожа, изумрудные большие глаза в обрамлении пушистых черных ресниц. Белокурые волосы, ниспадающие до самой поясницы. Нежность была заключена в каждой частичке ее тела, в каждом движении и улыбке. Неброская изящная диадема из переплетения тонких серебряных нитей подбирала волосы и дополняла образ волшебной принцессы из сказок. Признаться честно, аш’катари, подобных ей, нежных и воздушных, я еще не встречала. У них с Анабэль имелось безоговорочное сходство, но в Бэль было больше холода и строгости, за что ее трудно было винить. Ее же мать напоминала альну.

Рядом с ней, выше ее на две головы, стоял статный мужчина. Черноволосый, сероглазый, излучавший непоколебимое спокойствие. Я словно бы смотрела на взрослого Идриса, которого знала. То же телосложение, то же лицо, те же неуловимые движения, ставшие привычкой. Идрис всегда по-особенному смотрел на вещи или события, которые вызывали у него вопросы. С какой-то глубиной во взгляде и легким наклоном головы. Увидев тот же жест у его отца, я даже растерялась.

Чуть позади стояли Аэрон, Джесабэль и еще одна взрослая женщина, которую я видела впервые.

Заметив родителей, Анабэль тут же юркнула за спину матери. Секунду спустя показалась ее белокурая головка, и она показала братьям язык.

— Симм! Это жульничество! — возмутился Беларт, топнув ногой и сжав кулачки. Идрис замер рядом с братом в молчании, хмуро смотря на родителей.

— Королева Воронов никогда не жульничает! Она использует хитрость и окружающую обстановку, чтобы победить своего врага! — важно заявила Анабэль, продолжая выглядывать из-за спины матери.

— Бэль, милая, ты выбрала Королеву Воронов? Я думала, тебе больше подойдет Крадущая Сны, — женщина нежно погладила дочь по голове.

— Зачем позволять детям играть в столь глупые игры? Нужно вкладывать в их головы более полезные вещи, которые пригодятся им в жизни, — недовольно заявила Джесабэль, наблюдая за внуками с явным неодобрением. Она впилась в Анабэль взглядом коршуна, показывая, что ее она не одобряет больше остальных.

— Нужно позволить им быть детьми, пока это время не утекло, — мягко возразила леди Рангвальд, однако под этой мягкостью слышалось что-то стальное и колючее.

— Старая, никому не нужная игра, — пробурчала Джесабэль. Я готова была поклясться, что губы Анабэль, передразнивая, произнесли: «Старая, никому не нужная карга». Видимо, увидела это не только я, потому что Идрис с Белартом одновременно прыснули от смеха.

— Я думаю, что эта игра их многому научит. Она поможет им различать друзей и врагов, покажет, в каких ситуациях даже враги должны объединиться, чтобы победить более сильного противника, — черноволосый мужчина улыбнулся, а мышцы лица Джесабэль как будто свело спазмом.

— Согласен с Лодрианом, — кивнул Аэрон и подмигнул внукам. — Вот две противоборствующие стороны и объединились против более сильного противника. Так что же послужило причиной этого альянса?

— Королева Воронов совсем не по-королевски обокрала старшего брата, — признался Беларт и зыркнул в сторону сестры строгим взглядом. Анабэль хихикнула и скорчила забавную гримасу.

— Интересно. И что же она украла? Какую-то безделушку? — Лодриан скользнул по личику дочери заинтересованным взглядом.

— Папа, я же не сорока, а Королева Воронов. Я краду секреты, — важно заявила девчушка, вызвав веселый смех у всей компании, кроме Джесабэль. Та лишь презрительно закатила глаза.

— Информация — очень полезный рычаг управления окружающими тебя людьми. Но главное, дорогая, знать пределы дозволенного и не переступать их. Хорошо? — мягко заговорил отец.

— Папа, я уже не маленькая, все прекрасно понимаю, — сообщила Анабэль и ехидно взглянула на братьев. — И я собираюсь использовать этот рычаг прямо сейчас!

— Не сметь! — в один голос завопили Идрис и Беларт и бросились к сестре. Та с веселым смехом юркнула между членами семьи и понеслась прочь. Мальчишки с потрясающим единодушием кинулись следом, вопя про страшное возмездие.

Мне хотелось смеяться от увиденного, настолько теплым было это воспоминание. Даже Джесабэль его не могла испортить, играя роль злобного эпизодического персонажа. Позже она выгрызет себе главную роль и выйдет на сцену, как великая прима театра, но сейчас она позади. Пусть это прошлое, но оно радовало меня в этот момент.

Я двинулась к следующей двери, чувствуя, что уже совсем близка цель. Теперь я догадывалась, где искать настоящего Беларта, — нужно идти к свету, туда, где тепло.

Следующая комната встретила меня прозрачным сумраком. Через открытое окно в комнату проникал свет луны. Она наблюдала за двумя мальчишками, склонившимися над детской кроваткой, в которой спал младенец, сладко причмокивая во сне.

— Это наша сестра? — прошептал совсем детский голосок Беларта, которому приходилось стоять на носочках, чтобы видеть спящего ребенка.

— Да, — тихо ответил Идрис, наблюдая за сном младенца с не­скрываемым обожанием.

— Она похожа на обезьянку, — выпалил Беларт.

— Видел бы ты себя, когда родился. Это ты был похож на обезьяну, а она красивая, — отозвался Идрис, положив подбородок на спинку детской кроватки.

— Как будто ты помнишь, как я выглядел! — заспорил Беларт.

— Еще как помню. Твое сморщенное лицо маленького бульдога до сих пор является мне в кошмарах. Хотел бы забыть, да не выходит! — пытаясь подавить рвущийся смех, уверял брата Идрис.

— Да я тебя… — прошипел Беларт.

Возле кроватки спящего ребенка завязалась небольшая потасовка, которая тут же свернулась, стоило девочке захныкать. Беларт и Идрис застыли в забавных позах, напряженно прислушиваясь к звукам, доносящимся из кроватки. Плача не последовало, поэтому мальчишки расслабились, но драться прекратили, вернувшись к мирному созерцанию личика сестры.

— У Дарриана есть сестра, она противная и ябеда. Все девочки противные. Интересно, почему Луна решила подарить нам сестру? — с серьезным выражением лица спросил Беларт. Его маленький лобик нахмурился. Идрис взглянул на него сдержанно-снисходительно.

— Глупый ты еще. Это не Луна решила, а папа.

— Причем тут вообще папа? Всем известно, что аш’катари рождаются из теней, которые отбрасывает Луна, — заспорил Беларт.

— Ты-то точно из теней родился, темный ты человек, — подражая взрослым, глубокомысленно заявил Идрис. Беларт пихнул его в бок локтем.

— Я вообще не человек. И сам ты темный. И глупый, — возмутился Беларт. Идрис уже открыл было рот, чтобы поспорить с ним, но из кроватки раздался детский плач.

— Надо ее успокоить. Иначе нам влетит! — забормотал Идрис и начал корчить рожицы, чтобы рассмешить сестру. Маленькой Анабэль его гримасы были безразличны, зато Беларт оценил мимику старшего брата сразу же.

— Если ты и меня так же успокаивал, тогда понятно, почему я таким нервным вырос, — покачал головой Беларт и начал качать кроватку. Игрушки с летучими мышками, полумесяцем и какими-то жуткими зверями пришли в движение и закружились над ребенком, издавая успокаивающие тонкие звуки, сплетающиеся в спокойную тихую мелодию. Анабэль вдруг замолчала, несколько долгих секунд наблюдая за движением фигурок над кроваткой, а затем заревела с новой силой.

Мальчишки переглянулись, словно бы приходя к какому-то соглашению, кивнули друг другу и одновременно запели тонкими детскими голосками:

В тишине крадется монстр,

Чтоб украсть и съесть луну,

Зубы, когти его остры,

Чтоб забраться в вышину.

За кладбищенской оградой

Спит-поспит живой мертвец,

Ждет-пождет ночной прохлады,

Чтобы съесть пару сердец.

У реки сидит красотка

Весела, боса, нага.

Ждет, кого б задрать чесоткой,

Ведь болотница она.

От слов жуткой колыбельной у меня побежали по спине холодные мурашки, но Анабэль успокоилась и улыбнулась братьям. Оба резко замолчали и уставились на сестру, как на невиданное до сего момента чудо.

— Она — наше маленькое чудо, — прошептал Беларт, улыбаясь маленькой Анабэль.

— Наше сокровище, которое мы всегда будем оберегать, — подхватил Идрис, словно они заключали договор. Может быть, это он и был.

Я подошла ближе и потянулась к Беларту, чувствовала, что он здесь. Рука мягко легла на его плечо. От неожиданности я вздрогнула, и Беларт подхватил мою дрожь и повернулся. Мимолетное мгновение застыло между нами, растянувшись на долгие века, сквозь которые сейчас на меня смотрели совсем не детские глаза, и в них отчетливо читалось узнавание.

— Беларт? — позвала я, выплеснув на него всю надежду, которая вела меня вперед. Беларт молчал, продолжая смотреть на меня. Будто размышлял, и я догадывалась, над чем именно. Отозваться мне или остаться здесь, где тепло и радостно его сердцу? Мною завладела нерешительность и вмиг расхотелось уговаривать его проснуться и пойти со мной в мир, где его презирают все, кроме Идриса и Анабэль. Пусть это воспоминания, но здесь его сердце, настоящий он. Только сейчас я поняла, почему именно этот Беларт увидел меня — все его мысли, как и он сам все эти долгие годы одиночества, были здесь, чтобы не сойти с ума и остаться собой.

Беларт как-то грустно улыбнулся и открыл было рот, чтобы ответить, но внезапно все, что меня окружало, начала поглощать темнота, разливаясь на холст его воспоминаний вязкими чернилами. Я протянула руку к Беларту, чтобы схватить его и не отпускать. Пол под нами заходил ходуном. Он бросился мне навстречу, но его пальцы лишь слегка скользнули вдоль моих. Между нами разверзлась пропасть, наполненная той же темнотой, что окружала нас со всех сторон. Бледное лицо Беларта таяло на моих глазах. Я прыгнула к нему через пропасть, но не успела в последний раз схватить его за руку прежде, чем его поглотил безликий голодный мрак.

— А вот и ты, маленькая жрица…

Я резко отпрянула. Голос звучал повсюду. Зловещий, повелительный. Сама мысль, чтобы перечить ему, вызывала ужас.

— Кто ты? — уже зная ответ, спросила я, позволяя словам провалиться в непроглядную темноту.

— А ты как думаешь, маленькая жрица? — спросил голос, усмехаясь.

Я не хотела думать о том, что права. Не хотела произносить его имя вслух, всей душой желая, чтобы он был просто легендой, как и говорила Элиара.

— Мозэк.

— Умница, жрица. Пожалуй, если ты придешь ко мне сама, я отпущу твоего друга.

— Убирайся, — крикнула я, откуда-то зачерпнув смелости. — Убирайся обратно во мрак!

Его издевательский смех пролился в темноту шипением безжалостного огня, вонзился когтями, рвущими плоть, запел звоном лезвия, забирающего очередную жизнь. Меня сдавило со всех сторон, кожа загорелась пламенем, вырывая из груди крик боли человека, горящего заживо.

— Ты сама позвала меня в этот мир, маленькая жрица. А теперь пытаешься прогнать?

— Ложь! Я не звала тебя! Убирайся! — закричала я, чувствуя, как трескается кожа, пожираемая пламенем.

— Ты, видимо, не поняла, маленькая жрица. Ты не можешь мне указывать. Только я здесь отдаю приказы. Это мои законные владения. Аш’катари уже давно перешел черту. И теперь он — мой парадный костюм.

Сознание пронзили тысячи раскаленных игл, кожа горела, внутренности лопались. Я кричала до боли в горле, до хрипоты, извиваясь как уж на сковородке.

— Умоляй меня, и я прекращу твои страдания, маленькая жрица.

Я готова была умолять его, валяться у него в ногах, как преданный пес, чтобы только это закончилось. Эти муки нельзя было сравнить с болью, причиненной Тамашем. Она пожирала мою сущность, растворяя меня в бесконечном мраке, который пах кровью и гнилью. Все, что я знала о себе, все, что помнила, выцветало, оголяя мою первозданную суть, когда ты только рождаешься и еще ничего не знаешь и не умеешь. Все растворялось вокруг меня, исчезала я сама.

Но какая-то маленькая капля спокойствия смогла потушить часть этого пожара, чтобы дать мне возможность осознать происходящее. Неужели я действительно буду умолять его? Этого монстра?

Что я делаю? Это все неправда! Он просто манипулирует мной. Внушает мне это. Я должна успокоиться и собраться, чтобы прогнать его. Я должна, иначе мы все умрем. Селения, ты обещала научиться нести ответственность за свои поступки и их последствия. Ну так неси!

Укутавшись в ледяное спокойствие, словно в броню, я посмотрела в глаза темноте и представила, как свет разрывает ее на части и прогоняет прочь.

— Убирайся! — велела я сонмом голосов, что вдруг зазвучали во мне. Тьма вокруг завибрировала. Теплый свет упругим толчком вырвался из груди. Его серебряные когти рассекли мрак, сверкая лезвием острого меча. Давление отступило, чужая воля дрогнула. Гневный рык отозвался громом в моей грудной клетке, но с каждой секундой он становился все тише.

— Ты умрешь, лунная тварь! Вместе со своей богиней! — прогремел голос. Меня швырнуло и будто ударило о стену. Из последних сил я пыталась цепляться за нить света, которая была намотана на запястье, — за мой путь назад. Но этот тонкий лучик света оборвался, и я провалилась в темноту.

Глава 14. Возвращение в Бриль

Встречать смерть нужно достойно, как друга, а не позорно бежать от нее, как от врага.

Беларт приходил в себя тяжело. Ощущение было такое, словно его вывернули наизнанку и встряхнули все мысли в голове. Из тела выходили волны загробного холода, оно с трудом подчинялось приказам разума. Затылок полыхал ледяным огнем, вытряхивая из сознания липкое небытие.

Открыв глаза, аш’катари увидел над собой мрак Серых Пустошей. Он лежал на песке, а вокруг стояли наннатри. Они устали, но оставались в боевой готовности. Ренара и Исатис держали наготове клинки. Сверкающий ранее металл потускнел, но оставался все таким же острым и смертоносным в умелых руках воительниц.

— Он очнулся, — сообщила Исатис.

— Какого нарга? — не понимая, что происходит, выдал Беларт, принимая сидячее положение. Задеревеневшее тело отозвалось протестующей ноющей болью.

— Вроде даже в своем уме, — констатировала Исатис и присела, всматриваясь в черты лица ишилькана.

— Что произошло?

Беларт скользнул взглядом по лицу Лунной Ведьмы, оглядел остальных и только потом заметил тело, над которым склонилась Хелар. Он подался вперед, но Исатис его не пустила, уперев острый конец клинка ему в грудь.

— Сиди, ты все равно ничем не поможешь, — осадила Беларта она.

Он громко втянул тяжелый воздух Измирья, но легче не стало. Тело продолжало выкручивать, словно его препарировали заживо. Он не любил выпускать ситуацию из-под контроля и ненавидел не понимать происходящего.

— Что с Селенией? — впившись взглядом в непроглядную темноту глаз Исатис, спросил Беларт.

— Не знаю. Она не приходит в себя, — отозвалась Лунная Ведьма, продолжая держать клинок навесу, словно ожидала второго приступа безумия. — Ты озверел. Тобой будто управлял кто-то другой. Ишшали пыталась привести тебя в чувство, проникла в твой разум, чтобы не пришлось тебя убивать. Когда ты потерял сознание, она тоже упала. Вот только ты в себя пришел, а у нее даже пульс прощупывается с трудом.

Беларт встряхнул головой, закрыл глаза, пытаясь вспомнить, что с ним происходило. Память блуждала в плотной дымке, хаотично натыкаясь на отдельные обрывки воспоминаний. А затем в голове зашелестел этот жуткий голос. Чей-то зов, приказывающий всем идти к нему. Вцепившийся в его сознание и утянувший его в темноту. Аш’катари слышал отголоски других голосов в своей мутнеющей голове, а потом окончательно растворился в их общем потоке, не сумев воспротивиться. Нечто сломало его волю, точно ветку.

Беларт провел рукой по лицу, пытаясь убедиться, что это все еще он.

— Надо уходить отсюда, — сказал ишилькан. — И быстро.

Беларт не знал, сколь долго пролежал без сознания, но понимал, что времени для этого места утекло непозволительно много, а наннатри наверняка использовали магию, чтобы его удержать. Всего этого уже было достаточно, чтобы привлечь местных обитателей. Но даже если им чудовищно повезет и никто ими не заинтересуется, тот, кто овладел им, знал, где они.

Беларт подался чуть назад, чтобы не вспороть себе горло о клинок Лунной Ведьмы, и резко вскочил на ноги, но тут же пошатнулся. Земля под ногами задрожала, песок пришел в движение взволнованным морем. Даже с ловкостью аш’катари удержать равновесие было не так-то просто, приходилось балансировать на грани между падением и попытками удержаться на ногах.

Наннатри это удавалось сложнее — им приходилось держать бессознательное тело Селении и страховать друг друга.

Внезапно из песка вырвались тонкие черные пруты, увенчанные острыми плотными наростами. Они рассекали воздух со скоростью пущенной стрелы в поисках живой плоти.

Беларт, ловко увернувшись, повалил на песок Исатис, защищая ее от атаки непонятной твари. Острые наросты глубоко рассекли предплечье ишилькана, но ему удалось избежать более серьезных повреждений. В следующий момент один из жгутов обмотался вокруг его лодыжки и повалил на землю. Остальные щупальца метнулись к нему, забыв про наннатри, и впились в живую плоть, вкусив свежей крови. Пронзив тело насквозь, они натянулись и потащили его к появившейся из песка твари с узким телом и шестью конечностями. Острая морда с зубастой пастью сразу переходила в туловище.

Беларт, так и не успевший увернуться от атаки, в оцепенении смотрел, как безвольное тело Митару сломанной куклой болтается на щупальцах пустынной твари. Момент, когда воительница прыгнула, чтобы отбить атаку, закрывая Беларта своим телом, застыл перед его глазами. Он снова и снова видел, как Митару отсекает клинком два щупальца, но острые наросты остальных прутов пронзают ее тело, как капли ее крови падают на его лицо, как медленно закатываются глаза Лунной Ведьмы.

— Спаси их, — прошептала девушка перед тем, как пустынная тварь потащила ее на встречу со своей пастью.

Прежде чем необремененная добычей часть щупалец перешла в атаку, Исатис уже была на ногах. Она дернула Беларта за плечи, ставя его на ноги, и толкнула назад, к Хелар и Ренаре.

И они побежали так быстро, как только могли передвигаться с телом Селении на руках. Их догнало холодящее кровь шипение. Оно волком прыгнуло им на спины и заставило обернуться. Над песком плыло что-то бесформенное, похожее на ворох черных и серых лоскутов, развевающихся на ветру. У силуэта не было лица — лишь перетекающие нити тьмы и широкая линия пасти, из которой вырывалось слабое темно-серое мерцание. Когтистыми конечностями, вырастающими из клубящегося мрака, существо загребало воздух, будто готовилось терзать жертву.

— Опустошитель Тени. Плохо, — констатировал Беларт. Он чуть ускорился, подхватил тело Селении из рук Лунных Ведьм и закинул себе на плечо. Группа держалась друг за друга, оттого бежать быстро и в одном темпе было сложно. Кто-то постоянно сбивался, обрывая сформировавшийся темп всей компании.

— Иса, следи за ним. Если он начнет изрыгать облака, похожие на пыль, говори, в какую сторону уворачиваться, — велел Беларт наннатри. Сам же пытался высмотреть излом пространства. Как назло, в этой части оно было прямолинейным, и этот факт неимоверно раздражал.

Тем временем преследующий их Опустошитель Тени разинул пасть и начал формировать сгусток плотного серого тумана.

— Вправо! — скомандовала Исатис, и группа тут же резко дернулась в указанном направлении, едва не разомкнув построение. Мимо прошелестел мерцающий сгусток и, врезавшись в песок, начал его разъедать.

— Влево! — снова скомандовала Исатис. — Он нас догоняет.

Напряжение висело в воздухе толстой пеленой, превращая пространство в вязкую жижу. Беларт понимал, что этот противник слишком силен и опасен, чтобы вступать с ним в бой. Они и так потеряли еще одну воительницу. Больше никто не должен был умереть. Только не здесь.

Беларт изо всех сил сосредоточился на остатках магии крови, которая слабыми отголосками блуждала в его теле, и вгляделся в серый сумрак. Он уже видел тонкий изгиб пространства, когда по спине прокатилась ледяная волна боли. В голове взорвался разноцветный фейерверк ощущений, который тут же сменился легким головокружением и онемением в области раны. Ничего хорошего эти симптомы не предвещали.

Беларт буквально толкнул всю группу в изгиб пространства, когда еще одна вспышка боли укусила левую ногу.

Кувыркнувшись в ломаном искажении пространства, как в лихом водовороте, они скатились на другую грань и упали во что-то мокрое.

Беларт тут же поднялся на колени и вытащил из молочно-белой воды Селению. К счастью, место, в котором они приземлились, было мелководным. Серая пустыня сменилась бескрайней белой гладью, над которой продолжало нависать черное небо. Местами из воды выглядывали черные кочки или небольшие островки. Водяная гладь ничего не отражала.

Белая вода и черное небо порождали зрительный диссонанс, от которого рвалось привычное мировосприятие. Черно-белый пейзаж давил на разум противоположностью цветов и противоестественной простотой.

Воздух, как и прежде, был вязким, а вода не имела температуры — это была просто жидкость, но понять, теплая она или холодная, не представлялось возможным.

— Еще лучше, — пробормотал Беларт. — Белые Топи. Даже не знаю, радоваться или огорчаться.

Аш’катари был бледнее обычного и тяжело дышал. Он передал Хелар Селению, а сам сел и осторожно подвигал плечами, прислушиваясь к ощущениям. Беларт скинул разодранную куртку и попросил Исатис посмотреть, насколько все плохо.

— Четыре глубокие раны от когтей. Края почернели, и от них по коже расползается какая-то… гниль, — наннатри старалась держаться спокойно, но увиденное ужаснуло ее.

— Проклятье! — прошептал Беларт.

— Мы можем попытаться это вылечить своей магией, — предложила Хелар.

Беларт отрицательно мотнул головой.

— Здесь только одна магия работает, — спокойно пояснил он. Наннатри переглянулись. Хелар собралась было встать, но Исатис остановила ее рукой и присела рядом с ишильканом. Она как могла подавляла в себе брезгливость, понимая, что Беларт — их единственный билет отсюда, как понимала это и Митару.

— Что нужно делать? — почти спокойно спросила ведьма. Беларт глянул на нее ничего не выражающим взглядом. Если он и хотел как-то прокомментировать ее поступок, то не стал.

— Нужна кровь, чтобы я мог восстановиться. И… мне нужен якорь. Иначе…

Беларт не стал продолжать, но всем и без слов стало понятно, что будет в противном случае. Не так давно аш’катари им наглядно продемонстрировал последствия, когда озверел, поддавшись чужой воле. Он старался не думать о том, кому она принадлежала. Сейчас были проблемы поважнее.

Исатис молча протянула руку. В ней боролись желание отвернуться и твердое убеждение не подавать виду, что ей противно то, что сейчас будет происходить. Напомнив себе, что она прежде всего воительница, девушка напустила на себя самый безразличный вид и не стала отводить взгляд. Исатис хотела вернуть аш’катари долг за спасение своей жизни.

Беларт в свою очередь и этот поступок не стал комментировать. Он резко полоснул по запястью девушки острыми клыками и приник к живительной крови. Глаза аш’катари намеренно держал открытыми, чтобы не пропустить момент, когда нужно остановиться. Отвращение к происходящему слегка портило превосходный вкус крови наннатри. Плескавшиеся в ней эмоции передавались Беларту, разжигая в нем едва угасшее пламя.

Онемение на спине и в ноге начало отступать, уступая место приятному теплу и пульсирующей боли, которая обычно возникает при вскрытии нарыва и приносит облегчение.

Исатис держалась твердо и спокойно, даже когда почувствовала легкое головокружение и увидела фейерверк разноцветных точек перед глазами. В этот момент Беларт резко отстранился и вдохнул тяжелый воздух Белых Топей.

— Твои раны не зажили до конца, — сказала Ренара, взглянув на спину аш’катари.

— Ничего. С остальным регенерация справится. Главное — избавился от гнили Опустошителя, — отмахнулся Беларт и снова принялся проговаривать заклинание, которое вело их через Серые Пустоши.

— Чем нам грозит это место? — спросила Исатис, туго заматывая запястье льняной лентой, моток которой достала из поясной сумки.

— Ничем хорошим. Сценарий тот же. Идете шаг в шаг за мной. На кочки и островки не становимся. Это мелководье обманчиво. Можно провалиться в пространственную дыру, которая скрывается под водой, или в трясину. Увязнешь — уже не отпустит. Если не будем шуметь, применять магию и становиться на кочки, возможно, уйдем отсюда живыми.

Теперь для всех было загадкой, долго ли им еще придется идти — они вынуждены были скатиться на другую грань, чтобы спастись от пустынных тварей, и насколько теперь увеличился или укоротился их путь — неизвестно.

Наннатри соединяла тяжелая невидимая нить скорби по Митару. Ее поступок был достоин восхищения — лишь сильный духом и сердцем может пожертвовать собой ради врага. У наннатри было учение, которое закаляло и дух и тело, ибо сильный только духом может дрогнуть сердцем, сильный сердцем может дрогнуть духом.

— Последний штрих, — объявил Беларт и, порезав свое запястье, взял поврежденную руку Исатис. Между их ладонями на миг возникла кроваво-красная нить, расчертив черно-белое пространство вокруг.

Больше ничего не говоря, Беларт встал, слегка пошатнувшись, выпрямился и подошел к Хелар. Снова закинул бессознательное тело Селении на плечо, дождался, пока их маленький отряд выстроится в колонну друг за другом, и повел их через Белые Топи.

Ноги неприятно увязали: вода то опускалась ниже щиколотки, то поднималась до середины голени.

Беларт видел тонкие подводные дорожки, которые были безопасными, но порой не без ловушек. Он говорил, где нужно перепрыгнуть или обойти. Под белой водой зияли черные дыры пространства, заломы граней и трясина, в которой пряталось что-то жуткое. Такие места Беларт старался обходить как можно тише и, если получалось, дальше.

В Белых Топях приходилось петлять гораздо больше, чем в Серых Пустошах, и быть куда осторожнее. Это место быстрее начинало сводить с ума. В воде мерещилось движение, и порой рождались зловещие отражения, коих не должно здесь быть, да и в воздухе рождалось странное эхо. Но в целом путь был спокойным, пока по правую сторону от их невидимой тропы над водой не скользнуло чешуйчатое кольцо длинного узкого тела.

Жестом руки Беларт приказал всем остановиться и замереть. Он повернул голову и приложил палец к губам. Над водой снова поднялась чья-то чешуйчатая спина и снова скрылась под водой.

Наннатри напряглись и положили пальцы на рукояти клинков. Под ногами у воительниц поплыли бесформенные тени, но они не двигались, уже наученные горьким опытом: что бы странное ни происходило, не реагировать на это, пока оно на тебя не напало.

Минуты потянулись почти осязаемыми нитями, вплетаясь в черно-белый пейзаж топей. Ишилькан с наннатри превратились в неподвижные статуи, ожидая возможности продолжить путь. Наконец Беларт отмер и кивком головы показал, что можно двигаться дальше. Но не успел он сделать и шага, как вода взорвалась брызгами, окатив весь отряд. Рябь не посмела потревожить поверхность белой глади, когда над ней взвился огромный чешуйчатый змей. У него отсутствовали глаза, а овальная морда распахивалась круглой бездонной белой пастью.

— Бежим! — скомандовал Беларт.

Змей совершил резкий выпад, явно руководствуясь непреодолимым желанием закусить заблудшими странниками. Беларт успел проскочить вперед, наннатри увернулись. Хелар и Ренара проскользнули под гибкой шеей, а Исатис легко, словно бабочка, вспорхнула на морду змея и, оттолкнувшись от нее, прыгнула к Беларту.

Движения змея были резкими, хищными и бесшумными. Вода ничего не отражала и не шла рябью, что значительно затрудняло попытки предсказать атаки чешуйчатой твари.

Очередной бросок — и отряду пришлось рассыпаться в стороны, чтобы увернуться от хищно распахнутой пасти. Ренара упала в воду рядом с кочкой. Еще в полете она видела, как та ожила и сомкнулась рядом с ее лицом плотоядным капканом. Ренара едва ли успела выдохнуть, что не стала пищей очередной твари, как пришлось снова перекатываться, чтобы уйти от очередного рывка змея. Поверхность под телом воительницы неприятно чавкнула и начала засасывать наннатри в невидимую трясину, сокрытую под белой водой.

— Ренара! — Исатис тут же выхватила клинки и бросилась на помощь подруге. Беларт выругался и, передав тело Селении Хелар, бросился на помощь ведьме. Кое-что после встречи с этим чешуйчатым гадом он уже успел понять — тварь атаковала только неподвижные цели, а быстро движущиеся как будто бы не замечала. Это наблюдение, как все Измирье в целом, вызывало очередной диссонанс. В мире людей все было с точностью наоборот — хищники охотились за бегущей добычей. Но это место было не просто изнанкой, но еще и полной противоположностью.

Беларт выхватил из-за пояса кинжал и в прыжке вонзил его в тело змея, чтобы удержаться на нем. Еще один рывок — и еще один укус холодной стали. Монстр издал жуткий скрежет, от которого у аш’катари едва не треснула голова, а перед глазами заплясали радужные всполохи. Но рука твердо держалась за рукоять кинжала, и реакции не подвели.

Тем временем Исатис подскочила к подруге и, стараясь держаться на безопасном расстоянии, попыталась дотянуться до ведьмы. Но не выходило. Единственное, что в такой ситуации пришло на ум воительнице, — бросить подруге свою длинную косу и ухватиться самой за ее основание. Трясина не желала отпускать добычу, но и наннатри сдаваться не собиралась. Сантиметр за сантиметром она отвоевывала Ренару у Белых Топей, пока Беларт отвлекал внимание змея на себя.

Ему удалось добраться до верхней части туловища, где зияла белая пасть, но он совершенно не представлял, что теперь делать. Идея созрела сразу, стоило только взглянуть вниз на Исатис и Ренару.

— Иса, подойди к кочке и замри рядом с ней! — скомандовал Беларт, вонзая кинжал чуть выше распахнутой пасти. Змей снова заскрежетал разрывающим сознание воем и начал хаотично метаться в воздухе, пытаясь сбросить «наездника». Но стоило только Исатис замереть, как чешуйчатая тварь тут же забыла про наглого аш’катари и бросилась на воительницу. В последний момент, прямо перед распахнутой пастью, воительница метнулась влево, а морда змея уткнулась прямо в распахнувшуюся ей навстречу плотоядную кочку. Беларт ловко спрыгнул и бросился помогать Исатис вытаскивать Ренару. Вдвоем это далось легче и быстрее. И пока змей брыкался то ли в попытках высвободиться, то ли в предсмертных конвульсиях, отряду удалось уйти.

На ходу они пытались отдышаться, но тяжелый воздух Измирья не позволял им этого сделать должным образом, проникая в легкие вязким дегтем. Несколько раз приходилось делать короткие передышки, чтобы не потерять сознание, но надолго не останавливались, чтобы не привлечь еще какую-нибудь местную живность, жадную до свежей плоти.

Снова потянулись бесконечные минуты и неизменное черно-белое пространство. Ренара и Исатис теперь с опаской посматривали на островки и кочки, выглядывающие черными шапками из-под воды. Селения в себя не приходила, но пульс ее стал более ритмичным и полным. Всем хотелось, чтобы путешествие по Измирью наконец закончилось. И каждый про себя молился, чтобы больше никого не встретить.

Где-то вдалеке то и дело появлялись и исчезали чьи-то очертания или тени, но, к счастью, их персоны в качестве обеда больше никого не заинтересовали.

Когда Беларт в очередной раз внезапно остановился, наннатри одновременно напряглись и внутренне взвыли. Все настолько устали от Измирья, что мысль об очередном сражении с местной тварью пробуждала досаду.

— Пришли, — оповестил всех ишилькан. Перед ним слегка подер­гивалась ткань реальности, но если специально не приглядываться, этого можно было и не заметить.

Покрепче схватившись друг за друга, наннатри с Белартом шагнули в Излом и провалились в предрассветные сумерки родного мира, разорвав неподвижную гармонию прозрачной влажной свежести. Воздух ворвался в легкие запахами леса, едва уловимыми ухом звуками и мягкими прикосновениями к коже, которые после неподвижного тяжелого пространства Измирья ощущались отчетливой яркостью и обилием эмоций.

— Никому не двигаться! — резко скомандовал Беларт, когда ведьмы хотели уже облегченно выдохнуть и упасть на землю, чтобы хоть немного набраться сил. Измирье выпило их почти досуха, лишь цель доставить жрицу Многоликой живой и природное упрямство держали их на ногах весь путь. Резкий перепад плотности и давления между мирами выжал последние капли сил из тел путников.

Приглядевшись, наннатри поняли причину столь резкого приказа. Вокруг Излома слегка мерцал в лесном полумраке рунический круг. Вдумчиво изучив символы, Беларт посерьезнел.

— Он ограничивает Излом. Если попытаемся переступить черту, сгорим заживо. Чертов Тамаш, — ишилькан выругался. — Так что, девочки, набираемся сил и не двигаемся. Ждем.

— Чего именно? — поинтересовалась Хелар. — Мы в ловушке.

Аш’катари неопределенно дернул свободным плечом и застыл в неподвижном молчании, вглядываясь куда-то в густой мрак спящего леса. Он выглядел бледным и измученным. Рубин медленно растворялся в лазури глаз, теперь казавшейся еще более тусклой, нежели раньше. Однако, несмотря на усталость, он не мог позволить себе упасть — на нем лежала ответственность за всех членов команды.

Минуты падали в окружающую темноту подобно раздражающим каплям воды, тревожащим размеренное течение тишины. Непонимание со стороны ведьм нарастало, как наполняемая водой чаша, уже готовая опрокинуть содержимое через края.

В какое-то мгновение тьма вокруг будто бы задышала. Показалось? Но звук повторился, тогда воительницы напряглись и потянулись к лукам. Беларт поднял свободную руку, давая понять, чтобы они не двигались.

Пелена мрака насытилась абсолютной чернотой и враждебно ощетинилась на чужаков, ослепляя их. Она надвигалась, приглушенно рыча и выдыхая, пропитанная ледяным ужасом и запахом другого мира. Медленно подбиралась к границам круга, зная, что добыча заперта в ловушке.

Исатис держала одну руку на верхнем плече лука, чтобы в любой момент выхватить его. Она смотрела не перед собой, а внимательно следила за движениями Беларта. Ведьму дико злило, что снова приходится доверять врагу, однако здравый смысл стоял выше собственных принципов. Плечи аш’катари были напряжены, но рука твердо держалась в воздухе, веля не шевелиться. Кроме фигуры Беларта, Исатис больше ничего не видела и не оглядывалась на своих сестер, чтобы не упустить роковой момент. Судя по всему, ишилькан видел и чувствовал больше, чем любая из Лунных Ведьм.

Снова чей-то громкий выдох оцарапал слух. Тьма обрела очертания. Льдисто-серый огонь чьих-то глаз пульсирующими углями прожег мрак. Зловещими светлячками в остывающем воздухе зажглись еще несколько пар глаз.

Ренара невольно дернулась, но Хелар схватила ее, не позволяя переступить черту круга.

Темные силуэты подступили ближе, смыкая кольцо вокруг границ круга, и замерли в ожидании. Мощные тела пронизывали сосуды, наполненные серебристо-серым огнем, что горел в их глазах и пастях. Они были закутаны в лоскуты темноты, струящейся по воздуху рваной тканью. В груди бился сгусток потустороннего света, окруженный выжженными на проступающих костях рунами.

Наннатри застыли в полной готовности атаковать, но Беларт стоял, словно статуя, не давая никаких команд. Напряженные секунды растягивались вибрирующими струнами, пронизывая пространство между жуткими существами и заключенным в ловушку отрядом.

— Покажись. Я чувствую, что ты где-то здесь, — вдруг заговорил Беларт. Наннатри воззрились на аш’катари с непониманием. Что-то мешало им видеть пространство вокруг, но их негласному предводителю каким-то образом это удавалось.

— Я не подчиняюсь приказам акшара, — ледяной голос пронзил прохладный лесной воздух пущенной стрелой.

— Я — Беларт Дейорис Лодриан Рангвальд. Брат Идриса и Ана­бэль, — спокойно произнес Беларт. Исатис мельком глянула на ишилькана и поняла, что его силы на исходе.

— Лунные Ведьмы не помогают акшарам. Мы сопровождаем невесту графа Рангвальда домой, — вступила в разговор она, внимательно наблюдая за движениями окруживших их существ.

— Тогда почему вы пришли через Излом? — снова донесся холодный женский голос. Сколько наннатри ни пытались понять, откуда он исходит, ничего не получалось. Голос звучал повсюду, словно с ними говорил сам лес.

— Потому что у нас не было другого выбора, Милифтина, — ответил Беларт. Свободной рукой он приподнял голову Селении, показывая ее лицо. Из темноты выступила стройная фигура, одетая в черный приталенный камзол и черные брюки, заправленные в сапоги. Ее белые волосы были заплетены в многопрядную косу, болтающуюся за спиной. В глазах читалось откровенное недоверие.

— Меня никто ни о чем не предупреждал, — ответила Милифтина, подходя чуть ближе к границе круга. Темные существа чинно расступились перед ней, как воины перед командующим. Селению она узнала сразу и недоверчиво уставилась в лицо Беларта.

— Неужели они в беде? — спустя нескольких молчаливых секунд спросила Милифтина, позволив волнению просочиться сквозь лед.

— Да. Лучше не медлить, — с намеком отозвался Беларт. Банши кивнула и подступила еще ближе, доставая из-под одежды цепочку с кулоном в виде узкого длинного цилиндра. Проколов палец, она мазнула им по минералу. Как только камень пробудился, налившись молочным сиянием, Милифтина поднесла его к пустому пространству над границей круга и быстро начеркала отпирающую руну. Часть мерцающих рун погасла, после чего банши велела осторожно выходить по одному. Замкнув круг обратно, Милифтина повернулась и пошла вперед. Темные существа с горящими глазами почетным караулом выстроились по обе стороны от Беларта и Лунных Ведьм. От их присутствия воздух наполнялся потусторонним холодом — сухим и колючим. Исходящая от тел сила давила на Лунных Ведьм, словно пережимая кровеносные сосуды и дыхательные пути. Исатис чувствовала, как онемение медленно поднимается по ее рукам и ногам, подползая к сердцу.

— Кто это такие? — шепотом спросила Ренара, когда они двинулись вглубь леса.

— Личи. Мертвые существа, которых воскресили, вдохнув в их тела магию смерти, — пояснил Беларт. Селения размеренно болталась на его плече в такт шагам. Жрица была бледна, дышала редко и порывисто, пульс отчаянно трепыхался в сосудах, словно из последних сил пытался выиграть соревнование за жизнь.

Хелар шла рядом с Белартом и Селенией и периодически проверяла ее состояние, пребывая в мрачном молчании. Тишина между ними была тоньше крыла бабочки и такой же хрупкой, но прекрасной. Любые слова были бы лишними. Хотелось снова насладиться жизнью, которой дышал мир. После Измирья и наннатри, и аш’катари смотрели на него с новой толикой обожания.

Небо, спящее на кончиках черных крон деревьев, бледнело, готовясь вобрать в себя краски нового дня. Звезды лениво мерцали, постепенно сгорая в остатках уходящей ночи. Воздух свежел перед рассветом, тяжелея от влаги. Мрак постепенно мутнел, наливаясь молоком тумана. В тишину вклинивались короткие трели ранних пташек, стряхивая пелену ночного сна.

— Скоро рассвет, — голос Исатис первым вплелся в предрассветную тишину.

— Знаю, — отозвался Беларт.

Остаток пути до замка шли молча. Милифтина ничего не спрашивала, но по ее напряженным плечам и чересчур быстрым и твердым шагам можно было догадаться, что она нервничает.

Из предрассветной дымки черным скелетом выплыли ворота Ардскола. Милифтина взмахом руки отослала личей прочь и снова достала свой медальон. Мертвецы послушно рассредоточились и растворились среди теней. С их исчезновением расслабились не только Лунные Ведьмы, но и, казалось бы, вся природа облегченно выдохнула.

— Мы выполнили приказ кайя’юны. Нам нужно возвращаться, — произнесла Хелар, наблюдая за открывающимися створками ворот замка.

— Скоро рассвет, — возразил Беларт. — И перед обратной дорогой вам нужно восстановить силы. Путь неблизкий.

Никому из Лунных Ведьм не хотелось оставаться в замке аш’катари, но предложение Беларта показалось здравым и потому было принято.

Самое страшное при падении в темноту — это ощущение бесконечного полета в неизвестность. Обычно оно обрывалось на кровати, выбрасывая вздрагивающее тело в реальность. Но это падение не заканчивалось. Вокруг мелькали обрывки воспоминаний, которые не получалось сложить воедино. Они проносились так быстро, что их смысл скользил мимо сознания.

И в один момент нить, на которой крутился этот шар разноцветных событий, оборвалась, выбросив мое тело в мрачное круглое подземелье. Темные стены, пронизанные пульсирующими сосудами, были мне знакомы.

— Тебе не покинуть это место. Даже смерть здесь не имеет власти, — знакомый надтреснутый голос невыносимыми судорогами скручивал тело. Ядовитый янтарь глаз смотрел из темноты с превосходством и насмешливой снисходительностью. Страх перед ним держал на цепи, опустошал разум от мыслей, не позволяя даже шевельнуться без его дозволения.

— Многоликая не оставит меня здесь, — шепчут губы, но внутри с каждой секундой гаснет уверенность в собственных словах. Надежда на спасение корчится под взглядом желтых глаз.

— Ох уж эта слепая вера, — трескучий смех отражается от стен. Кажется, что он вот-вот сокрушит их. — Вы словно коровы, послушно идущие на убой, — все понимаете, но все равно идете.

— Многоликая… — снова пытаюсь сказать, но обладатель желтых глаз перебивает.

— Многоликая — ложная богиня, бросившая тебя умирать. Как и многих твоих сестер. Достойна ли она подобного доверия? Поклянись в верности мне и Владычице Тьмы — и страдания больше никогда не коснутся тебя.

Ответ монстру вырывается сам собой. Яростный протест. Уверенность в том, что Многоликая спасет меня. Она не может оставить меня на растерзание этого чудовища.

Но все молитвы, обращенные к ней, что лихорадочно повторяет сознание, не помогают. Они, словно птица, запертая в клетке, бьются об эти непроницаемые стены и не могут просочиться наружу. Меня, словно безвольную куклу, тащат под руки куда-то. Ноги волочатся по каменным плитам. Не чувствую ни их, ни тепла, ни холода — совсем ничего. Пытаюсь кричать, но собственный голос облачается в едва слышный шепот. Тело водружают на жертвенный алтарь. Руки приковывают к холодному камню тяжелыми кандалами. Надо мной нависает черная тень с желтыми глазами. Он смеется, пьянея от собственного триумфа. Пытаюсь кричать, вырываться, но совсем не чувствую сил в своем теле. Боль впивается в плоть, обволакивая разум липким красным туманом с запахом крови. Тонкий крик разрывает упругую тишину и вязкое пространство вокруг, выталкивая меня куда-то.

Собственный крик все еще рвал горло, когда я скатилась с алтаря на пол. Сознание болезненно пульсировало в висках. Сердце с отчаянием приговоренного к казни пробивало себе путь через грудную клетку. Не оглядываясь, я пыталась ползти прочь в попытках спастись, но слабость лежала на теле свинцовым грузом. Боль в суставах была такой отвратительно ноющей, будто все кости поменяли местами, разорвав мышцы, а потом как попало сшив их воедино.

Звала на помощь, понимая, насколько это бесполезно, даже когда в глазах неумолимо темнело. Больше их открывать совсем не хотелось. В обволакивающей тьме не было желтых глаз, не было боли, лишь умиротворение и приятное тепло, в котором хотелось навсегда раствориться. Но что-то удерживало мою сущность от этого. Какое-то важное дело не позволяло забыться и стать ничем. Оно якорем потянуло вниз и вернуло в тело.

Не было прежней боли, лишь страх увидеть перед собой мрачное круглое подземелье блуждал в воспаленном сознании. Но не ощущалось ни холода, ни ужаса, пробирающегося под кожу, — лишь тишина и покой.

Стоило только приоткрыть глаза, и по щекам побежали слезы от слишком яркого света. Неосторожно дернувшись, я свалилась на пол и, только привыкнув к освещению и утерев слезы, пригляделась и поняла, что зал мне знаком. Осознание того, что меня окружают стены Ард­скола, опустилось на плечи ощущением невероятного облегчения, словно объятия друга после долгой разлуки. Сколько всего стоило пережить, чтобы этот замок показался родным и безопасным!

Но тихий шепот на задворках сознания что-то навязчиво и неразборчиво говорил. Оглядевшись, я поняла, что сижу возле алтаря, у которого Идрис ставил мне реари. Воспоминание о том, как меня приковывали к холодному камню, накатило волной страха и тошноты. Отдельные фрагменты памяти медленно насаживались на единую нить, словно бусины, восстанавливая хронологию событий. Последнее, что я помнила отчетливо, — путешествие по воспоминаниям Беларта, в конце которого поджидал Мозэк.

От этого имени меня передернуло. Желудок скрутило тугой спиралью, усиливая чувство тошноты. В груди шевельнулся склизкий комок ужаса и омерзения от событий в темном подземелье.

Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться и привести мысли в порядок, ущипнула себя за бедро. Больше всего я боялась ничего не почувствовать, однако нога заныла приятной болезненностью.

За окном в красно-золотых всполохах небесного пламени догорал закат, проливая алую кровь последних лучей на далекие холмы. И чем дальше закатывалось за горизонт солнце, тем ярче становился свет лунного камня в ритуальном зале, а мое тело наливалось силой.

Опираясь на край алтаря, с которого так необдуманно соскочила, я поднялась на ноги. Погладив теплый камень, подумала, сколько всего произошло с тех пор, как я оказалась здесь впервые.

Замок был молчалив, как и прежде. Коридоры, погруженные в сумерки, разговаривали только эхом моих шагов, но не доносили больше никаких звуков.

Я попыталась сосредоточиться, чтобы уловить чье-нибудь сердцебиение, но виски тут же опасно обожгло. Позвала, но не получила ответа. Спустившись в Большую Гостиную, я застала там только дворецкого. Он объяснил мне, что мои сопровождающие отдыхают.

Я чувствовала себя ужасно голодной, поэтому решила скоротать время ожидания за едой. Сидя на кухне под недовольное кудахтанье бледноватой полненькой поварихи о том, что леди так себя не ведут, я вспоминала, как мы впервые тут завтракали с Идвалом. Воспоминания эти были теплыми, и я буквально заставила свое сердце порадоваться им заново. Захотелось поскорее увидеть улыбчивого кашкара и заполнить душу новыми теплыми чувствами. Едва я успела проглотить горячую булочку с маслом и чаем, как на кухне появился взъерошенный Беларт. Вид у него был усталый. Привычная яркая лазурь радужки потускнела, будто затянутая туманом. На лице все еще лежала нездоровая бледность. Обескровленные губы потрескались и ощетинились сухими корочками.

— Очнулась? Отлично. Нужно найти деда. Идем. Потом поешь, — скомандовал он.

— А без меня ты не можешь его найти? — недовольно пробурчала я, когда Беларт выковыривал мою несговорчивую персону из-за кухонного стола. Я чувствовала себя уставшей и все еще голодной, и неугомонность ишилькана, желающего втянуть меня в очередную авантюру, отозвалась внутри легким раздражением. Но от мысли, что Идрис, Анабэль и Идвал все еще в замке Джесабэль не по своей воле, аппетит разом пропал.

— Хорошо подумай и дай мне правильный ответ, — отозвался мрачный Беларт, закрывая за мной дверь на кухню. В узкую щелку ему вслед успело протиснуться недовольство поварихи по поводу того, что он вытащил меня с кухни. По ее высказанному чуть ранее мнению, я была слишком тощая, и меня нужно было срочно откармливать, иначе я не смогу выносить Идрису здоровых детей. Густо покраснев, я едва не поперхнулась чаем. А повариха продолжала причитать, что таких худых девиц она видела только в морге, почившими от нездоровых диет.

— Видимо, если бы мог, то нашел бы, — вздохнула я, обреченно волочась за Белартом.

— Ты не безнадежна, — оценил мои умственные потуги аш’катари.

— Я не помню, что произошло, — проговорила я, когда мы поднимались на второй этаж и шли по коридору, — но спасибо, что спас меня и вытащил из Излома.

Беларт молчал. Мне хотелось спросить его о Мозэке, о том, все ли хорошо с ним самим, но эта идея была не лучшей, поэтому я промолчала. Беларт — замкнутая личность, которой не нужно сочувствие и не нравятся расспросы. Если он посчитает нужным, то сам обо всем расскажет.

— Где нам искать твоего деда? Он вообще в замке? Он жив?

Взгляд Беларта сказал мне больше, чем могли бы это сделать слова, произнесенные вслух. Причем ответил не только на конкретный вопрос, но и еще пояснил, что младший наследник обо мне думает в целом.

— Он старый, опытный аш’катари и умеет правильно скрываться. Но от способностей жрицы ему вряд ли удастся уйти незамеченным.

Беларт был мрачнее обычного. Взгляд тяжелый, веки то и дело нависали на мутнеющие глаза. Губы постоянно что-то беззвучно шептали, но что именно, было не разобрать.

— Может, тебе стоит для начала отдохнуть? Ты вымотался, — робко произнесла я, боясь вызвать у ишилькана вспышку гнева.

— Нет времени, — коротко бросил он. Дальше шли в молчании. Куда именно, я не спрашивала, едва поспевая за широким шагом Беларта, поэтому иногда приходилось бежать.

— Вы с Идрисом не ладите? — осторожно поинтересовалась я, вспомнив обрывки из прошлого ишилькана. То, что ему пришлось пережить, выдержал бы далеко не каждый. Это были всего лишь бессвязные кусочки воспоминаний, и я не бралась судить об этом. Но Джесабэль я стала ненавидеть еще сильнее, а поступки Беларта, наоборот, начала понимать. Но вот кого я не понимала совсем, так это Идриса. И если вспомнить их прошлое, чего на самом деле стоило Идрису и Анабэль разыскать Беларта и попросить у него помощи? Почему они не сделали этого раньше? И чего стоило самому Беларту вернуться?

— Тебя это не касается, — слова упали холодным лезвием, отсекая у меня желание к дальнейшим расспросам.

Когда мы поднялись на третий этаж, возле гобелена, изображавшего битву между аш’катари и савран’аш, нас остановил голос Милифтины. Быстрым шагом она направлялась к нам. Ее длинная коса танцевала причудливый скачущий танец за спиной под музыку шагов. Подойдя ближе, она окатила меня своим ледяным взглядом и повернулась к Беларту.

— Я обыскала левое крыло башни и подвальные помещения. Там пусто. Никаких следов господина, — сказала Милифтина. Она напоминала мне подростка, который пытается быть лучше своих сверстников, придавая своим словам и действиям невероятную значимость. Меня банши старательно игнорировала.

— Правое крыло тоже пустое. Значит, остается только центральная часть замка. Поднимайся на верхние этажи, а мы начнем отсюда, — подытожил Беларт. Милифтина кивнула и исчезла в одном из проходов, ведущих на лестничный пролет.

— Почему мы не начали с первых этажей? — спросила я, как только мы снова остались с ишильканом одни.

Взгляд Беларта опустился на меня топором палача. Настроение у него портилось с каждой минутой, пока мы поднимались сюда, и теперь было прескверным. Причина такой резкой перемены была мне неизвестна.

— Пока ты спала, я обыскал первые этажи, — отозвался Беларт, тоном давая понять, что больше не станет отвечать на глупые вопросы. Окинув его более осмысленным взглядом, я поняла, почему он такой уставший. Он искал своего деда посредством магии крови.

— Зачем ты снова это сделал? — не сдержав негодования, высказалась я. — Ты мог… обезуметь.

Тусклые глаза наследника Дома Смерти заледенели. От его взгляда по коже пробежал колючий мороз, хотелось отступить на несколько шагов, но я сдержалась.

— Идрис и Анабэль в беде. Каждая минута на счету, когда дело касается нашей бабки. Медлить было нельзя, — отрезая каждое слово, проговорил Беларт. Я кивнула и решила больше не открывать рот, а просто делать то, что он просит.

— Сосредоточься и постарайся услышать мое сердцебиение. Как настроишься, просто держи концентрацию и иди за мной, — пояснил Беларт то, что от меня требовалось. Когда я проснулась у Лунных Ведьм, их сердца открывались передо мной сами, они пели, создавая свою собственную музыку. Но сейчас, попытавшись настроиться на сердцебиение Беларта, я снова почувствовала давящую боль в висках и отступила. Передо мной было бледное лицо ишилькана, который все то время, что я находилась без сознания, самоотверженно искал своего деда, чтобы помочь брату и сестре. Сделав глубокий вдох и выбросив из головы все прочие мысли, я нырнула в тишину. Сначала было только ее размеренное течение, но, погружаясь все глубже, я услышала биение, подобное каплям воды.

Виски обожгло, перед глазами заплясали искры, но я постаралась удержать концентрацию вопреки боли. Закрыв глаза, чтобы ни на что не отвлекаться, я позволила Беларту вести себя. Боль навязчиво ныла в голове, как настырный попрошайка, бегающий за покупателем по рынку. С каждой последующей минутой все сильнее казалось, что мое тело, словно пшеницу, перекручивают жернова. Но кроме сердца Беларта я ничего не слышала.

Остановившись, чтобы перевести дыхание, я припала к стене, обнявшей меня приятной прохладой. Закрыв глаза, чтобы ничего не видеть вокруг себя, я чувствовала удивительное умиротворение.

— Плохо выглядишь, — донесся до меня словно издалека голос Беларта. С усилием разомкнув веки, я взглянула на него. Не знаю, как именно я выглядела, но его вид был куда хуже. Беларт все больше ­напоминал несвежего мертвеца, о чем я хотела ему сообщить, но меня перебил шепот, подобный дуновению ветра. Сердце рухнуло вниз.

— Ты вообще уверен, что он в замке? Может быть, он отправился в путешествие? Или на пикник? — выпалила я, пытаясь восстановить дыхание.

— Я проверил с помощью Кровавого Камня. Он указывает, что дедуля в пределах этого замка, но не указывает, где именно. Это небольшой минус, — оповестил меня Беларт. Я хотела задать ему еще один вопрос, но осеклась.

«Сюда!»

Заморгав, вопросительно уставилась на аш’катари, но его мое поведение явно удивило. Коротким кивком головы он поинтересовался, что случилось, но я лишь пожала плечами, продолжая удивленно разглядывать пространство вокруг Беларта.

«Сюда!»

Медленно повернув голову на голос, я собралась сделать шаг, но вдруг вспомнила Измирье и предупреждение ишилькана насчет незнакомых голосов. Один раз я уже оступилась.

«Не бойся».

Шепот звучал тепло и знакомо. Но и голос, который завладел моим разумом, был таким же. В нерешительности я замерла, пытаясь понять, что мне делать. Беларт наблюдал за мной с молчаливым интересом как, впрочем, лекари наблюдают за душевнобольными. Пусть я и была сейчас не одна, но он был уставшим, а потому подвергать его лишний раз опасности не стоило.

«Я помогу тебе найти».

Почему-то хотелось, чтобы Беларт принял решение вместо меня. Любой мой выбор обычно приводил к катастрофе, и теперь я боялась что-либо решать сама.

— Ты что-нибудь слышишь? — спросила я, хотя уже заранее знала ответ.

— Слышу что? — решил уточнить аш’катари. Неопределенно передернув плечами, я осторожно оторвалась от стены и посмотрела в пустое пространство темного коридора. Это могло быть ловушкой, но могло оказаться и помощью. Идрис и Анабэль в руках Джесабэль, поэтому лучше рискнуть и не найти ничего, чем упустить возможность.

— Идем, — тихо позвала я Беларта и последовала за голосом, который уверенно вел меня в лабиринте теней и света. Сердце возбужденно подпрыгивало в груди, не зная, чего ему ждать. Неведомая сила тянула меня вперед, поворачивала в бесконечных переплетениях коридоров и, наконец, отступила перед глухой стеной.

Я подошла ближе и озадаченно коснулась прохладного камня, ожидая, что должно что-то произойти, но он остался молчалив и безучастен.

Беларт стоял в стороне, наблюдая бесстрастным взглядом за моими действиями, словно бы испытывал меня.

Коридор был пуст, здесь не было ни реликвий, ни статуй — вообще ничего. Я задумчиво посмотрела на канделябры, слабо мерцающие над головой, в поисках хоть чего-нибудь острого. Специально так было задумано или нет, но на задней поверхности металлической ножки сверкал едва заметный шип. Оглянувшись на Беларта, я поняла, чего он ждал, — догадаюсь я или нет. Но я уже знала, что все механизмы аш’катари работают на крови, поэтому с готовностью потянулась к канделябру и проткнула палец.

Где-то в стене щелкнул механизм, и мне дохнуло в лицо довольно-таки свежим воздухом, словно проход вел на улицу. Но нет, глазам открылся потайной мрачный коридор, где довольно тускло мерцали красные кристаллы, проливая во тьму зловещий свет. Заглянув в него, я обернулась к Беларту. Мне показалось, что по его губам скользнула одобрительная улыбка.

— Ты не совсем безнадежна, — похвалил меня он в своей странной манере. — Ты что-нибудь чувствуешь?

Я обратилась в слух и ощущения, в надежде через боль поймать пульс чужого сердца. Но обступившая нас тишина билась в ритме сердца Беларта. Собственный пульс обжигал мысли раскаленным металлом. Я старалась пересилить свою беспомощность, но Беларт положил руку мне на плечо.

— Хватит. Давай разделимся и поищем, — Беларт не предлагал, а ставил перед фактом. Но мне его идея категорически не нравилась. Воображение сразу нарисовало, как я заблужусь, попаду в ловушку или сверну шею. Но на этом оно не остановилось и полетело дальше, создавая призраков и жутких монстров, обитающих в стенах Ардскола. Свои опасения я поспешила изложить ишилькану, но он предпочел остаться глухим к моим доводам.

— Заблудишься — я тебя найду, — пообещал Беларт. — Нет тут никакой нежити и призраков. И ловушек тоже не должно быть.

— Не должно?! — я даже подпрыгнула. — Я иду с тобой!

— Ты, видимо, не понимаешь, что я не сюсюкаться сюда с тобой пришел, — медленно и тихо протянул Беларт, закрепляя сказанное зловещим взглядом. Усталость смыла зловещую ауру, которой веяло от него ранее. Сквозь потускневшую радужку не пробивался взгляд смерти, как не пробиваются лучи солнца сквозь закопченное окно. Но сейчас он вдруг снова стал тем пугающим аш’катари, который стоял в лучах лунного света в Тихой Беседке. Он не был моим другом, с которым я могла бы покапризничать, даже не был Идрисом, который допускал препирательства. Хватило одного взгляда, чтобы захотеть оставить его тут и пойти искать Аэрона. Одной.

Поначалу было страшно, но глаза хорошо видели во мраке, который не касался света кристаллов. Темнота лежала на полу и таилась у стен, наблюдая за мной безликим монстром. Тревога, вызванная страхом встретить здесь кого-то, спустя несколько спокойных минут отступила. Не было даже шорохов, только тихий шепот моих шагов и едва уловимый ухом тонкий стеклянный звон люминаров. Биение сердца Беларта осталось уже далеко позади, но туннель повернул лишь раз.

Случались ответвления, которые выводили в пустые комнатки с маленькими вентиляционными отверстиями и круглыми или овальными лазейками для подглядываний. Одна такая открывалась в Большую Гостиную, где Анабэль оставила меня под присмотром Тамаша после знакомства с Идрисом. При воспоминании о строгой и сдержанной шаккане мне стало грустно. Она мне улыбалась и была со мной добра, я успела к ней привязаться, поняв, что она вовсе не такая холодная и строгая, какой кажется на первый взгляд. Как, впрочем, и все остальные обитатели замка. Все они казались иными, но друг с другом становились собой.

Внезапно в туннеле что-то утробно завыло, заставив каждый волосок на голове и теле встать по стойке смирно. Замерев, я смотрела вперед, не зная, звать ли мне уже на помощь Беларта или просто прикинуться, что меня здесь нет. Из правого ответвления в туннель что-то плавно вылетело. Красный свет кристаллов очертил человеческий силуэт в белом мерцании. Мое чрево обратилось в лед. Навстречу мне плыл настоящий призрак.

Я завопила и развернулась, чтобы бежать прочь, но врезалась в кого-то еще. И снова закричала от ужаса. На меня воззрились остек­леневшие глаза. Нечто передо мной захрипело, а позади надрывно завыло приведение.

Я отшатнулась и прижалась к противоположной стене, чтобы видеть действия окруживших меня чудовищ. Нужно было бежать, но я приросла к полу, словно впервые видела нечто страшное. Существо со стеклянными глазами напоминало мертвецов из ночного сада при первой неудачной попытке побега.

Приглядевшись ко второму, я поняла, что это не призрак, а еще один мертвяк, закутанный в белый тюль, который переливался в свете кристаллов. Ум лихорадочно размышлял, опасны эти существа для меня или нет. Все в этих стенах подвластно Идрису. Его реари должно быть гарантом моей безопасности, но проверять эту теорию мне не хотелось. Прежде чем я предприняла какую-либо попытку спастись, в коридоре возник еще один темный силуэт существа, чье сердце громко билось у меня в ушах. Знакомый ритм нахлынул на меня волной облегчения. Беларт осмотрел нашу разношерстную компанию и остановил взгляд на мне, видимо, ожидая объяснений.

— Они просто выскочили неожиданно, — начала оправдываться я и затараторила все, что приходило мне в голову. — Я всего лишь второй раз в жизни вижу мертвеца! Первый раз Анабэль с Идрисом убедили меня в том, что это был сон. Я не знала, как на них реагировать и насколько они опасны. Что они вообще тут делают?

— Потерялись, наверное, — процедил ишилькан, продолжая пронзать меня своими холодными глазами. Не покидало стойкое ощущение, что Беларт уже не единожды растерзал меня в своих мыслях.

— Тот в фате вообще на привидение был похож. Почившей невесты, — попыталась смягчить обстановку я, на что Беларт только закатил глаза. Мое воображение на самом деле нарисовало и убиенную невесту, и события, при которых она почила. В сознании разыгралась целая драма, прерванная на самом интересном месте Белартом.

— Нет тут никаких привидений, — безапелляционно заявил он.

— Ты говорил, что и нежити тут нет! Может, для тебя эти существа и в порядке вещей, но я не имела опыта общения с мертвыми! — облегчение сменилось резко вспыхнувшим раздражением.

Когда Беларт ушел, забрав с собой мертвецов, я погрузилась в состояние отрешенности. Потайные коридоры перестали пугать, а красный свет люминаров уже не казался таким зловещим. Скорее всего, ходы пронизывают весь замок. Здесь даже были узкие винтовые лестницы, ведущие на другие этажи. Я запуталась в поворотах и уверилась в том, что мы никого не сможем здесь найти. В голову закрадывались мысли, что таинственный голос специально завел меня сюда, чтобы я заблудилась. Я крикнула в пустоту, и мое эхо понеслось в узком туннеле, отскакивая от стен. И отозвалось мне из темноты.

«Сюда!»

Вопреки собственному желанию убежать я сделала шаг вперед, затем еще один. И с каждым последующим страх, охвативший меня, стихал. Ноги привели меня в тупик. Здесь не было никаких ответвлений — лишь винтовая лестница, уходящая вверх. Пространство, в котором она находилась, было узким, стиснутым между двух стен, поэтому подниматься приходилось боком. Лестница вывела к маленькой круглой двери, которая открывалась нажатием на тонкий изогнутый серебряный рычаг. Открыв ее, я несмело коснулась шершавой изнанки гобелена, закрывающего проход с другой стороны. Он был тяжелым и наваливался на меня своим немалым весом, когда я пыталась пролезть под ним. Качнувшись всем телом, чтобы оттолкнуть от себя плотную ткань, я мешком вывалилась на пол с изнанки круглого проема. От вида круглой комнаты сердце ударилось о ребра. Здесь я едва не погибла, пытаясь убить Идриса.

На небо величественно взошла полная луна, взирая на меня сквозь окно. Колючая волна прокатилась по всему телу до самых кончиков пальцев. Опустив взгляд на руку с часами, я увидела, что все лунные фазы окрасились в серебристый цвет. Дыхание споткнулось от сжимающего горло спазма. Глаза защипало от подступающих слез. Время вышло.

Снова посмотрев на луну, словно бы она была моей судьей, я ощутила обнявшую меня неизбежность.

— Рада приветствовать тебя в Лунной Башне, Селения, — спокойный женский голос потревожил молчание комнаты. Резко обернувшись, я увидела перед собой уже знакомое лицо с портрета. Серые глаза испускали мягкое сияние. Знакомые белые одежды говорили, что передо мной Лунная Жрица. Теперь я это знала.

Нужно ли было как-то ее поприветствовать или поклониться? На мою растерянность она ответила благосклонной улыбкой и подошла чуть ближе.

— Вы сделали мне предсказание в Праздник Благословенной Ночи. Ваше лицо я видела на большом портрете в одном из коридоров, — не зная, что еще сказать, выпалила я, чувствуя, как от напряжения сводит мышцы.

— Меня зовут Астарта. Я — жрица многоликой Иш’тары, хранительница этого замка. Я служила Рангвальдам многие века, — представилась жрица. Ее белая кожа серебрилась в лунном свете, волосы плавно плыли по воздуху шелковыми лентами.

— Вы призрак? — предположила я, наблюдая за неестественными движениями ее тела.

— Да. Но тебе не стоит меня бояться, — все тем же спокойным тоном ответила жрица.

— Я вас не боюсь, — отозвалась я.

— Ты боишься моего предсказания, — догадалась жрица. Ожидая, что внутри поднимется прежняя обида и злость, я молча кивнула. Но ничего не было, кроме спокойствия, которое охватило меня с появлением призрака.

— Смерть в конце столь короткого пути кажется насмешкой судьбы, — призналась я в своих мыслях, о которых много думала наедине с собой до этого момента.

— Мы все — фигурки в руках богов. Нам непонятны их планы, кажется несправедливой их воля, но мы не сможем ей противиться: ведь у любого высшего замысла есть определенная цель, — тон Астарты звучал умиротворяюще, но в ее глазах читалось сочувствие. Оно кольнуло меня куда больнее физических ощущений.

— И какова моя роль на божественной доске? Что принесет моя смерть Многоликой?

— Могу лишь сказать, что ты — ферзь, — отозвалась Астарта. Она внимательно вглядывалась в мое лицо, словно изучая.

— Скорее пешка, которую вот-вот принесут в жертву, — горько усмехнулась я. Это было больше похоже на правду, чем заверения Астарты.

— Пешка тоже становится ферзем, достигая определенной черты, — хоть эта фраза и казалась прозрачной, я чувствовала, что собеседница вложила в нее более глубокий смысл, который мне не удавалось разгадать. В шахматах есть тактика жертвования ферзем, чтобы получить преимущество перед противником и выиграть. Может быть, это Астарта имела в виду? Но эта догадка не помогала раскрыть замысел Многоликой. Для богини одна человеческая жизнь — просто пылинка на весах мироздания, и какая-то часть меня понимала это, осознавая собственную ничтожность. Но все же я была человеком, которому не хотелось умирать.

— Вы пытаетесь успокоить меня, чтобы я не сбежала, как раньше? — поинтересовалась я. Астарта обошла меня по дуге и остановилась напротив окна, взглянув на луну. Такой огромной я никогда в своей жизни не видела. Ее свет становился почти осязаемым, падая мне под ноги жидким серебром. Астарта теперь и сама сверкала, как спустившаяся с небес богиня.

— Я знаю, что ты не сбежишь. Ты уже не та, что прежде. Другая Селения практически умерла. Теперь я вижу перед собой не простую девчонку, а наследницу моей крови, — в словах Астарты звучала гордость, которая по какой-то причине рождала во мне радость. Так я себя чувствовала, когда мной гордилась Крина. Но еще более странными и неожиданными оказались слова о крови. В голове переплелись все ниточки, связанные с Лунными Жрицами, складываясь в довольно правдоподобную догадку.

— Я — ваш потомок? — боясь собственных мыслей, прошептала я, созерцая гладкое лицо собеседницы.

— Я — одна из первых иш’тари, от которых пошли двенадцать родов жриц Луны. Дороги судьбы все же удивительны. Они привели тебя домой.

Эта новость выбила почву из-под ног. Мир как будто бы на мгновение пошатнулся, а потом я поняла, что он скорее встал на место. Шатался он все время с тех пор, как за мной явились Тамаш и Идвал.

— Аш’катари убивали жриц, почему вы все еще здесь? — задала я вопрос, лишь бы нарушить тишину, вибрирующую между нами.

— Рангвальды никогда не были нам врагами. Они пытались защитить нас. Помогали, как могли. Но, боюсь, наша судьба была предрешена. Теперь я вижу узор судьбы намного лучше и понимаю, почему это произошло, но не могу этого рассказать. Я осталась хранительницей Ардскола потому, что сама так захотела. Отчасти это благодарность за то, что род Рангвальдов погибал за нас. Но они отличаются от остальных Детей Ночи намного больше, чем кажется.

Мне хотелось задать вопрос, чем именно, но я уже успела понять, что Астарта не ответит напрямую.

— Почему они не защитили вас? — я постаралась как можно деликатнее сформулировать этот вопрос. Напрямую спросить, как она умерла, было бы верхом неуважения. Но Астарта поняла истинный смысл моего вопроса и грустно улыбнулась.

— Они здесь ни при чем. Я сама решила умереть, чтобы защитить их род. Рангвальды должны жить. Истинные Рангвальды. Многие Дома могли объединиться против них, объявив нашими сообщниками. Многим из нас пришлось погибнуть, чтобы дать возможность выжить остальным. Чтобы подарить жизнь и будущее, порой нужно пожертвовать своей жизнью и своим будущим. Это сложно понять умом, можно лишь почувствовать той частичкой своей сущности, которая делает нас человечными.

Откровение Астарты оказалось для меня мучительным. Душа как будто треснула, и открывшаяся рана начала болеть и кровоточить. Нужна невероятная сила духа, чтобы добровольно принять смерть. Моим предкам столько всего пришлось вынести, пожертвовать многими жизнями, чтобы их потомок, возможно единственный выживший, сейчас стоял перед лицом одной из прародительниц и сетовал на несправедливость судьбы. Как же жалко и глупо, наверное, звучали мои слова. Астарта сказала, что прежняя Селения практически умерла, но я снова почувствовала себя той глупой незрелой девчонкой, которой была месяц назад.

— Умирать страшно? — вырвалось у меня. Эти слова были ответом мне самой на вопрос, который я задала себе ранее.

— Жить страшно. Смерть — это покой. Тебе не нужно ее бояться, — улыбка Астарты была по-матерински теплой.

— Что мне нужно делать? — собственный голос показался чужим, словно его задал некто третий.

— Для начала нужно найти хозяина этого замка, чтобы помочь Идрису. Тогда Идрис сможет помочь тебе, — голос Астарты стал странно веселым, и этот контраст словно вырезал прежний кусок событий и вернул нас в приятное русло разговора. Я взглянула на руку с часами, затем на полнолуние и снова вернулась к прародительнице. Весь мой вид, наверное, вопрошал: «Помочь в чем?», но на этот вопрос жрица не стала отвечать.

— Идем. Времени еще достаточно, но не стоит затягивать. Тебе много куда еще нужно успеть.

Астарта направилась к двери, которая являлась официальным выходом из башни, я же на несколько секунд задержалась. Мое внимание привлек гобелен, с которым я боролась, чтобы попасть сюда. На нем была изображена богиня Мунарин, плывущая на сияющей лодке в виде полумесяца. Рядом висел еще один гобелен, вышитый белыми и серебряными нитями. Это была Астарта, величественная и прекрасная.

Призрак прародительницы достаточно быстро плыл по коридору, проливая свет в сумрак спящих коридоров. Мне приходилось бежать, чтобы поспеть за ней. Когда Астарта замерла в одном из потайных ходов с очередной лестницей, ведущей вверх, я вся вспотела и едва перебирала ногами, пытаясь рваным дыханием восполнить недостаток воздуха.

— Тебе наверх, — жрица продолжала улыбаться, но ее серые глаза сквозили печалью, которая пронзала века. Ее пальцы почти осязаемо погладили меня по щеке, приласкав кожу приятным покалыванием тепла.

— Запомни все, что я тебе сказала. Ни на секунду не забывай мои слова, — наказала Астарта и растворилась в свете луны. Стоило мне остаться в одиночестве, и грусть накатила волнами морского прибоя, затопив вновь образовавшуюся вокруг тишину. Более-менее восстановив дыхание, я начала подниматься наверх. Сердце надсадно колотилось в груди. Если хозяин этого замка действительно был наверху, то мое шумное дыхание явно оповестило его о предстоящем визите.

Где-то на середине лестницы я потеряла надежду забраться на самый верх и села на металлические узоры ступеней, чтобы отдышаться. Тогда я и услышала сердце, бьющееся громче моего собственного. Резко вскинув голову наверх, словно надеялась увидеть там кого-то, я вскочила на ноги, пошатнувшись на узкой ступеньке. Новый вдох придал сил, сбрасывая усталость.

Лестница вывела меня в чердачное просторное помещение, лишенное стен и полностью застекленное. Отсюда открывался такой же вид на Бриль, как и с башни, где случился наш небольшой конфликт с Милифтиной. Огни сверкали, словно камни в королевской сокровищнице, напоминая мне о двадцати годах моей жизни, которая прошла на улицах этого города и его окраинах. Воспоминания — тоже своего рода драгоценные камни: одни постоянно на виду и ими хочется любоваться, другие лежат где-то внизу, лишь иногда показываясь на свет, иные и вовсе покоятся в темных углах в надежде, что их когда-нибудь найдут.

Я прошла чуть вперед, оглядываясь по сторонам. Здесь помещались низкие полки с книгами, небольшой кофейный столик и мягкое кресло, обитое вишневым потертым бархатом. На полу возле мягкой подстилки лежала широкая узкая коробка из темного дерева, в которой оказались причудливые инструменты, назначение которых было мне неизвестно. На тумбе, стоящей у одной из стеклянных стен, ловили лунный свет небольшие механизмы разных форм и размеров. Рядом на низком круглом табурете, одна ножка которого слегка треснула и покосилась, лежала стопка каких-то бумаг. Вблизи мне показалось, что это древние рукописи. Здесь было много чего, за исключением самого хозяина замка. Трудно было поверить, что Астарта ошиблась.

Повернувшись к лестнице, я лицом к лицу столкнулась с лохматым, заросшим мужчиной. Вскрикнув от неожиданности, я отшатнулась и споткнулась о кофейный столик. Падая на стекло, я уже видела брызги осколков и мое тело, стремительно летящее к земле. Но лицо мое замерло в нескольких сантиметрах, взирая, как испугался призрак отражения.

Прохладные руки мужчины крепко держали меня за плечи, не позволяя упасть. Выровняв мое тело в пространстве, он отступил и окинул меня с ног до головы диковатым взглядом. В свою очередь я успела разглядеть его самого. Высокий, худой, с длинной запутанной бородой и торчащими в стороны рыже-каштановыми волосами. Из одежды на нем были только обрезанные выше колен потрепанные брюки. А ярко-голубые глаза сверкали в темноте двумя лазуритами.

— Что ты тут шумишь? — его голос прозвучал в пустом помещении шелестом сухой листвы. — Кто ты такая?

— Невеста графа Рангвальда, — выпалила я от испуга, совершенно не задумываясь о титулах. Я смотрела на аш’катари с осторожностью, а он на меня — с долей любопытства. В его глазах за легкой дымкой безумия прятался крепкий разум, который почему-то желал оставаться за ширмой.

— Да ты что? — удивился собеседник. — Моя бабка давно умерла.

От его нездорового тона я опешила, пытаясь понять, насколько он серьезен.

— Если вы о Джесабэль, то она жива, — осторожно сообщила мужчине я. О психических заболеваниях у аш’катари Идрис ничего не говорил.

— Для меня эта старая ведьма умерла! Я похоронил ее в своем сердце! — заявил хаггон, а я едва сдержала рвущийся наружу смех, который принес мне облегчение.

— Эта ведьма взяла в заложники ваших внуков. Им нужна помощь, и, боюсь, кроме вас никому не под силу с ней тягаться.

Лазурные глаза аш’катари на мгновение сверкнули холодной сталью. В нем словно боролись две разные сущности — здравая и безумная. По выражению его лица казалось, что ему самому хотелось победы второй. Но я не могла опустить руки. Я не знала, можно ли делать то, что собиралась сделать, но Астарта ясно дала понять, что Рангвальды мне не враги. Чуть подавшись вперед, я повернула запястье с реари и подняла руку, чтобы его можно было увидеть.

— Я — невеста Идриса. Но Джесабэль не нравится все, что идет не по ее плану. Она похитила меня вопреки реари, чтобы шантажировать Идриса. Только ваше слово может противостоять ее слову. Так помогите же своим внукам. Вы ведь истинный глава Дома Смерти. Вы — Рангвальд.

По лицу мужчины скользнула тень застарелой боли, глубокая лазурь глаз наполнилась горечью, которая отравляла его долгие годы. Это мне стало понятно, стоило только заглянуть в глубину его души сквозь зрачок. Меня затянуло внимательным взглядом голубых глаз, точно таких же, как у Беларта. Аэрон долго изучал меня в полной тишине. Серебристый свет играл на его бледном худом лице.

— Власть — это яд, и чем дольше ты держишь ее в руках, тем сильнее она отравляет, — ответил мне ассур Рангвальд.

— По этой причине вы отказались от нее? — спросила я, почему-то посчитав этот вопрос уместным.

— Было много причин, — тихо отозвался хаггон. — Покажи мне реари еще раз.

Я послушно подняла руку и чуть развернула ее. Взгляд ассура Рангвальда вспыхнул искренним изумлением.

— Благословение богини, — прошептал аш’катари, а затем снова заглянул в мои глаза. Я была уверена, что он не сможет отказать.

— Но ведь это невозможно. Мы не можем ставить реари жрицам Луны, — утвердительно заявил мне мужчина.

— Откуда вы…

— Я слишком стар, девочка. И я застал те времена, когда иш’тари были с нами. Ты еще не вошла в зенит силы, твоя плоть пока пахнет человеком, но вот кровь уже практически приобрела запах жрицы. Тебе нужно быть осторожной и не попадаться таким, как я, на глаза. Молодежь не знает, кто вы такие, но мы помним. Однако я все равно не понимаю, как Идрису удалось даровать тебе реари и почему Светлоликая Иш’тара благословила его.

Не зная, что ответить, я растерянно пожала плечами, хотя и понимала, что вопрос не адресован мне. Аш’катари улыбнулся и, по-отечески погладив меня по плечам, шагнул к лестнице.

— Идем. Нужно не позволить этой мерзкой упырихе добиться своего, — в одно мгновение подобрался и посерьезнел Аэрон. Я поспешила за ним. Теперь нужно было как-то оповестить Беларта о том, что я нашла его дедушку. Но этого не потребовалось.

Беларт нашел нас сам, когда мы спустились до третьего этажа. Все это время мы молчали. Хозяин Ардскола о чем-то думал, и мне не хотелось прерывать его.

— Теперь я понимаю, почему Идрис не оставляет тебя одну, — выругался Беларт, выскочив с лестницы в коридор, но резко осекся от дальнейших нравоучений, увидев рядом со мной своего деда. Его плечи разом поникли, и левая нога уже готова была шагнуть назад. Радость и облегчение, внезапно вспыхнувшие в его глазах, смешались с глубокой, застарелой печалью. Всегда уверенный Беларт разом стушевался.

— Беларт, мой мальчик, ты ли это? — словно выйдя из транса, вопросил хозяин замка. Беларт кивнул с толикой замешательства, словно не знал, как себя вести.

— Я даже не помню, сколько столетий тебя не видел уже. Дай гляну на тебя, — попросил Аэрон, протягивая к внуку руки. Он подступил к Беларту и крепко его обнял.

На несколько секунд Беларт замер, словно не зная, как ему реагировать на подобное проявление чувств, а затем медленно поднял руки и обнял мужчину в ответ. На это мгновение все остальное, что окружало их, перестало существовать. Даже я.

Лицо Беларта казалось непроницаемым, но лед его глаз тронулся и начал таять. Эмоции затопили тусклую лазурь буйным морем, даруя ей прежнее сияние и чистоту. Плечи Беларта поникли, расслабились. Сквозь образ бога смерти проступил прежний мальчишка, которого я видела в его воспоминаниях. Впервые за все время музыка его сердца изменилась, став теплой и чувственной, капли пульса, что до того звучали безжизненно, запели весенними ручьями, даруя и моему сердцу удивительное спокойствие. Беларт закрыл глаза и позволил себе вновь стать внуком Аэрона Рангвальда, отпустив того забытого и проклинаемого всем Домом одинокого странника.

Слезы наполнили мои глаза, щемящей радостью в груди заговорило сердце.

— Дед, нужно выручать Идриса. У нас мало времени, — заговорил ишилькан, когда хозяин замка отступил назад. В тот миг он все еще казался беспомощным, но ровно до тех пор, пока его взгляд не упал на меня. Вспомнив о моем присутствии, он подобрался и заледенел. В ответ на мои слезы он лишь протяжно вздохнул и покачал головой, а я махнула на него рукой.

— Юная иш’тари уже кратко сообщила мне о проблеме. Может быть, ты знаешь больше, чтобы я понимал, как действовать при встрече с этой старой мочалкой? — даже сквозь дикость хаггона проступали серьезность и легкая задумчивость, словно он уже разрабатывал какой-то план.

— Джесабэль хочет продать твои земли, оправдывая это тем, что тебя давно никто не видел и, значит, ты умер, не успев завещать свои владения внукам. Если Идрис не женится на одной из тех, кого она подобрала. Поэтому она наняла Зарриатт, чтобы похитить Селению, отмеченную его реари. Она все достаточно хорошо спланировала. Подговорила Тиабаля фон Дайера спровоцировать конфликт в бальном зале и вывести Селению из замка. Взамен она обещала этому ископаемому руку Бэль, — пояснил Беларт, а я в который раз изумилась изобретальности Джесабэль. Ее методы решения вопросов и манипулирование окружающими выходили далеко за пределы моего воображения.

— Кто умер? Я?! — воскликнул хаггон и гневно выругался. — Гнилая фасолина! Гнойный фурункул на моей заднице! Разлагающаяся мумия! Зловонная опухоль!

— Так ты поможешь? — прервал его душевные излияния Беларт.

Аэрон взглянул на внука, словно бы опомнившись, затем скользнул очередным внимательным взглядом по моему лицу. Его лазурные глаза были полны жизни, совсем не походя на глаза сломленного аш’ка­тари. Хотя было в них и множество чувств, тяготивших его. И они так напоминали глаза Идриса, что на несколько мгновений я забыла, что передо мной не он сам. Теперь я понимала, что видела в нем тень его деда — его идеи, воспитание, идеалы.

— Разумеется, — отозвался хозяин Ардскола, выпрямившись. — Моя непутевая жена зашла слишком далеко. И как бы мне ни хотелось продолжить изучение влияния лунных циклов на природные энергетические потоки, придется вернуться в Дом Смерти.

В его словах о Джесабэль проскользнуло что-то непонятное. Предыдущие ругательства потеряли свою силу, как будто пыл, с которым они произоносились, был напускным, и только последняя фраза звучала по-настоящему искреннее. В ней не было ненависти или гнева — лишь досада и сочувствие.

— Законы нашего Дома я сам писал и устанавливал. Я никому не позволю их нарушать. Даже моим внукам, — продолжил глава Дома Смерти.

Наблюдая за ним, я понимала, что делало его истинным главой — не власть, не сила, не отличительные знаки на одежде, а сам стержень, который его формировал, заставлял окружающих подчиняться. Сейчас он был одет как бедняк или бродяга, но его хотелось слушать, за ним хотелось идти. В этом была огромная разница между ним и Джесабэль, которая пыталась всячески доказать свою власть. Но истинная власть всегда принадлежит тому, кто не загоняет ее, как зайца.

— Твои внуки следовали твоим законам и попали в ловушку, — тихо произнес Беларт. В его словах был упрек, но только адресован он был не Аэрону. На том разговор и закончился, но вибрирующее в молчании хозяина Ардскола решение еще долго висело в воздухе.

Когда я увидела его чуть позже гладко выбритого, причесанного и одетого в выходной костюм со всеми регалиями, то не узнала в этом статном мужчине недавнего отшельника. Войдя в гостиную, где мы с Белартом дожидались его в полном молчании, хаггон тут же шагнул ко мне. Я подскочила и склонила было голову, но ассур легким прикосновением руки к моему подбородку заставил посмотреть на него.

— Позвольте вам представиться, ишшали Селения. Хаггон Дома Взывающих к Смерти Аэрон Дейорис Эльгар Рангвальд. Это великая честь для меня — вновь видеть посланницу Многоликой.

От столь пышного набора имен и титулов я опешила и не сразу сообразила, что настал мой черед представляться. Опомнившись, я с легким полупоклоном извинилась и назвала себя: Селения Астариона Де-Маир. Второе имя я еще никогда не использовала при знакомстве. Крина сказала мне однажды, что оба имени мне дала мама сразу после родов, но второе велела никогда не произносить вслух. Ее собственное имя тетя мне также велела держать в секрете.

— Приятно наконец познакомиться с невестой моего внука. Жаль, конечно, что его женой вам не стать, юная ишшали. Вы мне пришлись по душе, — Аэрон как-то грустно улыбнулся и, поклонившись, вместе с Белартом покинул гостиную. Последний кинул на меня настолько грозный взгляд, приказывающий: «Сиди здесь», что я невольно упала обратно в кресло, да так и осталась сидеть в раздумьях.

Слова Аэрона не просто встревожили меня, они рассыпались по коже снегом, и причину тревоги я не могла понять. Беспокойство за Идриса и Анабэль притупилось, пока мы искали хаггона, но теперь вновь обострилось. Одна мысль, что рядом с ними бродит наемник Зарриатта, а я не могу их предупредить, резала ножом по сердцу. И мысли об Идвале не давали покоя, как я себя ни убеждала, что с ним не может ничего случиться.

Двери в гостиную вновь пугающе резко распахнулись и явили Беларта. Тут же вскочив на ноги, я бросилась к нему.

— Я с тобой поседею раньше времени! Почему ты не отбыл вместе с дедом?

— Идрис предупредил, что у некой юной леди есть склонность к побегам и глупым поступкам, поэтому ее нельзя оставлять одну. В чем я лично убедился, — с неким подобием усмешки ответил мне Беларт. Я недовольно поджала губы и нахмурилась. Заявление было справедливым, но все же не слишком лестным.

— Я вообще-то и не думала ничего такого делать, — пробурчала я почти оскорбленно.

— Мне плевать, если Идрис вернется на пепелище своего замка. Это будет даже забавно, но меня попросила Анабэль… — голос ишилькана резко оборвался, когда он уселся на диван и откинулся на спинку. В таком состоянии мне не хотелось его дергать, но я уже не могла усидеть на одном месте.

— Беларт, — протянула я, осторожно подбираясь к нему, словно мышь к спящему коту.

— Ну, чего тебе? — вздохнул он.

— Отведи меня к тете, прошу, — я сложила ладони вместе и просящими глазами посмотрела на Беларта.

— Нет, — отрезал аш’катари. Лазурные глаза потухли и закрылись. Грудь едва заметно вздымалась время от времени. Ритм сердца замедлился.

— Я понимаю, что ты кусок льда и тебе вообще на все плевать. Но ты мне обещал. Я помогла тебе найти вашего деда, теперь помоги мне. И я буду у тебя в долгу.

Едва закрывшиеся глаза Беларта вновь распахнулись. Взгляд стал хищным. Я тут же отругала себя за столь легкомысленные слова и поспешила исправиться.

— В рамках приличного! Давай без пошлостей? У вас и так все чистокровное общество какое-то озабоченное.

Беларт презрительно ухмыльнулся, и было непонятно, кому ­предназначались эти эмоции — мне или вышеупомянутым сородичам.

— За кого ты меня принимаешь, куколка?

— Я не куколка, — поправила я ишилькана. — Я Селения.

— Знаю я, кто ты. И я не сумасшедший, чтобы требовать что-то подобное от тебя.

Я вспомнила, как Идрис поступил со своим кузеном, и слегка вздрогнула.

— Не думаю, что Идрис тебя убьет, — выпалила я зачем-то.

— При чем тут он? — усмехнулся Беларт. Глаза его вновь замерцали в полумраке замка. — Ты о своих способностях, видимо, вообще не в курсе? Детям Ночи нельзя иметь интимных отношений с иш’тари. Это их убивает. Жрица выпивает силы иш’шатар до дна и погибает сама за нарушение запрета Светлоликой. Так мне рассказывал дед, и нет никаких оснований не доверять его словам.

Мой взгляд приклеился к невозмутимому лицу Беларта. Не похоже, чтобы он издевался. Мне стало холодно. Чем глубже я ныряю в историю своих предков, тем чернее кажется дно. Слова ассура Аэрона о том, что женой Идриса мне не стать, обрели истинный смысл. Я помнила удивленный взгляд шаэлькана, когда реари изменило цвет. Теперь я понимала, что видела в его глазах не только удивление, но и отблеск жестокой иронии судьбы.

Элиара в споре с Белартом тоже говорила, что я не могу никому принадлежать, особенно аш’катари. Планы Многоликой так и остались для меня в темноте, которая не собиралась рассеиваться.

— Идрис говорил, что реари можно снять, — я присела на подлокотник кресла.

— Да, но не твое, — теперь ишилькан откровенно веселился. Забавно, я не думала, что он умеет.

— Почему?

Беларт вздохнул, видимо, окончательно смирившись с тем фактом, что утолять женское любопытство придется именно ему. В его взгляде таяла последняя надежда на сон.

— Реари обычно имеет цвет крови. Такую можно снять до брачной церемонии. Но ваш… союз, — тут Беларт как-то мстительно усмехнулся, — благословила сама Многоликая, и эту связь уже нельзя разорвать. Это случается крайне редко. И теперь Идрис не сможет ни на ком жениться и продолжить род. Аш’катари может иметь детей только с той женщиной, которая носит его реари. Древний брачный Ритуал Крови.

Тут Беларт откровенно расхохотался зловещим, ледяным смехом и воззрился на меня. Такого веселья на его лице я уже никогда не увижу.

— Знаешь, это кажется справедливой карой за его поступки. Может быть, Многоликая действительно его наказала? Может быть, ты и есть та самая справедливость, кто знает? Но ты действительно стала его наказанием. За это, пожалуй, я отведу тебя куда захочешь. Ты честно заслужила мою помощь.

Его слова проделали в душе дыру. Я думала, что прошлое обратилось пеплом, растворилось в снежном вихре, но почему-то воспоминания о первых днях в Ардсколе налились силой. Это была новая боль, вскрывшая старую зажившую рану. По сравнению с участью Идриса, мои собственные страдания показались жалкой подделкой. Я сама чувствовала себя фальшивкой. Идрис был прав, говоря, что когда-нибудь мы все сгорим, став пеплом, но, может быть, во мне вовсе не было никакого огня, лишь его холодное отражение?

— Что ты имел в виду, когда говорил, что я тоже несу ответственность за Идриса? — спросила я, чувствуя, как дрожат руки от волнения. Беларт снова нарочито громко вздохнул.

— Благословение Светлоликой связало вас крепче, чем обычные узы крови. Если тебе больно, Идрису тоже будет больно. Если ты умрешь, умрет и он.

Меня обдало жаром, а дыра в груди стала еще больше. Я посмотрела на инсигнию Рангвальдов, чувствуя, как мне хочется срезать ее со своей кожи.

Теперь я окончательно осознала, что должна сделать, и приняла свою судьбу. И это принесло мне спокойствие.

Беларт внимательно наблюдал за мной. Выражение его лица вернулось к прежнему спокойствию, и лишь глаза загадочно искрились.

— Если я умру от старости, Идрис тоже умрет? — спросила я.

— Насколько я знаю, если один супруг умирает от естественных причин, а не насильственной смертью, второй остается жив. Бывали случаи, когда одному аш’катари наскучивала вечность, и он уходил в царство Хелльтар добровольно. Второй при этом спокойно жил дальше и мог снова жениться и завести детей.

— Отведи меня в город, пожалуйста, — снова попросила я. Аш’катари кивнул и велел мне не отходить от него ни на шаг. Я не спорила и ничего не спрашивала, просто молча подчинилась.

Дорога через лес должна была вызвать у меня отголоски страха и сожаления — здесь на меня напала двухголовая тварь, и здесь же погиб Риган, но я не почувствовала ничего. Воспоминания эти теперь казались чужими. Они принадлежали той Селении, которая исчезла в снежном вихре. Беларт взял меня за плечо и повел по одной из выложенных камнем дорожек. Видимо, у ишилькана было хорошее настроение, потому что он рассказал мне, что если не уметь пользоваться этими тропинками, то они запутают и либо приведут обратно к замку, либо уведут глубоко в лес, откуда можно не вернуться.

В Бриле ходило много слухов и страшных сказок о Рангвальдах, и одна из них о том, что к их замку невозможно подойти, если ты нежеланный гость. Лес заколдован, как и его тропинки, — так говорили жители. Что-то из этих баек все же оказалось близко к правде.

К городу мы вышли на удивление быстро, хотя лес, что окружал скалу и Ардскол, был большим, и один только спуск должен был занять немало времени. Немой вопрос, заданный Беларту, тут же вызвал у него уже знакомые симптомы — раздраженное закатывание глаз и мрачную ухмылку.

— Я же сказал: если знаешь, как правильно пользоваться тропинками, можно очень быстро добраться до любой точки Бриля или даже всего Валариса.

— Если это так просто, почему мы тащились до столицы так долго? — высказала я свое недовольство, на что аш’катари только усмехнулся.

— Потому что мы можем быстро перемещаться только на своей территории, мы с ней связаны. Для подобного перемещения в других землях нужно разрешение местного дворянина, которому они принадлежат. К тому же эти тропы не везде есть. Только на территориях, подвластных аш’катари.

Пока Беларт объяснял принцип работы этих загадочных троп, мы вошли в город. Я посмотрела на лунные часы, чувствуя, что времени оставалось совсем мало, поэтому поспешила к дому Крины. Чем ближе я подходила, тем тревожнее становилось на сердце. Когда я увидела родной дом, в котором не горел свет, каждый шаг давался с таким трудом, словно я брела по болоту. Пульс глухо стучал в ушах, пальцы заледенели.

Подойдя к двери, я подняла руку, чтобы постучать, и едва не сбежала. Мне хотелось увидеть тетю живой, но одновременно было страшно узнать, что ее больше нет. Несколько глубоких вдохов и твердый стук в дверь. Тишина. Снова стук в дверь. Может, не услышала? И снова тишина. И каждая минута ожидания становилась для меня маленькой смертью.

— Объявилась, бесстыжая? — раздался женский голос за спиной. Подпрыгнув от неожиданности, я резко обернулась, пытаясь сдержать дрожь, которая колотила меня, словно в лихорадке. Напротив нашего дома стояла соседка — пожилая женщина, зажиточная крестьянка. Она всегда была милой женщиной и любила меня. Резкая перемена в ее отношении стала очередным ответом на мой вопрос. Какая-то часть меня уже знала по пути домой, что надежда, которая все это время придавала мне сил, — лишь призрак прошлого, теперь медленно тающий в ночном воздухе.

— Пока ты со своим графом кувыркалась, тетка твоя душу богам отдала. Уже похоронили несколько дней назад. А ты что же? За наследством явилась, мерзавка?

Из-под моих ног ушла земля, бросая меня в бездну. В глазах потемнело, пришлось схватиться за дверь, чтобы не упасть. Правда. Тамаш сказал правду. Этот ублюдок действительно убил мою тетю! Где-то внутри полыхнула ярость, опаляя жаром сердце, сея в голову мысли о мести, о жестокости и убийстве.

— Что? Совестно стало? Раньше надо было думать! И тетю хоть иногда навещать. А то замуж, поди, выскочила и про родню забыла? Да что с тебя взять? Ригану голову морочила, а как партия получше подвернулась, сразу к графу в постель прыгнула! И парня зазря в могилу свела! Шлюха! — вынесла свой окончательный вердикт соседка и, плюнув мне под ноги, пошла прочь, не оборачиваясь.

Я сползла по двери вниз и осела на крыльцо. Силы покинули меня и, казалось, душа испустила последнее дыхание. Та ее часть, что связывала меня с прошлым, умерла еще тогда в снежном вихре, поэтому сейчас не было боли, не было страданий, только пустота. Сама удивилась, когда по щекам покатились слезы. Не сразу поняла, что рыдания, которые я слышу, — мои собственные.

Уткнувшись в свои колени, я полностью отдалась горю. Это я была виновата. Из-за моей истинной сущности погибла Крина, из-за моего прошлого, покрытого тайной. Она не должна была умирать за секреты чужой девчонки!

Почему мы понимаем, что должны дорожить каждой минутой рядом с родными, когда уже поздно? Почему нельзя всегда поступать правильно? Почему все не может быть так, как мы захотим?

Сколько сидела вот так и плакала, даже забыв, где нахожусь, я не знала. Лишь когда слезы иссякли, на мое плечо легла чья-то ладонь. Подняв глаза, я только сейчас вспомнила, что пришла сюда с Белартом, и он все это время находился рядом. Не ушел, не дергал меня, просто молча стоял и смотрел, как я упиваюсь горем, как пропойца дешевой брагой.

— Идем. Простишься с тетей, — тихо произнес Беларт и аккуратно поднял меня на ноги. Дальше снова все проглотил туман, наполненный горечью. Каждый шаг проваливался куда-то в пустоту, и вслед за ним ныряло сердце, объятое горем. Оно разбивалось множество раз, но все же уцелело, чтобы в итоге погибнуть уже окончательно. Лишь когда мы остановились у белеющего надгробия, я осознала, что стою на кладбище. Взглянув на высеченную на белом камне надпись, я бессильно опустилась на колени и уткнулась лбом в вырезанные буквы тетушкиного имени.

— Прости меня, родная моя. Прости, что я не уберегла тебя, как ты оберегала меня все эти годы. Прости, что не навещала тебя так часто, как нужно было. Прости, что даже проводить тебя к богам не смогла. Я целую вечность буду молить тебя о прощении. Слишком непутевой и легкомысленной ты меня воспитала. Нужно было меня пороть и ругать, я глотала собственные слова, словно яд, который должен меня убить, но вместо этого он вызывал лишь мучительные боли. Я ненавидела себя за то, что осталась жива, а тетя, которая ни в чем не была виновата, погибла из-за меня. Просто потому, что какому-то ублюдку потребовался ее кулон, чтобы выманить меня!

Ярость помогала не сойти с ума от боли утраты, давала сил, наполняя сердце жаждой мести, выжигая слабость и пустоту, рождая в своем огне новый смысл жизни, которой у меня осталось лишь считаные крупицы. Но сейчас меня это не волновало.

Подняв глаза, я прошептала прощальные слова, попросила дядю присмотреть за Криной и выпрямилась. Беларт молчаливо ждал, когда я готова буду идти.

— Ты не похожа на сломленного человека, — со скрытым одобрением констатировал ишилькан, поймав мой взгляд.

— Я вообще не человек, — пробормотала я, словно в бреду. Мысли лихорадочно бились в голове. Мне нужны были сила и время, чтобы отомстить Тамашу, чтобы заставить его пожалеть о содеянном, заставить его страдать. Но у меня этого всего уже не было и не могло быть.

Я не знаю, сколько бы еще стояла перед могилой Крины, если бы Беларт снова не заговорил.

— Идрис кажется грубияном и безразличным ко всем. Но он вовсе не плохой. Не будь к нему слишком строга.

Вздрогнув от его тона, не бесцветного или издевательского, как обычно, а спокойного и слегка участливого, я посмотрела куда-то вдаль, где над лесом возвышался замок Ардскол. Жителям Бриля семья Рангвальдов казалось странной, все их боялись, но на самом деле они были лучше и человечнее людей. Только сейчас я осознала, что они стали мне дороги.

— Ты ведь ненавидишь его, почему говоришь мне это? — тихо спросила я. Не знаю, сколько я могла простоять на этом кладбище, но идти совершенно никуда не хотелось, как и что-либо делать.

— Я ненавижу себя, — Беларт тоже устремил взгляд куда-то в пространство, словно смотрел сейчас в прошлое сквозь пелену времени.

— За годы, проведенные вдали от родных, я понял, что ненавидел только Джесабэль за то, что она делает с нами, с Идрисом, а вовсе не его самого. Она постоянно ставила его в пример. Только и слышал: «Идрис! Идрис! Идрис такой! Идрис может то, а ты не можешь». Мы были детьми, подростками, а в этом возрасте даже у аш’катари неодоб­рение взрослых кажется катастрофой. Только аш’катари куда более жестоки даже в детстве. Я не мог ничего противопоставить ей, поэтому переносил свою ненависть и на Идриса тоже. Он говорил ее словами, пытался поступать так же, как она, хотел быть в ее глазах наследником нашего Дома. Только ему приходилось еще хуже, но я не видел этого. Моя ненависть к бабке настолько отравила разум, спутав все мысли, что я решил наказать Джесабэль проклятием крови. Я не собирался никого убивать. Но я был самоуверен и глуп. Не зная всех таинств магии крови, всех тонкостей, я использовал ее против Джесабэль, но вместо нее пострадали Идрис и Анабэль. Кровавая магия извращает все желания, извратила и мое. Они пострадали в наказание Джесабэль, хотя я не хотел причинить им никакого вреда… — Ишилькан замолчал, но ведь я видела его воспоминания и знала о его истинных чувствах.

Я не понимала, как себя вести. Сказать Беларту, что я кое-что видела из его прошлого, или лучше промолчать? Сожаление тяготило его по сей день. И в этот момент откровения это читалось во всем — в его позе, движениях и глазах.

Я смотрела на Беларта, снова ощущая его застарелую боль, которая сквозила в его взгляде, подернутом дымкой прошлого. Наверное, он поделился со мной этим, увидев мои собственные страдания и ощутив нечто вроде сочувствия. Два страдающих существа лучше понимают друг друга.

— Почему ты вообще терпел все, что творила с тобой Джесабэль? Ведь можно было что-то сделать? Связаться с ассуром Аэроном? — Вопрос вырвался сам собой, когда сцены из памяти Беларта вновь обрели краски после его слов. Мне не хотелось расковыривать его незажившие раны.

Беларт горько усмехнулся.

— Дед устал от интриг, заговоров и междоусобиц в семье и за ее пределами. Его трудно за это винить. Он многое отдал за наш Дом, много сражался за мир, за объединение кланов, но в итоге понял, что все его действия привели к тому, с чем он боролся. Рангвальды всегда были верны семье, но не все кланы, вошедшие в Дом Смерти, это понимали и поддерживали. Джесабэль вовсе предала эти принципы. Она была чужой, не понимала сути наших устоев, никогда не могла почувствовать эти тонкие нити, которые связывали всех нас. Ее волновала только власть. В итоге ее действия разрушили все, что строил наш дед после смерти наших родителей, которую он не смог вынести. Перед добровольной ссылкой он просил заботиться об Идрисе и Анабэль, не позволить Джесабэль слепить из них подобие себя. Я пытался защитить их. Специально бездельничал и делал вид, что ничему не учусь, чтобы не давать ведьме то, чего она хочет. Но получал не только я. Идрису влетало куда сильнее за то, что не мог приструнить младшего брата. Какой же тогда из него получится глава Дома? Наверное, он думал, что если будет холоден и груб с младшим братом, то заставит меня угодить ведьме, чтобы она не мучила меня. Но я не хотел давать ей желаемого — власть над нами. Сейчас я бы действовал по-другому, но тогда это было все, что я мог придумать, — вызвать гнев старой фурии на себя.

— Ты был залогом их спокойствия. Ты специально выставлял себя слабым, — понимающе кивнула я на слова Беларта. Перед глазами пронеслись все мучения ишилькана, которые я увидела в его памяти. Все это было игрой ради брата и сестры.

— Только это было ошибкой. Это лишь подтолкнуло Идриса на тот путь, на который я должен был его не пускать, — в тоне Беларта ощущалась вся тяжесть ошибок, которые лежали на его душе грузом долгие годы. Он был заперт в собственном одиночестве, терзаемый виной и мыслями о том, что мог бы поступить иначе. Чаще эти мысли убивали даже быстрее, чем голод, холод или острый меч.

— Я не смог выполнить просьбу деда, запутался в собственной игре и едва не погубил брата с сестрой и будущее нашего Дома. Все, что осталось от наших родителей.

Беларт был откровенен со мной, поэтому я тоже должна быть честна с ним.

— Беларт… когда ты обезумел… я пыталась вернуть тебя. Я видела некоторые твои воспоминания. Прости. — Мне действительно было жаль. Я подсмотрела секреты, которые хранила его душа и которые предназначались ему одному.

Несколько долгих секунд Беларт молча смотрел на меня непроницаемым взглядом. Я же ожидала его слов, как приговора. Сейчас мне хотелось лишь понимания и прощения.

Внезапно его губы тронула улыбка.

— Это плохо. После такого ты должна выйти за меня замуж, чтобы вечно хранить тайны моего прошлого. Но ты не можешь. Убить тебя я тоже не могу. Ситуация безвыходная, — Беларт нарочито сделал паузу перед тем, как выдать совсем неожиданное решение.

— Придется поселиться в Ардсколе и следить, чтобы ты не болтала лишнего.

Его слова меня рассмешили, развеяв атмосферу тяжелых воспоминаний. Стало немного легче и спокойнее.

— Если нас будет объединять общая тайна, мы можем слишком уж сблизиться, проникнуться друг к другу ненужными чувствами и спровоцировать целую мелодраму, — поддерживая его шутку, выпалила я. Теперь уже расхохотался сам Беларт. Медленным шагом мы направились прочь от Бриля в сторону леса.

— Я видела, каким был Идрис. И какой он сейчас. Он изменился и осознал свои ошибки. Думаю, он тоже боялся и сожалел, просто не показывал этого, — снова заговорила я, исполненная желанием сказать Беларту что-нибудь приятное. Краем глаза я увидела, как на секунду просветлело его лицо, но сам он промолчал.

— Я думаю, — спустя минуту снова заговорил ишилькан, — это благодаря Идвалу и Тамашу он изменился. Они стали ему куда лучшими братьями, чем я.

Очередное откровение Беларта поразило. В Каэль-Норх он казался таким холодным и безразличным, но сейчас доверял мне тайны своей души, словно мы старые друзья. Это радовало и огорчало одновременно. Единственный момент откровения между нами, который никогда не повторится, потому что к утру я исчезну из этого мира.

— Анабэль сказала мне однажды, что появление Тамаша и Идвала притупило боль их с Идрисом душевных ран, но не исцелило их. Тогда я не понимала, о каких ранах она говорит, но понимаю теперь. Может быть, они действительно хорошо повлияли на Идриса, но они не могут тебя заменить. Ты был хорошим братом, я это видела.

Беларт взглянул на меня задумчиво. В его глазах мне почудилась благодарность. Дальше мы шли молча, неторопливо двигаясь в направлении замка. В этот раз Беларт не пользовался заговоренными тропами — видимо, ему тоже хотелось освежить мысли.

Мною владело умиротворение, но боль все еще елозила внутри. Однако же грустить и радоваться мне оставалось недолго, поэтому я с упоением пила каждую каплю утекающей жизни. Какая-то маленькая непоседливая искорка настойчиво обжигала мысли. Словно бы я упустила нечто важное.

«Тамаш!»

Резко остановившись на полушаге, я ошалелыми глазами посмотрела на Беларта, словно бы видела его впервые. Его лицо лишь слегка изменилось, задавая немой вопрос.

— Как Тамаш появился в вашем окружении?

Беларта мой вопрос не особо удивил.

— Тамаш пришел вместе с каринном, который был старым другом деда. Были такие моменты, когда требовалась именно их магия. Тот каринн рассказывал, что нашел Тамаша во время странствий едва живым. Он совершенно ничего не помнил о себе и своем прошлом. Только имя. Он постоянно говорил, что это имя ему шептал чей-то голос во сне. Каринн утверждал, что у Тамаша уникальные способности к магии. Мы вызывали лучших менталистов из Дома Познавших Тьму и даже видящих Цереи, но они не нашли ни единого воспоминания. Вообще ничего не нашли, кроме кристально чистого сознания. Когда каринн завершил свои дела и собрался нас покинуть, Тамаш пожелал остаться. Он говорил, что чувствует свое предназначение рядом с нами, хоть и не мог объяснить, в чем оно заключается, — Беларт пожал плечами.

— Тамаш из Зарриатта. Я только сейчас поняла… если он наемник, зачем ему вдруг появляться рядом с Идрисом и Анабэль и вертеться вокруг них столько лет? — выпалила я, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. В глазах Беларта ярким лазурным цветком распустилось понимание.

— Я никогда не задумывался над этим. Мне это не казалось подозрительным. Но теперь, зная, что он из Зарриатта…

— Он приходил за мной с акшарами в Ардскол, после того как Идрис объявил меня своей невестой. Раз он наемник, значит, за ним кто-то стоит, — я попыталась раскрутить эту тему, но мне не хватало информации для дальнейших рассуждений, ведь Идрис старался держать меня в неведении. Зато Беларт мог знать больше, чем я.

— Зарриатт и акшары вместе… Я думал, что всякий абсурд за триста лет видел, — пробормотал Беларт. В его взгляде проклюнулось некоторое понимание, которое мне было недоступно. И я не стала допытываться. Главное, что он что-то понял.

— Беларт, исполни для меня еще одну просьбу, — попросила я, наблюдая за огромной луной, плывущей по небу. В полночь она войдет в зенит своей силы и станет Великой Луной. И я исполню свое предназначение. Не только ради погибших жриц, не только из-за слов Астарты, но еще и ради Идриса. Это будет моей благодарностью за все, что он сделал для меня. Я освобожу его от аркана, который он собственноручно затянул на своей шее.

После всего, что было между мной и обитателями Ардскола, стало грустно и даже больно прощаться с ними. Но я никогда не была частью их семьи, потому ничего и не потеряю. А они не станут меня оплакивать.

Я подумала об Идрисе, о его поцелуе, вспомнила его вкус и чувства, что он породил. Сначала была неловкость, которая уже растаяла. Теперь — мягкое тепло внутри, необъяснимый легкий трепет и приятная тяжесть в груди. Пусть это была игра, но она подарила то, что я хочу оставить только себе. Даже ненадолго.

— Говори, — Беларт не стал грубить или ерничать, и я была благодарна ему за это.

— Я уже не смогу сделать этого сама. Мое время почти вышло. Поэтому, пожалуйста, защити свою семью от Тамаша. Открой всем его истинное лицо. Я уже не смогу отомстить ему за мою тетю… и… — У меня не хватило ни слов, ни духу попросить у него так много: отомстить за нее вместо меня.

Но Беларт, видимо, услышал недосказанное и утвердительно кивнул, принимая мою немую просьбу. В воздухе между нами повис вопрос, на который я не ответила. На лице Беларта читалось понимание, словно бы он знал об исходе моей судьбы.

Мне и самой хотелось задать ему много вопросов, но я не стала портить хрупкую гармонию между нами. Я пыталась выпить этот вечер до дна, вкусив весь букет эмоций, которые приносит разговор и теплый летний воздух, пахнущий цветами, ароматами позднего ужина из окраинных домов, пронизанный светом звезд и полной луны.

Этот вечер был затишьем перед бурей. Этот вечер был последним.

Глава 15. Эндшпиль

В конце пути все неминуемо возвращается к началу.

Ночь после похищения Селении и разговора с Джесабэль была самой длинной и тяжелой. Впервые со времен своей далекой юности Идрис не знал, как ему выиграть эту партию. Проблема была в том, что играли они одними и теми же фигурами, разменивать которые Джесабэль была готова, а Идрис — нет.

Он пытался найти Селению с помощью реари, но что-то мешало ему. Пытался даже нащупать нить, что соединила их задолго до ритуала, но не смог. Шаэлькан начал подозревать о ее существовании после Слепой Ночи. В тот день ему пришлось покинуть замок, и Ночь Тенебрис застала их с Тамашем в дороге. Впервые за тысячу лет она была столь беспощадна, не позволяя даже вздохнуть. Густая липкая тьма забивала дыхательные пути и застилала глаза, нашептывая потаенные страхи, украденные из дальних уголков души. Тамаш всю ночь поддерживал его силы, пытаясь огородить от влияния Слепой Ночи, которая всегда была агрессивной ко всем творениям богини Луны, но в этот раз превзошла все возможные пределы. Наутро каринн говорил, что Идрис бредил, постоянно шепча указания пути: «Вперед», «Беги», «Прыгай». Шаэлькан умолчал, что в бреду он видел девушку, которая пыталась убежать от наползающей темноты, что заполняла коридоры замка. Позже Идрис понял, что видел Селению, но ничего не сказал об этом, а вернувшись в Ардскол, узнал, что Идвал нашел ее наутро в парке у Лунного Источника. Она была вся мокрая и, судя по всему, всю ночь просидела в воде, где тьма не могла до нее добраться.

Идрис мог бы не придавать этому значения, но Селения влияла лишь на него и сама реагировала только на его сущность, на то, что в тот момент владело ею. После использования Маски Многоликих ее сила едва не сломала волю Идриса, взывая к его душе из глубин мрака. Отдача после кровавой магии была ужасной. Ему казалось, что она уничтожит его, вывернув наизнанку. И появление Селении в тот момент только усугубило его состояние. Его тело будто охватило огнем, а сознание заволокло красной дымкой, в которой он увидел образ Селении с окровавленным костяным венцом на голове и чьим-то сердцем в руке. Криво усмехнувшись, она сдавила сердце пальцами. Жар в груди усилился, выжигая воздух из легких. Сердце болезненно затрепыхалось в руках Селении. Шаэлькан, задыхаясь, схватился за грудь, как за последний спасительный шанс, а затем внезапно проснулся на диване в своем кабинете в компании Тамаша и Анабэль, которые помогли ему справиться с нахлынувшим состоянием. Тогда сестра и подтвердила его догадки, узрев тонкую, но прочную нить, что связывала их.

Идрис не мог понять, что именно он увидел — будущее или просто галлюцинации под воздействием магии крови. Но пиком его непонимания стало благословение богини, обернувшееся для него проклятием. Единственным разумным объяснением могло быть то, что Мунарин, желая сохранить Селении жизнь, посчитала, что под защитой Идриса та будет в безопасности. Вот только самого Идриса такой поворот не радовал. Он лишился права выбора избранницы, возможности продолжить род и обзавелся кучей дополнительных проблем. Но чем глубже Идрис погружался в секреты прошлого, которые прятались за замками, тем отчетливее понимал, что Селения куда важнее его собственных целей, важнее всего, что было ему дорого. Пусть это и было слишком жестоко. Он начинал, хотя и не до конца, понимать, для чего Мунарин выставила ее на доску. Впервые, сам не зная почему, Идрис хотел ошибаться.

И Джесабэль по незнанию сыграла на руку врагу, которого Идрис искал. Но сейчас ему нужно было придумать, как найти и спасти Селению. На кону были его собственная жизнь и весь мир.

Идрис пришел в комнату Селении в надежде, что так будет легче представить ее и наполнить связь силой, чтобы понять, где она. Вспомнил первую встречу с неугомонной девчонкой, которая имела наглость что-то у него требовать и кричала проклятья ему в лицо. Вспомнил, как извивалось ее хрупкое тело, когда убили ее возлюбленного. Пытался представить ее стоящей на парапете на огромной высоте и понять, что она чувствовала в тот момент. Как же сильно она хотела сбежать из замка, где все были для нее врагами! Как отчаянно хотела защитить у алтаря Идриса, который в этом вовсе не нуждался! Как держалась на ужине у Рангвальдов, когда ей приходилось пить кровь! Но она выдержала этот ужин, выдержала бал, на котором многое сказала в единственном танце. Благодарность, внимание, даже своего рода забота. Кто бы мог подумать, что она будет такой открытой и доброй, несмотря на все пережитое?

Селения действительно была похожа на свою мать, но лишь поначалу. Удивительным образом она взяла куда больше от Корнелины, нежели от Аделисии. Каково было удивление Идриса, когда он узнал, что она потомок самой Астарты!

Аделисия де Браоз была заносчивой даже для аристократки. Она постоянно хвалилась своим титулом и богатством своего рода, смешивая с грязью весь остальной свет. Даже тех, кто был выше титулом, она бесстрашно осмеивала. Ее отец, главнокомандующий армии Вальсавы в отставке по ранению, вел переговоры с самим наследным принцем, чтобы удачно выдать дочь замуж. Весь высший свет молился, чтобы принц оказался благоразумным и спас страну и своих подданных от такой королевы. По стечению обстоятельств или по воле богов, но этому браку не суждено было состояться. Лорд де Браоз вдруг при­остановил переговоры, попросив отсрочку до двадцатилетия дочери, сославшись на ее внезапную болезнь. Идрису удалось найти одну из двух выживших горничных, прислуживающих лично Аделисии, которой посчастливилось избежать трагедии, постигшей позже всю семью де Браоз. Проживала она не в доме хозяев и приходила на работу рано утром. Горничная рассказала, что леди де Браоз изнасиловал какой-то бандит, когда она вечером возвращалась домой. Почему леди была без сопровождения, служанка не знала. Несмотря на все принятые меры, Аделисия все же забеременела. Ее родители нанимали лекарей и шаманок, чтобы те избавили дочь от ненавистного плода, но ничего не помогло. Изменилась и сама Аделисия. Она стала спокойной и рассудительной, начала более чутко и по-доброму обращаться с прислугой. Лорд де Браоз запретил прислуге болтать, чтобы скрыть нежелательную беременность дочери. Аделисии было запрещено выходить из дома, чтобы поддерживать легенду о ее болезни. Родители решили избавиться от ребенка, как только он родится, но сама Аделисия этого вовсе не хотела. Она плакала по ночам и пыталась придумать, как спасти свое дитя. Несколько раз она говорила своей горничной, что через ребенка с ней говорит богиня. Служанка думала, что бедняжка сошла с ума после столь сильного потрясения, но молчала об этом, жалея девушку. Были и некоторые странности, которые горничная не могла объяснить. Аделисия точно знала, когда у нее начнутся роды, поэтому велела отправить своим родителям приглашения на званый ужин у герцога Малдиша, который на самом деле не был запланирован. Когда лорд де Браоз с женой покидали поместье, у Аделисии уже начались схватки. Никого, кроме двух личных горничных, в доме не было, юная леди велела выпроводить всех. Родилась девочка, которая нисколько не плакала, а наоборот, улыбалась своей матери, крошечной ручкой показывая на луну, заглянувшую посмотреть на новорожденную. Как только Аделисия чуть оправилась, она взяла младенца, завернула его в простыню и ушла на ночь глядя, а вернулась уже одна. Девушка была грустна и счастлива одновременно. Служанкам она велела никому не рассказывать правду, родителям они должны были сообщить, что ребенок умер и они выбросили тело в реку.

Как оказалось, Аделисия отдала новорожденную аристократке, которую до этого предпочитала не замечать. Корнелина только похоронила сестру, умершую при родах вместе с плодом. Через два дня всю семью де Браоз вместе с находящейся в доме прислугой убили. Идрису не удалось достать протоколы вскрытия — архивы сгорели вместе с городским моргом через неделю после загадочной резни в доме де Браоз. Но он смог поговорить с патологоанатомом, который проводил вскрытие и все еще был жив. Такое событие отложилось в его памяти во всех подробностях, поэтому тот изложил все до мельчайших деталей. Заключение Идриса было таковым, что всю семью де Браоз убил аш’катари.

Были подобные случаи в разных городах и с другими потомками, которых не так просто было отыскать. Они не имели закономерности во времени или месте, поэтому никто не придавал им значения.

Идрис посмотрел на свое запястье, где серебрился знак Многоликой. Шаэлькан не сразу заметил, когда он впервые появился, и лишь догадывался, почему это произошло.

Анабэль он нашел сидящей на подоконнике в ее комнате. Сестра смотрела в окно, о чем-то размышляя. Когда Идрис вошел, она повернулась и устало посмотрела на брата. Аш’катари знал, как она ненавидела этот замок и все грязные игры, что здесь происходили. Но при появлении Идриса на губах виконтессы чистым подснежником проклюнулась улыбка.

— Нужно найти Беларта.

Его фраза прожгла тишину, как сигарета скатерть, оставляя тлеющие края. При упоминании имени Беларта Анабэль вздрогнула. Им с Идрисом долгие годы приходилось держать это имя при себе, запрещая произносить его вслух, чтобы не срывать корки с так и не заживших ран. Боль собственных ошибок мешала бы им идти к своей цели — по следам Беларта.

— Ты в порядке? — на всякий случай решила уточнить Анабэль, бесшумно и грациозно спрыгивая с подоконника.

— В полном, — подтвердил Идрис. — Нужно спасти Селению. Я не позволю старой карге нас шантажировать и делать то, что ей вздумается. Меня приводит в бешенство сама мысль, что она посмела похитить ту, на которой стоит моя реари. Джесабэль не понимает, кого она похитила, но говорить об этом ей нельзя. Ей я тоже не доверяю. Если наш враг узнает, кто такая Селения на самом деле….

Тень улыбки скользнула по уголкам губ Анабэль и тут же угасла, как несмелые лучи солнца в пасмурный день.

— Я надеялась, что ты поступишь правильно… но, Идрис, у нас только один шанс, мы не готовы. Мы берегли его столько лет, чтобы найти Беларта, и сейчас не самый подходящий момент. Все может пойти прахом.

Из глаз девушки на Идриса посмотрел призрак застарелой горечи. Он разделял чувства сестры и точно так же сожалел о том, что они так и не смогли отыскать младшего брата, добровольно выбравшего изгнание до того, как это за него сделают другие. Спокойный, как гладь озера, непокорный, как горный поток, который снесет любое препятствие подобно яростным волнам прибоя в шторм, способным поглотить того, кто посмеет пытаться их обуздать. Их Страж Потока.

— Сейчас самый подходящий момент. Если мы не сделаем этого сейчас, можем не решиться уже никогда. Нас постоянно будет останавливать этот страх, и мы будем отодвигать этот момент до бесконечности, — Идрис как никогда был тверд в своем решении. И он был прав. Возможно, похищение Селении — тот самый толчок, который был им нужен, чтобы решиться. У них есть только один шанс, не терпящий ошибок. Возможно, нужный момент действительно настал. Возможно, именно на это намекала ему Светлоликая?

— Но мы толком даже не знаем, что делать. Опять будем идти на ощупь, как слепые? — сдалась Анабэль. — И у нас нет с собой шаккра.

Идрис ухмыльнулся и чуть выше закатал рукав рубашки на левой руке, продемонстрировав едва заметные белые линии на коже, которые легко можно было принять за шрам. Собственно, шрамом это и было, да только не совсем простым. Чтобы не тратить время на поиски острого предмета, Идрис использовал для этого свои клыки. Проступившей кровью он обвел линии шрама, которые жадно впитали ее, наливаясь насыщенным алым цветом. Не теряя времени, Идрис неуловимым движением правой руки прямо из воздуха извлек небольшую чашу из потемневшего серебра и продемонстрировал ее сестре.

Анабэль собственноручно добыла ее, выторговав у человека, который работал на ван Дэмиша. Им с Милифтиной пришлось долго его искать и вести с ним утомительные переговоры, чтобы доказать, как сильно они заинтересованы именно в артефакте, а не в том, чтобы поймать с поличным того, кто занимается сбытом запрещенных вещей. На самом деле их целью была не только чаша, но и информация. Им удалось узнать, что ван Дэмиш по какой-то причине запаниковал и начал продавать кровавые артефакты и книги о запретной магии через подставных лиц. Однако так и осталось загадкой, что именно его встревожило, хотя догадки на этот счет у Идриса имелись. Особенно учитывая тот факт, что они изъяли еще несколько вещей, которые пришлось отнести на опознание к Тамашу.

— Но… как… магия крови? — сразу же догадалась Анабэль. — Магией крови создал пространственный карман, привязанный к символу-замку? Очень умно, братец. И мне ничего не сказал.

— Хотел тебя удивить. К тому же такого рода вещи предпочитаю хранить при себе, но так, чтобы никто их не нашел, — ухмыльнулся Идрис, пряча ритуальный предмет в карман брюк.

— Мы не знаем всех тонкостей, — снова проронила каплю сомнения Анабэль. — Если что-то пойдет не так, мы можем никогда его не найти. Триста лет…

— Бэль, — перебил сестру Идрис. — Все получится. Столько лет подготовки не прошли даром. Я подумал: может, у Беларта остался какой-нибудь тайник?

— Ведьма все сожгла, — голос Анабэль звучал обреченно. — Все его записи и древние книги. Вандализмом было сжигать такие ценности, несмотря на хранящиеся в них запретные знания.

— Полумеры не для нее, — отозвался Идрис. Когда Беларт сбежал, Джесабэль сожгла все его записи и книги, связанные с кровавой магией.

— Я все равно хочу провести ритуал в той комнате, — сказала Анабэль. — Там нас никто не будет искать.

Мрачные подвалы за все минувшие столетия не изменились, как не изменились и воспоминания о наказаниях, учиняемых Джеса­бэль при попытке вновь спуститься сюда. Ощущения даже спустя триста лет были так же свежи, словно это случилось только вчера. Спускаясь по лестнице, Идрис и Анабэль все еще непроизвольно вздрагивали.

Остановившись у глухой стены, Идрис протянул руку к обычному на вид канделябру и, нащупав сзади на его поверхности острый шип, позволил ему проткнуть палец и напиться крови. Часть стены стала прозрачной, обнажив притаившуюся за иллюзией дверь.

Анабэль вошла первой. Идрис замер на пороге, осторожно прикоснувшись к каменному проему. Все в этом помещении было как тогда — триста лет назад, ничего не изменилось. Все лежало так, как Беларт это оставил. Казалось, он вот-вот выскочит из-за полки с книгами и засмеется. Их веселый и неугомонный Страж Потока. Когда-то они все были такими, веселыми и беззаботными.

Брат с сестрой изумленно переглянулись. Они точно помнили, как Джесабэль приказала все вынести отсюда и сжечь и запретила когда-либо появляться в этих подвалах, а за каждую попытку наказывала очень жестоко.

— Она ничего не сожгла. Спрятала всю нужную информацию у нас под носом. Мы искали тайные комнаты, запретные книги в библиотеке, а эта карга создала видимость того, что она все уничтожила, чтобы обмануть нас, — тихо проговорил Идрис, разглядывая небольшие стопки книг, сваленные прямо на полу у стены. Раньше их здесь не было, да и Беларт бы не выдержал такого бардака и неуважительного отношения к книгам.

— Поступила вопреки своим привычкам. Мы бы никогда не стали искать здесь снова, зная, что она никогда бы не оставила книги в этом месте. К тому же создала видимость, что сожгла их. Умная карга, — Анабэль провела по пыльной столешнице, на которой все еще лежали тетради и ритуальные принадлежности Беларта, и впервые за триста лет позволила себе слабость. Она уткнулась лбом в обложку записной книжки брата, словно это была его грудь. Аш’катари не могли плакать, поэтому девушка закрыла глаза и некоторое время просто часто дышала, поддавшись водовороту эмоций. Саднившая рана в сердце взорвалась болью, как загноившийся нарыв, до которого внезапно дотронулись.

Она вспомнила, как Идрис корчился в агонии, как сама лежала рядом, захлебываясь кровью и не понимая, как Беларт мог так поступить с ними. Он клялся, что в порядке, и сила, которой он овладел, под контролем. Анабэль не чувствовала ни ненависти, ни злости — лишь непонимание. И уже позже она злилась лишь на саму себя за то, что позволила этому случиться. Она должна была вовремя понять, что Беларт теряет контроль, что с ним происходит что-то неправильное. Должна была предотвратить это. Анабэль понимала — не только они с Идрисом пострадали от кровавого проклятия, но и Беларт тоже. В тот момент, когда, умирая, они истекали кровью от проклятия, часть души брата тоже горела в предсмертной агонии.

Той же ночью он выбрал добровольное изгнание и ушел. На удивление, Джесабэль его не останавливала. Впервые она похвалила его. Изгнание было хуже смерти.

Той же ночью Идрис и Анабэль бежали за ним, пытаясь догнать и вернуть, звали его, но Беларта поглотил мрак, в котором он потерялся на три долгих столетия. Ни Идрис, ни Анабэль не могли себе простить, что не предотвратили трагедию, не нашли его и не сказали главного. Что не держат зла, что они по-прежнему семья, что любят его и не хотят, чтобы он жил в изгнании. Даже если ради этого придется пойти против всех.

Идрис стукнул кулаком по стене. Как он мог позволить Джесабэль сделать это с ними? Как он мог позволить посеять в их души семена ненависти? Как он мог не заметить, во что превращается Беларт? Во что Джесабэль превращает их всех? Он должен был слушать своего брата, который желал ему только добра. Вместо этого он пытался отхватить слишком большой кусок, которым в итоге и подавился. Все последующие годы Идрис жалел о своем отношении к Беларту. Он должен был поступать иначе, противостоять Джесабэль, защитить брата другими методами. Но он был глуп, слишком горд и упрям. Он верил в родителей, которые в итоге погибли. Верил в Аэрона, но и тот покинул Дом, оставив Идриса в растерянности. Совета и поддержки осталось искать только у Джесабэль. Только она осталась, и тогда Идрису казалось, что следовать по ее стопам — единственный верный выход. Но это оказалось самой большой ошибкой в его жизни. Джесабэль не пыталась объединить их семью, не пыталась вырастить его достойным главой Дома, она лишь разрушила все до основания, укрепляя собственные позиции.

С Белартом из их жизни ушли и смех, и беззаботность, и любимая игра «Велодес». С его исчезновением закончилась их юность. Присутствие Тамаша и Идвала закрыло душевную рану, но не излечило ее и не заменило их младшего брата.

— Мы столько лет искали информацию о магии крови, собирая жалкие крохи. Почему мы не поняли раньше? — прошептала Анабэль, схватившись за столешницу так, словно пыталась удержать все еще убегающего в темноту ночи Беларта.

— Мы были юны. Память избирательна, но накрепко отпечатывает яркие моменты. Джесабэль намеренно сделала все так красочно, чтобы мы твердо запомнили, будто бы все уничтожено, и не пытались снова искать в этом месте. Я столько лет упускал такой очевидный ход ведьмы. Может быть, просто было не время?

Желание, с которым Идрис хотел найти брата и извиниться перед ним, граничило с одержимостью, с отчаянной попыткой умирающего цепляться за жизнь.

Всю тяжесть характера и требований Джесабэль, с которой она всегда обрушивалась на Беларта, Идрис ощутил на себе после его ухода. Каждый день был прессом, который пытался раздавить его, сделать из него то, чего хочет Кровавая Королева. Как он мог не понимать, что эта женщина творила все эти годы с их младшим братом? Как он мог быть так слеп?

Тогда у него еще не было той холодной рассудительности, расчетливости и железной воли. Он еще не умел просчитывать ходы противника и свои собственные на несколько шагов вперед, как в шахматах. Теперь у него все это есть, но он снова проигрывает, вынужден отступать и рисковать жизнями.

— Теперь у нас есть все шансы его найти, — Идрис подошел к сестре и взял одну из тетрадей брата. — Просмотрим все, наверняка найдется то, что нам нужно.

Анабэль кивнула. Им предстояло просмотреть все эти записи в поисках нужного заклинания или ритуала, которое бы связало воедино те обрывки знаний, что им удалось накопить, и позволило бы связаться с Белартом.

Потянулись минуты, перетекая в часы, падая песчинками в сосуде времени. Накопившаяся за три века пыль танцевала под светом факелов, замирала на тягучие мгновения и снова приходила в движение, потревоженная из-за отброшенной в сторону книги или открытой тетради, вдоха или мановения руки.

Взгляд Идриса быстро скользил по очередным страницам, испещренным заковыристым почерком юного Беларта, когда взгляд его выхватил приписку в углу, обведенную в прямоугольник.

«… смоет Новая Луна своей смертью проклятье иш’шатар в ночь Великой Луны…»

Идрис вздрогнул и зацепился за эту фразу, перечитав ее несколько раз. Но никаких похожих приписок больше не было и никакой информации, связанной с этой выдержкой из какого-то текста. Отложив тетрадь, Идрис принялся за другие записи, но не сразу смог на них сосредоточиться, постоянно возвращаясь к той странной приписке.

— Кажется, нашел, — наконец, нарушив задремавшую тишину, встрепенулся Идрис, показывая сестре закорючки почерка Беларта, скачущие неровными строчками по страницам записной книги.

— Нужна кровь вызываемого, кровь вызывающего и кровь того, кто будет якорем… круг вызова… слова заклинания… ага, — с лица Анабэль схлынула усталость, уступая место надежде. Описание ритуала было схоже с той информацией, которую им с Идрисом удалось собрать за долгие столетия. Но в записях Беларта действительно описывались тонкости, которые им были неизвестны.

— Это будет очень сложно… Но, главное, чтобы он… — Анабэль запнулась, но нашла в себе силы договорить, — был жив.

— Он жив, — твердо заявил Идрис, в иное он не верил. Беларт не мог погибнуть. Не должен был. — Иначе и быть не может.

Для начертания круга вызова требовалась кровь того, кто будет якорем. Это был важный нюанс, указанный в записях Беларта и неизвестный Идрису до сего момента. В других ритуалах с кругами допускалась любая кровь. Роль якоря выпала Идрису, так как ему магия крови давалась намного легче.

Записи Беларта гласили, что кровь является одновременно субстратом для активации заклинания, из которого оно будет черпать силу, и якорем для заклинателя, чтобы вернуться обратно, не заблудившись в переплетениях пространства. Были подробно зарисованы и описаны символы, которые должны быть вписаны в круг, и структура самого круга. Большая часть книг с описанием кругов была утеряна, поэтому записи Беларта оказались настоящим сокровищем.

Разобравшись с самой простой частью ритуала — а именно с кругом вызова, Идрис достал из кармана ритуальную чашу и поставил ее на стол, который они предварительно очистили от книг и тетрадей. Потемневшее серебро поверхности было испещрено символами и письменами ашакрита. По форме чаша была круглой, с небольшим вытянутым носиком. Несмотря на потемневшую поверхность, внутреннее углубление светилось серебром, переливаясь, словно ртуть, будто его каждый день полировали.

Анабэль сняла с шеи цепочку с серебряным кулоном в виде узкого длинного цилиндра и осторожно прокрутила его у основания. Идрис взволнованно наблюдал за действиями сестры. Напряжение, возникшее между ними, натянулось упругой тетивой, с которой при любом неосторожном движении готова была сорваться стрела, способная уничтожить то, что находилось внутри кулона.

— Не спеши. Осторожно. Не повреди, — шепотом приговаривал Идрис, застыв на месте. Если бы аш’катари имели свойство потеть, как люди, то на лбу обоих Рангвальдов выступила бы испарина.

— Идрис, не каркай под руку. Я справлюсь, — выверяя каждое свое движение, отмахнулась от брата Анабэль.

Хранители Секретов были разные — в виде шкатулок, тайников, кулонов и колец. Им можно было придать любую форму и наделить разной сложности защитными механизмами. Это могли быть только механические головоломки либо с добавлением заклинаний или магических камней. Открыть такой тайник мог лишь тот, кто знал правильную последовательность действий — сколько раз в какую сторону повернуть, придавить или, наоборот, приподнять крышку, прочитать отпирающие заклинания или же коснуться магического камня. Бывало, что Хранители Секретов сочетали все защитные премудрости, но стоило лишь в одном действии случайно ошибиться — и секрет, скрытый внутри, исчезал навсегда. Действие кулона Анабэль было основано всего лишь на правильной последовательности поворотов крышки относительно остального кулона, но все движения должны быть точными. Даже твердая, знающая рука легко могла ошибиться, поэтому Анабэль и Идрис так сильно переживали.

Едва слышный щелчок прозвучал вздохом облегчения. Шаккана ловко извлекла из него туго скрученный сверток и осторожно раскрыла его. Это был кусок старой ткани с пятном крови. Анабэль на несколько мгновений снова потерялась на перекрестке прошлого и настоящего. В ту ночь, когда они пытались найти Беларта, идя по его следам, она сняла обрывок его окровавленной одежды с тернового куста, за который он зацепился, убегая прочь от замка Талль-Шерр. Они шли по его следам, и, если бы не разразившаяся буря, оборвавшая все следы, он мог быть сейчас рядом.

Анабэль растянула ткань между двумя иглоподобными держателями, расположенными на краях чаши, и начала читать заклинание. Символы на поверхности ожили, углубление внутри чаши налилось насыщенным серебряным светом, который перетекал подобно ртути.

Мгновения увязали в потоках времени, вновь ставших липкими и тягучими. Ртутные потоки света обтекали кусок ткани, пронизывали его, но ничего не происходило. В груди Анабэль нарастала тревога. Она сосредоточилась, стараясь не ошибиться в заклинании, но на последних строчках напряжение, достигшее пика, треснуло как тонкий лед под ногой, когда она глянула на кровавое пятно. И сбилась. Свет чаши дернулся и стек обратно в углубление, затихая неподвижным серебром, словно всегда пребывал в незыблемом сне. Лишь тонкий металлический запах остался висеть в воздухе.

Анабэль застыла в немом ужасе, уставившись на чашу, словно надеялась на какое-то чудо и боялась его спугнуть. Идрис продолжал завороженно смотреть на прервавшийся ритуал, так и замерев в секунде до того, как все закончилось. Вспыхнувшая было надежда осыпалась пеплом, не выдержав жара, в пламени которого все эти годы теплилось желание отыскать Беларта. Минуты текли по тонким вибрирующим в унисон струнам отчаяния и безысходности, но аш’катари не шевелились.

— Я все испортила, — словно в трансе заговорила наконец Анабэль, пытаясь заглушить рвущуюся из груди бурю. Эти слова терпкой горечью растекались во рту, обжигая горло. Она уперлась в столешницу, нависая над чашей, и стиснула зубы, чтобы не закричать, чтобы не выпустить наружу то, что разрушало ее изнутри.

Воспоминания понеслись бурным потоком. Они с таким трудом собрали информацию о кровавых ритуалах, по крупицам воссоздавая необходимые им знания. Почти пятьдесят лет они искали подходящую ритуальную чашу, а когда нашли, то аш’катари, у которого она хранилась, отказался идти на сделку. Узнав в Анабэль младшую наследницу Рангвальдов, он запаниковал и попытался скрыться с места встречи. Милифтине даже делать ничего не пришлось — Анабэль ловко обезвредила прыткого и несговорчивого аш’катари. От партнера по сделке пришлось избавиться, чтобы заполучить древний ­артефакт и перестраховаться, оставшись при этом в тени. Анабэль могла быть по-настоящему страшной, когда кто-то становился между ней и ее целью, особенно когда целью был брат. Им пришлось так много пережить не для того, чтобы оступиться на финишной прямой!

— Все не должно было кончиться так, — словно вынося себе смертный приговор, выдавила Анабэль. Стиснув зубы и закрыв глаза, она судорожно втянула воздух. Ей хотелось закричать, чтобы выплеснуть наружу все, что накопилось, обвинить Селению, что из-за нее они не успели должным образом подготовиться и освоить ритуал, но раздражающая, почти болезненная в таких случаях рассудительность не позволяла этого сделать. Вина лежала на Анабэль.

Она подобно точильному кругу обнажала и заостряла все остальные чувства, превращая их в клинок. И этот клинок готов был нанести последний удар, когда руки Идриса легли на плечи Анабэль, а тихий голос зашептал:

— Давай попробуем еще раз.

— Кровь можно использовать только один раз, — выдохнула шаккана и почувствовала очередной рывок в груди.

— Но мы ее так и не использовали. Она ведь не исчезла, — стараясь говорить как можно убедительнее, заговорил Идрис. Когда ритуал сорвался, его окатило ледяной волной отчаяния и страха, что это конец. Все чувства в одно мгновение поникли, словно парус, покинутый ветром. Обрыв в пустоту — это все, что осталось внутри, когда свет чаши потух. Возможно, он бы вспомнил записи брата раньше, не позволив обреченности взять верх, если бы дело не касалось Беларта. Но слова спасательным кругом упали в его затопленное горечью сознание, позволив ему выплыть, глотнуть здравого смысла и понять, что еще не все потеряно. Если бы все действительно закончилось, обрывок ткани бы исчез, но он все еще был растянут между держателями. И пятно застарелой крови темнело на нем, как напоминание.

Идрис развернул сестру к себе лицом и, не отпуская ее плечи, велел читать заклинание заново, ни на что не отвлекаясь. Сам он старался смотреть на чашу так, чтобы этого не замечала Анабэль.

Она снова сосредоточилась на засохшей крови, держа ее в сознании, и начала читать заклинание, стараясь отбросить все посторонние мысли. Ее тихие слова осторожно вплетались в окружающую тишину и оранжевые сумерки, сотканные огнем факела. Анабэль старалась не думать, что происходит за ее спиной и происходит ли вообще. Она смотрела только в текст заклинания, даже не поднимая глаз на Идриса. Лишь пятно крови держала в мыслях, стараясь оживить его воспоминаниями о Беларте.

— Получилось, — недоверчиво прошептал Идрис, когда последние строчки слетели с губ Анабэль. Она дернулась и резко развернулась. Кусок ткани растворился в ртутном свете чаши, а в ее углублении каталась капелька крови. Задыхаясь от облегчения, наследница Дома Смерти подошла к столу и дрожащими пальцами провела по краю чаши.

— Нельзя терять время, — поторопил сестру Идрис, осторожно обхватывая пальцами края чаши. Анабэль кивнула и встала в центр круга. Идрис создал между ними кровную связь, завязывая ее на себе, и осторожно, выверяя каждое движение, поднес желоб чаши к глазу Анабэль и позволил сверкающей в тусклом свете капле скатиться в ее правый глаз, окрашивая радужку в цвет крови. В ту же секунду сознание резко рвануло вверх, в темноту, оставив тело в пределах земного мира. Анабэль чувствовала его, знала, что она все еще стоит в комнате, и одновременно витала в невесомости, окруженная мраком. Не теряя времени, она сосредоточилась на крови брата, воззвала к ней, но услышала в ответ лишь тишину. Пытаясь унять панику, шаккана вновь сосредоточилась на образе Беларта, его медных волосах, лазурных глазах, растянутых в улыбке губах. А затем вновь воззвала к крови старшего брата, направив все силы, чтобы нащупать его отголосок в окружающей темноте. Но снова — ничего, никакого ответа. Стараясь прогнать мрачные мысли о смерти Беларта, которые лезли в голову юркими змейками, Анабэль снова и снова звала, вкладывая в этот зов все свои силы, все свои чувства к нему, но его кровь молчала. Предательская мысль, что это Беларт был убит Громовержцем в Зале Древних, выползла из-под двери комнаты, в которой таились самые страшные догадки и воспоминания. Анабэль не допускала ни единой мысли, что за взломом тайника стоял Беларт, и по этой причине не спрашивала Селению, как выглядел убитый. Но все же она не смогла сдержать себя и попросила девушку рассказать ей об этом — только ради того, чтобы укрепить собственные убеждения. Внешность человека, описанного Селенией, поразила Анабэль, но она все равно продолжала твердить себе, что это не мог быть Беларт. Он бы не стал. Но теперь основы ее убеждений опасно задрожали.

«Я делаю что-то не так… Беларт не умер!» — словно заклинание, твердила Анабэль. С каждой минутой темнота вокруг сгущалась, заглушая связь с телом, которое отдаленным эхо отзывалось где-то внизу, давила на невесомый разум, запуская в него свои липкие щупальца, порождая сомнения, страх, нашептывая слово «безысходность».

Нет. Все не закончится вот так. Анабэль одернула себя, отогнала прочь налипающую на нее темноту и погрузилась в свои воспоминания, хватаясь за них, как за ниточку, связывающую с братом. Она вспомнила, как они играли в «Велодес», их любимую игру. Она всегда была Королевой Воронов, безжалостной служительницей смерти, а Идрис и Беларт постоянно объединялись против нее, чтобы сравнять шансы и победить. Неудержимый, дикий, эмоциональный, как горный водопад; всегда честный и открытый — словно чистое горное озеро; твердый в своих решениях, как лед; мятежный, как снежная буря. Нет, он не может быть мертв. Потому что вода не может умереть — она может измениться, стать льдом или паром, но не исчезнуть в небытие.

Отзовись же, Страж Потока. Ты нужен нам.

Едва ощутимый где-то вдалеке отголосок родной крови осторожно, боязливо коснулся сознания Анабэль, и она тут же вцепилась в него и потянулась за тихим эхом.

Из тьмы стали проступать очертания заледенелой комнаты, в которую сквозь окна, лишенные стекол и ставней, порывы ветра заметали снег. Словно статуя, вырезанная изо льда, напротив пустого камина сидел человек. Нет, не человек. Аш’катари. Из-под тонкой вуали инея пробивался рыже-каштановый огонь волос.

Анабэль хотела обойти Беларта, убедиться, что это он, но не могла сдвинуться с места, увидеть его лицо или дотронуться до его плеча.

— Беларт, — осторожно, словно боялась спугнуть зыбкое видение, позвала девушка. Статуя вздрогнула. Казалось, кожа ишилькана настолько заледенела, что могла треснуть от малейшего движения. Он обернулся и недоверчиво посмотрел на иллюзию, парившую посреди его забытого богами логова.

— Анабэль? — сам не веря в то, что говорит, отозвался аш’катари. Он произносил одно-единственное имя с такой осторожностью, словно боялся потревожить нечто запретное.

— Беларт! — радостно воскликнула Анабэль, чувствуя, как где-то вдалеке ее пальцы дрожат от волнения. — Слава Светлоликой, ты жив!

Девушке хотелось запрыгать на месте, как в детстве, и завизжать от радости. Увидев Беларта, она снова ощутила себя собой — той девочкой, которая всегда заботилась о старших братьях, а они в свою очередь в две пары глаз следили за ней. Детство нахлынуло бурным потоком, захлестнув душу Анабэль весенним половодьем. Та часть ее души, в которой жили Беларт и настоящая Бэль, все эти долгие годы была скована льдом. Но теперь она пробудилась и начала отряхиваться от обломков холодного сна.

Аш’катари медленно поднялся, с его одежды и волос сорвались потревоженные снежинки. Он подошел к призраку Анабэль, парящему посреди его забытого убежища. Дрожащей рукой он хотел коснуться сестры, но пальцы его прошли сквозь ее иллюзию.

— Словно бы тебя это волнует, — голос Беларта был столь же холоден, сколь бушевавшая за стенами вьюга. — Я пытался убить вас. Вы должны были долгие годы желать мне смерти или вовсе забыть.

С лица шакканы слетела улыбка, между бровями появилась тонкая бороздка.

— За что? Это была не твоя вина, а моя! Это я не справилась со своей задачей, не поняла вовремя, что ты тонешь во мраке. Это я не успела подать тебе руку, — тихо проговорила Анабэль. — Каждую минуту, все эти долгие годы мы с Идрисом винили только себя. Мы искали тебя, когда ты убежал.

— Меня не стоило искать, Симм, — взгляд Беларта соответствовал его тону. Голубой лед вместо всегда теплой летней лазури, которую она помнила, ранил острым осколком.

— Ты нашла того, кто уже давно не является вашим братом.

Анабэль резко замотала головой, отрицая все слова Беларта.

— Что бы ни случилось, чем бы ты ни занимался все эти годы, ты всегда будешь нашим братом. Если бы ты перестал им быть, твоя кровь не отозвалась бы на мой зов, — уверенным тоном заявила Анабэль.

Беларт молчал, и она не могла понять, о чем он думает.

— Злая Владычица Тьмы победила, когда наш Страж Потока исчез. Впервые Королева Воронов и Смотритель Лун объединились, но потерпели поражение, — в отчаянии прошептала Анабэль, грустно улыбнувшись брату. Она не стесняясь рассматривала его, отмечая, как он вырос и изменился. Ледяной взгляд, источающий смерть, хищная грация, какой не обладал ни один из представителей аристократии аш’катари, непроглядная тьма, поселившаяся в его душе. Но, несмотря на все это, они его нашли, и Анабэль безумно хотелось его обнять, почувствовать, как бьется жизнь в его теле вопреки взгляду мертвеца, которым от смотрел на сестру. И все же что-то теплое пробуждалось в нем. Анабэль видела, как постепенно оттаивает холодная лазурь его больших глаз. Единственное, что она могла в данной ситуации, это говорить. Болезненность от невозможности дотронуться до родного брата, когда он так близко, была почти физически ощутимой.

— Буря стерла все твои следы. Нам остался от тебя только окровавленный клочок рубашки. Все эти годы мы гадали, что с тобой, жив ли ты, как тебя найти, — голос Анабэль тек равномерным потоком слов, не меняя интонаций.

Лицо Беларта изменилось, в его мысли закралась догадка, когда он увидел, что у сестры глаза разного цвета.

— Вы что, использовали магию крови?

— Да. Но нам пришлось пожертвовать временем, чтобы научиться ею пользоваться. Мы были готовы на все, чтобы найти тебя, мы знали, что ты не хотел нас убивать. Изучая те жалкие крупицы знаний о кровавой магии, которые нам удалось найти после того, как ведьма все якобы сожгла, мы поняли, что для сильных заклятий нужен якорь, которого у тебя не было. Не представляю, как тебя не поглотило кровавое безумие… Мы годами учились работать в связке. Я не знаю, как ты делал это все один в свои юные годы.

Анабэль не могла заставить себя остановиться, она так много хотела сказать брату, но у нее было слишком мало времени.

— Не могу поверить, что ради того, чтобы найти меня, вы использовали магию, которая вас чуть не убила, — лед в его глазах пошел сетью трещин, готовый вот-вот рассыпаться. Он все эти годы жил с мыслью, что брат и сестра ненавидят его и желают ему смерти. Иногда он сам себе ее желал, но вопреки всему выжил, став диким зверем, отшельником, хозяином Долины Забытых и Ледяного Трезубца. Гибельным Королем, как прозвали его люди.

— Мы никогда не злились на тебя, но ты сбежал прежде, чем это услышал.

— Но я не простил себя, Бэль. Я перешел черту, когда позволил допустить себе мысль навредить родной крови; пусть то и была Джесабэль, но пострадали вы. Я совершил слишком много отвратительных поступков. Ты не представляешь, кем я стал. Вам не нужно было меня искать. Я никогда не смогу искупить свою вину перед вами.

От горечи, которой сквозили слова Беларта, грудь Анабэль наполнялась вязким ядом.

— Арат! — призывая брата к вниманию, воскликнула Анабэль. Это прозвище из детства всегда приводило Беларта в чувства, когда он отказывался слушать голос разума.

— Что бы ты ни совершил, ты остаешься нашим братом, которого мы любим. Нашим Стражем Потока, который сейчас нам очень нужен. Все остальное неважно и никогда не было важно! Мы были детьми, которые потерялись в лабиринтах судьбы и интриг одержимой властью фурии, запутались в собственных чувствах, но все это уже не имеет значения. Главное, что мы нашли друг друга и можем снова стать теми, кем были когда-то, вернуть нашу семью! Помоги же Королеве Воронов и Смотрителю Лун победить Владычицу Тьмы.

Беларт молчал. За окнами вьюга пела песню об одиночестве надрывными завываниями ветра. Сквозь снежную завесу проглядывали очертания горных пиков. От этого тоскливого пейзажа Анабэль стало холодно, захотелось закутаться в плед и выпить горячего чая.

— Не зная, что я делал все эти годы, ты все еще готова доверить мне свою жизнь? — вдруг спросил Беларт.

Анабэль ласково улыбнулась брату:

— Конечно, и глазом не моргну.

— Что нужно делать? — Беларт поднял руку, снова пытаясь прикоснуться к сестре.

— Нужно спасти одну девушку и найти нашего деда.

Анабэль принялась объяснять, кем являлась Селения на самом деле, — коротко и по существу. Она не скрыла, что девушка — жрица, упомянула про реари и благословение Многоликой — Идрису пришлось об этом обмолвиться, рассказала все, что удалось выяснить о ее похищении, с кем ее последний раз видели. Рассказала про Джесабэль и ее условия. Также объяснила, как определить примерное местоположение деда. И передала несколько личных фраз о Селении от имени Идриса, не сдерживая при этом улыбки.

— Будет непросто, — выслушав сестру, заключил Беларт.

— Но ты ведь справишься? — с надеждой спросила Анабэль.

— Разумеется, — заверил сестру Беларт.

— Арат!

— Что?

— Не думай, что мы нашли тебя потому, что нам нужна твоя помощь. Мы нашли тебя потому, что нам нужен ты. Прости, что искали тебя так долго.

— Это мне стоит просить у вас прощения, Бэль. У тебя и у Идри, — хрипло отозвался ишилькан, на что Анабэль лишь улыбнулась и заверила, что это лишнее.

— Мы любим тебя, — девушка произнесла слова, которые вынашивала триста лет. Словно хорошо вызревшее вино, они были сладкими, тягучими и оставляли приятное послевкусие.

— Я вас тоже, — отозвался Беларт, когда призрак Анабэль уже рассеялся.

Когда самая сложная часть плана была позади, Идрис очень убедительно играл перед Джесабэль роль недовольно-обреченного наследника. Он встретился с двумя претендентками в невесты, как и обещал бабке. Первая была дочерью лорда Гриндвальда из Дома Обманчивых Теней, который управлял угодьями на южных границах Эдельсберга, по соседству с королевством Нокхальд. По сути же, как и любой глава Дома, он из тени управлял всей страной. Его клан занимался экспортом крови со всевозможными комбинациями букетов грустных эмоций, а также добычей и экспортом магических минералов. Официальным же среди людей прикрытием была разработка месторождений драгоценных металлов и камней. Дочь лорда Гриндвальда Амелия была красивой, умной и сильной характером аш’катари, к тому же довольно амбициозной. Она виртуозно владела словом, искусством взглядов и языком тела. Одним взглядом Амелия была способна заставить мужчину желать ее, остановить или повелеть убраться с глаз долой. Из нее вышла бы прекрасная партия для шаэлькана, пожалуй, самого величественного Дома. Но Идрису она не нравилась. У них было три встречи, и при каждой она пыталась невзначай прикоснуться к нему, каждое движение было выверено, каждый взгляд и движение бровей были продуманы. Амелия вела себя с Идрисом настолько уверенно, словно на ее руке уже красовалось его реари. Именно всей этой «продуманностью» она напомнила ему причину отсутствия избранницы — все эти выверенные до мелочей действия и слова, словно заранее написанный сценарий для пьесы, неимоверно раздражали.

Вторая претендентка оказалась наследницей де Вайленд — правящего клана Дома Слышащих Тень. Ее звали Альтара, и она очень умело пускала в ход свои способности управлять эмоциями, присущие ношиарам. За ней уже давно закрепилось прозвище Принцесса Интриг — их она плела лучше большинства представителей высшего света. Пожалуй, пару веков спустя она сможет составить достойную конкуренцию Джесабэль.

У наследника Дома Смерти как раз была назначена вторая встреча с Альтарой, на которую он нехотя шел, когда знак Многоликой на правой руке отозвался болью и затих. Идрис замер и, убедившись, что поблизости никого нет, поднял рукав камзола. Серебряные линии догорали остаточным светом. Природа этого явления его сразу насторожила. С Селенией что-то произошло. Забыв про встречу и манеры, Идрис поспешил найти Анабэль, но дойти до комнаты так и не успел. Сначала рука с символом, а следом и все тело взорвались болью, от которой у шаэлькана потемнело в глазах. Припав к стене, он ощутил приятный холод камня и с раздражением подумал, что Селения даже своим отсутствием умудряется испортить ему жизнь.

— Идрис? — в коридоре появился Идвал. Его обычно веселое настроение угасло, как искра, коснувшаяся воды. Подскочив к другу, кашкар внимательно оглядел его.

— Что с тобой?

— Нормально все, — выдавил Идрис, ощущая, как очередная волна боли едва не подкосила ноги. — Помоги дойти до комнаты, чтобы это не вызывало подозрений.

— Друг, один взгляд на тебя уже вызывает подозрения, — с сомнением отозвался Идвал, осторожно отдирая Идриса от стены и позволяя ему о себя опереться так, что со стороны это казалось, будто они идут плечом к плечу.

— Где Тамаш? — спросил шаэлькан, когда Идвал толкнул дверь его комнаты.

— Тоже не могу его найти. Даже мое чутье не помогает. Словно растворился. Сколько раз он нарушил наше правило двух часов, даже озвучивать не стоит.

Идвал закрыл дверь и помог другу доковылять до кровати.

— Может, его тоже Джесабэль в заложники взяла?

— Если и взяла, то не она, — через боль усмехнулся Идрис. Голова трещала, как скорлупа ореха, которую пытаются расколоть. Перед глазами полыхало, а тело выворачивало наизнанку. Еще никогда Идрис себя не чувствовал таким отвратительно слабым и больным.

Идвал намек понял и усмехнулся.

— Если Аллира взяла его в сексуальное рабство, то он счастливчик. Сам не понимает этого, дурак. Или он специально не показывается, чтобы избежать моих комментариев по поводу бала.

От присутствия и веселой болтовни Идвала становилось легче. Но, заметив еще одну судорогу, пробежавшую по телу Идриса, кашкар отбросил шутки и решил позвать Анабэль. Однако девушка спустя минуту сама проскользнула в комнату бесшумной тенью.

— Что стряслось? — подскочив к брату, поинтересовалась она.

— Что-то случилось с Селенией. А вы тут собрались, как будто на тот свет провожаете меня, — отозвался Идрис, стараясь взнуздать свои ощущения. Еще одна полезная способность аш’катари — абсолютный контроль над своим телом. Идрис мог приглушить любую боль —правда, только свою.

— Неужели Беларт опоздал? — прошептала Анабэль, присаживаясь на кровать рядом с братом.

— Беларт? — удивился Идвал.

— Потом, — отмахнулась Анабэль и провела по лбу Идриса, желая снять боль. Обычно у нее это хорошо получалось, но не в этот раз. Удивленно отпрянув на мгновение, девушка тут же потянулась к правой руке брата и подняла рукав так резко, что ткань порвалась. Узрев на запястье символ, вокруг которого набухли вены, Анабэль уставилась на Идриса.

— Какого нарга, Идри? — воскликнула шаккана. Она прокусила палец и попыталась своей кровью заблокировать болевые импульсы, но тут же сама зашипела от боли и отпрянула. В момент прикосновения на ее руке возник узор почерневших сосудов, но тут же исчез, стоило отдернуть пальцы от знака Многоликой.

— Эта дрянь едва не выжгла меня! — продолжала шипеть Ана­бэль. — Где шляется Тамаш, дери его дархары Разлома!

Идвал был так обеспокоен состоянием друга, что это ругательство пропустил мимо ушей. Он ничем не мог помочь, кроме как попытаться разыскать каринна, чем и решил заняться. Анабэль попросила его принести черную сумку из ее комнаты прежде, чем Идвал отправится на очередные поиски.

— Что с этой девчонкой? — бурчала Анабэль, открывая баночку с кровью, которая слегка мерцала красным перламутром. Она поднесла ее к губам брата и осторожно, глоток за глотком, влила ему в рот.

— Давай сейчас же расскажем Джесабэль о Селении, — взмолилась Анабэль, не в силах смотреть на муки Идриса.

Но его сейчас терзало другое. Если с Селенией происходит что-то плохое, то этому есть причина. Джесабэль обещала ее убить, если кто-то покинет замок. И никто не мог найти Тамаша… Надеяться на совпадения Идрис не смел. Он вообще предпочитал не надеяться, а решать проблему. И сейчас был на грани того, чтобы, наплевав на все, рассказать Джесабэль правду. Только это не спасет их обоих, а уничтожит.

Минуты казались расплавленным железом, растекающимся по его телу. Ураган эмоций разрывал его привычное внутреннее умиротворение на части. И это были вовсе не его чувства. Селении не было рядом, но ее душа обнажалась перед шаэльканом, выплескивая на него все, что в ней было. Он не понимал, что происходит с этой девчонкой. Тело словно бы вступило в противостояние с душой. Не привыкший к такому изобилию эмоций, Идрис тонул в них, как не умеющий плавать, захлебывался, пытаясь вдохнуть привычного спокойствия и внутренней тишины, но не мог.

На какой-то миг шаэлькан нырнул в небытие, а затем боль начала постепенно утихать. Чужие эмоции улеглись и затихли, оставив ему пустоту, которой он так желал.

— Я бы сам убил эту девчонку, если бы Многоликая мне позволила, — вырвалось из уст Идриса, когда жар снова начал уступать привычной прохладе. Но правда была в том, что шаэлькану больше этого не хотелось. Одержимость этой мыслью отпустила его давно.

— Смирись с тем, что ты этого уже никогда не сможешь сделать. Вы с ней накрепко связаны, — отпаивая брата очередным пузырьком с целительной кровью, заявила Анабэль.

— Это означает, что наш Дом может ждать наследников только от тебя.

— Вот уж вряд ли, — усмехнулась Анабэль. — Ты никогда никого не одобришь. Так что давай передадим эту почетную миссию Беларту.

— Только скажем ему об этом лет через сто, чтобы он снова не сбежал, — поддержал идею сестры Идрис и улыбнулся. На душе почти установился штиль после того, как Анабэль поговорила с Белартом. Он был жив и здоров. Скоро их семья наконец воссоединится, и тогда Идрис сможет почувствовать себя счастливым, как раньше. Но что-то омрачало зыбкое спокойствие — будто какая-то тень наблюдала за шаэльканом из-за ширмы его собственных мыслей.

Когда Идвал вернулся, Идрис был уже почти бодр. Тамаш так и не нашелся, и это настораживало уже всех троих. «Что случилось с Селенией?», «Нашел ли ее Беларт?», «Что вообще происходит?» — мысли одна за другой бежали по замкнутому кругу, становясь навязчивыми. При этом новых приступов не последовало, Идрис был жив, а это означало, что Беларт успел. А по истечении ночи наследник Дома Смерти внезапно почувствовал небывалый прилив сил и будто преобразился. Анабэль заметила, что глаза брата стали ярче и сверкали как-то по-особенному. Идвал сказал, что Идрис помолодел, хотя он и так выглядел не старше двадцати пяти. Его настоящий возраст выдавал только взгляд. А когда он здоровался со своим кузеном из клана Сигвальди, то сломал бедняге лопаточную кость, хотя был уверен, что всего лишь слегка похлопал его по надплечью. Странности преследовали Идриса на каждом шагу. Совершенно случайно, просто проходя по нижнему этажу, который располагался над подземельем со склепами, он умудрился поднять все трофейные кости побежденных в крупных битвах врагов. Все очень удивились, когда семейный завтрак прервал вломившийся в Малую Столовую скелет кашкара в ипостаси зверя и начал подобно псу ластиться к Идрису. Идвал от такого зрелища утратил аппетит. Кроме того, в коридоре толпилась целая армия восставших скелетов, пытаясь протиснуться в узкий для такой оравы дверной проем.

— Хорошо, что это случилось не при всей семье в Большой Столовой, — заметила Анабэль, удивленно созерцая любвеобильность скелета к своему хозяину.

— Как чувствовал, что не стоит туда идти, — одним движением руки Идрис развеял магию смерти, и скелет грудой костей рухнул на ковер.

— Приятного всем аппетита, — мрачно объявил Идвал после столь занимательного зрелища.

К обеду нашелся слегка помятый со всех сторон Тамаш. На его лице виднелись следы от недавних повреждений, розовыми полосками выделяясь на бледной коже. Под глазами до самых скул залегли черные круги, лицо осунулось, заострив черты. Воспаленные словно от недосыпа глаза смотрели на окружающую обстановку как сквозь пелену. Тамаш сильно прихрамывал на левую ногу и с трудом поднимал правую руку.

— Друг, что с тобой произошло? — изумленно вопросил Идвал, завидев каринна в таком виде, словно на нем каталась по лесу толпа неугомонных морр.

— Упал, — хмуро отозвался Тамаш, присаживаясь на стульчик. Он морщился от каждого движения, да и садился все еще с какой-то опаской, что не укрылось от лукавого взгляда кашкара, и тот тут же съехидничал по этому поводу. А Тамаш с укором посмотрел на Идриса, единственного видевшего его ягодицы после когтей Аллиры.

— С крыши замка? — предположил Идрис, разглядывая друга с любопытством и почти научным интересом.

— В постель какой-нибудь сексуальной аш’катари? — тут же внес свое предположение Идвал. — Что, совсем заездила тебя? Не отпускала? Тут вообще-то Идри умирал, а ты…

Тамаш тут же напрягся и взглянул на Идриса.

— Что произошло?

— Что-то случилось с Селенией, — отозвался Идрис, который не собирался что-либо скрывать от друга.

— Селенией? При чем тут она вообще? — удивился каринн.

— Где ты был? — вместо ответа спросил Идрис, пристально смотря каринну в глаза.

— Это действительно было очень важно, поверь. Но пока я не могу сказать, — Тамаш покрутил плечом и, услышав хруст, облегченно выдохнул.

— Хорошо. Раз ты говоришь, значит, так оно и есть.

У Идриса ни разу не было причин сомневаться в Тамаше и его словах. Не собирался он этого делать и теперь, хотя совпадения и были подозрительными.

— Скажи, ты не покидал замок? — спросила Анабэль.

— Не покидал, — отрицательно мотнул головой Тамаш. — А в чем дело?

— В том, что старуха велела нам оставаться в пределах Талль-Шерра без возможности воспользоваться сангвинарием. В противном случае она прикажет убить Селению, — мрачно пояснила шаккана. Каждый раз эта фраза все глубже впивалась в сердце.

Пока каринн удовлетворял свои гастрономические потребности, Идрис рассказал ему то, что поведал Анабэль и Идвалу. Услышав, что Селения — иш’тари, Тамаш задержал недоверчивый взгляд на друге, а новость про благословение Многоликой, из-за которого он корчился в агонии, каринна окончательно добила.

— Идри, прости, что меня не было рядом. Этого больше не повторится. Но дело, которым я был занят, действительно было неотложным. Вопрос жизни и смерти, — повинился Тамаш, но Идрис лишь отмахнулся: мол, он вряд ли смог бы помочь, если даже родной крови это не удалось. Тамаш с долей сомнения пожал плечами и еще раз извинился. На этом тему и закрыли.

Освободив себе пару часов, шаэлькан все же решил зайти в биб­лиотеку Дома Смерти. Ранее ему приходилось делать запросы через архивариуса, который, разумеется, о каждом его шаге докладывал Джесабэль. Теперь же Идрису самому хотелось проверить исторические архивы. Прошло слишком много времени, но он все же надеялся обнаружить хоть какие-то следы того, кто подчистил записи. Этого точно не мог сделать посторонний, и после проникновения в тайник Рангвальдов неопровержимый факт о предателе подле Джесабэль раздражающе висел в воздухе дурным запахом. Впрочем, младшие семьи, вхожие в Дом, и раньше пытались свергнуть Рангвальдов, но у Идриса не укладывалось в голове, что кто-то из них пошел на сговор с Черным Оком и акшарами.

Анабэль говорила, что Хранителей Тайн Дома должно быть трое, и они не знают друг о друге, чтобы исключить риск сговора и предательства. Поэтому Хранители избираются всегда отдельно друг от друга. В их число не могла входить сама Джесабэль, так как она являлась главой Дома и ее связывали некоторые ограничения — кровь хокканы была помещена в Омут Душ. Это означало, что ее душа уже связана со всем Домом нерушимыми узами ашьяри-дашарр — клятвой души. А душа может лишь один раз принять подобную клятву.

Больше всего Идрису было интересно, как именно предатель, если он является Хранителем, обошел эту клятву.

Войдя в библиотеку, шаэлькан окинул взглядом круглые стеллажи, уходящие вверх и вниз, ветвящиеся в разные стороны книжными лабиринтами. В груди непривычно заныла ностальгия. Прошло уже триста лет с тех пор, как они с Белартом стояли на этой площадке и брат пытался образумить Идриса, открыть ему глаза на действия Джесабэль. Но шаэлькан был так обижен на деда, растерян, зол и тщеславен, что никого не хотел слушать. Он был уверен, что всегда поступает правильно и просто не может ошибаться.

Усмехнувшись собственной юношеской глупости, Идрис ступил на винтовую лестницу. Ему предстояло спуститься в самый низ библио­теки, где хранились древнейшие исторические хроники. Здесь не было книг — только свитки и сложенные в стопки листы пергаментов, от которых веяло тысячами лет. Они дремали, не стремясь поведать свои знания, словно были выше этого. Мудрецы никогда ничего не говорят, пока их не спросят. Такими были и хроники.

В центре круглого зала покоилась полукруглая чаша из черного металла. Она возвышалась над полом на трех извитых ногах, переплетенных угловатыми узорами аш’катари. Внутри нее лениво перетекали тени, но стоило Идрису приблизиться, как они тревожно закружились вдоль краев. Проколов палец об один из острых узоров, шаэлькан капнул свою кровь в чашу. Тени тут же жадно проглотили ее и вновь успокоились. Только расплатившись кровью и таким образом отметившись, можно было получить право взять интересующие книги. У каждого члена Дома Смерти в зависимости от статуса были свои привилегии и ограничения, а Теневой Омут, распробовав кровь, позволял определить, кто вошел в библиотеку и какие у него права.

Идрис прошелся вдоль стеллажей. Его внимательный взгляд скользил с одной полки на другую, пытаясь найти какие-нибудь зацепки. Ему пришлось потратить много времени, пересматривая хроники. Здесь были только легенды, никаких реальных записей о Мозэке, Праматери, даже о событиях тысячелетней давности о жрицах и о том, что на самом деле произошло, не было. Все так, как будто и Кровавый Бог, и Праматерь — просто сказки, но теперь Идрис благодаря Селении знал, что Мозэк реален, а значит, и Яшмари существовала. К тому же, просматривая хроники, Идрис заметил, что нескольких документов все же не хватает. Все свитки были пронумерованы, и какие-то номера просто-напросто отсутствовали. Тот, кто их забрал, явно не думал скрыть это — тогда нужно было бы переписывать номера во всей библиотеке. Можно было бы списать отсутствие нескольких документов на то, что они были слишком ветхими, рассыпались или потерялись, но Идрис не собирался верить в совпадения.

В этом месте было мало отпечатков аур, слишком редко сюда спускались, но вот одна все же заинтересовала наследника Дома Смерти. Сначала он вообще не обратил на нее внимания, она была давно выцветшей, как древние рукописи, чернила в которых смыло время. Подобный отпечаток мог принадлежать только мертвому. Любое живое существо оставляло отпечатки своей ауры подобно следам. Постепенно они испаряются и выцветают, но стоит живому умереть — и следы его ауры, где бы они ни были оставлены, тут же потеряют цвет и живые эманации.

Благодаря дару смерти шаэлькан легко считал ауру и понял, что она принадлежала предыдущему архивариусу, который служил еще при Аэроне. Тогда Идрис, Беларт и Анабэль были еще маленькими, их родители были живы, и в библиотеку их могло загнать только очередное наказание за проступок. Верзалиус Вермари был прадедом Кельвара, доверенным человеком Аэрона. Насколько Идрису было известно, он просто исчез без следа после ухода хаггона с поста. Это случилось еще при шаэлькане. В последние полгода до своего исчезновения Верзалиус был странным, постоянно о чем-то бормотал себе под нос, куда-то часто пропадал. Однажды, когда Идрис пришел в библиотеку за книгами, архивариус резко выскочил из-за полок и грубо затащил наследника в тесный проход между шкафами.

— Этот голос — как призрак. То есть, то его нет. Он незаметно проникает в мысли и не отличить, твои они или чужие. Тьма рядом, и она пахнет кровью. Двенадцать веток уже горят в огне. Его не потушить. Младшая Кровь в опасности. Тот, кто уже умер, может сопротивляться. Тому, кто умер, проще выстоять. Истина в смерти! — Верзалиус бормотал тихо, как одержимый, глаза его были лишены разума. После этого он исчез в лабиринте книжных стеллажей, а на следующий день его больше никто не видел. Тогда Идрис не придал значения его словам, Верзалиус казался ему сумасшедшим. После было множество событий, которые казались куда важнее этого. Джесабэль даже не стала искать Верзалиуса, а у Идриса было слишком много дел, чтобы разгадывать загадки старого архивариуса. Он и вовсе забыл эти слова и вспомнил их лишь сейчас, вернувшись в то место, где все это случилось.

Мог ли Верзалиус быть предателем? Если задуматься, то у него был полный доступ к любым документам в этой библиотеке. Вполне мог подчистить архивы, а потом сбежать. И тот факт, что он был мертв, только добавлял подозрений. Некто, кто стоит за всеми этими событиями, мог избавиться от старины Верзалиуса, когда тот исполнил наказ. Конечно, это всего лишь догадки, но они складывались в нечто более осязаемое.

— Ты ничего здесь не найдешь, — оповестил Идриса голос, донесшийся из-за его спины.

Шаэлькан спокойно повернулся и посмотрел на Кельвара. Приближенного Джесабэль он не любил с самого детства, еще когда тот был таким же подростком, как и сам Идрис. Кельвар всегда был тихим и спокойным, но в его глазах жили бесенята, которых не каждый мог увидеть. Он всех очаровывал своим стремлением к достижению целей. Но вот троица наследников не переносила его за вечное желание выслужиться и доказать, что он лучший. Идрис всегда чувствовал в нем какой-то подвох. Кельвар никогда не попадался на странных или запретных вещах, наоборот, он всегда стремился доказать, что достоин быть в Доме Смерти.

— Я не сомневался в этом. И все же стало интересно, кто подчистил архивы Дома, — как бы невзначай кинул Идрис. Лицо Кельвара никак не изменилось.

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь. В отличие от тебя я забочусь о Доме, — пожал плечами аш’катари.

— Я не против твоей заботы, только против предательства, — отозвался шаэлькан.

— Я не предатель, в отличие от вас с Анабэль. Вы бросили свою семью и сбежали из-за того, что не смогли смириться с потерей братца, погрязшего в запретной магии, — на лице Кельвара не появилось никаких эмоций, и эта была одна из причин, почему он раздражал и настораживал Идриса. В нем присутствовала какая-то искусственность. Он казался деревянной декорацией вместо живого действующего персонажа.

— Не рассуждай о том, чего не понимаешь, Кельвар. И будь осторожнее в выражениях. Меня не остановит то, что ты цепной пес моей бабки, — от слов Идриса повеяло холодом.

— Я не прикрываюсь ассурой Джесабэль. И не боюсь тебя, — отозвался Кельвар. Взгляд его был бесцветным, словно внутри у него не было души.

— А стоило бы. Если я узнаю, что ты как-то причастен к вскрытию тайника или исчезновению архивных записей, тебя ничто не спасет. Вы с Джесабэль можете сколь угодно играть в семью и верность, но ты для нее просто моя замена, и когда она наиграется с тобой вдоволь, она так же задушит тебя своим деспотизмом, как и всех остальных родичей, — Идрис усмехнулся и постучал собеседника по плечу, как будто в знак поддержки, но не скрывая фальши этого жеста. Он уже собрался уйти, когда Кельвар развернулся и кинул ему в спину:

— Замена порой может быть лучше оригинала. И я докажу тебе это.

— Буду ждать с нетерпением, — не оборачиваясь, ответил Идрис и взмахнул рукой.

Когда Идриса вызвала к себе Джесабэль, он даже не удивился. Кровавая Королева не торопила его с выбором, как и обещала. Подходя к ее кабинету, он не стал сразу входить, услышав знакомый голос.

— Почему нет? Разве я не подхожу? Вы готовы были выбрать мою сестру, но почему не меня? — причитала Эдриэла.

— Ты годишься только в любовницы. Идрису ты не пара, — спокойно отозвалась Джесабэль.

— Как вы смеете? Я — аш’катари из знатного рода! — воскликнула Эдриэла.

— Да, только это у тебя и есть — происхождение и титул. Мозгов и выдержки тебе не хватает. Мне продолжать?

— Это мы еще посмотрим! Когда Идрис выберет меня, я посмеюсь вам в лицо! — крикнула Эдриэла и на этой ноте решила уйти. Идрис не стал поддаваться ребячеству и прятаться. Молча проследовал к двери и прошел внутрь, когда аш’катари выходила, не сказав ей ни слова. Эдриэла хотела удержать его, но шаэлькан захлопнул дверь у нее перед носом.

Джесабэль внимательно взглянула на внука и, видимо, тоже заметила в нем изменения.

— Ты другой. Сияешь весь.

Хоккана изящно зажала между двумя пальцами мундштук и вложила в него сигарету.

— Видимо, от любви. Претендентки на мою постель оказались столь хороши, что я не смог между ними выбрать. Хочу обеих. И Анталу Фаланвир прицепом, — бесстрастным тоном заявил Идрис.

— Не паясничай, — спокойно проговорила Джесабэль и закурила. Тонкая струйка сиреневого дыма, извиваясь, словно змея в своем грациозном танце, потянулась к потолку, оставляя после себя шлейф сливового аромата.

— И не думал, — так же спокойно ответил Идрис, присаживаясь в мягкое высокое кресло напротив стола Джесабэль.

— Ты не можешь жениться сразу на двух. Хотя бы одну выбери для начала, — закатила глаза глава Дома Смерти. — И я рада, что ты все же одумался. Свою Салину можешь оставить в качестве постельной грелки.

— Селению, — машинально поправил Идрис и тут же мысленно одернул себя.

— Без разницы, — отозвалась Джесабэль, взмахнув мундштуком. — Нам нужно решить еще кое-какие вопросы…

Дверь кабинета резко распахнулась и ударилась о стену. На пороге появился Аэрон Дейорис Эльгар Рангвальд собственной персоной. Его взгляд был сравним с самой яростной на свете грозовой бурей. Пройдя в кабинет, он прислонил трость к креслу, в котором расположился Идрис, и, скользнув по внуку на миг потеплевшим взглядом, воззрился на Джесабэль.

Идрис отчетливо узрел в ее глазах страх, застарелый, но не потерявший ни капли своей силы. Он помнил, что отношения между ­Аэроном и Джесабэль всегда были сложные, она уважала его, но никогда не боялась. И эта резкая перемена бросилась в глаза.

Аэрон нарочито выдерживал паузу, позволяя себе насладиться всеми оттенками эмоций Джесабэль относительно его неожиданного возвращения.

— Аэрон... Ты? Ты жив? — Еще никогда в жизни Идрис не видел хоккану столь удивленной и напуганной. Мундштук с сигаретой задрожал в ее руках. Она всячески пыталась совладать с чувствами, но не могла.

— Твоими молитвами, милая. Твоими молитвами, — усмехнулся Аэрон, присаживаясь в кресло, которое Идрис ему предусмотрительно уступил, встав по правую руку от истинного главы Дома Смерти.

— О чем это вы, дед?

— О безграничной любви твоей бабули ко мне. Смертельно меня любит. До гробовой доски, — продолжая источать сарказм, ответил хаггон. Идрис видел то, чего никогда не было раньше: Аэрон чувствовал свое превосходство над Джесабэль, и она это смиренно принимала. Раньше, уже будучи замужем, Джесабэль всегда пыталась доказать, что она заслужила свое место в этом доме, даже Аэрону. Но сейчас она растеряла всю свою спесь.

— До меня дошли слухи, что ты погиб в Дартире, — Джесабэль выпрямилась, пытаясь стать прежней.

— Слухи? — Аэрон откровенно засмеялся. — Разве твои убийцы не доложили тебе напрямую о результатах диверсии? Нет? Ах да, прости, я позабыл, что убил всех этих сосунков.

Джесабэль быстрым взглядом коснулась внука, но Аэрон это заметил.

— Не надо. Он взрослый мальчик и должен знать, что на самом деле происходит в нашем Доме, — в тоне хаггона Рангвальда зазвенела холодная сталь. Он расслабленно откинулся на спинку кресла и вступил в зрительную дуэль со своей женой, которая приосанилась и ободрилась. О чем они спорили, Идрис даже не догадывался. В конце концов, они играли в политические игры задолго до его рождения. На пару столетий супруги отложили свою партию и теперь снова вернулись к ней. Бессловесные переговоры длились около минуты, затем Аэрон снова рассмеялся и покачал головой.

— Ты ни капли не изменилась. Стала только еще хуже, — первым нарушил молчание хаггон.

— Как ты посмела шантажировать моих внуков моими землями и жизнью невесты Идриса? Ты нарушила запрет на неприкосновенность избранницы, отмеченной реари. Но больше всего меня взбесил тот факт, что ты посмела выставить меня мертвым, ведь живой я все еще угрожал твоей власти.

Если Джесабэль в первые несколько минут и была удивлена появлением своего мужа, то с эмоциями довольно быстро справилась. Нарочито медленно втянув сигаретный дым, она так же не спеша выдохнула его.

— Продолжаешь нарушать правила, старая кошелка, — на одном презрении проговорил Аэрон.

— А ты продолжаешь вставлять мне палки в колеса? Ты вроде бы отошел от власти, почему бы тебе уже не сдохнуть? — процедила Джесабэль.

— Только после тебя, дорогая. Вспомни наши брачные клятвы, — усмехнулся Аэрон.

— Что же я узнаю? Беларт изгнан, Анабэль и Идрис сбежали в мое графство, лишь бы находиться подальше от тебя. Ты похищаешь невесту внука, отмеченную реари, и пытаешься убить хаггона. Что тебе светит за все эти преступления, как думаешь?

— Беларт был изгнан за кровавую магию, чуть не убившую твоих наследников, — с отвращением прошипела Джесабэль, вскакивая на ноги и упираясь руками в столешницу. — Я пыталась научить наших внуков защищать себя и наш Дом, в то время как ты предавался вековому блаженству на лоне дикой природы! У тебя нет права судить меня за мои методы.

— Беларт тоже мой наследник! А ты нарушила законы!

— С моим влиянием никто не посмеет мне ничего предъявить!

— Неужели? Пусть тебя и называют Кровавой Королевой, но у тебя нет абсолютной власти. Я вынесу этот вопрос на Совет со всеми доказательствами и показаниями Селении, для похищения которой ты связалась с Зарриаттом. Твое влияние не безгранично. Но если ты не угомонишься, может, мне стоит заглянуть глубже в историю нашего Дома? Как думаешь?

Джесабэль отшатнулась и села обратно в кресло. Страх снова появился на ее лице. Кровавая Королева быстро просчитывала варианты, понимая, что она потеряла рычаги давления и проиграла. Ее интересовал главный вопрос — как они нашли девчонку, если все это время находились в замке, и ни один сангвинарий, включая личные, не был активным все это время.

— Вы что, использовали эту мерзкую магию? — догадалась Джесабэль, впиваясь яростным взглядом в Идриса, который лишь пожал плечами и спокойно заявил:

— Ты первая нарушила правила.

— Убирайся с глаз моих, — отрезала Джесабэль.

— С превеликой радостью. Я больше никогда не появлюсь в твоем замке. И даже если тут будет происходить апокалипсис, можешь не пытаться связаться со мной. За то, что ты сделала, я перестал тебя уважать, — бросил напоследок Идрис, направляясь к выходу.

— Ты не вправе судить мои поступки! Я забочусь о вас и о нашем Доме! И то, что вы не в силах это понять, не моя вина. Когда ты займешь мое место, ты сам все поймешь, — крикнула вдогонку хоккана.

— А я не хочу занимать твое место. Живи и правь вечно, только оставь меня в покое, — кинул через плечо Идрис. Коснувшись ручки двери, шаэлькан замер в некотором замешательстве, размышляя, стоит ли ему задавать вопрос, который не давал ему покоя. И все же повернулся и взглянул на хоккану.

— Почему ты не сожгла книги Беларта?

Джесабэль замерла. Она молчала, и весь ее вид говорил о том, что она не собирается отвечать на вопросы о младшем наследнике. И когда Идрис уже открыл дверь, чтобы выйти, хоккана бесстрастно произнесла:

— Он — мой внук.

Идрис застыл в пороге, столь неожиданным оказался ответ. Кивнув самому себе, шаэлькан так и не взглянул на властную родственницу напоследок и вышел.

Джесабэль перевела взгляд на Аэрона.

— Доволен произведенным эффектом? — процедила она. — Ты обесценил мой авторитет в глазах наследника нашего Дома!

Аэрон едко усмехнулся и покачал головой.

— Дорогая, не перекладывай на мои плечи свои заслуги, ты сама это сделала своими действиями. Я никогда не посягал на лавры твоей славы и сейчас не стану. Ты не знаешь иного пути решения конфликтов, кроме грубого подавления всех, кто с тобой не согласен. Перед Идрисом ты можешь говорить что угодно. Но если я вынесу на Совет все твои проступки, тебя казнят в тот же день.

— Ты этого не сделаешь, — голос Джесабэль едва не сорвался на последней ноте от проскользнувших в ее тоне неуверенных ноток. В ней действительно не было прежней бравады и твердого убеждения в собственной безнаказанности.

— Прошли те времена, когда я спускал тебе все. Если тебя не пугает все перечисленное, есть и еще кое-что.

— Ты не посмеешь! — Кровавая Королева нервно дернулась вперед, схватившись свободной рукой за край столешницы. Аэрон же оставался спокойным, но ему было тяжело осознавать, какими методами удалось приструнить жену. Далекие воспоминания о том, почему он покинул Дом Смерти, пролились в размеренную тьму души хаггона, которая все эти годы была для него спасительным убежищем, и прожгли ее подобно огню, обнажив сердце. Оно все еще болезненно сжималось от событий прошлого так же, словно это случилось только вчера. Порой Аэрону казалось, что он потерялся в том времени, и вечное вчера напоминало ему о том, что сделала Джесабэль. Только эту вину он не смог ей простить и никогда не сможет. Она останется навсегда холодным ножом в незаживающей ране души.

— Ты действительно так думаешь? — злая усмешка исказила губы хаггона и отразилась в глазах Джесабэль ликом страха. Ее губы дернулись, пальцы сжали мундштук, переломив его надвое. Звук удара дерева о столешницу пронзил возникшую тишину.

— Я делал все для тебя. Я любил тебя, но тебе это было не нужно. Ты хотела власти, стремилась к ней любыми путями, шла по головам. Я отдал ее тебе сам, но тебе все равно мало. Когда же ты уже насытишься? — позволив себе минутную слабость и тоску по былым чувствам, почти прошептал хаггон. По лицу Джесабэль скользнула тень минувших времен, но она быстро исчезла, оставив на ее губах лишь горькую усмешку.

— Когда все Дома будут моими, — отозвалась она, играя по правилам Аэрона. Он покачал головой, словно именно такой ответ и рассчитывал получить, одновременно опасаясь его.

— Я больше не дам тебе той свободы, которая у тебя была. Пусть твоя вина станет твоим ошейником, поводок от которого будет у меня в руках. И ты будешь идти туда, куда я потяну за этот поводок, в противном случае он же тебя и задушит, — тихие слова Аэрона облачались в нотки неприкрытой угрозы, но его лицо вдруг стало Ликом Смерти, каким оно было когда-то давно. Аэрон Дейорис Эльгар Рангвальд снова стал главой Дома Взывающих Смерти, и Джесабэль Анхелия Дагмар-Рангвальд не посмела ему возразить.

Идриса окрыляла эйфория от победы над Злой Владычицей Тьмы. Королева Воронов, Страж Потока и Смотритель Лун объединились и победили коварную ведьму. И теперь впереди ждала свобода и долгожданная встреча с Белартом. Мысль, что Селения снова в его замке, в безопасности, приносила облегчение. По крайней мере, еще какое-то время враг не сможет протянуть к ней свои руки.

Когда Аэрон освободился и нашел всю четверку обитателей замка Ардскол в Малой Гостиной, то в первую очередь тепло поприветствовал внуков и Тамаша с Идвалом. Прежнего напряжения между Идвалом и Аэроном уже не было, но присутствовала вежливая сдержанность. Анабэль же повисла на шее у деда, словно маленькая девочка. Она всегда чувствовала себя таковой рядом с ним, что Аэрон с радостью ей позволял.

Хаггон сказал, что ему придется здесь задержаться на некоторое время и уладить кое-какие дела. Методы правления Джесабэль принесли много неприятностей Дому Смерти, и ему придется это исправлять. Аэрон помрачнел от такого решения, но и толика удовлетворенности в нем присутствовала. Джесабэль терпеть не могла, когда кто-то имел над ней власть, проявлял снисхождение или смотрел на нее свысока. Идрис даже жалел, что не слышал разговор между дорогими родственниками, состоявшийся после его ухода. Немалая доля любопытства терзала его сознание не переставая.

Прощаясь, Аэрон заверял внуков, что их расставание будет недолгим, но Идрис не верил ему. Глаза хаггона говорили о чем-то, что встревожило шаэлькана. Простились на ноте взаимной недосказанности и молчаливого понимания.

И все же что-то пыталось удержать Идриса в этих стенах. Безликая тревога, которая стучалась в глухую дверь его упрямства. Но не открывать не означает не слышать. И все же он может разобраться с этим позже. Сейчас важнее всего увидеть Беларта.

Оказавшись в Зале Перехода, Идрис извлек из-под рубашки ключ и открыл проход в Ардскол. Не оборачиваясь, все четверо переступили порог родного дома и облегченно выдохнули, когда двери за их спинами сомкнулись и щелкнули, отрезая дорогу назад. Щелчки запирательных механизмов были подобны праздничным выстрелам фейерверков — ознаменованием долгожданной свободы и триумфальной победы.

В большие окна заглядывала зрелая, как наливное яблоко, луна, освещая комнаты и коридоры. В замке стояла тишина.

— Здесь чужие, — внезапно заявил Идвал.

Тамаш потянулся к плетениям защитных заклинаний, но не смог продраться к ним сквозь плотную завесу иной магии. Она заполняла собой весь замок, пропитала воздух и проникла в землю. Любые попытки нащупать нити собственной магии обжигали его подобно огню. Впервые он оказался глух и слеп в родном доме, впервые не знал, что здесь происходит, и не мог отыскать ни единой души.

— Здесь все пропиталось лунной магией, я ничего не ощущаю, — растерянно вымолвил каринн.

— Идвал, кто наши гости, можешь сказать? — спросил Идрис.

— Наннатри, — медленно втянув воздух, неуверенно высказался кашкар. Он ощущал запах лунной магии, невесомый, мягкий, не сравнимый ни с чем. Так пах Лунный Источник в парке. И аромат этот усиливался с каждым мгновением, поглощая все остальные запахи.

— Кто? — удивленно протянула Анабэль. — Что они тут забыли?

— Вот пойдем и спросим… у Беларта, — предложил Идрис.

Но чем дольше они пытались найти хоть кого-то, тем загадочнее казалась обстановка. Ни Милифтина, ни прислуга не отзывались на призыв. Еще никогда тишина Ардскола не была такой глухой и безжизненной.

— Давайте разделимся и осмотрим замок? Здесь что-то не так, — предложила Анабэль и посмотрела на брата. — Я чувствую… смерть, — Идрис разделял ее идею и ощущал то же, что она.

Шаккана заглянула на кухню и с изумлением застыла. Весь персонал не подавал признаков жизни. То же самое было и с дворецким Григором, и с мертвяками-инфантилами, как их ласково называла Анабэль за их крайнюю степень умственной недостаточности. Несмотря на угрозы шакканы развоплотить их с появлением Селении, парочке мертвецов все же удалось ускользнуть от возвращения за черту смерти. Но сейчас они так же, как и остальной персонал, были вновь мертвы. Самым странным при возвращении в замок оказалось ощущение невероятного прилива сил, который едва не сбил Анабэль с ног, но она умолчала об этом, желая сначала во всем разобраться.

Подойдя ближе к безжизненным телам, наследница Дома Смерти пригляделась к остаточному свечению их аур и недоверчиво нахмурилась. Обычно любое магическое вмешательство влияет на привычное для живого существа истечение и распределение его телом энергетических токов, которые составляют характерную картину ауры, и оставляет на ней следы. Аура кухонного персонала была кристально чиста. Не имелось даже особых насечек, что эти тела когда-либо рождались и умирали, не говоря уже о признаках их воскрешения и причины повторного почина. Подобного Анабэль никогда за свою жизнь не видела.

Резко развернувшись, она быстрым шагом направилась прочь, чтобы поскорее найти Беларта или Милифтину. Сердце ее болезненно сжималось от дурного предчувствия, которое крепло с каждым шагом в плотной, холодной тишине запутанных коридоров Ардскола. Шлейф смерти наполнял прохладный воздух навязчивым запахом духов. Он становился более терпким по мере приближения к южному крылу. Замерев на долю секунды на перекрестье коридоров, Анабэль не раздумывая направилась по тому, который вел к Озерной Башне. Она была для шакканы как маяк для корабля в ночи.

Перепрыгивая через ступеньки, Анабэль мчалась по лестнице на самый верх, не в силах сдержать рвущуюся на волю панику. В Озерную Башню она буквально ворвалась, ударив дверью о стену. Панорамные окна, пронизанные лунными нитями, смотрели на расчерченную серебристой дорожкой черную гладь озера, берега которого купались в потоках света Великой Луны.

Обычно смерть горчила, как полынь, но в Озерной Башне она размеренно плыла в потоках умиротворения. Не было в ней ни привычного величия, ни враждебности — только покой. И в объятиях этого покоя у одного из окон на полу лежал Беларт.

Анабэль застыла, оглушенная тишиной башни и молчанием сердца брата. Мгновение, в котором шаккана увязла в оцепенении и нерешимости, растянулось на мучительные годы, вынырнувшие из реки времен и ожившие перед ее глазами. Этот долгий миг Анабэль не могла решиться сделать шаг навстречу брату, шаг из прошлого, в котором Беларт был еще жив, в настоящее, где он безжизненно лежал на полу, словно так она могла оттянуть момент встречи с неизбежным.

Но время дрогнуло, с задержкой позволив удару сердца Анабэль просочиться между торопливо падающими песчинками мгновений. Секундное промедление оборвалось от шумного толчка пульса в висках, спустив механизм ее тела, позволив Анабэль сорваться с места к брату. Рухнув на колени рядом с неподвижным Белартом, она дрожащими руками провела по его лицу, открыла глаза, попыталась нащупать пульс на руках и шее, будто не доверяла собственному слуху.

— Беларт, — позвала брата шаккана, не собираясь принимать правду. Только не сейчас, когда они вновь нашли друг друга и почти воссоединили семью. Только не сейчас, когда она позволила надежде опериться и воспарить.

— Беларт! — Анабэль обхватила брата руками, прорываясь к нему сквозь плотную пелену смерти, и позвала его из-за черты иного мира, но Беларт не отозвался. По ту сторону была лишь тишина, которая проливалась в душу шакканы разъедающей пустотой.

Беларт был укутан в плотный кокон смерти, которая зашипела и больно укусила Анабэль, когда она попыталась дотронуться до его плетений и разорвать их. Воздух вибрировал от лунной магии, и лишь от Беларта веяло холодным спокойствием. Было что-то неправильное в молчании его сердца. Да все происходящее сейчас было неправильным!

Анабэль снова попыталась воззвать к его душе, и тут же застонала, хватаясь за голову. Все тело скрутило болезненной судорогой, но это было лишь предупреждение. Последнее предупреждение хозяйничающей в замке лунной магии: не трогай.

Шаккана не хотела сдаваться, не хотела расставаться с братом, которого они только-только нашли, но лунная магия агрессивно скалилась каждый раз, когда Анабэль пыталась позвать Беларта из-за черты смерти. Ничего не выходило, и это означало только одно — все кончено.

Анабэль прижала его к себе, положив подбородок ему на макушку, и закрыла глаза.

— Нет… ты не можешь быть мертв… не можешь… Слышишь? Просыпайся! Проснись же! — забормотала она, точно в бреду, срываясь в истерику.

Сердце Беларта упрямо молчало, и оттого сердце шакканы как будто бы перестало биться. Что-то сломалось внутри Анабэль, позволив ей самой падать в пустоту. Ее пальцы плотнее сомкнули Беларта в объятиях, словно так она могла удержать его душу в этом мире. Смерть, опустившаяся на его веки непоколебимым спокойствием, обжигала Анабэль, заставляя ее корчиться в агонии.

— Просыпайся, Арат… Открой глаза… Мы только нашли тебя!

Но Беларт оставался неподвижным и спокойным.

Анабэль гладила его лицо и волосы, рассказывала, каким он был непоседливым мальчишкой. Она отказывалась верить, что теперь их вновь останется двое, уже навсегда. Разговаривая с Белартом, шаккана потерялась между мирами прошлого и настоящего. Перед ее глазами продолжали мелькать воспоминания об их детстве, где лицо их Стража Потока было совсем юным и смеющимся, а не безжизненным, как сейчас. Она верила, что, вернувшись, снова увидит его улыбку и бесконечно лазурные, как само небо, глаза. Обретя эту надежду, Анабэль воспарила с верой в воссоединение их семьи и новую жизнь, которую они заслужили, а теперь падала в сумрак горечи и отчаяния, даже не пытаясь хвататься за спасительные соломинки.

Она обещала маме заботиться о братьях, защищать их и снова нарушила это обещание. Всю жизнь Анабэль была маленькой беспомощной девочкой. Как бы ни старалась, но даже когда выросла, осталась ею. Весь мир рушился, горел, а она сидела и баюкала безжизненное тело брата, звала его, слушая в ответ тишину. Секунды сочились сквозь Анабэль обжигающим ядом, разъедая ее суть. Самая страшная боль вовсе не физическая и даже не душевная, у нее нет ни имен, ни названий, ее нельзя описать и дать ей характеристики, как симптому болезни, и она не поддается лечению. Она приходит, когда рвутся узы, соединяющие родные души, и не оставляет после себя ничего — ни разрушений, ни ран, ни света в душе. Руины можно отстроить заново, рану зашить, но вновь зажечь свет, что потух, невозможно.

Анабэль лишь однажды испытала эту боль — когда погибли родители. Аш’катари с возрастом становятся малоэмоциональными. Кровь дает им короткие мгновения жизни, но узы души делают их по-настоящему живыми. Создать их трудно, разорвать еще труднее, но жить, когда они разорваны, — все равно что пить лаву и дышать ледяной бурей. Такова цена бессмертия. Поэтому аш’катари стараются отгородиться от своих сородичей, относятся с большой осторожностью к формированию подобных уз.

Гибель родителей обернулась для Анабэль угасанием света двух жизней, которые жили и в ее душе. Эта невыносимая боль притупляется со временем, но она никуда не исчезает, оставаясь навсегда, как хроническая язва, которая всегда кровоточит.

— Беларт, — заветное имя вновь сорвалось с губ девушки, обрушив на нее всю тяжесть и боль рокового события. Из глаз виконтессы покатились капельки крови, оставляя на ее бледном лице багровые следы. Аш’катари не умеют плакать, такова их природа, но когда их боль настолько сильна, что невозможно сдержать ее внутри, она прорывается наружу кровавыми слезами. Так плачут их души.

Беларт был так спокоен, словно просто спал. Казалось, сейчас его ресницы затрепещут и лазурные глаза вновь откроются, наполненные жизнью. Но тишина в его груди говорила, что этого уже никогда не произойдет.

Разделившись с остальными, Идвал шел по следу запаха наннатри. Этот запах был похож на свежесть весенней ночи в лесу. Оттенки влажной прохлады сплетались в тонкий букет с нотками молодой листвы и ночных цветов. Но примешивался к запаху Лунных Ведьм и еще один — терпкий, горьковатый, с нотками миндаля и перечной мяты. Для каждого смерть пахнет по-разному — кровью, зимним морозом, речной тиной или свежестью озера. Но для Идвала она всегда пахла фархеллией — цветком, который обычно растет там, где оборвалось много жизней. Существует красивая легенда, что фархеллия — это слезы самой богини Хелльтар, оплакивающей каждого умершего. Черные тонкие лепестки, понуро смотрящие вниз, и темно-фиолетовые длинные тычинки, тянущиеся к небу, — олицетворение смерти и возрождения в другом мире, скорби и рождения новой надежды. О растущей на полях сражений фархеллии люди говорят — сама Хелльтар прошла здесь.

И сейчас аромат этого красивого и грустного цветка мягко щекотал ноздри Идвала. Если Анабэль и Идрис могли почувствовать смерть благодаря своему родового дару, то он вот так — по запаху фархеллии.

Обоняние позволило Идвалу восстановить непонятные обрывки происходящего. В Ардскол пришли три наннатри, но ушли только две. Запах одной из них все еще был свеж и силен. Поднявшись по одной из лестниц, Идвал выскочил в коридор, где аромат ведьмы был особенно ощутим, и обнаружил ее лежащей на полу. Девушка была прекрасна, как закат солнца, но абсолютно неподвижна. Осторожно опустившись рядом с ней, Идвал пощупал ее пульс и удивленно уставился на безмятежное лицо наннатри. Она была мертва, но так спокойна, словно просто прилегла отдохнуть. На ее теле не оказалось никаких внешних повреждений, но положение говорило о том, что девушка куда-то шла и просто упала.

Воспоминание о том, как он сам просто свалился в обморок на кухне, резко вклинилось в сознание кашкара. Тогда это случилось из-за Селении, и теперь Идвал понимал почему. Может быть, и сейчас с ней произошло нечто такое, что повлияло на всех обитателей Ардскола? Идвал напряженно дернулся. Мысли о Селении встревожили его. Мужчина осторожно поднял тело наннатри и отнес его в ближайшую комнату, а затем поспешил в заброшенный парк. Дурное предчувствие сдавило горло колючим арканом. Селения пережила многое, и Идвалу очень хотелось, чтобы она была в порядке. Когда ее похитили, кашкар не находил себе места от беспокойства и бессилия. Увидев ее впервые в доме тети, Идвал сразу понял, что девчонка непроста. Было в ней что-то бурное и непокорное, что понравилось ему. Тогда он подумал, что, возможно, именно она изменит серые будни Ардскола. Так и произошло. И что бы Селения ни натворила, сейчас Идвал понимал, что ни в чем не винит ее. Остался только страх за ее жизнь. Она была просто ребенком, который не понимал, что с ним происходит и зачем его привели в чужой дом. Сначала Идвал просто жалел ее, потому что понимал. Когда-то он испытал то же самое — его лишили дома и права вернуться в родные земли. Он был чужаком в этих краях, и его окружали враги. Но благодаря Идрису и Анабэль, а позже Тамашу и Милифтине он обрел семью. И он хотел дать ее и Селении. Она казалась родственной душой, за которой он краем глаза старался приглядывать, а потом даже начал заботиться.

Поэтому, стараясь гнать прочь мрачные мысли, Идвал ускорил бег по коридорам Ардскола, который слегка встрепенулся от эха его тяжелых шагов.

Тамаш не бежал, но его шаги были столь торопливыми и нервными, что вполне могло показаться — вот-вот он сорвется на бег. Северное крыло молчало, и никто не откликнулся на зов каринна. Печать Шестого Ока молчала даже со стороны Идриса, Анабэль и Идвала, что только настораживало Тамаша, рождая в его мыслях множество вопросов и предположений. Магия изменила каринну, и теперь ему приходилось обходить замок, словно обычному человеку. Заклинания увязали в воздухе, пронизанном магией Лунного Источника, как мошки в липких сетях паука. Словно сама богиня Мунарин была против любой другой магии, кроме ее собственной. Тамаш не знал, удалось ли остальным обнаружить что-нибудь. Он догадывался, что все странности происходят по вине Селении, но только самой девушки нигде не было. Ее комната оказалась пустой, поэтому Тамаш направился обратно вниз по бесконечным лестницам — в заброшенный парк. Ему нужно было первым найти Селению.

В прошлый раз, когда все они внезапно погрузились в сон в одно и то же время, Тамаш сопоставил, что случилось это в фазу новолуния. Но тогда он еще не понимал, почему это произошло. Найдя Селению у Лунного Источника, он догадался, что причина всем странностям таится в ней, но даже предположить не мог, в чем она заключается. Теперь он видел узор судьбы куда яснее и понимал, что это была своего рода защитная реакция Лунной Жрицы в момент ее перерождения. Сама Селения так же пребывала во сне и была беззащитна, поэтому лунная магия Источника сделала все за нее, обезопасила жрицу Многоликой от постороннего вмешательства. Теперь Тамаш понимал причины, по которым жрицы так тщательно хранили своими секреты. Никто никогда не знал, как они появляются и обретают силы. Часть завесы тайн приоткрылась перед каринном, но это была тонкая щелка, сквозь которую он мог видеть лишь неясные тени прошлого.

Нечто подобное происходило и сейчас. Тамаш чувствовал это. Только сейчас магия, окутавшая замок защитным коконом, была сильнее. Она звенела в воздухе потревоженными струнами, наигрывая ему одному слышимую мелодию. Она предупреждала, просила не вмешиваться и оставить все как есть. Но Тамаш знал, что не последует ее совету. Он должен был открыть кулисы до конца, чтобы понять, что еще знает Селения о нем и его прошлом. Тамаш догадывался еще тогда — кто-то пытался воспользоваться ею. И этот кто-то почему-то боялся его магии и пытался избавиться от него. Но откуда этот кто-то знает о каринне то, чего не знает он сам? Тамаш должен был все выяснить сейчас, пока Селения была беззащитна.

Однако чем больше он об этом думал и чем ниже спускался, тем сильнее в груди разгоралось пламя. Поначалу он не обращал на это внимания. Все началось с легкого покалывания, которое с каждой минутой набирало обороты. Чем дольше Тамаш находился в замке, тем сильнее резонировали вокруг него волны лунной магии. И в унисон с ними усиливалась боль, проникая все глубже, сжимая внутри застарелый шрам, который уже несколько столетий не болел.

Почти задыхаясь, Тамаш схватился за грудь и припал к стене. Ноги отказывались идти дальше. Сердце бешено колотилось, пытаясь заглушить беснующийся в крови огонь.

Едва передвигая ноги, Тамаш припал к первой попавшейся двери и ввалился внутрь, не разбирая ничего вокруг. Ноги обо что-то споткнулись, и каринн свалился на пол мешком с опилками. Посторонние мысли вылетели из головы, и стало легче дышать. Но боль продолжала резонировать с набирающей обороты магией. Воздух словно бы уплотнился от ее концентрации и начал мерцать серебряными переливами.

Кое-как восстановив дыхание, Тамаш огляделся и понял, что оказался в Малой Гостиной. Рядом с ним лежала лишенная сознания Милифтина. Ее лицо было всего в полуметре от лица Тамаша, и каринн мог разглядеть любую мелочь. Белые волосы разметались повсюду и слегка щекотали чувствительный нос каринна. Никогда раньше он не видел такого спокойствия на ее лице. Ее кожа казалась фарфоровой, как у куклы. Перерождение банши стерло с нее прежние веснушки и родинки. А когда-то полыхавшие пламенем волосы, выгорев, стали белым пеплом. Ничего не осталось в Миф от ее прежней жизни, кроме ее собственных воспоминаний. Об этом Тамаш думал короткие секунды мягкого ступора, пока наконец не опомнился.

Забыв про боль и собственные цели, каринн резко сел и потянулся к Милифтине. Должно быть, она просто спала, как и в прошлый раз.

— Миф, просыпайся, — хрипловатым от долгого молчания голосом позвал Тамаш и попытался встряхнуть банши, но резко замер. Пальцы скользнули по холодной коже шеи и почувствовали в ответ лишь отклик плотной тишины.

Не веря собственным ощущениям, Тамаш, превозмогая вибрирующую вокруг лунную магию и боль, которую она вызывала, сплел простенькое заклинание и призвал все свои силы, чтобы удержать его. Он хотел верить, что и оно дало сбой, когда не услышал в ответ ничего, кроме молчания сердца Милифтины. Нервно дернувшись, Тамаш склонился над ее грудью, но снова услышал лишь тишину. Минутная растерянность и недоверчивость постепенно сменялись на горькое осознание — банши мертва.

Рука Тамаша резко сжалась на запястье девушки. Они не ладили с того момента, как Идрис помог Миф обратиться в банши, чтобы спасти ей жизнь. Причиной было не только то, что по халатности Идвала была утеряна голова, но и то, что оба были дерзки. Годами они подначивали друг друга и строили друг другу козни, но Тамаш считал Милифтину членом своей семьи и никогда не думал, что однажды может потерять ее.

Приподняв тело девушки, он заключил ее в не свойственные ему теплые объятия и сам закрыл глаза, погружаясь в тишину, наполнявшуюся его скорбью.

Стоило им разделиться — и ноги сами повели Идриса в уже известном ему направлении. Воздух наливался магией и густел с каждой минутой. Вошедшая в полную силу Великая Луна светила над головой подобно солнцу. Земля серебрилась от наполнявшей ее лунной магии. Она пахла по-особенному. Говорят, у света нет запаха, но все существа, за исключением людей, знали, что это не так. Будь здесь Идвал, он бы мог подробно рассказать про аромат лунного света, хотя и не любил раскладывать все на составляющие, предпочитая наслаждаться полным букетом запахов и звуков.

Идрис с детства любил наблюдать за луной. Он мог всю ночь просидеть за этим занятием, ни разу не шевельнувшись и не моргнув. Поэтому он стал Смотрителем Лун в игре «Велодес». Теперь ему казалось, что, выбирая себе героев в игре, название которой переводилось как «Вуаль Судьбы», они выбрали и собственные судьбы, определив свои роли не только на игровой доске, но и в жизни.

Для Идриса лунный свет пах теплой летней ночью, солоноватой влагой и дорожной пылью. А еще в нем чувствовались легкие, почти неуловимые нотки лунного цветка в момент его расцвета.

В саду было непривычно тихо — ни один звук не смел тревожить эту волшебную ночь. В стенах замка Идрис, как и его сестра, чувствовал смерть, но за его пределами ее присутствия не ощущалось. С каждым шагом, приближающим шаэлькана к заброшенному парку, сердце его становилось тяжелее. Идрис уже знал, что его ждет там. Чем ближе он подходил, тем отчетливее ощущался пульс древней силы, он бился живым сердцем, наполняя землю и воздух вокруг себя магией, коей мир не видел уже тысячу лет.

Эта же сила проникала сквозь Идриса, превращая его тело в свой сосуд, который она стремилась наполнить до краев. Символ Многоликой горел на его коже, проглядывая сквозь ткань рубашки и растекаясь по всей руке легким теплом. Сила в теле Идриса пульсировала в унисон с сердцем Источника, которое билось в центре заброшенного парка.

Вопреки всему шаэлькан надеялся, что Селения жива. Он и сам не знал, почему начал переживать об этом. И как бы сейчас ему ни хотелось вернуться в замок и сначала найти Беларта, сила, которая теперь била в нем ключом, влекла его вперед. Забытое состояние полутранса ворошило старые воспоминания о совершенных ошибках. Очень давно он уже пребывал в нем, но тогда его затягивала тьма, а сейчас влек свет. Тогда ощущение понимания, происходящего вкупе с отсутствием принадлежности самому себе, пугало и вызывало отвращение. Сейчас оно пьянило, притупляя все остальные чувства, кроме необходимости найти Селению.

Идрис так отчетливо слышал зов Источника, словно тот на самом деле говорил с ним словами. И это ощущение позволяло сорваться с края в объятия эйфории. Но зрелище, которое открылось глазам Идриса, отрезвило его. Оно было восхитительно прекрасным и невыносимо печальным одновременно. Свет Лунного Источника легкими невесомыми струями перекатывался через каменную чашу, наполняя воду и земные жилы, пульсирующие подобно кровеносному руслу. Воздух полыхал разноцветными искрами, от силы которых сама ткань мироздания готова была вспыхнуть, словно сухая трава от огня.

Селения неподвижно лежала в лунных лучах. Ее лицо было безмятежным, словно она просто спала. Часть волнистых локонов белокурым водопадом струилась по земле, а другая покачивалась на поверхности воды, переливаясь в лунном свете.

Спокойствие на ее лице успокоило и Идриса, подарив умиротворение его мечущейся душе, но оставило едва ощутимое послевкусие горечи. Сожаление кольнуло в груди острой иглой, выпуская наружу воспоминания — единственное, что теперь осталось от девчонки, смахнувшей пыль с их привычных размеренных дней. Сейчас, возвращаясь в начало, Идрис начинал понимать смысл всего, что происходило до этого момента. Огонь Селении разжег сердце Ардскола вновь, заставив его биться новыми чувствами. Пусть это было недоверие, непонимание, гнев, но это были живые эмоции, яркие события, которых им всем недоставало много лет. Были ведь и смех, и радость, и долгожданное понимание, и доверие. Но лишь в финале начало обретает смысл. Сейчас собственные слова, что судьба — это череда случайностей и лишь время превращает их в закономерность, открыли для него всю глубину вложенного в них смысла.

И теперь у Идриса уже не было возможности исправить прошлое. Его грызло обещание, данное Селении, которое он не смог исполнить.

Шаэлькан хотел подойти ближе, но наполненные светом земные жилы угрожающе завибрировали. Символ Многоликой обдало жаром, и Идрис отступил, вновь уронив взгляд на Селению.

Такая одновременно близкая и далекая, она была мертва.

«Смоет Новая Луна своей смертью проклятье иш’шатар в ночь Великой Луны».

Опадающей листвой прошелестели в воздухе знакомые слова, мягко коснувшись слуха Идриса.