Два дня уже в нашем доме нет света. Если соседи узнают, в чем дело, не миновать мне беды. Открыть им правду у меня не хватает духу. Может, они сами догадаются, когда прочтут этот рассказ.
…В тот день, придя на работу, завотделом размашистым жестом поставил на край стола свой портфель, щелкнул зачем-то замком и сказал, значительно глядя на меня поверх очков:
— Володя. Я тут думал… Неплохо было бы сделать материальчик об открытии профессора Башкирцева. Поезжай-ка ты в Академгородок, на Лесную. В Биохимический институт.
Я стал собираться. А что мне оставалось делать? Так всегда. Раз я самый молодой — «Володя, съезди», «Володя, подготовь». Взглянул на часы. Уже двенадцать. Ладно, съезжу после обеда.
Устроившись у окна полупустого троллейбуса, я глядел на проносившиеся мимо знакомые улицы и подыскивал броское начало для своего очерка…
Профессора Башкирцева я отыскал довольно быстро. И потом, сидя в мягком кресле, был прямо-таки одурманен ароматом открытий и всемогущества науки. Теперь, когда прошло несколько дней, мне кажется, это был просто запах профессорской сигареты. Хорошо поставленным голосом Башкирцев начал:
— Древнейшие мечты человечества воплотились в сказаниях народа. В них жила, так сказать, коллективная мечта людей. С развитием общества эти мечты приобретали реальное воплощение в виде тех или иных теоретических достижений, нередко далеко превосходивших самые смелые помыслы наших предков. Ковер-самолет был реализован в виде самолетов, вертолетов, ракет. Мы пользуемся ныне и волшебным зеркальцем — телевизорами и видеофонами. И так далее. И только разве скатерти-самобранки пока не было среди нашего инвентаря.
Я записывал. Между тем, смысл того, что я строчил, становился для меня все туманнее: ферменты… элементы… гормоны… эпителий… мутация… стимуляция… А затем профессор вообще перешел на какой-то птичий язык: БСР… СР… ДНК… ТНК… МНД… БСР-69… и, наконец, БСР-71 — «открытие века»!
Записывая обрывки совсем уже малопонятных фраз, я с тоской думал о том, что если профессор не согласится выправить мой очерк, я напишу такую грандиозную чушь, читая которую одни будут удивляться чудесам науки, а другие — невежеству автора. И поносить заодно всю пишущую братию.
Чтобы хоть ненадолго приостановить поток фраз и терминов, я, как за спасительную соломинку, ухватился за мысль, показавшуюся мне тогда удачной:
— Валерий Алексеевич! А вы не могли бы показать мне ваши новые препараты стимуляции роста?
Он поморщился: «Не только для стимуляции роста. Надеюсь, вы в своем очерке ничего не перепутаете», и позвонил куда-то по телефону.
Вскоре я был передан Юлию Федоровичу, еще молодому человеку, лет тридцати. Вздохнув, он повел меня длинными коридорами, в которых купили какие-то молодые люди. Многие из них приветствовали моего унылого спутника. Он только обреченно кивал. Наконец, мы пришли. Напялив на меня зачем-то непомерно длинный синий халат, Юлий Федорович стал доставать какие-то сосуды и пробирки с зеленоватой жидкостью. Я заворожённо глядел на длинные, тонкие, как у музыканта, пальцы его рук. Вспомнил своего брата Саню, студента консерватории. Затем я огляделся. Множество колпаков из прозрачного материала заполняло помещение. В одних росла буйная растительность, а под другими было лысо. «Совсем как у людей», — подумал я, и снова на ум мне пришел мой рано облысевший братец. И я спросил:
— Скажите, Юлий Федорович, а вот рост волос… его тоже можно стимулировать?
Юлий Федорович поморщился. Нерешительно положил ампулу с БСР-71 на край стола и уставился на меня, подыскивая слова.
— Видите ли… э… этот вопрос… т… требует тщательного изучения, В-волосы — это растительность другого происхождения… Вы понимаете… эксперименты ставились только на растениях определенных видов…
Но я его уже не слушал. Незаметно сунул ампулу в карман. Если молчит теория, ответ должна дать практика. Сделав вид, что меня интересует какой-то бурый куст, заполнивший круглый колпак, я увлек облегченно вздохнувшего Юлия Федоровича дальше…
Брат Саня категорически отказался от моей помощи, едва открыл и понюхал БСР-71. Запах был, безусловно, не очень приятным. Но ради того, чтобы быть красивым, говорят, надо страдать!
— Ты только подсчитай, сколько к экономлю на стрижке, расческах, которые все время теряются и ломаются. А время на причесывание? И вообще, волосатые мамонты давно уже вымерли, а лысые слоны живут…
В конце концов я обиделся. Ради него я совершил хотя и благородный, но все-таки не совсем благовидный поступок, а он… И я ушел, хлопнув дверью.
В трамвае мне пришло в голову множество убедительнейших аргументов. Перечисляя их, я вдруг заметил, что сидевшая рядом пожилая женщина с авоськой, опасливо оглядываясь, перебралась поближе к выходу.
Вконец расстроенный, уже во дворе дома я вспомнил о совершенно не нужной теперь ампуле и разбил ее о ближайший столб.
А теперь провода рвутся почти ежедневно. Мне же приходится вскакивать ни свет, ни заря, чтобы проверить, не появились ли новые молодые побеги на этом проклятом столбе, и тщательно срезать их перочинным ножом. Сейчас, дописывая эти строки, я с опаской поглядываю на него. Он весь потемнел снизу и, кажется пустил корни.
Скорее бы наступила зима!