Дружелюбно улыбнувшись во все девятнадцать собственных (и тринадцать имплантированных сразу после ухода со службы), верой и правдой жующих третий год мясо зубов, Брикс со вздохом сделал глоток свежепоставленного на столик пива и небрежно поинтересовался:
— Может быть, наберёте ваших юных друзей? Что-то мой знакомый вне зоны доступа сети. Хотелось бы по домам, а мы всё ждём и ждём.
Сидящий напротив профессор, уже давно ерзавший на стуле, дважды вытер о штаны потные руки и набрал номер.
«Абонент вне зоны действия сети…» — услышали оба.
Сидевшим (точнее, качавшимся на стульях) за соседним столиком подросткам диалог тоже надоел. Они встали. Девушка, подойдя к отцу, с вызовом посмотрела на агента и по-немецки, гортанно коверкая слова, сообщила:
— Мама домой едет, нам бы тоже на последний автобус успеть. Ты этого чувака-то отшей...
Немец встал и, расплатившись, семья молча покинула территорию дружелюбного кафе. На прощание мальчишка показал агенту длинный розовый язык и скорчил рожу.
Юнцы…
Дживс хмыкнул и пошёл следом, прикинув, что успевает взять машину, припаркованную у самого края стоянки, и вернуться к автовокзалу до отъезда сомнительной компании. Предстоящая ему полуторачасовая дорога давала возможность всё обдумать и выбрать первоначальную стратегию. В любом случае, Рихтенгтенов он не упустит.
***
Через полтора часа, вдыхая во сне свежий (во всяком случае, кондиционированный!) автобусный кислород, семейка оказалась в Тель-Авиве, где их встретил вездесущий Брикс. Его лицо, как и в кафе, выражало добродушие, а в серых глазах затаилась решимость… и кое-как замаскированная злоба. Хенрик опять подумал, что, когда между этой бушующей энергией разрушения и его семьёй стоит только пластиковый стаканчик с пивом, надо действовать. Агент делал правильные выводы: его друг действительно унесён тоннелями в никуда и пропал.
Огласки быть не должно, и он может отвести неприятности от семьи. Всё это он обдумал, сидя в мягком сиденье плавно движущегося рейсового автобуса, но, увидев агента у открытой двери, Хенрик посерел лицом. Он очень наглядно представил реакцию навалявшейся в грязи Мёртвого моря (и полной энергии!) семейки Ирен.
— Послушайте! — возмущённо начал он. — Что, в конце концов, вы от нас хотите?!
— Звоним, — протянув телефон, улыбчиво сообщил агент. — И, пожалуйста, без пафоса и громких криков ваших воспитанных отпрысков.
Но Хенрик решил возмутиться.
— Мне послышалось, или я и моя семья подвергаемся шантажу и оскорблениям со стороны беспардонного представителя спецслужб Соединённых Штатов Америки, чьим гражданином я не являюсь?! — начал было он.
Но и Дживсу тоже надоела вся суета.
— Вот именно, подвергаешься, — зашипел он. — Звони давай!
***
Если бы Дима в момент звонка не чувствовал себя раздавленным обстоятельствами киборгом, или Иван бы уже очнулся, то, возможно, история пошла бы другим путём. Но, как философски заметила позднее Ба: «Пути Господни неисповедимы», а проводивший расследование прокурор сообщил супруге: «Не стоило немцу мерить там, где уже отрезано». Случилось все как случилось: телефонный звонок пробил пространство, и агенту ровным механическим голосом на хорошем английском языке чётко сообщили об удовлетворительном состоянии спящего на болотной кочке Аггея и об унесённом по правому проходу Храма Аполлона в Турции Феликсе Хасселе – в неизвестном направлении.
— И где это «неизвестное направление», по-вашему? — сглотнув горячую слюну, спросил Дживс бледного учёного мужа.
— В Индии, — почему-то шёпотом ответил ему Хенрик.
***
— Как занесло его туда ̶ неизвестно, почему он не вышел на связь — непонятно, и искать его именно нам, уважаемый мистер Рихтенгтен, — сухо резюмировал агент. Судьбоносная беседа состоялась через час в номере дешёвого мотеля и была взаимно неприятна для обеих договаривающихся сторон.
— Мне надо поставить в известность жену, — дезориентированный Хенрик ещё пытался сопротивляться судьбе.
— Очень вас понимаю, — согласился с ним Бристон. — Но дети ведь уже всё рассказали маме, не так ли? А она, если ей понадобится, найдёт нас и на Луне. Так что пути к спасению у нас надёжные. И ещё… меня всегда раздражает, когда родственники проявляют нездоровое любопытство и суют нос в чужие дела. А у вас там, осмелюсь заметить, много интересующихся личной жизнью... Давайте-ка, выкладывайте лучше мне факты, да поконкретнее, чтобы я понял, где истина… или всё-таки игра вашего воспалённого воображения?
Бристон умел разговорить... Они сидели почти до утра.
Решили вылететь в Стамбул и, купив там самое необходимое, отправиться в Дидим, в неизвестность. Но Ирен Хенрик всё-таки позвонил.
Она не спала.
— Не хочу слушать твои объяснения, — жена начала первой. — Просто слушай. Я сообщу русским. Может быть, они мне помогут. В любом случае я вылетаю в Дели. Ты понял?!
Ну, если супруга говорит таким тоном…
Хенрик угукнул и отключился.
Его счастье.
К стиснувшей трубку Ирен подошла Рива и, мило улыбнувшись, успокоила:
— Мужчины, Ирочка, как мышки: смотришь на пушистика и думаешь: «Ах, какой милый зверёк!». А как дома заведётся — так сразу и хочется отравить! Вот поэтому я и не вышла замуж.
Сёстры посмотрели в глаза друг другу, и младшая пошла собирать вещи...
***
Диму разбудило яркое солнце. Несмотря на сентябрь, в Москве стояли удивительные тёплые дни лета – оно будто и не собиралось уходить из столицы. Он перевернулся на спину и собрался ещё немного поваляться в исчезающих мгновениях спокойного сна. Но вдруг всё вспомнил. Глаза его распахнулись, он резко вскочил и заметался взглядом по комнате. В голове застучало, отзываясь тупой болью в висках. Сильно захотелось есть и пить.
С дивана напротив, на котором всегда спал Ванька, осторожно встала тётя Наташа. Она смотрела на него и молчала. Покраснев, как рак, Дима уставился в пол и замер.
— Ложись в кровать. Ты кушать хочешь? — тихо спросила она.
Парень кивнул и ещё больше смутился.
— Я всё сейчас принесу. Тебе нельзя пока активно двигаться. Что-то болит? Скажи.
Дима опять, внезапно онемев, интенсивно замотал головой (голова мстительно усилила интенсивность боли) и, нырнув в кровать, попытался спрятаться под одеяло.
Сотовый телефон мерзким пипиканьем разорвал напряжённую тишину. Дима потянулся за ним, но наткнулся на взгляд женщины, в этот миг явно желающей превратить мобильник в камень.
— Отключи, — сухо произнесла Наташа и пошла на кухню за завтраком.
***
Агей смог ненадолго задремать только под утро, то так, то эдак рассматривая полученную им информацию. Погнавшись за мальчишками (уверен же был, что те совершают теракт!) он невольно влез в опасное и непредсказуемое дело.
«Стоит ли впутывать себя в расследование Х-файлов и изображать агента из «Секретных материалов?» — задавал он себе один и тот же вопрос. Ведь у него семья, у него неплохая пенсия. В конце концов, у него подагра и внуки!
С рассветом он написал Бриксу: «Вылетаю домой». Тот всё поймёт, старый знакомый ведь. И забудет о существовании Иш-Шалома.
Утром пожилой агент медленно пробуждался ото сна, уверенный в своей правоте и совершенно успокоенный. Наконец, открыв глаза, Агей смог сфокусировать их на синих синтетических штанах с красной полоской по бокам – те практически вплотную приблизились к его дивану.
— В этом костюме Вы выглядите, как генерал, или, по меньшей мере, на миллион, — бодро сообщил он хозяину.
Комплимент одобрения не встретил.
«Генерал-миллион», протянув гостю полотенце и зубную щётку, со вздохом произнёс:
— Но, к сожалению, уже потёртыми купюрами...
— А вы еврей по матери или по отцу? — вежливо поинтересовался Агей у прокурора за завтраком.
Тот поперхнулся:
— По жизни! И вообще, шо ви имеете сказать за дела в моей личной жизни?
— Это-таки вопрос или попытка унизить? — парировал Агей, улыбаясь.
По дороге в аэропорт они поговорили о том, что раньше власть портила людей, а теперь в неё приходят уже подготовленные кадры; затем о том, что чтобы жить — надо работать. Но чтобы жить хорошо, приходится придумывать что-то другое...
Прощаясь, два товарища пожали друг другу руки и искренне отметили:
— Когда нечего делать, берутся за великие дела... к сожалению.
— Имейте спокойно дышать носом и не устраивать себе вырванные годы из еле оставшихся дней...
Сев в машину, Андрей Дмитриевич закурил и подумал о том, что этот ушлый израильтянин понял его и никуда не полезет.
А в это время, сидя в кресле «Эль Аль» и слушая о пользе пристёгивания ремнями в целях безопасности полёта, Агей Иш-Шалом подумал, что дома лучше… и что зря этот русский не признался, что он еврей.
***
Кали давно забыла своё девичье имя. Ее механическое сердце исчерпало весь запас острой жалости к себе. У неё не было врагов. Не было друзей. Не было цели. Пределы ойкумены ограничивались планетой, но, как это часто бывает у женщин, она выбрала себе свой кусок и никогда не претендовала на что-то большее. Она создала себе свою небесную империю и не желала знать, что там за этой воздушной, очерченной ею самой границей. Где-то далеко в прошлом остались Египет и Крит, Месопотамия и Кхитай. Совсем в вечности пропали империи Тауатинсуйу, Тенотчитлан и Куско. Она только слышала о новых странах на Востоке, в Скифии и на Западе, среди развалин Рима. Они не интересовали её.
При этом, обретя новый мир, девушка узнала о множестве новых вещей. Её радовали необыкновенные ажурные мосты, построенные в её честь, и башни храмов, созданные из железа, фарфора и бронзы. Она любовалась искусственными озёрами, вырытыми тысячами рабов. Для неё насыпали горы с воздушными храмами на вершинах, мостили дороги и поливали их красной и жёлтой глазурью, вырубали в скалах лестницы по десять тысяч ступеней.
Последней радостью стали украшения. Горгона подолгу любовалась изделиями великих мастеров. Она перебирала серьги и кольца изумительной работы, наблюдала за игрой огранённых кристаллов и чудом природных огромных камней. Она жила миром этой холодной красоты.
Её удивили знания желтолицых людей, с их легендами о рождении первых существ из яйца. Не без раздражения узнав, что её Великую мать милосердия и познания, называемую в Кхитае Гуань-Инь, смеют сравнивать с Зевсом и Кроносом, она разметала пагоды, но со временем признала, что в мире всё же есть два начала: Янь, тёмное, ночное, мужское ̶ и её Инь. И целый век горевала о Гильгамеше... потом был спокойный долгий сон.
Но очнувшись от сна, она вспомнила о себе, как о Кибеле — Великой владычице нижней бездны и Царице земли. Кали вновь разметала армии индийских махарадж за жестокость к детям при неурожае и засухах, а затем установила дань, повелев построить Храм себе. Совсем недавно подлый раджа Траванкора Мартханда Вармой, испугался гнева мужского, придуманного им божества, и обозвал Её собственность — Храмом Вишну. Тогда Горги уничтожила и его, запечатав вход в своё святилище.
...Когда со стороны прохода, не известного живущим в подлунном мире, показался человек, Кали встретила первое за две сотни лет живое существо без удивления и злобы. Она устала смотреть на людей. Новая фигура застыла в стасисе, а Богиня легла на уютное ложе. Ей был не интересен медленно умирающий во тьме человек.