Часть 3. Глава 1.
Наступил апрель, любимое время года моих бойцов. Дороги так развезло, что проехать по ним, это еще тот аттракцион. Дожди, десятки ручьев, огромные лужи, все это, давало возможность временно снять кордонную службу и бойцы наслаждались вынужденным отдыхом. Ну и я позволил себе расслабиться. Размеренная, относительно спокойная жизнь, трудами Ады и хорошего питания, сделали меня благодушным и добрым. В один из дней, когда за окнами лил дождь, я достал карандаш, бумагу и быстро набросал скелетный набросок лица Ады, растушевал его и получился рисунок напоминающий черно-белое фото. Ада увидев свое изображение, пришла в неописуемый восторг. У мусульман запрещено изображать людей, но Ада была мусульманкой со слабыми идейными позициями, она радовалась как ребенок. Вспомнив погибшего Федора, решил нарисовать серьезный портрет и подарить его семье. На следующий день к нам случайно зашел Саня с Женей и Аминой. Я сразу понял, какую ошибку совершил, нарисовав портрет Ады. Дурная голова, рукам покоя не дает. Пришлось рисовать и их, но в более простой технике. Как они радовались моим рисункам. Сделал людям приятное и самому стало теплее и светлее. Саня пришел с гармоникой и мы затянули песню про коня. Я так погрузился в пение, что не заметил, как в комнату просочились хорунжий, Савва и Эркен. Бирюку на ухо медведь не просто наступил, ещё хорошо потоптался, поэтому он не пытался петь, но очень любил слушать наше трио. Душевно посидели. Вот, оно, тихое счастье.
Кто-то может посмеяться надо мной. Живу в какой-то дыре, за окном дождь льет как из ведра. Ну и пусть. Прожив долгую, прошлую жизнь, я понял простую истину. Для счастья не так уж и много надо. Я молод, здоров, есть где жить, одет, не голодаю. Рядом красивая, любящая девушка, у меня даже ковры кругом. Дело, которым я занимаюсь, важное и необходимое. Со мной преданные соратники, друзья. Чего еще просить у судьбы.
— Камандир, к тебе пришел казак, — сообщил Аслан.
Вошел Ермолай Туркин.
— Здравия сотник. Дозволишь?
— Проходи, присаживайся. По делу или так проведать зашел?
— По делу, Петр Алексеевич. Сродственник жены моей, Саньки, приехал к нам. Просит дозволение поселиться в Пластуновке.
Жена Туркина, Сания, была аварка. Молодой, Ермолай, так же как Рома, привез её из похода, подобрав раненую девушку в разоренном селении. Житель Романовки со дня её основания.
— Почему хочет переехать?
— Война, разорение сплошное, шибко лютует Хайбула. Требует, что бы мужчины шли к нему в отряды, провиант забирает и безобразия всякие творит. Говорит, что люди их селения продались русским.
— А почему к нам, ушёл бы за линию?
— Думает, что Хайбула не придет сюда, в дом Шайтан Ивана, — усмехнулся в пышные усы Ермолай.
— Даже так, удивился я.
— А чего ты хотел, сотник, народ он какой, видит, как твоя Пластуновка расцветает. Пластуны твои гоголем ходят, одеты добротно, сыты и песни распевают. Кому ж такое понравиться. Горцев привечаешь, своих заставляешь горянок в жёны брать, ну всякая бабская брехня. Ежели тебе, изо дня в день, такое на ухо петь, по неволе думать начнешь, с чего так выходит. Да ты не журись сотник, хлюзда на правду выйдет. Сомов уже прищемил хвоста кому надо, да и мы поговорили по-свойски. В совете, Урманов Архип, дед невесты Ромы, совсем от обиды помешался. Собрался ехать к Атаману с жалобой на тебя. Потому как нет у него веры полковому начальству, ибо купил ты всех, Петр Алексеевич.
— Вот это номер — я растерялся.
— Значит такая слава у меня в станице.
— Да, ты не тушуйся, Петр Алексеевич. Тя бог к нам послал. Хоть чутка бояться перестали. В лес за дровами чуть ли не сотней ходили. Горцы частенько баловали. Мы тож резались с ними, до тебя, но чего это стоило, сколько казаков полегло. А тут больше четырех сотен в набег пошли, а сотня даже шашки из ножен не вынимала. До сих пор не вериться в такое. Больше полтораста мертвяков.
Про мою выходку, отставной младший урядник, деликатно, промолчал. — Правду говорят, что твои сказали, пластуны не сдаются?
— Правда Ермолай.
— Говорят, то твои слова, ты их этому учишь. Хорошо учишь сотник. Не боись, в обиду тя не дадим. Ну, а еже ли кому не в радость житье в станице, так мы и вещички поможем собрать — рассмеялся Туркин. Жаль конечно казачков, молодые, жить бы и жить. Ты не кори себя сотник, нет в том твоей вины. Заслуга токма твоя, что хлопцев такими сделал. Теперича всякий будет знать, что Семеновцы не сдаются, не токма пластуны. Ну так, что передать сродственнику. Между делом скажу, горшечник он знатный.
— Ладно, Ермолай, пуская селится, раз горшечник. Чего, чего, а горшки нам нужны.
Я особо не расстроился. На кого обижаться, если действительно так. Сотня живет богато и весело, по здешним меркам. Да и зачем объяснять, все знают с чего у нас достаток. Одних лошадей сколько сотне передали и другого всякого добра. Говорят, хороших людей больше, буду надеяться, что не врут. Погода стала радовать солнечными днями. Полезла молодая трава, природа стала оживать. Прибыл вестовой с приказом Соловьева приехать в Семеновку. Приказы надо выполнять. Со мной Аслан, Савва и Эркен.
— Здравия желаю, господин полковник.
— Петр Алексеевич, рад, давно не виделись.
— Здоров, сотник. — Поздоровался вошедший есаул.
— Говорят шуму наделала наша докладная. Вона, Александр Николаевич не даст соврать, сам все слышал и видел.
— Действительно, Петр Алексеевич, сам не ожидал такой реакции от начальства. Атаман, конечно, немного сомневался поначалу, но зная, кто совершил данное деяние, поверил. Ну не будут же лгать, такие уважаемые офицеры, как мы с есаулом. А вот в штабе линии сильно сомневаются в правдоподобности потерь горцев. Единственно, кто сразу поверил и не выразил сомнений, капитан Шувалов. Он подержал меня. Но это не столь важно для нас. Начальник штаба, генерал Зубарев, просит откомандировать на весну и лето в распоряжение штаба, твою сотню.
Соловьев встал и нервно прохаживаясь, продолжил.
— Я выразил свое категорическое несогласие на подобное, но Зубарев настаивает. В приватной беседе Атаман поделился со мной сведениями о положении на театре боевых действий в Кабарде, Дагестане и Чечне. Признать положение там тяжелое. У начальника Кавказкой линии не хватает сил, чтобы надежно прикрыть наши станицы и поселения. На нашей Лабинской линии, относительно спокойная обстановка, поэтому, Петр Алексеевич, вас заберут на время. Единственное, что мне удалось, оговорить, не забирать сотню в полном составе. Прошу вас подготовиться к предстоящему, как вы говорите, рейду. Подумайте хорошенько и доложите мне. Да, Петр Алексеевич, капитан Шувалов и генерал Зубарев просили вас посетить их по возможности, но обязательно. Хотят переговорить с вами лично и выслушать ваше мнение.
— Командование Кавказского корпуса намерено предпринимать меры по пресечению бунта и волнений среди горцев? — поинтересовался я.
— Доподлинно мне не известно, думаю выделят дополнительные силы и всё.
Весь путь домой планировал предстоящую командировку. То, что она будет не сомневался. Капитан Шувалов обдумав мои предложения в докладной записке, решился действовать. По всему видать, положение там действительно тяжелое.
— А кому, тута, легко.
— В рейд пойдем полусотней, первым составом и наиболее подготовленные из новичков. Хотя, новичками их уже не назовешь. Тихон и Илья, со своим фургоном и кухня. Полевую кухню модернизировали и исправили мелкие недостатки. Расход боеприпасов будет приличный, как известно боезапаса не бывает много. О планах на предстоящее лето, говорить пока не буду. Нужно съездить в Пятигорск и по результатам разговора с начальством, принимать окончательное решение — размышлял я, сидя в штабе.
Активность на нашем участке ответственности была близка к нулю. Стали усиленно отрабатывать тактические схемы ведения боевых действий малыми группами. Отдельно занимался с хорунжими и Ромой. Ставил им задачи и слушал их варианты ответов. К моему удивлению, справлялись они просто отлично, находя порой очень оригинальные решения. Командиры не спрашивали ни о чем, но догадывались, что моя движуха не с проста.
— Командир, не буду расспрашивать тебя, только прошу не отстранять меня от рейда, — просил меня Андрей, застав вечером в штабе. Надо признать он сильно изменился за время службы в сотне. Постоянно со своей полусотней, на всех занятиях, тренировках, выходах десятков на кордон. Не делал никаких скидок на то, что он офицер, руководствуясь моим принципом. Командир должен уметь не только делать все, что положено подчиненному, но делать это лучше всех в подразделении, которым он командует. Он окреп физически и без труда совершал марши со своими подчиненными. Пластуны увидев своего командира в деле, стали доверять ему и верить. Андрей почувствовал это, в изменении отношения к нему, обрел спокойствие и уверенность. Завел он этот разговор потому, что опасался моего решение не брать в рейд новичков, к которым относился и он.
— Почему так решил? Обоснуй коротко и ясно. Без лирики и эмоций.
— Усиленная тренировка в горной местности и горная оснастка. Подготовка Тихоном и Ильёй фургона-мастерской к длительному переходу. Переделка кухни. Разговоры о сведении старых десятков в полусотню.
— Молодец, соображаешь. Отвечу честно, пока не знаю. Скоро поеду в Пятигорск по поводу предстоящего рейда, после все и решу. Ты как, со мной?
— Нет, буду тренироваться, кое-что надо подтянуть.
— Опять, молодец, Андрей, выражаю тебе свое удовольствие по поводу усердного исправления службы. Можешь взять пирожок с полки, заслужил.
— Какой пирожок? — завис хорунжий.
— Шутка, Андрей. — Рассмеялся я.
— Составишь список, что тебе прикупить, отдашь Аслану.