Родители уже ждали парня. И тоже с намерением выяснить многие подробности. Начала мать, выпытывая не столько про драку, сколько про начавшиеся вдруг отношения с Анастасией Бельских. Мать — и этим всё сказано. Правда с ней удалось разойтись мирно, заговорив, заболтав и наговорив кучу обещаний по поводу невероятно качественного рывка в учёбе. Потом прозвучала клятва, что личная близость с девушкой состоится, а некие матримониальные планы проявятся, только после поступления в высшее учебное заведение. Непонятно, как и насколько родительница поверила во всё сказанное, но на какое-то время примолкла.
А там и отец, до того не произнёсший ни одного слова, этим воспользовался:
— Ладно, мать, мы тут теперь по-мужски говорить будем. И у нас тут свои секреты. Так что иди спокойно готовь на завтра. Или что там у тебя по хозяйству?
Видно было, что хранительница очага обиделась из-за такого недоверия и так глянула на мужа, что тот непроизвольно съёжился. Очевидно, что ему достанется, потом, но в данный момент умная женщина спорить не стала, вышла и плотно прикрыла за собой дверь. Точнее, громко ею хлопнула.
Тяжко вздохнув, изнервничавшийся за день начальник колонны, постарался вернуть себе командный голос полковника, и приказал сыну:
— А вот теперь докладывай, как на духу: откуда узнал про афёры Взяхина с Голядко и про их намечаемые подлости?
— Ага! И в намечаемых действиях убедился?
Фёдор Павлович скрипнул зубами, но всё-таки ответил:
— Да. У этих уродов нашли черновики приготовленных доносов. И просто счастье, что арестовывали их и делали обыск мои друзья…
— Я в этом и не сомневался, что ты и они справитесь! — порадовался сын, и продолжил, с некоторым сомнением: — Насчёт доклада… Скажи мне вначале: насколько ты материалист?
— В смысле?
— Насколько ты закостенел в плане коммунистической пропаганды и сможешь ли ты взглянуть на этот мир с иной точки зрения? То есть, поверишь ли ты в пророческие сны? О котором я тебе кстати уже говорил… Или в существование иных разумных цивилизаций поверишь? Или хотя в частичную разумность тех же дельфинов? Или в религию индусов, по которой дух человека не покидает этот мир, а проходит реинкарнацию и вновь возрождается в новом теле?
Опытный фронтовик даже растерялся от таких вопросов:
— Ты… это, не шали! Причём тут дельфины с индусами?
— И всё-таки? Если именно я тебе о каком-то чуде расскажу, со временем и все доказательства предоставлю, ты к этому с доверием отнесёшься?
— Уже поверил! — заявил отец, разводя руками. — Вон что сегодня вокруг творилось. Но теперь требую объяснений. Желательно с доказательствами… с проверкой которых могу и подождать.
— Тогда слушай! Всё началось с сегодняшнего падения. Сознание я не просто потерял, а словно целую жизнь после этого прожил. И очень хорошо помню каждый момент из этой жизни. Ну а теперь, по порядку…
После чего сжато пересказал о своих приключениях в прошлой жизни, обрисовал политические события в стране и в мире на ближайшие семьдесят пять, восемьдесят лет, да назвал несколько стихийных бедствий, которые произойдут в самое ближайшее время, независимо от деятельности человека на Земле. Последнее — для большей достоверности своих слов.
Конечно, огромную массу сведений и знаний он благоразумно придержал, да и в историю слишком далеко не вдавался, сославшись на слишком туманные и неразборчивые образы в памяти. Но ближайшее будущее обрисовал. Как посёлка, как страны, так и самой партии, руководящей этой страной. Закончил рассказ смертью Сталина в 53-ем году и начавшейся после этого борьбой за власть между партийными функционерами. А в конце подвёл итог:
— Как видишь, ничего хорошего нас всех не ждёт. Очень сложно придётся. И выжить — не каждому получится. Хотя определённые тенденции к улучшению есть, и тот же Сталин их пытается развить, но… На местах, да и в самой столице партийная номенклатура будет противиться этим изменениям изо всех сил. А когда вождь вознамерится убрать, или хотя бы нивелировать руководящую роль партии в государстве, его тут же отравят.
Нельзя сказать, что Фёдор Павлович поверил во всё услышанное. Точнее, он просто не мог себя заставить поверить. Но зато принял близко к сердцу. Особенно в отношении смерти Сталина:
— Точно отравят? Или всё-таки инсульт?
— Яд! — подтвердил очень много знающий мемохарб. — Причём такой, который вызывает именно инсульт. Уже сейчас существуют такие медицинские препараты, так называемые…
Отец всё-таки не сдавался:
— И что, ничего нельзя изменить? Нельзя задействовать фронтовиков? Боевых побратимов и сослуживцев?
Тут уже задумался сам пьетри, не раз думавший о возможности подправить историю планеты своего нынешнего проживания:
— Видишь ли… не так оно всё просто. Хотя уже сегодняшним днём пошли весьма сильные волны по прошлой-будущей истории. Тебе с друзьями удалось упрятать за решётку нескольких тварей, которые в дальнейшем ещё кучу бед натворили бы. При этом вы сами выжили, и даже стали сильней во всех планах. Вроде мелочь на общем фоне и в глобальных объёмах. Но если таких вот мелких изменений накопится огромное количество, то колесо истории, пусть и со крипом и перекосами таки свернёт на новую колею. Но вот дальше как сложатся обстоятельства? Кто может поручиться, что в новой колее станет лучше? Что новые преобразования приведут к резким улучшениям жизни народа, а не наоборот? Кто даст гарантию всеобщего мира, если иные вражеские структуры (перечислять их нет смысла, они тебе знакомы) испугаются нашей возрастающей силы? Не пойдут ли мировые финансовые элиты на последний, безрассудный шаг, пытаясь поделить весь мир окончательно? Не начнут ли они швыряться атомными бомбами, меняя тем самым климат на планете и низвергая всё человечество в каменный век?
Отец на это озадаченно и скорбно качал головой:
— Ну если так смотреть… в общем… да не взирая на частности… То вообще теряется весь смысл жизни. Но и так жить плохо, как сейчас, нельзя. Что, опасаясь нарисованных тобой страхов — затаиться, как улитка в ракушке? А потом проклинать свою нерешительность?
— С моими знаниями ни вы, ни я с Настей, уже не будете жить как прежде. Да и некоторые умения я сумел рассмотреть в той, прожитой жизни. Уверен, они и мне, и всем нам очень помогут. То есть, и многим вокруг — будет хорошо. А вот за остальных — не поручусь. Здесь уже придётся рвать все жилы, чтобы помочь, изменить, улучшить, очистить и… прочее, прочее, прочее. А что для этого надо? Сильная воля, крепкая поддержка друзей, меньше вопросов, больше доверия и максимальная решительность при решении деликатных вопросов. То есть главных предателей, уголовных авторитетов и наибольших сволочей надо просто уничтожать, а не заниматься их перевоспитанием. Чаше всего, даже не доводя дело до судов или следствия.
— Э-э-э… жестоко получается, — скривился полковник в отставке. — На войне вон, сколько крови пролили, и опять убивать? Да ещё своих? Не много ли? И так некоторые говорят о страшной цифре в двадцать миллионов…
— Почти тридцать миллионов жертв только в нашей стране! — перебил парень отца и печально вздохнул.
— Не может быть! — ужаснулся фронтовик.
— Увы! Может. Потому что бывшие комиссары и политруки массу страшных фактов скрывают, если в этом их огромная вина. Да и до сих пор продолжают уничтожать невинных людей, гноят их в лагерях, просто убивают во время арестов. И только за то, что кто-то пытается сказать правду, добиться справедливости, или попросту встать на защиту честных людей. Или ты станешь отрицать творящийся и сейчас геноцид против недовольных?
Отец промолчал, понурив голову и не смея оспорить прозвучавшие слова. А сын продолжал, уже несколько сбавив напор:
— Вот и получается, что больше убивать никто не хочет. Устали. Недооценили внутреннего врага. Понадеялись на свою неприкосновенность. Там промолчали, тут ушли в сторону, ещё где-то побоялись связываться с НКВД и зажиревшими в тылу политруками и… История так и покатилась по прежнему руслу.
Помолчав, поворочав свои тяжёлые мысли, Фёдор Павлович всё-таки поднял решительно голову, расправил плечи, и начал задавать наводящие вопросы:
— А что значит «меньше вопросов и больше доверия»?
— Ну вот к примеру: я дам список тех «малин», на которых хранятся вещи ограбленных и убитых граждан. После чего надо будет без неуместных вопросов «откуда знаешь?», «кто докажет?», «что за провокация?» — идти арестовывать или убивать бандитов на месте. Хотя бы этих уголовных тварей надо уничтожить как можно скорей. Не говоря уже о списке явных предателей и расхитителей в государственном масштабе.
— И длинные эти списки?
— Очень. Ты не поверишь, насколько длинные. Вот бери тетрадь и начинай писать…
Чуть не до рассвета просидели мужские представители семейства Шульга. Писали длинные списки с адресами, рисовали схемы, спорили до хрипоты, благо ещё что шёпотом. Но всё равно вызвали недовольство матери, которая несколько раз появлялась в светлице, а в конце концов таки разогнала заговорщиков по спальням. Фёдор Павлович ещё сидел бы, уточняя и выспрашивая, но ту уже и Александр согласился с мамой:
— В самом деле, пора тебе хоть два часа поспать. Впереди не менее сложный день. Да и моему молодому телу сон необходим…
— Как можно спать, когда вот это…, - Фёдор Павлович со злостью потряс тетрадкой.
— Вот хотя бы с частью этого разберись! — многозначительно и настойчиво посоветовал сын. Затем что-то вспомнил и поинтересовался: — Дядю Игната когда привлекать будем к общему делу?
Это он про младшего брата отца напоминал. Будучи инвалидом, тот жил со своим многочисленным семейством на хуторе Курной, в восьми километрах от посёлка. До войны Игнат — ценнейший специалист по ювелирным делам, он на фронте подорвался на мине, остался без ступни и сейчас свою основную специальность позабросил, занимался животноводческим кооперативом. Плюс многочисленная семья из восьми детей. Но так как являлся мужиком деловым, грамотным, пробивным и боевым, его следовало вовлечь в начавшиеся дела как можно быстрей.
— Не до него сейчас! — отмахнулся отец, не желая толкать на риски младшего брата инвалида. — Может, завтра к нему подскочу! — на что сын заявил:
— Сам к нему утром подъеду. Введу в курс дела. Заодно проверим с ним первую точку. Сам понимаешь: надо. И срочно!
И первым поспешил в свою комнату.
Правда спать не лёг, хоть свет и выключил. А вновь предался медитациям, пытаясь выяснить перспективы своего омоложенного, обновлённого тела. Без этого никак. Следовало выяснить свой потенциал, на что способен как врач, гипнотизёр, экстрасенс и какие умения следует интенсивно подталкивать к развитию в самые ближайшие часы. Работая над собой, слышал, как через три часа встали родители, обговорили свои действия во время короткого завтрака, и разбежались каждый по своему направлению.
Конечно, матери было слишком рано идти в клуб, обычно она туда только к полдню подтягивалась, если чего-то срочного не появлялось. Но ведь она раньше не всегда занималась книгами, художественной самодеятельностью и досугом граждан. Во время войны она не просто где-то служила при штабе или ошивалась в тылах, а воевала на передовой, вместе с мужем ходила в разведку, участвовала в диверсионных актах в тылу врага, отлично освоила профессию радистки и великолепно стреляла из снайперской винтовки. Недаром имела в своём наградном активе три ордена и две медали. И, что самое главное, если муж полковник ей что-то приказывал уже в гражданской жизни на полном серьёзе, сразу признавала его полное право распоряжаться собой. После чего скрупулёзно выполняла всё порученное.
Именно поэтому глава семьи и на жену сбросил часть свалившихся на голову хлопот, в том числе организационного плана. Причём для начала, даже не вводя в курс намечаемых пертурбаций и не оглашая источники информации. Просто сказал надо сделать то-то и то-то, причём срочно. И младшая по званию умчалась выполнять. Хотя наверняка поняла, откуда ветер подул, но попросту побоялась устраивать разборки с сыном.
Всё это Киллайд уловил, не выходя из нирваны своего самоусовершенствования. То есть, попросту проверив улучшающиеся особенности своего слуха. Раньше парень не смог бы расслышать приглушенный говор на кухне, через две двери и в конце коридора. Сейчас же хорошо разобрал каждое слово. И порадовался сразу по двум причинам:
«Ура! Процесс преобразований идёт полным ходом! И очень правильно, что отец привлёк мать на помощь. У неё тоже талантов хватает и житейской мудрости предостаточно. А уж как боевая единица, она многим мужчинам фору даст!..»
Что ещё радовало, так это пробивающееся ночное зрение, нарастающая физическая сила в теле, увеличение скорости реакций, проклюнувшаяся способность ощущать живые объекты на расстоянии, умение создать взрывную искорку, пусть только непосредственно над ладонью., ну и создавать осветительный шарик Выходить в астрал он ещё в первый же день умел. Судя по общей бодрости — спать можно самый мизер. Теперь следовало проверить себя на повышенную регенерацию, на тактильную диагностику, на малое исцеление и на управление силами гипноза.
Второй поток сознания, изменение магнитного поля в пределах видимости, размягчение металла и создание детонирующего участка в удалённом пространстве — более сложные компоненты, над которыми придётся попотеть чуть позже. Не говоря уже об иных талантах и уникальных дарованиях, которые мемохарб получил в первой жизни или развил только к концу своей второй жизни. Не всё сразу и не так быстро. Но! При надлежащей волевом усилии и максимальном усердии, всё это можно постепенно восстановить в юном, послушном теле.
Но, то, что есть — это уже невероятное подспорье в осуществлении поставленных перед собой задач. Только и подумал с некоторой досадой:
«Жаль, что не посоветовался с мамой по поводу сдачи экстерном материала за оставшиеся два класса. Это ближе к её профилю нынешней деятельности, и она могла бы подсказать, куда и к кому обращаться первую очередь. Хотя… вроде я и сам сильно ошибиться не должен. А если с гипнозом всё у меня в порядке, то вообще никаких проблем».
По этому направлению Киллайд тоже не собрался деликатничать. Если появятся некие препоны в лице каких-то учителей или чиновников, применит любые методы насильственного убеждения, лишь бы быстро и качественно пробиться к цели: Москва + высшее учебное заведение. Ждать целых два года мемохарб не собирался.
А родители?.. А родители и без него справятся, с головой окунаясь в предстоящие, глобальные разборки со всякой нечистью.