Шпион Темучина

Глава 15 Проклятое место Октябрь 1201 г. Восточная Монголия

Оторвавшись от преследователей, беглецы гнали коней почти весь день, лишь, как стемнело, укрылись в одном из распадков, где и провели ночь. А потом еще около трех дней ехали на юг, пока за синими вершинами сопок не заблестело огромное водяное зеркало – озеро Буир-Нур.

Погода снова улучшилась, дни стояли прозрачные, ясные, как почти всегда и бывает в Монголии. Хотя ночи выдавались холодные, по прикидкам Баурджина-Дубова, где-то даже до минус пяти-семи по Цельсию, однако к полудню солнце прогревало воздух примерно до плюс восемнадцати. Такие вот перепады – обычное дело в здешних местах. С утра еще под копытами коней трещал на лужах ледок, ну а ближе к обеду вновь возвращалось тепло, почти как летом.

В переметных сумах, как водится, нашлись и запасные тетивы для стрел, и наконечники, и точило, не говоря уже об огниве, так что голода путники не испытывали – изготовив луки, по пути стреляли дичь, в основном уток. С вечера жгли костер, не чинясь – во-первых, холодно, а во-вторых – и уток надо было на чем-то поджарить. Да и места вокруг тянулись людные – не раз и не два уже беглецы замечали за сопками синие дымки кочевий. Двигаться можно было без опаски, вряд ли погоня стала бы искать их здесь, далеко в стороне от прямого пути к Керулену.

На исходе третьего дня путники устроили привал на берегу Халкин-Гола. Как сильно подозревал Баурджин – примерно на том самом месте, где, схватив шальной осколок, погиб комполка Ремезов. Ну да, вон тут стояли пушки, там – переправа, а на той стороне – японские доты, сложенные из больших серых камней.

А туда, к западу, за сопкой – урочище Оргон-Чуулсу. По местным поверьям – проклятое, злое место. Баурджин невольно вздохнул – кто бы говорил…

Гамильдэ-Ичен ловко развел небольшой костер и в ожидании углей – поджарить остатки утки – напевал какую-то скабрезную песню. Нойон прислушался – что-то про незадачливого мужа и трех любовников его жен.

– Интересно, – протягивая руки к костру, князь усмехнулся. – Вот не знал, что ты такие песни знаешь. Где и научился?

– Ха! – вскинул глаза юноша. – Так ты же сам, нойон, ей меня и научил. Помнишь, когда прикидывались странствующими музыкантами?

– Я?! – Баурджин хмыкнул, тут же и вспомнив, что да, что-то подобное было… Что-то он там придумывал из Ильфа с Петровым про «людоедку Эллочку». Людоедку! Князь передернул плечами, вспомнив бегство от людоедов. Вот уж, действительно, не буди лихо, пока оно тихо. И вообще, надоело бегать уже, хочется схватиться с врагом лицом к лицу в лихом и стремительном натиске, так чтоб под копытами коня дрожала земля, а в руке пела песнь смерти верная сабля! Вот и Гамильдэ-Ичен, кажется, то же самое думал.

– Чего ворчишь, Гамильдэ?

– Да говорю – все бежим, бежим… Кому рассказать – стыдно.

– Нет, парень, – сурово предупредил нойон. – Боже тебя упаси хоть кому-нибудь рассказывать о наших странствия… кроме непосредственного начальства, сиречь – хана Темучина и немногих его приближенных. Что же касается бегства… Так это не мы с тобой бежим, а вот… – он похлопал себя по поясу, – чрезвычайно важные и секретные сведения. И чем скорее теперь они будут у Темучина, тем лучше. А потому – бежать, бежать и бежать! Это как раз тот случай, когда в бегстве – доблесть!

– А Гурхан? – оторвался от костра юноша. – Он ведь может изменить свои планы, когда Кара-Мерген доложит ему о нас. Обязательно доложит, нойон. Если уже не доложил.

Баурджин улыбнулся:

– Извини, друг мой, но ты плохо знаешь людей. Кара-Мерген, конечно, доложил бы… если б ему, в свою очередь, доложил Игдорж. А тот вряд ли поспешит с докладом о собственной оплошности. Не забывай, он ведь надеется еще поймать нас!

– А если не поймает? Все равно ж придется доложить?

– И что в силах изменить Гурхан? Помирить все враждующие племена? Сделать язычниками найманов? Он даже время выступления изменить не в силах – машина уже запущена.

– Зато он в силах изменить место!

Князь хохотнул – уж больно смешно выглядел раззадоренный спором юноша, совсем как нахохлившийся воробей.

– Нет, Гамильдэ, ты не прав, – мягко произнес Баурджин. – Игдорж Собака вовсе не глупей нас с тобой, и в случае если мы ускользнем, поймает каких-нибудь бродяг, предоставит трупы. Или, еще меньше хлопот, целая куча воинов вместе с предателем Сухэ, не моргнув, подтвердят, что опасные беглецы с самой высокой скалы сверзились в самую глубокую пропасть. Ну, или что-нибудь в этом роде – Игдорж придумает. Это – во-первых.

– Во-первых? – вскинул глаза Гамильдэ-Ичен.

– Есть еще и во-вторых, – нойон подмигнул парню, – Темучин вовсе не собирается ждать наступления врагов. Ударит первым!

Потрескивая, горел костерок, на аккуратно сгребленных чуть в сторону углях, шипя, жарилась утка. Эх, еще б арьки… Почти классическая картина – «Охотники на привале».

– Не понимаю, – отломив аппетитно пахнувшее дымком крылышко, Баурджин откусил кусочек, прожевал и, блаженно прищурившись, продолжил: – Не понимаю, почему в бортохо никто не возит арьки? Сколько мы уж ездим на чужих конях, а в баклагах все одна вода.

Юноша разразился смехом:

– Ну, ты и сказанул, нойон! Чтоб тебе еще и арьку возили… Арька, она такая вещь, что только нальешь – и сразу не будет. Какой смысл наливать ее в бортохо? Лучше уж набрать воду. Что же касается арьки, так ею в любом кочевье можно побаловаться, и не в седле, а на мягкой кошме, в компании достойных мужчин и пылких чернооких красавиц!

– Вай, молодец, хорошо сказал! – захохотал Баурджин. – Особенно – про мягкую кошму и пылких чернооких красавиц. Кстати, почему чернооких? Тебе зеленоглазые что, не нравятся?

– Нравятся… – застенчиво улыбнулся парень. – Только ведь их мало, зеленоглазых, чернооких – куда как больше.

Так вот, на сон грядущий, беседовали о приятном. Потом улеглись – по очереди, у чуть притушенного костра, так чтобы угли не горели красным зловещим светом, а лишь бягряно мерцали, распространяя тепло – шаяли. Бросили жребий, дежурить первому выпало князю.

– Вот, всегда так, – заворчал Гамильдэ-Ичен. – Впрочем, я не в обиде.

– Ложись, ложись, – нойон усмехнулся, – и спи себе спокойно и крепко.

Юноша не стал спорить, улегся у костра, подложил под голову седло, укрылся попоной и сразу уснул, едва только закрыл глаза.

Немного посидев у костра, Баурджин поднялся, походил рядом, прогоняя холодом сон, потрепал пасущихся лошадей, полюбовался на звездное небо… и вздрогнул: показалось, будто где-то в кустах хрустнула веточка. Нойон тут же затаился, прислушался… Нет, больше никаких звуков не было, лишь где-то далеко, за сопкой, раздался вдруг одинокий вой. Волк? Или, скорей, шакал? А черт с ним, кто бы ни был.

Чу! Снова треск!

И кряканье утки… тьфу ты, черт, напугала. Ну-ну, хлопай крыльями, лети в свои камыши, не то живо подстрелим тебя, запечем на угольях… Вот, полетела…

Потом вдруг встревожились лошади. Фыркали, поводили мордами, в общем, вели себя беспокойно. Медведь, что ли, бродил где-то рядом? Нет, медведь вряд ли, скорее волки. Так волки бы выли. А, с другой стороны, на человека кони бы так не реагировали. Да кто же там бродит?

Раздув головню, Баурджин прошелся вокруг лошадей, отгоняя возможных затаившихся за кустами зверюг:

– Прочь, прочь пошли, прочь!

Подойдя к берегу, с размаху швырнул головню в камыши. Булькнуло. Баурджин покачал головой – а сегодня теплая ночь. Даже льда у берега не было, не намерз. Да, тепло… Наверное, завтра погода изменится, пойдет дождь или мокрый снег. Неплохая погодка для беглецов. Хотя – от кого теперь бежать-то? Все, отбегались. Завтра начинаются зимние кочевья подвластных Темучину родов, там как родных примут. И свое кочевье рядом – Джэгэль-Эхэ, Алтан Болд и Жаргал, дочка. Как они там? Наверное, хорошо, сытно, ведь все-таки – осень. Да и не жаловались никогда в кочевье Баурджина-нойона на голод, хозяйствовали интенсивно – держали и лошадей, и коров, и овец, даже кое-где сеяли просо. И лес в сопках не так далеко имелся – а там и дичь, и ягоды, и орехи. Что и говорить, удобные места пожаловал Темучин под кочевье, очень-очень хорошие земли. И вот их-то, вместе со всеми прочими, ярится отобрать Гурхан-Джамуха, чтоб ему ни дна, ни покрышки!

Баурджин снова прислушался, обошел лошадей и спящего товарища. Вроде бы успокоилось все. Ничто больше по кустам не трещало, да и волк (или шакал) перестал выть за сопками. Может, сюда пошел? Ага, на костер и запах людей? Вряд ли.

Посмотрев на луну, нойон разбудил Гамильдэ-Ичена и, завалившись под нагретую попону, сразу же погрузился в сон… Быстро закончившийся от толчка.

– А? Что? – вскочив на ноги, Баурджин первым делом выхватил из ножен саблю.

– Ничего, – напряженным шепотом отозвался юноша. – Кто-то ходит рядом. Вон там, за кустами. Видишь, нойон, где сороки?

– Вижу. – Баурджин всмотрелся в предутреннюю туманную морось.

Ну да, ну да, и в самом деле, потеплело ночью – погода сменилась на пасмурную, заморосил мелкий противный дождичек. Да, и сороки над дальними кустами кружили – их уже не только слышно было, но и – светало! – видно.

– Вряд ли это погоня, – усмехнулся нойон. – Впрочем, давай-ка пойдем проверим. Ты с той стороны, а с этой.

Гамильдэ-Ичен, кивнув, перекинул через плечо лук, запоздало пожалев об оставшемся у предателя Сухэ ноже.

Они кружили по кустам примерно с полчаса и за это время обнаружили лишь слабые следы копыт. Хотя – свежие. Причем было не ясно – то ли этот неведомый следил за беглецами, то ли так, проезжал своею дорожкой.

– А и черт с ним, – махнул рукой Баурджин. – Уехал и уехал. Да и нам, кстати, пора.

Оба вернулись к костру и принялись собираться. Положив на коня попону и седло, Гамильдэ-Ичен нагнулся за остатками утки – так ведь вечером и не съели всю, уж больно оказалась сытной.

– Ну и дела! – удивленно воскликнул юноша. – А утку-то нашу слопали!

– Конечно, слопали, – подойдя ближе, усмехнулся нойон. – Ты что, чужих следов не заметил?

– Ах да, – Гамильдэ-Ичен пристыжено замолк – ведь и впрямь, не заметил, что тут скажешь?

Интересно, кем был сей непрошеный гость? Кем бы ни был, ясно одно – точно не из погони. Наверное, какой-нибудь местный голодяй.

– Эй-эй! – негромко позвал Баурджин. – Понравилась хоть утка-то?

Ответом была тишина, и лишь все так же уныло моросил дождь…

И пара тяжелых стрел ударилась в землю, рядом с конями. И чей-то насмешливый голос велел бросить оружие в траву…

– Оружие? – усмехнулся нойон. – Так его у нас нет – одна сабля. Да и та – не наша.

Сабля и самодельный лук полетели в траву.

– Я знаю, – дождавшись, когда беглецы выполнят приказ, из-за кустов показался… Игдорж Собака!

Следом за ним с натянутыми луками в руках шло трое воинов, за ними – еще четверо. Ну, и трое, вероятно, где-нибудь прятались. Десяток. Наверное, особо доверенные.

– Кони! Камень, – успел шепнуть Баурджин и, отвлекая врагов, с улыбкой спросил: – Ты зачем тайно съел нашу утку, Игдорж? Что, не мог попросить?

– Утку? Какую утку?

Игдорж Собака хлопнул глазами. И тот час же отдал приказ – стрелять! И просвистели стрелы – да поздно! Поздно спохватились, ребята, нужно было подойти ближе, не слушая разные там вопросы.

Беглецы просто-напросто разом взметнулись в седла – и одним прыжком скрылись за большим камнем. А враги-то были спешенные! Покуда позвали лошадей, покуда сообразили – друзья уже во всю прыть неслись по узкой долине к видневшемуся невдалеке оврагу.

Очень нехороший оказался овраг. Огромный, целое урочище. И очень, очень знакомое. Урочище Оргон-Чуулсу! Проклятое, страшное место из древних легенд.