Швейная лавка попаданки. Ненужная истинная

Глава 20

Герр говорит с вымученной улыбкой:

– Маги всех миров научились управлять чем угодно, стихиями, чужой волей, даже пространством, но, к сожалению, не временем. А я бы отдал всю империю и сколотил еще десяток новых, лишь бы хоть кто-то шепнул мне тогда, что я совершаю ошибку. Я помню, что ты замужем, Олли, и лишь надеюсь, что живешь свою счастливую жизнь. Я даже согласен гореть ежедневно в агонии, если буду знать, что у тебя все хорошо. Ты как никто заслужила этого, – отчего-то от слов дракона, наполненных смирением и покаянием, у меня слезы наворачиваются на глаза. А он тем временем продолжает: – Я не стану добиваться тебя, пытаться вернуть или как-то иначе мешать. Но ты не сможешь лишить меня того, чтобы просто быть неподалеку и наблюдать за тобой.

Молчим. Смотрим друг на друга. Оба сказали, что хотели, запал прошел, и теперь надо бы разойтись, да вот проблема – силы ко мне так полностью не вернулись. Последние я потратила на побег из приемной целителя.

И что теперь делать? Гордо ползти домой назло вражине, позволив глумиться над моим поверженным видом? Или сдаться, наплевав на гордость, и позволить отнести себя домой? Остаться встречать рассвет, сидя на мостовой? Но тогда Лея проснется, не обнаружит меня и вообще неизвестно до чего додумается, с ее-то активностью…

– Пусти! – зло приказываю все же. Находиться в лапах своего же убийцы – для меня перебор.

– Олли, – он укоризненно смотрит на меня. Мол, не дури, женщина.

– Давай. Сейчас же! – я неумолима.

И пусть разумное сейчас на стороне Герра, я в своем праве. Не собираюсь принимать помощь от убийцы и не буду!

И все же на кое-какие уступки идти приходится. Как только император ставит меня на ноги, я понимаю, что самостоятельно далеко не уйду. Максимум – до ближайшей лавки или, если совсем не повезет, дерева. Ноги слабые. Словно весь мой скелет кто-то злой поменял на дрожащее желе, способное максимум удерживать меня в вертикальном положении. Такой себе анти-росомаха.

Только поэтому позволяю дракону подхватить меня за талию и вести вперед. Ну и еще из-за беспокойства за дочь. К чести Винсента, надо сказать, что ведет он себя более чем. Не лезет с советами, не отпускает ценных замечаний и не старается под шумок облапать. Просто помогает идти, будто я важная матрона, а он – всего лишь расторопный мальчишка-прислужник.

Я же сосредотачиваюсь на каждом шаге. Запрещаю своему телу шататься или складываться пополам, а себе – думать о мужчине, который ступает рядом. Почему-то я очень хорошо его чувствую, но эти ощущения не приносят удовольствия. Наоборот, кажутся навязчивыми, словно кто-то насильно вторгается в мое личное пространство. Хочется избавиться от них, отмахнуться, но они как зудящая неподалеку муха – всегда остаются где-то на периферии.

К моему дому подходим, когда петухи давно уже проснулись. Под тяжелым любопытствующим взглядом соседки захожу к себе во двор.

– Спасибо, – говорю тихо. Все же за время пути я остыла, да и лютая ненависть к императору куда-то испарилась. Осталось только непонимание, грусть и уверенность, что этого мужчину я больше видеть никогда не хочу. – А теперь, если хоть часть твоих признаний было правдой, прошу оставить меня. Просто уйди и продолжай жить, как жил до этого, считая, что меня нет. Не потому, что я горю жаждой отомстить или сделать тебе так же больно, как и ты мне. А потому, что я как никто заслужила счастья. Заслужила свою собственную жизнь, в которую никто не вмешивается, и в которой никто не решает, что и как мне делать. Прощай, дракон, – взмах руки, и я, придерживаясь за забор, а потом и за перила крыльца, скрываюсь в доме.

Вижу из окна, как долго стоит император возле старенького забора. Как диссонируют его дорогие одежды с местным пейзажем, как выбивается из общей картины его выправка и стать. Наверное, все могло было бы быть по-другому, не соверши он тогда тот роковой выбор. Что ж, каждый из нас кузнец своего счастья, а я полна решимости наконец-то выковать свое.

Проснувшейся Лее говорю, что видимо приболела, и иду в спальню. Бессонная ночь не проходит бесследно, как и магическое истощение. Организм требует отдыха, а мне почти некуда торопиться, так что с практически чистой совестью падаю в кровать.

Дочке наказываю позавтракать хлебом и молоком, которое по обыкновению оставила возле ворот соседка и которое я, возвращаясь, забрала. А чтобы занять чем-то ребенка и не дать ей возможности набедокурить, разрешаю пустить на выкройки еще кое-какую одежду, оставшуюся от Каррена. Пускай Лея развлекается и руку набивает, нам старое мужское тряпье все равно ни к чему.

Спится мне так хорошо и сладко, как уже давно не спалось. «Не иначе как жизнь начинает налаживаться» – решаю я по пробуждении. С наслаждением потягиваюсь, глядя в окно и прикидывая, который час. Судя по высоте и наклону солнца, давно перевалило за обед. Надо бы подниматься и накормить ребенка, тем более у дочкиного растущего организма аппетит в последнее время просто зверский.

К сожалению, у жизни на меня другие планы. Слышу топот детских ног, взлетающих по лестнице. Сердце, словно чувствует что-то, дергается и замирает.

– Мама! – сбито дыша, сообщает Лея. – Там какие-то дядечки пришли и требуют папу!