Сказка о том, как Иван женился...

Глава 36

В середине семидесятых годов в Тель-Авив заселилась с чадами и домочадцами большая грузинская диаспора. Вместе с кучей кузенов и кузин на каменистую почву новой Родины завезли подрастающего Агея, который приобрёл на этой земле профессию, друзей, язык и фамилию — Иш-Шалом. Годы шли, но, как принято среди дружной родни, язык предков не был забыт. А так как языков у его близких было много, то стареющий Агей мог свободно общаться на грузинском, мегрельском, русском, азербайджанском и ещё паре-тройке языков (чьё предназначение было непонятным, но оценённым руководством МОССАД).

Он давно забыл, кто из родственников первым бросил свой якорь в Тель-Авиве во время первой волны репатриации, но его дети и внуки свято верили, что жили в этом городе всегда. Агей его любил, в противоположность городу на холмах — Иерусалиму. Там происходили самые неприятные теракты, создавались активные группировки убийц, главенствовали три основные религии и, наконец, сновали толпы туристов с одинаково глуповатыми красными физиономиями.

Возможно, эта нелюбовь родилась, когда он, будучи ещё молодым и оптимистичным бойцом за правое дело, отстаивал чистую кровь еврейского народа в нескольких километрах от святынь в районе Маале Адумима, где был тяжело ранен. Но протяжный тенор, доносящийся в четыре утра «Ааааааалах уахбар» со святых минаретов старого города, теперь всегда ассоциировался у него с болью в животе и страхом, с тем жутким мигом, когда он, лёжа на бетонной плите, смотрел на свои серые вывалившиеся кишки.

Скорее всего, отправься подозрительные русские в сторону Стены Плача, просто с целью осмотра пейсатых дедушек, любивших прогуляться после заката в чёрных мохнатых шапках, он бы не пошёл за ними. Но парни, пройдя у пересечения с улицей Кардо Яффские ворота, выбрали направление в сторону ислама, а следом за ними решительно зашагал старый Агей.

***

— Хоть мы и улепётываем, — начал крутящий головой московский авантюрист, — Дим, хоть скажи, куда?

— Мы следуем в сторону мечети Аль Акса на Храмовую гору. Туда, где согласно Корану, Мухаммед поднялся к Аллаху по лестнице. Лестница стояла на Камне мироздания, и старику Ангел Джибраил помог залезть наверх.

— А что, другого способа поднять пенсионера на небеса не нашлось? — резонно возразил Иван.

— В Хрониках не указано.

— Ну, да. Краткость - сестра таланта. А потом? Откуда мы эвакуируемся домой?

— Нам надо попасть в южный угол комплекса. Там крестоносцы мусульман распинали по очереди на большом кресте. От него осталось основание. Нам туда, — немного механическим голосом сообщил Димыч.

— Кошмар. Всё-таки как- то тут неуютно. Пора нам отсюда, — согласился Ванька и ускорил шаг.

***

Дима сразу заметил наблюдение. Пожилой профессиональный полицейский вёл качественную слежку на значительном расстоянии, не позволяя при этом объектам исчезнуть с поля зрения. Это совершенно не нравилось киборгу. Перед глазами красными буквами, мигая и переливаясь, бежала строка: «Возможная угроза Хозяину от аборигена. Возможная угроза... готовность... уничтожение угрозы... готовность...».

ДЕКС выполнял основную охранную функцию, подавляя мозг.

Развивший свои способности орган отчаянно сопротивлялся.

Внутри человека шла борьба.

Два года жизни в семье Курчатовых совершили чудо, практически превратив механического Буратино во вполне разумного студента. Впервые человек в этом наполненном биоэлектроникой теле вырвался вперёд и руководил своим организмом сам, вопреки приказам. Страх, несвойственный умной машине, поселился внутри человека. Именно это чувство, появившееся последним в перестраивающем себя организме, самодеятельно включило практически забытую систему.

Дима боялся потерять семью. Если бы его попросили сформулировать все свои ощущения, то, поставив перед процессором вопрос и загрузив в него все имеющиеся данные, он получил бы ответ: «Твой страх — это Любовь».

Мальчик Дима, родившийся из обломков ДЕКСА, спешил домой.

Ему мешал крадущийся за ними старый человек. И на вопрос «Что делать с объектом, мешающим спокойно вернуться?» киборг получил однозначный ответ: «Уничтожение».

***

Агей следовал за молодыми людьми, с удовлетворением ощущая свой забытый инстинкт ищейки, впитанный годами оперативной работы. «Как ребёнок в раннем детстве приобретает навыки и привычки, характерные только его семье, так и разведчик навсегда остаётся им, несмотря на возраст», — философски хмыкнул он, с удовольствием ускоряя шаг.

Мимо проследовала толпа пожилых немок. Их гортанные, неприятные любому обладателю памяти о Холокосте голоса тем не менее превратились в бодрую мелодию, похожую на марш. Слегка запинающийся голос экскурсовода в помятом тёмном костюме направлял их, сливаясь с интенсивным хором гудящих, как улей, дам.

Агей вспомнил празднование весёлого Суккота в Натании в прошлом году. Владелец отеля (и дальний родственник) был взволнован наплывом приятных гостей, и они до ночи сидели, вдыхая морской воздух, напоённый запахами виски, вливаемого маленькими глоточками в большой дозировке...

Наблюдение шло своим чередом.

Бывшему инспектору даже захотелось сигарету. Эта многолетняя привычка периодически всплывала сладким запретным желанием, особенно во время ярких воспоминаний из прошлых лет. Сейчас, в сочетании с фактически проводимым расследованием, пачка «Хай Вэй» как живая встала перед глазами. Пикнул сообщением мобильник. «По запросу Интерпола Курчатов Иван Андреевич и Федоров Дмитрий Юрьевич в настоящее время находятся в Москве. Из страны не выезжали».

«Вот так-так! — подумал оперативник. — Хочешь — не хочешь, а поверишь в эту мистическую требуху. Не с неба же они упали».

За его спиной осталась Стена Храма. «Ты не слишком религиозен, детектив, положено бы произнести молитву, как старому человеку...». Несмотря на долгую жизнь на Земле Обетованной, Агей так и остался атеистом. Родители появились на свет вне религиозной системы и он, вопреки полученным сегодня от хасида данным, не слишком уверовал в спуск со второго яруса Храма Гроба Господня по лестнице «статуса кво».

Объекты свернули к южному фасаду мечети Аль Акса. Символ веры мусульман, работающий для входа туристически настроенных толп до пятнадцати часов, был давно закрыт. Бодрая молодёжь, наплевав на вездесущие камеры, перепрыгнула металлические ограждения и ускорилась, перейдя на бег. Агей послал геолокацию Бринстону и, несмотря на возраст и лёгкую одышку, бодро перепрыгнул барьер. Ситуация выходила из-под контроля.

Дойдя до места старого креста крестоносцев, на котором гибли праведники, русские, посовещавшись, остановились. Один из них обернулся и сверкнул яркими, словно лазерная указка, нечеловечески красными глазами в сторону оперативника. Затем оба встали на плиту и, сказав несколько фраз, взялись за руки. Вокруг замерцало.

«Терористический акт!», — мелькнуло в голове, и старый Агей - без размышления, с разбегу - прыгнул на них, закрывая грудью Историю Своей Страны… минимизируя тем самым потери от взрыва.

«Я хорошо прожил и классно закончил», — успел подумать старик!

***

Неизвестный навалился всем телом, заставив Ваньку испуганно охнуть. В то же мгновение проснувшийся перенос закончил подготовку и, погрузив путешествующих в лёгкий стасис, заработал. У Ивана среди уже привычно мерцающей прохладной мглы появилось ощущение скорости в свободном полёте. Потом пришло понимание, что они летят не одни. Мысли медленно перемещались в голове, но недремлющая память нарисовала картину встречи с родителями, и парень резко открыл глаза.

Мирный Димон - в ярком пульсирующем свечении глаз - душил кажущегося чёрно-фиолетовым среди тьмы старика. Ванька в ужасе забился в цепком, мешающем шевелиться стасисе и, теряя силы, сквозь меркнущее сознание прокричал: «Не смей! Убью!».

***

Люди вынырнули из тоннеля прямо в болотистый бурелом. В жидкое месиво противной дряблой буро-коричневой жижи, наполняющей километры торфяных болот Шатуры.

….После слов приказа внутри Димы огромным страшным пузырём выросло одиночество отвергнутого существа. Мертвая тишина обречённого на вечное рабство и животный ужас страха, вырвавшегося из клетки процессора в мозг ребёнка.

Он плохо помнил, что делал.

Кое-как рассмотрев среди кочек островок, парень, размазывая слёзы и вздрагивая от охватившего его холода, вытащил трясущего головой старика и до сих пор находящегося в оцепенении Ивана. Потом сел рядом и долго ждал, когда те, другие, настоящие, придут в себя.

Вокруг была топь. Где-то в километре от них виднелись лес и зелёные холмы, покрытые густой, политой сентябрьским дождём травой. Он был беспомощен и жалок. В ушах ещё звучал крик: «Ах ты, убийца!», и смешной, такой нечувствительный (и такой болезненный!) толчок в грудь. Дима посмотрел на руки Агея и вспомнил Ба. У неё были именно такие крепкие морщинистые цепкие руки, которыми она ловко шинковала капусту для борща «голодному ребёнку». Он никогда больше не увидит её. Сейчас хозяин очнётся и отдаст последний приказ.

Наконец Ванька застонал, икнул и проснулся.

ДЕКС внутри человека встал по «стойке смирно».

А Дима ссутулился, шмыгнул носом и остался сидеть.

***

Вязкая тяжёлая тьма, с редкими электрическими всполохами, вдруг проснулась и заиграла багровыми лучами. Вечно текущая и не имеющая начала и конца река из чёрной масляной крови земли вдруг покрылась коркой, слегка приостановив свой неспешный бег, словно прислушиваясь.

— Ну, чем ты недоволен на этот раз, мой друг? — что-то гигантское заворочалось во мраке. Где-то содрогнулась сама магма.

— Ты выбрала, ты и думай...

— Ты прав. Выбрала я. Но это и твои дети тоже.

— Почему же во множественном числе?

— Потому что второй тоже плоть от плоти тех, когда-то прилетевших со звёзд. Твоя искра есть и в нём.

— Они все выбрали любовь. Я должен быть счастлив. Мы дождались. Почему мне грустно, моя Кора?

— Потому что только полулюди могут уничтожать просто так подобных себе. Может быть, в мир, наконец, придёт Истина?

— А ты в это веришь?

Чернота замолкает. Мгла окутывает огненные струи вокруг. Река останавливает свой бег.

— Нет,— слышится вокруг.

И тогда Тьма начинает хохотать.