Сказания Ринеммы

За строками летописи

«Под самыми облаками бился Бахрим с Тейлек-хазэном. Могуч был владыка шувийский, владел искусствами тайными и мечом колдовским, да только не смог поразить воина. Бились молнии о ратный доспех, падали чародейские змеи под клинком Бахримовым; воздел оружие воин, обрушил его на врага – и рухнул с небес Тейлек-хазэн, распростерся на сырой земле…»

Бахрим поднял глаза от свитка, перевел взгляд на стену, на тусклый блеск изогнутого меча, отнявший жизнь у шувийского хазэна и многих других до него. Атлай-летописец, тенью следовавший за войском Инхары, все записал верно, благо и сам бой с земли видел. Уже давно правитель уверился, что в строках книжника не будет лжи, и давал его записи читать другим только для порядка.

Только вот не передать всё пером. Не передать то, как пылали в глазах Тейлека чужие силы, подарившие ему искусство и мощь. Не показать, как жег душу один лишь взгляд в лицо шувийца. И не передать, с каким ликующим воплем вырывались из плена воли погибшего владыки незримые другим души его подданных.

Страшный был бой. Бахрим по праву гордился тем, что совладал с Тейлеком в поединке. Да, небесная кровь защитила его разум, сотворенный Инхарой клинок резал чужие чары… но для победы потребовались и могучая воля, и великое искусство. Их Бахрим закалил и отточил сам, и твердо знал – правы те, что славят, восклицая «Нет тебе равных на поле брани!»

Воин вновь опустил взгляд на свиток.

«Когда Бахрим спустился к телу владыки, и отогнал черный дух его, не давая вернуться и мучить людей – земля и небо содрогнулись от радостных криков. Все хором славили победителя: и воины Инхарайи, и шувийские крестьяне, и духи земель, заточенные в прошлом хазэном…»

Да. Славили. Прославляли так, что если бы Бахрим пожелал сесть на трон – на руках бы его донесли. И ведь по праву! Из всех, кого на своем пути встречала и сокрушала растущая Инхарайя, именно Шувия оказалась самым страшным врагом. В первую череду – из-за своего правителя. Бахрим знал, что заслужил каждое слово великих почестей за то, что сперва разбил шувийское войско, а потом сошелся в поединке с Тейлеком и поверг его самого.

Он все заслужил. Но он не дожил бы до своих лет, если бы не обучился замечать все вокруг и позволил бы славе ударить вином себе в голову.

И стоило воину опустить веки, как перед ним вставало то, чего в летописи не будет никогда. Взгляд Инхары. Владыки. Властителя нового могучего царства. Великого чародея. Давнего друга.

Он был недоволен. Все чаще в последнее время славили Бахрима, и воздавали почести Инхаре только по обязанности; слова, обращенные к правителю, шли от обычаев, а не от сердца. Оглядываясь на жизнь, Бахрим понимал: иначе и быть не могло. Он всегда ладил с людьми, он всегда был на виду, он всегда вел войско в бой и побеждал, а когда проигрывал – берег людей… Все знали Бахрима и все любили его. По праву. За дело.

Сам же Бахрим знал – малого он бы достиг без Инхары. Воин побеждал в боях – но чародей влил чары в его доспехи и оружие, помогая сражаться с самыми ужасными врагами. Бахрим вел армии – но Инхара следил за тем, чтобы войска были в порядке, а на завоеванных землях исполнялись должные законы. И именно он выбирал, в какую сторону двинуться солдатам, кого надо покорить, а с кем – договориться… и договаривался он же.

Деяния Инхары не забудут, Атлай старательно записывал всё. Но Бахрим уже знал: рассказы о владыке пропускают мимо ушей, а воинская доблесть звоном колоколов катится повсюду. И вновь понятно. Кто захочет знать о долгих переговорах, тысячах заполненных бумаг и бесконечном чтении книг, когда можно с восторгом послушать о великих битвах, поверженных врагах и сокрушенных стенах?

Бахрим раньше лишь мимоходом думал, что его могут позвать на трон. Гнал мысли, обманывал себя, но после победы над шувийцами видел эту тропу с пугающей ясностью. И столь же верно он понимал – нельзя ему на престол. Он не справится с тем, что сейчас делает Инхара, и не сможет стать таким же правителем, как и тот. Особенно зная, что Инхара намерен править долго; ходили слухи, что правитель выторговал у горных мудрецов зелье молодости в обмен на покой снежных вершин и обитающих там духов.

Бахрим знал точно – это не слухи. И знал, сколько планов Инхара уже построил, рассчитывая на долгую жизнь; только он и сможет их претворить в жизнь.

Можно отказаться, когда будут предлагать… но ведь и потом попробуют. А кое-кто – как Хасар – постараются и выбора не оставить.

Воин знал, что Инхара понимает то же самое. Десятки раз представил, что тот может сделать, упирался в один лишь путь. Правитель не сможет удержаться на троне, если не обучится принимать решения с холодным сердцем и жертвовать чем угодно ради своего царства.

Инхара на троне был давно. И царство, сотворенное им, выросло вчетверо.

В дверь осторожно постучали.

– Да? – хмуро отозвался воин.

– Владыка зовет вас, Бахрим-марун, – склонился в поклоне слуга. Воин кивнул, вставая из-за стола.

Сердце кольнула горечь, смешанная с гордостью за друга: все-таки решил сам. Не подослать убийцу, не навести чары издали… Инхара умел не только принимать решения, но и смотреть им в глаза.

Шагая по дворцу, наполненному вечерними тенями и плеском звездного света, Бахрим размышлял: а если он будет сопротивляться? Клинок окажется в руке вмиг, и чары создателя он будет резать так же хорошо, как чужие. Искусство никуда не исчезнет, а многие любимые заклятья Инхары окажутся бесполезны – к ним воин давно привык, ведь ими чародей помогал ему закалять тело.

Да. Он может победить – если по-настоящему схватится с давним другом.

Только этого делать нельзя. Сам Бахрим не сможет удержать царство. Даже если ничего не начнется, если владыка и воин вообще сойдутся в бою. А значит…

Воину тоже надо уметь жертвовать.

Инхара стоял у перил на каменном выступе – окрещённом ранлейским словом «балкон». Такое украшение ему понравилось еще при завоевании. В родном дворце правитель приказал соорудить такое же, и частенько размышлял тут, не покидая дома и наслаждаясь вольным ветром.

Он был немногим старше Бахрима, но казалось, что разница в годах велика. Длинные волосы поседели после долгих разговоров с духами, просторные одеяния и тяжелые царские знаки заставляли ходить неспешно, долгие горные странствия высушили тело. Но хотя Инхара казался слабым, все знали, какая мощь таится в тонких темных пальцах.

В комнате не было почти никого: только свернулась на ковре с книгой тонкая девушка в желтых шелках, мимолетно бросившая на Бахрима песочного цвета взгляд. Ферха – керхан-ала, пустынный дух, давно заключившая с Инхарой нерушимый договор. Бахриму иногда казалось, что ее держит рядом с правителем больше любопытство, чем данное слово. Или… но об этом он не спрашивал, зная, что давний друг лишь улыбнется.

Воин остановился чуть позади Инхары; тот оглянулся через плечо, шагнул в сторону. Бахрим вздохнул, тоже положил руки на гладкий камень перил.

Потянулось молчание; лишь свистел ветер, звенела далеко внизу река, и шелестел позади шелк одежд Ферхи.

– Ты сам обо всем подумал, – наконец проронил Инхара. Как всегда – тихо и с нерушимой твердостью.

– Да, – вздохнул тот. – После победы над Тейлеком стало уже слишком поздно как-то менять.

– После победы над Шувией всем стало ясно, – поправил Инхара. – А поздно стало куда раньше.

Бахрим кивнул, соглашаясь. В таких делах Инхара всегда видел дальше него.

– Вместо меня поставь Асмира, – сказал он. – Он тебе верен так, что пес от стыда покраснеет, и только он справится с войском и сражениями. А ещё он хорошо знает Ришан, и с походом на его земли справится, как никто иной.

– Похода не будет.

– За такую войну ещё больше подрастет в силе, сможет меня за… – Бахрим осекся. – Что?

– Похода не будет, – повторил Инхара, глядя на тонущие в дальнем тумане горы. Оглянулся на воина, скривил тонкие губы в столь знакомой усмешке. – Великий Бахрим потрясен? Надо звать Атлея, пусть занесет в летописи.

Воин и в самом деле был потрясен. Поход на Ришан был делом решенным ещё с тех пор, как они захватили первое царство. Как сейчас-то от него можно отказаться?

Слова теснились в горле, но голос Инхары прозвучал раньше, чем Бахрим успел хоть что-то сказать.

– Завтра объявлю, что завоевания закончены, и что Инхарайе пора отведать мира. Я отправлю послов в другие царства, и мои владения заживут спокойной жизнью. Границы надежно укреплены, и любого, кто посмеет на них посягнуть, мы отбросим. А от нас за пределы будут идти лишь караваны торговцев да послы со свитой.

Бахрим глубоко вздохнул. Инхара говорил с уверенностью – так, как всегда говорил о давно обдуманных решениях. И когда он объявлял о таком – все удавалось.

– Скажи, Бахрим, – теперь чародей полностью повернулся к старому другу, – ты сможешь спокойно жить при мире?

Бахрим помедлил. Перебрал в памяти все свои войны и бои, лязг клинков и пьянящее чувство удали в битве. Покачал головой, сказав честно:

– Нет. Не для меня такая жизнь, Инхара.

– Да, – кивнул правитель. – Все это знают. Потому-то ты и скажешь, что сделал все, что мог для Инхарайи. Проверишь все войска напоследок, пообещаешь с того света прийти, коли бойцы посмеют стать хуже, чем при тебе. И уйдешь в странствия – дабы ещё тысячу легенд сложили.

Он сделал знак Ферхе; та гибким движением поднялась, подошла к стене, провела рукой по темному дереву, погрузив пальцы в резьбу. Скользнула к Инхаре, что-то вложив ему в ладонь, вернулась на место.

Правитель же протянул Бахриму маленькую бутылочку, наполненную сияющей жидкостью.

– А когда-нибудь, – уверенно сказал он, – ты вернешься. Здесь половина; тебе хватит.

– А тебе? – хрипло спросил Бахрим, завороженно глядя на сияние зелья, за которое многие правители продали бы души. – Тебе – хватит половины?

– Придется кое-что поправить, – ответил Инхара. – Или снова пойти к мудрецам и говорить с ними. Долго. Но я и не спешу.

Бахрим осторожно протянул руку и сомкнул пальцы на тонком стекле. Медленно наклонил голову – то ли кивок другу, то ли поклон правителю.

– А теперь иди, – велел Инхара. – Подумай над словами – что хочешь сказать воинам, чтоб до конца жизни запомнили и детям с внуками передали.

Как только за Бахримом закрылась дверь, Ферха вновь скользнула на балкон.

– Странный выбор, – прошептала она голосом далеких барханов.

– Простой выбор, – возразил Инхара. – Мой трон остается нерушим. Бахрим продолжает творить легенду, что по праву принадлежит ему. Всем хорошо, не так ли? Как игра с Белым Странником, когда ты завладеешь его волосом: выпадет кость – получишь дар. Выпадет клык – просто уйдешь живым.

– Не про то, – покачала головой керхан-ала. – Ты сколько лет мечтал о Ришане… и теперь откажешься?

– Мечтали мы двое, – ответил Инхара. – Ришан я возьму лишь вместе с Бахримом – когда он вернется, и когда умрут все, кто пожелает вознести его выше, чем захочет он сам.

– К тому времени Ришан укрепится, – задумчиво произнесла Ферха. – Будет куда труднее. Ради чего ты так рискуешь, Инхара-фешир?

Правитель коротко улыбнулся.

– Есть слово «дружба», Ферха. Его сила превыше мощи слова «польза».

– Человеческие слова, – заметила керхан-ала. – После всего, что ты узнал и пережил, ты ещё мыслишь себя человеком?

– Не мыслю. Остаюсь. Иначе бы сильнее пользы не было ничего.

«Через полвека после того, как пал Тейлек-хазэн, к могучему инхарайскому двору прибыл молодой человек, крепкий телом и обильный дарованиями. Он назвался сыном великого Бахрима; столь многое он ведал об отце, и столь похож был на него, что никто не усомнился в этих словах.

Государь Инхара радушно принял его и привел в войско свое. Быстро возвысился сын, принявший имя отца своего, и начали говорить о том, что ждет его слава такая же – под мудрой рукой государя.

Недостойный встречался с ним, и сказал, что рад случившемуся: отец мой писал о деяниях его отца, а мне выпадет доля писать о деяниях сына. Смех был мне ответом, и показалось мне, что знает Бахрим то, что неведомо мне.

Но кто может сказать о таящемся за границами этих строк?»

31.03.2011