Шпион Темучина

Глава 14 Во вражьем стане Сентябрь – октябрь 1201 г. Северо-Восточная Монголия

– Что, не ждали такого? А, вы, верно, думали, что вас уже больше не ищут. Ошиблись, а за ошибки всегда приходится дорого платить.

Игдорж Собака прямо-таки лучился довольством и счастьем. Еще бы, словить столь важных лазутчиков! Тут пахнет не просто поощрением, а и повышением по службе.

Баурджин чувствовал, как навалившиеся воины стягивают ему руки тонкой ременной петлею. Точно так же поступили и с Гамильдэ-Иченом. Связав, пленников подняли на ноги, поставили перед смеющимся Игдоржем.

– Ай-ай, какая иззубренная сабля! – рассматривая трофеи, издевался тот. – Совсем не подходящая для князя, а, Баурджин-нойон? А ты, Гамильдэ-Ичен, что сверкаешь глазами?

– Ничего, – пробурчал юноша. – Ну, давай, веди нас на казнь, чего зря насмешничать? Или сначала доставишь нас к своему хозяину, Кара-Мергену? Нечего сказать, хороший он цвет для себя выбрал – черный, символ мрака и ужаса.

– Все правильно, – с усмешкой кивнул Игдорж. – Именно такие чувства и вызывает Черный Охотник. Гурхану просто повезло, что он на его стороне!

– Даже так?! – удивился нойон. – Так что же ты нас к нему не ведешь?

Хозяин гэра внезапно захохотал, запрокинув голову, и смеялся так, что даже закашлялся.

– А вы ему не нужны! – напившись из поданной слугой пиалы, Игдорж ухмыльнулся. – Вы вообще никому не нужны, даже своему хану.

– Понятно. – Баурджин сжал губы. – Предатель Сухэ уже все про нас рассказал.

– В подробностях! – торжествующе воскликнул Игдорж. – И нас даже не интересует, что там вы еще вынюхали – все равно все это умрет вместе с вами, и очень скоро.

– Ого! – нойон качнул головой. – Что, Кара-Мерген даже не попытается перетянуть нас на свою сторону? Ему не интересно знать о землях и племенах Темучина?

– Нисколько не интересно, – подтвердил хозяин гэра. – Все что нужно, мы уже знаем.

– А на будущее?

– Да не будет у Темучина никакого будущего! Уже совсем скоро мы разнесем его одним мощным ударом. И сложим высокую пирмиду из отрубленных голов его лучших людей – чтобы другим было неповадно спорить с Гурханом!

– Гурхан… – задумчиво протянул князь. – Джамуха… А ведь когда-то они с Темучином были друзьями.

– С тех пор прошло много кочевок.

– Да-а… Что ты там такое пьешь, Барсэлук?

– Барсэлук? Зовите меня Игдоржем. А пью я ягодное вино!

– Наверное, вкусное?

– Вкусное, и еще как!

Баурджин вздохнул:

– Так угостил бы, что ли!

– Угостить? – Игдорж-Барсэлук снова захохотал. – Ох, и нахальный же ты человек, князь Баурджин. Вообще-то, я мог бы вас угостить, но опасаюсь развязывать руки… в свете всего сказанного Алтансухом.

– Мы можем дать слово.

– Слово? Я не верю ничьим словам. И никогда не верил.

– А ты хороший лазутчик, Игдорж. – Нойон одобрительно улыбнулся. – Даже мы тебя сразу не раскусили.

Похвала пришлась Игдоржу по вкусу: кто же не любит, когда его хвалят? Тем более когда хвалит, можно сказать, коллега.

– Сразу не раскусили, говоришь? А если б не разбойники? Может, вы бы и вообще бы не догадались.

Баурджин качнул головой:

– Догадались бы, рано или поздно. Мы все ж не так глупы, как тебе, наверное, представляется.

– А мне никак не представляется.

– Интересно спросить, а когда ты догадался, кто мы на самом деле такие? Где мы прокололись-то?

– Где прокололись? – с усмешкой повторил Игдорж. – Слишком уж жадные. Нет, я понимаю, главное дело торговцев – прибыль. Но для этого вовсе не обязательно торговать всякой дрянью. Да и торговались вы как-то уж больно сурово, нет бы где чуть уступить, поддаться. Так настоящие торговцы не делают, уж, поверьте, я их повидал много.

Нойон шмыгнул носом и обернулся к Гамильдэ-Ичену, совершенно по-умному не вмешивающемуся в беседу:

– Вот, значит, как… Что ж, Гамильдэ, вот нам урок на будущее!

– Да какое у вас, к черту, будущее?!

– Да-а… В следующий раз будем готовиться тщательнее. Спасибо за науку, Барсэлук-гуай… Ой, извини – Игдорж-гуай.

– Я все ж таки не понимаю, о каком следующем разе вы говорите?

– В следующей жизни, – усмехнулся нойон.

– Ну, разве что…

– Или – еще в этой, как повезет или, верней, как будет угодно Иисусу. Ты ведь тоже христианин, Игдорж-гуай?

– Я?! Но откуда вы…

– Ты только что помянут черта. С чего бы язычникам поминать того, в кого они не верят?

Игдорж уважительно взглянул на пленника:

– Умный… И все же я вас переиграл! Выловил.

– Нам ли с тобой не знать, сколь переменчиво призрачное счастье разведчика?

– Разведчика? – хозяин гэра недоуменно моргнул. – Что это за слово такое?

– Ну, видишь ли, Игдорж-гуай – соглядатай или там, лазутчик, как-то не очень хорошо звучит. Шпион – тоже. А вот – разведчик – в самый раз! Да, кстати, может, разрешишь нам сесть, в ногах ведь правды нет.

– А, садитесь. Кашкарлык, развяжи им руки. Но пусть несколько воинов стоят позади и будут наготове.

– Правильная предосторожность, – разминая руки, польстил хозяину гэра Баурджин. – Я бы и сам так поступил.

Нойон опустил веки – лишь бы Игдорж Собака не увидел торжествующего блеска в глазах, лишь бы не догадался. Удалось, удалось, удалось! Удалось втянуть его в беседу, заинтересовать, а значит – уже полдела сделано, осталось малость.

– В высшей степени приятно беседовать с тобой, Игдорж-гуай, приятно и поучительно, – продолжал свое нойон. – Я вот даже подумал… Если б у нас, у Темучина, было достаточно людей, подобных тебе, можно было бы обучать молодежь нашему трудному делу. Как наверняка поступает Кара-Мерген.

– Ага, поступает. – Игдорж с презрением скривил губы, но, тут же взяв себя в руки, поинтересовался, понравилось ли пленникам вино.

– Очень, очень хорошее вино, Игдорж-гуай, – покивал головой Баурджин. – Верно, Гамильдэ?

– О да, да, – поддержал юноша. – Давненько такого не пил.

– Есть у меня повар, цзинец…

– О, я бы не доверял цзиньцам!

– Я тоже не доверяю, – захохотал Игдорж. – Но ведь пока они от нас далеко! А когда победоносное войско Гурхана приблизится к их границам… всегда можно будет отправить повара к праотцам, ведь так?

– Поистине так, Игдорж-гуай.

Вином дело не обошлось, вскоре слуги внесли вареную баранину. Конечно, Игдорж Собака не стал угощать пленников, как самых дорогих гостей, однако и то, что им вообще было предложено угощение, ознаменовало собой большой прогресс в постепенно устанавливающихся отношениях. Ведь поначалу-то хозяин гэра явно не планировал угощать пойманных шпионов вареной бараниной и ягодным вином!

– Приятно и поучительно тебя слушать, – еще раз сказал Баурджин. – И вот еще что очень интересно – как ты завербовал Сухэ?

– Завер… Мне не очень-то понятны твои слова, нойон!

– Ну – переманил на свою сторону. Думаю, не так-то легко это было сделать! Мало у кого получается. Расскажи, Игдорж-гуай!

– Рассказать? – Лазутчик усмехнулся. – А почему бы и нет? Вам уж все равно это не понадобится. Разве что в загробной жизни. Эй, слуги! – Игдорж хлопнул в ладоши. – А ну, несите еще вина! Итак, Алтансух… Да, ты прав, нойон, перетащить его на свою сторону было непросто. Но я умею наблюдать и всегда, в любой компании, выбираю наиболее слабое звено. Иногда даже просто так, на всякий случай. Вот и средь вас… пока вы еще играли в торговцев. Нет-нет, я тогда еще не раскусил вас, лишь только подозревал. Но уже действовал!

– Учись, Гамильдэ! – со всей возможной искренностью воскликнул князь. Правда и есть – у Барсэлука-Игдоржа, несомненно, было чему поучиться. Все ж таки Дубов был фронтовой разведчик, а это немного не то, чем они занимались здесь. И в чем оказался профессионалом Игдорж Собака.

– Ищи слабого! Вот мое правило, – отпивая вино, с видимым удовольствием пояснял Игдорж. – Он всегда найдется, слабый, ведь люди отнюдь не равны, даже, казалось бы, в компании равных. Кто-то кого-то боится, кто-то кому-то завидует, порой даже из-за совершеннейшего пустяка кто-то жутко недоволен своим положением, в общем, всегда найдется, на что опереться, – надо просто иметь глаза и уши. Так вот… Вас – тебя, князь, и твоего спутника, – лазутчик кивнул на Гамильдэ-Ичена, – я отбросил сразу – вы явно были из тех, кто отдает приказы. Занялся остальными… слушал, присматривался… И нашел! Самый младший из вас, Сухэ. Над ним все подшучивали, иногда обидно, а он, не говоря ни слова, эти обиды копил – я знаю, бывают такие люди. Все считали его дурачком, явно считали, да он, по правде сказать, такой и есть. Только ваш Сухэ оказался не настолько глуп, чтобы не замечать этого! И у него были амбиции – оставалось только их разбудить. Слово за слово, я начал разговаривать с парнем и быстро понял, что с ним никто и никогда не говорил по душам. И даже когда он хотел что-то сказать – не слушали. Держали за дурака. Как говорится, дурак, ежели смолчит, так сойдет за умного!

Баурджин с Гамильдэ-Иченом забыли и про вино, и даже про свое незавидное положение – настолько интересные вещи рассказывал Игдорж Собака. Вот оно оказывается… Князь не корил себя – к чему теперь напрасно кусать локти, ведь после драки кулаками не машут. Нет, не корил. Просто мотал на ус.

Зародилось ли сомнение в голове Игдоржа Собаки? Скорее всего, да. Будет ли с этого хоть какой-нибудь толк? Сложно сказать – все зависело от характера взаимоотношений Игдоржа и его хозяина – Черного Охотника – Кара-Мергена.

Вот такие мысли тревожили Баурджина, запертого вместе с Гамильдэ-Иченом в сарае для дров. Щелястая дверь постройки была подперта крепким осиновым колом – не выберешься.

– Нас не убили сразу, – оторвав глаза от щели, неожиданно улыбнулся юноша. – Хороший знак. Думаю, Барсэлук о чем-то задумался.

– Он хороший профессионал…

– Кто?!

– Лазутчик. Это ведь тоже умение, такое же, как пасти скот или мастерить какие-то вещи. Слышал, что он говорил про Сухэ?

– Сухэ?! – Гамильдэ-Ичен презрительно скривился. – Предатель! Чертов сын!

– Это не он чертов сын, – грустно усмехнулся князь. – Это мы раззявы. Интересно… – он прищурился и посмотрел через щель на стоявшие в отдалении гэры, – чего ждет Игдорж? Чего или – кого?

– Может быть, он раздумал нас казнить?

– Может, – подумав, согласился нойон. – Но тогда нас должны бы содержать в какой-нибудь земляной яме, а не в этом хилом сарайчике… из которого только ленивый не убежит. Ха! – Баурджин вдруг хлопнул себя по лбу. – Ну, понятно!

– Что тебе понятно, нойон?

– Игдорж Собака вовсе не собирается устраивать казнь…

– Вот, славно!

– …он хочет убить нас при попытке к бегству!

– Хм… – Гамильдэ-Ичен помрачнел. – Ты так думаешь, князь?

Баурджин махнул рукой:

– А тут и думать нечего. Я бы на его месте поступил точно так же, особенно после нашего разговора. Видишь ли, Гамильдэ, не знаю, как тебе объяснить, но, мне кажется, среди людей определенных профессий присутствует некая кастовость, ну, обособленность от других, что ли.

– Вот снова ты говоришь не совсем понятные слова. Впрочем, об их значении я догадываюсь.

– Ну да, ну да, – покивал нойон, – Игдорж Собака – хороший контрразведчик, думаю, что и нас с тобой он где-то в глубине своей души уважает и считает достойными соперниками, переиграть которых – большая честь. А приказать казнить уважаемых людей, словно обычных разбойников… Это как-то неправильно, нехорошо, и вроде бы даже как умаляет и его заслуги. Ну, подумаешь, схватил каких-то бродяг, да велел сломать им спины… Нет, казнить нас Игдорж не намерен!

– Так, может, и убивать не намерен?

Баурджин посмотрел на приятеля и усмехнулся:

– Нет, Гамильдэ. Я полагаю, Игдорж прекрасно понимает, насколько мы опасны. По крайней мере – до начала войны. Лучше не рисковать!

– Тем более ему приказал нас убить сам Кара-Мерген! – вспомнив, добавил юноша.

– Да, Кара-Мерген… – нойон задумался. – Признаться, я был о нем лучшего мнения. Убить! Нас! Схватить и убить! А поговорить? Неужели ему совершенно не интересно, что делается в стане Темучина? Тому может быть только два объяснения: либо они полностью уверены, что совсем скоро разгромят нас в пух и прах, либо… – Баурджин немного помолчал, а уже потом закончил мысль: – Либо дело куда хуже – им все про нас прекрасно известно. Абсолютно все! А это значит, в стане Темучина есть резидент, предатель! И это – особа довольно высокого ранга, ибо что может знать простой воин?

– Предатель? У нас? – Гамильдэ-Ичен шмыгнул носом. – Теперь понятно, почему Барсэлук так ловко вышел на нас. А может, ему заранее подсказали и про Сухэ?

– Все может быть, парень, – кивнул нойон. – Что сейчас гадать? Не о том надо думать.

Юноша улыбнулся:

– Я знаю о чем – как бежать!

– Вот именно, – хмуро отозвался Баурджин. – В первую очередь надо попытаться вычислить – где нас могут ждать. Подумаем, поглядим – щелей в сарае много.

Стояло раннее утро, довольно прохладное, но не сырое. Ливший вчера целый день дождь кончился еще ночью, и с утра вновь проглянуло солнце, обещая к полудню вполне приятное тепло. Солнечные лучи золотили вершины деревьев, густо разросшихся на склонах сопок, освещали белые шатры гэров. Сквозь щели было хорошо видно, как к гэрам то и дело подъезжали всадники, что и понятно: кроме подготовки к военному походу, осенью у скотоводов много неотложных дел – забивка скота, вяление мяса, подготовка к перекочевью на зимние пастбища, да мало ли что еще. Как говорится – добрая осень лучше трех весен.

– Вон там, в орешнике… – повернув голову, прошептал Гамильдэ-Ичен.

Баурджин приник к щели, заметив вьющихся над ореховыми зарослями птиц. Да, в кустах явно кто-то был. Правда, может, это ребятишки пошли за орехами?

– Не думаю, – юноша покачал головой, – орехи, по-хорошему, давно бы уже собрали. Нет, там точно нас сторожат.

– И во-он там удобное место, – князь показал на одиноко стоящую сосну. – И вот тут, рядом с гэрами.

– Ну, туда-то мы не пойдем.

– Игдорж перекрыл все пути. Молодец, верно действует!

– Ты, князь, его еще и хвалишь?!

Нойон расхохотался:

– Всегда приятно выигрывать у достойного соперника!

Выигрывать… В глаза юноши блеснул огонь. Ну, конечно, раз нойон уверен, что выиграет, – к чему сомневаться?

А Баурджин надолго замолчал, задумался, время от времени советуясь с Гамильдэ-Иченом. Прикидывал, как выбираться. Ну и заодно все плюсы и минусы. Отобрали оружие (естественно, не оставлять же!) – это минус. Зато не сняли пояс, тот самый… Вообще-то пояса бы лучше отбирать – во избежание возможного самоубийства пленников. Впрочем, а зачем Игдоржу этого избегать? Сарайчик находится в отдалении, наверное, из-за боязни пожара – тоже неплохо. Но, похоже, все пути перекрыты, и вполне надежно. Место открытое, до того же орешника примерно сотня шагов, не говоря уже о лесе. Интересно, а если бежать ночью? Игдорж вовсе не дурак и должен понимать, что, скорее всего, это так будет. Значит, должен как-то подстраховаться. Как? А что если… если поставить самострелы в наиболее, так сказать, притягательных местах? Да еще снабдить их колокольчиками, так, на всякий случай, чтобы дать знать недремлющим стражам.

И что же делать? Как выбраться? А выбираться надо, в конце концов, Игдоржу может надоесть ждать, и он просто-напросто пристрелит пленников прямо в сарае.

Баурджин думал до вчера.

А как стало темнеть, ткнул кулаком в бок задремавшего Гамильдэ-Ичена и негромко сказал:

– Пора.

Дверь вышибли на раз – кол-то оказался гнилым. А вот дальше… Дальше Баурджин тут же скомандовал:

– На колени!

Причем произнес это таким тоном, что у Гамильдэ даже и мысли не возникло не подчиниться.

– Осторожно! – Они даже и не успели отползти, как наткнулись на шелковую ниточку, закрепленную рядом с дверью. Сигнализация! Примитивная, но в темноте довольно действенная. Осторожно шаря руками впереди, беглецы заползли за сарай, где и затаились в ожидании полной темноты. Ну, полная-то она так и не наступила – ночка выдалась ясная, лунная, с высыпавшими брильянтами звезд. Тем не менее больше нечего было ждать.

Баурджин махнул рукой, и две темные фигуры быстро побежали… к гэрам. Именно к гэрам – ведь именно там, если рассуждать логически, их никто и не ждал.

Действительно, не ждали! На площадке перед юртами жгли костры и развлекались – сначала плясали, а затем затянули протяжные песни, видать, в кочевье был какой-то праздник. Ну, правильно – как раз она и шла, пора праздников – осень. Беглецы затаились за дальним гэром.

– Украдем лошадей, – обернувшись, шепнул Гамильдэ-Ичен. – Вон они, не так уж и далеко.

Юноша уже дернулся было, но Баурджин тут же придержал его за плечо:

– Подожди. Слышишь – собаки? Пусть для начала все перепьются.

– Ах, да… Странно, что они у сарая собак не посадили.

– Зачем? Игдорж рассчитывал на наш побег.

Чу! Оба резко замолкли – к гэру кто-то шел, в темноте не было видно кто – лишь темная фигура маячила в серебряном свете луны. Маячила – даже мягко сказано, скорее так – шаталась! Ну, да, ведь праздник. А какой же праздник без хмельного кумыса и арьки? Ясно – никакой.

Зайдя за гэр, упившийся скотовод распахнул дээл и принялся мочиться чуть ли не на голову Гамильдэ-Ичену. Парню бы перетерпеть – авось и не заметил бы, так ведь нет, дернулся, чистоплюй хренов.

Почувствовав шевеление, скотовод присмотрелся… И полетел наземь, сбитый мощным ударом князя.

Беглецы живо обшарили тело, изъяли нож. Ну, хоть это…

– Постой-ка! – Гамильдэ-Ичен перевернул стонущего кочевника лицом к небу.

И князь передернул плечами, узнавая предателя.

Сухэ! Да, это был Сухэ!

Совпадение? Или специально подставили? Нет, скорее всего, совпадение, в жизни еще не такие совпадения встречаются.

– Убить? – Гамильдэ-Ичен сглотнул слюну.

– Нет. Ставим его на ноги. Вот так… Что мычишь, Алтансух? Арька крепкая? На вот тебе!

Баурджин без замаха, коротко ударил парня кулаком в живот, а затем ловко вставил ему в рот кляп, живо скрученный Гамильдэ из конца пояса пленника. Руки связывать не стали – к чему?

Баурджин поднял упавшую на землю войлочную шапку Сухэ, натянул себе на голову, прикрывая светлую шевелюру – уж больно приметно, даже сейчас, в полутьме.

– И что теперь? – оглядываясь, тихо спросил Гамильдэ.

– А ничего. Обнимаем его и идем, как родные.

– А если…

– Никаких если. Никого не стесняемся, никого не боимся. Затягиваем громкую песню. Я начну, а ты подхвати. Йэх! По долинам и по взгорьям шла дивизия впере-о-од, чтобы с бою взять Приморье, белой армии опло-о-от…

И так вот и шли, шатаясь и распевая пьяными голосами песни, через все кочевье. И никто их не остановил, никто не прицепился, даже когда садились на лошадей под бешеный лай привязанных собак. Лишь какой-то пробегавший мимо парнишка спросил:

– Покататься решил, Алтансух?

– Угу… – отозвался за Сухэ Баурджин. – Вот, провожу друзей. Приехали навестить.

– Что ж не остались на пир?

– Напировались уже. Пора и честь знать.

Пожелав гостям приятного пути, парнишка принялся гладить пса, уже больше не обращая никакого внимания на отъезжавших всадников.

Остались позади костры и лесистые сопки, слева от беглецов заблестела река, а впереди потянулась степь. Ехали всю ночь, благо было достаточно светло, и река, и месяц, и звезды не давали сбиться с пути. А утром пришел в себя предатель Сухэ. Правда, не разговаривал, молчал – так особо его никто и не спрашивал, что он мог знать? Вообще-то, по уму, следовало его прибить, не говоря худого слова, в данной ситуации это был бы самый надежный выход. Баурджин, скорее всего, так и поступил бы при полном одобрении Гамильдэ-Ичена, если бы… Если бы не пришла ему в голову одна мысль.

Унылое плоскогорье, занимавшее все междуречье Аргуни, Онона и Керулена, вообще-то, располагало к неспешному разговору. К нему не располагало другое – возможная, и очень быстрая, погоня. Когда люди Игдоржа Собаки обнаружили, что птички улетели и клетка пуста? Скорее всего, к утру, а учитывая, что вчера был праздник, – так и гораздо позже. Наверное, и сейчас еще не обнаружили, ведь беглецы, выбравшись из сарая, не забыли припереть за собой дверь, оставив все как было. Вообще-то, Баурджин-Дубов был не очень-то высокого мнения о дисциплине кочевников. Расхлябанность, веселость, беспечность – с этими качествами давно уже боролся и Темучин, причем – самими суровыми мерами. И не сказать, чтоб у него все выходило гладко. А уж о Джамухе и его сброде – и говорить нечего! «Неустойчивый конгломерат враждующих между собою родов» – вот именно так можно было бы охарактеризовать собранное Гурханом войско. Неустойчивый конгломерат. Какая уж тут дисциплина!

Таким образом, выходило, что у беглецов имелось по крайней мере с полсуток форы. Которой нужно было воспользоваться отнюдь не только для того, чтобы сломя голову нестись в ставку Темучина у реки Керулен. Нет, тут еще нужно было кое-что сделать. И Баурджин, размышляя почти все утро, уже решил – что.

Во-первых, беглецы начали болтать меж собою без умолку, рассуждая на тему возможных мест отхода. Говорили с подробностями и много, так что у Сухэ должно было сложиться четкое мнение – беглецы собираются сбить с толку погоню и сначала ехать на запад, к Онону, а уж потом, по пути, свернуть к югу, на Керулен. Уловив начавшуюся игру, Гамильдэ-Ичен якобы припоминал дорогу – описывал сопки, берега реки, перевалы…

И так – до полудня. А потом остановились на короткий отдых. Костра, правда, не раскладывали, опасаясь погони – уж слишком далеко был бы виден дым. Однако в переметных сумах нашелся и вяленый борц, и круглые катышки сухого сыра. Борц давно уже положили под седла – как раз успел размяться до такого состояния, что можно было жевать. В подобной ситуациях некоторые монгольские племена не брезговали и вскрыть жилу коня – напиться горячей кровь. Так, все всяких сомнений, поступил бы и Темучин, и тот же Джамуха, и Боорчу. Но только не Гамильдэ-Ичен, не Баурджин, вообще – не найманы – они ведь все же считали себя христианами и пить кровь брезговали. Пусть «вонючие дикари» пьют, если уж им так хочется. Хотя, если разобраться, так кто еще был дикарем – Темучин или, скажем, найманский хан Буюрук, старший сын ныне покойного Инанч-Бильгэ. Младшенький, Тэйбака, тоже оказался плохим христианином – все никак не мог поделить с братцем одну красавицу, бывшую супругу Инанч-хана, хотя и жен, и наложниц хватало у каждого.

– Теперь надо дать ему бежать. Запросится по малой нужде – развяжи ему руки, затем опять свяжи, да так, чтоб можно было легко развязать, – улучив момент, шепнул Баурджин. – Но чтобы все выглядело натурально, предатель не должен ничего заподозрить.

– Заподозрить? – Гамильдэ-Ичен презрительно передернул плечами. – Да куда этой лупоглазой сойке! У него уж ума… – Юноша покрутил пальцем у виска – жест, подсмотренный у Баурджина, – и присвистнул: – Вот уж поистине, только когда молчит, так, может, сойдет за умного. Ни одного ведь слова не проронил, пока ехали.

Посмотрев в сторону связанного Сухэ, с уныло склоненной головой сидевшего в пожухлой траве, Гамильдэ-Ичен вдруг улыбнулся и, смешно наморщив нос, сказал:

– Я знаю, как сделать его побег правдоподобным. Ну, то есть чтоб он так думал. Дай свою саблю, нойон! А сам отлучись… скажем, во-он в те кусточки по неотложному, вполне житейскому делу.

– Ты точно все рассчитал, Гамильдэ? – увидев вспыхнувшие глаза юноши, Баурджин подавил все сомнения, улыбнулся, протянул саблю и лишь пожелал: – Удачи!

Как и договорились, спрятался за кустами. Жимолость ли это была, а может, багульник, может, и вообще – малина или шиповник – князя сейчас не интересовало. Лишь все удачно прошло, лишь бы… Хотя – Гамильдэ-Ичен не дурак и опытный воин. Так что переживать-то?

Из-за кустов было видно – не очень, правда, хорошо, – как юноша с саблей в руках подошел к предателю. Ага, тот уже успел развязать руки – ненадежно оказался связан, так и было задумано… Вот вскинул голову, дернулся – видать, догадался, зачем пришел Гамильдэ-Ичен… Ну! Ну же!

Взмах сабли… О, как солнце вспыхнуло на клинке!

Ага! Гамильдэ согнулся… упал…

А предатель Сухэ опрометью бросился к пасшимся невдалеке лошадям. Вскочил в седло и взял с места в галоп. Так что из-под копыт полетела трава и комья жирной коричневой грязи, словно из-под колес буксующего грузовика.

– Ну, вот… – выходя из-за кустов, с удовлетворением произнес князь. – Ну, вот и славненько.

А Гамильдэ-Ичен между тем все лежал.

– Эй, эй! – нойон перешел на бег. – Что с тобой, парень?

Юноша наконец поднялся, шатаясь. Смущенно улыбаясь, он держался за руку, ту самую, что уже была не так давно ранена. Сквозь крепко сжатые пальцы проступала кровь.

– Что? Что такое? Ты ранен? Ах, как неудачно…

Гамильдэ-Ичен довольно расхохотался:

– Наоборот, очень удачно, князь! Пришлось придержать саблю, дать ему возможность выхватить у меня из-за пояса нож… и ударить. Я специально подставил раненую руку – чтоб сразу пошла кровь… А он-то, верно, думал, что поразил меня в живот… Дурачок!

– И все равно, – недовольно пробурчал Баурджин. – Можно было бы обойтись и без крови.

– Да как же без крови, нойон?! Ты же сам сказал – чтобы все выглядело натурально.

Ну, что сказать? Пришлось перевязывать. Поясом самого раненого, чем же еще-то? А после перевязки сломя голову нестись на запад! Да-да, на запад – к Онону, как и должно было сложиться в мозгах предателя. Доскакав до сопки, разложили костер. Быстро затоптали – лишь было видно, что останавливались. Тут, в кустах, оставили ленточку – якобы случайно зацепились; специально проехали по грязной луже, оставляя везде отпечатки копыт. Так и развлекались почти до самого вечера, пока Баурджин не сказал:

– Хватит.

И уж только тогда поворотили на юг. Нет, не к Керулену, а к Халкин-Голу, к озеру Буир-Нур – не такой уж и большой крюк получался, зато дорога не в пример удобнее. Да и враги вряд ли догадаются… хотя кто их знает? Но, по крайней мере, бросятся по настоящему следу не сразу.

Погоня настигла их только на пятый день, когда беглецы подъезжали к высокому перевалу. Погода портилась.