За десять дней лежания в госпитале Бристон не просто в полной мере ощутил себя никому не нужным одиночкой, он почувствовал себя отверженным. Только работа всегда окрашивала его жизнь в отличные от серого цвета. На какой-то миг, призвав Феликса, его лёгкие сделали живительный глоток и вернули Джордана в окружающую действительность, но исчезновение опытного полевого агента, единственного друга, вновь ввергло его в пучину смертельной пустоты.
Врач настаивал на шунтировании сердечных артерий, но он принял другое решение.
— Я, как один из самолетов, стоящих на взлётно-посадочной полосе, уже готов к немедленному взлёту, — с улыбкой, но весьма категорично заявил пациент.
Ухоженный красивый турок только пожал плечами и, пошутив:
— Я порекомендовал бы Вам не взлетать самому, а зафрахтовать чартер, — отпустил, дав рекомендации.
И вот, Бристон вновь стоит в холле отеля дворца, безуспешно пытаясь получить информацию у молчаливого портье.
— Вы говорите, что Феликс Хассель взял машину на прокат и уехал следом за русскими?
— Нет, сэр. Я Вам лишь сообщил, что Ваш друг взял машину напрокат и уехал. Его вещи находятся у нас в камере хранения. По истечении 21 дня мы перешлём их в Соединённые Штаты Америки. Заявка об исчезновении человека подана в полицию. Обратитесь туда, пожалуйста.
Дживс кивнул.
Портье был предельно вежлив. Небольшой, но уже наметившийся животик выпирал из-под нижней пуговицы белоснежной рубашки. Он был черноволос и кудряв, этот типичный турецкий «мачо», дороживший своей работой и не позволяющий лишнего.
Агент тяжело вздохнул и подвинул ладонь по гладкой мраморной стойке.
— Может быть, Вы что-то вспомните? Я был бы Вам благодарен.— Максимально искренне произнёс Дживс.
Портье ловко сдвинул протянутую к нему ладонь с купюрой и, интимно склонившись к стойке, сообщил:
— У меня сложилось впечатление, что русский и немец были друзьями...
Неудачливый агент смог только тяжело вздохнуть.
***
Учитывая несвоевременный приезд совершенно некошерных родственников и приближающееся время многочисленных праздников, всей семье хотелось отдохнуть, но не накладно. Поэтому, собрав всю живущую по соседству родню, было решено вывезти немцев куда-нибудь, в историческое познавательное израильское место.
Ирочка приехала с детьми и, как мать, обязана была ознакомить их с традициями своего народа.
Так-таки пляжи уже не являлись экзотикой, в зоопарке дурно пахло, а цирк в еврейских семьях присутствует всегда, семья решила освежить тела и души однодневным выездом к переполненному чёрной лечебной грязью Мёртвому морю.
Но, регулярно открывавший краник объёмного трёхлитрового пакета с красным терпким вином, и, с аппетитом вкусивший привезённого им самим с Кармеля подарка, Хенрик, расправив спину, громко сообщил, что желает преклонить колени к Стене Плача и поклониться Голгофе.
Тётя Рива, как хранитель психического здоровья семьи, несколько раз пыталась отговорить глуповатого гоя от похода к Стене Плача в субботу, но, то ли вино, из винограда, выросшего по берегам Иордана, то ли яркое солнце, нагревшее светлую макушку арийца, профессор был неумолим.
В результате, призвав на помощь детей, и, убедив зануду в необходимости сна перед долгой дорогой, Ирен препроводила его спать.
***
Отец храпел. Марк, с раздражением, морщил потомственный нос и стремительно писал послание далёкому другу. Через полчаса пришёл лаконичный ответ, и, окрылённый сообщением, брат неслышной тенью отправился пообщаться с сестрой.
Дверь скрипнула, и кулак, высунутый из-под клетчатого пледа производства ГДР, бережно сохраняемого семьей со времён СССР, поприветствовал вошедшего.
— Всё знаю, — услышал он.
— Есть и вход, и выход, представляешь, — зашептал Марк.— Всё-таки, все дороги ведут в Землю Обетованную. Люблю я её.
В классе Марк демонстративно вкушал мацу и даже надевал кипу на блондинистый всклокоченный затылок в день рождения Гитлера.
Сестра кивнула ещё раз и скрепила договор воздушным поцелуем.
Ирен, заглянувшая в комнату где то через час, увидела только сопящие носы мужа и сына, а на мечтательные улыбки обнявшегося с фолиантом мужа и с мобильным телефоном сына, почему то не обратила внимания. Впрочем, она тоже наливала себе вино только из соседнего пакета, предпочитая сухое белое, полусладкому красному...
***
— Если верить карте, то найдя вход в районе Яхромы, мы окажемся в самой нижней части Храма Гроба Господня. В настоящее время там расположена часовня Адама, — менторским голосом вещал Димон. — Христианские источники сообщают, что в этом месте раскололась скала, и через щель кровь распятого Христа попала на череп Адама, очистив его от скверны.
— А кровь откуда? — сонно интересовался Ванька.
— Могила Адама оказалась как раз под Голгофой, — пояснил Дима и, резко повернувшись на диване, сообщил:
— А в Подмосковье-то всё непросто. Нам надо в Дмитровский район, там есть проход к Израилю. Но есть ещё восемь возможных переходов: два в Америку, один в Австралию, какой-то странный прерывчатый в Антарктиду, два в юго-восточную Азию. Немецкий путешественник по России еще в 17 веке Адам Олеарий, указывал на эти древние мегалиты, объединив их под общим названием Алатырь. Вокруг Москвы в городах Коломна, Серпухов, Дмитров, Тула, Волоколамск, Верея, Наро-Фоминск все они и расположены. А вот вернуться проблематичнее... Но нам повезло, обратно тож недалеко приземлимся!
— Да, повезло, что мать с отцом едут на дачу огурцы собирать.
— Молодец, Ба, урожай-то в самый раз поспел.
— Угу, молодец. Только ты в следующий раз, когда они ругаться будут, с дурацкими вопросами не лезь. Вообще, повезло, что нас не замели.
— Мне дядя Андрей любые вопросы задавать разрешил.
— Слух, спать давай! Завтра день тяжёлый. Ты-то у нас киборг, а я не высплюсь.
На какое-то время в комнате воцарилась тишина. Потом Дима опять заворочался и спросил:
— Вань, а можно последний вопрос задать на сегодня?
— Ну?
— А почему дядя Андрей обиделся, когда тётя Наташа сказала, что если он ещё раз женщин курицами назовёт, то она ему яйца снесёт?
— Потому, что это самый главный орган. Надо тебя с бабами знакомить. Умный, умный, а дурра-а-ак… Лан. Спать пора, я тебе не Царевна-лягушка, чтобы ещё и по ночам из кожи вон лезть, про физиологию поясняя.
***
По коридору, уходящему в тёмную пустоту бесконечности, украшенному, подобно индийскому свадебному платью, золотом и блистающими в сумраке драгоценными камнями, медленно перемещалась девушка. В каждом её шаге, в невероятной гибкости стройной фигуры, любой рассмотрел бы волшебное торжество Природы, создавшей классическую женскую красоту. Нежный шёлк сари бирюзового цвета струился прохладной волной от плеча к обнажённым ступням, словно высыхая морской пеной на отполированном веками полу. Единожды увидевший, сразу признавал Богиню, потому что ни одна человеческая жена не могла бы произвести на свет такое совершенство.
Впереди из сумрака показались массивные резные колонны. Подойдя к крайней, девушка села рядом и, дотронувшись до сияющего ослепительной белизной мрамора, улыбнувшись, спросила тишину:
— Ты понял? Я опять похоронила мечту...
Тусклый свет, сам по себе осветивший колонну, отметил на ней резные изгибы, и сквозь тени появилась каменная туника, надетая на мощное тело воина, держащего в одной руке лиру, а в другой занесённый в незавершённом ударе короткий меч. Голову мужчины венчал лавровый венок.
Девушка посмотрела вверх и захохотала. Сумрак недовольно заворочался. Не дождавшись ответа, она встала и медленно пошла в темноту вдоль каменных фигур...