Слёзы Иссинир

Глава 1. Знамения

Мечты — это пламя, к которому мы стремимся, словно мотыльки на свет.

Я подпрыгнула на кровати, обливаясь холодным липким потом и пытаясь отличить реальность ото сна. Ночь в нем горела пламенем, таким беспощадным и всепоглощающим, что казалось, оно вот-вот коснется небес и обратит их в пепел.

Не успевший остыть от знойного летнего дня воздух прикасался к коже горячими поцелуями, словно страстный любовник, но я чувствовала только холодное дуновение страха, дышащего мне в затылок. И как это часто бывает, я была не в силах повернуться, чтобы взглянуть ему в лицо.

Сквозь распахнутое настежь окно в комнату несмело заглядывал свет фонарей, освещавших спящие улицы.

Медленно вдохнув душный воздух июньской ночи, я встала с постели. Это был всего лишь сон. В ночь перед днем моего рождения мне всегда снились необычные сны. Пусть этот и был самым странным из них. На свое двадцатилетие первым подарком я получила ночной кошмар. В ушах до сих пор звучал голос незнакомки в красной мантии:

«Встретимся на балу».

Обхватив себя за плечи, я попыталась унять дрожь, которую вызывали глаза, взирающие на меня из тени капюшона. Будто залитые жидким серебром, они излучали мягкое сияние. В их зеркале отражались моя душа и самые потаенные мысли. Отогнав прочь остатки кошмара, я подошла к окну.

Ночь была одета в черный бархат, усыпанный миллионами сверкающих алмазов. Она широко улыбалась половинкой убывающей луны и пахла травами, за день высушенными летней жарой. Окутавшее спящий город умиротворение успокаивало, и раскрашенный яркими красками огня и страха кошмар медленно отцветал в памяти подобно увядающему цветку. Впрочем, так было со всем в жизни — у всего есть начало и конец, лишь память и истории живут вечно.

Взгляд невольно скользнул над темнотой дремлющего леса, туда, где над верхушками могучих деревьев на скале гнездился Ардскол — родовой замок Рангвальдов. Его окна спали днем, а ночи напролет с величием взирали на городок Бриль, расположившийся внизу. Вот уж о ком точно не забудут, так это об обитателях замка.

Вокруг загадок и тайн всегда вращаются слухи, порожденные догадками людей и приукрашенные их богатой фантазией. Слухи стаей ворон витали над замком Ардскол — их было много, и они были столь же мрачны и зловещи.

В очередной раз содрогнувшись, я прогнала прочь мысли о них и о ночном кошмаре и вернулась в постель. Чтобы уснуть, решила подумать о приятном. А подумать было о чем — завтра состоится долгожданный Праздник Благословенной Ночи. В этот день женщины свободны от домашних дел — вся прекрасная половина собирает цветы и готовит щедрые дары для вознесения к священному древу, дабы восславить Великий Иссинир, что защищает людей от злых духов, обретающих силу с наступлением темноты. Подношения совершаются после заката, чтобы задобрить духов природы и попросить у них хорошего урожая, счастливого брака и здоровых детей. На закате зажигаются огромные костры, в которые юные девы кидают завернутые в платки травы, загадывая желания. Травы собираются до заката, и композиция их составляется в соответствии с пожеланиями. Когда начинаются танцы, девушки дарят своим избранникам ленты из кос, повязывая их на запястье. Вот так и отмечается этот волшебный праздник плодородия и священного брака. Именно в этот праздник заключается больше всего помолвок и раскрывается тайных чувств.

Стоило только закрыть глаза, как тьма снова вспыхнула оранжевыми языками шипящего огня. Он как будто что-то говорил, угрожающе наступая на веселящихся людей, которые ничего не замечали и исчезали один за другим в его пылающих объятиях. Праздник Благословенной Ночи обернулся настоящим кошмаром. Лежа в кровати, я не могла отделаться от ощущения, что уже побывала там и чудом вернулась домой, избежав страшной трагедии. Праздничная ночь была наполнена запахом жареного мяса и хлеба, звонким смехом и веселой музыкой. Вокруг большого ритуального костра танцевали молодые юноши и девушки в ярких праздничных костюмах. На их радостных лицах играли теплые отблески костра. И внезапно из тьмы, прячущейся среди деревьев, на поляну выступила стройная фигура в красном плаще. Она двигалась медленно и грациозно, как львица, — спокойная, но всегда готовая перегрызть горло своей добыче. Язык тела сразу выдавал в фигуре женщину. В тени накинутого на голову капюшона серебром горели глаза, выворачивая душу наизнанку.

Верной свитой за ней по пятам маршировала тьма. От ее прикосновений ритуальный костер взревел обезумевшим животным, сорвавшимся с цепи, побежал по земле, охватывая поляну и опаляя деревья. Все, чего касался огонь, исчезало во тьме. Не трогал он только женщину в красном плаще. А я, словно зритель, наблюдающий за жутким спектаклем, стояла в стороне и не могла даже вскрикнуть от охватившего меня ужаса. Чувство вины сжимало сердце оттого, что я никого не могла спасти.

Незнакомка откинула капюшон и воззрилась на меня своими серебряными глазами. Ее губы не шевелились, но я отчетливо слышала ее голос у себя в голове.

«Следуй за шепотом своего сердца, он направит тебя на путь Луны».

«Следуй за Луной, и она приведет тебя туда, где ты должна быть».

«Оставь свои мечты, они больше не для тебя. Следуя за ними, ты сгоришь, как наивный мотылек в пламени, к свету которого он так стремился».

«Тени страшны, но в них скрывается истина. Найди ее — и обретешь дух Иш’тары».

«Встретимся на балу».

Ворочаясь в кровати, я пыталась выкинуть ее слова из головы, но они отпечатались в памяти огненными буквами. Этот сон отличался от всего, что было раньше. Я помнила каждую секунду, каждую деталь, каждое слово. Именно это и пугало, так же как и события самого сновидения.

«Встретимся на балу».

Никаких балов в нашем небольшом городке отродясь не было и не предвидится по той причине, что их некому и негде давать. Единственное место, пожалуй, Ардскол, но Рангвальды столь нелюдимы, что вряд ли решат вдруг устроить танцы. Эти рассуждения немного успокоили, прогнав пророческие притязания моего сна и позволив наконец уснуть.

Наутро тетушка Крина суетилась больше обычного, в подготовке к вечерним празднествам пыталась успеть все и сразу и, естественно, ничего не успевала. Еще до завтрака между нами завязался спор по поводу моего ритуального наряда. Тетушка хотела традиционный сарафан с белой рубашкой, расшитый цветами, я была с ней категорически не согласна. Сегодня особенный день, поэтому и выглядеть я должна по-особенному. Продемонстрированный наряд Крине не понравился. Моя тетушка была человеком старых нравов. Зажиточная дворянка, отошедшая от дел. Несмотря на свой титул, она не любила командовать, не терпела эксплуататорских отношений между людьми, а потому не держала прислугу. Была ли Крина такой и раньше или изменилась, когда вышла замуж за дядю Рихарда, обнищавшего дворянина, я так и не узнала. Из-за игровых пристрастий своего отца дядя лишился всего, кроме небольшого поместья на окраине королевства Арденгард, в котором мы и жили. Тетушка предпочитала не вспоминать свое прошлое, а дядя не хотел ее расстраивать, поэтому тоже ничего мне не рассказывал.

Крина сама занималась огородом и животноводством, привлекая к труду и меня. Подобное времяпрепровождение не прельщало, по­этому я часто отлынивала и сбегала к подружкам или, лежа на крыше, читала романы. Но были дни, когда тетушка была неумолима к моим просьбам и загоняла в огород страшными угрозами лишить меня карманных денег, красивых нарядов и наследства в целом.

— Дворянам не пристало обходиться без прислуги и делать все самим! Почему мы живем как какие-то крестьяне? — однажды в порыве гнева я кинула эти слова тетушке в лицо, не желая возиться с коровой. В сарае воняло навозом. Стоило мне представить, что снова придется заходить туда и трогать набухшее коровье вымя, как меня распирало от отвращения. Никогда не забуду вспыхнувших холодом зеленых глаз тетушки. Крина отходила меня мокрым полотенцем и велела неделю жить в сарае с коровой.

— Если ты такая благородная, почему тогда тебя видят с простыми крестьянами? — ледяным тоном поинтересовалась она после того, как я перестала рыдать в углу кухни.

— Быть крестьянином и говорить с ними — не одно и то же, — выпалила тогда я, все еще плавая в омуте собственных эмоций. Крина усмехнулась и покачала головой.

— Не дели людей на классы, иначе когда-нибудь ты об этом пожалеешь, как и твоя мать, — сказала мне тогда тетушка. — Титулы и деньги не делают людей лучше остальных. Как правило, только хуже. Запомни это.

Порой мне казалось, что есть еще одна причина, почему тетушка не держит прислуги, — она словно опасалась чего-то, но на мои вопросы касательно этой темы никогда не отвечала. Как и на вопросы, почему она покинула столицу. Крина говорила, что семья не принимала ее мужа, и даже спустя многие годы она ни разу не навестила своих родных. Лишь однажды ночью я случайно увидела, как тетушка плакала над старым пожелтевшим конвертом.

— В таком только на званый вечер идти, а не дары возносить и через костры прыгать. Не люблю показную роскошь, а сейчас она еще и не к месту, — высказалась тетя, взглянув на новое платье. Ее резкий тон немного задел, но я постаралась не показать этого. Порой, когда я покупала себе наряды или украшения или отказывалась выполнять какое-то поручение, Крина становилась холодной и отстраненной. Она смотрела так, будто видела во мне кого-то другого. После смерти дяди Рикхарда Крина стала немного мягче. Раньше ей приходилось быть со мной строгой, потому что дядя меня обожал и позволял все, чего мне хотелось. Он всячески меня баловал нарядами и редкими деликатесами, чего тетушка категорически не одобряла. Порой они очень сильно ссорились из-за этого. У Крины пару раз даже проскальзывала фраза, которая резала меня словно нож:

— Будешь потакать ей — и она станет такой же, как мать!

В этих словах всегда звучало презрение, что только сбивало меня с толку, ведь Крина очень любила свою сестру и всегда отзывалась о ней с теплотой. Лишь в редких случаях вроде сегодняшнего она высказывалась грубо. Это была загадка нашей семьи, которая порой меня терзала, как и любая тайна, которую пытливый ум хочет раскрыть. Возможно, Крина за что-то злилась на сестру до сих пор, но все равно любила ее.

Свою мать я никогда не знала. Она умерла при родах, едва успев дать мне имя. Моего отца чуть ранее на охоте растерзал медведь. Не имея ни малейшего понятия, какой была мама, я не могла судить о мерах Крины относительно моего воспитания. Тетушка часто наказывала меня даже за пустяки, но когда я смотрела в ее глаза, то видела в них лишь тепло и любовь, поэтому старалась не зацикливаться на обидах.

— Сегодня особенный день! Поэтому я должна выглядеть лучше всех остальных! — капризно ответила я тетушке, оставаясь твердой в своем решении как никогда. День и правда был особенным. И дело было не только в Празднике Благословенной Ночи, но и в предстоящей помолвке.

Еще раз взглянув на письмо от Ригана, адресованное Крине, я залилась краской и мечтательно закружилась по кухне. В нем он уведомлял о своем визите заранее, как и полагалось, дабы попросить моей руки у тетушки. Разумеется, она не могла не показать его мне. Все еще ­сложно было поверить, что я наконец стану невестой, а затем и выйду замуж. Я всегда думала о предложении и браке как о чем-то сказочном, о чем можно прочитать лишь в романах и стихах. Казалось бы, вот оно, рядом, подтверждение того, что это нечто реальное и осязаемое, стоит только взглянуть на соседей. Но женатые пары постоянно ссорились, о чем-то спорили, поэтому отношения между ними мало походили на любовь.

Когда дядя Рикхард был жив, он говорил, что сказочные принцы не для меня, всегда предрекал, что я выйду замуж за разбойника или пирата. Дядя меня и саму называл красивой разбойницей, позволяя, словно дикарке, бегать с другими детьми, размахивая палкой. Но он же, когда я повзрослела, и подарил мне мое первое красивое платье из розового шелка с белыми лентами и шифоновыми вставками. Он привез его из Эрмаха, столицы Арденгарда, расположенной в западном регионе страны. У дяди Рикхарда был свой небольшой магазинчик диковинных и редких товаров — амулеты, сервизы, травы, масла и мыло, модная одежда, какую носили в крупных городах, и книги. Все, что не было ново для больших городов, но необычно для нашего захолустья, можно было найти у дяди в магазинчике. Когда он умер, Крина не пожелала продавать дело, которое мужу удалось открыть с таким трудом, и взялась за него сама. Мне тоже приходилось там иногда работать — замещать тетушку. Магазинчик дяди мне нравился, там всегда было уютно, приятно пахло травами и разными сортами чая. А колокольчики-обереги ласкали слух, позвякивая от легкого касания ветра. В этом магазинчике я впервые и встретила Ригана. Нам было по десять лет, когда он вместе с отцом пришел к дяде за важным заказом. Мать Ригана сильно болела, и дяде пришлось ехать за целебными травами очень далеко к какой-то старой ведьме.

— Твои волосы похожи на золотой шелк, — сказал он мне тогда, улыбнувшись. С этого момента и началась наша история.

— Вот подпалишь себе подол платья, потом будешь перед женихом обожженной задницей сверкать. То-то я посмеюсь, — продолжала подначивать Крина, раскладывая фрукты по корзинам.

— Почему я должна сливаться с толпой? Красоту надо подчеркивать, а не прятать! Дядя всегда так говорил и повторял, что я самая красивая не только в Бриле, но и во всем Арденгарде! — вздернув подбородок, заявила я тетушке. Ее взгляд на мгновенье стал острым, и я рефлекторно отшатнулась, думая, что сейчас получу очередную порцию физически болезненных нравоучений. Но Крина лишь вздохнула и покачала головой.

— Дядя твой слишком много говорил и сильно тебя баловал. Срывал мне весь воспитательный процесс. А потом умер и оставил мне расхлебывать заваренную им кашу.

Я захохотала от ее слов и одновременного облегчения, что никакого наказания не последует.

— Но каша ведь вкусная? — лукаво вопросила я.

— Уж очень ты болтлива, — отмахнулась тетушка, пытаясь скрыть улыбку за кривым оскалом.

— Ну, если бы не дядюшка, я бы, наверное, мало сейчас походила на девушку. Ведь это он приучил меня к платьям.

— Да, — согласилась Крина. — Теперь я даже об этом жалею.

Я махнула рукой на тетушкино непраздничное настроение. Иногда я ее не понимала, ведь она сама нанимала мне учителей, чтобы дать хорошее образование, учила манерам и светскому этикету. Говорила, что, несмотря на глушь, в которой мы живем, забывать свои корни нельзя. И сама же рубила те побеги дворянства, которые считала гнилыми. О благородной крови, которая текла в жилах Крины, говорило буквально все — ее походка, жесты, манера разговора, горделивая осанка, взгляд, но в ее отношении к людям не было ничего надменного и высокомерного — все для нее были равны.

— Потому что труд не позволяет забывать о том, что все мы люди и как тяжело дается то, что мы имеем, — отвечала Крина на мои вопросы. Но я ее мнения не разделяла. Наш род не бедствовал, так зачем трудиться, когда у тебя и так уже все есть?

— Принеси с чердака сандаловые свечи, — попросила Крина, выдернув меня из состояния задумчивости. Кивнув, я направилась в коридор, а оттуда по лестнице на чердак. Деревянные ступеньки поскрипывали под ногами, напоминая мне болтовню старушек на лавочках, которые постоянно кого-то обсуждают своими скрипучими голосами.

Наш чердак рушил все стереотипы — он не был темным, жутким и не имел поселенцев в лице призраков. Все было убрано и разложено по местам — тетушка трудилась над этим с завидной регулярностью. Здесь было уютно и светло, и порой я приходила сюда, чтобы побыть в одиночестве и почитать приключенческие романы, оставшиеся мне от дяди Рикхарда. Когда я касалась старых корешков, всегда вспоминала его добрые глаза, веселую улыбку с хитринкой и приятный голос, которым он читал мне рассказы о странствующих героях, побеждающих врагов, благородных принцессах, которым приходилось отречься от привычной жизни, чтобы обрести свое счастье, и жутких существах — вампирах, оборотнях, болотницах и темных ведьмах, давным-давно истребленных. Каждый раз, когда я открывала новую книгу или перечитывала старую, меня охватывал дух приключений, который звал к далеким землям и вдохновлял на поиски чего-то неизведанного. Но стоило убрать книгу на полку — и от прекрасных строк оставалась лишь грусть и болезненная пустота, которую позже заполняли мысли, твердившие мне: «Зачем куда-то ехать и что-то искать? У тебя здесь есть все, что можно только пожелать». Только нечто крохотное и неуловимое, как песчинка, порой царапалось внутри, похожее на тоску и одиночество, будто не хватало чего-то — последней детали, что завершит меня. Потом эти странные мысли проходили, но я никогда не забывала о них.

Взглянув на полки с книгами, я почувствовала, как ностальгия касается тех струн души, которые я старалась не трогать. Отвернувшись, я направилась к противоположному шкафу, где в шкатулках лежали мешочки со смесями трав, свечи, старые пергаменты с рецептами и много всякого хлама, к которому я не притрагивалась. Достав пару свечей, я уже собиралась спускаться обратно в кухню, когда внутри дернулось то самое необъяснимое чувство, потянувшее меня обратно к шкафу. Удивленно взглянув на полки, я замерла на несколько мгновений и снова собралась развернуться к двери, но невольно остановилась как вкопанная. Все дело было в небольшой неприметной шкатулке, стоявшей на самом верху. С первого взгляда ее можно было бы не заметить среди ящичков и вышедших из моды статуэток, выбросить которые у Крины просто не дошли руки.

Стоило только прикоснуться взглядом к шкатулке, как по телу разлилась приятная теплая дрожь.

Отложив свечи, я подставила табуретку и, взобравшись на нее, несмело коснулась вещицы. Дерево потемнело от времени, когда-то искусная резьба потерлась до неузнаваемости. Сняв шкатулку с полки, я медленно и осторожно, словно из нее могло что-то выпрыгнуть, открыла крышку. Внутри на бархатной обивке лежала серебряная цепочка с довольно необычным кулоном. Ничего подобного мне еще не приходилось видеть. Сплетенный из тонких узоров и рун полумесяц с круглым дымчатым камнем внутри. Края месяца замыкались в круг, а по камню вилось тонкое плетение серебра.

Я рассматривала кулон с неподдельным интересом. Крина никогда не показывала мне это украшение; впрочем, она не запрещала трогать эти вещи на чердаке. Наверняка она просто забыла о существовании многих из них. Кончиком указательного пальца я осторожно коснулась поверхности камня. Он был прохладным, как и оплетающая его узорная оправа. Осмелев, я достала украшение и положила его на ладонь, чтобы получше рассмотреть загадочные руны. Таких я не встречала в тех книгах, что мне доводилось листать.

Внезапно металл в руке потеплел, камень пробудился, наполнившись белым светом. Кровь забурлила в сосудах, распаляя плоть. В глазах померкло, а затем тьма полностью окутала меня плотным коконом. Я попыталась закричать, но горло онемело. Тело плавало в невесомости, не находя опоры. Не было ни пола, ни шкафа — вообще ничего. Сердце зашлось в панике, бешено колотилось за грудиной. Загадочный медальон ярким маяком сверкал в руке. Но даже он не мог отогнать плотный мрак, сгустившийся вокруг.

Что-то дернуло меня вниз и понесло в пропасть. Неожиданно все прекратилось. Липкий холод коснулся кожи и начал просачиваться внутрь, пробуждая в глубинах души что-то столь же холодное и темное, источающее мерзкий ужас. Я пыталась вырваться, закричать, но тело стало чужим, эмоции утихли. Руки нащупали твердую опору и надавили на нее. Треск стекла обрушился на слух, отдаленная боль кусала локти и запястья. Мрак стал вытекать подобно жидкости, позволяя разглядеть круглую мрачную комнату с голыми стенами, пронизанными черными жилами, словно плоть сосудами.

Хотелось закрыть глаза, закричать и броситься прочь, но я не могла пошевелиться, став просто наблюдателем, запертым в собственном теле.

Подняв руки, я посмотрела на тонкие порезы от стекла, из которых сочилась кровь. Выбравшись на холодный пол, залитый черной жидкостью, я оглянулась и увидела позади себя огромный стеклянный куб.

— Госпожа! С пробуждением! — раздался чей-то мерзкий скрипучий голос. Возле меня появилось странное маленькое существо с непропорционально крупной головой, лицом, выдающимся вперед, острым носом и вытянутым подбородком. Большой рот с двумя рядами треугольных зубов скалился в злобной усмешке. Маленькие черные глазки взирали с фанатичной преданностью. Сгорбленное тело болотного цвета было одето в обрывки кожи, сшитые в нечто несуразное. Широкими голыми стопами он шлепал по полу, прыгая вокруг и пытаясь коснуться меня тонкими длинными пальцами.

— Селения! Ты там что, заснула?! — резкий голос тети прорвался издалека и сбросил невидимую сеть оцепенения. Снова ощутив тепло собственного тела, я разжала руку с медальоном. В то же мгновенье жуткое видение рассеялось. Я открыла глаза и обнаружила, что лежу на полу. Рядом валялся опрокинутый табурет. Боль неумолимо толкалась в правом боку, рука затекла и едва шевелилась. Тяжело дыша, я перевернулась на спину и посмотрела на побеленный потолок, пытаясь уложить в голове произошедшее. Кинула взгляд на медальон, покоившийся рядом на полу. Серый камень спокойно дремал в своей оправе.

Я провела рукой по лицу, пытаясь смахнуть наваждение. Что это было? Сон? Видение?

Медленно поднявшись с пола, я едва не взвыла, боясь касаться ушиба. Как я теперь буду танцевать и прыгать через костер?

Взглянув на медальон с опаской, я осторожно подошла к нему одним боком, словно краб. В голове всплыл ночной кошмар, обдав спину жаром. Слишком много странностей для одного дня.

Убедив себя, что все это лишь последствия удара головой, я все же не решилась вновь прикоснуться к украшению. Подковырнув его старыми тетушкиными спицами, которые нашла в одной из коробок с принадлежностями для рукоделия, я бросила медальон обратно в шкатулку. Цепочка обиженно звякнула. Закрыв крышку, я спрятала шкатулку как можно дальше за другие коробки, взяла свечки и поспешила вниз, стараясь не думать больше о том, что здесь произошло.

Однако прежнее праздничное настроение вернуть так и не удалось. Мое угрюмое лицо не осталось незамеченным, но на вопрос тетушки я рассказала только про падение с табурета.

— Горе ты мое, — выдохнула она, качая головой, и встав со стула, пошла к кухонным шкафчикам. Крина заварила мне травяной настой для снятия боли, а затем принялась осматривать меня и прикладывать компрессы к пострадавшим частям тела.

Зажженные сандаловые свечи приятно успокоили расшалившиеся нервы и прогнали дурные мысли, но неприятный осадок никак не хотел растворятся. Тревожность, утихшая с рассветом, снова набралась сил после моего падения. Периодически она скрывалась среди радостных мыслей, но продолжала незаметно нарастать. Подкрадывалась, словно охотник, выслеживающий оленя, — медленно, неслышно, чтобы не спугнуть.

К закату все подношения священному древу были готовы, букеты трав для бросания в костер собраны и повязаны тесьмой, поэтому я принялась плести косы, повязывая их ритуальными золотыми лентами. Платье из голубого шелка сидело на мне, как будто сшитое на заказ, подчеркивая грудь, талию и цвет глаз. Золотая пшеница волос играла алыми переливами грядущего заката. Пожалуй, я на самом деле буду украшением праздника. Приятное волнение нарастало, оставляя все тревоги в уходящем дне. В конце концов, сегодня я стану невестой Ригана! Сколько можно думать о плохом?

Предупредив тетушку, что ухожу, я взяла одну из корзин и выпорхнула из дома в сторону Священной Рощи. Хотелось увидеть друзей до возношений. Бежала вприпрыжку, нараспев цитируя стихи любимого поэта Армандо Флэя, как нельзя кстати подходившие под настроение.

Очнись, любовь моя, и прошепчи,

Что в имени тебе моем так сладко?

Ты, словно полная луна в ночи,

Такая же прекрасная загадка.

Что для тебя моя любовь?

Откуда ты пришла на эту землю?

Быть может, из далеких летних снов

По краю яви проскользнула тенью?

От строчек «Ода любви» Армандо я потерялась где-то в мире грез, отринув реальность, и случайно налетела на шедшую мне навстречу женщину.

— Ради всего доброго, простите меня! — я кинулась поднимать душистые букеты неведомой мне травы, которые дама выронила из рук по моей вине. Выпрямившись и вручив незнакомке ее ношу, я неловко улыбнулась и еще раз извинилась. В ее необычных глазах не было упрека — только грусть, застарелая, но добрая. Серые, как лед, они будто искрились серебристым светом, завораживали, удерживая взгляд. Внешностью она походила на молодую красивую аристократку, для забавы одетую в простую одежду, которая все же не могла скрыть ее сути. Поставь ее рядом с другими женщинами нашего города — и она будет резко выделяться на их фоне.

— Не переживай, дитя. Молодость! — понимающе улыбнулась мне женщина. — Молодость не повторяется! Главное — не потратить ее впустую.

— Это уж точно! — Меня обрадовало, что незнакомка не держала обиды. Я любила добрых людей — они бескорыстно делились душевным теплом и светом, согревая сердце. Окрыленная простыми, но такими приятными словами, я собиралась бежать дальше, когда женщина вдруг изрекла:

— Не суждено тебе быть с ним, дорогая моя. Поэтому не отдавай ему ленту сегодня. Убереги вас обоих от боли расставанья. Луна решила по-другому.

Неприятный холодок с фальшивой лаской пощекотал мой позвоночник. Руки задрожали, и корзинка выскользнула из онемевших пальцев.

— П-простите? — поперхнувшись воздухом, выдавила я, ощущая подступающую дурноту.

— Тебя ждет не одна развилка. И на каждой будет стоять Смерть. В ночь Великой Луны ты покоришься ей и к Луне уйдешь, — завершила незнакомка. Глаза ее загадочно мерцали в свете заходящего солнца.

Я оцепенела от внезапно нахлынувшего холода. Летний вечер показался зимней стужей, а глаза незнакомки — замерзшими озерами.

— Удачи тебе, дитя, — дама ласково погладила меня по плечу, но прикосновения ее рук внезапно обожгли, словно это было жало скорпиона.

Прежде чем я успела осмыслить услышанное, она попрощалась и исчезла. Или мне уже начало мерещиться то, чего не существует? Может, никого я на самом деле не встречала? Лучше бы так оно и было. Получить такое жуткое предсказание в великий праздник — плохой знак. Я не была суеверной и не ходила по гадалкам, веруя в право выбора и переменчивость судьбы. Но слова незнакомки перевернули все внутри меня, всколыхнув и воспоминания о кошмаре.

Всю дорогу до Священной Рощи я боролась с нахлынувшим смятением, но сердце зашлось, как тревожный набат, стоило лишь войти под сень деревьев. Сон будто ожил, нарядившись в одежды яви. Мужчины укладывали дрова для костров аккуратными шалашиками, женщины украшали ветки деревьев и тотемные столбы праздничной мишурой и разноцветными бумажными фонариками. На огне жарился жертвенный поросенок, благоухая на всю рощу. Были здесь и наш пекарь со своими хлебобулочными шедеврами, и любимые всеми кондитеры со всевозможными сладостями. Собиравшиеся на праздник люди несли с собой фрукты и напитки. В эту ночь все раздавалось бесплатно, и каждый делился с остальными тем, что имел.

У священного древа стояли двое жрецов в ритуальных белых мантиях, что-то обсуждая. Другие помогали украшать рощу и готовить все необходимое к Ритуалу Возношения. Именно так все и начиналось.

Я оцепенело наблюдала за началом празднества. Нервная дрожь в теле была подобна капле росы, готовой сорваться с листа вниз. Хотелось развернуться и убежать отсюда прочь, ведь каждое мгновенье промедления казалось мукой. Дернувшись от неожиданности, когда кто-то налетел на меня со спины, я едва не закричала. Но это были всего лишь друзья, веселые и беззаботные. От их улыбок тугой узел в груди распустился. Они тут же начали шутить и рассказывать последние новости, будто не заметив моего мрачного настроения. История про нашего старосту, в очередной раз решившего жениться по переписке, отогнала зловещие знамения на второй план, здорово меня развеселив. Всласть посмеявшись вместе с друзьями над бедным старостой и обсудив все подробности очередной неудавшейся помолвки по причине «хрупкого здоровья градоправителя» — по официальной версии, и расхождения присланного портрета с действительным обликом невесты — как истинной причины, известной только в «узких кругах», я все же смогла отвлечься.

— На самом деле эти помолвки по портретам — уже давно пережиток прошлого. Красота портрета не гарантирует истинной красоты. Все равно берешь кота в мешке, и чем больше и богаче выглядит мешок, тем более облезлым оказывается кот, — усмехнулась я.

— В случае со старостой — кошка, — вставила свое слово Леония. Хоть замечание и было верным, меня оно сразу подковырнуло. Леонию я не очень любила. Она всегда улыбалась и казалась милой, но за спиной постоянно держала нож. Несколько раз она пыталась поссорить нас с Риганом, бессовестно ухлестывая за ним. Но сегодня был великий праздник, поэтому я подавила желание осадить ее в грубой форме, хотя оно и рвалось наружу. Глядя на друзей, я откровенно не понимала, зачем они привели ее с собой, зная о наших непростых отношениях.

Мы подошли как можно ближе к священному дереву, чтобы раньше всех вознести дары и начать веселиться. Жрецы уже разожгли огонь в чашах, что означало начало молитвенных песнопений. Вперед выступил Верховный, чтобы произнести речь о важности Благословенной Ночи, силе, которую этот праздник несет в себе, его значимости и божественном благословении. Из года в год его речь особо не менялась, поэтому я даже не прислушивалась. После жрецы пропели молитву духам природы, хранителям леса и богам, в которой восславили их щедрость, и, наконец, позволили нам поднести дары и повязать ритуальные ленты на ветви священного древа.

— А что ты решила пожелать? У тебя вроде все есть, — вдруг заговорила Леония. На ее губах заиграла ядовитая усмешка. — На твоем месте я бы пожелала крепкого семейного счастья. С твоим-то характером, без помощи высших сил Риган вряд ли тебя долго выдержит.

Копившееся еще с минувшей ночи отвратительное настроение все же прорвалось наружу. Закатив глаза, я усмехнулась и высокомерно посмотрела на Леонию.

— Оставайся на своем месте. Мое слишком тесное для посторонних и их советов, — огрызнулась я. — Но раз уж ты спросила, отвечу. Попрошу у богов, чтобы дали тебе хоть немного ума и красоты, а то ведь замуж так и не выйдешь.

Добавив в эти слова как можно больше яда, я чуть толкнула Леонию плечом и продвинулась вперед, разъединив парочку, стоящую перед нами. Совесть меня совсем не грызла, хоть я ударила Леонию и по больному месту. Красавицей она действительно не была, но ум у нее был острый.

— Гадина ты, Селения! — крикнула мне вслед она. — Таких мерзких особ, как ты, забирает Гибельный Король!

Гибельный Король был всего лишь страшной сказкой, которой пугают детишек, если те не слушаются. Бояться его — все равно что бояться сплетен. Обернувшись, я совсем не по-взрослому показала Леонии язык и крикнула:

— Зато Гибельный Король забирает только красавиц! И характер тут вовсе ни при чем, иначе ты была бы первой в его списке!

Леония побагровела от злости, но ничего сказать мне в ответ не успела. Я уже развернулась и снова двинулась к священному древу, по пути выискивая среди мельтешащих лиц Ригана. Не терпелось закончить со всеми формальностями и поскорее встретиться с ним, но он словно бы специально не находился, заставляя нервничать. Вся моя сущность горячо жаждала его предложения, чтобы наконец унять все тревоги.

Чьи-то руки обхватили меня за талию, шею обожгло поцелуем. Я радостно засмеялась, почувствовав, как, подобно праздничному костру, вспыхнули мои чувства, отбрасывая все остальное в тень.

— Риган, — все еще смеясь, я повернулась и обняла возлюбленного. — Я тебя искала.

От прикосновений любимого внутри все затрепетало и все остальные мысли отступили. Мои чувства сегодня были похожи на игру в салочки — то водили темные, то светлые.

— Вот я и нашелся, — весело отозвался он. Его улыбка каждый раз заставляла мое сердце биться чаще, будто при первой встрече. Риган взял одну из моих длинных кос и задержался взглядом на золотой ленте.

— Надеюсь, ты не додумаешься до того, чтобы красть их? — усмехнулась я, припомнив еще одну славную традицию этого летнего праздника. Юноши могут украсть ленту с косы девушки, чтобы потребовать что-нибудь взамен — разумеется, в рамках приличного. Одну ленту дева повязывает на запястье избранника, если он есть, вторую — на священное древо при поднесении даров.

— Если ты мне одну не подаришь, я украду обе, — очень убедительно пообещал Риган.

— Я вообще не собиралась плести косы с лентами. Хотела прийти взлохмаченной, как ведьма, — с наигранным безразличием протянула я.

— Ну нет, на такую тебя я не смог бы смотреть, — подыгрывая, покачал головой Риган. — И вообще, шабаш в другой день и в другом месте.

— Откуда знаешь? Ты что, главный ведьмак на слете?

Мы захохотали, представив, как смотрелись бы на слете нечистой силы. У меня даже слезы на глазах выступили. Но вообще-то Риган был не прав. Раньше Праздника Благословенной Ночи не существовало. В эту ночь вся нечисть выбиралась из своих убежищ и бродила по земле. Ночь Проклятых Душ — так назывался разгул темных сил. Люди рисовали защитные символы кровью кур или свиней на дверных косяках и оконных рамах, тогда нечистые не могли переступить порог дома. Но с приходом хранителей леса и духов природы все это осталось во временах правления мрака. И чтобы больше не допустить подобного, было решено в эту ночь справлять какой-нибудь светлый праздник, чтобы зло забылось навсегда. Вот так и появилась Благословенная Ночь. И в этот праздничный день родилась я.

— В любом случае я всегда могу украсть тебя.

— Ты такой выдумщик, — улыбнулась я, одарив Ригана еще одним поцелуем прежде, чем он ушел, шепнув на ушко, что после церемонии Возношения будет ждать меня у пруда. Как утро рассеивает тьму, так Риган рассеял мои страхи. Он был моим светом, что защищает от любых невзгод. Потому я смогла наконец ощутить чудесные ароматы и вкусы Благословенной Ночи.

Стоило половинке уходящей луны по-королевски взойти на небосвод, и крадущийся к роще вечер переоделся в огненные тона вспыхнувших ритуальных костров, заговорил веселым треском веток в их пылких объятиях.

После «официальной» части Крина отпустила меня веселиться с друзьями, взяв обещание вести себя благоразумно. Но о каком благоразумии могла идти речь, когда предстояло водить хороводы и прыгать через костры?

Воздух наполнился звонким смехом, песнями, ароматами еды и сжигаемых трав — все это создавало теплую праздничную атмосферу. Все мы чувствовали себя частью чего-то большего, все мы сейчас были одной большой дружной семьей, собравшейся вместе.

Как и планировала, в своем шелковом ярко-голубом платье я сияла, как самая яркая звезда на небосводе. Со всех сторон сыпались комплименты, завистливые и раздраженные взгляды, что означало — я своего добилась.

Остановившись перед костром, я перебирала пучок трав, собранный из тринадцати растений. Аромат базилика был самым ярким, гармонируя с лавром и листьями коричного дерева.

Нужно было правильно сформулировать желание прежде, чем предавать букет огню, чтобы дым, пронизанный запахом сожженных трав, впитал мои слова и вознесся к богам. Так они узнают о мечтах, таящихся в душе, и пошлют мне благословение на их исполнение.

В голове пронеслись детские мечты, сотканные образами из сказок и романов о прекрасном принце, который спасет меня от ужасного чудовища, заберет в свой красивый замок и сделает своей принцессой. И сразу же вспомнились слова дяди о том, что выйду я скорее за разбойника, чем за принца. Из дальних закоулков памяти вышел смутный образ сестры, о которой я всегда мечтала, чтобы делиться с ней своими секретами, радостями и печалями, вместе решать проблемы. Почему-то я всегда представляла, как она будет влипать в разные неприятности, связываться с дурной компанией, а я буду ее вытаскивать. Это бы сближало нас и укрепляло наши узы.

Эти фантазии теперь казались слишком уж сказочными и глупыми, вызывая лишь улыбку и приятное тепло внутри. Яркий, живой кусочек моего детства.

Сосредоточившись на желании, я попросила, чтобы всегда переживающая обо мне Крина обрела душевный покой, отпустив меня замуж, а еще — крепкой, любящей семьи, в которой мы все будем уважать и понимать друг друга. Перед самым броском добавила, чтобы брат моего избранника наконец вернулся домой. Костер вспыхнул, принимая мой букетик желаний, и весело затрещал, обещая доставить мое послание богам.

Я отошла, уступив место другим, и подумала о брате Ригана, который несколько лет назад разругался с их отцом и уехал в столицу, с тех пор ни разу не появившись в Бриле. Риган с отцом до сих пор ­переживали за него, но он так и не удосужился прислать ни словечка.

Вспомнив о словах возлюбленного, я поспешила прочь из Священной Рощи. Перед глазами уже маняще сверкала подсвеченная разноцветными горящими фонариками дорожка, убегающая в лес, когда я споткнулась о чью-то ногу и, теряя равновесие, налетела на кого-то из празднующих.

— Пожалуйста, простите! — поспешила извиниться я перед придержавшим меня молодым человеком.

— Все в порядке, — заверил меня он. На бледном лице играл свет костра, отражаясь в дымчато-серых глазах оранжевыми всполохами. Кем бы ни был этот человек, он резко выделялся из общей массы собравшихся. Дорогие ткани его черного костюма сразу говорили о высоком положении. Даже атмосфера вокруг него резко преломлялась с праздничной на молчаливо-мрачную, рассеивающую танцующий свет костров. Незнакомец напоминал ворона — такой же черный, зловещий и отстраненный.

Я его никогда не видела в Бриле, на местного он походил мало. Несколько секунд я просто молча смотрела на него, не в силах сдвинуться с места, но необъяснимое оцепенение внезапно рассыпалось от случайного толчка одного из празднующих. Поклонившись незнакомцу в знак благодарности, я хотела уйти, но внезапно его рука остановила меня, вцепившись в плечо. Прохлада его пальцев обожгла мою разгоряченную кожу. В глазах незнакомца зажглось удивление, словно он узрел нечто диковинное. Хотя еще минуту назад его лицо выражало полное безразличие.

— В чем дело? — возмутилась я, пытаясь сбросить его руку. Опомнившись, незнакомец разжал пальцы и отступил назад. А затем так же молча растворился в тени деревьев. Но я все еще ощущала на себе его пристальный взгляд.

Спеша покинуть праздник, я чуть ли не бегом направилась к пруду, где меня ждал Риган. Из головы не шла мимолетная встреча, оставившая странное послевкусие. Но стоило влажному дыханию воды коснуться лица — и невидимая черта отсекла все, что происходило до этого момента, позволив окунуться только в бесконечное «сейчас».

Он стоял на причале и смотрел куда-то вдаль. Луна лежала на поверхности пруда, лишь смутно освещая дальний берег, где меж деревьев толпились тени. Их хаотичное мельтешение напоминало завораживающий ритуальный танец таинственных силуэтов в балахонах. Казалось, что даже сама природа празднует Благословенную Ночь.

Услышав мои шаги, Риган обернулся и улыбнулся мне, как будто ничто в жизни его так сильно не радовало, как мое присутствие. Мир теней преобразил его лицо, стерев все неровности и изъяны, в лунном свете оно казалось восковой маской. Но глаза оставались живыми.

— Пришла, моя радость, — выдохнул он и подступил ближе. Его прохладная рука скользнула по моей коже, разгоряченной жаром костра, от плеча до запястья. Пальцы мужественной руки сомкнулись вокруг него и потянули вверх. Воздух между нами замер, накаляясь от каждого вздоха наших резонирующих душ. Вторая рука Ригана появилась из-за его спины, сжимая белые шелковые ленты. Пока он обвязывал ими мои запястья, сердце замирало от каждого прикосновения, а затем неслось, пытаясь наверстать пропущенные удары.

— Селения Де-Маир, в Благословенную Ночь, беря в свидетели богов, под взором Светлоликой Мунарин прошу твоей руки, — почти прошептал Риган, но его слова раздались в ночной тишине ударами ритуального барабана. В моем воображении — свадебного.

Не в силах сдержать рвущийся изнутри восторг, я радостно завизжала и кинулась на шею возлюбленному. Риган обхватил мою талию и оторвал от земли. В этот бесконечный момент счастья я будто бы парила над всем миром вместе с ветром.

И больше не нужно было слов, наши чувства говорили за нас, а мы таяли в них подобно сахару в горячем душистом чае. Руки Ригана скользнули по моей спине, опускаясь на поясницу. Повинуясь движениям его пальцев, жар, проснувшийся в груди, спустился в низ живота тягучей, болезненно-приятной тяжестью, лихорадя рассудок сладостным туманом. На задворках сознания в неукротимом пламени сгорали собственные убеждения о сохранении невинности до свадьбы. Какая разница? Пусть все случится сегодня.

Прильнув к Ригану, я отвечала на его страстные поцелуи, позволяя его пальцам пробираться под выбранное специально для него платье. Жар в груди нарастал, горяча все тело в сладостной лихорадке. В ­какое-то мгновенье он стал почти невыносимым, настоящим и беспощадным, сжигая остатки воздуха в легких. В голове словно разрастались корни, разрывая ее изнутри пульсирующей болью.

Луна на небе внезапно покачнулась, наливаясь багровым светом, и забилась кровоточащим сердцем. Весь мир за один вздох окрасился в алые цвета, а затем и вовсе померк. В чернильной темноте двигались серебристые призраки. Они говорили тихо и одновременно, создавая вокруг себя шелестящий гул, словно от подхваченных ветром страниц книги. Сквозь неяркое мерцание проступали черты прекрасных лиц, на которых лежала печать строгости. В их глазах ярким огнем горело осуждение, которое пробуждало в душе стыд. Качая головой, они смотрели на меня так, словно я не оправдала их ожиданий. Еще один силуэт, возникший из темноты, сиял ярче остальных. Явившаяся дева была так прекрасна, что могла бы посрамить всех красавиц мира вместе взятых. Ее внешность была неземной. В отличие от остальных призраков, она взглянула с улыбкой и материнской заботой, как обычно улыбалась Крина, и прошептала несколько слов, легких, как сам ветер, и плавных, как спокойное течение воды. Неизвестный язык показался таким знакомым и родным, и понимание фразы само собой сложилось в голове: «В этот раз я прощаю тебе глупость, одетую в краски юности. Но впредь я ожидаю от тебя большего благоразумия. Не разочаровывай меня».

Я закричала, вырываясь из вязкой темноты и падая в распахнутое настежь ночное небо. Серебристой пыльцой сыпались звезды, и вдаль одиноким кораблем уплывала луна.

Приятная прохлада воды отрезвляюще коснулась кожи, расставляя окружающие предметы по местам. Голова лежала на чем-то мокром и твердом. Надо мной склонился испуганный Риган, влажными ладонями прикасаясь к моему лицу.

— Ты вся горишь, — произнесли его губы, но голос словно опаздывал за губами. В теплых объятиях летней ночи меня колотило, как в январские морозы. Грудь жгло огнем, но он совсем не грел.

Немного придя в себя, я поняла, что лежу на причале, мокрая и обессиленная. Луна все так же приветливо улыбалась с небес, воздух пел трелями сверчков и голосами празднующих жителей Бриля.

— Ты меня напугала, — признался Риган, помогая мне сесть.

— Что произошло? — спросила я, невидящим взглядом касаясь дальнего берега.

— Ты внезапно затряслась в судорогах и упала. Но в воде ты почти сразу успокоилась.

Страх и дурнота опутали меня ядовитыми лозами. Озноб почти отступил, но тело еще немного сотрясала мелкая дрожь. Мышцы ныли, а в голову будто вбивали клинья. Голос, мягкий и неземной, эхом отдавался в сознании, постепенно угасая минувшим сном. Я ощущала себя больной и обессиленной.

— Давай я отведу тебя домой? — предложил Риган, наблюдая за моим отстраненным состоянием. Я взглянула на него почти безразлично. Казалось бы, сердце должно разъедать разочарование, но ничего такого не было.

— Да, — запоздало согласилась я, с помощью Ригана поднимаясь на ноги. Он не отпускал меня ни на секунду, пока мы искали Крину среди празднующих. Все вокруг мелькало — костры и люди, превращаясь в хаотичные разноцветные мазки. Звуки казались слишком резкими и громкими, сливаясь в неразборчивый раздражающий шум, от которого хотелось выть и царапать себе кожу. Сама моя суть просилась домой, в спасительную тишину.

Крина что-то говорила мне, когда Риган привел меня, но я не разбирала слов. Дорога утонула в тумане. Лишь на пороге дома я очнулась от транса и механическим движением обняла возлюбленного на прощанье.

— Может, мне стоит остаться? Твое состояние меня беспокоит, — предложил Риган. Он выглядел взволнованным, но мне сейчас хотелось одиночества. Пообещав, что позову лекаря, если почувствую себя хуже, я распрощалась с ним.

Остаток ночи прошел в гостиной в спасительной полудреме. Сознание витало между явью и сном до первого луча солнца, робко постучавшегося в окна гостиной. Крина, побоявшаяся оставлять меня одну, задремала прямо на диване и сейчас забавно посапывала, что-то бормоча во сне про убегающее молоко и подгоревшие котлеты. Я улыбнулась — тетушка в своем репертуаре.

Чувствуя себя намного лучше, я решила умыться, переодеться и сама сделать все утренние дела, когда в дверь настойчиво постучали. Скорее машинально взглянув на часы и задаваясь вопросом, кто мог пожаловать в такую рань, я поплелась открывать, старательно игнорируя нарастающую тревогу. На пороге стояли двое незнакомых мне людей. Один из них был юношей на вид чуть старше меня, одетый в рубашку из черной парчи и черные брюки. На его плечи был накинут черный плащ, скрепленный серебряной инсигнией рода Рангвальдов. Бледное овальное лицо напоминало фарфоровую маску — такое же гладкое, без единого изъяна и совершенно лишенное эмоций. Большие, миндалевидной формы темно-вишневые глаза смотрели бесстрастно, не выдавая никакого интереса к моей персоне. Черные короткие волосы слегка лохматились, челка закрывала лоб и линию бровей.

Второй был жилистым молодым мужчиной. Рельефные мышцы виднелись даже сквозь белую рубашку, так плотно прилегающую к телу, словно она была ему не по размеру. Вихрь пшеничных волос, голубые глаза, суженные в лукавом прищуре, и веселая улыбка на слегка пухлых губах, с одной стороны пересеченных шрамом. Несколько белых шрамов ярко выделялись на коже левой щеки, шеи и груди, приоткрытой за счет отсутствующих верхних пуговиц. Вид у него был слегка диковатый. На вороте также переливалась серебряная инсигния. От ее вида я опешила, совершенно не понимая, что посыльным Рангвальдов понадобилось в нашем доме. Одного взгляда на них хватило, чтобы слово «слуга» умерло в зачатке мысли об этом. Они явно занимали статус гораздо выше, что обеспокоило меня еще больше.

— Доброе утро, господа. Чем могу помочь? — вежливо поинтересовалась я, продолжая разглядывать загадочных гостей.

— Милая, кто там? — послышался голос Крины, которую, видимо, разбудил стук в дверь.

— Леди Селения, я полагаю? — спросил черноволосый молодой человек. — Позволите войти? Мы представляем графа Рангвальда.

С трудом подавив в себе странное желание захлопнуть перед ними дверь, я глупо переспросила:

— Кого?

— Графа Рангвальда, — терпеливо повторил юноша.

Скверное предчувствие тут же забило в тревожный барабан, холодным покалыванием отдаваясь в пальцах. Скорее машинально, чем осознанно я отошла в сторону, пропуская ранних гостей в дом.

Тетушка тоже удивилась гостям не меньше меня, но вежливо поздоровалась и предложила присесть. Однако представители графа отказались, заявив, что они надолго не задержатся. Меня эта странная парочка не просто настораживала, а почти пугала, хоть я и сама не понимала почему.

— Рад вам сообщить, что граф Идрис Дейорис Лодриан Рангвальд выбрал вас в невесты, — почти торжественным тоном заявил светловолосый мужчина.

Тишина разверзлась внезапно подобно пропасти, выбив землю у меня из-под ног. Она лишь углублялась и ширилась с каждым мгновеньем моего молчания. Происходящее вдруг показалось дурным сном, но вопреки этому захотелось рассмеяться. Этого всего просто не могло быть на самом деле. Слишком тяжелыми были минувшие сутки, видимо, отразившись на моем состоянии.

— Миледи Селения? — первым нарушил тишину мужчина, одарив меня несколько встревоженным взглядом.

— Что? — взволнованно спросила я, беспомощно хлопая глазами, словно пытаясь проснуться.

— Чтобы сэкономить нам всем время, сразу развею все ваши сомнения. Это не сон, — словно прочитав мои мысли, ровным голосом сообщил юноша в черном плаще. При взгляде на него у меня тряслись поджилки. Светловолосый мужчина подобных эмоций во мне не вызывал.

— Но этого не может быть, — выдавила я, нервно посмеиваясь.

Происходящее все меньше походило на реальность. Графа Рангвальда давно никто не видел, но всем было известно о его возрасте. Сейчас ему должно быть уже очень много лет. И желание взять молодую жену в моем понимании граничило со старческим слабоумием. Однако его представители выглядели очень уверенными.

— Я ничего не понимаю, — вдруг подала голос Крина, подходя ближе. — Моя племянница уже помолвлена с другим человеком, по­этому принять предложение графа просто невозможно.

Губы черноволосого юноши искривились в снисходительной улыбке.

— Леди Корнелина, несмотря на то что вы долгое время прожили в графстве Валарис, все же вы больше поданная Вальсавы. Поэтому вы можете не знать некоторых законодательных нюансов. По закону графства Валарис граф имеет право выбрать себе невесту вне зависимости от ее брачного и социального статуса. Если девушка помолвлена с дворянином ниже графа по статусу, дворянин не имеет права оспорить решение графа, — процитировал он тоном судьи, выносящего приговор, которого ни капли не волновало происходящее.

Лицо тетушки побледнело. Виноватым взглядом она посмотрела на меня, роняя в мою душу семена отчаяния.

Юноша достал из внутреннего кармана плаща конверт из плотной дорогой бумаги с гербовой печатью Рангвальдов и изящным движением кисти протянул его тетушке. Крина приняла конверт и ловко вскрыла печать. Он открывался как дверцы шкафчика, и письмо крепилось к нему изнутри.

Обойдя тетушку, я заглянула через ее плечо и прочитала следующее:

«Уважаемая виконтесса Корнелина Рамилия Де-Маир. Выражаю Вам свое почтение и рад сообщить, что Я, Идрис Дейорис Лодриан Рангвальд, граф Валариса, с сего момента нарекаю вашу племянницу, баронессу Селению Астариону Де-Маир, моей невестой.

Мои доверенные лица — Тамаш Адельгар и Идвал Де-Вальд, сопроводят леди в мой замок. Остальное считаю нужным обсудить при личной встрече.

С уважением, граф Идрис Дейорис Лодриан Рангвальд».

Затылок обдало раскаленным железом. Четко, кратко и безапелляционно. Вот он — гром среди ясного неба, закономерный итог затишья перед бурей.

Тишина в гостиной набухала, как переполненная кровью вена, готовая в любой момент разорваться. Я подумала о предложении Ригана, о своей жизни, о тетушке и друзьях и резко выдохнула, словно хотела изрыгнуть пламя, чтобы испепелить посланников графа. Нет, так это не закончится!

— Я никуда с вами не пойду! Передайте своему графу, чтобы подыскал себе другую невесту! — вздернув подбородок, отчеканила я.

Лица представителей графа Рангвальда никак не изменились — черноволосый оставался столь же бесстрастным, а у его приятеля был такой вид, словно происходящее забавляло его. Очень странный дуэт.

— Леди Селения, возможно, вы не поняли. Графу не нужно ваше согласие. Он велел привести вас любой ценой — добровольно или с применением силы, — бесцветным голосом заявил черноволосый юноша.

— Погодите. Моя племянница все же дворянка. Вы не можете ее просто похитить! — заявила Крина. Положив руку мне на плечо, она слегка сжала его.

— Нам не хотелось бы похищать вашу племянницу. Поэтому мы пришли официально и ждем от вас разумного решения. Не хотелось бы поднимать шум на весь Бриль. Он имеет свойство бушевать долго, — ответил юноша.

Буря уже ревела в груди. Желание броситься на него становилось почти непреодолимым. Каждое его слово крало остатки моего терпения. Я взглянула на Крину, которая выглядела испуганной, но старалась держать лицо. Тетушка обладала боевым характером и изворотливым умом, находя выход даже из тупиковой ситуации. И сейчас она о чем-то размышляла, давая мне надежду.

— Селения, милая, — она повернулась ко мне, и от ее взгляда все внутри опустилось. — Я понимаю твои чувства по отношению к Ригану, но, похоже, графу Рангвальду и впрямь нельзя отказать.

Дурнота подкатила к горлу. Если Крина советовала сдаться, значит, положение патовое. Негодование внутри меня переросло в гнев, как недовольство перерастает в бунт. Протест против решения графа повернул какой-то ключ в моей голове, и дальше я уже совершенно не понимала, что делаю. Резко сорвавшись с места, я бросилась к лестнице и взлетела по ней наверх, перескакивая через две ступеньки. Закрывшись в своей комнате, я на всякий случай забаррикадировала дверь стулом, подставив его спинкой под дверную ручку, и теперь пыталась отдышаться и придумать, что делать дальше.

Внутри морским штормом бушевали паника и нежелание сдаваться на волю графа Рангвальда. Воображение уже рисовало старого жестокого типа с залысинами, воняющего мочой и луком, и сразу же резким контрастом всплывал образ красавца Ригана, и стойкое решение — если не выйду за него, то вообще никому не достанусь, — только укрепило позиции. На глаза наворачивались злые слезы, а сердце в ритме галопа неслось наперегонки с самим собой.

— Леди Селения, — раздался за дверью спокойный голос юноши. — Это неразумно. Откройте дверь, чтобы мы могли поговорить спокойно.

— Не желаю с вами вообще разговаривать! Убирайтесь! — крикнула я. Меня колотило словно в припадке, тело скрутило взведенной пружиной, а дыхание клокотало в легких порывами ветра в бурю.

— Милая, прошу тебя, открой дверь. Давай поговорим в спокойной обстановке, — срывающимся голосом позвала из-за двери тетушка.

Я не нашлась, что ей ответить, ибо от ее голоса чуть не разрыдалась. А вдруг, если меня сейчас заберут, я ее больше не увижу? Но еще более ужасным было то, что я вообще допускаю подобные мысли.

— Я не выйду за старикана! — крикнула я в полном отчаянии, едва не срываясь в истерику.

— Леди Селения, граф Рангвальд довольно молод, — спокойно заявили с той стороны.

Ложь! Наглая ложь! Лорду Аэрону Рангвальду было много лет, и его давно никто не видел. Нет, в письме было другое имя… Все это неважно! Не выйду — и все!

Щелчок дверного замка был подобен кинжалу в сердце. Стул резко упал в сторону, словно его толкнули, а я в испуге отскочила к окну, готовая вот-вот сорваться в истерику от безысходности. Дверь медленно, словно отсчитывая последние секунды моей свободы, открылась, являя лик одного из моих возможных похитителей и бледную тетушку за его спиной. Светловолосый прихвостень графа куда-то подевался.

Бежать мне было больше некуда, и осознание собственной беспомощности и безысходности ситуации заставили ноги предательски дрогнуть. Я пошатнулась назад, и представитель графа вместе с тетушкой одновременно подались вперед. Сзади было окно, в которое я едва не вывалилась. Страх окатил ледяной волной, отрезвляя меня. Безумная мысль возникла в мечущемся сознании и загнала меня на подоконник. Всего лишь второй этаж, но голова предательски закружилась. Ощущая слабость в коленях, я вцепилась в оконную раму.

— Дорогая! — почти взвыла тетушка. — Умоляю тебя! Слезь с подоконника!

— Миледи, — представитель графа поднял руки в примирительном жесте, но ближе не подходил, — прошу вас, прислушайтесь к леди Корнелине. Слезайте оттуда.

Внутри жар и холод слились в страстном танце, лихорадя душу и тело безумным вихрем. Руки тряслись, в ушах гудела кровь. И тут я засмеялась, заливисто, громко и… истерично, почти теряя связь с реальностью. Я привыкла поступать так, как хочу, и получать то, что хочу. И сейчас какие-то дхары не заберут меня по воле титулованного засранца в его замок! Это просто невозможно!

— Проваливайте отсюда, иначе я спрыгну. Калекой я точно не нужна вашему графу! — выпалила я, продолжая хохотать, как помешанная. Глаза тетушки округлились, на лицо белой простыней лег испуг. Даже на физиономии графского представителя появились какие-то намеки на эмоции.

В мыслях царил вязкий туман, сквозь который прорывались смутные доводы разума о тщетности моих попыток отвертеться от решения графа. И все же они не могли докричаться до здравого смысла. Жар горячил голову, став невыносимым. Комната раскачивалась в такт прочь убегающему сердцу. Дышалось все труднее.

В следующий миг мир пошатнулся и стремительно поплыл мимо меня. В глазах потемнело, и последнее, что я увидела, — алые всполохи на бледнеющем небе.

Они неспешно шагали по коридору замка, лишенному окон. Вместо свечей на стенах ровным светом сияли белые кристаллы в красивых узорчатых оправах.

— Я тоже мог бы ее донести, — высказался Идвал, привычным движением взъерошив пшеничные волосы.

— Да? — иронично переспросил Тамаш. — Если бы ее нес ты, Идрису бы досталось только ее тело, а голова с твоей легкой подачи где-нибудь потерялась бы.

— Каждый раз ты вспоминаешь тот случай! — возмутился Идвал, но вдруг губы его искривились в ехидной ухмылке, — Я хотя бы не разнес половину замка сывороткой от белой хвори…

— Сравниваешь жизнь человека с бездушным замком? — вопросил Тамаш таким укоризненным тоном, словно Идвал предал все священное, что существовало на свете.

— А скольких твоя сыворотка могла угробить, — в спокойное возражение Идвала вплетались настолько тонкие нотки сарказма, что уловить их мог лишь тот, кто хорошо его знает. И Тамаш знал.

— Она была на стадии испытаний, — прозвучало его холодное оправдание.

— Которые подняли половину фамильного склепа Рангвальдов, — Идвал театрально восхитился успехами своего друга и язвительно добавил: — Не знаю насчет лекарей, но Заклинатели Праха твое открытие оценили бы настолько бурно, насколько это вообще возможно в их случае.

Тамаш мрачно усмехнулся. Заклинатели Праха — ребята угрюмые, с неподвижными лицами и полным отсутствием чувства юмора. Те, кто прошел через смерть, носят ее отпечаток до конца своих дней.

— Я хотя бы стремлюсь к созиданию... иногда путем разрушений... А ты... Я не понимаю, как можно было нести девушку и не заметить, что она бьется головой о стены и перила… Ты ее голову со всем интерьером познакомил!

— Она все равно была мертва! — попытался оправдаться Идвал. — К тому же ей практически отрубили голову, и я никакого участия в этом не принимал.

— И откуда в тебе это пренебрежение к мертвым? — укоризненно покачал головой Тамаш.

— Ой, кто бы говорил. Не ты ли тот человек, который вместе со мной на кладбище… — начал было возмущаться Идвал, но Тамаш шикнул на него, призывая к молчанию.

— Тамаш! Идвал! Где вы ходите? — за их спинами раздался властный женский голос. Они одновременно замерли и почти синхронно обернулись. К ним направлялась виконтесса Рангвальд — сестра графа. Она двигалась так легко и изящно, словно летела по воздуху. Изумрудные глаза сияли в свете кристаллов подобно самоцветам. Белокурые волосы вздымались от каждого ее шага и шлейфом плыли за ней, будто по ветру.

— Девчонка оказалась несговорчивой, — нехотя признал Тамаш. — Пришлось повозиться, чтобы она не причинила себе вреда.

— Даже так? — виконтесса усмехнулась и, поравнявшись с Идвалом и Тамашем, пошла дальше. Они послушно последовали за ней.

— А я говорил, что она будет не в восторге. Вот если бы мне сказали, что я — невеста Идри, я бы точно не обрадовался, — ляпнул Идвал то ли всерьез, то ли просто для того, чтобы поддержать беседу.

Тамаш посмотрел на друга изничтожающим взглядом, как на совершенного идиота.

— Было бы очень странно, если бы Идри выбрал тебя в невесты, — фыркнул Тамаш.

— Ой-ой-ой. Как смешно! Между прочим, из меня бы вышла красивая женщина! — продолжал веселиться Идвал.

— Даже знать не хочу…

— А зря. У меня была сестра-близнец. Очень красивая девушка, — гордо бросил Идвал.

— Да. Почему была? — вопросил Тамаш и пожалел об этом тут же.

— Отец ее съел, — спокойно ответил Идвал и, выдержав театральную паузу, добавил:

— Ну, в семье не без урода. Я про сестру. Шутка! Про отца.

— Если вы так же себя вели у нее дома, то я даже не удивлена, что пришлось ее усыплять. Нужно было идти мне, а лучше Идрису, — покачала головой виконтесса и, открыв двустворчатые двери в Большую Гостиную, сначала пропустила своих спутников, затем вошла сама.

— Ну, у Идри были более важные дела, — спокойно отозвался Тамаш, осторожно укладывая бессознательную девушку на софу.

— Ага, сплавить свою истеричную любовницу. Надеюсь, больше я ее не увижу. Она такая крикливая. Моему чувствительному слуху и тонкой душевной натуре слишком тяжело выносить ее присутствие, — согласился с другом Идвал, облегченно выдохнув, словно эта новость освободила его от тяжелых кандалов. Мужчина удобно устроился в кресле и устало потер глаза. Расстегнув раздражающую его рубашку до конца, он блаженно улыбнулся и откинул голову на мягкую спинку.

— Она никому не нравится, но Идрису наше мнение на ее счет не особо интересно, пока она его устраивает в качестве постельной грелки, — отмахнулась от этой темы, словно от назойливой мухи, виконтесса. — Будите ее. Идрис скоро вернется. Я хотела бы сначала сама с ней побеседовать.

Я очнулась на мягкой софе в окружении трех человек, не сразу осознав, где именно нахожусь. Надо мной склонился черноволосый представитель графа, внимательно вглядываясь в мое лицо. Мужчина с пшеничными волосами сидел в кресле и смотрел в потолок. Незнакомая мне молодая особа устроилась на диванчике напротив софы и разливала чай. Когда я посмотрела на нее, она сдержанно улыбнулась.

— Добро пожаловать в Ардскол, — произнесла она.

— С ней все в порядке, — тут же объявил мой похититель.

— Хорошо, тогда идите. Вы уже достаточно сделали, — спокойно отозвалась белокурая красавица.

Я села и огляделась. Гостиная, в которой мы находились, была огромной и уютной, но мрачноватой. На стенах висели гобелены, пушистый темно-бордовый ковер лежал на полу между диванами, такого же цвета задернутые шторы с золотистыми кистями на высоких окнах, резная мебель из мангрового дерева с вишневой жаккардовой обивкой, огромная люстра с белыми люминарами, грациозно свисающая с потолка, — все здесь выглядело дорого и изысканно. Идеально подобранные цвета интерьера создавали домашнюю атмосферу.

Высокие напольные часы под стать остальной мебели с большим золотым циферблатом и маятником в виде жуткой морды чудовища пробили восемь утра.

— Доброе утро, Селения. Меня зовут Анабэль, — вежливо по­здоровалась и представилась барышня, жестом предлагая мне кружку крепкого горячего чая. Она была поистине прекрасной, словно богиня, — овальное лицо с мягкими чертами и сглаженными скулами, маленьким аккуратным носиком, пухлыми губами, с зелеными, словно два огромных изумруда, раскосыми глазами в обрамлении длинных пушистых ресниц. Стройная фигура с высокой грудью, подчеркнутой облегающим лифом платья, вызывала у меня банальную женскую зависть, а еще острую неприязнь.

— Здравствуйте, — не скрывая своих чувств, ответила я, обхватив себя руками, ибо мне теперь нечем было похвастаться. Значительный удар по самолюбию оказался довольно болезненным.

— Зачем графу Рангвальду я, когда у него есть такая красавица как вы?! — выпалила я.

Девушка вскинула бровь и усмехнулась. Рада, что позабавила ее, но вдруг у графа тут целый гарем, в который он собирает всех понравившихся девушек, присуждает им номер и посещает по определенным дням? Конечно, многоженство в этих землях запрещено, но он же граф. Ему ничего не стоит похитить даже помолвленную дворянку.

— Я сестра графа Рангвальда, — оповестила меня собеседница. — К сожалению, Идрис не может вас сейчас принять по причине срочно возникших неотложных дел. Но в скором времени вы обязательно будете ему представлены.

— А-а-а, — понимающе протянула я и криво усмехнулась. — Думаете, это обязательно, учитывая, каким способом меня сюда доставили? Раз он выбрал меня в невесты, значит, где-то видел, то есть, видимо, со мной уже знаком, — а это главное, я же отнюдь не горю желанием знакомиться с моим похитителем. Думаю, свадьбу тоже можно без моего участия сыграть, раз в этом замке все дела решаются подобными методами.

Анабэль на мой выпад никак не отреагировала, продолжая расслабленно восседать на диване и маленькими глотками пить чай. Ее негласное превосходство надо мной витало в воздухе, лишь сильнее распаляя неприязнь к ней.

— Хотите вы этого или нет, но познакомиться с моим братом придется, — холодно отрезала собеседница.

— Ну кто бы сомневался, что мое мнение тут никого не интересует, — с ядовитым сарказмом вздохнула я. Желание как можно ужаснее нагрубить Анабэль, больнее уколоть ее переполняло меня до краев. Но сестра графа словно была выше эмоций, не замечая моих попыток ее обидеть. Оттого чувство невыплеснутой злости жгло и разрывало меня.

— Вы принадлежите к знатному роду, поэтому с детства должны быть готовы, что выйдете замуж за человека, которого для вас выберут родители или опекун.

— Но моя тетя не выбирала графа Рангвальда! Она бы никогда не выбрала мне в мужья старика! — воскликнула я с негодованием от того, что мне тычут в нос правила высшего общества, с которыми я и так прекрасно знакома. Единственные, кого стоило бы поучить манерам, — так это обитателей этого сумасшедшего замка, которые только и могут, что похищать невинных, уже почти замужних девушек.

— Старика? — удивилась Анабэль, отставляя кружку с чаем на столик. — Идрис довольно молод. И он выбрал вас. Советую вам поскорее смириться с этим фактом. Так всем будет проще.

— Будем честны: так будет проще вам, — раздраженно высказалась я. — Смириться с насильным замужеством? О нет, извините, это не про меня.

На мою реплику Анабэль хотела ответить и, судя по ее зловеще сверкнувшим глазам, резко, но едва она набрала воздух для наверняка гневной тирады и открыла рот, двери гостиной распахнулись. Заглянул бледный, как мертвец, мужчина в черном костюме-униформе — видимо, дворецкий — и оповестил нас о том, что граф Рангвальд завершил свои неотложные дела и готов встретиться с собственной невестой.

Я едва не взвыла в голос — в отличие от него, я к этой встрече была не готова.

— Хорошо, Григор. Можете идти, я сама сопровожу леди Селению, — Анабэль повелительно махнула дворецкому, и этому жесту могла бы позавидовать сама королева, столько властности и ­изящества в нем было. Однако подскакивать и тут же бежать к графу Рангвальду она не спешила. В течение нескольких минут сестра графа невозмутимо допивала чай. Лишь завершив свою торжественную церемонию, Анабэль величественно поднялась и взглядом велела следовать за ней. Но я даже не шелохнулась, оставшись сидеть на диване.

— Я никуда не пойду, — заявила я, закинув ногу на ногу и потянувшись к нетронутой ранее чашке с чаем. Воздух завибрировал от волны раздражения, которая прокатилась по всей гостиной, окатив меня с ног до головы. О мою кожу словно потерлись ежи, настолько острой чувствовалась ответная неприязнь Анабэль по отношению ко мне. И все же она приняла эту игру и опустилась обратно на диван. Изящным движением сложив руки на коленях, Анабэль посмотрела на меня как на досаждающего ей комара, мешающего спать. Это было обидно, и все же некоторая толика удовольствия от ее эмоций стала моей маленькой победой.

Чай был едва теплым и не приносил никакого удовольствия, но я намеренно медленно потягивала его из кружки, в упор взирая на Анабэль. Ее мой маленький театр совсем не впечатлил. Скучающе она смотрела по сторонам, изредка зевая. От негодования я слишком громко поставила чашку на блюдце. Звон фарфора тонкой мелодией запел в воздухе, вернув мне внимание Анабэль.

— Надеюсь, ты наигралась в капризного ребенка? — усмехнулась она. Зеленые глаза налились бездонной темнотой, в которой сложно было что-либо прочесть.

— Ты, видимо, не до конца понимаешь, куда попала? — сквозь усмешку просочилась угроза. Анабэль нарочито медленно, словно змея перед броском, наклонилась вперед.

— Хоть ты ведешь себя недостойно, я даю тебе шанс сохранить лицо и пойти к моему брату своими ногами. В противном случае я поволоку тебя силой за волосы. Хочешь впечатлить прислугу?

Жар лизнул щеки и горячим дыханием коснулся затылка. Позориться совсем не хотелось, а тон Анабэль говорил о серьезности ее намерений, поэтому я оставила свои попытки избежать встречи с графом и встала с дивана. Ведь это только начало. Есть множество других способов заставить его отказаться от нашего мрачного совместного будущего.

Потянулись коридоры с гобеленами на стенах, статуями дев и мифических существ, постаменты с вазами и какими-то жуткими на вид древностями. Были даже черепа и целые скелеты!

Впечатление о замке в целом у меня сложилось следующее: богато украшенный мрачный… склеп.

Всю дорогу меня что-то смущало, но это было неуловимо, как легкое движение воздуха или порхание невидимой пылинки. Каждый шаг лишь усиливал это ощущение, зудящее в мозгу, делал его практически невыносимым. И когда я, не выдержав, остановилась, то услышала лишь тишину. И все поняла.

Анабэль шла по коридору, совершенно не издавая никаких звуков, будто плыла над полом, как призрак. Не было даже едва слышимого шепота ее шагов, в то время как эхо моих, пусть и мягких, подошв туфель глашатаями неслось в обе стороны коридора. Совершенно неадекватное желание заглянуть под подол ее юбки — действительно ли она идет — было сильнее здравого смысла. Будто разгадав мое намерение, девушка резко остановилась и повернулась. Я же, не справившись с управлением собственным телом, вместо того чтобы выпрямиться и отскочить, повалилась вперед с грацией бочки и машинально обхватила ноги Анабэль, чтобы не грохнуться на пол.

Горячий стыд обдал щеки и затылок, ошпарил грудную клетку изнутри. Когда я зачем-то подняла глаза и взглянула на Анабэль вместо того, чтобы отпустить ее колени, выражение ее лица ударило как пощечина. Но все же стыд был сильнее. Внутренний голос совести всегда хуже осуждения целой толпы людей. Он — личный судья, живущий внутри и выносящий свой приговор за каждый поступок.

— Что ты делаешь? — бесстрастным голосом поинтересовалась Анабэль.

Я резко отпустила ее и подалась назад, приземлившись на пол. Но тут же поднялась и отряхнулась.

— Прошу прощения. Я споткнулась, — понимая, как глупо это звучит, соврала я. Но Анабэль сделала вид, что поверила, и, кивнув, повела меня дальше.

Усилия запомнить дорогу или какие-либо ориентиры были так же тщетны, как попытки вычерпать озеро столовой ложкой. Здесь все для меня было слишком — слишком похожие коридоры, слишком много этажей, слишком большой и мрачный замок.

Дверь, возле которой мы остановились, ничем не отличалась от других бесчисленных дверей, которые остались позади. Анабэль коротко постучала и, не дожидаясь дозволения, сразу вошла. Я ее тенью проскользнула следом.

— Надеюсь, дела улажены. Я привела твою невесту, чтобы представить ее тебе, — сообщила Анабэль.

— Думаю, с этим знакомством я сам справлюсь. Спасибо, Бэль, — ответил граф.

Вот он, злодей, по коварному замыслу которого я оказалась здесь.

Жених стоял к нам спиной, читал какие-то бумаги и явно не торопился лицезреть невесту. Анабэль, бросив на меня мимолетный взгляд, молча покинула кабинет, оставив нас с графом наедине. Судя по его телосложению и черным волосам, граф не старик, что уже было огромным плюсом. Значит, по крайней мере, недержанием мочи не страдает.

Впрочем, граф не стал меня долго игнорировать и медленно повернулся. Взглянув на его знакомое лицо, я опешила. Тот, кто звал себя графом Рангвальдом и приказал меня похитить, оказался тем самым странным незнакомцем с праздника!

— Ты?! — негодующе воскликнула я, от удивления и злости позабыв про манеры и правила приличия.

— Я, — невозмутимо подтвердил граф Рангвальд, продолжая расслабленно стоять, слегла опершись на столешницу.

— Это неслыханно! — задохнувшись от негодования, выдавила я. — Нельзя просто взять и похитить понравившуюся девушку, объявив ее своей невестой!

— А кто сказал, что ты мне нравишься? — Слова графа рубанули по воздуху ударом меча, сносящего голову. Поперхнувшись собственным изумлением, я глупо захлопала глазами, разглядывая своего собеседника. Снова, как и в доме тетушки, реальность подернулась туманной дымкой. Происходящее все больше казалось бредовым сном или театральным фарсом, участвовать в котором и дальше я не собиралась.

Должна признать, граф Рангвальд был очень хорош собой: черные короткие волосы напоминали взъерошенные перья ворона, правильный овал лица, как у сестры, и та же благородная бледность, узкий подбородок и большие глаза цвета горного хрусталя. И, несмотря на мягкие черты, лицо его казалось жестким и холодным.

Одет он был неброско, в отличие от большинства аристократов, которые всегда любили подчеркнуть свой статус, — никаких побрякушек и пестрых вышивок, все в военном стиле, при этом дорого и со вкусом.

— Тогда я вообще не понимаю, почему нахожусь здесь! — Горячо заявила я, задетая его словами. Теперь я еще больше недоумевала, зачем сдалась графу. Было немного неловко от собственных слов про похищение понравившейся девушки, но гнев был сильнее.

— Девушкам в твоем положении вообще не нужно ничего понимать. Нужно просто слушаться и не доставлять беспокойства, — тон графа Рангвальда холодел с каждым словом, как и его глаза, которые будто подернулись льдом. По коже пробежал мороз, захотелось обхватить плечи руками, но я сдержалась, продолжая упрямо смотреть на собеседника.

В этот момент я поняла, почему тетушка так нелестно отзывалась о высшем свете. Бывало, она вспоминала свою жизнь до замужества. Дворянское сословие мнило себя богами и купалось во вседозволенности, как в золотой ванне. Разрушения, которые их игры с чужими жизнями оставляли после себя, были сравнимы только с потерями в войне. Однако война — это кровопролитие ради достижения какой-то цели, а поступки аристократов — всего лишь блажь богатеньких снобов, взращенных на безнаказанности. Тетушка любила повторять, что единственная справедливость в мире — это смерть, перед ней все равны, и от нее не откупиться деньгами. Все остальное, к сожалению, одинаково продается и покупается. В пятнадцать лет, когда у меня начался переходный возраст, я тоже думала, что деньги откроют мне любые возможности. Это действительно было так, только обменять на них свою совесть мне не позволила Крина. Она здорово меня поколотила и наказала, выбив из меня подобную дурь на корню.

И теперь я вижу, что наш граф точно такой же избалованный властью и деньгами кровопийца, как большинство аристократов. В нем я на краткий болезненный миг увидела отблески своего отражения — я мнила себя выше других людей из-за происхождения, и судьба с жестокой насмешкой вновь ловко изменила положения фигур на доске жизни.

— Тогда вы не ту невесту себе выбрали, граф Рангвальд, — стараясь скрыть обиду и уязвленную гордость за холодностью тона, заявила я. — Я вам не подойду.

— Интересно послушать, — оповестил меня граф, хотя его тон и выражение лица говорили скорее о безразличии.

— Молчать и подчиняться не умею — слишком своевольная. К тому же с детства работаю в огороде, управляюсь с домашней скотиной, вообще не чураюсь грязной работы. Такого рода занятия не особенно подходят благородным дамам вашего круга.

— Хозяйственность женщине идет, — перебил мою реплику граф Рангвальд, вгоняя меня в настоящее бешенство. Что ж, повысим ставки.

— Я не обучена манерам высшего общества. Понятия не имею, к кому как обращаться, и не разбираюсь в столовых приборах и этикете. Я росла как обычная крестьянка.

— Еще что-нибудь? — бесстрастно поинтересовался граф Рангвальд.

— Я порочна. Я спала со многими мужчинами. Иногда с несколькими зараз, — смело заявила я, вздернув подбородок. — Вещи я сама соберу. Провожать не надо.

Конечно, никаких вещей, которые нужно собрать, не было, ­учитывая, как меня сюда доставили, но это было сказано для красного словца.

— Хватит, — терпение графа, видимо, иссякло, как песок в часах. — Мне надоел этот цирк. Отныне вы — моя невеста, и ничто это не изменит. Придется смириться с этим фактом, чтобы было проще жить. В противном случае вы сами себе принесете страдания, — ледяным тоном резко заявил граф, ставя точку в нашем разговоре. Но только меня эта точка категорически не устраивала. Вонзив в него взгляд — а хотелось бы кинжал, — я резко подалась вперед. Огонек надежды едва теплился в душе, но отчаиваться было рано.

— Отпустите меня, прошу вас. У меня есть жених, я его очень люб­лю. Я не могу оставить тетушку одну. Она мне как мать, и одиночество просто убьет ее. Я никогда не смогу вас полюбить. Я не хочу всю свою жизнь провести в этом замке в ненависти к своему пленителю. Прошу, выберите другую девушку. Каждая вторая в Бриле мечтает стать вашей женой, — эмоции нахлынули вместе со слезами, хотя я и пыталась их сдержать. Не хотелось рыдать при графе, но, может быть, моя искренность переубедит его, и через несколько минут я уже буду ехать домой?

Мои слова проглотила тишина. Граф Рангвальд отошел от стола и приподнял голову. Его лицо до сих пор было скрыто завесой тайн, и о его чувствах оставалось лишь гадать. Сложив руки за спиной, он обошел меня по дуге, разглядывая со всех сторон, точно породистую кобылу.

— Нет, — короткий ответ ледяным клинком вошел в сердце. Что-то горячее прикоснулось к затылку и потекло вниз по шее и позвоночнику.

— Ну почему?! — не выдержала я. Спокойствие треснуло как стекло, разлетевшись осколками неудержимой злости. — Что тобой двигало, когда ты меня выбирал? Что было в твоей голове? И на что ты надеялся? Что я упаду в обморок от счастья при виде тебя? Нет уж, прости, я люблю другого человека, как ты не поймешь?!

Ярость кричала моими губами. Захотелось ударить графа чем-нибудь тяжелым, затолкать ему в глотку большую головку чеснока и зашить рот, чтобы он не мог ее выплюнуть. Бледность графа, его темные одежды и мрачный замок вызывали в памяти образ мифических кровопийц из страшных детских сказок.

— Чувства вообще играют самую последнюю роль в таких делах, — спокойствие в голосе графа Рангвальда резонировало с лопнувшим терпением. — Есть обстоятельства, которые даже я не могу изменить. Сейчас ты просто не в себе, поэтому не вижу смысла продолжать этот разговор, — он повысил тон и так резко повернулся ко мне, что я едва не отшатнулась.

— Я не в себе? А ты в себе?! Сумасшедший похититель! — до­бавляя щепотку иронии в свои и без того приправленные ­гневом речи, воскликнула я, почти вплотную приблизившись к графу Рангвальду.

— Ну тогда объясни мне, чего я, такая глупая, не понимаю в этом безнравственном похищении?

— Ты не сможешь этого понять. Не сейчас, — холодно повторил он, лишь сильнее распаляя мою ярость.

— О, конечно! Мне, глупой девчонке, которая должна была обомлеть при появлении Идриса Рангвальда, не постичь великих тайн его темной души!

Хозяин замка окинул меня брезгливым взглядом, словно смотрел на мешок с навозом.

— В общем, так: ты — моя невеста, нравится это тебе или нет. Ты останешься здесь. И узнаешь, что к чему, когда остынешь и будешь к этому готова, — прорычал он, давая понять, что не намерен и дальше продолжать этот разговор. Развернувшись, граф Рангвальд направился к двери.

— Ты надеешься удержать меня в этом замке?! — крикнула я ему в спину, но он явно не собирался мне отвечать.

— Если ты меня не отпустишь домой, я выпрыгну в окно! — на эмоциях продолжала я, кидаясь вслед за ним.

— Не выпрыгнешь. — Его уверенность в том, что прыжку из окна я предпочту его замок с душком мрачных слухов, переполнила меня безрассудством. Со всей силы я толкнула близстоящий вазон с каким-то деревцем в Рангвальда. Граф изящно отступил в сторону, пропуская летящий мимо предмет. Разум заволокло горячим туманом, алая пелена упала на глаза. Все должно быть разрушено до основания. Все должно сгореть. И этим пламенем, жаждущим все уничтожить, стану я, родившись из огня свечи, что горел на фитиле. Но граф Рангвальд опрокинул эту свечу.

Кабинет закружило в хаосе. Зашелестели сброшенные со стола бумаги. В графа полетела чернильница, зловещим мраком растекаясь по стене и ковру. Ваза осыпалась звенящими осколками, деревянная шкатулка треснула, упав позади него. Но все ему было нипочем — он двигался быстро и ловко, как дикий кот. И каждый промах пьянил меня безумием и яростью все сильнее. Они перерастали в стойкое желание убить графа. Разум бился в припадке, рука тянулась к очередному предмету. Все внутри пылало. И клубок самых смелых желаний стремительно разматывался. Взгляд метался по кабинету в поисках чего-то острого, пока внезапно не зацепился за знакомые названия, выплывающие будто из прошлой жизни. Стихи Армандо Флэя. Романы Маллета Нари. Словно тяжелая пощечина, они отрезвили меня.

Новые ощущения казались приторной сладостью, которая минуту назад дурманила, но теперь вызывала лишь тошноту и отвращение. Отпрянув от этих чувств, я изумленно взглянула на графа. Он был все так же спокоен, пока я громила его кабинет. Оглядевшись, я пришла в ужас от содеянного.

— Вы закончили, леди Де-Маир? — бесстрастно поинтересовался Рангвальд, наблюдая за моим замешательством. Растерянная и напуганная своим поведением, я медленно кивнула, осознав смысл его слов с запозданием.

Вокруг царил настоящий хаос — перевернутый стул, отброшенный в сторону, измятые изорванные бумаги, перепачканный ковер, разбитые вазы и статуэтки. Но все это не вызывало во мне чувства стыда, извиняться я не собиралась. Лишь страх все еще циркулировал по сосудам, холодя кровь и опорожняя сознание от мыслей. Руки дрожали, и тело изнывало от навалившейся слабости.

— Тогда всего доброго, леди Де-Маир, — открывая дверь, произнес граф Рангвальд.

— Григор, проводите мою невесту в Малую Столовую и подайте ей поздний завтрак. За ней придет Анабэль, — обратился он к дворецкому. Тот кивнул и жестом пригласил меня следовать за ним.

Приосанившись, я прошествовала мимо новоиспеченного жениха и, остановившись в проходе, в последний раз посмотрела на него.

— А тебе — всего самого плохого! Чтобы ты захворал! — выдала я и от всей души пожелала ему корчиться в страшных чесночных судорогах. В народных поверьях запах чеснока отгоняет нежить и нечистых духов. А Идрис Рангвальд в моем видении именно таковым и являлся.

Лишь когда дверь за спиной захлопнулась, я почувствовала некоторое облегчение. Подобного никогда не случалось, и ни разу в жизни у меня не возникало почти звериной жажды убийства. Случившееся пугало меня больше, чем неизвестность, маячившая вместо предрешенного будущего. Пожар внутри вспыхнул внезапно, одурманив меня подобно дыму черной белены. На несколько минут я потеряла себя и опомнилась, лишь коснувшись чего-то знакомого.

Пока вывод напрашивался только один — что-то не так с этим замком, а вовсе не со мной, поэтому я собиралась сбежать отсюда.

Глава 2. Тени Ардскола

Между сном и реальностью нет большой разницы — они раскрывают разные части души.

Анабэль бесшумно скользнула в кабинет через потайную дверь. Беглым взглядом она оценила погром и взглянула на брата. Идрис ненавидел хаос, но в данный момент он волновал его меньше всего.

— Идрис, ты ее все-таки похитил, как бы это ни называлось официально. Независимо от причины с девочкой можно было помягче, — Анабэль ни в чем не упрекала брата, но в ее голосе проскальзывало нечто похожее на сочувствие его новоиспеченной невесте. Идрис отстраненным взглядом смотрел в окно, наблюдая за движением теней, отбрасываемых деревьями. Он будто пытался найти в них ответы.

— Нет. Пусть не строит себе иллюзий, тогда она легче воспримет правду, — холодно отозвался Идрис и повернулся к сестре. Его прежде серые глаза налились чернильной темнотой. Каждый мускул лица был напряжен. Таким Анабэль не видела его уже давно.

— Значит, ты не собираешься на ней жениться? — Вопрос прозвучал скорее риторически, ибо Анабэль знала — с Идрисом никогда не бывает просто и однозначно. И все же она хотела получить ответ, который бы ее устроил.

— Разумеется нет. Она здесь не для этого, — решил не разочаровывать сестру Идрис. Постепенно его взгляд оттаивал и светлел. Чем дольше он смотрел на сестру, тем яснее становились его глаза. Краешек губ тронул призрак улыбки и тут же рассеялся.

— Тогда для чего? — допытывалась Анабэль.

— Бэль, не будем об этом сейчас. Мне самому многое нужно обдумать. Произошли события, которые я не смог проигнорировать. Следите за ней, чтобы не пыталась сбежать и навредить себе.

Лицо Идриса оставалось чистым листом. В глазах клубился густой туман задумчивости, не позволяющий угадать его мысли.

— Хорошо, — Анабэль кивнула, больше не пытаясь задавать вопросов. — Попрошу Идвала и Тамаша, чтобы следили за ней. И сама тоже буду.

— Идвал редко бывает серьезен, мысли Тамаша заняты только экспериментами. Приставь к ней лучше Милифтину под видом прислуги. Пусть глаз с нее не спускает. Одной проблемой будет меньше. Нужно убедить ее, что мы не враги и она здесь в безопасности. Постарайся сгладить неровности первой встречи, — вынес свой вердикт Идрис.

— А мы враги? — решила уточнить Анабэль, совершенно не понимая, что за игру затеял ее брат.

— Этого я пока не знаю, — задумчиво отозвался он.

— Идри, мне все это не нравится. Да и Миф… это плохая идея, — попыталась образумить брата Анабэль, но тщетно. Идрис уже все решил.

— Бэль, ты переживаешь зря. Миф справится, у нее прекрасная выдержка.

— Что ж, может, ты и прав. Что насчет прислуги? Они не станут проблемой? — вопросила Анабэль, все еще терзаемая сомнениями насчет этого решения.

— Я избавился от всех. Оставил только самых… человечных, — заверил сестру Идрис с тенью улыбки на губах. Виконтесса удовлетворенно кивнула и собралась было уходить, но он остановил ее легким движением руки. Анабэль вопросительно подняла брови.

— Эта девушка… о чем вы говорили? Тебе ничего не показалось странным? — несколько секунд он заметно колебался, но все же спросил.

Вопрос озадачил Анабэль, и она мысленно перебрала их недавний разговор с Селенией, пожав плечами.

— Ничего такого. Протестовала, орала. Решила, что я твоя любовница. Кстати, она не первая. Пора бы уже выдать меня замуж, чтобы ни у кого не возникало вопросов, — усмехнулась Анабэль, чтобы разрядить напряженную обстановку, но сделала только хуже. Едва прояснившуюся серость глаз Идриса мгновенно затянуло грозовыми тучами. Его плечи напряглись, а пальцы непроизвольно сжались в кулаки. Анабэль сразу пожалела о своей глупой шутке и попыталась невинной улыбкой рассеять тьму в глазах брата.

— У тебя кто-то есть? — Тон Идриса предвещал бурю.

— Идрис, тебя все боятся! На меня даже бездомный, которому нечего терять, не посмотрит! — В голосе Анабэль звенела сталь неопровержимой истины. Всем своим видом она показывала брату, что шутка была неудачной. Порой Идрис позволял ей подобные шалости, но только не в моменты, когда был зол или растерян.

— Замечательно, — холодно усмехнулся он, наконец ставя точку в их зрительном диалоге. — Нечего кому-то на тебя смотреть. В прошлый раз это закончилось весьма прозаично.

— Прозаично? — Анабэль вскинула одну бровь. В ее взгляд просочилась укоризна. — Ты вырвал бедняге глаза.

— Раз он на тебя посмотрел, значит, они ему были не нужны, — устало произнес Идрис, будто повторял это уже много раз. — Я предупредил его трижды. Обычно хватает одного раза.

— На мне не написано, что я твоя сестра. А тебя вообще мало кто видел в лицо, — добродушно усмехнулась Анабэль. Она пересекла разгромленный кабинет и уже открыла дверь, когда ее остановил голос Идриса.

— Предупреди остальных, чтобы в ближайший час никто меня не тревожил. Я буду в Зале Теней.

Лицо Анабэль слегка вытянулось от удивления. Она так резко повернулась, что юбка платья закрутилась вокруг ее ног.

— Насколько же все серьезно, если ты решил потревожить ­мертвых!

— Именно это я и хочу выяснить, — коротко бросил Идрис, давая понять, что больше ничего не скажет.

Анабэль кивнула и покинула кабинет. Ее распирало от любопытства, но спрашивать что-либо у брата было бесполезной затеей. Все в этом замке знали, что Идрису нужно созреть до откровенности, как плодам в саду.

Сам Идрис какое-то время просто стоял в задумчивости подобно статуе. Он смотрел за игрой света и тени за окном. Два начала, находящиеся в вечном противостоянии друг другу, пишущие историю этого мира золотыми и черными чернилами. И суть их куда глубже повседневного смысла, который люди привыкли в них вкладывать.

Наблюдая за тем, как тень будто бы шутливо наступает на свет, а свет в свою очередь словно бы играет с ней в догонялки, Идрис поймал себя на мысли, что сам оттягивает поход в Зал Теней. Его одолевали противоречивые желания — получить ответ и оставаться в неведении. Но он не привык поступать вопреки своим принципам, поэтому, отогнав почти навязчивое желание остаться в кабинете, Идрис развернулся и покинул кабинет через тайную дверь.

В Зале Теней всегда жил шепот, не стихая ни на секунду. Порой он становился едва слышным, а иногда казался практически осязаемым. Сейчас Зал почти молчал, лишь едва уловимые звуки ворочались в объятиях тишины. Зал Теней представлял собой большое круглое помещение с высоким потолком, который подпирали каменные фигуры безликих существ в балахонах. Их когтистые верхние конечности держали массивные круглые чаши с Мертвой Водой, а между ними от пола до плеч в резных складках каменных плащей чернели зеркала, которые ничего не отражали. По полу лениво перетекал смолянистый туман, медленно кружась вдоль колодца, темнеющего бездонным провалом в центре зала. По выложенному обсидианом ободу струились плетения рун. А внутри него клубилась вязкая и непроглядная темнота.

Идрис остановился у первой ступеньки лестницы, парящей над чревом колодца, и задумчиво посмотрел в плотный мрак. С его появлением шепот встрепенулся. По поверхности зеркал пробежали ртутные отблески.

Отбросив посторонние мысли, Идрис медленно двинулся к платформе в самом центре Колодца Теней. Изогнутым ножом из черного опала он полоснул по ладони и протянул ее мраку. Алые капли сорвались вниз, и колодец отозвался. Плотный воздух вокруг задрожал. Руны на камне ожили и замерцали в такт биению сердца Идриса. Чаши с Мертвой Водой вспыхнули призрачной лазурью, разбрызгав свет по стенам зала. В зеркалах возникли бесформенные тени, воззрившиеся на того, кто посмел их потревожить.

Вокруг Идриса закружились безликие силуэты, несущие потусторонний холод. Их прикосновения к коже были тягучими и липкими, как смола. Хор неразборчивых голосов зашептал на языке мертвых.

— Примите мои извинения за то, что нарушил Вечную Ночь, — заговорил Идрис, тщательно подбирая слова. — Мне нужны ваши ответы.

Шепот Теней усилился. Они закружились в завораживающем зловещем танце, будто советуясь друг с другом.

— Сын Теней, от тебя требуется жертва. Линии твоего прошлого переплетаются с нитями настоящего девы, у которой два лика — темный и светлый. Над ее головой три луны — белая, черная и кровавая. За ее спиной тьма, а перед ней свет. По левую руку — разрушение, а по правую — созидание. Но куда бы она ни пошла — везде смерть. Узоры ваших судеб сплетаются воедино, и плетет их Луна. Скоро ее черный лик взойдет на небосвод. Враг у Истоков, — зашелестели тени дробящимся эхом. Это была песнь, сотканная из скрипа, треска и шепота, грубая и рваная, но по-своему гармоничная. Изреченные Тенями слова пронизывали Идриса насквозь, холодным узлом затягиваясь вокруг сердца. Голова закружилась, перед глазами калейдоскопом мелькали неясные образы и обрывки событий. Идрис отступил на шаг назад, пытаясь очистить собственные мысли, чтобы не сойти с ума. Он убрал порезанную руку и сжал ее. Последние капли крови скользнули в темноту. Вихрь теней начал редеть, успокаиваясь и опадая обратно на дно колодца.

— Запомни: то, что ты получил от мертвых, не может принадлежать никому, кроме тебя. Мы ждем тебя за чертой смерти, Сын Теней, — прошелестели напоследок мертвые и расползлись нитями черного тумана, вместе с ответами оставляя Идрису и новые вопросы.

Теперь у Анабэль стало на порядок больше забот. Помимо основных дел ей предстояло обезопасить Селению от всего странного и пугающего в замке. Девушка ожидала ее в Малой Столовой в компании Тамаша, исподлобья кидая на него настороженные взгляды. Тамаш в свою очередь не обращал на нее внимания, читая толстую книгу в старом потрескавшемся переплете из человечьей кожи. Анабэль послала ему многозначительный взгляд, и он тут же испарился из столовой. Напоследок состроил такую мину, будто Селения его пытала.

— Пойдемте, дорогая мисс Де-Маир. Я покажу вам замок и вашу комнату, — доброжелательно-повелительным тоном оповестила новоиспеченную «невестку» виконтесса. Селения поднялась, но подходить к Анабэль не торопилась. Упрямство этой девчонки продолжало одновременно удивлять и раздражать виконтессу, работая на уровне инстинктов.

Анабэль находилась в состоянии спокойствия и легкой расслабленности. Она придерживалась теории о двух типах превосходства — навязчивое, которое пытаешься доказать всеми силами, грубо и открыто, и ненавязчивое, данное от рождения или честно заслуженное. Анабэль излучала второе, внушающее людям страх и нерешительность.

Селения упрямилась, как могла, показывая свою важность и недовольство. Она была нетерпеливым, эгоистичным ребенком — упираться и спорить для нее было все равно что дышать. Но частое дыхание быстро утомляет. Поэтому сейчас она проиграла выдержке и спокойствию Анабэль. Виконтесса подавила ее попытки своим равнодушием и победила. Мило улыбнувшись, она развернулась, без слов повелев девушке следовать за ней. Селения нехотя подчинилась, источая яркий и резкий аромат раздражения.

— Селения, — заговорила Анабэль и сбавила темп шага на неспешно-прогулочный. — Я понимаю, мой брат немного резкий…

— Ваш брат — ужасный человек. Надеюсь, он скончается в ближайшее время в страшных муках, — гневно выпалила Селения.

От ее слов в голове Анабэль конницей пронеслись воспоминания, всегда рождающие дрожь в теле и хаос в душе. Лишь железная выдержка позволила виконтессе не выдать истинных чувств. Сердце в ее груди заледенело, как и взгляд изумрудных глаз, узрев который Селения испуганно попятилась назад.

— Запомни раз и навсегда, — отбрасывая напускную доброжелательность, отчеканила Анабэль, взирая на девушку взглядом хищника, — никогда больше не смей оскорблять моего брата и желать ему смерти. В противном случае никакие доводы, включая убеждения самого Идриса, не остановят меня от возмездия. Ты вполне можешь случайно оступиться в темном коридоре и свернуть шею. Какая будет трагедия!..

Последние фразы сквозили холодной неприкрытой иронией, дабы приструнить языкастую девчонку. Страх, как правило, лучше всего воспитывает в человеке уважение и покорность.

Как бы виконтессе ни было жаль эту девушку, в отношении своего брата она никому не позволит выражаться подобным образом и уж тем более сыпать проклятьями — слова всегда имеют силу.

— Если мы достигли понимания, тогда прошу следовать за мной, — возвращаясь к первоначальной модели поведения, обратилась к Селении виконтесса. По дороге Анабэль пыталась завести диалог, чтобы сгладить свой резкий выпад, но Селения упрямилась и грубила. Тогда виконтесса решила просто кратко проинструктировать ее относительно разрешенных для посещения и запретных мест в замке, дав совет передвигаться с прислугой, чтобы не заблудиться. Пожелав напоследок доброго дня, Анабэль оставила Селению одну. Теперь ей предстояло найти Милифтину и передать распоряжение Идриса. Реакцию Милифтины на эту новость несложно было предугадать, поэтому Анабэль заранее подбирала слова, чтобы убедить ее быть с Селенией помягче. Искомая обнаружилась в лаборатории Тамаша вместе с ним и Идвалом. Троица о чем-то тихо переговаривалась. Выглядели они как заговорщики, планирующие бунт. Несложно было понять, что именно они обсуждают, поэтому Анабэль решила не ходить вокруг да около.

— Очень хорошо, что вы все здесь, — громко заговорила она, подходя ближе. — Не придется бегать за каждым из вас и повторять одно и то же.

Реакция на ее слова у каждого была разной. Это всегда забавляло Анабэль, как шутка, которая была понятна только ограниченному кругу людей.

Тамаш полусидел на краю большого стола с гранитной поверхностью. После слов Анабэль он плавно поставил локоть на ногу и подпер рукой подбородок. Его лицо ничего не выражало, но во взгляде слегка теплилась искра интереса.

Милифтина отбросила белоснежные волосы за спину. Она всегда так делала, пытаясь скрыть беспокойство или раздражение, но лишь выдавала себя.

Из всех обитателей Ардскола Идвал казался самым расслабленным. Его одного сложившаяся ситуация откровенно веселила. Анабэль почувствовала легкий укол раздражения, но подавила его и по очереди взглянула на каждого.

— Думаю, все понимают, что привычный образ жизни меняется, — начала виконтесса.

— Надолго? — скучающим тоном поинтересовался Тамаш. Колкий взгляд изумрудных глаз остановился на нем.

— Как Идрис решит. Я знаю не больше вас. Но пока она здесь, приглядывайте за ней все время. Тамаш, постарайся свести свои опасные эксперименты к минимуму и держи своих подопытных в клетках, — предупредила Анабэль и переключилась на Идвала.

— А ты будь серьезнее. Постарайся не выкинуть какой-нибудь фокус.

— Я всегда серьезен, за меня меньше всего надо переживать, — ответил Идвал, расплываясь в широкой улыбке.

— Да за тобой самим глаз да глаз нужен, — возразила Анабэль. — Я тебя предупредила. Если найду хоть один коготь…

— Я понял, понял, не надо интимных подробностей, — замахал руками Идвал, продолжая веселиться. Анабэль глубоко и медленно вдохнула и переключила все внимание на Милифтину.

— Миф, Идрис распорядился, чтобы ты лично присматривала за его невестой под видом прислуги. Прошу тебя, держи себя в руках и не придуши девчонку, — попросила Анабэль. Она знала непростой характер Милифтины и понимала, насколько сложное задание взвалил на ее плечи Идрис.

На удивление, Милифтина не стала протестовать, она вовсе не выказала никакого недовольства. Просто кивнула и заверила, что не подведет. Анабэль не могла не заметить, что та ведет себя довольно странно.

В тишине и одиночестве стало немного легче. Лишь скрутившее тело напряжение держало меня на ногах, и, выдохнув его, я осела на пол, как только за Анабэль закрылась дверь. Злость и обида, бурлившие внутри, словно лава в жерле вулкана, прорвались наружу слезами, которые я сдерживала в присутствии Рангвальдов. «Не останусь здесь, не останусь», — повторяла я себе, словно заклинание, кусая губы. Сбегу прочь из Ардскола и из Бриля. Прямо сегодня и сбегу. Тоска кисла внутри, набухала, как тесто, мешаясь с жалостью к себе, множилась, наполняя меня до краев. Хотелось кричать, бросаться вещами, причинить Рангвальдам такую же боль, какую испытывала сама.

Но когда шквал утих, спасительная опустошенность придала мыслям ясности. Бросаться наобум, сломя голову, надеясь лишь на удачу, — глупо. Нужно изучить замок и его обитателей: привычки, распорядок дня и прочее, при этом оставаясь собой. Внезапная покорность вызовет больше подозрений, чем мои протесты. Нужно усыпить бдительность.

Время мерило комнату маленькими шажками. За окном день медленно угасал, уступая наползающим сумеркам. Из-за отсутствия часов отсчитывать время я могла только по движению солнца. Желудок болезненно корчился в голодных судорогах, ибо я так и не притронулась к завтраку. Руки после собственной выходки без конца дрожали, пришлось зажать их между коленями. Беспокойство от чьего-то пристального взгляда елозило по натянутым нервам, о еде и думать не хотелось. Я была здесь чужой, и все вокруг казалось враждебным, даже воздух Ардскола обжигал кожу.

От обеда с Рангвальдами я тоже отказалась вопреки собственному плану — видеть их не хотела. Переместившись с пола на кровать, я размышляла над своим положением. Граф был прав — аристократы вступают в брак ради выгоды. Но какая ему выгода от меня? Тетушка богата, но не чета графу. И случилось все только после нашей встречи на празднике. Мне становилось по-настоящему страшно. Рангвальдов окружала дурная слава — поговаривали, что они не люди, что они продали души силам зла, что они проводят кровавые ритуалы в своем замке, едят девственниц на завтрак и купаются в их крови. Я слышала всякое, но что из этого правда?

Когда тишину комнаты, звенящую от раздумий, нарушил стук в дверь, окно уже завесило темной вуалью сумерек. Я вздрогнула и обернулась. В комнату вошла девушка в униформе прислуги. В руках она держала поднос с едой.

— Добрый вечер, леди Селения. Я ваша камеристка, Милифтина. Госпожа Анабэль хотела пригласить вас на ужин, но подумала, что вы снова откажетесь. Она очень переживала, что вы так и не притронулись к завтраку и отказались от обеда, и просила вас хотя бы поужинать, — голос прислуги звучал спокойно, и сама она с первого взгляда казалась милой, но нечто неуловимое в ней настораживало.

Девушка аккуратно поставила поднос на кофейный столик и выпрямилась. Обращенный ко мне взгляд ее серо-голубых глаз пробрал до костей. Они казались замерзшими озерами, и подо льдом была лишь пустота.

— Чтобы у вас были силы бороться, — добавила камеристка. Мне почудилась едва заметная усмешка, скользнувшая по ее губам. Спина будто покрылась инеем. Что это означало? О какой борьбе шла речь? Неужели Анабэль знала о моих намерениях? Или того хуже — Рангвальды действительно затеяли какую-то чудовищную игру?

Проводив служанку настороженным взглядом, еще несколько секунд я в нетерпении смотрела на дверь, а затем бросилась к еде. Если меня притащили сюда живой, вряд ли в их планы входит мое отравление. Да и слова, переданные Анабэль, напрочь застряли в мыслях, став фундаментом для всевозможных теорий.

Опустившись в мягкое кресло, я склонилась над подносом и вдохнула дивные ароматы пищи. Желудок жалобно завыл, требуя еды и как бы соглашаясь с виконтессой, — силы мне действительно нужны.

Наступая на тусклые пятна света, вокруг плясали тени. Они чернели на стенах и полу подобно лужам после дождя. Воздух дышал бодрящей прохладой, будто кто-то касался кожи озябшими ладонями и приводил в чувство.

Оглядевшись, я поняла, что стою в одном из коридоров замка. За окном ветер по-дружески трепал ветви деревьев, играя с их тенями, будто кукловод с марионетками. Липкий холодный страх обнял меня за плечи, прижавшись к спине и поцеловав в затылок. Сердце зашлось в панике. Казалось, его удары разносятся по всему коридору, колышут свисающие с потолка рваные лоскуты полумрака. Тишину пронизывал едва уловимый шепот, тонкими невидимыми нитями закручиваясь вокруг меня.

И без того беспокойные нервы вдруг стали раскаленными металлическими прутами, стянувшими тело. Я застыла, прислушиваясь к звуку, не в силах шевельнуть даже пальцем. Он был повсюду — плыл по воздуху, полз по стенам и потолку, поднимался с пола невидимым туманом. Страх рос внутри с каждым мгновеньем бездействия, но обернуться и посмотреть в его лицо было еще страшнее. Поэтому я отчаянно вглядывалась в темноту в конце коридора в надежде не увидеть там чего-то ужасного. Но тьма была неподвижна, двигался только шепот. Теперь, казалось, он был частью меня — звучал в голове и груди, бежал по сосудам с кровью. Не в силах больше оставаться в неведении, я резко обернулась и вздрогнула, столкнувшись с кем-то невидимым. Крик вырвался сам собой и сотряс тишину, разбив ее на осколки. Отскочив назад, я попыталась отбежать еще дальше, но меня схватили за плечо.

— Перестань шуметь, — велел мне голос графа Рангвальда. Я повиновалась и ощутила облегчение, но стоило поднять на него взгляд — и крик застрял в онемевшем от ужаса горле. Его бездонные глаза были черными, лишь алые переливы мерцали в полумраке. Это были глаза демона, но никак не человека.

Я попыталась вырваться, но он держал крепко.

— Пожалуйста, не надо! — обезумев от страха, вскрикнула, продолжая извиваться в его руках.

— Не надо что? — голос графа звучал холодно, но не враждебно. Часто заморгав, я уставилась на него, не в силах выдавить даже слово. Его глаза были серыми, как прежде, испугав меня еще сильнее. Сам Рангвальд выглядел удивленным.

— Что ты здесь делаешь в такой час? — не дождавшись ответа на свой вопрос, спросил он.

— Я не знаю, — разглядывая его лицо в полном недоумении, промямлила я. Облегчение боролось со страхом, который все еще навязчиво терся о кожу. Язык едва ворочался во рту. Я сама не понимала, как оказалась здесь. Отужинав, я почувствовала, как веки тяжелеют, а мысли становятся вязкими. Последнее, что помнила, — я села на кровать, а затем, скорее всего, уснула.

— Не лги мне, — отмахнулся от моего ответа граф Рангвальд. — Сбежать хотела?

Подобное несправедливое обвинение огнем прокатилось по венам, разжигая в них гнев. Я вскинула подбородок и прямо посмотрела в его глаза.

— Я не лгу. Я не знаю, как здесь оказалась. Наверное, ходила во сне, — придав своему тону твердости, заявила я. Между нами заискрил воздух. Граф Рангвальд вцепился в меня взглядом, будто пытаясь на моем лице найти ответ. Я не сдавалась и отвечала ему со всей своей прямотой. В конце концов, я сказала ему правду.

Наконец Его Высокомерная Светлость одарил меня снисходительным безразличием, и зрительная дуэль прекратилась.

— Идем, — граф Рангвальд потянул меня за собой. — И больше не ходи по коридорам одна, в сознании или в порыве лунатизма.

— Как можно контролировать лунатизм? — огрызнулась я, пытаясь высвободить плечо из его холодных пальцев.

— Как-нибудь постарайся. В противном случае ты пожалеешь, — голос графа Рангвальда звучал все так же возмутительно ровно. Я попыталась уловить в его словах хоть одну эмоцию, угадать мысли по выражению лица, но обнаружила его совершенно пустым.

— Не надо мне угрожать, —предупредила я, показывая, что не боюсь его. Однако вид его черных глаз еще бередил грудь отголосками страха. Наверняка это была лишь шутка теней и моей напуганной фантазии.

— Я тебя предупредил, — ненавязчиво поправил меня граф Рангвальд, но звучало это как скрытая угроза.

Пока мы шли, я пыталась запомнить дорогу, хоть какие-нибудь ориентиры, но все коридоры казались безликими. Граф Рангвальд довел меня прямо до двери и галантно ее открыл. Вытянутая в приглашающем жесте рука и слегка склоненная голова резко контрастировали с его постной миной и издевательскими искрами в глазах, выдавая наигранность. Выпрямившись, я гордо прошла в свою комнату мимо титулованного мерзавца. Стоило лишь переступить порог — и он захлопнул дверь за моей спиной, как настрадавшийся муж крышку гроба сварливой супруги. В упругой свежей тишине моей комнаты раздался звук щелчка. Резко подскочив к двери, я припала к ней и нервно дернула ручку.

— Вы меня заперли?! — негодующе вскрикнула я, когда дверь не поддалась.

— Исключительно, чтобы сдержать порывы вашего лунатизма. Утром вас откроет Милифтина. Доброй ночи, — в голосе графа Рангвальда сквозило самодовольство. Из коридора послышались его тихое ворчание и удаляющиеся шаги.

Еще раз гневно стукнув ладонью по двери, я вернулась в постель. Стоило лечь на мягкую перину и задуматься о произошедшем, меня снова охватило неприятное волнение. Никогда раньше я не ходила во сне и причину этого внезапного порыва понять не могла. Разве что всему виной были события минувших суток.

На стене продолжали плясать тени. Тусклый свет убывающей луны ровными серебристыми полосками расчерчивал пол и стену. Перед глазами все еще стоял погруженный в полумрак коридор. Мне никогда не было так страшно смотреть в темноту. Но в этой комнате я чувствовала себя в безопасности. С этими мыслями я и уснула.

Утром меня разбудила заглянувшая в комнату Милифтина с очередным приглашением от Анабэль присоединиться к их жуткому семейству за завтраком. Не то что беседовать, видеть их совершенно не хотелось, но иначе я не могла узнать их. Камеристка принесла мне летнее платье из светло-голубого шелка, так как мои вещи еще не доставили.

В Большой Гостиной, куда она меня сопроводила, было просторно и светло. Стол на двенадцать персон занимал центр комнаты. Шторы были распахнуты лишь наполовину, оставляя его в тени. Кремовая отделка стен прекрасно гармонировала с мебелью из светлой породы дерева. Эта комната выделялась из общего мрачного портрета замка своей теплотой и уютом. В треть стены камин, сложенный из бежевого камня, угрюмо дремал. Искусная резьба вилась по его поверхности, изображая неведомых зверей и дивные узоры растений. В темнеющем от сажи чреве были сложены дрова для растопки.

— Доброе утро, леди Селения, — вежливо поздоровалась восседающая за столом Анабэль. Напротив нее с неизменно веселым выражением лица располагался Идвал. Остальные стулья пустовали.

— Доброе утро, — даже не пытаясь быть вежливой, поздоровалась я, усаживаясь на близстоящий стул.

— Миф, ты тоже садись, — прожевав кусок говяжьего бифштекса, выдавил Идвал. Анабэль бросила на него испепеляющий взгляд и улыбнулась камеристке.

— Садись, садись.

Подобный поворот событий меня удивил. Обычно аристократы не зовут прислугу за стол, но Идвал и Анабэль позвали. Подумалось, что они сделали это напоказ, чтобы сгладить неприятное впечатление о себе.

Расправив плечи, я положила в тарелку салат и глазунью, налила сока в стакан. Милифтина расположилась рядом с Анабэль.

— Приятного аппетита, — весело произнес Идвал и потянулся за очередной порцией бифштекса. Анабэль швырнула в него странным взглядом, но промолчала, зато мужчина еще больше развеселился. Милифтина закатила глаза, но тоже осталась безмолвной, принявшись накладывать себе в тарелку завтрак. Их поведение еще больше сбивало меня с толку.

— И вам не подавиться, — пожелала я, сдобрив улыбку ядом.

— Как вам спалось? — спросила Анабэль, проигнорировав грубость.

Приборы в моей руке раздраженно звякнули о тарелку. Подняв взгляд на виконтессу, я пренебрежительно усмехнулась.

— Делаете вид, будто бы ваш брат ничего вам не рассказал?

Мягкое выражение лица виконтессы чуть охладело. Анабэль скольз­нула по мне изучающим взглядом. В ее глазах мелькнула тень тревоги, но тут же исчезла. От железного самоконтроля Рангвальдов мое раздражение плавно перетекало в бешенство. Их сложно было прочесть и понять, и меня это злило. Легкая зависть их выдержке колола грудь — у меня так никогда не получится. Но я всегда предпочитала быть собой в любых ситуациях, с любыми людьми.

— Что случилось? — Анабэль отложила приборы и вперилась в меня выжидающим взглядом своих зеленых глаз.

Я не торопилась отвечать, медленно накалывая овощи на вилку. Зато от нетерпения аристократки воздух буквально завибрировал. Идвал прекратил уплетать завтрак за обе щеки и тоже уставился на меня с толикой настороженности.

— Ничего особенного. Я всего лишь ходила во сне. А ваш брат обвинил меня в попытке побега и запер в комнате, — решив, что собеседники достаточно промариновались в собственных догадках, ответила я.

— Надеюсь, не в своей? — поинтересовался Идвал, но весь его вид говорил о том, что надеялся он как раз на обратное. Губы мужчины едва сдерживали ехидную улыбку, их уголки заметно подрагивали, пытаясь взлететь вверх. Я вспыхнула и едва не метнула в нахала вилку, но ограничилась лишь яростным взглядом.

— Идвал, прикуси язык, — отрезала Анабэль раньше, чем я успела открыть рот. Она слегка мазнула взглядом по Милифтине, но та едва заметно наклонила голову и уткнулась в свою тарелку. Внутри все сжалось. Что-то в этих переглядках настораживало и пугало. Злость на Рангвальдов и саму себя за то, что я их совсем не понимаю, снова чернилами разливалась в душе.

— А это так? — обратилась ко мне Анабэль. Тон ее был летящей стрелой, а глаза — острыми кинжалами.

Я отпихнула тарелку и бросила приборы на стол.

— А вас только это волнует? Вовсе не чертовщина вашего замка? — вспыхнула я и резко встала.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Анабэль.

— Ничего, — поняв, что сболтнула лишнего, отмахнулась я. Вдруг это был обычный лунатизм на почве нервного потрясения, и все странности я сама себе придумала? Не позволю, чтобы обо мне думали как о сумасшедшей.

— Спасибо за завтрак, — бросила я уже через плечо и направилась прочь из столовой. — Не надо меня провожать. Я прогуляюсь в одиночестве.

Вылетев за двери, я отошла как можно дальше и лишь на лестничном пролете остановилась, чтобы перевести дух. Эмоции плавились от собственного жара и испарялись подобно влаге, постепенно стихая. Успокоившись, я направилась вниз по лестнице, чтобы попытаться найти выход и запомнить к нему дорогу. В мыслях снова всплыла сегодняшняя ночь. Что-то в этих событиях не давало мне покоя. Как и сами Рангвальды. Они не следили за мной, будто знали наверняка, что я не смогу сбежать. От этого становилось по-настоящему жутко. Но вести себя нужно было так, будто я ничего не подозреваю.

Спустившись на пару лестничных пролетов, я резко замерла. Почему граф Рангвальд бродил по замку в столь позднее время? Страдал бессонницей или была другая причина? Я передернулась от этих мыслей и постаралась прогнать их, не желая знать секреты Рангвальдов. Нужно просто найти выход и придумать, как сбежать.

Ориентируясь по пейзажу за окном, я металась по коридорам второго этажа, но так и не нашла ни лестницы, ни выхода. Все они казались одинаковыми. Когда я в третий раз прошла мимо одной и той же вазы, терпение лопнуло, и я едва не спихнула ее с постамента.

Снаружи цвел сад, по которому вальяжно прогуливался летний день. Я попыталась дотянуться до отпирающих щеколд, чтобы выбраться на улицу через окно, но куда там с моим ростом? Гулять по солнечным тропинкам я могла только взглядом, поэтому, разочарованно выдохнув, устроилась на подоконнике. Пышное цветение деревьев объяло сердце теплом с терпкими нотками грусти, напоминая о дяде, с которым мы любили сидеть под распустившейся душистой вишней у нас в саду. Он читал мне приключенческие романы, разными интонациями озвучивая героев и порой разыгрывая целый театр. Тетушка улыбалась, наблюдая за нами через кухонное окно, и все равно ворчала, что меня подобные книжки только испортят. Краем сознания окунувшись в прошлое, я не сразу поняла, что плачу. Больше всего мне бы хотелось сейчас оказаться в объятиях Ригана, вдыхая чудесные ароматы сирени, увидеть дядю, которого больше нет, обнять Крину и, положив голову ей на колени, задремать от ее мягких поглаживаний моих волос.

Утерев слезы ладонью, я бросила еще один взгляд на сад и поднялась с подоконника. Нужно было действовать, а не рыдать от собственного бессилия. В последний раз прильнув к стеклу, чтобы разглядеть ту часть замка, к которой прилегал сад, я снова направилась вдоль окон. За садом темным фантомом виднелся лес, мрачный даже в солнечный день. С другой стороны замка находились парк и озеро, на которые выходили окна моей комнаты. Это означало, что выход может быть только со стороны сада. Скорее всего, помимо парадных дверей имелись и запасные, но я не тешила себя бесплодными надеждами, что смогу их найти. У прислуги было бы неразумно спрашивать о таких вещах — они сразу доложат Рангвальдам. К тому же, кроме Милифтины и дворецкого, я больше никого здесь не видела.

Чтобы не ходить по кругу, я свернула в первое же ответвление, которое до этого игнорировала, и уперлась в двухстворчатую огромную дверь, украшенную металлическими узорами. Одна створка была слегка приоткрыта, бередя мое любопытство. Сквозь узкую щелку призывно пробивались лучи солнечного света. Рука потянулась к двери, но створка открылась прежде, чем я успела коснуться ее. Отдернув руку, я отпрянула назад. Навстречу мне вышел Тамаш. Пробежавшись по мне ничего не выражающим взглядом, он прикрыл за собой дверь, не дав возможности что-либо разглядеть за его спиной.

— Что ты здесь делаешь? — хмуро поинтересовался юноша таким тоном, словно в чем-то меня подозревал. Не дав мне возможности ответить, он тут же продолжил:

— Никогда не заходи в эту дверь. Это запрещено.

— И что же там такого запретного? — усмехнулась я, вздернув подбородок. Я была ниже Тамаша на голову, но старалась уравнять его превосходство надо мной в росте за счет своего характера. Вишневые глаза юноши странно блеснули, как будто бы мое поведение его слегка позабавило.

За дверью кто-то завыл, и холодные мурашки зароились у меня под кожей. Взгляд непроизвольно скользнул через плечо Тамаша на черную дверь. Вой повторился, и я вздрогнула, ощущая, как леденеет в животе.

— Что там? — я настороженно глядела на Тамаша.

— Не суй свой красивый носик куда не следует, и, может быть, дольше проживешь, — посоветовал он и легким кивком головы указал направление, в котором мне следовало пойти. Передернув плечами, чтобы показать свое безразличие к его секретам, я гордо развернулась и зашагала обратно.

Вой догнал меня и толкнул в спину. В этот раз он звучал протяжно и жутко, как скрежет несмазанных петлиц в темном подвале. Невольно я ускорила шаг, стараясь не задавать вопросов, на которые, скорее всего, не хочу знать ответы. Странности замка и его обитателей мне точно не мерещились. И что-то с нашей помолвкой было не так. Потому нужно бежать отсюда.

Лестница, которая спустила бы меня на первый этаж, так и не нашлась даже спустя еще два часа блужданий. Ноги ныли, в горле свербила жажда, поэтому я решила найти хотя бы кухню. Большинство дверей, которые попадались, были закрыты, иные вели в спальни, комнаты с предметами старины, стенами, увешанными оружием, или в залы с портретами.

Одна из комнат, в которую мне посчастливилось заглянуть, оказалась сквозной. В ней не было ни окон, ни предметов интерьера. Лишь осветительные кристаллы истекали рубиновым светом, точно кровью. Красные отблески играли на полукруглой металлической двери, расползаясь по угловатым, грубым узорам сусальной ртутью. Было в этом зрелище что-то зловещее.

Я собиралась сразу уйти, но неведомая сила удержала меня и потянула к себе. Холодный, звенящий тяжелыми цепями шепот обвивался вокруг груди, болезненно сдавливая ее. Будто некто живой дотронулся до меня, столь осязаемыми казались его прикосновения. Уши оглохли и более ничего не слышали, кроме этого звона, срывающегося в треск и гул. Звук этот был грубым, но удивительным образом обволакивал сознание. Слабость растекалась по телу, подчиняла себе. И я, словно перо, подхваченное ветром, летела туда, куда меня несли его потоки.

— Сел-Мари, я тебя везде ищу! — бодрым голосом Идвала завибрировал воздух, разрывая невидимые цепи, влекущие меня к двери.

Часто заморгав, я повернулась к Идвалу, будто видела его впервые в жизни. Но смотреть на него было все же куда приятнее, чем на дверь за моей спиной. Шепот исчез вместе с необъяснимым притяжением, позволив мне отступить обратно к выходу. Мимолетный взгляд Идвала на дверь казался напряженным, но мгновение спустя его лицо озарила улыбка.

— Что за этой дверью? — вырвалось у меня. Сама мысль обернуться и посмотреть на нее снова петлей стягивалась на шее.

— Тенебрис побери эту дверь, — усмехнулся мужчина. — Одним богам известно, что за ней. Она закрыта уже очень много лет. Идем отсюда.

Я позволила себя увести, но дверь продолжала маячить перед глазами черной тенью. Очнулась я в ласковых объятиях июня от прикосновения ветра к волосам. Беззаботный и цветущий, он пел о юности и любви, о свободе и бескрайних небесах. Мрачность Ардскола не была властна над ним, потому и мне заметно полегчало.

— Теперь тебе лучше?

Я вздрогнула и посмотрела на Идвала. Его присутствие было таким ненавязчивым, что я забыла о нем. Лицо казалось безмятежным, как небо. Голубые глаза искрились жизнью. Солнце золотило пшеничные пряди его непослушных волос. На губах играла легкая улыбка.

— Я слышала голоса, — вырвалось у меня. Запоздалый страх тенью поднялся из омута души, щекоча затылок и беспокоя сердце. Мне хотелось, чтобы Идвал развеял его, словно дым.

— За той дверью, — добавила я, сама не понимая, почему откровенничаю с моим похитителем.

— Что они говорили? — спросил Идвал. Его неожиданный вопрос сбил меня с толку. Первой реакцией был гнев — он издевается надо мной? Но снова взглянув в его сияющее лицо, я погасила эту искру, не дав ей стать пожаром.

— Не знаю. Как будто это был другой язык. Зловещий и грубый, — честно призналась я. — Разве мне не послышалось?

— Ардскол умеет говорить, но не всегда его нужно слушать, — уклончиво ответил Идвал и лучезарно улыбнулся, отбрасывая серьезность.

— Пойдем, я кое-что тебе покажу, — он поманил меня взмахом руки и пошел по одной из дорожек, огибающих замок. Несколько секунд я смотрела ему в спину, раздумывая. В отличие от остальных Идвал казался простым и легко шел на контакт. С его помощью я могу изучить замок.

Тропа огибала правое крыло замка, вела мимо стеклянной оранжереи, на крыше которой грозно восседали гаргулии. Солнце играло на их телах из дымчатого минерала, рождая радужные блики. Их пылающие глаза наблюдали за нами, словно живые. Пристальный взгляд царапал кожу, даже когда оранжерея осталась позади. Не стерпев, я повернулась, но их головы все так же смотрели в сторону леса.

Тропинка спускалась вниз ступеньками, поросшими травой, в небольшую рощицу деревьев с изящными изгибами серо-голубых стволов и пышными кронами розовых листьев. Место было невероятно тихим, лишенным даже птичьих трелей. Лишь ветер шептал ласковые речи деревьям, которые благосклонно трепетали перед ним, но все равно не пропускали внутрь рощи, будто оберегая какую-то тайну.

Идвал мельком оглянулся на меня и подошел к зеркалу пруда, дремавшему под раскидистыми кронами. Влекомая интересом, я последовала за ним и остановилась у самой кромки воды. Она была совершенно спокойной — ни малейшего колебания.

— Это Зеркало Правды, — поведал мне Идвал тихим, спокойным тоном. — Оно показывает истинную сущность человека.

— Зачем оно мне? — я вопросительно посмотрела на мужчину.

— Чаще всего люди думают, что знают свою суть лучше остальных, но на самом деле лишь плавают на поверхности собственной души. Доброта на самом деле может оказаться тщеславием, покорность — мятежностью, а загадочность и враждебность — заботой, — изрек Идвал, продолжая смотреть в воду. Пруд не был глубоким, но лучи падали на его поверхность так, что почти скрывали дно, превращая его в зеркало.

— Ты похожа на этот пруд, кажешься неглубокой, но скрываешь на самой поверхности истинную суть, — над ухом послышался тихий голос Идвала. Я не шелохнулась, продолжая сосредоточенно смотреть в глаза собственному отражению, но не увидела ничего нового. Это была все та же я. Может быть, потому, что нет внутри меня ничего сокрытого, и я такая, какая есть?

— Ты смотришь на себя глазами, — мягко произнес Идвал. — Смотри сердцем. Тогда Зеркало откроется тебе.

Его совет казался глупостью. Как можно было смотреть на себя сердцем? Я этого не понимала, но спрашивать не собиралась. Место было действительно красивым и необычайно умиротворенным, но разговор быстро наскучил, показавшись бессмысленным. Отпустив мысли, я сделала вид, что пытаюсь следовать совету Идвала. В голове воцарилась приятная пустота, и я снова опустила глаза в воду. На ­какое-то мгновение собственное отражение показалось чужим — те же глаза, то же лицо, но злая ухмылка, кривившая губы, и темнота, беснующаяся в зрачках.

Я испуганно отпрянула, и зеркало опустело. Взгляд метнулся к отражению Идвала, и я снова едва не вскрикнула. Черты лица показа­лись звериными, но это видение исчезло, стоило только моргнуть. С ужасом я взглянула на него, пытаясь понять, сколь правдиво увиденное. Он ­как-то странно усмехнулся и повернулся ко мне. Лицо было абсолютно нормальным.

— Иногда я вижу себя одиноким животным, которое приютили, словно бездомного щенка, а иногда человеком, который очень счастлив потому, что имеет все.

— Почему ты говоришь мне это? Мы едва знакомы, — недоумение вытеснило страх, отголоски которого еще бродили по телу.

— С незнакомцами всегда проще делиться сокровенным, — пожал плечами Идвал. Его доброта казалась неподдельной, а честные глаза обезоруживали. Он был самым нормальным и настоящим в Ардсколе. Или мне просто хотелось в это верить, чтобы не чувствовать себя совсем одинокой?

— Интересно, что видит в отражении граф Рангвальд? — спросила я, чтобы поддержать разговор. По лицу Идвала скользнула мимолетная тень. Быстрым взглядом он мазнул по зеркалу пруда и снова посмотрел на меня. Улыбнулся.

— Уверен, что из Зеркала на него смотрит многолетний старикан, ворчливый и занудный, — ответил Идвал, снова меня удивив.

— Я думала, ты скажешь другое.

Словно прочитав мои мысли, Идвал пожал плечами.

— Зачем? Я не буду убеждать тебя в том, что Идрис хороший или плохой. Каким вижу его я, не видит его никто другой. Бессмысленно заставлять человека смотреть чужими глазами. Поставь трех людей напротив одного окна, и они увидят совершенно разное.

Мысль Идвала была глубока и мудра. Но я поняла главную суть, которую он хотел до меня донести, — он не будет обсуждать со мной графа Рангвальда и случившееся. Оно и к лучшему — разные взгляды на эту ситуация могут нас поссорить, а мне это ни к чему. Больше мы не затрагивали серьезных тем. Идвал практически не разговаривал со мной, позволив в молчании прогуляться по саду.

Когда мы вернулись в замок, я призналась ему, что искала выход в сад, но не нашла ни одной двери, которая вывела бы меня на улицу. Идвал сказал, что к этим коридорам нужно привыкнуть, и если я захочу, то всегда могу попросить кого-нибудь проводить меня. Всеми силами я пыталась злиться на него, но почему-то не выходило.

На ужин я не пошла, сославшись на усталость. Хотелось подумать в тишине и одиночестве. Завтра стоит воспользоваться советом Идвала и запомнить дорогу к выходу.

С наступлением ночи на меня накатили чувства, которые днем отгонял солнечный свет, словно они были призраками. Взобравшись на подоконник, я прислонила голову к стеклу. Вторая створка была открыта, и вечерний воздух приятно касался босых ног теплым влажным дыханием. Тоске и горечи было слишком тесно в груди. Душа просилась домой, к тетушке, руки вновь хотели ощутить тепло кружки с ее травяным чаем. Вечерами мы сидели на кухне и разговаривали, вспоминая дядю и былые времена, смеялись и грустили, делясь своими чувствами друг с дружкой. Мне не хватало объятий Ригана, его горячих поцелуев и любящих глаз. Компанию мне составляла лишь далекая луна, такая же одинокая, как я сама.

Положив подбородок на согнутые колени, я закопалась пальцами в волосах, давая волю слезам. Звезды смотрели на мою печаль холодно и отстраненно. Вечность никогда не сочувствует человеческому горю, для нее это лишь мгновение.

Стук посреди блаженной тишины резко вытолкнул меня куда-то. Очнувшись, я едва не скатилась с подоконника. Затаилась, слушая молчание ночи, вгляделась в полумрак комнаты. Приснилось? Спустив ноги на пол, я решила перебраться на кровать, когда стук повторился, более громкий и настойчивый.

— Кто там? — осторожно спросила я, так и застыв у окна. Дурное предчувствие слабо заколебалось в животе.

— Селения, открой мне дверь, — раздался с той стороны приглушенный голос Анабэль. Удивленно заморгав, я уставилась на ручку, недоумевая о причине столь позднего визита.

— Там открыто, — ответила я, не спеша подходить к двери.

— Вовсе нет. Заперто, — отозвалась Анабэль и подергала ручку.

Терзаясь сомнениями, я подкралась к двери и замерла в недоумении, коснувшись ее. У меня ведь не было ключа, а с этой стороны щеколды не имелось. Неужели Милифтина меня закрыла? Ручка ­легко поддалась, когда я надавила на нее, и дверь медленно от­ворилась.

— Ну вот, я же говорила, что… — слова оборвались вместе с дыханием. За дверью никого не было. От накатившего страха нутро едва не вывернуло наизнанку.

— А-А-Анабэль? — заикаясь, позвала я, выглядывая в коридор, но он был пуст. Дверь, резко толкнув меня в спину, захлопнулась. Подав­ляя зреющую панику, я прильнула к ней и нервно дернула ручку, но она не поддалась.

— Это совсем не смешно! — эхо ударилось о стены и увязло в тишине, подтверждая, что я здесь одна. Внутренности скрутило, шершавый холод вздыбился под кожей. Я налегла на дверь всем телом, дергала ручку, но она оставалась запертой.

— Селения? Ты почему не спишь? Что случилось? — снова раз­дался голос Анабэль. Резко обернувшись, я увидела ее в конце коридора.

— Ты же сама меня позвала! — крикнула я, едва не срываясь в истерику. — У меня дверь захлопнулась, когда я вышла!

— Я тебя не звала, — удивленно ответила Анабэль. — Шла спать и услышала твои крики. Наверное, сквозняк. Такое часто бывает. А замок заклинивает от резкого закрытия. Пойдем, найдем Милифтину. У нее есть ключи.

Меня заколотило от ужаса. Если не Анабэль звала меня, то кто? Затравленно оглянувшись на дверь, я чуть ли не бегом рванула вперед. Чей-то взгляд холодил спину, лишь сильнее подстегивая меня. У вы­хода на лестницу меня ожидала Анабэль, скрестив руки на груди. Тогда я позволила себе обернуться. Коридор был пуст.

— Ты отчего такая перепуганная? Идем.

Анабэль была необычайно весела и дружелюбна, только усиливая мои тревоги. Я послушно шла за ней по переплетениям тугой тьмы и невесомого света луны, шлепая босыми ногами. Миновав несколько лестничных пролетов, мы оказались в одном из коридоров, полностью укрытом лунной вуалью. Ночь взирала на нас сквозь огромные окна. Место показалось смутно знакомым.

— Еще долго? — ежась от прохлады камня, спросила я, начиная стучать зубами.

— Пришли, — торжественно объявила Анабэль. Таинственно улыбнувшись, она открыла одну из дверей и вошла. Не раздумывая, я заскочила следом и вскрикнула от страха. Это была комната с той самой черной дверью. Я попятилась, но Анабэль преградила мне путь. Холодная сталь ее взгляда вскрывала темные стороны моей души, высвобождая кошмары.

— Анабэль, что ты делаешь? — пытаясь сохранить самообладание, проскулила я, но она молчала. Рванувшись вперед, я попыталась обойти ее сбоку. Она ловко изловила меня и с невероятной для девушки силой швырнула назад. Пол под ногами задрожал, по черному металлу двери бегали красные всполохи. Нетерпение и жажда ощущались в тяжелеющем воздухе запахом крови.

— Почему?! — я металась в панике, не понимая, как мне спастись отсюда. Анабэль наступала. Глаза ее потемнели и переливались красным, что создавало резонанс с чернотой двери. Не знаю, что она хотела сделать со мной, но явно ничего хорошего.

— Хозяин так хочет. Жертва ради спокойствия хозяина, — ее слова рассыпались по воздуху шелестом сухих листьев. Еще одна попытка прорваться к выходу провалилась. Запястье хрустнуло под холодными пальцами Анабэль, когда она схватила меня и дернула к двери. Та распахнулась сама, явив алый пульсирующий свет, вокруг которого вращались тени. Словно почуяв меня, они устремились наружу, щупальцами обвили ноги и руки. Я закричала и забилась в попытке высвободиться, но силы утекали из тела, словно кровь из рассеченной артерии, — быстро, толчками, опустошая меня. В глазах темнело. В легких больше не хватало воздуха. Шепотом я молила Анабэль о помощи, но она смотрела на мои муки с наслаждением убийцы. Меня затягивало в омут беспамятства, облегчая боль, что дробила тело на части.

Сквозь обволакивающую тишину вдруг прорвался отдаленный стук, который с каждой секундой звучал все громче. Нет, это был не стук, а шаги, которые приближались, вырывая меня из объятий ­безразличия. Чьи-то руки схватили меня и снова бросили в темноту.

Мир за чертой смерти выглядел так же, как комната в Ардсколе. В Долине Возмездия оживали самые страшные кошмары, терзающие душу до тех пор, пока она не достигнет искупления или не угаснет навсегда. А замок Рангвальдов — самый страшный кошмар за всю мою сознательную жизнь. И вечность в его стенах будет настоящей агонией.

Безразличие лежало на душе неподъемным камнем. Потолок был вымазан размашистыми штрихами кровавых оттенков. Прошли года, прежде чем я вновь осознала себя. Память возвращалась медленно и болезненно, урывками. Я попыталась повернуть голову, но не ощутила тела. Онемевшее горло не издало ни звука. Испуг толкнул меня в грудь, и в тот же миг пустота внутри содрогнулась, наполняясь жаром. Кончики пальцев закололо, и я смогла сжать простынь. Слабо захрипела, пытаясь позвать на помощь.

— Вы проснулись? — надо мной возник темный силуэт. Алые всполохи крыльями распустились за его спиной, придавая сходство с посланницей Хелльтар. Я узнала голос Милифтины.

— Почему мне так плохо? — прошептала я, едва выдавливая из себя слова.

— Вы ничего не помните? — Милифтина присела на край кровати. — Вы ходили во сне и упали с лестницы. Тамаш нашел вас на лестничной площадке этажом ниже. Ему пришлось дать вам сильное обез­боливающее, поэтому вы так слабы. Думаю, вам нужно еще поспать.

Голос служанки не был мелодичным, но ее слова странным образом убаюкивали, и уже через несколько секунд мое сознание нырнуло в объятия сна.

Проснулась я снова в багровом зареве. То ли рассвет, то ли закат. Вынырнув из небытия, лишенного сновидений, я чувствовала себя бодрой. Села на кровати и лишь потом вспомнила о падении с лестницы. Но ничего не болело. А выходка Анабэль? Неужели это было сном? Все казалось таким настоящим, а потом шаги… Но как бы я оказалась в своей постели, если Анабэль пыталась убить меня? Все путалось в голове, все было под сомнением. Мне было страшно оттого, что со мной происходило. Это Ардскол и Рангвальды виноваты во всем, других объяснений у меня не было.

Я слезла с кровати и только сейчас заметила лежащий на тумбочке дневник. Мой дневник. Частичка дома, который отобрали Рангвальды. Прикосновение к нему пробудило шторм, и слезы покатились из глаз. Сердце бросалось из стороны в сторону, не зная, куда ему податься. Нет, нужно выстоять ради Крины, ради Ригана. Нужно собраться. Я утерла слезы рукавом ночной рубашки.

Шкаф оказался заполнен моими вещами лишь наполовину, остальную занимали платья из дорогих тканей. Они что, собрались наряжать меня, словно куклу?! Забыв себя от ярости, я начала срывать новую одежду с вешалок и бросать ее на пол. Они затеяли какую-то игру и еще смеют подсовывать мне подачки?!

Когда в дверь постучали, я вздрогнула и посмотрела на учиненный хаос свежим взглядом. В комнату заглянула Анабэль. Она была в хорошем расположении духа, но вмиг нахмурилась, увидев беспорядок.

— В чем дело? — поинтересовалась она удивленно. Я едва подавила желание броситься на нее.

— В чем дело?! — почти вскрикнула я от новой волны злости, ударившей в виски. — Дело в том, что мне не нравится, когда мне указывают, что делать и носить!

— Мы хотели сделать тебе подарок, — ответила Анабэль. На ее лице отразилось недоумение, что еще сильнее распалило меня.

— После всего, что сделали со мной?! Нет, вы хотели купить мою покорность красивыми вещами! Вы отобрали мою жизнь! — слова сами рвались с губ, обжигая горло. Даже будь произошедшее сном, я все равно не могла бы смотреть на Анабэль без страха и злости.

Взгляд ее похолодел, лицо стало непроницаемым. Я запнулась и отступила на шаг, чуть остыв.

— Ты живешь на улице? Ты взаперти? Может быть, ты голодаешь? — ее слова рассекали воздух ударами хлыста, оплетая меня колючим оцепенением. — Ты не умеешь ценить дары и заботу. Раз ты жаждешь безразличия и видишь в нас врагов, так тому и быть, — завершив свою гневную тираду, Анабэль плавно развернулась и ушла. С ее исчезновением невидимые оковы спали, вернув мне власть над телом и голосом.

— Мне от вас вообще ничего не нужно! Хочу, чтобы вы все умерли! Хочу домой! — в ярости крикнула я и пнула ворох платьев.

На ужин меня не звали, а я не думала спускаться. Когда Милифтина принесла поднос с едой, она даже не стала входить в комнату. Грубо пихнув его мне в руки, тем самым пролив горячий чай на тканевые салфетки, закрыла дверь и удалилась. По крайней мере, это выглядело гораздо искреннее, нежели лицемерная забота.

Во время ужина я размышляла, как избавиться от платьев. На ум пришла совсем безумная идея — сжечь, затем более здравая — выкинуть в окно. Закончив с едой, я поднялась из кресла и полезла в тумбочку круглого кофейного столика. Белые свечи с золотой гравировкой Каринниума, обнаруженные там, вызвали разочарование. Каринны, маги закрытого города в Небесных Пиках Грозового Предела, ­создавали их для предотвращения пожаров. Алхимический огонь был теплым, но не способным к разрушению. Вскоре на замену ему пришли люминары, но свечи не утратили популярности — многие люди по сей день склонялись к архаичности огня.

Со злобным рыком я толкнула шкафчик обратно, едва не свалив столик, и направилась к двери. Необходимо было найти кухню, там-то точно найдется огонь.

Прохладный воздух касался разгоряченной кожи, но не мог остудить мой пыл. Тусклый белый свет разливался по коридорам, отпугивая темноту, но ткал из нее прозрачные тени, что затаились в углах.

Лишь минув три лестничных пролета, я осознала, что не знаю, где кухня. Закусив губу, с сомнением посмотрела вниз, когда ушей коснулось нечто знакомое. Невесомое колебание, похожее на шепот, можно было принять за обман слуха. Резко обернувшись, я огляделась, но вокруг стояла тишина. Ардскол умеет говорить, вспомнила я слова Идвала и успокоилась. Звуки и их эхо — вот его голос. Я спустилась еще на несколько ступеней и вновь услышала шепот. Он звучал громче, настойчивее. «Эхо», — повторила себе я, собрав волю в кулак и прислушавшись.

— Эй! — позвала я в надежде, что мне отзовется кто-то из обитателей Ардскола. Никого.

Тяжелый взгляд лег на спину, подтолкнул сердце. Я медленно повернулась, не готовая узреть его обладателя, но все еще была совершенно одна. Мороз пополз по коже, шершавой щекоткой коснулся позвоночника. Не глядя больше по сторонам, я заторопилась обратно в свою комнату. Сверху послышались чьи-то шаги — кто-то спускался. Наверное, Милифтина пошла меня искать, не застав в комнате. Несмотря на войну с Рангвальдами, я ощутила неимоверное облегчение и благодарность к ней. Почти взлетев на лестничную площадку, я посмотрела вверх, ожидая увидеть мою камеристку. Шаги приближались, стуча по камню металлическими набойками. Но когда они раздались на видимой части лестницы, я отшатнулась и похолодела от ужаса. Звук шагал по ступенькам, но никого там не было.

Оцепенев, я убеждала себя в том, что это просто эхо и сейчас на лестнице кто-нибудь появится. Отсчитывая удары моего сердца, шаги переместились на площадку, зазвучав совсем близко. Никого. Со стоном ужаса я бросилась бежать, не разбирая дороги. Неслась по лестницам вниз, даже не стараясь прислушиваться к шагам. Преследуют ли они меня, нет ли — неважно.

Оказавшись на первом этаже, я помчалась по коридору, когда впереди начали гаснуть люминары. Тьма надвигалась черным штормом, грозясь проглотить и меня.

Задыхаясь от страха, я резко развернулась и бросилась прочь, плача от паники и бессилия. Что за чертовщина происходит в этом проклятом замке?!

Юркнув в первое попавшееся светлое пятно, я прижалась к стене, пытаясь отдышаться. Перед глазами в такт с пульсом плясали разноцветные круги. С куском льда в груди я бессильно ждала, когда тьма потушит оставшийся свет и хлынет вслед за мной. Но этого все не происходило. Я осторожно подкралась к повороту и выглянула из-за угла. Коридор все так же дремал в равномерных и невесомых объятиях света люминаров. Спину ошпарило пламенем от затылка до поясницы. Неужели привиделось? Я прижалась спиной к холодной стене и покачала головой. До знакомства с этим проклятым замком я не страдала галлюцинациями!

Чей-то взгляд снова опустился на плечи, но коридор был совершенно пустым. В голову закрадывалась безумная мысль, что за мной следит… замок. Не выдержав, я разразилась нервным смехом, начиная думать, что схожу с ума.

Легкий шепот вновь позвал, и я вздрогнула, едва не закричав. Огляделась, но, как и прежде, никого не обнаружила. Прислушавшись, попыталась разобрать слова, но их не было. Этот звук не был похож на что-либо слышанное мной раньше. Удивительным образом он успокаивал всклокоченный разум, как целебный бальзам укрощает боль в свежей ране.

Прильнув ухом к стене, я прислушалась, но она молчала. А шепот звал откуда-то издалека. И что-то внутри внимало и отзывалось ему. Страх и сомнения отступили, остался лишь покой. Единственным верным решением было идти на зов. Я плыла в вязком масле пространства, и время тонуло в нем, расплываясь вечностью.

Главный Холл был погружен в иссиня-черный сумрак, и лишь узкий, казавшийся бронзовым луч света путеводной нитью скользил сквозь приоткрытую дверь. От волнения сердце заколотилось тревожным набатом, и ум прояснился. Я стояла на первой ступеньке лестницы, не веря своему везению. Вокруг ни души. Шепот усилился, полный нетерпения.

Ловко и бесшумно, будто кошка, сбежав вниз, я осторожно протиснулась в приоткрытые двери и вдохнула теплый воздух летней ночи. В тот же миг тяжесть безликого взгляда отпустила меня, и все страхи замка остались в его стенах. Стало легче дышать. Спрятавшись в тени розовых кустов, я оглядела сад. Отсюда лес, чернеющий за забором, казался спящим в клетке чудовищем. На самом деле в клетке была я, а в пасти этого зверя я обрету свободу. Ни темнота, полная шорохов, ни животные, бродившие в ней, не могли унять мою решимость.

Замерев, я прислушалась к ощущениям. Таинственный шепот звал в сторону парка. Насколько я помнила пейзаж за своим окном, там был лишь обрыв. Быть может, имелся спуск со скалы к озеру, но с моей «ловкостью» я легко сверну себе шею. Лучше лес.

Выверяя каждый шаг, я осторожно пробиралась от одного пышного куста к другому в сторону забора. Волнение тянуло поводья нервов, и пульс скакал испуганной лошадью. Даже воздух застыл в ожидании, а мир раскачивался в ритме моего сердца. Оставалось пересечь последнюю аллею, отделяющую меня от забора. Она была широкой, открытой и хорошо освещенной фонарями. Набрав в грудь побольше воздуха, я приготовилась к последнему рывку и выскочила было из укрытия, когда услышала голоса. Внутри все опустилось и похолодело. Рванув назад, я снова затаилась, опустившись на колени.

Справа, где аллея поворачивала за ряд кипарисов, показались двое. Говорили тихо, но я узнала голоса Анабэль и Идвала. Когда они подошли ближе, до меня донеслись обрывки разговора:

— Так ничего и не говорит…

— Тогда совсем ничего не понимаю, — сказал Идвал. — Если Идри не собирается на ней жениться, боюсь представить, что у него в голове. Жертвоприношения? Кровавые ритуалы?

— Скорее бы он уже с ней определился. Манеры у нее ужасные. Чувство такта совершенно отсутствует. Если бы я не знала Идриса, подумала бы, что за годы отшельничества он совершенно лишился разума, — проворчала Анабэль.

Раздался смешок Идвала, после которого разговор возобновился.

— Идри никогда ничего не делает просто так. Может, в Праздник Благословенной Ночи было ему виденье? — усмехнулся Идвал.

— Он обращался за советом к мертвым, — возразила Анабэль.

— Неужели Идри пошел на это? — в голосе Идвала звучало удивление.

— Видимо, ему очень нужны были ответы. А раз так, значит, все очень серьезно. Все это как-то связано с Благословенной Ночью. Если вспомнить, что на самом деле олицетворяет этот праздник… Это не может быть простым совпадением.

На несколько секунд воцарилось молчание, в котором мое дыхание показалось ревом боевого горна. Зажав нос и рот ладонями, я обратилась в слух, боясь даже думать.

— Надеюсь, с дверью проблема решена? — снова заговорила Анабэль. Облик черной двери скользнул по краю сознания, и кожа вздыбилась мурашками. Милифтина ведь сказала, что я упала с лестницы?

— Да, — коротко кинул Идвал. — Надеюсь, что так. До сих пор не понимаю, как это произошло. Ардскол будто действовал сам по себе.

— Хорошо, Идрис четко дал понять, что девчонка пока нужна ему живой…

Остальная часть фразы закружилась и утонула в волнах накрывшего меня смятения. Мысли путались, скручиваясь в тугие узлы, которые невозможно было распутать. Намерения графа теперь казались особенно зловещими, а Анабэль будто вела свою игру втайне от него. Жертвоприношения? Кровавые ритуалы? Кто они такие? Для чего меня похитили на самом деле?

Голоса приближались, но разговор растворялся в шуме пульса у меня в ушах. Пытаясь собраться, я укусила себя за руку. Нужно просто дождаться, когда они пройдут дальше, проскользнуть к забору и навсегда покинуть Ардскол, а затем и Бриль.

Идвал с Анабэль поравнялись с моим укрытием, и я тенью поднялась на ноги, готовая бежать. Ночной воздух вдруг заревел над головой, и я в испуге отшатнулась назад. Над садом пронеслось что-то большое, размахивая крыльями. В крови забилось пламя, опустошая мысли. Свобода всего в десятках метров, а меня колотит от страха. Нужно всего лишь добежать, однако ноги предательски дрожали. Что-то уткнулось мне в спину и захрипело. Развернувшись, я увидела перед собой мертвеца и не сдержала судорожного всхлипа. Землистая кожа обтягивала кости. Кожа на черепе почти сгнила, оголив разлагаю­щиеся мышцы. Остекленевшие глаза, лишенные век, смотрели прямо на меня. Движения ломаные, резкие. Увернувшись от его костлявых рук, я подалась назад, собираясь бежать прочь, когда увидела остальных. В тусклом свете фонарей, пробивающихся сквозь кусты и деревья, они казались призраками. Медленно они надвигались на меня мертвым отрядом. Собственный крик утонул в шуме беснующейся крови. Страх придал сил, и я рванула к забору, забыв обо всем. Главное — добежать, а дальше меня укроет лес.

Выскочив из кустов, я пересекла аллею наполовину, когда над головой снова что-то заревело. Впереди, царапнув блеснувшими когтями камень, пронеслось крылатое чудовище. Я завопила и шарахнулась в сторону, едва не завалившись на бок. Тело было чужим — им правили инстинкты. Огонь наполнял мышцы, гнал меня вперед. Забор был уже близко — высокий, с толстыми серебряными прутьями. Я летела как ветер, не зная усталости, и уже приготовилась к прыжку, когда меня внезапно сгребли в охапку чьи-то сильные руки.

— Отпустите! — закричала я, не помня себя от страха. — Отпустите меня!

Я резко откинула голову назад и с размаху врезалась в чье-то лицо. Мой затылок отозвался болью, в глазах резко потемнело, а тело на несколько секунд обмякло. Послышалась ругань, меня развернули и понесли в сторону замка. Где-то рядом трещали гневные речи Анабэль, но мне было все равно, что она говорит. В полубреду я проклинала замок, всех его обитателей и чудовищ, которых они тут разводят.

В какой-то момент воздуха перестало хватать, и голос мой резко оборвался. В груди стало тесно и жарко. Все вокруг померкло, превратилось во что-то незначительное, непонятное. Мелькали тени, сливались в один неразборчивый шум звуки, что-то горячее касалось моего лица. Перед глазами возник смутный силуэт Ригана, и я потянулась к нему, но он растаял. Затем мне улыбнулась тетушка, но и она исчезла от моего прикосновения.

Мир сотрясался и гремел раскатами грома, а затем взорвался резкой болью и жаром. Очертания его стали более отчетливыми и яркими. Из сумрака проступили силуэты. Передо мной стояла Анабэль. Ее лицо было взволнованным.

Медленно до моего разума добиралось понимание произошедшего. Кажется, я потеряла сознание, а виконтесса привела меня в чувство пощечиной. Щека пульсировала огненным поцелуем. Из глаз моих катились горячие слезы. Мы были в замке, в Главном Холле.

Я посмотрела на Анабэль. Хаотичными всполохами крутились обрывки их недавнего разговора, ходячие мертвецы, летающая тварь. Я чувствовала, что сознание снова срывается в спасительное беспамятство. Картинка холла поплыла, и я рухнула в бездну.

Глава 3. По следам шепота

Кошмар — это сила воображения, питаемая верой.

Казалось, я пребывала в темноте всего лишь секунду, но эта секунда сначала развернулась для меня вечностью, а потом свернулась, превратившись в миг. Пришла в сознание резко, будто от рывка. Щека горела, но внутренний пожар утихал от прохлады чьей-то ладони. Надо мной возникла Анабэль. Она была взволнована и что-то шеп­тала. Лишь спустя долгие мгновения до сознания дошли ее слова.

— Наконец-то ты пришла в себя. Я испугалась… ты так сильно ударилась головой, когда падала.

Сейчас холл казался таким маленьким, и тьма вот-вот готова была обрушиться сверху. Меня держали чьи-то горячие руки. Чуть запрокинув голову, я встретилась с обеспокоенными глазами Идвала. На его лице лежали тени. Под носом запеклись струйки крови.

— Селения? Ты меня слышишь? Ты понимаешь, что я говорю? — вопрошала Анабэль, рассматривая мое лицо. Взгляд прояснился, и лавина воспоминаний сошла на меня, завертев в потоках мыслей. Резко соскочив с рук Идвала, я отпрыгнула в сторону и пошатнулась. Ухватившись за перила, вернула себе равновесие и с ужасом посмотрела на Идвала и Анабэль.

— Не подходите ко мне! Вы чокнутые! Сумасшедшие фанатики! — в панике окинув холл беглым взглядом, я заметила несколько дверей, и бросилась к ближайшей из них.

— Селения, стой! — крикнул мне вслед Идвал.

Подскочив к двери, я с силой дернула ручку и ввалилась внутрь комнаты. Задвинула мощный металлической засов, поддавшийся удивительно легко. Отступив на несколько шагов, огляделась. Это был большой зал, увешанный портретами разных людей, персональными и семейными. Вдоль стен стояли застекленные витрины с какими-то вещами, а в центре находился резной деревянный пюпитр с огромной толстой книгой. Окон не было, но у противоположной стены имелась небольшая дверь.

За спиной послышался стук.

— Селения! Открой дверь! Что с тобой такое? — раздался голос Идвала.

— Где Тамаш? — донеслись следом слова Анабэль.

Я бегом пересекла зал и дернула дверь несколько раз, даже толкнула, но она была заперта. Взгляд заметался, как у загнанного в угол испуганного зверька. Разговор между Анабэль и Идвалом был загадочным, наполовину непонятным, но все равно расставил все по местам — меня похитили не ради брака.

Жертвы, ритуалы, разговор с мертвыми, о которых шла речь в беседе… Да кто такие эти Рангвальды? В голове крутились разные варианты — от сумасшедших любителей жестоких развлечений до мистического Черного Ока, существовавшего много лет назад. Теперь оно упоминалось в книгах лишь как страшная сказка о кровавых сектантах.

Сглотнув очередной комок в горле, я подбежала к одной из витрин и с разбегу толкнула ее. Едва не вывернула руки, но витрина лишь слегка шелохнулась. Короткими размеренными толчками я принялась двигать стеклянный куб с орденами, лежащими на бархатной подушке.

О Черном Оке ходили разные слухи. Поговаривали, что кровавые жертвы даровали ему силу и бессмертие. Если Рангвальды имеют к ним отношение, все обретает смысл.

Ноги подкосились от слабости, и я почти повисла на витрине, налегая на нее плечом.

— Селения! Открой дверь!

Лихорадочно перебирая в голове идеи, я содрогалась от каждого стука, который становился все более нервным и настойчивым.

— Селения! Ты в порядке? Что с тобой?

Какое участие! Наверное, боятся, что я умру раньше, чем их безумный граф решит принести меня в жертву. Истерично усмехнувшись, я налегла на витрину. По лицу стекал пот, влажные руки соскальзывали со стекла, волосы липли к спине и плечам, но я не останавливалась. Витрина сдвинулась наполовину и теперь оставалось только немного ее подтолкнуть. Портреты наблюдали за моими усилиями со снисходительным ожиданием. Спрятаться было негде, бежать некуда. Я лишь загнала себя в очередную ловушку. Единственное, что я могла сделать, — разбить витрину и вооружиться осколком стекла.

— Тамаш, взломай эту чертову дверь! Я не могу ее открыть, там засов! — крикнула с той стороны Анабэль. За дверью усилилась возня, я всем весом налегла на витрину, и она рухнула вниз. Запели осколки, разлетаясь по полу.

— Селения! Что происходит?

Схватив большой осколок стекла, я сжала его в руке и кинулась к дальней стене, чтобы хорошо видеть зал. Засов щелкнул и отъехал в сторону. Дверь распахнулась, явив решительно настроенную Анабэль, отрешенного Тамаша и встревоженного Идвала.

— Убирайтесь прочь! Вы сумасшедшие! Вы хотите меня убить! — взвизгнула я, вжимаясь в дальнюю стену и глотая скользящие по щекам и губам слезы. Я могла умереть здесь и сейчас и оттого еще сильнее хотела жить. Держа осколок перед собой, шаг за шагом я отступала в угол. Просто так, рыдая от бессилия, я не сдамся. — Не подходите! — я кричала, дрожа всем телом. Осколок танцевал в воздухе и скользил во влажной ладони, вспарывая кожу. Кровь капала на пол, и он будто дрожал под ногами.

— Ну-ну, дорогая. Никто здесь тебя не тронет. Я обещаю тебе. Что ты себе напридумывала? — вкрадчиво произнесла виконтесса.

Я не верила ей. Никому не верила.

— Я слышала ваш разговор в саду. Вы — Черное Око? Хотите принести меня в жертву? — я сыпала вопросами, с подозрением вглядываясь в участливое выражение лица Анабэль.

— О чем ты говоришь? — удивленно вопросила она.

— Не делай из меня дуру! — отчеканила я гневно. — Вы разговаривали в саду о том, что граф не собирается на мне жениться, что он о чем-то советовался с мертвыми! Ты выманила меня вчера ночью из комнаты и пыталась запихнуть в черную дверь. Там была тьма, которая едва меня не убила!

— О чем она говорит, Бэль? При чем тут дверь? — Идвал с недоумением уставился на виконтессу. Она в свою очередь ошеломленно воззрилась на меня.

— Я совсем не понимаю, что происходит, — произнесла Анабэль. Ее голос сквозил искренним изумлением, но я не верила ни одному их слову.

— Ложь! Ты разбудила меня среди ночи. Дверь захлопнулась, когда я вышла в коридор! Ты привела меня к черной двери!

— Селения, вчера ночью я не могла тебя никуда привести, мы с Идрисом были у твоей тети, распоряжались о вещах, потом поехали по делам графства и вернулись только утром, — мягко заговорила Анабэль, медленно приближаясь. Моя рука дрогнула, но лишь на миг. Сильнее сжав стекло, я сделала выпад, физически ощущая, как злость струится по венам.

— Что вы с ней сделали? С моей тетей? Что с ней?! Отвечай! — закричала я. Рука странно пульсировала, перед глазами все пылало алым пламенем.

— Твоя тетя в полном порядке, — ответила Анабэль, но я не сомневалась, что ее заверения — ложь. Вперед выступил Идвал, и мое внимание сосредоточилось на нем.

— Сел-Мари, посмотри на меня. Никто здесь не желает тебе зла. Ты не была в саду. Ты ходила во сне. Мы поймали тебя в холле, ты дралась и кричала что-то про чудовищ, разбила мне нос.

— Тебе, наверное, приснился кошмар, и ты восприняла его за реальные события. Такое бывает. Мы повздорили, поэтому я попросила Милифтину добавить успокоительных трав в чай, чтобы ты смогла расслабиться и отдохнуть, — следом за Идвалом заговорила Анабэль.

Я притихла и вспомнила, что чай действительно был с травяным запахом. Но я ведь не ложилась спать, я шла на кухню за огнем, а потом начались странности. Сад, летающее чудище, мертвецы. Меня поймали и принесли обратно в холл замка, я потеряла сознание, но почти сразу же проснулась на руках у Идвала. До этого я уже ходила во сне, когда граф Рангвальд обнаружил меня в коридоре. Я замотала головой, всеми силами противостоя наступающему сомнению.

— С тех пор, как я оказалась в этом замке, со мной происходит какая-то чертовщина. Здесь что-то не так, и с вами что-то не так! — словно в бреду, забормотала я, лихорадочным взглядом скользя с Анабэль на Идвала, а с него на Тамаша.

— А может быть, с тобой что-то не так? — вдруг вскинулся он. Идвал и Анабэль одновременно посмотрели на него предостерегающе.

— Ты жила в своей красивой придуманной сказке, которая вдруг разрушилась. Ты не смогла с этим справиться, и твое подсознание выдает тебе кошмары и лунатизм. Простое научное объяснение. Всех чудовищ ты сама себе придумала. Это не более чем игра воображения, которая в твоем случае проявляется подобным образом, — объяснил Тамаш. Он говорил так спокойно и складно, что я почти ему поверила. Идвал сделал еще один шаг мне навстречу, и осколок едва не уперся ему в грудь.

— Мне нужны доказательства! Как я пойму, что вы говорите правду? Вдруг вы пытаетесь меня запутать?

Тамаш устало закатил глаза. Всем своим видом он показывал, что мои слова — глупость.

— Ты говоришь, что была в саду, — сказал юноша. — Если это правда, там должны были остаться следы. Идем посмотрим.

— Я никуда не пойду с вами! — заупрямилась я.

Оброненное зерно сомнения начало медленно всходить. Неужели на самом деле все было сном? Насколько я сошла с ума, чтобы перестать различать сон и явь?

— По-другому мы никак это не выясним. Если хочешь, мы пойдем впереди, а ты иди сзади, — предложил Идвал. Его слова звучали здраво. Но я не хотела никуда идти с этими людьми. Они пугали меня.

— Ты можешь сходить только со мной, чтобы тебе было ком­фортнее, — предложила Анабэль.

— Я пойду с Идвалом, — заявила я, указав на него осколком.

Анабэль кивнула и подала Тамашу знак. Оба они развернулись и покинули зал с портретами. Идвал мягко улыбнулся и доверительно протянул мне руку, но я не выпустила осколка. Принимая мои правила, Идвал кивнул и первым двинулся к выходу. Я осторожно следовала за ним, постоянно оглядываясь, чтобы не быть застигнутой врасплох.

— Я просто хочу знать правду, — первой нарушила тишину я, почти оправдываясь. — Анабэль на самом деле пришла ко мне ночью и отвела к той двери, к которой ты мне велел не подходить.

— Анабэль покинула замок вместе с Идрисом тем вечером. Оставив Григора и экипаж у твоей тети, они ездили разбираться с нападением на торговый караван, которое случилось на границе между Валарисом и Ситрой. Тебе приснилась эта дверь, потому что ты ее уже видела. Неразрешенные ситуации, которые оставляют нам множество вопросов, потом приходят во сне. Наш разум таким образом пытается найти решение.

— Но как же сегодняшняя ситуация? Я же слышала, как вы разговаривали в саду. Это было настолько реально, — я почти готова была поверить Идвалу.

— Мы как раз шли с ужина, увидели тебя в одном из смежных коридоров. Глаза стеклянные, на вопросы не реагируешь. Догнали тебя в холле, а ты давай кричать и драться. Анабэль пощечиной попыталась привести тебя в чувство, и вроде бы все получилось. Ты отключилась, но спустя минуту очнулась.

Идвал вывел меня в сад и остался стоять на крыльце. Я медленно шла по тому же пути и все сильнее впадала в отчаяние. Ни моих следов, ни следов мертвецов — вообще ничего. На аллее не было той глубокой царапины, что оставила летучая тварь. Потерянным взглядом уставилась на лес, выпуская осколок из ладони. Лишь сейчас я ощутила боль, бьющуюся в руке, и тепло собственной крови, стекающей по не­меющим пальцам. Внутри пустота сошлась в битве с хаосом. Мир размылся. Может быть, я и сейчас сплю? А проснувшись, пойму, что это просто затянувшийся ночной кошмар? А на кухне меня будет ждать Крина?

— Наверное, я правда спятила, — прошептала я, ощущая соленые слезы на губах.

— Ты вовсе не спятила, ты просто запуталась. В чем-то я тебя очень понимаю. Я знаю, что такое скучать по дому, поэтому поплачь, — Идвал подошел бесшумно, но я даже не обернулась.

— Кошмар — это сила воображения, питаемая верой. Если ты не веришь в него, он теряет власть над тобой, — голос Идвала успокаивал, но я хотела не его сочувствия — лишь тишины и одиночества.

— Разобрались с происходящим? — чуть поодаль послышался голос Тамаша. Его появление отрезвило. В груди с новой силой полыхнул гнев, сжигая мимолетную слабость. Я резко повернулась и посмотрела на него. Рядом с ним стояла Анабэль, и совсем близко ко мне — Идвал.

— Это вы виноваты! Если бы не притащили меня сюда, со мной было бы все в порядке! Можете не строить из себя заботливых и добрых, — окинув всех собравшихся яростным взглядом, процедила я и, остановившись на Идвале, добавила: — И друзей.

Ведь это они с Тамашем меня похитили. Да, по приказу графа, но их вины во всем происходящем было ничуть не меньше.

— Селения, — начал было Идвал, но я резко перебила его.

— Не надо ничего говорить.

Проскочив мимо обитателей Ардскола, я поспешила обратно в замок, даже не задумываясь, что снова могу заблудиться. Однако в холле меня поджидала Милифтина. Весь ее вид говорил о недовольстве моим поведением, но ее мнение мне было безразлично.

— Проводи меня до комнаты, раз уж ты здесь, — грубо бросила я служанке.

— Конечно, госпожа, — чеканя каждый слог, с фальшивым смирением отозвалась Милифтина. По ее губам скользнула высокомерная усмешка, совсем не присущая прислуге. Ее глаза меня пугали, но сейчас я была так растеряна, что почти не обращала на нее внимания.

— Принеси мне огниво и обычную травяную свечу, — велела я, как только переступила порог своей комнаты.

— Решили сжечь весь замок? — мне почудился в ее вопросе сарказм.

— Хотелось бы, но боюсь, ничто не сможет уничтожить это проклятое место. Мне нужно снять головную боль, поэтому принеси мне свечи.

Милифтина присела в издевательском книксене и удалилась. Я готова была поклясться, что видела ядовитую ухмылку на ее лице. Я переместилась в уборную и сунула руку под холодную воду, чтобы остановить кровь. Потом перевязала кухонной салфеткой, что лежала на подносе.

Камеристка занесла свечи и удалилась, оставив меня в разбитом состоянии. Мне не было дела, что обо мне подумают. Куда больше я волновалась, что перестаю отличать сны от яви. Если так продолжится и дальше, я буду представлять опасность для самой себя. Объяснение Тамаша казалось самым простым и правдоподобным. Отчасти оно даже успокоило меня — значит, никаких злых сил здесь нет. Но бежать отсюда нужно — и как можно быстрее, любыми способами.

Рангвальды были странными. Мое присутствие их не радовало, отчего категоричность графа вызывала много вопросов. Но если все происходящее было сном и в действиях обитателей замка не было никакого злого умысла, то переживать мне стоило только о собственном состоянии.

Взглянув на наряды, которые так и лежали на полу, я решительно сгребла их в охапку и направилась в ванную. Светлое просторное помещение с прямоугольным бассейном в центре сейчас было освещено ненавязчивым белым светом с легким травянистым оттенком. Здесь же стоял туалетный столик со всевозможными порошками для кожи, маслами и кремами. Вдоль стены тянулся мраморный выступ, уставленный стеклянными бутылками, склянками с маслами и солями для ванны.

Сбросив ворох одежды в ванну, я спустилась следом по мраморной лесенке. Зажгла свечу и обдала огнем платья. Выбравшись обратно, открыла окно и стала наблюдать. Поначалу несмелое пламя разрасталось, превращаясь в жадного голодного зверя. Огонь плясал свой завораживающий танец, пожирая ткани. Он был одновременно прекрасен и страшен в своем разрушительном проявлении. А я чувствовала удовольствие, питающее мою злость на Рангвальдов.

Была уже поздняя ночь, когда я вернулась в комнату. Мой разум устал, меня клонило в сон, но засыпать я боялась. Умостившись на подоконнике, уронила взгляд в бесконечность ночи. Запущенный закуток парка, который днем всегда виднелся из окна, был залит серебристым светом. Он струился по траве и деревьям, оттеняя статуи и каменные арки. Я опустила ноги на пол и, высунувшись в окно, сразу ощутила тяжесть высоты. Вцепившись пальцами в подоконник, пригляделась и поняла, что свет льется из одной точки, в которой он был особенно ярким. Отчего-то при виде его источника сердце забилось в безотчетном предвкушении радости, наполняясь теплом и надеждой. Объяснить эти чувства я не могла. Они сбивали меня с толку, но в то же время успокаивали, нашептывая, что все будет хорошо.

Внезапно голову пронзила резкая боль, сознание помутилось. В ушах стоял шум. Испугавшись, что перевалюсь через подоконник, я резко толкнула себя назад и упала спиной на пол. Боль все усиливалась, исходя откуда-то из глубин разума. Схватившись за голову, я застонала, понимая, что не могу даже встать. Тело одеревенело, в глазах стремительно темнело, пока пелена тьмы окончательно не закрыла их.

— Госпожа, вы вернулись, — сквозь утихающий шум послышался отвратительный голос. Я заморгала, созерцая перед собой уже знакомое существо. День, который я так старалась забыть, вновь предстал перед глазами во всех омерзительных подробностях. Холод наполнил разум, пронизывая упорядоченные мысли. Я повернулась и улыбнулась. Существо отразило мою улыбку хищным оскалом.

— Ваши видения подтвердились? Все это правда? — вопросило существо.

— Да. Наш враг сделал свой ход. Все, как и говорил мой Ашагх. Многоликая в отчаянии, — отозвалась я.

— Это же злопрекрасно, госпожа! — существо радостно захлопало в ладоши. — Какие будут указания?

От его голоса мне хотелось содрогнуться, но я не могла. Поднявшись на ноги с гладкого черного алтаря, я прошлась по мрачной круглой комнате к овальному зеркалу. Его поверхность была растянута в черной раме кроваво-красной пеленой. Она слегка шевельнулась, как потревоженная легким касанием ветра гладь пруда.

— Пора пробудить Кровавого Бога. Время пришло, — мой голос зловещим шепотом растекся по густому воздуху комнаты.

Глаза существа налились искренней радостью, которая вкупе с мерзкой улыбкой вызывала лишь отвращение. Но другая — холодная и спокойная часть меня — была равнодушна к его эмоциям.

Мой взгляд, поначалу скользящий по поверхности красного зеркала, начал погружаться в его глубины, выхватывая из плотного кровавого тумана силуэты. Сквозь сознание проносились смазанные лица и обрывочные события. Иссушенные тьмой земли, пронизанные черными сосудами. Реки крови. Кровавая луна в небе. Изуродованные тела, пожираемые отвратительного вида чудовищами.

Одна часть меня хотела отпрянуть от зеркала и закрыть глаза, чтобы не видеть этого ужаса. Но другая стоически спокойно наблюдала за хаотичным потоком несущихся событий. Закрыв глаза, я улыбнулась.

— Да, время пришло, — подтвердил голос, который принадлежал мне, но казался чужим. Перед взором возник образ, который был мне знаком. Сотканный из теней, из глубин моего сознания, на меня взирал граф Рангвальд.

Распахнув глаза, я воззрилась на прислужника.

— Призови наших воинов. Пусть приведут людей. Не меньше полусотни. Нужна большая жертва, чтобы пробудить Кровавого Владыку.

— Вы не собираетесь связаться с Малисом? Разве он не должен исправить свою ошибку? — Существо презрительно хмыкнуло. Его преданность мне одной вызывала приятные вибрации куска льда, которым была моя душа. Далекие воспоминания медленно проступали сквозь его холодные плотные стены, окутывающие прошлое, казавшееся позабытым сном.

— Я не собираюсь ему указывать на ошибки. Пусть за них он отвечает перед нашим богом. У меня другие цели.

— Как прикажете, Черноликая, — существо поклонилось и засеменило на своих ножках прочь из комнаты. Еще некоторое время из коридора доносились его удаляющиеся шаги, отсчитывающие вязкие секунды.

— Я подарю тебе того, кого не смог тебе подарить твой сын, — с холодным воодушевлением прошептала я зеркалу.

— Леди Де-Маир!

Знакомый голос пробивался сквозь липкую темноту.

— Вы меня слышите?

Мимолетное холодное прикосновение заставило меня проснуться. Разомкнув глаза, я узрела перед собой бесстрастное лицо графа Рангвальда. Дымчатый хрусталь его глаз по-прежнему был непроницаем.

Я резко села, заставив его отстраниться. Взглянула на подоконник, припоминая, что упала с него и ударилась затылком, который все еще болезненно пульсировал. В голове варилась каша из перепутанных мыслей. Что это было? Очередной сон? Казалось, все происходило на самом деле, как тогда на чердаке.

Ледяная дрожь сковала мышцы. Коснувшись лица, я попыталась смахнуть наваждение, но оно не исчезало. Ядовитым цветком в душе распускался запоздалый страх. Увиденное отличалось от других кошмаров. Это была я, только не напуганная девчонка, а уверенная в себе девушка, которая точно знала, что нужно делать.

— Леди Де-Маир? Вы в порядке? — голос графа Рангвальда в одно мгновенье разорвал цепочку мыслей, напоминая о его присутствии.

— Кто такой Кровавый Бог? — выпалила я, будто в бреду. Образы продолжали всплывать перед глазами. Я молилась, чтобы всего этого не существовало на самом деле. Это бы успокоило меня, убедило, что увиденное было очередным страшным сном.

Мне показалось, что на какое-то мгновенье лед в глазах графа Рангвальда дрогнул. Я моргнула, спугнув это мимолетное видение, словно бабочку.

— О чем вы говорите, леди Де-Маир?

Я вглядывалась в черты его лица, искала в них хоть какой-то намек, выдающий его мысли. Но граф оставался для меня чистым листом.

— О Кровавом Боге, — повторила я более настойчиво.

— Я не понимаю, о каком боге идет речь. Вам приснился очередной кошмар? — поинтересовался граф Рангвальд, поднимаясь на ноги. Его протянутая рука на миг дрогнула, будто он передумал помогать мне. Такое зрелище немало удивило. Насколько я успела понять, граф Рангвальд — уверенный и жесткий человек, которому не свойственно отказываться от принятых решений.

Хотелось отмахнуться от его помощи, но слабость в теле не позволила сделать это. Стоило нашим рукам соприкоснуться — и глаза графа Рангвальда потемнели. По лицу прокатилась болезненная судорога, губы плотно сжались. Но следующий миг унес это видение, оставляя в моей душе только легкий шлейф удивления.

Граф Рангвальд отступил на шаг назад, как только я оказалась на ногах, и опустился в кресло у окна. Его вид одновременно успокоил меня и вызвал всплеск раздражения — я не желала ни видеть его, ни вести с ним беседы.

— Леди Де-Маир? — подал голос граф Рангвальд. Подперев подбородок рукой, он пытался казаться расслабленным, но его выдавали напряженные плечи.

— Ну что? — сердито воскликнула я и тут же осеклась. Его образ, сотканный из теней, встал перед глазами. Они ложились на его лицо, проникали под одежду и темной дымкой растекались вокруг. Видение это словно смыло холодной волной, но тем не менее находиться с этим человеком в одной комнате было невыносимо страшно. Образы и имена из видения продолжали клубиться в голове кроваво-красным туманом, который я видела в зеркале. Неужели граф Рангвальд и его семья как-то связаны с темными силами? Или это просто игра моего воображения?

— Вы не ответили на мой вопрос, — напомнил собеседник.

— Вы ни на один мой вопрос ни разу не ответили, и что теперь? — огрызнулась я, опускаясь на край кровати.

— Судя по всему, вам уже лучше, — констатировал граф Рангвальд, усмехнувшись уголком рта.

— Судя по всему, вам не нужно разрешение, чтобы попасть в мою комнату, — в тон ему отозвалась я, в полной мере осознав, что вообще со мной произошло. Я старалась вести себя обычно, чтобы не вызвать у графа ненужных вопросов. Но меня интересовала причина, которая привела его в мою комнату в столь позднее время.

— Это ведь мой замок. Я могу войти в любую комнату, если захочу, — оповестил меня граф Рангвальд. С каждой секундой ползущий по коже мороз становился все более колючим. При прошлых встречах я была либо слишком зла либо слишком растеряна, чтобы чувствовать что-либо иное, но теперь я воспринимала графа иначе. Он внушал уважение и страх. Или скорее уважение посредством страха, который вселял в душу его вид. Внешне этот молодой мужчина был красив, но красота эта была холодной и даже пугающей. Что-то в нем заставляло бояться его.

— Зачем вы вообще пришли в столь поздний час? Неужто поинтересоваться моим здоровьем? Да, я сумасшедшая, верните меня тетушке, — заявила я. Но в голове вспыхнули совсем другие догадки. Что, если графа Рангвальда привела похоть? Я вся сжалась от этой мысли, нутро обратилось льдом. Или дело действительно было в моих странностях?

Дымчатые глаза графа изучали меня с каким-то загадочным интересом, хотя на лице его не отражалось ни единой эмоции, как и прежде. Словно он на самом деле носил маску. Мне казалось, что он физически прикасается к моей коже, и это ощущение вызывало омерзение.

— Не верну, — вынес вердикт граф. В его голосе пела сталь меча, рубящего головы. — Так даже веселее. И, кстати, уже утро.

Исподлобья взирая на собеседника, я недоверчиво повернула голову к окну. Утро и впрямь уже созрело, и небо наливалось спелыми соками — красными и золотыми. Ночь пронеслась над моим кошмаром одним мгновением.

— Так вам развлечений недостаточно? Сходите в театр или на ярмарку, — посоветовала я, совершенно не в силах соблюдать какие-либо правила приличия.

— Слишком много народа. Я привык веселиться дома, — его слова подхватили меня бурным речным потоком и понесли. Неужели я и есть развлечение? А статус невесты — просто прикрытие? Собственные пальцы до боли вцепились в колени, чтобы отогнать прочь ненужные сейчас чувства.

— Так вы меня взяли в качестве штатного шута? Лучше найдите себе другого клоуна, — отрезала я. Взгляд невольно изучал нового жениха. У графа явно был утонченный вкус. Несмотря на странный мороз, ползущий по коже в его присутствии, он не отталкивал, как многие статусные особы. Но что-то в нем как будто было неправильно, и я не могла объяснить это странное чувство.

— Нет, — вдруг строго отчеканил граф Рангвальд.

— Зачем вы явились? — снова вопросила я, теперь уже с осторожностью.

— Хочу знать, что с вами происходит. Расскажите мне, что вас тревожит, — его голос в какой-то неуловимый миг зазвучал завораживающе мягко, почти гипнотически. Встретив взгляд его серых глаз, я почувствовала странную расслабленность, раскрепощенность. Неприязнь улетучилась, разум заволокло легким, теплым туманом.

— Граф Рангвальд… — обратилась я к собеседнику, но почти сразу забыла зачем.

— Просто Идрис, — перебив меня, вставил граф.

— Идрис, — послушно повторила я.

— Расскажи мне, что случилось. С самого начала, — попросил он внезапно. И я подчинилась. Язык развязался подобно слабому узлу, невероятно легко рассказывая Идрису обо всех странностях, которые происходили со мной. Взгляд его оставался беспристрастным, в нем не было ни осуждения, ни сочувствия — вообще ничего, но меня это не волновало. Когда я закончила сегодняшним инцидентом между мной, Анабэль и Идвалом, Идрис попросил подробно рассказать о шепоте.

— Он просто шептал, я понимала, что он зовет, но в нем не было слов. Он вел меня к озеру, — ответила я и внезапно вздрогнула, как будто бы разрывая оплетшую меня невидимую паутину. Почему я вообще все это рассказала?

Туман в голове рассеялся, как от порыва свежего ветра. Внутри пробудились прежняя злость и неприязнь. Я взглянула на Идриса уже совсем другим взглядом, и лицо его тоже изменилось. В глазах мелькнул отблеск удивления.

— Что это было? Что вы со мной сделали?! — я вскочила на ноги, едва сдерживая очередной порыв кинуться на графа или что-нибудь в него швырнуть. Но мои намерения его не впечатлили. Он продолжал спокойно восседать в кресле, наблюдая за мной оценивающим взглядом, что еще больше распаляло мой гнев.

— Очень интересно, — проигнорировав мой вопрос, пробормотал граф, поднимаясь на ноги.

— Что именно вам интересно? Что происходит? — крикнула я, преграждая ему путь. Пульс болезненно забился в висках, в голове зашумело, как перед потерей сознания, и я испугалась, что это снова произойдет. Стоило присесть, но мне требовались ответы на вопросы, что происходит в этом проклятом замке.

— Вы собираетесь мне хоть что-то объяснить?

— Нет, — спокойно отозвался граф Рангвальд, возвышаясь надо мной бесчувственной статуей.

— Вы издеваетесь? — вскрикнула я и уже замахнулась, чтобы стукнуть кулаком в грудь Идриса, когда его серые глаза снова потемнели до пугающей черноты. От графа повеяло холодом и… смертью. Подобное я ощущала лишь на кладбище, и сейчас мне вновь почудился запах влажной сырой земли и разложения, бальзамирующих масел и дерева. Озноб зашевелился под кожей, заставляя ежиться и обхватывать плечи дрожащими пальцами. В одно мгновенье из спокойного человека граф превратился в нечто пугающее. Казалось, даже черты его лица угрожающе заострились.

— Почему ты решила, что я должен что-то тебе объяснять? — воздух между нами опасно завибрировал. Невольно я отшатнулась. Граф Рангвальд, наоборот, подступил ко мне, каждый его шаг заставлял меня отступать, пока я не рухнула на кровать. Он навис надо мной волком, загнавшим свою добычу. Руки его упирались в перину по обе стороны от меня, не позволяя даже шевельнуться. Дыхание застряло в онемевшей от страха груди. Сжавшись всем своим существом, я взирала на Рангвальда, боясь моргнуть.

— Запомни, девочка. Ты все еще жива и невредима только потому, что мне это нужно. Стоит мне передумать — и твоя жизнь оборвется очень быстро. Поэтому будь тише и послушнее. Когда я увижу, что ты готова к диалогу, тогда и поговорим, — резко отстранившись, граф направился к двери и исчез за ней, оставив мне только дрожь и новые вопросы.

Темный холл дремал в синем полумраке. Я вновь стояла на лестнице. Сердце бежало галопом, что тяжелыми ударами отдавалось в животе. Сколько раз это уже повторялось? Я не знала, утратив счет времени. Ледяная цепь страха натягивалась при взгляде на выход, дергала назад. Если это повторится снова, я сойду с ума. Было ли это сном или явью, я уже не понимала. Я стояла здесь уже в который раз, шла по одному и тому же пути, но, касаясь двери, просыпалась в кровати или в одном из коридоров.

Шепот настойчиво звал меня в сад, однако я боялась подходить к выходу, зная, что все повторится. Он мерещился мне везде, как только дневной свет угасал. И стоило ему зазвучать, реальность терялась для меня. Каждый миг я ожидала, что проснусь, кусала пальцы и царапала руки, пытаясь провести границу. Но неизбежно оказывалась здесь снова и снова.

В испуге отшатнувшись, я бросилась бежать, сама не зная куда, лишь бы подальше от выхода, но снова оказалась у лестницы. Я укусила себя за руку, почти испытав удовлетворение от боли, — не сплю. Отошла назад, удалясь от выхода, и попыталась вернуться в свою комнату. Я старалась сохранять разум и спокойствие, но шторм внутри был беспощаден. Он гнал меня, точно охотник зверя. Шепот все не стихал, сам ревя, как буря. Не отпускал меня, тянул назад, становился невыносимым, когда я не слушалась. Облегчение приходило лишь с рассветом.

Вот я стою на лестнице, мгновение между ударом сердца, чья-то тень — и я уже в своей комнате. Проснувшись разбитой, смотрю в окно на бледнеющее небо. Чувства быстро улетучивались, оставляя лишь усталость и некоторое облегчение, что все закончилось. К закату они вновь начнут обретать силу, но у меня есть целый день, который нельзя потратить впустую, как предыдущие. Бывало, что я спала весь день или не помнила его вовсе, будто память гасла, как люминар, а потом вновь загоралась уже в темном коридоре, когда я шла к выходу.

Завтрак был на столе — значит, Милифтина приходила, пока я спала. Она больше не пыталась играть роль примерной камеристки: молча приносила еду и так же молча забирала поднос с посудой. Остальные Рангвальды перестали наведываться, и поначалу я была этому рада. После разговора с графом я стала бояться их по-настоящему. Все снова было под сомнением. Он как-то одурманил меня, выведал о моих снах, но я не понимала зачем, совсем запутавшись. Не похоже, что они играли со мной, но явно происходило что-то странное. Мои сны перестали казаться просто жаждой свободы, это была какая-то одержимость, которую я не могла объяснить. Как и шепот — существовал ли он на самом деле, или только снился? Почему я следовала за ним, теряя волю?

Из всех меня навещал только Идвал, пытаясь наладить контакт. Я злилась на него, но понимала, что сбежать в одиночку не смогу. Замок будто специально путал коридоры, когда я была одна. А безликий взгляд продолжал преследовать всюду, куда бы я ни пошла. Оголенные последними событиями нервы реагировали на малейший шорох. Пус­тые доспехи, черепа, покоящиеся за стеклом, и статуи мифических чудовищ казались мне еще более жуткими и пугающими. Навязчивая идея, что они оживают по ночам, следят за мной, когда прохожу мимо, или шевелятся, когда я этого не вижу, не давала покоя. Сама мысль о еще одном дне, проведенном здесь, вгоняла меня в ужас, но думать о побеге стало еще страшнее. Каждый раз, когда я была близка к свободе, она оказывалась миражом. Не желая сдаваться, днем я пыталась снова и снова искать выход и ночью неизбежно возвращалась к поискам, но найденный, казалось, выход «таял» снегом на искусанных пальцах. Оставалось лишь отчаяние, заполнившее мое сердце почти до краев. Так больше не могло продолжаться. Поэтому после завтрака, наступив на свою гордость, которая уже ничего не стоила, я решила отправиться к графу.

Поначалу долго смотрела на ручку двери, будто она могла укусить. Боялась выйти и заблудиться в коридорах замка или собственных снов. Долго уговаривала себя, что днем бояться нечего. Я не знала, как найти графа Рангвальда, потому надеялась отыскать хоть кого-то, кто сможет помочь. Крикнула, но замок проглотил мой голос. Шла медленно и осторожно, будто воровка. Спустившись на один лестничный пролет, заглянула в коридор и открыла ближайшую дверь. И не смогла сдержать крика. Она выходила прямо в холл к лестнице. Как такое могло быть? Я спустилась на шестой этаж, и, открыв дверь, оказалась на первом?! Захлопнув ее, я отшатнулась, начиная задыхаться от паники. Теперь это происходит и днем. Открыла другую дверь, и все повторилось. До крови впилась в руку, оставляя глубокие царапины. Больно. Не сплю. Но что тогда происходит?

Ощущая себя загнанной в угол мышью, я не знала, что делать. В груди становилось тесно и горячо. Дыхание срывалось, не хватало воздуха.

— Мисс? — чей-то голос привел меня в чувство, и я резко обернулась, увидев дворецкого. Кинулась к нему, как к последнему спасению. Он выглядел изумленным, но меня не волновало, как я выгляжу в его глазах.

— Пожалуйста, проводите меня к графу Рангвальду. Срочно, — голос срывался, а я схватила его прохладную руку, не желая отпускать. Григор кивнул и повел меня к лестнице, что-то говорил, но я не слушала, оглядываясь по сторонам, точно параноик.

— Мисс Селения? — позвал меня дворецкий, видимо, уже не в первый раз. Я задала вопрос одними глазами, и он тут же повторил:

— Быть может, отвести вас к господину Тамашу? Выглядите напуганной. Он поможет.

От одного воспоминания о его взгляде меня передернуло. Категорично замотав головой, я повторила, что хочу увидеть графа Ранг­вальда. Григор кивнул и больше не задавал вопросов. Когда мы оказались в тупиковом коридоре с одной-единственной дверью, он остановился и спросил:

— Сообщить графу о вашем визите?

Заверив его, что дальше справлюсь сама, я поблагодарила дворецкого и решительно подступила к двери. Руки предательски задрожали, когда я потянулась к ручке. Перед глазами вновь предстал образ графа, сотканный из теней, и то, как он нависал надо мной. Захотелось развернуться и убежать, но я пересилила себя. Упрямство почти загнало меня в яму, из которой я теперь не могу выбраться. Нужно выяснить, что происходит.

С той стороны царила тишина. Постояв еще несколько минут, набираясь смелости, я все же постучала и дернула ручку, но дверь оказалась запертой. Подергав еще несколько раз, я раздраженно пнула дверь, словно это могло помочь. Но сдаться я уже не могла. Нужно приложить больше усилий, иначе все это будет повторяться, пока я не сойду с ума. Из Бриля никто не поможет мне — никому и в голову не придет, что я в беде.

Наклонившись к ручке, чтобы разглядеть замочную скважину, я обнаружила, что ее нет.

— Леди Де-Маир.

Спину обдало холодом. От неожиданности я закричала и подскочила. Резко развернувшись, прижалась к двери с ужасом, взирая на того, кому принадлежал голос. Граф Рангвальд, как всегда, был спокоен и ни капельки не удивлен увиденным. Зато меня трясло как в лихорадке. Во все глаза я взирала на хозяина замка в ожидании предстоящего разговора.

— Как вы так тихо подкрались ко мне?! — пытаясь перекричать биение собственного сердца, возмутилась я. Каждая встреча с графом будила лютую ненависть внутри, которую я не могла обуздать. И теперь я ощущала, как она закипает, дурманя разум.

— Я не имею привычки подкрадываться, — заявил граф Рангвальд таким тоном, словно объяснял ребенку его ошибку, — тем более в собственном замке.

Его взгляд скользнул по запертой двери и вновь вернулся ко мне.

— Вам что-то нужно?

Я замялась, растеряв все свои заранее заготовленные речи. И выпалила единственное, до чего додумалось мое опустошенное сознание:

— А вам?

Легкий интерес сменил его привычную маску спокойствия.

— Что вам от меня нужно? Вы ведь так и не ответили на этот вопрос и ничего не объяснили. Вы держите меня здесь, не говорите ни о помолвке, ни о свадьбе. Все это странно выглядит. Я уже молчу о том, что со мной происходит! Вы сказали, что я не готова вести диалог, так вот я готова, — я посмотрела графу Рангвальду в глаза. Проскочившее в них раздражение сменилось откровенным недовольством. Подступив на шаг, мужчина навис надо мной темной тучей. Я вновь почувствовала себя маленькой и беззащитной. Своим спокойствием граф Рангвальд пугал меня больше, чем если бы он кричал.

— Здесь безопасно для вас. Все, что происходит с вами, — лишь страхи, которые вы сами оживляете. Вы не способны смириться с переменами и сами сводите себя с ума, — его спокойствие и тихий голос как будто гипнотизировали мой разум, но по телу бежали холодные мурашки.

— Послушайте… каждую ночь все повторяется. Я больше не могу выносить это. Я не понимаю, где сон, где явь. И все это началось в вашем замке. Вы хотите сказать, что не имеете к этому отношения? — вопросила я, пытаясь собрать в кулак всю свою смелость и решимость.

— Вы ищете взаимосвязь там, где ее нет, леди Де-Маир. Вас никто не трогает, как вы того и хотели, не утомляет своим присутствием, никто на вас не давит и уж тем более не травит. Я не настаивал на проведении осмотра, чтобы не поддерживать вашу зацикленность на снах. И вы все равно чем-то недовольны. Вы хотите завтра пойти под венец?

— Я этого не говорила! — Внутренний протест тут же разгорелся новым огнем. — Я просто ничего не понимаю! Вы заперли меня здесь, делаете вид, будто ничего не происходит! Не даете мне видеться с тетушкой!

— Вы ни разу не просили об этом, — возразил граф Рангвальд.

«Потому что не хотела ничего просить у такого, как вы. Потому что думала, что сбегу отсюда», — эти слова хотелось крикнуть ему в лицо, но я сдержалась, закрыв глаза. Обвинения рвались с языка, но здравый смысл нашептывал держать себя в руках. Втянув воздух, я попыталась успокоиться.

— Может быть, мы спокойно поговорим у вас в кабинете? — предложила я, открывая глаза.

— Я не склонен впускать в свой кабинет истеричных особ, которые его громят, — ответил граф Рангвальд, отступив на шаг. Он больше не нависал надо мной, но мне по-прежнему казалось, будто он давит.

— Я ваша невеста, как-никак! — воскликнула я, едва совладав с набухшей, как гнойник, ненавистью.

— Надеюсь, ненадолго, — все тем же спокойным тоном заявил вдруг граф Рангвальд. Меня прошиб озноб. Не успела я и слова сказать, как графа окликнула Анабэль.

— Вот ты где! Гостья, которую ты ожидал, прибыла, — оповестила виконтесса, величественно подплывая к нам. Мимолетным взглядом она скользнула по мне и вновь вернула внимание брату.

— Хорошо. Мы с леди Де-Маир сейчас подойдем. Распорядись, чтобы нас никто не беспокоил, — граф Рангвальд говорил с сестрой, но продолжал смотреть на меня, и это настораживало.

Анабэль кивнула и, снова мазнув по мне взглядом, удалилась. Граф Рангвальд взял меня под локоть и потащил по коридору, прочь от своего кабинета, несмотря на мои попытки сопротивляться.

— Если ты не будешь идти сама, я потащу тебя по полу, — предупредил мужчина после того, как я в очередной раз попыталась высвободить руку.

— Как это аристократично! — огрызнулась я. — Куда вы меня тащите?

— На встречу с моей гостьей, — невозмутимо отозвался граф.

— Я не хочу ни с кем встречаться! Я хочу знать, зачем я здесь на самом деле! — воспротивилась я. Граф Рангвальд резко остановился и вжал меня в холодную стену.

— Запомни раз и навсегда — ничего не говори, не подумав. Ты можешь пожалеть о своих словах. Не болтай о снах. Не говори ничего, что может встревожить нашу гостью, иначе ты пожалеешь об этом. Ты можешь навредить леди Корнелине, — сделав это короткое предупреждение, мой личный тиран вновь потащил меня куда-то. От его угрозы меня замутило. Перед глазами потемнело, и я уже не разбирала ­дороги, думая о словах графа. Мы остановились перед двухстворчатыми дверями.

— Соберитесь, леди Де-Маир, — коротко приказал граф, приводя меня в чувство. Двери вели в Малую Гостиную, с которой я начала свое знакомство с Ардсколом. На диванчике сидела Крина, попивая дымящийся чай маленькими глотками. Увидев ее, я недоверчиво взглянула на графа Рангвальда, а после кинулась к ней.

— Тетушка! — я обняла ее так, словно не видела много лет. Радость захлестнула меня теплой волной. Руки Крины гладили мою спину, и я впервые с тех пор, как оказалась здесь, чувствовала себя по-настоящему счастливой, чувствовала себя дома.

— Леди Корнелина, я рад приветствовать вас в Ардсколе, — граф Рангвальд подошел, как только мы закончили обниматься, и поклонился тетушке.

— Вы так добры, граф Рангвальд. И очень вежливы для своего возраста. Обычно молодые люди — сущие грубияны, — в голосе Крины слышалось неподдельное восхищение, от которого меня едва не передернуло. Знала бы она, кому говорит эти слова.

От брошенного графом миролюбивого взгляда почудилось, что я падаю в глубокую сырую могилу. Там и окажусь, если ослушаюсь его. К тому же подвергать опасности тетушку я не хотела.

— Я оставлю вас наедине. Думаю, вам есть что обсудить, — ­мужчина откланялся и покинул гостиную. Я почувствовала себя водой, выпущенной из бутылки. Хотелось умолять тетушку забрать меня отсюда, убедить ее вызвать столичного градомейстера. Усилием воли я подавила эти навязчивые желания. Угрожая безопасности ­родного для меня человека, граф четко обозначил мою задачу. ­Рисковать своей жизнью я могла сколько угодно, но тетушкиной — никогда.

— Ты выглядишь уставшей и нервной. Что-то не так? — поинтересовалась тетушка, разглядывая мое лицо. Ее беспокойство можно было понять — вид у меня был болезненный. Платья стали свободнее, лицо осунулось, а под глазами пролегли темные круги.

— Нет, просто никак не могу привыкнуть к этому месту. Оно меня немного пугает, — стараясь говорить как можно естественнее, ответила я и улыбнулась.

— О, милая, с новым местом всегда так. Я понимаю, как тебе тяжело. Но ведь граф Рангвальд не обижает тебя?

Я едва подавила желание скрипнуть зубами.

— Конечно, нет, тетушка. Мы очень мало видимся, слава богам, — отозвалась я, почти поперхнувшись этими словами. Крина сжала мои руки, и я чуть не зарыдала, с трудом проглотив комок, образовавшийся в горле.

— Милая, я знаю, что тебе непросто. Но, чтобы ты ни думала, граф Рангвальд хороший человек, поверь мне, я это вижу. Он позаботится о тебе.

— Риган должен заботиться обо мне, — чувства вскипели, поднимаясь со дна души, вопреки всем моим стараниям их сдерживать. Злость на тетушку за ее слова обожгла грудь, воруя воздух из легких.

— Милая, — Крина сильнее сжала мои пальцы и вздохнула. — Честно говоря, Риган не тот человек, с которым я хотела бы тебя видеть.

Жар ударил в голову, обратив пеплом все здравые мысли. Я вскочила, вынимая ладони из рук тети. Вместо поддержки и сочувствия моему невольному положению она радовалась сложившейся ­ситуации!

— А графа ты видишь рядом со мной? Даже если я буду несчастна всю жизнь?! Тебе никогда Риган не нравился! Поэтому ты и бездействовала, когда они меня забирали! Конечно, более выгодная партия! Сам граф! Ты продала меня, словно породистую кобылу, даже не попытавшись за меня побороться! — гнев прорывался наружу ужасными словами, распаляя даже воздух вокруг меня. Кожа пылала, но сердцу вопреки жару было холодно.

— Селения, не говори ерунды! Я не могла ничего сделать! Все было в рамках закона! — мягкость слетела с лица тетушки в ту же секунду. Было видно, что мои слова больно задели ее, но гнойный нарыв растущей обиды наконец созрел. Она не знала, что здесь со мной происходит, что я схожу с ума в этом месте, что Рангвальды делают со мной!

— Значит, нужно было переступить закон! — выпалила я и сама испугалась этих слов, но было уже поздно. Глаза Крины потемнели от гнева.

— Тебе пора перестать быть капризной эгоисткой! Ты не маленькая! В жизни не всегда все будет так, как нам того хочется. Риган — ­неплохой человек, но он не сможет тебя защитить. Вы оба наивные юнцы, придумавшие себе любовь и совершенно ничего не знающие о браке. Дело вовсе не в титулах! — свои слова Крина гвоздями вбивала в мое сердце. Я чувствовала себя преданной и совершенно одинокой.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь! — взвизгнула я. — Граф плохой человек! Знаешь, что мне пришлось пережить из-за него? Я все потеряла — свою жизнь, свою любовь, и теперь я теряю саму себя! Неужели тебе плевать?

— Я люблю тебя, Селения! Ты мне как дочь. И я хочу, чтобы ты жила! Но для этого тебе нужна надежная опора, и это не Риган. Я молчала и не вмешивалась в ваши отношения, чтобы ты не сбежала с ним, а была хотя бы под присмотром! Характер твоей матери отравляет тебя! — тетушка не кричала, но ее слова били как пощечины. И опять она говорила о моей матери так, словно совсем не любила ее.

— Ты пыталась меня контролировать?! — тихо прошептала я, чувствуя на губах горячие соленые слезы.

— Я заботилась о тебе и пыталась защитить. Когда ты чего-то хочешь, Селения, ты не видишь границ, не видишь ничего, кроме желаемого, не видишь последствий, о которых потом будешь горько жалеть, — ответила Крина.

Я покачала головой и отступила к двери, врезавшись в кого-то, кто положил руку мне на плечо. Запрокинув голову, я увидела графа Рангвальда. Как же сильно я увлеклась спором с тетей, что снова не услышала, когда он пришел?

— Тебе нужно успокоиться, — произнес граф.

Скинув его руку, я молча выбежала из гостиной.

Идрис подошел к Крине, на лице которой отцветал гнев, оставляя после себя лишь сожаление и печаль. Глаза женщины увлажнились, но она сдержала подступившие слезы.

— Простите нас за столь неподобающую сцену, граф Рангвальд, — гордо вскинув голову, произнесла Крина. Эта женщина умела владеть собой. Идрис восхитился ее самообладанием и вынужденной жест­костью. Она могла бы держать в узде целое королевство, если бы только захотела взять в свои руки власть.

— Что вы, леди Корнелина, — Идрис улыбнулся и жестом предложил ей присесть. Крина кивнула и опустилась на диван. Идрис ловким жестом подлил горячего чая в кружку гостьи.

— Селения — трудный ребенок. После смерти моего мужа я растила ее одна. Приходилось быть и кнутом, и пряником, — Крина грустно улыбнулась и взяла чашку из рук хозяина замка. Идрис отдал должное ее выдержке — несмотря на скандал, ее руки не дрожали.

— Характером она вся в мать. Вопреки моим стараниям он выбивается на поверхность, как сорняк, который пытаешься выдернуть с корнем, травить и жечь, но он все равно вырастает вновь, — Крина сделала несколько осторожных глотков и вернула чашку на стол.

— Она еще ребенок, не привыкший к трудностям жизни. Не принимайте ее слова близко к сердцу, дорогая леди Корнелина. Она тяжело переживает последствия моего решения. Собственно, о нем я и хотел с вами поговорить, — Идрис сделал короткую паузу.

— Прежде всего, я хотел бы принести извинения, что не попросил руки Селении как положено, а сделал это в столь грубой форме. Но на то были причины. Еще я прошу прощения за то, что раньше не объяснил вам причину столь скоропостижного решения. Дело в том, что я должен защитить Селению. Ей угрожает та же опасность, что послужила причиной смерти ее матери и всех остальных членов семьи.

Глаза Крины округлились, но она не стала разбрасываться восклицаниями, как это сделала бы Селения. Взяв себя в руки, гостья отставила кружку с чаем и положила ладони на колени.

— Вы знаете правду? Но откуда? И в чем причина, по которой вы вдруг решили защитить мою племянницу? Какая вам выгода?

— Никакой. Я не могу вам всего рассказать, на то есть причина. Но я подозреваю, что тот, кто виновен в смерти матери Селении, — враг моего рода. Мы думали, что разобрались с ним давным-давно, но, как оказалось, он выжил. Если он узнает, что ваша племянница жива, он будет охотиться за ней, пока не уничтожит. Поэтому здесь для нее самое безопасное место. О причинах, которыми этот человек руководствовался, убив мать вашей племянницы, я тоже пока не могу рассказать, ради вашей безопасности.

Некоторое время Крина задумчиво молчала, разглядывая лицо Идриса. Ее взгляд был цепким и пронизывающим, проникая сквозь ледяные стены графа прямо в душу. Подобного Идрис не испытывал уже очень давно.

— Я верю вам, Идрис. Прошу, позаботьтесь о моей девочке. Она — все, что у меня осталось, — произнесла Крина, и граф Рангвальд услышал в ее голосе мольбу.

— Даю вам слово, — кивнул Идрис.

— Я хочу вам кое-что отдать, — Крина потянулась за свертком, что все это время сиротливо лежал в углу дивана, и отдала его графу Рангвальду.

Обычная холщовая ткань бежевого цвета скрывала внутри что-то небольшое. Развернув сверток, Идрис узрел небольшую резную шкатулку, но открывать ее не стал, лишь задал немой вопрос Крине. Женщина грустно улыбнулась.

— Хочу вас попросить сохранить это, и, когда придет время, отдать Селении. Шкатулка, как и содержимое, принадлежала ее матери. Этот предмет передавался в семье Аделисии по женской линии. Я вас также прошу передать его Селении.

— Будет лучше, если вы сами отдадите это ей при следующей встрече, — Идрис протянул было шкатулку обратно Корнелине, но она лишь отрицательно покачала головой, мягко улыбаясь. Положив ладонь на предплечье Идриса, женщина доверительно прошептала, словно делилась секретом:

— Я чувствую, что именно вы должны отдать его Селении. К тому же будет лучше, если эта штука будет храниться у вас в замке. Ей здесь самое место.

Идрис был удивлен поступком и словами Корнелины, но задавать вопросов и спорить не стал. Лишь молчал кивнул и поудобнее перехватил шкатулку.

— Вы не проводите меня? — спросила женщина. — Думаю, мне уже пора.

Поднявшись, Идрис слегка поклонился и подставил ей свой свободный локоть. Крина благодарно кивнула и обхватила рукой предплечье графа. До самого выхода они шли в задумчивом молчании. Каждый размышлял над состоявшимся разговором. На крыльце Крина остановилась и отпустила руку Идриса. Поблагодарив его за гостеприимство, она поклонилась, как полагается, и спустилась по ступенькам, но остановилась у самого подножия и снова взглянула на графа.

— Вы можете быть очаровательны, если захотите. Но я вижу в вашей душе доброту, которую вы скрываете. Вы не позволяете себе быть счастливым, за что-то казните себя и никак не можете простить. Я искренне вам желаю когда-нибудь обрести то, к чему вы так искренне и отчаянно стремитесь. Всего доброго.

С этими словами Крина скрылась в экипаже, оставив Идриса в растерянности. Ни одна женщина, кроме Анабэль, не могла прочесть его, но леди Корнелина одна из немногих оставила в душе Идриса след.

— Все прошло удачно? Она ничего не заподозрила? — рядом появился Тамаш.

— Я сказал ей то, что было необходимо, — оповестил друга Идрис.

— Я больше переживал за девчонку, — усмехнулся юноша. Его черные волосы слегка подрагивали от прикосновений ласкового летнего ветерка.

— Я убедил ее, чтобы не болтала, — Идрис развернулся и направился обратно в замок. — Ты выяснил, что происходит?

— У меня есть догадка, которая могла бы все объяснить, — Тамаш был серьезен, ступая вместе с Идрисом. — Но это бы означало, что она понимает секреты этого замка, что вряд ли. Однако мы не могли раз за разом терять ее. Я повесил на нее заклинание-маячок, смотрел за ее дверью, но она не выходила, при этом комната внезапно оказывалась пустой. И маячок знаменовал, что она вдруг оказалась в другой части замка. Человек не может пользоваться пространственными переходами. И замок будто лихорадит: он то следует ее желаниям, то, наоборот, будто злится на нее. Это наталкивает на определенные мысли.

Идрис слышал в словах Тамаша намек. Он понимал, насколько сильно все хотели узнать ответы на свои вопросы.

— Я понимаю твое любопытство… — Продолжать Идрис не стал, зная, что Тамаш завершит эту мысль без разъяснений. Юноша молча кивнул, ни капли не расстроившись.

— Как скажешь, Идри. Я просто надеюсь, что она здесь ненадолго, — пробурчал Тамаш, входя в двери своей лаборатории.

— Я тоже, — согласился с другом Идрис. — Ты осмотрел ее?

— Да, как ты и просил, пока она спала, — кивнул Тамаш, проходя мимо столов с лежащими на них вскрытыми трупами. — Но ничего не обнаружил. Совсем. — Тамаш пожал плечами и принялся натягивать перчатки для работы с мертвыми телами. Идрис кивнул, разглядывая вывернутые наружу ребра.

— Кстати, что насчет тела? Ты все же отдаешь ее мне? Такой интересный экземпляр, — глаза Тамаша вдруг загорелись кроваво-красным пламенем научного интереса. Идри неопределенно дернул плечом.

— Идрис, ты обещал, — напомнил юноша с толикой настойчивости и упрека.

Секунды зазвенели в воздухе угрюмой тишиной. Тамаш смотрел на Идриса выжидающе, пока тот наконец не сдался и не улыбнулся.

— Ну я же обещал — значит, отдам.

Тамаш покачал головой и хмыкнул, а затем принялся копаться в грудной клетке трупа, стараясь осторожно извлечь его сердце.

— Ты не пожалеешь. Из нее выйдет отличный голем[2]. И красивый, — предвкушающим шепотом произнес Тамаш, ловко орудуя скальпелем.

— Лич[3] был бы лучше, — возразил Идрис.

Я не знала, куда иду. Сквозь слезы замок плыл перед глазами. Голова была свободна от мыслей, но переполненная чувствами душа рвалась из тела. Все-таки жизнь — удивительная вещь. Когда ты думаешь, что хуже быть уже не может, она всегда доказывает обратное.

Я чувствовала себя потерянной не только в этом замке, а в целом мире. Если до этого мысли о Крине поддерживали меня, согревали надеждой, что я смогу выбраться отсюда, то теперь они буквально свежевали меня заживо. Безысходность и отчаяние тяжелым якорем повисли на шее. Ни вздохнуть, ни всплыть обратно к свету.

Потеряв счет времени, я бесцельно болталась по замку, пока не на­ткнулась на уже знакомую двухстворчатую дверь, окованную металлом. Лаборатория Тамаша. Одна из створок была приглашающе открыта, и я, не удержавшись, заглянула. В прошлый раз экспериментатор не впустил меня, так может, сейчас удастся посмотреть, чем он тут занимается.

Любопытство притупило душевные терзания и мысли о тетушке. Ее предательство ранило сердце, как острый нож. Но ее слова открыли мне глаза на правду — кроме меня самой, мне не на кого рассчитывать.

Утерев слезы, я проскользнула внутрь, стараясь не шмыгать носом, чтобы не привлекать к себе внимания. Помещение было огромным. Его занимали книжные шкафы, столы с различными приборами и непонятными устройствами. Пустые колбы и стеклянные сосуды, наполненные разноцветными жидкостями, сквозь которые преломлялись лучи любопытного солнца. Различные экспериментальные системы с целым лабиринтом стеклянных трубок. Жуткого вида инструменты, скрупулезно разложенные на одном из столов, вызвали у меня приступ тошноты. Богатое воображение сразу нарисовало сцены пыток. Припомнился вой, и сразу захотелось убежать прочь. Но я должна была выяснить хоть что-то.

У окна, рядом с одним из шкафов, щелкал и квакал какой-то работающий прибор, похожий на лапки механического паука. Я не стала подходить ближе.

Почти уверившись, что это обычная лаборатория ученого, я собиралась уйти, когда взгляд скользнул дальше. Желудок скрутило спазмом. Прикрыв рот рукой, я едва не отшатнулась назад. Одна треть зала отводилась под каменные столы, два из которых были заняты трупами.

Я отвернулась, одержимая лишь одной мыслью, — поскорее убраться отсюда. Ужас склизким комком барахтался в груди, но я заставила себя остаться и повернуть обратно. Возможно, это мой единственный шанс что-то узнать о Рангвальдах.

Борясь с омерзением и усиливающейся тошнотой, я подкралась ближе. Один труп был полностью вскрыт. Окровавленные, но очищенные от тканей ребра были вывернуты наружу. Рядом лежали какие-то крупные кровавые ошметки.

Прикрыв рукой нос и рот, чтобы не вдыхать мерзкий запах мертвого тела, я подступила еще ближе. Нетронутая кожа рук и ног была исписана жуткими символами. В памяти вновь зашевелились неприятные мысли о Черном Оке. Сумасшедшие сектанты долгие века практиковали кровавые ритуалы. Считалось, что их давным-давно истребили, но теперь я уже не была в этом так уверена.

Обойдя первый стол, я двинулась было ко второму, но с другого конца лаборатории раздались знакомые голоса. Похолодев от страха, что меня застукают, я метнулась прочь от трупов к стеклянному кубу, заполненному ярко-голубой жидкостью. Спрятавшись за ним, я почувствовала, как паника наступает на горло собственным пульсом. Всюду были столы, аппараты и шкафы, мне было где прятаться. Оставалось только незаметно выбраться отсюда.

— Как скажешь, Идри. Я просто надеюсь, что она здесь ненадолго, — голос Тамаша пронесся над колбами, достигая моих ушей. Осторожно выглянув из-за медной трубы, выходящей из куба, я определила местоположение графа и Тамаша и на полусогнутых ногах осторожно стала пробираться в сторону выхода. Они шли по тому пути, по которому я добралась до трупов. Я решила проскочить между большими закрытыми резервуарами.

— Я тоже. Ты осмотрел ее?

Я застыла, прислушиваясь к их разговору, который, как мне показалось, был обо мне.

— Да, как ты и просил, пока она спала.

Омерзение прилипло к коже, дыбом подняло волосы.

— Но ничего не обнаружил. Совсем.

Судя по переместившимся голосам, они подошли к столам с трупами. Стараясь двигаться бесшумно, я снова поползла вперед. Как бы мне ни хотелось послушать, что еще они скажут, нужно было выбираться, пока меня тут же и не поймали. Мысль о том, что я могу оказаться на свободном столе, каленым железом прижгла спину. Я пыталась держать себя в руках.

— Кстати, что насчет тела? Ты все же отдаешь ее мне? Такой интересный экземпляр.

Напряжение билось в ритме моего сердца между молчанием и шумом приборов. Пока они думают, что я пребываю в неведении, я в относительной безопасности. Но стоит им узнать, что я видела трупы и слышала их разговор о себе, одним богам известно, что эти сумасшедшие сделают со мной.

Голоса удалялись с каждым моим шагом, пока лаборатория не осталась позади. Я бросилась прочь.

Лишь оказавшись в своей комнате, я позволила себе перевести дыхание, лихорадочно обдумывая подслушанный разговор и увиденное в лаборатории Тамаша. Я нужна графа, но он чего-то ждет. А после отдаст мое тело Тамашу. Все нити событий сплетались в одной единственной догадке, которая объяснила бы все, — они действительно были членами Черного Ока, и им нужна кровавая жертва. Кровь девственницы всегда была популярна у представителей этого культа. Значит, я не схожу с ума, меня чем-то опаивают.

Озноб сошелся с жаром, разворошив тошноту. Я попыталась унять беснующееся смятение, чтобы мыслить здраво. Выйти за пределы замка сама я не могу — только с кем-то. Не разругалась я лишь с Идвалом, но как мне сбежать от него в саду? Идрис открыто угрожал мне, шантажируя Криной, значит, Риган тоже в опасности. Если ­сбегу, как мне успеть предупредить их обоих до того, как мою пропажу обнаружат?

Граф специально все подстроил — после ссоры тетушка будет уверена, что я просто капризничаю, и никто меня здесь не обижает. Мой характер именно такую картину и нарисовал. Спрятав лицо в ладони, я обозвала себя идиоткой. Наверное, я все это действительно заслужила. Глупость должна быть наказуема. Будь я рассудительнее, смогла бы выбраться отсюда, но теперь остается только пожинать плоды собственных опрометчивых поступков.

Со злости я смахнула со столика светильник. Треск разбившегося кристалла покорежил загустевшую тишину. Чувство вины нахлынуло волной гнева на саму себя и жгучего раскаяния. Как я могла сказать единственному родному человеку столько ужасных слов? Особенно если они последние…

Нужно выспаться и попытаться договориться с графом. Может быть, получится с ним поторговаться.

Сон никак не шел. В воздухе зрела угроза, готовая прорвать сгущающийся в тишине мрак. Впервые Слепая Ночь не казалась мне просто сказкой. Считалось, что лунный свет Мунарин оберегает земной мир от жутких монстров, живущих во тьме. Поэтому луна светит каждую ночь, кроме последней ночи месяца, когда ей нужно переродиться. Я не особо в это верила, но любила смотреть на луну часами, порой сидела до самого рассвета. И сегодня, в Ночь Тенебрис, я ощутила себя беззащитной. Она смотрела в окно черными глазами и ехидно ухмылялась, смакуя мой страх. Я не могла прогнать его, и он ревел в ушах неистовой бурей, поднимая шторм в крови. Казалось, стекло не выдержит и темнота прольется внутрь, затопив комнату. А я захлебнусь в ее вязких, безжизненных чернилах.

Объяснить собственную нервозность я не могла, и попытки контролировать себя вскоре сошли на нет. Без конца вслушиваясь в тишину комнаты и коридора за дверью, я лежала в кровати, обхватив себя руками. Хотелось услышать хоть какой-то звук, но не было ничего. Пальцы то и дело впивались в кожу, но боль не отрезвляла опьяненный безумием разум.

Этой ночью шепот молчал, оттого я чувствовала себя еще более одинокой. Тьма навалилась на меня всей своей тяжестью и безграничностью. Страшно было даже перевернуться на бок. Хотелось, как в детстве, укрыться одеялом и плотно сомкнуть глаза, но я не могла оторвать взгляд от бездны, проглотившей мир.

Воздух был осязаемым и болезненно давил на грудь. Вязкие минуты все медленнее просачивались сквозь него, пока совсем не замерли. Голова начала мутнеть и кружиться, утягивая сознание в дремоту. Дышалось все труднее, но желанные объятия не принадлежали сну. Я открыла глаза, но тьма проглотила даже смутные очертания предметов. Попыталась встать, однако не смогла оторваться от кровати даже на сантиметр. Следующий вдох оборвался, когда невидимые пальцы сомкнулись на моей шее. Крик захлебнулся в зачатке, так и не успев обратиться в звук. Я забилась в панике, пытаясь вырваться из хватки незримого противника. Но его не было. Только тьма.

Грудь заледенела и будто раскололась. От нехватки воздуха перед глазами шестеренками вращались разноцветные круги. Слезы бессилия скользнули по щекам.

Я никогда особо не верила в богов, но сейчас взмолилась богине ночи и луны — Светлоликой Мунарин. Лоб налился жаром, и хватка невидимых пальцев вдруг ослабла. Скатившись с постели, я кинулась к светильнику. Тусклый свет треснутого кристалла брызнул в комнату, отгоняя мрак. Никого, кроме меня самой.

— Кто здесь?

Мой дрожащий голос тут же утонул в давящей тишине. Что-то шевельнулось на краю света. По ту сторону кровати у стены тьма бугрилась подобно кипящей смоле. На миг я застыла, забыв, как дышать, но тут же встрепенулась от жара во лбу. Подхватив светильник, я метнулась к двери и вывалилась в бездну коридора, столь же густую и непроглядную. Тьма неприятно липла к коже, вызывая чувство отвращения. Тусклого света поврежденного кристалла едва хватало, чтобы видеть на полметра вокруг себя.

Что-то схватило меня за руку, но я тут же рванула вперед. Задыхаясь от паники, я даже не знала, куда бежать. Вокруг был сплошной мрак, через который я продиралась, как сквозь густые дебри.

Тьма вдруг затрещала, вгрызаясь в кожу невидимыми зубами. Она бросалась в глаза и липла к ногам, пытаясь меня задержать. Воздух как будто растворился, став тяжелым и влажным. Я закричала, но крик увяз в тягучем пространстве. Стараясь держать светильник в вытянутой руке, я мчалась вперед.

И снова реальность, как много раз до этого, разорвалась, оплетая призрачной паутиной сна. Тело само начало двигаться так, чтобы выжить. Свет выхватил справа поворот, и ноги понесли меня туда. Дальше прямо — и выход на лестничный пролет.

Нехватка воздуха ощущалась все сильнее. Голова болела и кружилась, тело слабело. Рука, державшая светильник, устала и будто одеревенела. Впереди показалась лестница, когда земля под ногами встала на дыбы, и что-то холодное схватило меня за лодыжку. Потерянное равновесие толкнуло вперед — в пустоту, которая внезапно оказалась подо мной. Сжав оправу кристалла, я даже не успела зажмуриться, кубарем покатившись по ступенькам. Тьма вокруг ликовала. Мне ­хотелось кричать, звать на помощь, но я не могла выдавить даже стона. Паника, кипевшая в крови, заставила тело шевелиться, превозмогая боль, ломящую ноги и спину. Рот наполнился кровью, я сплюнула ее на площадку. И замок будто завыл. Пол задрожал, и гул прорвал тишину мрака. Его объятия ослабли и выпустили меня, отпрянув. С трудом поднявшись, почти негнущейся рукой я схватила выпавший из оправы кристалл и бросилась наугад вниз по лестнице. Трещина в люминаре углубилась и расползлась, и оттого его свет стал еще более зыбким. Летать больше не хотелось, поэтому вторая рука скользила по холодному гладкому камню перил. Тьма и впрямь стала прозрачнее, позволяя разглядеть очертания ступеней и тусклый свет, льющийся с нижних этажей.

Дышалось легче, голова немного прояснилась, но чувство нереальности двигало мной, как кукольник марионеткой. Время стояло. Я не знала, куда несусь, просто бежала, не останавливаясь. Понимала: иначе погибну.

Нижние этажи были освещены, но мимолетная радость рассыпалась пеплом, как только смолянистые тени начали выползать из темных углов, невзирая на лучи света. Бесформенными чернильными пятнами они разливались по стенам и полу, проглатывая люминары и погружая коридор во мрак. Навстречу мне бросилось нечто, напоминающее огромного тигра, сотканного из тени. Безобразная морда оскалилась, распахивая смертоносную пасть.

Резко метнувшись в сторону, я прислонилась к стене, и снова мрак как будто бы отпрянул, давая мне передышку.

Комната слева.

Оглядевшись, я бросилась к ближайшей двери и ввалилась в одну из комнат, похожих на гостиную. Сознание припорошило легким туманом, и мысль не успевала за действиями. Я совершенно не понимала, что делаю. Лишь когда разбила окно тяжелым бюстом, мысли обрели некоторую ясность, подсказывая, к чему идет дело.

Прыгай.

Сердце панически билось о грудную клетку, в горле застрял кусок льда, руки дрожали. Боль грызла тело, но страх не позволяла ей взять верх. По стенам и полу ползли клубы тьмы, загоняя меня в угол. Не было времени рассуждать.

«Следуй за шепотом своего сердца…»

Внезапно зазвучали слова, будто из далекого прошлого. И сердце словно глотнуло надежды. Подступив вплотную к окну, я посмотрела вниз, где маняще горели фонари, уводящие в парк. Второй этаж — и ощущение высоты подняло все мое естество на дыбы.

Прыгай.

Спиной я чувствовала безликий ужас, приближающийся ко мне с каждым мгновением промедления. Снова треск битого стекла, оставивший невидимые царапины на влажной коже. Удар сердца. Пауза. Толчок.

Мгновенье невесомости замерло, а затем стремительно понеслось к земле. Приземление оказалось мягким. Кусты спружинили и почти заботливо опрокинули меня на траву. Мимолетная слабость, укус жгучей боли, прокатившейся по всему телу до самых кончиков пальцев. Ноги отказывались держать, но тьма продолжала беспощадно наступать. Перевернувшись на живот, я поднялась на четвереньки и поползла вперед, не сразу сумев встать на ноги. Люминар потерялся где-то среди кустов, фонари гасли один за другим, пожираемые тьмой. Но даже без голоса в голове я уже знала, куда бежать.

Впереди сиял источник света, серебристым куполом раздвигая мрак. Сердце подсказывало, что спасение лишь там. Тьма бесновалась вокруг, не желая отпускать. Неприступной стеной она встала передо мной. Упругое пространство пружинило мои движения. Я пыталась прорваться сквозь кокон, опутавший меня с ног до головы. В мыслях все еще стоял источник призрачного света, но мои глаза его уже не видели. Чьи-то когти рвали кожу, тянули в неизвестность. Я едва могла переставлять ноги, молясь о спасении.

Что-то толкнуло меня на землю, и тьма тут же накинулась стаей стервятников. Руками я цеплялась за холодные плиты, из последних сил тянула себя вперед. Надежда на спасение медленно утопала в нарастающей боли. Меня будто рвали заживо, но не было сил закричать.

Лоб запылал, точно опаленный огнем в одной единственной точке, разбрасывая жар по телу. Тьма чертыхнулась в испуге, но все равно, истекая лютой ненавистью и жаждой крови, пыталась дотянуться до меня. Она расступилась, когда рука нащупала теплый камень, но все же ноги увязли в ней, точно в смоле. Она тянула меня обратно, пытаясь вырвать из власти света. Уставшие мышцы заныли, когда я потянулась вперед, намертво вцепившись пальцами в шершавый камень водоема. Упругие толчки медленно вытягивали меня из объятий тьмы. Вложив жалкие крохи сил, что остались, в последний рывок, я рухнула в воду. Облегчение сошло вместе со слабостью. Высунув из воды голову, я огляделась. Свет лился через края каменной чаши из белого минерала, что стояла в центре этого небольшого прудика. Равномерно он растекался по поверхности, словно масло, и образовывал купол.

Тьма бесновалась вокруг, корчила страшные рожи и скребла камень черными когтями, но не смела ступить в воду. Из горла вырвался смех вперемежку со всхлипами.

Еще никогда небо не казалось таким зловещим, как сейчас, — безликое, лишенное луны и звезд. Слепым, бесформенным фантомом оно готово было вот-вот обрушиться вниз и проглотить меня. Эта ночь являла собой первобытную дикость и жестокость. Она не знала сочувствия, промедления и милосердия. Это была охота, что началась очень давно и длилась по сей день, возвращаясь в Слепую Ночь. Словно бы сама зловещая и жестокая богиня Тенебрис сошла на землю.

Закрыв лицо руками, я ревела напуганным ребенком, не желая верить в происходящее. Когда чувства опустошили меня, я смотрела лишь в воду. На дне пруда лежала серебряная монета. Ни ржавчина, ни зелень не коснулись ее. Отринув все остальные мысли, я думала только о ней. Весь окружающий мир стал неприметной, ненужной декорацией. Я как будто бы загнала себя в маленький непроницаемый сосуд, где не осталось ничего, кроме мыслей о монетке: меня занимали ее цвет, форма, изображение, отчеканенное на ее поверхности.

Время отступило, забрав с собой и чувства, и ощущения. Лишь когда рассвет мягко коснулся лица, вырвав меня из оков транса, я почувствовала, как сильно замерзла. Расслабленное тело отвратительно ныло и не желало слушаться. Разум медленно протискивался сквозь узкое горлышко сосуда, который ограждал его от ужасов ночи.

Стекающий по земле солнечный свет казался чем-то мифическим, чем-то новым после конца мира. Я завороженно наблюдала за пробуждением природы, как за невероятной диковинкой. Перед глазами до сих пор стояла монетка, вокруг которой все еще циркулировала часть мыслей. Задержав дыхание, я опустилась под воду и ковырнула ее пальцами, затем сжав в руке.

Выбравшись из пруда, я обессиленно упала на траву и лишь на секунду закрыла глаза. А когда открыла их вновь, вокруг опять клубилась темнота. Но она постепенно отступала под натиском тусклого алого пламени, пляшущего на стенах и полу. Его языки ластились к одежде и лизали кожу, но были на удивление холодными. Я отшатнулась и застонала, ощущая болезненную пульсацию в пальцах, быстрыми толчками ползущую вверх по рукам. Лишь спустя время я поняла, что неотрывно смотрю на окно. Алым пламенем, которое привиделось мне, оказался свет луны, лившийся сквозь него. Крик так и застыл в груди, не сумев протиснуться в онемевшее горло.

На стекле чем-то красным был нарисован закрашенный круг, словно специально довершая силуэт новорожденного месяца до полной луны. Под ним горели кровавые символы, отбрасывая на пол багровые тени.

Что-то теплое капнуло на босую ногу и стекло на пол. Медленно я опустила взгляд. Кровавая дорожка резко контрастировала с белой кожей. Ночная рубашка оказалась заляпанной кровью, как и мои собственные руки. Содранные до мяса, они кровили и болели. Ногти обломаны почти до середины ногтевого ложа, словно я что-то ими копала или пыталась открыть.

Растерянно оглядевшись по сторонам, я поняла, что нахожусь в своей комнате. Один миг превратил рассвет в ночь. Один миг расколол разум между безумием и здравым смыслом, вновь стирая границы между сном и явью.

Холодея от осознания, что написанное на стекле — моих рук дело, я осторожно подкралась к окну. На измазанном кровью подоконнике тоже были нацарапаны символы. Впитав кровь, они ярким багрянцем выделялись на фоне светлого дерева. Отчаянно хотелось верить, что это очередной кошмар, так похожий на явь. Я проснусь, и он рассыплется, как песочный замок, случайно задетый неосторожным движением руки. Но то же самое я думала о Слепой Ночи. Была ли она на самом деле?

Оставаться наедине с этим кошмаром не было больше сил. Странная камеристка, суровая виконтесса Анабэль или сам пугающий до ­ледяного ужаса граф Рангвальд — я была бы рада кому угодно. Но голос, как внезапно предавший друг, не облачился даже в тихий шепот. Я могла лишь молча глотать ртом воздух, немая как рыба, выброшенная на берег.

С трудом передвигая ноги, я двинулась к двери. Руки дрожали настолько, что открыли ее лишь с третьей попытки. Из коридора на меня смотрел мрак. Тонкое багровое лезвие света рассекло его надвое, но не разомкнуло плотных объятий.

— Что такое? — заговорил он почти человечьим голосом. Метнувшись обратно в комнату, я захрипела и попыталась захлопнуть дверь, но чья-то сильная рука схватилась за нее, не позволив этого сделать. В спальню вплыл темный силуэт с бледной маской вместо лица, и мой испуг наконец обрел голос. Я бросилась было в ванную, но холодные пальцы схватили за плечо и совсем легко дернули назад. Едва не упав, я неловко развернулась и узрела перед собой вовсе не безликий фантом, а Тамаша. Черная одежда подчеркивала его бледность, придавая сходство с призраком.

Я так и замерла, ощущая прилив живительного тепла. Но в ту же секунду воспоминания об освежеванных трупах «хлестанули» раскаленным прутом. Лишь чудом удалось удержать себя в узде. Тамаш ведь не знал о моем визите в его лабораторию. Но находиться с ним в одной комнате — все равно что быть в клетке с опасным хищником: лишь вопрос времени, когда он нападет.

Юноша внимательно изучил меня, посмотрел на окровавленные пальцы, только потом взглянув на окно.

— Дела, — тихо протянул он и отвернулся. Закатав рукав рубашки, он коснулся своей руки. Слегла подавшись вперед, я увидела черный символ на его предплечье, напоминающий глаз. Поперхнувшись вдохом, я осторожно отступила на один шаг, будто это могло меня спасти.

Черное Око! Подобное изображение я видела в книге учителя истории! Шелуха сомнений осыпалась с зерна истины. Разум побежал наперегонки с сердцем, сотрясая мир вокруг.

Дверь комнаты открылась, впуская в красный сумрак Анабэль и Милифтину. Они одновременно застыли, воззрившись на окно.

— Уведи ее отсюда немедленно! — велела Анабэль с взволнованным придыханием. Я не знала, как себя вести. Что бы я ни по­пыталась сделать, все обернется полным провалом. Я совершенно одна и бессильна против служителей древнего кровавого культа. К тому же не в силах сдержать в узде собственное безумие. Противоречия и непонимание рвали меня на куски, заставляя сомневаться во всем.

— Миледи, — прошептала Милифтина, в мгновение ока оказавшаяся рядом. Вздрогнув, я попыталась отшатнуться, но она меня опередила, ловко поймав мои запястья в оковы цепких пальцев.

— Тамаш, поторопи Идриса, — велела Анабэль без прежней твердости в голосе. На ее лице белой вуалью лежало совершенно нечитаемое выражение. Она медленно подошла к окну, разглядывая загадочные символы, выведенные застывшей кровью.

Позволив себя увести, я почувствовала облегчение. В спокойной обстановке круглой стеклянной комнаты одной из башен я осталась наедине со своими чувствами. То, что казалось реальным, постоянно рассыпалось элементами мозаики, сброшенной со стола. Стоило собрать их вновь — и картинка была уже другой. Раз за разом я хваталась за ниточку в надежде выйти на свет, но она лишь глубже утягивала во тьму, где я все больше забывала себя. Теперь счастливая жизнь с Криной и Риганом казалась почти сном. Я боялась узнать, что они были лишь миражом.

Вдали самоцветами сияли огни Бриля. Они ткали образ тетушки, ее ясные добрые глаза и нежную улыбку. Сердце отозвалось радостным трепетом и придало мне сил. Нужно разрушить мозаику и увидеть, что скрывается за ней.

Посмотрев на Милифтину, бинтующую мне пальцы, я задумалась. Люди нужны были Черному Оку лишь для кровавых жертв. Но зачем до сих пор держать меня в живых, да еще и сводить с ума?

Откуда-то издалека до меня донесся тихий знакомый шепот, легко оборвав цепочку мыслей. Он так настойчиво звал меня к озеру, как никогда прежде. И та самая песчинка внутри меня, которая всегда искала что-то, вновь встрепенулась. И с ней замкнутый круг сомкнулся оковами вокруг души. Все начинается сначала.

— Вам нужно принять успокоительное, чтобы вы могли заснуть, — заговорила камеристка, вырывая меня из обволакивающего омута помешательства. В ее голосе звучала неприкрытая настойчивость, когда она протягивала мне кружку. От мятного запаха, казалось бы, приятного, меня резко затошнило. Нельзя пить, но и отказаться — тоже.

— Он слишком горячий, немного позже, — попыталась отмахнуться я. Во взгляде Милифтины вспыхнуло раздражение, которое почти обжигало.

— Подуйте и пейте. Вам нужно поспать, — выдохнув, проговорила камеристка спокойным голосом, который шел вразрез с ее взглядом.

— Милифтина, — набрав в грудь побольше воздуха, позвала я. Пальцы все еще дрожали, принимая кружку из ее рук. Несколько секунд я задумчиво смотрела на испускающую пар жидкость.

— Прошу тебя, отпусти меня, — несмелые мысли облачились в такие же хрупкие слова, и рассыпались в воздухе угасающим шепотом. Удивление Милифтины стало более явным. Вскинув бровь, она скрестила руки на груди.

— Если ты заметила, я тебя не держу, — грубо кинула она, продолжая буравить меня вопросительным взглядом.

— Я не о том. Прошу тебя, — я чуть подалась вперед, едва не расплескав отвар себе на руки, — выведи меня из замка. Позволь мне убежать.

Сбитая с толку Милифтина взирала на меня как на сумасшедшую. Наверное, именно такой я и выглядела. Но главное — я добилась своего: заставила ее расслабиться.

— Тебе здесь никто не желает зла, — отозвалась Милифтина. Так же умиротворяюще разговаривают с поросенком перед тем, как зарезать его к празднику.

Я резко вскочила, плеснув содержимое кружки в лицо служанке, и бросилась наутек. Кровь вскипела, придавая смелости. Сейчас я решилась бы даже на прыжок в озеро с обрыва. Лучше рискнуть и погибнуть, чем вечно бояться. Смелость убивает людей, но и трусость не дарует вечной жизни. Распахнув дверь, я вывалилась в коридор под яростные вопли Милифтины и, насколько хватило сил, хлопнула ею, ударив бросившуюся вслед за мной служанку. Я неслась по застекленной галерее, отринув мысли. Дыхание быстро сбилось, мышцы заныли, и лишь решимость придавала мне сил. Легче было бы сдаться и остаться в мире снов. Но для меня там нет будущего.

Впереди показались уходящие в темноту ступени. Я готова была слететь по ним даже кубарем, лишь бы поскорее где-нибудь спрятаться. Пульс колотился в горле и шумел в ушах морским прибоем.

Внезапно стекла зазвенели, пол задрожал под ногами. Нечеловеческий крик догнал меня и толкнул в спину. Он пронизывал тело грубыми лекарскими инструментами, оперируя наживую. Мышцы бились в судорогах, прекратив движение. Кровь заметалась в жилах, будто пытаясь вырваться из тела. Череп шел трещинами от скрипа костей, который все не прекращался.

Извиваясь на полу, я схватилась за голову. Что-то горячее залило лицо, перекрывая дыхание. Тело горело в огне, от которого плавились внутренности.

И внезапно все это прекратилось, боль схлынула, но эхом билась внутри и скребла кожу. В носу стоял запах крови, которой было залито мое лицо. Воздух все еще звенел от жуткого крика.

Меня грубо схватили за ворот платья и дернули, отрывая от пола. Ртом втянув воздух, я заметалась в руках разъяренной Милифтины, ногами метя в ее колени. Попав в цель, резко дернулась в сторону, вырываясь из захвата. Милифтина ловко, как кошка, прыгнула ко мне, вцепившись сильными пальцами в горло. Мне мерещилось, будто бы красный ожог на лице служанки исчезает, сменяясь привычной для нее бледностью. Черты ее лица хищно заострились, искажая ее красоту. В серых глазах разрасталась пустота. Губы превратились в тонкий разрез.

Попытки совладать с железной хваткой прислуги оказались ничтожными. Для человека она была слишком ловкой и сильной.

— Маленькая дрянь! — выругалась Милифтина, сильнее сдавливая мое горло. Я захрипела, пытаясь урвать драгоценные глотки воздуха и снова пнула ее. Словно предвидев это, она зажала мою ногу коленями. Боль была такой сильной, словно камеристка раздробила мне все кости. На ее лице появилась торжествующая усмешка.

— Как же ты надоела мне за все эти дни. Боги свидетели, как я мечтаю прикончить тебя. Может, выбросить тебя в окно? Скажу, что ты, убегая, сама прыгнула.

— Сделай это… Я не сдамся Черному Оку! — прохрипела я. Темно-серая пелена наползла на глаза, вспыхивая разноцветными искрами.

Усмехнувшись, Милифтина толкнула меня, разжав пальцы. Я налетела на стеклянную стену галереи, больно ударившись затылком. По стеклу молнией ветвилась трещина. В голове стоял звон, сознание размывалось. Чудилось, что стекла снова задрожали, грозя брызнуть осколками. По галерее пополз шепот. Понимаясь с пола, он перерастал в гул тысяч голосов.

Милифтина удивленно взирала на меня, когда глаза ее медленно закатились, а тело, обмякнув, опустилось на плиты.

Разбушевавшийся гул внезапно оборвался воем, похожим на волчий. Кровь в сосудах снова начала кипеть, в груди резко дернуло, и я полетела в бездну.

Глава 4. По осколкам мечты

Судьба — это череда случайностей.

Идрис очнулся с туманом в голове возле распахнутого настежь окна. Разноцветные витражные стекла переливались в свете народившейся луны. Она казалась белым шрамом на гладком лице предрассветного неба.

Идрис поднялся и удивленно огляделся. Обмороки посещали его нечасто, а удивлялся он еще реже.

Он находился в самой верхней комнате Лунной Башни, куда любил приходить подумать в тишине, наблюдая за луной. Она казалась далеким призрачным кораблем, бороздящим темные воды небес. Эта привычка была напоминанием о далеком детстве, когда месяц представлялся ему лодкой богини Мунарин из сказок. В этой башне тоже имелся гобелен с изображением тонкой лодки в виде полумесяца. Круглый фонарик свисал с ее вздернутого носа. На корме стояла прекрасная женщина в белых одеждах, расшитых серебреными нитями и сияющими, словно звезды, камнями.

Идрис пришел подумать о событиях минувших дней. Селения Де-Маир доставляла слишком много неприятностей. Будь его воля, она бы никогда не переступила порога Ардскола. Но обычная с виду смертная девчонка была отмечена Оком Иш’тары, чего Идрис не мог проигнорировать. Пока он совершенно не понимал, на что направлена высшая воля — смерть или жизнь.

Наблюдая за девчонкой со стороны, он пытался разглядеть в ней хоть что-то, но видел лишь ее сны. Блуждая по ночным коридорам, Селения походила на ожившую куклу со стеклянными глазами. Даже встретив Идриса, она не видела его, бормотала туманные фразы, а затем падала и засыпала. Теперь она начала увечить себя и рисовать кровавые знамения на стекле. Если бы не знак богини, Селения могла бы сойти за сумасшедшую. Лучше бы так оно и оказалось, думал теперь Идрис. Услышав от девчонки про шепот со стороны озера, он сильно пожалел, что она не душевнобольная, в тот же миг. Если подозрения Идриса насчет нее подтвердятся, будет лучше принести ее в жертву миру, чтобы он снова не захлебнулся в крови. Возможно, именно об этой жертве и говорили мертвые.

Одного взгляда на первые ростки рассвета хватило, чтобы понять, сколько граф Рангвальд пролежал без сознания. Попытавшись вспомнить, что этому предшествовало, Идрис наткнулся лишь на туман. Словно он просто заснул и проснулся. Оглядевшись, как будто комната могла дать ответы на его вопросы, Идрис уперся взглядом в гобелен с плывущей на лодке богиней. Рядом с ним висел другой гобелен, с изображением последней хозяйки этой башни — жрицы Мунарин. Серебристо-серые глаза молодой женщины, словно живые, следили за графом замка Ардскол. Длинные платиновые волосы, вышитые серебряными нитями, слегка развевались в ореоле скользящего по ним лунного света. Величественная в своем молчании, точно мудрец, она взирала на Идриса в ожидании. Как на ученика, ищущего разгадку ее головоломок.

Знак призыва на его руке потеплел, перетягивая все внимание на себя. В мыслях возник образ Малой Гостиной. Еще раз взглянув на гобелен со жрицей, Идрис поспешил покинуть Лунную Башню. Путь его лежал в северное крыло замка.

Вид у собравшихся был мрачный, даже всегда веселый Идвал выглядел растерянным и озадаченным. Тамаш сидел в кресле и задумчиво смотрел в окно. Его как будто вообще ничего не волновало. Милифтина стояла чуть в стороне и на первый взгляд казалась спокойной. Но ее скрещенные на груди руки и чересчур прямая спина выдавали нервное напряжение.

Едва Идрис вошел, атмосфера в Малой Гостиной из просто гнетущей превратилась в накаленную. Даже воздух натянулся упругой прозрачной пеленой.

— Кто-то умер? — оглядев семью, спросил Идрис. От его слов все, кроме Тамаша, заволновались.

— Тамаш, Милифтина, расскажите ему, — подала голос Анабэль. Выглядела она растерянной и подавленной.

Милифтина оставалась неподвижной статуей, даже когда ее позвали по имени. Лишь спустя несколько долгих мгновений она резко повернулась и посмотрела Идрису в лицо взглядом человека, давно смирившегося со смертным приговором.

— Мы нашли твою невесту в парке. Она лежала в пруду возле источника, — отчеканила Милифтина, не отводя глаз. Какая-то натянутая до предела тонкая нить надежды внутри Идриса задрожала, но внешне он остался бесстрастен, как и всегда.

— Она мертва? — спросил он коротко.

— Жива, к со… великому счастью, — подал голос Тамаш, уловив замешательство Милифтины.

— Я не знаю, как она там оказалась, — призналась она. — Я увела ее в Стеклянную Башню, обработала ее руки и перевязала. Начала давать ей снотворное, а эта ненормальная кинула в меня чашу с горячей настойкой и начала убегать. Когда я ее догнала, то…

— То? — поторопил ее Идрис, вскинув одну бровь.

— То немного перегнула, — продолжила Милифтина. — Она вывела меня из себя. Прости.

— Милифтина не виновата. Эта девчонка кого угодно доконает, — вступилась Анабэль. — Я тебе говорила, что это плохая идея. Миф — не служанка. И, несмотря на ее выдержку…

— Она должна была присматривать за Селенией, — закончил за сестру Идрис, оборвав ее речь. — И тем не менее ладно. Сейчас не об этом. Что было дальше?

— Дальше вся галерея задрожала от какого-то гула. И я просто потеряла сознание. А когда проснулась, девчонки уже не было, поэтому я послала сигнал Тамашу. Он один всегда знает, кто где находится, — завершила рассказ Милифтина.

— Да, и это самое странное. Я уснул прямо в саду, когда проверял защитные контуры. Очнулся от того, что знак призыва раскалился от пылкого желания Миф меня лицезреть, — подтвердил Тамаш и ответил ехидной улыбкой на ее уничтожающий взгляд. Лицо Милифтины ярко говорило о ее желании видеть Тамаша в самой глубокой могиле вместе с Идвалом. Но ссориться с ним перед Идрисом не собиралась, зная, что и так виновата.

— Дальше, — потребовал Идрис, пройдясь вдоль дивана, на котором восседал Тамаш. Он наблюдал, как медленно разгорается красно-золотой пожар рассвета. Как снопы искр рассыпаются по небу, прожигая темное полотно теней. Как тлеет край ночного неба, обнажая светло-голубую синеву.

— А дальше я обнаружил твою невестушку у источника, нагой и мокрой. Следом прибежала наша любительница ролевых игр в одежде служанки и скрутила девчонку. Та совершенно нас не узнавала и не помнила, где находится. Услышав, что она твоя невеста, нежная натура упала в обморок, и мы отнесли ее в замок.

Пальцы Милифтины сильнее вжались в плечи, на лице заиграли желваки. Но она не сдвинулась с места, даже в сторону ехидного юноши не повернулась, сочтя это ниже своего достоинства.

— Я перенесла все нарисованное на окне и подоконнике на бумагу, как ты и просил. Убедилась, что комнату привели в порядок, и собиралась уже наведаться в библиотеку, и… больше ничего не помню. Очнулась в той же комнате на полу уже перед рассветом.

— Я так понимаю, все уснули? — Идрис перевел взгляд на молчаливого Идвала, который будто переживал личную трагедию.

— Да, — нарочито драматично подтвердил он. — Прямо на кухне.

— Кто бы сомневался, что ты опять предавался чревоугодию, — вклинилась Анабэль.

— Мой организм требует много пищи для поддержания физической формы! — не растерявшись, парировал Идвал. — Бутерброд из трех видов мяса… даже укусить не успел. Проснулся, а он рассыпался по полу…. Но я его все равно съел. Чего добру пропадать?

— Ты отвратителен, — фыркнула Анабэль. На это замечание Идвал ответить не успел, но весь его вид говорил о том, как сильно ему этого хотелось.

— Во сколько это все случилось? — задал вопрос Идрис.

На несколько секунд в гостиной воцарилась тишина, тронутая лишь нестройной симфонией дыхания собравшихся.

— Около полуночи, — первой ответила Милифтина. Она увела подопечную из комнаты, когда на часах была четверть двенадцатого. Около получаса ушло на обработку и перевязку ран на руках.

— Честно говоря, я не смотрела на часы. Но думаю так же, — отозвалась Анабэль.

Идвал за временем не следил, поэтому промолчал, чтобы не провоцировать виконтессу на очередную порцию сарказма.

— Странно, — прошептал Идрис, выслушав рассказ всех собравшихся. — Новолуние. Полночь.

— Еще кое-что, — вдруг заговорила Милифтина, разорвав тонкую пелену тишину. — В галерее, когда я ее поймала, она назвала нас Черным Оком.

Идрис развернулся и впервые за весь разговор открыто проявил удивление.

— Вот как? — встревожился он после недолгого молчания. — Как интересно. Мы приложили столько сил и времени, чтобы это название больше нигде не всплыло. Как она о нем узнала? В любом случае мне нужно с ней поговорить.

— Не выйдет, — качнула головой Анабэль. — Милифтина дала ей двойную дозу снотворного. Хорошо, если она к вечеру проснется.

— Значит, подожду до вечера, — решил для себя Идрис.

— Пока я нес ее до замка, она постоянно бормотала что-то про Кровавого Бога.

— Кровавого Бога? — шепотом переспросила Анабэль, обеспокоено посмотрев на брата.

— Она просто начиталась страшных сказок и бредила, — отмахнулся Тамаш. — Я счел нужным сообщить, о чем она болтает.

Идрис кивнул, но больше ничего не сказал, давая понять, что собрание окончено.

— Можно тебя на минутку? — остановила брата Анабэль, дожидаясь, пока остальные покинут гостиную. Идрис вопросительно взглянул на сестру.

— Я не знаю, что ты там решил насчет этой девочки, но я больше не хочу так с ней поступать. Она этого не заслужила. Я не понимаю, что происходит, но эти издевательства мне опротивели. Пусть от человечности я далека, но монстром себя чувствовать не хочу.

— Откуда в тебе вдруг проснулось сочувствие? — усмехнулся Идрис, но издевки в его вопросе не было. Анабэль заметно расслабилась, опустив до того напряженные плечи.

— Она простая девочка, которую ты вырвал из привычной жизни. И ты сам виноват, что она пытается отсюда сбежать. Ты ничего никому не объяснил, и если мы теряемся в догадках, то она, наверное, в ужасе. Своими поступками мы довели ее до грани безумия. Это неправильно. Куда гуманнее было бы тогда ее убить. Идрис, я знаю тебя, ты всегда был справедлив, — голос Анабэль был тверд, когда она высказывала брату свое мнение. Она вспомнила, как успокаивала Селению в зале с портретами. От ее взгляда дрогнуло бы даже холодное сердце, что уж говорить про чуткую Анабэль. К тому же как девушка она немного понимала Селению и даже по-своему ей сочувствовала, но молчала все это время, ожидая решения брата. И все же не выдержала.

— Хорошо. Я поговорю с ней, а потом делай, что считаешь нужным, — ответил Идрис. Анабэль кивнула и взяла брата за руку, слегка сжав его пальцы.

— Как ты после Слепой Ночи? Я знаю, как плохо тебе было… Ты заплатил высокую цену за совет мертвых.

Идрис задумчиво посмотрел на сестру, затем перевел взгляд в окно, сквозь которое в комнату лилось жидкое золото разгорающегося солнца.

— Такой ночи еще никогда не было. Идрис, что-то происходит, и все это чувствуют. Ты ничего не говоришь, и у тебя есть на то причины. Я понимаю. Но что-то зловещее грядет в этот мир. И то, что происходит с Селенией…

— Ты права, — опередил сестру Идрис. — Все эти события связаны. Девчонка настораживает меня. Когда она рядом, я чувствую исходящую от нее опасность. Поэтому будьте осторожны.

У него оставалось еще время, чтобы решить, что делать с Селенией теперь. Ведь он больше не получил никаких указаний и мог только блуждать в лабиринте собственных догадок. Единственное желание, которое доминировало над всеми остальными мыслями, — убить девчонку. Обычно лишенные сновидений ночи наполнились жаркими грезами о хрупком девичьем теле, истекающем кровью. Нож в груди, свернутая шея, высокая доза снотворной настойки. Разные варианты избавления стали почти навязчивой идеей.

Так будет правильно. Так будет проще и спокойнее для всех. Идрис надеялся, что ошибается на счет сущности Селении Де-Маир, но небольшое расследование и последние события были доказательствами его заблуждения. Теперь все казалось таким очевидным, и это лишь осложняло предстоящий выбор. Он мог рискнуть и просто запереть ее в замке до конца ее смертной жизни. Но странности этой девчонки не давали ему покоя. Он не понимал, что они означают и каковы будут последствия. У него снова были лишь догадки.

Вечера Идрис дожидался с великим нетерпением. Стараясь скоротать день за чтением собранных материалов о Селении, он то и дело машинально поглядывал на часы, стрелки которых двигались, как улитки. То и дело он ловил себя на мыслях, далеких от разложенных перед глазами бумаг и книг. Приходилось возвращаться и перечитывать все сначала. В итоге Идрису пришлось признать, что все его попытки сосредоточиться бесполезны. В голове раз за разом всплывал его разговор с Корнелиной Де-Маир , который тоже не давал ему покоя.

Открыв средний ящик тумбы, Идрис извлек из него аквамариновую фигурку. Искусная резьба позволяла разглядеть спокойное лицо воина и его длинные узорчатые одежды, перевязанные широким поясом. Внизу имелся скол, и небольшая трещина тянулась до середины юбки. Отголосок застарелой боли просочился на поверхность так и не зажившей душевной раны. Аквамарин ловил отблески света и играл разноцветными бликами.

Солнце медленно скатывалось за горизонт, оставляя на полу и стенах кабинета графа лишь кровоточащие порезы, все дальше отодвигая стрелки часов в тень. Идрис продолжал неотрывным взглядом смотреть на фигурку, витая в прозрачной пустоте, лишенной мыслей.

Лишь когда последний луч соскользнул с подоконника и затерялся в горячем сумраке, граф пришел в себя. Убрав фигурку обратно в стол, поднялся из своего кресла и направился к Селении. Минуя коридоры и лестницы, он пребывал в задумчивости, не замечая ничего вокруг. Внимание его обрело целостность, когда его взгляда коснулось едва уловимое движение на площадке пятого этажа. Невесомая белая вуаль растворилась в рассеянных тенях.

Окунувшись в прохладный полумрак коридора, Идрис двинулся вдоль правой стены и почти сразу замер возле огромного портрета. Изображенная в полный рост женщина в белых одеждах взирала на него своими необычайно живыми глазами.

— Первый раз в жизни ты несправедлив к человеку, — внезапно раздался спокойный голос за спиной Идриса. Испытанные в тот момент эмоции сложно было бы назвать чем-то иным, кроме крайней степени изумления. Обернувшись, он увидел призрак женщины с порт­рета. Она сияла, разгоняя сумрак.

— Астарта, — не веря в собственные слова, изрек Идрис. — Дед был прав. Ты не покинула нас.

— Да, — подтвердил призрак, улыбнувшись. — Я никогда не покину Ардскол.

— Ты не пришла, когда я звал тебя, но явилась сейчас из-за девчонки? — холодно поинтересовался граф Рангвальд.

— Я появилась, когда ты на самом деле во мне нуждаешься. В прошлый раз ты сам себя убедил в собственной беспомощности. И я не могла тебе помочь, — спокойно отозвалась Астарта.

— Я и был беспомощен! — огрызнулся Идрис, неожиданно даже для самого себя. — Я был ребенком, которому нужен был твой совет.

— Нет, вы с Анабэль должны были усвоить урок и сами найти решение проблемы. А сейчас я здесь, чтобы не позволить тебе совершить ошибку. То, что ты делаешь с Селенией, — неправильно.

— У меня нет выбора, потому что я не знаю, что делать. Светлоликая упустила этот момент. Подкинула мне девчонку, как щенка, чтобы я гадал — утопить его или приютить. — Идрис говорил без осуждения, без злости, лишь с горькой обреченностью. Он понимал, что не сможет ослушаться высшей воли, но все равно противился, не видел целей, которых должен был достигнуть.

— Ты не пытаешься понять. Тебя переполняет ненависть к Селении. Ты закостенел внутри и снаружи, а она принесла тебе перемены, которые ты так ненавидишь. Ты переложил на нее ответственность за собственную неспособность их принимать. И теперь пытаешься все решить самым простым способом. Отпусти ненависть, чтобы смотреть на ситуацию ясным взглядом, тогда и воля Светлоликой перестанет скрываться в тумане.

Идрис едва не взвыл от бессилия. Манера призраков вести диалоги могла вывести из состояния душевного равновесия кого угодно — закон Хелльтар. Переступившим черту смерти открывается многое, но они отныне не могут напрямую вмешиваться в земные жизни. ­Поэтому призраки говорят загадками — маленькая лазейка, позволяющая помочь, но не нарушить закон богини смерти.

— Я начинаю понимать, зачем она это сделала…. Она наказала меня за мое прошлое, — глядя в переливающиеся глаза Астарты, заявил Идрис. Он понял это после разговора с Мертвыми Ликами. Астарта вдруг приблизилась и наклонилась к его лицу непозволительно близко, внимательно вглядываясь в темноту его зрачков. Черты ее заострились, отражая беспокойство.

— Нет, это не ты, — прошептала она едва слышно. — Я и не предполагала, что она сделала это. Неужели она… хотя, наверное, так будет правильнее и безопаснее…

— О чем ты вообще говоришь? — раздраженно вопросил Идрис, отстраняясь от мерцающего лица Астарты. Больше всего на свете он ненавидел что-либо не понимать.

— Тебе придется бороться не только со своей тьмой. Но именно твои демоны тебя погубят, если не обуздаешь их. Сделай все так, как она скажет. Нельзя проиграть эту битву. Стоит упасть с одной ступеньки — и ты стремительно покатишься вниз, а подниматься снова времени уже не будет, — напряженным шепотом пробормотала Астарта, продолжая удерживать взгляд Идриса.

— Следи за западом. Но не упускай собственное крыльцо. Селения пытается что-то сказать, поэтому слушай, но не упусти момент, когда ей нужно замолчать. Я чувствую рядом с тобой кровь врага. Он опасен.

— Кровь врага? — Идрис испытал недоумение: ведь во всех, кроме девчонки, он был уверен. — Это может быть как-то связано с Селенией?

Глаза Астарты недобро сверкнули, словно прозвучавшее было личным оскорблением.

— Вспомни, что она сказала тебе при первой встрече, — уклончиво ответила призрачная дама. Идриса прошило стрелой, пущенной из прошлого, что навсегда изменило его жизнь.

Астарта хотела сказать что-то еще, но внезапно замолчала и посмотрела в темноту потолка. Несколько долгих мгновений лицо ее было бесстрастной маской, а затем губы тронула улыбка.

— Она уже здесь. Тебе пора.

— Кто? Куда пора?

— Скоро сам узнаешь, — загадочно ответила Астарта и начала таять в воздухе.

— Мир меняется. Если ты не начнешь меняться вместе с ним, то станешь просто чернилами на перевернутых страницах, — ее слова прозвучали в воздухе уже после того, как она исчезла. Коридор вновь погрузился в безжизненную тишину, словно вовсе не пробуждался от явления Хранительницы Ардскола. Некоторое время Идрис смотрел в пустоту, пытаясь осознать сказанное Астартой.

— Как же просто я жил, — вздохнул он, прерывая тягостное молчание.

— Идри, с кем ты тут разговариваешь? Я слышал твой голос издалека, — в темноте показался силуэт Идвала. Глаза его мерцали ярким лазуритом, как светятся в лесных тенях глаза волка.

— Что? — переспросил Идрис, продолжая смотреть в пространство перед собой, словно дух Астарты все еще витал поблизости. Может, он тоже начал сходить с ума?

— С кем разговариваешь, спрашиваю? Ты же вроде к невестушке собирался, — усмехнулся Идвал.

— Сам с собой говорю. Репетирую речь, — отозвался Идрис с таким серьезным видом, что Идвал не на шутку встревожился.

— Ты? Речь? Ты бы показался Тамашу. Кажется, падение в обморок даром не прошло.

— Со мной все хорошо, — заверил друга Идрис. — Ты сам-то чего тут рыщешь?

— Иду к Анабэль, — пожал плечами Идвал. Взгляд Идриса похолодел, подозрение обнажило черноту, сокрытую под серостью хрусталя.

— Зачем тебе к Анабэль в такой час? — прищурившись, поинтересовался граф.

— Чтобы она сказочку мне перед сном прочла. Бессонница замучила, — поддел Идвал сестринский комплекс своего друга. Ему хотелось пошутить иначе, но тогда он вполне мог бы лишиться языка, рук, ног и жизни. Идрис терпеть не мог, когда его сестре кто-то оказывал знаки внимания или, того хуже, пытался перейти в ухаживаниях границы дозволенного. Для многих мужчин подобные маневры закончились быстро и навсегда, и Идвал не хотел пополнить ряды погибших от руки Идриса. Да и портить отношения с лучшим другом он не желал.

— Идвал, — начал было Идрис, но мужчина тут же прервал его примирительно поднятыми руками и громким смехом.

— Идри, это всего лишь шутка! Остынь. Я иду на кухню.

Идрис усмехнулся и представил, как бы сейчас отыгралась на Идвале его сестра. Но он не стал ничего говорить по этому поводу, а распрощавшись с другом, вернулся на лестницу и направился к Селении.

Рядом с дверью дежурила Милифтина. Заметив Идриса, она быстрым движением отперла дверь и, кивнув ему, бесшумной тенью растворилась во мраке. Первый стук графа Рангвальда отозвался ему из-за двери глухой тишиной. Он повторил попытку, чтобы не застать Селению в неловком положении. После четвертого стука Идрис не выдержал и вошел, допустив мысль, что с девчонкой могло что-то случиться. Вопреки его подозрениям Селения стояла у окна и на что-то смотрела, слегка запрокинув голову.

— Прошу прощения за столь поздний визит. Мне нужно с тобой поговорить, — не утруждая себя соблюдением политеса, произнес Идрис и закрыл за собой дверь. Селения на его слова никак не отреагировала, застыв бледной статуей у окна. Даже не вздрогнула, когда Идрис заговорил.

— Селения? — снова позвал он, подходя ближе, но девушка оставалась безмолвной и неподвижной. Сократив расстояние, Идрис прикоснулся к теплой коже руки, чтобы стряхнуть с Селении паутину задумчивости. На этот раз она медленно повернулась, и взгляд ее пронзил Идриса до самых глубин его сути. Будто свет залил его целиком, не оставив и частички тайны, и крупицы тени. Он осознавал, что смотрит в глаза Селении, только сквозь них на него взирал кто-то совсем другой. В девушке чувствовалась сильная воля, не желавшая подчинения, но взывающая к любви, верности и благоговению. Подобное Идрису довелось испытать впервые, прежде он не ощущал в Селении ничего похожего. Она словно стала кем-то другим.

— Ты достойнейший из моих детей, Идрис. Даже несмотря на твои прошлые ошибки. Они сыграли свою роль в моем выборе, но теперь они лишь пыль под ногами минувшей юности. Я горжусь тобой, поэтому и выбрала. Но у тебя самого выбора нет, уж прости. Не в этот раз. Никто, кроме тебя, не справится. Никому, кроме тебя, я не доверяю. У нас мало времени. Давний враг пробудился. Сбереги эту девочку любой ценой. Ее кровь должна быть чиста для принесения жертвы Луне. Позаботься об этом. Ты должен помочь ей исполнить пророчество. Лунные часы начали отсчет, — в голосе Селении звучало непоколебимое спокойствие заснеженных Долин Белого Сумрака, твердость, подобная горам, и мудрость, закаленная веками. Этот голос не принадлежал хрупкой девушке, которую видели глаза.

В голове Идриса снопами искр вспыхивали вопросы, но тело словно окаменело. Продолжая смотреть сквозь глаза Селении на ту, что говорила с ним, он чувствовал, как рушится его мир, как трещат основы его стремлений, срываясь в пустоту.

— Ish as’kanna da aos, — как будто бы пропела девушка на прощание. Лазурь ее глаз, до того затянутая дымкой серебра, прояснилась. Неземная аура развеялась, оставив в воздухе лишь шлейф человеческих эмоций.

Вскрикнув, Селения отшатнулась, высвобождая руку из пальцев Идриса. Глаза ее наполнились ужасом.

Ореховая скорлупа его оцепенения раскололась. Развернувшись, Идрис твердым шагом направился прочь из комнаты, не обращая внимания на оклики Селении. Злость обуяла сердце, кипя под маской холодного безразличия, готовая хлынуть наружу. Хлопнув дверью, граф Рангвальд все тем же рождающим эхо шагом направился прочь.

«Да осветит Луна твой путь».

Всю ночь после ухода графа Рангвальда страх провалиться в беспамятство не давал сомкнуть глаз. Он то колотил меня не переставая, то отпускал, давая передышку. Гадкая мысль, что происходящее и есть сон, цвела полным цветом. Кожа зудела от налипшего на нее безумия так сильно, что хотелось содрать ее с мышц. Я металась по комнате, постоянно следила за дверью, боясь услышать за ней шаги. Ожидание щелкало в голове стрелками часов, отсчитывая минуты и часы до моей смерти. Теперь мне не избежать ее. Я знала тайну Рангвальдов. Они убьют меня, но не сразу. Жертвы Черного Ока долго страдали, истекая кровью, моля о смерти.

Ледяной огонь в глазах Милифтины то и дело бередил память. Ее пальцы будто вновь смыкались на горле, и жестокая улыбка кривила губы. Крик, от которого сущность рвало на части, вздымался под кожей огнем, слизывая мышцы с костей. Я и не представляла, на что они все способны.

Когда время перевалило за полночь, пришла спасительная пустота, опорожнившая душу и мысли. В голове окончательно прояснилось, и постепенно все стало возвращаться на свои места. Царапины на подоконнике доказывали, что по крайней мере какие-то события точно не были сном. Другие воспоминания все еще тонули в плотной дымке беспамятства. Я закрыла лицо руками, понимая, что разум рассыпается песочным замком.

Сумасшедший человек подобен путнику, выбирающему из восьми дорог. Только одна из них верная, а семь ведут по замкнутому кругу, который возвращается на распутье. Следуя намеченному пути, забываешь, какой из них выбрал, и вновь оказываешься на том же самом перепутье. Не запоминаешь дорогу, потому что веришь в собственное везение и снисходительность судьбы, но все равно возвращаешься в начало. Этот цикл постоянно повторяется, день за днем, пока сам не начинаешь убеждать себя в правильности выбранного пути, но возвращаешься на распутье. Со временем угасает надежда, угасает вера в реальность, крепнет лишь ложь, живущая в глазах. Нельзя оставаться на месте, но продолжать путь не имеет смысла — в конце все равно начало. Нет уверенности в поступках, нет веры, что есть выход, только понимание — на самом деле его нет. Ты в ловушке.

Именно так я себя ощущала — словно хожу по замкнутому кругу в поисках выхода, которого нет. Разглядывая ладонь с черными кругами, я готова была поверить во что угодно. Черное Око и сны о кровавых ритуалах заставляли думать, будто я и правда сделала что-то ужасное и непоправимое. Быть может, они заставили меня это сделать, чем-то одурманив. Стало страшно и мерзко, будто, проснувшись, я обнаружила себя чудовищем. Тьма за закрытой дверью, все эти сны о темной башне и кровавых зеркалах, зал с полом в виде чаши, Слепая Ночь — а если это не кошмары? Казалось, все это связано между собой, но я не понимала, как именно.

Остаток ночи я снова и снова изучала мои апартаменты. Даже будучи обреченной на смерть, я не собиралась сдаваться. Весь Ардскол был тюрьмой. Но из любой тюрьмы можно сбежать. Я почти придумала, как, если бы только замок отпустил меня.

Когда предрассветный сумрак проредил тени, мысли стали тяжелеть, и я увидела красивый мираж. Серой бабочкой он порхал по комнате, такой удивительный и чужой для этого места. Приземлившись мне на ладонь, бабочка сложила крылья и превратилась в клочок серой бумаги.

«Сегодня на закате будь в саду. Напитай кристалл своей кровью и сожми его в ладони, как только окажешься возле статуи танцующей деванны. Буду ждать тебя у северной калитки. Риган».

Как только я прочла записку, бумага рассыпалась пеплом, а чернила зашевелись подобно змеям, сплетаясь в клубок. Коротко вскрикнув, я отдернула руку, и маленький серый кристалл беззвучно упал на ковер. Он имел вытянутую форму с острым концом и грубыми гранями.

Я разглядывала его с опаской. Машинально растерев пепел между пальцами, почувствовала тепло затлевшего уголька надежды. Сердце дрогнуло, но вопреки ему кожу тронул мороз. Каждый раз, пытаясь сбежать, я вновь просыпалась в этой комнате. Сомнения зашевелились в животе, забили в тревожный барабан. Я осела на пол, пытаясь успокоиться. Взглядом зацепилась за кристалл на полу, заскользила по его ломаным темным граням. Риган единственный, кто не сдался. И я не должна. Тиски медленно разжимались, и приятное волнение, горяча кровь, придавало сил. Отдышавшись, я ползком добралась до камня. С виду он казался обычной стекляшкой, только не ловил и не отражал свет.

От прикосновения к нему руку свело судорогой, столь тугой, что я перестала ее чувствовать. В глаза бросилась пелена кровавого тумана. Его клубы вихрились и складывались в силуэт человека, висящего вниз головой.

Резко отстранившись, я рухнула на пол и тяжело задышала. Мысли кружились вокруг Ригана. К кому он мог обратиться за помощью, чтобы вытащить меня отсюда?

В нашем маленьком городке кариннов не водилось, как и во всей округе. Насколько мне известно, они вели достаточно затворнический образ жизни в своем закрытом городе Каринниуме и не особо любили кому-либо помогать.

Поднявшись с пола, я собралась с мыслями. Неважно, кого он попросил, — главное, чтобы все получилось. Я взглянула на окно, возвращаясь к зыбким идеям о побеге. Внутри себя я чувствовала неприступную стену страха. Злость на саму себя поднималась и штурмовала ее, но не могла содрать с меня шкуру беспомощной жертвы. Двуликий бог, пусть это будет последний мой шанс, но дай мне сил рискнуть ради него всем.

Дядя Рикхард говорил, что человеку лишь однажды выпадает шанс изменить свою жизнь, и главное — его не упустить. Второй судьба дает очень редко.

Я думала о дяде, о Крине и Ригане, чтобы нащупать нить, связывающую меня с моей настоящей жизнью. Все остальное неважно, все остальное — просто кошмар, из которого я вот-вот вырвусь. С остальным можно разобраться позже. Я представила свою цель серебряной монеткой из пруда, полностью сосредоточив на ней мысли, и все прочее стало просто декорациями.

Завернув кристалл в платок, чтобы не касаться, спрятала его в тумбочку и принялась думать. Дверь заперта, снаружи наверняка меня караулят. Искать тайные ходы нет времени.

Когда рыжее солнце тяжело оторвалось от горизонта и медленно двинулось по ветвям Даосин, у меня был один вариант. Ужасно ненадежный, слишком рискованный, но единственный. Оставалось только дотянуть до заката.

В замочной скважине послышался щелчок, и в комнату вошла Милифтина. Я нервно дернулась и отползла к окну, наблюдая за ее действиями. Она усмехнулась и поставила поднос с едой на столик, забрала пустой и так же молча покинула комнату, не забыв запереть дверь.

Запах свежеиспеченных булочек и мягкий аромат кофе заставили желудок молить меня о пощаде. На какое-то мгновенье решимость дрогнула. Я не помнила, когда в последний раз ела. Подступая к подносу, как недоверчивый уличный пес к брошенному куску хлеба, я прикидывала, зачем Рангвальдам до сих пор кормить меня. Сглотнув голодную слюну, я отвернулась от подноса — нельзя позволить вновь одурманить себя.

К полудню я приготовила все необходимое для побега, время от времени борясь с нервной дрожью. Мысли о Ригане разгоняли сердце, но я не позволяла себе даже капли радости, пока не окажусь далеко отсюда. Осталось лишь совладать со страхом. Я думала о монетке, представляла, как выхожу через главные двери, покидая замок, снова возвращалась к монетке, пока не обрела некое подобие спокойствия.

Когда солнце закатилось за стены замка, я подошла к окну и уронила взгляд вниз, привыкая к ощущению высоты. На западе континента есть небольшое королевство под названием Далрейн, которое располагается в скалистой местности. Жизнь там непроста, и людям пришлось приспосабливаться к суровым условиям. Они научились строить свои дома на скалах и внутри них, а над расщелинами протянули мосты. Раньше им не хватало ресурсов для построения деревянных переправ, и мосты были веревочные. Двигаться по ним было достаточно неудобно и к тому же опасно. Веревки растягивались и прогибались под тяжестью человека, мост шатался при движении и от порывов ветра, поэтому свалиться в пропасть было проще простого. Выдолбленные в скалах дорожки также были узкими и неудобными, а воздушные течения вдоль отвесных стен создавали дополнительные трудности. Порой камень крошился под ногой или изменяло равновесие. Страх не удержаться на ногах стал причиной, почему люди в тех краях не употребляли алкоголь. А еще они придумали своего рода искусство владения собственным телом, сродни некоторым боевым искусствам и физическим практикам, основой которых стал Шаг в пустоту. Этот прием чуть позже проник даже в их танцы. Овладеть им очень сложно, и дети Далрейна учатся этому с раннего детства. Этот прием заключается в том, чтобы плавно шагнуть вперед, одновременно разворачивая тело боком, переступить на другую ногу и снова сделать шаг таким же образом. Такое движение позволяет далрейнцам скользить вдоль воздушных потоков, сливаться с ними единое целое. Существует несколько вариантов Шага в пустоту в зависимости от местности, движения воздуха и веса тела. Мы пытались с Риганом научиться этому, но быстро бросили эту затею. А теперь мне предстояло совершить свой Шаг в пустоту.

Мой взгляд опустился на узкую каменную полоску карниза, не­смело заскользил по нему к окну соседней комнаты. Внутри все затрепетало от ужаса, но я заставила себя успокоиться. Если не совладаю с собой, то просто сорвусь вниз и умру.

Наблюдая за танцем света на поверхности озера, я думала, что всего лишь второй раз в жизни мне предстоит совершить действительно важный поступок, который определит мое будущее.

День словно специально смолой растягивал ожидание. Горячий воздух лип к коже, как мокрые листья к подошвам сапог. Зной превращал мысли в горячий кисель. Но чем дальше к горизонту укатывалось солнце, тем сильнее тряслись руки. Напряжение зрело, как момент перед прыжком с обрыва в бездну. Отчасти так оно и было. У меня всего лишь одна попытка, и нет права на ошибку.

Когда явилась Милифтина с ужином, я была взведенной пружиной. В ее взгляде мне чудилось подозрение. Казалось, мои мысли звучат слишком громко и уже известны моим мучителям. Множество всевозможных вариантов развития событий проносилось через меня — в еде снотворное, меня поймают у выхода, мне не позволят даже выбраться из комнаты, я упаду с карниза и разобьюсь, нас с Риганом выследят и убьют. Тревожность зудела под кожей и в голове. Быть может, Рангвальды подглядывают за мной и смеются над моими метаниями? И даже этот проклятый замок знает, о чем я думаю?

Когда синева небес стала более глубокой, а тени вытянулись, я метнулась к тумбочке за платком с кристаллом. На кровати вздыбилось одеяло, под которое я заранее натолкала одежду, имитируя свое спящее тело. Доставая платок, я обратила внимание на что-то маленькое и серебристое под ним. По спине острыми когтями прошелся мороз. Это была монетка из пруда.

Разум чертыхнулся, вновь начав рассыпаться, как и окружающая меня реальность. Замкнутый круг. Перепутье. Мысли, застрявшие в узком горлышке бутылки. Дрожащей рукой я потянулась к монетке, ощущая легкое удушье на шее. Монетка прыгала меж моих пальцев, и дыхание Слепой Ночи липким прохладным отголоском погладило меня по затылку. Минувшие события воскресли и наполнились силой, сжимая меня в тисках. Все случилось на самом деле…

Слепая Ночь лишь казалась мне сном. Ведь я вновь очнулась здесь, пусть и в крови. Но эта монета доказывала правдивость тех ужасов, через которые я продиралась до самого рассвета. До боли сжав монетку в ладони, я сунула ее в лиф платья, ближе к сердцу — в конце концов, именно она спасла меня от безумия в ту ночь. И сейчас она вновь поможет мне. Пусть это сон, но если я застряла в замкнутом круге своего же сознания, — я все равно должна попытаться снова. Последний раз. Меня не покидало ощущение, что теперь все иначе. В этот раз все получится, и я вырвусь из ловушки. Наполнившая меня уверенность придала солнцу насыщенности красок, какими они были прежде. И оранжевая бронза, пролившаяся в облака, согрела душу, раскрасив ее в цвета моей настоящей жизни.

Оторвав от простыни лоскут и повязав с его помощью на пояс канделябр, я взобралась на подоконник и повернулась спиной к окну. Удушающее волнение билось в горле, но я старалась не думать о высоте. Вцепившись руками в оконную раму, я осторожно свесила ноги. Сердце торопилось, пропуская удары, когда я пыталась нащупать опору. Ладони вспотели, лоб покрылся испариной. Страх высоты отозвался неприятной щекоткой в пояснице, кувырнулся в животе и тяжелым грузом повис на ногах. Разжав пальцы одной руки, я тут же вцепилась ими в угол подоконника, затем осторожно отпустила вторую руку, и вспотевшие ладони заскользили по нагретому камню. Меня дернуло вниз, и ноги нашли опору, а руки намертво вцепились в край подоконника. Сразу привалившись всем телом к стене, я едва не заплакала. Не знаю, что будет дальше, но Шаг в пустоту мне удался. Хотя бы какая-то его часть. Вдохнув и выдохнув, я осторожно отпустила подоконник и развела руки в стороны, хватаясь за фризы. Шаг в сторону — и сердце рухнуло в пустоту, сорвав дыхание. Я прижалась лбом к разгоряченному камню, стараясь успокоиться. Еще шаг. Канделябр качнулся и больно ударился о бедро. Шаг. Напряженные до предела мышцы. Шаг. Главное — не смотреть вниз, не вертеть головой по сторонам, не закрывать глаза. Шаг.

Юбка платья была слишком длинной и постоянно путалась между ногами. Но в комнате не нашлось острых предметов, чтобы немного ее подправить — Анабэль и Милифтина об этом позаботились. Оттого приходилось несколько раз останавливаться и опасно вытягивать над пропастью то одну ногу, то другую, чтобы высвободить их от завернувшейся вокруг ткани.

Внезапно за спиной заорала птица. Я вздрогнула, и неосторожное движение скрутило судорогой левую икру. Едва не взвыв, я попыталась сохранить равновесие. Боль сжимала мышцу, не позволяя двигаться дальше и ровно стоять. Тело непроизвольно качнулось в сторону, взгляд сорвался с карниза вниз, навстречу смерти. До боли в пальцах я вцепилась в каменный выступ и поставила левую ногу на пятку, чтобы растянуть судорожно сжавшуюся мышцу. Несколько мучительных секунд просто стояла, даже не дыша, чтобы вновь не потерять равновесие. Боль постепенно отступила, позволив мышце расслабиться.

Воздух и время сгустились, словно наваристый бульон. Казалось, что это никогда не закончится. Но поравнявшись с подоконником соседней комнаты, я почти обрадовалась. Держась одной рукой за фризы, я благодарила архитекторов за полет их фантазии и чувство прекрасного. Искусная резьба была достаточно рельефной под окнами, позволяя как следует за нее ухватиться. Второй рукой я подтянула лоскут с канделябром и начала его раскачивать. Подгадав момент, замахнулась круговым движением и послала канделябр в окно. Звук бьющегося стекла зазвенел в ушах. Осколки посыпались на руки и волосы. Оставалось надеяться, что слишком громкий звук померещился мне от страха. Успокаивало, что в этой части замка бывает только Милифтина, принося мне еду.

Подтянув канделябр, поудобнее взяла его в руку и сбила торчавшие осколки. Забираться в окно оказалось гораздо сложнее, чем из него вылезать. Требовалось больше сил, которые и без того были на исходе. Но зато отчаянной решимости хватило бы на троих. Пришлось подпрыгнуть, чтобы ухватиться за раму. Сердце от такого маневра, казалось, перевернулось в груди, тяжелыми, гулкими ударами скатившись в чрево. Мелкие осколки вгрызлись в ладони, но я лишь сильнее сжала пальцы. Даже помогая ногами, тянуть вверх собственное тело оказалось слишком трудной задачей. Плечи дрожали от усталости, пальцы слабели. Опираясь ногами на любые выступы, которые попадались, я все-таки взвалила себя на подоконник и скатилась в комнату. Порезанные ладони и рассеченные предплечья кровили и неприятно ныли, но я была жива. Слезы покатились по щекам, и я не стала их сдерживать. Ведь только что я совершила невозможное. Не один Шаг в пустоту. И у меня получилось. Скрученные в тугую тетиву эмоции распустились и затрепетали, словно листья на ветру. Но отдыхать было еще рано. Иначе я просто не смогу встать.

Отвязав канделябр, я тяжело поднялась и направилась к двери. Было ли это везением нет ли, но дверь оказалось незапертой. Как я и полагала, запирали они только мою комнату. Осторожно выглянув в уже знакомый коридор, я окинула его беглым взглядом и выскользнула наружу. Оставалась еще одна проблема — сам замок. Уверенность в том, что он все это время меня путал, куда бы я ни пошла, никуда не исчезла. Может, это было сном, но если нет, моя попытка побега вновь обречена.

Остановившись, я растерянно огляделась и сделала то, чего не ожидала сама от себя. Подойдя к стене, я припала к ней лбом и закрыла глаза.

«Я знаю, что мы враги, но я умоляю, отпусти меня. Отпусти — и больше никогда меня не увидишь, а я тебя. Давай разойдемся, как добрые враги? Прошу».

Отстранившись, я посмотрела на стену как на живого человека, простилась с ней и поспешила к лестнице. Двигалась осторожно, чтобы не шуметь. Из-за напряжения тело плохо слушалось, и движения выходили, как у марионетки в руках неумелого кукольника. Холодея от каждого шороха или скрипа, я на полусогнутых ногах начала спускаться, наблюдая через перила за нижними пролетами.

«Не делай этого», — послышался шепот где-то позади. Дернувшись, я оступилась и едва не скатилась кубарем, больно вывернув запястье.

Вокруг никого не было. Воспоминание о бесплотных шагах на лестнице поторопило меня. Остальная часть маршрута смазалась в памяти, как картина от пролитого растворителя. Происходящее вновь казалось сном, сводя с ума. Но какая-то часть меня, погруженная в далекое спокойствие, все еще была где-то внутри. И лишь она помогала сохранять хоть какую-то ясность ума и некоторое подобие самообладания. Монетка все время была перед мысленным взором с отчеканенной на ее серебряной поверхности целью.

Оказавшись в коридоре первого этажа, я пришла в себя и, оглядевшись, прошмыгнула к первой попавшейся двери. На ходу выудила из лифа платок с кристаллом и сжала в ладони. Но буквально через несколько шагов уверенность моя дала трещину. В дальнем конце послышались голоса, от которых я похолодела. Нырнув в неприметную нишу, на первый взгляд показавшуюся лишь тенью на стене, едва не посчитала лицом уходящие вниз ступени. Нужно было спуститься вниз, чтобы остаться незамеченной, но я как будто вросла в стену, лишившись всяких сил двигаться.

— Три убийства за три дня, Идри. И еще один пропал. И это в Бриле, — раздался голос Идвала. — Ты решил полакомиться свежей кровушкой и не удержался?

— Не говори ерунды. Я не убиваю людей. Ты видел трупы? — прозвучал бесстрастный голос графа Рангвальда.

— Да. Все трое полностью обескровлены. Глубокие разрезы на запястьях и шее, через которые ее и спустили. И еще следы веревки на ногах. Судя по всему, они висели вниз головой, чтобы кровь быстрее стекла.

— Ритуальное убийство, — граф выругался. — Когда нашли тела? Время смерти удалось установить?

— Тела нашли рано утром. Тамаш осмотрел их и сказал, что первого убили позавчера, второго — вчера, а последнего — часа за два до того, как их нашли, — оповестил графа Идвал. — Мы втроем все обыскали и не нашли никаких следов.

— Придется прибегнуть к не любимым мною методам, — недовольно подвел итог Идрис. — Что насчет новостей от Сильвары? Что-нибудь известно?

— Я удивился, когда ты попросил узнать про западную часть Дар-Шаэля. Однако новости, которые она передала, встревожили. У тебя дар предвидения открылся, что ли? — удивленно пробормотал Идвал. — Жители целой деревни просто исчезли. Остались следы борьбы, кровь, но ни одного тела. Словно все испарились. Ты знаешь, что это означает?

— Пока не уверен, — признал граф Рангвальд. — Тени сгущаются, только где именно и что они скрывают, пока непонятно.

— Но ты что-то знаешь об этом?

— Немного. Не хочу тревожить вас зря. Попроси Сильвару держать тебя в курсе. Может, ей что-то еще станет известно.

Горло прошила боль, точно вонзили раскаленную иглу. В памяти затанцевала сцена из сна в ночь новолуния. Множество людей, взятых в плен и принесенных в жертву. Жуткая рука, появившаяся из круглого отверстия в центре Жертвенного Зала.

Ноги подкосились, но я вцепилась пальцами в выступ ниши, в которой покоился один из люминаров. Жар вступил в яростную схватку с холодом, грозя перерасти в агонию. Один из моих снов оказался правдой, а это означало, что и остальные тоже могут быть реальными событиями. Но как такое возможно? Неужели я виновата в смерти тех людей?

Эти мысли пошатнули уверенность в правильности моих действий. Но это бы означало, что Рангвальды положительные персонажи в этой истории либо, напротив, решили использовать меня для своих черных замыслов. Нет, я видела символ Черного Ока, они кто угодно, но точно не герои. А это хоть немного убеждало меня в том, что я не злодейка.

Граф Рангвальд вместе с Идвалом появились в поле зрения. Я затаилась за углом прохода, вжавшись в стену, чтобы оставаться более незаметной. Шаги замерли где-то рядом. Я закрыла глаза, ощущая, как замирает сердце.

— В чем дело?

— Странно, — чуть помолчав, сказал он, — здесь нет никаких запахов. Но стоит сделать пару шагов в сторону, и они появляются. Словно кто-то стер их в одном конкретном месте.

Я обмерла, продолжая вжиматься в стену, и посмотрела на винтовую лестницу, ведущую вниз. Если попытаюсь спуститься, они меня заметят. Но если они заглянут в этот проход, все равно найдут меня. Сильнее сжав в руке платок, я почувствовала резкий укус холодной грани и легкий толчок в кулаке. А затем ладонь опустела. Перед глазами потемнело, но всего на миг.

Я закрыла глаза и задержала дыхание, чтобы ненароком не выдать себя. Следующее мгновение ворвалось в коридор трескучим грохотом. Идрис совсем неаристократично выругался, а Идвал зарычал и на глазах начал меняться. Все происходило быстро, но разум замедлял события. Тело Идвала резко раздалось в размерах, под кожей взбугрились мышцы. Лицо вытянулось в огромную волчью морду. Руки стали длиннее и шире, пальцы обросли острыми когтями. Оттолкнувшись мощными задними лапами, Идвал рванул вперед, оставляя на полу глубокие вмятины и сеть трещин. Воздух затрясло от волчьего рыка.

Я в ужасе застыла, продолжая смотреть на то место, где только что стояло это волкоподобное чудовище, и жадно глотала ртом воздух. Коридор сотрясло диким ревом, послышался яростный вопль, затем донеслись звуки невидимой борьбы. Больше не раздумывая ни мгновения, я побежала вниз по лестнице, куда бы она ни вела, и оказалась в узком темном коридоре. Ближайший вход не имел дверей и вывел в просторное помещение, залитое закатным светом. Я опоздала!

Окинув комнату быстрым взглядом, я поняла, что нахожусь в мастерской. Здесь имелся шкаф с книжными полками, три больших каменных стола и какие-то приспособления. У стены стояла небольшая полочка с бутылками из черного стекла, а пол был испещрен неизвестными мне символами. На стенах висели старинные гобелены с картинами из древних легенд. Люди в черных и красных одеждах преклонялись перед женщиной в белом одеянии, от которой исходил свет. На другом огромные волки воевали с людьми в тех же красных и черных одеждах.

Бросившись к ближайшему столу, я схватила тяжелый металлический инструмент, каких раньше никогда не видела, и, подбежав к одному из узких окон, ударила по нему. Стекло брызнуло осколками, оставив несколько кривых порезов на руках. Наскоро сбив оставшиеся осколки, я выглянула в окно. На уровне земли оно выходило в сад.

Со стороны лестницы донеслись чей-то крик и рык. Волосы на голове встали дыбом. Бросив железяку, еще одним быстрым взглядом я окинула столы. Найденным ржавым кривым ножом вспорола ткань платья по краям и кинулась к окну.

Ухватившись за края рамы, я почувствовала, как мелкие осколки голодными пиявками терзают кожу. Пальцы едва не разжались, и снова вернулась боль. Собрав в кулак оставшиеся силы, я подпрыгнула и подтянулась, налегая локтями на раму и землю снаружи. Боль толчками проникала под кожу, растекаясь в крови вперемешку с отчаянием. По щекам сами собой потекли слезы. Руки дрожали, все сильнее наливаясь тяжестью. Раздирая их в кровь и толкаясь ногами о стену, я наполовину вытолкнула себя в сад и застряла. Кружева на поясе ­платья намертво сцепились с осколками, не пуская дальше.

Тяжело дыша, я посмотрела на дразнящую меня свободу. Нужно было только протянуть руку и схватить ее. Шаловливым мальчишкой она смеялась и подначивала меня. Ласковые прикосновения травы ощущались танцем скальпелей по коже, но я радовалась им как какой-то диковинке. Как же я могла раньше не ценить такие мелочи? Может быть, ради этого стоило пережить все ужасы в этом мрачном склепе? Но я не останусь тут впредь. Иначе все, что я перенесла и даже приобрела в итоге, окажется зря.

Собравшись с силами, я приподняла корпус и, врывшись пальцами в землю, резко рванулась вперед. Послышался хрип рвущегося платья, и объятия кружев наконец разжались. Еще несколько толчков — и я упала лицом в траву, совершенно обессиленная. Голова раскалывалась и гудела — казалось, она вот-вот лопнет от пульсирующего напряжения. Мышцы ныли, будто их отрывали от костей. Сил не осталось, но мысли о Ригане подняли меня на ноги. Оглядевшись, поняла, что стою у северного фасада замка, и помчалась в сторону леса короткими перебежками от куста к кусту. Я уже видела впереди ограду, даже открытую калитку и гостеприимные объятия леса, наполненного свободой. Но возле статуи деванны никого не было. Надеясь, что Риган дожидается за забором, я бросилась туда, когда темнота вдруг зашевелилась и подалась мне навстречу. Юркнув в кусты, я затаилась, приглядываясь. С раздирающим голову ревом в сад ступила какая-то жуткая тварь. Массивное тело с двумя головами и четыре мускулистые конечности возвышались над землей. Покрытые множественными за­зубринами когти впивались в землю. Из пастей обеих голов вырывался не то пар, не то пепел, и шесть пар глаз внимательно следили за территорией. Тварь снова заревела, и я упала на землю, закрывая уши руками.

Едва вой стих, как в воздухе стремительно пронеслось что-то черное и даже знакомое. Это была гаргулья!

Притаившись, я наблюдала за происходящим, слегка выглянув из-под раскидистых цветущих кистей.

Гаргулья пронеслась над садом, взревела и накинулась на тварь, терзая ее длинными и острыми когтями. Чудище завыло и встало на задние лапы, чтобы дать отпор. Но гаргулья оказалась проворнее. Увернувшись от мощных лап двуглавого монстра, она юркнула ему за спину и вцепилась в массивную шею. С победным кличем вырвала кусок и бросила в сторону. Забившись в конвульсиях, тварь упала на землю, заливая все вокруг себя болотно-зеленой жижей.

Я сглотнула подкатившую тошноту и до онемения вцепилась пальцами в ветки кустов. Явь снова подернулась пеленой сна, но я всеми силами старалась верить в происходящее. Страх бесновался внутри, царапался о кожу. Лишь вера в Ригана придавала мне сил. Воспоминания о его страстных поцелуях бередили сердце и наполняли его теплом.

Издав рев, гаргулья полетела дальше, а я посмотрела на открытую калитку в ожидании очередной твари. Темнота леса оставалась непоколебимой. Под ее крылом наверняка прятались другие чудища, но это был единственный выход отсюда.

Небо над замком уже наливалось чернилами, напоминая, как сильно я опаздывала. До боли вцепившись ногтями в бедро, заставила себя встать. И, не сводя глаз с призывно открытой калитки, бросилась навстречу свободе, лишь напоследок обернувшись на замок. Ардскол меня отпустил, и впервые я была ему благодарна.

Когда я приблизилась к выходу, темнота вновь пошевелилась, и навстречу мне выступил чей-то силуэт. Я закричала, но остановиться уже не успела, налетев на него. Короткий миг неизвестности — и меня обняли знакомые теплые руки. Нежный до дрожи голос прошептал:

— Я знал, что у тебя получится.

Я вскинула голову и посмотрела в глубокие карие глаза Ригана. Его черные волосы были взъерошены, а на лице лежала печать напряжения. Я никогда еще не видела его таким встревоженным. Но, взглянув на меня, он слегка улыбнулся краешками губ, и я не выдержала. Понимала, что рядом творятся невероятные вещи — бегают свирепые твари и летают гаргульи. Возможно, мою пропажу уже обнаружили и идут по следу. Но я все равно кинулась на шею Ригану и поцеловала его. Губы любимого были теплыми и мягкими, такие родные и сладкие, словно мед. Сердце обожгло трепетным жаром, согревающим душу. Он был таким настоящим, что страх снова проснуться на кровати в замке отпустил меня.

— Идем отсюда, скорее, — поторопил Риган, сжимая мою руку и утягивая меня в лес. Тьма обступила нас, надежно укрывая от взоров тех, кто мог бы смотреть в нашу сторону. И чем дальше я уходила от замка, тем реальнее казался мир вокруг. Но все же маленький червячок склизкого сомнения продолжал копошиться внутри. Разум трещал по швам, сквозь которые просачивались рвущиеся на свободу чувства, сдерживаемые слишком долго.

Риган увел меня с дорожки и, пройдя чуть дальше, остановился. Развернувшись, он достал короткий нож и подался ко мне. Измотанная Ардсколом и его обитателями, я инстинктивно отпрянула, едва не вскрикнув.

— Селения, что с тобой? Не бойся меня, — примирительно подняв перед собой руки, ласково произнес Риган. Жаркая волна стыда окатила лицо, заставив потупиться. И правда, это же Риган. Единственный, кого мне можно не бояться.

Он ловким движением срезал прядь моих волос и поместил в колбу, тут же спрятав ее в карман. Накинув мне на шею какой-то амулет, он вновь взял меня за руку и потянул за собой.

— Зачем это? — на бегу спросила я, спотыкаясь в темноте. Ветки словно специально бросались под ноги, намереваясь меня остановить.

— Так надо, — коротко кинул мне через плечо любимый. Где-то в гуще леса послышался дикий рев, какой я слышала в саду. Я содрогнулась и снова едва не упала. Бежать меж деревьев в темноте было сложнее, чем по выложенным садовым дорожкам, но меня уже ничто не могло остановить. Мимо проносились деревья и поляны, где-то поблизости журчал ручей. В голове сама собой всплыла сказка про птицу, освободившуюся из золотой клетки, которую Крина мне часто рассказывала на ночь по моей просьбе. Я очень любила эту сказку, считала, что в ней больше смысла, чем во всех остальных. И сейчас сама стала героиней этой сказки — я вырвалась на свободу из клетки. Восторг пьянил и окрылял, рисуя сказочные картины о новой жизни с Риганом далеко от Валариса. Посмотрев на его руку, сжимающую мою ладонь, скользнув по ней вверх на спину Ригана, я почему-то не могла радоваться в полную силу. Что-то меня беспокоило. Мысли неслись разноцветным калейдоскопом. Серая бабочка, напавшие на замок твари, слишком спокойный Риган, взгляд его темных глаз при долгожданной встрече, прядь волос у него в руках, какой-то амулет.

Мы мчались меж деревьев, цепляясь за ветки и едва не спотыкаясь о торчащие из-под ковра опавшей листвы и хвои корни. Несколько раз по щекам больно прошлись колючие лапы ели, но мне было все равно. Даже когда я зацепилась за что-то косой, не обратила внимания на боль, ведомая единственным желанием поскорее сбежать отсюда.

— Риган… что вообще происходит? — задыхаясь, спросила я.

— Я тебе потом все объясню. Сейчас нужно убираться.

— Спасибо, что пришел за мной, — изрекла я на выдохе, казалось, что последнем в моей жизни. В груди жгло, а перед глазами мельтешили разноцветные точки.

— Ты же не думала, что я оставлю тебя там? Даже в лесу какая-то чертовщина творится, не говоря уже об этом замке и этой семье, — отозвался Риган.

Когда ноги окончательно отказались меня нести, я выпустила руку любимого. На коленях подползла к ближайшей сосне, облокотившись на ее широкий ствол. Судя по местности, мы забрели глубоко в лес. Здесь было мрачно, тусклый вечерний свет практически не пробивался сквозь густые кроны столпившихся близко друг к другу деревьев. Никаких звуков животных и птиц вокруг — лишь давящая на перепонки тишина.

Опустив глаза, я скорее почувствовала и представила, нежели узрела изодранные руки и ноги. На щеках саднили царапины, а в волосах торчали сломанные ветки, царапающие голову. И без того перекроенное платье порвалось в нескольких местах, зацепившись за встречные кусты и ветви деревьев.

— Селения, нужно идти. На отдых времени нет, — приблизившись ко мне, сказал Риган, протягивая руку.

— Прошу, дай мне минуту, — прошептала я, пытаясь восстановить дыхание.

— У нас ее нет, — нетерпеливо бросил Риган. Мягким, но настойчивым рывком он поднял меня на ноги и потащил вперед, успокаивая тем, что мы отдохнем, когда окажемся далеко отсюда.

Нехорошее предчувствие забралось под одежду липким холодком. Риган вел себя так странно, что почти пугал. Да еще и Бригольский Лес был тревожно молчалив.

Где-то рядом хрустнула сухая ветка, а следом заскрипела потревоженная хвойная лапа. Мы одновременно замерли и огляделись. Глаза достаточно привыкли к темноте, чтобы различать очертания деревьев и движение. Неподалеку раскачивалась еловая ветка. По ногам снизу вверх медленно карабкался страх, сводя и без того измученные мышцы. Воздух был пропитан пряной свежестью, но что-то в нем изменилось. Я снова оглянулась, но даже никого не увидев, не смогла унять дрожь. Здесь был кто-то еще помимо нас с Риганом. Его хриплое дыхание, дразня, щекотало мой обострившийся слух. Страшная догадка вспыхнула неожиданно — вокруг бродил не человек. И когда тьма вновь шелохнулась, обретая черты, я увидела еще одну двуглавую тварь.

— Убирайся. Тебе здесь не место, — приказным тоном крикнул Риган, поднимая вверх амулет, висевший у него на шее. Но тварь словно не слышала его, безумными глазами взирая на нас. Риган вышел чуть вперед, заслонив меня собой. Он обнажил меч, который до этого момента я не замечала. Теперь мне стало понятно, что хлестало меня по ногам во время бега, — это были ножны. Затаив дыхание, я медленно отошла на один шаг и наступила на сухую ветку. Радостный хруст дал команду к атаке. Огромная двухголовая тварь, вблизи отдаленно напоминающая собаку, бросилась на нас, разинув обе пасти разом. Риган с силой толкнул меня в сторону, а сам кувырнулся вперед, подныривая под торс монстра. Лишь чудом удержав равновесие, я кинулась за дерево, увернувшись от смертоносных когтей.

Приземлившись на лапы, чудовище, не раздумывая ни секунды, бросилось за мной, совершенно не замечая Ригана и его попыток привлечь внимание. Я метнулась в сторону соседнего дерева. Прежнее убежище с тяжким хрустом рухнуло на землю, всколыхнув труху и опавшую хвою. И снова тварь кинулась за мной, а я стремительно бросилась прочь.

Сердце отчаянно колотилось, гнало жар по венам. Влажный воздух упрямо цеплялся за исцарапанную кожу и растрепавшиеся волосы. Понимая, что нельзя бежать по прямой, иначе стану легкой добычей, я петляла, прыгала за деревья и резко бросалась в стороны. Жуткий рев гнался следом, вгрызаясь в спину холодными когтями ужаса.

Я хотела верить, что смогу убежать и тем самым увести тварь подальше от Ригана… Но затем она оглушительно завыла. Рухнув на шершавый лесной ковер, со всей силы я зажала уши. Это не помогло — вой проникал под кожу горячим ядом. Воздух дразнил прохладными прикосновениями, однако я задыхалась и не могла им насладиться в полной мере. Темнота обступила, распахнув свои объятия, обняла и почти сразу схлынула.

Двухголовый пес жадно распахнул обе пасти, подступая ко мне, и тут же отлетел в сторону, столкнувшись с деревом. Заскулив, как щенок, тварь медленно поднялась на ноги, взирая на нового противника. Монстр снова бросился вперед, выставив в прыжке мощные лапы с острыми когтями. Мой заступник легко оттолкнулся от земли и запрыгнул на спину твари. Кожа и мышцы у основания двух шей порвались с мерзким чавканьем от резкого движения его рук. Псина завыла, мечась в предсмертной агонии, но быстро затихла, испуская дух и лужу тошнотворной жижи.

Не обращая внимания на предсмертные хрипы твари, победитель ловко спрыгнул с ее спины и подошел ко мне. В темноте холодной яростью сверкали знакомые глаза. Ранее дымчато-серые, теперь они чернели всепоглощающей бездной.

Я узнала графа Рангвальда, и сердце рухнуло вниз. Страх перед ним переступил все мыслимые пределы, лавиной обрушиваясь на меня. Во рту пересохло, и склизкий комок застрял в горле. Одним рывком меня подняли на ноги. Пальцы графа стянули ворот моего платья, смыкаясь вокруг горла. Он притянул меня к себе и наклонился к моему лицу. Глаза его были полны первобытного гнева.

— Ты хоть понимаешь, что ты наделала? — прорычал он, точно зверь.

Я заледенела внутри, боясь шевельнуться в его руках.

— Твой эгоизм, больше напоминающий идиотизм, поставил весь мир под угрозу! И ради чего? Навеянной женскими романами влюбленности? — каждое слово Рангвальда выпивало из меня жизнь, оставляя взамен лишь ужасающий трепет.

— Ненавижу людей, они всегда думают только о собственной шкуре и никогда о последствиях своих поступков. Глупая ты девчонка! — Для того, чтобы причинять боль, графу не нужен был меч, он резал меня словами. Гнев метался в нем, говорил его губами и смотрел его глазами, точно какой-то бог, завладевший его телом. А я могла лишь молча взирать на него в ответ. Прошла вечность в загустевшей пряной тишине леса, прежде чем рука Рангвальда разжалась.

— Ты могла погибнуть, — выдыхая, произнес он уже гораздо спокойнее.

— Отойди от нее! — в ярости крикнул выскочивший из темноты Риган. Граф медленно повернулся к моему возлюбленному, и мое сердце остановилось.

— Как интересно, — тон графа так резко поменялся, исполнившись толикой зловещей иронии, что все внутри меня сжалось от ужаса. Медленно, словно плохо смазанный механизм, я повернулась к графу Рангвальду, не смея снова поднять взгляд на его лицо. Риган выступил вперед, поднимая меч.

Взошедшая на небосвод луна пронзила мрак серебряными стрелами и тонкой полоской расчертила грань между моим возлюбленным и моим похитителем.

— Даже так? — в голосе Идриса послышалось удовлетворение.

Для меня время замедлилось. Каждый удар сердца словно отсчитывал секунды до моей казни. Граф медленно сокращал расстояние между собой и Риганом. Каждый его шаг отдавался громом, сильнее сжимая пространство вокруг меня. Воздух словно застыл, готовый в любой момент от неосторожного движения зазвенеть осколками, как разбитое стекло.

— Не подходи! — отрезал Риган, но граф все равно шел. Он остановился только тогда, когда острый конец меча уперся ему в грудь.

— Но вот я подошел. И что же ты будешь делать?

Мне не нравился спокойный тон графа. Эту авантюру нам не простят. Идрис не принадлежал к тем великодушным особам, которые раздают помилования направо и налево. А после увиденного сейчас и событий в замке мне мало верилось, что он вообще человек.

— Я убью тебя! — процедил сквозь зубы Риган. Его твердая рука продолжала держать меч, не подпуская графа ближе. Вот только если бы он хотел подойти, меч бы его не остановил.

— Моя невеста пытается сбежать с другим. И что же мне делать с вами?

Граф был необычайно весел для сложившейся ситуации. Угроза зрела, сгущая и раскаляя воздух, и пахла она смертью.

— Сразись со мной. И если я выиграю, ты нас отпустишь, — гордо вскинув голову, воскликнул Риган, а я интуитивно подалась вперед.

— Нет, Риган, не…

— А мне нравится эта идея! — Рангвальд повернул ко мне голову и внезапно расплылся в улыбке. Тонкий луч лунного света упал на его гладкое фарфоровое лицо, и я заставила себя посмотреть на него. В тусклом свете сверкнули острые клыки, вспоров мое и без того беспокойное сердце.

— Что скажешь? — Вопрос был адресован мне.

— Это нечестно, — пробормотала я.

— Нечестно? — граф рассмеялся, словно услышал хорошую шутку. — Он сам это предложил, а я согласился. Как мужчины мы уже не можем взять своих слов назад. Верно, Рагван?

— Риган, — процедил молодой человек. — Возьми меч. Я не могу драться с безоружным.

— Твое благородство тронуло меня до глубины души. Но если я возьму меч, удар будет только один, после которого ты умрешь. Это совсем не весело.

Риган окончательно вышел из себя и бросился вперед. Резкий выпад — и меч рассек пустоту, а Рангвальд уже обошел противника по дуге. Он не нападал, а просто уворачивался от атак, причем делал это легко и изящно. Его скорость и реакция были запредельными. И теперь стало окончательно понятно, что шансы неравны. Граф просто играл с Риганом, как кот играет с мышью перед тем, как придушить ее.

Я вросла в землю, забыв, как дышать. Исход этого боя был уже ясен. В конце ждала только неизбежность.

Очередной взмах меча Ригана, резкий перехват его руки — и оружие выскользнуло из его пальцев, упав на траву. Второй рукой Рангвальд схватил его за горло и ухмыльнулся в каком-то предвкушении.

— Ты проиграл. Сломать тебе шею? — с наигранной задумчивостью произнес он. Напряжение, что росло во мне все это время, лопнуло. Я кинулась вперед и буквально повисла на его руке.

— Идрис, прошу тебя, — почти бессильно прошептала я. — Отпусти его. Прошу тебя. Я сделаю все, что ты скажешь. Только не убивай его.

Ледяные глаза пронзили меня, а игривый тон сменился на жесткий.

— Даже не знаю, что ты можешь предложить такого, чего я бы не смог взять сам. Я предупреждал тебя, Селения, не раз предупреждал, но ты меня не слушала.

Продолжая держать Ригана за горло, Идрис наклонил ко мне голову и шепотом коснулся моего уха.

— Ты настолько эгоистична, что рискнула даже судьбой своей тети. А я ведь просил тебя слушаться.

Безысходность рухнула на меня стеной. Что бы я ни сказала, Идрис все равно сделает так, как он захочет. Вяжущая горечь разлилась во рту, обжигая горло.

— Прошу, Идрис. Я все сделаю. Только не трогай их, — дрожащим шепотом взмолилась я, заплакав от бессилия. Короткое мгновение, ставшее почти бесконечным. Медленный вдох — и Риган упал на траву в попытках отдышаться.

Откуда-то послышался женский голос, и в поле зрения появилась Милифтина. От ее вида я содрогнулась и, сама того не осознавая, спряталась за спину графа Рангвальда. Эта страшная женщина сейчас могла порвать меня на лоскуты и развесить на деревьях в качестве трофея.

Отстраненная задумчивость Идриса меня пугала. Я как будто увидела его впервые — настоящего Идриса. И поняла, что он не пощадит Ригана.

— Мертвых допрашивать проще. Они послушнее, — тихий и далекий голос Рангвальда облачился в зловещие оттенки произнесенной им фразы. Лед, застывший в груди, треснул, разрывая меня изнутри на осколки.

— Но только потому, что ты так отчаянно просишь, я не убью его в этот раз, — после некоторого раздумья согласился Идрис. Облегчение еще не успело разгореться из крохотной искры, когда он продолжил, оборвав тонкую ниточку надежды.

— Однако же я хочу знать, почему он пришел вместе с акшарами и наргами в мой замок и напал на мою семью. Он послужит хорошим гарантом твоего послушания, — сверля Ригана ледяным взглядом, объявил граф.

— Миф, свяжи его и отведи в подземелье. Пусть посидит и подумает над правильными ответами. Но не убивай. Я обещал… леди Де-Маир, что сохраню ему жизнь.

Внимание Идриса снова вернулось ко мне. Я не могла прочитать выражение его лица, оттого стало еще тревожнее.

— Идем, — Идрис подал мне руку в некоем подобии галантного жеста, но даже мой заторможенный разум понимал, для чего он это делает. Я возьму его за руку на глазах Ригана в доказательство, что принимаю его условия и отныне принадлежу ему.

Закусив губу до крови, я кинула прощальный взгляд на лежащего на земле Ригана, одними губами прошептав «Прости». Мне хотелось посмотреть на возлюбленного подольше, чтобы запомнить каждый изгиб лица и линии губ. Время, проведенное с ним, казалось одной из красивых сказок, рассказанных мне дядей Рикхардом, которую я примерила на себя. Я боялась, что стоит отвернуться — и я уже не смогу вспомнить его облик. Но пути назад больше нет. Его не было уже тогда, когда Идрис избрал меня своей невестой. Наверное, если бы я смирилась, сейчас не было бы всего этого, не было бы так больно, словно в грудь вогнали ядовитое жало.

— Судьба — это череда случайностей, и лишь время превращает их в закономерность, — внезапно произнес Идрис, вырвав меня из объятий бездны.

Резко выдохнув, я сделала шаг ему навстречу и обхватила дрожащими пальцами его плечо. Нужно быть послушной, чтобы сохранить жизнь Ригану и Крине. Что бы ни случилось со мной теперь, я хотела, чтобы они жили дальше и помнили меня. Если человек продолжает жить в воспоминаниях другого, он бессмертен.

Риган внезапно дернулся, словно пытался встать. Он смотрел на графа не моргая.

Хотел что-то сказать, но в одно мгновение тени вокруг него сгустились настолько, что их можно было осязать. Возникший из них силуэт с мерцающим серым клинком в руке одним неуловимым движением полоснул Ригана по горлу. И все исчезло.

Внутри оборвалась нить, связывающая меня с реальностью. Вокруг нарастал шум, пожирая остальные звуки. Последний островок прежней жизни, наполненный теплом и воспоминаниями, в одно мгновенье затонул в безжалостном шторме, утягивая меня следом.

Воздух исчез. Кожа горела. Грудь рвало изнутри. Ничего больше не существовало, кроме мертвого тела Ригана. В одну секунду мир обрушился на меня, погребая в обломках прежних декораций, за которыми все это время пряталась пустота. Она топила меня, бросала в объятия бури, а затем тянула вниз.

Сколько бы я ни пыталась, ни на шаг не смогла приблизиться к телу любимого, коснуться его, словно это могло вернуть его назад. Что-то не пускало меня. Перед глазами поплыли мрачные краски, унося вслед за собой в неизвестность. Тени, скрывающие правду Ардскола, оказались слишком черны и жестоки.