Шаман

Глава 20

Король медленно и очень отчетливо выговорил:

— Если он провозглашал себя высшим из высших, он станет низшим из низших. Нет, мы не казним и не обезножим его, ибо так поступают со зверем, а если мы уподобим пленного зверю, то и сами уподобимся зверям. Он будет трудиться — носить дрова и воду, как подобает любому рабу.

Ваньярский вождь застыл, стоя на одной ноге и прислонившись спиной к выступу стены. Через мгновение он злобно вскричал:

— Я не простолюдины есть! Моя есть Ашдра, ваньярские вожди! Какая вы сметь делайте из меня рабы!

— Смеем, ибо таковы законы войны, — сурово отвечал ему Огерн, и его поддержал король:

— Мы поступим с тобой так, как и ты бы поступил с пленным вождем другого народа. Будь рад, что мы сохраним тебе жизнь.

— Я бы предпочел умереть!

— Будешь так упрямствовать, и ты этого добьешься. — Король обвел глазами своих подданных. — Все пленные ваньяры станут королевскими рабами! Этого я оставлю при себе, а остальных продам купцам. Так уж и быть, окажем ему такое уважение. Уведите его! Уведите всех пленных в подземелье под моим дворцом и позаботьтесь о том, чтобы с ними обращались милосердно, пока не заживут их раны. Затем им придется потрудиться — они будут помогать нам укреплять городскую стену!

Аштра сдавленно крикнул, но стражники уже приставили острия копий к его горлу и груди. Но стоило стражникам схватить вождя за руки, как он вырвался и яростно заработал крепкими кулаками. Стражники пустили в ход тупые концы копий. Потасовка быстро закончилась. Пара стражников, злобно ворча, потирала ушибы, нанесенные ваньярским вождем, а другие двое уже успели привязать его бесчувственное тело к древкам своих копий. Вождя унесли. Его соплеменники тоже пытались вырваться, но, увы, им это не удавалось.

— Они разбиты! — вскричал наконец король. — Восславим Огерна и Лукойо, которые провели нас этой дорогой победы!

— Славься, Огерн! — закричали кашальцы. — Славься, Лукойо!

А потом они бросились к вождю бири и полуэльфу, подняли их на плечи и торжественно понесли к королевскому дворцу.

Лукойо изумленно озирался, крепко вцепившись в плечи несших его людей. Ему с трудом верилось в то, что он, отверженный, чужой, полукровка, тот, кого вечно отовсюду гнали, стал вдруг прославляемым героем!

Чуть впереди несли Огерна. Тот тоже по-своему удивлялся происходившему. Однако он довольно быстро совладал с собой, стал улыбаться и махать рукой людям вокруг, крича:

— Спасибо вам, храбрые воины! Спасибо всем вам, отважные защитники Кашало! Отважные лучники, отважные лучницы! Это вы одержали победу, а не я!

Но в ответ народ еще громче возносил хвалы ему и Лукойо, потому что все знали правду.

У дверей королевского дворца чужеземцев опустили на землю и поставили перед королем. Тот улыбался во весь рот и махал рукой ликующей толпе. Когда стало чуть потише, король воскликнул:

— Нынче мы будем пировать, хотя двум сотням горожан придется попоститься и постоять в дозоре на стенах, чтобы дать возможность повеселиться другим!

— И разведчики должны отправиться на вылазку! — негромко пробормотал Огерн.

— Разведчики! — крикнул король. — Наблюдайте за окрестностями! Все остальные — приходите на главную площадь, жарьте мясо и пейте вино! Мы заслужили этот праздник!

Толпа благодарно взревела. Все стали расходиться к жаровням, уже установленным на широкой площади перед королевским дворцом.

— Пойдемте, — сказал король и повел Огерна и Лукойо во дворец.

Пройдя мимо высоких колонн, они оказались в просторном зале.

— Пока повара готовят угощение к празднику, давайте выпьем немного вина и отдохнем!

Они вошли в большую комнату, где на полу горами лежали подушки. Король хлопнул в ладоши и приказал:

— Эй, принесите нам вина!

Затем король подал гостям пример: уселся на пол и привалился спиной к горке подушек, одетых в наволочки из тончайшей ткани.

Тут же появились женщины. Они несли вино и блюда с Фруктами. Мгновение Огерн смотрел на служанок, не в силах сдержать изумления. До сих пор он встречал в Кашало женщин, одетых красиво и, прямо скажем, легко, но на этих служанках была одежда из настолько тонких тканей, что они просвечивали почти насквозь. На девушках были только легкие юбки и лифы. Наверняка для прислуживания королю их отбирали, присматриваясь и к лицу, и к фигуре.

— Хорошенькие, правда?

Голос короля вывел Огерна из замешательства. Кузнец смущенно отвел взгляд, а Лукойо был не в силах оторвать от служанок восхищенных глаз. Он прошептал:

— П-п-правда! О король! Вот уж красотки так красотки!

— Труд у меня нелегкий, — пояснил король, — но есть в этой работе и свои прелести. Надеюсь, теперь вы понимаете, почему я решил дать врагам отпор? Ведь этих чудесных бабочек стоило защищать, верно?

Сказал он это шутливом тоном, но Огерн уловил за этой шутливостью серьезность и понял, что король стал бы защищать любую женщину, молодую или старую, хорошенькую или уродливую.

— Ваши подданные, король, — отозвался Огерн, — все до единого достойны того, чтобы их защищали. И именно поэтому я думаю, что неразумно помещать пленных ваньяров в подземелье вместе со жрецами и приверженцами культа Улагана.

— Почему? Думаешь, они вместе могут учинить бунт?

— Ни на секунду в этом не сомневаюсь.

— И я тоже, — кивнул король. — Но я думаю, что они смогли бы придумать, как устроить бунт, даже если бы мы не ловили их, не хватали и не засаживали в подземелье. Так что уж лучше пусть они сидят здесь, под надзором. Я позаботился, чтобы среди них находились верные мне лазутчики, которые все мне донесут. Пусть будет так, покуда это возможно.

— Покуда возможно? — удивился Огерн. — И что же может вам помешать?

— Мир, — вздохнул король. — И те приверженцы Улагана, которых мы не пленили. Как только мы убедимся, что угроза миновала и ваньяры насовсем ушли от города, мне придется всех отпустить, кроме пленных.

— Что? — Лукойо наконец сумел оторвать вожделенный взгляд от ближайшей служанки и перевести глаза на короля. — Это зачем же? Вы же король! Разве ваше слово — не закон?

— Нет, — отвечал король. — Существует древний рыбацкий закон, который передается от отца к сыну с незапамятных времен. Мы добавили этот закон к тем, которыми пользуемся при торговле с иноземцами. И если я стану обходить эти законы, отдавая распоряжения и принимая решения, мои подданные сразу заметят это и будут недовольны. Если же я стану злоупотреблять подобным поведением, меня сбросят и поставят на мое место нового короля.

— Значит, — заключил Огерн, — вы не слишком сильно отличаетесь от вождя племени.

— Верно, — кивнул король. — Отличают меня только название да число подданных. Притом еще надо учесть, что я не могу всех до единого заставить делать так, как я велю. Положа руку на сердце, я способен лишь на то, чтобы руководить силой, исходящей от моих подданных, и направлять эту силу против тех, кто пытается нарушить законы.

— Но ведь есть возможность обрести власть надо всеми людьми! — воскликнул Лукойо и, нахмурив брови, наклонился вперед. — У вас есть гвардейцы, и наверняка многие из здешних рыбаков с радостью пополнили бы их ряды теперь, когда они кое-что соображают в боевой науке. Наберите себе гвардию числом побольше, и тогда вы сумеете подчинить своей воле всех подданных до единого.

Огерн в ужасе уставился на полуэльфа. Неужели Лукойо всегда был таким, а он этого не замечал?

— Мог бы, — кивнул король. — И не думайте, что я не тешил себя мыслью о подобной возможности. Но я хочу не править, а руководить, я хочу судить, а не вынуждать моих подданных повиноваться моим приказам. Такое не в моих правилах, и я думаю, так не должны вести себя люди, знающие историю своего рода. Нет уж, тиранию оставим ваньярам.

— Вот как… — Сверкая глазами, Лукойо откинулся на подушки. — Да я не против. Пусть им остается тирания — им и тем кочевникам, которые вырастили меня, а потом вышвырнули вон из племени.

Огерн облегченно вздохнул. Лукойо только испытывал короля.

Испытывал?

Если да, то вместе с ним он испытывал и весь народ, но, похоже, пленные ваньяры тоже занимались этим, и притом чересчур явно.

В следующие несколько недель, когда Огерн ходил по городу, ему встречались молодые люди, которые собирались около пленного ваньяра, исполнявшего свою повинность, и донимали его вопросами: «Как управляют колесницей?» — интересовались одни. «А как вы действуете мечом?» — приставали другие. И что удивительно — ваньяры с удовольствием отвечали на все вопросы и просто-таки сияли.

— Похоже, это сражение подогрело у молодежи страсть к военным искусствам, — отметил Лукойо.

— Да, — отозвался Огерн, — и мне бы хотелось, чтобы для удовлетворения своего любопытства Они находили бы другие пути, а не расспрашивали ваньяров. Нужно открыть школу, где мы будем обучать их владению мечом, Лукойо.

Но и этого оказалось мало. Ваньяры-рабы ухитрялись каким-то образом отпроситься с работ и оказывались неподалеку от главной площади именно тогда, когда Лукойо и Огерн обучали горожан. Затем Огерн не раз слышал разговоры между молодыми людьми о том, что их многому учат правильно, но упоминалось в этих разговорах и то, что очень и очень многому их учат неправильно.

Нечего было и гадать, каким образом ваньяры оказывались неподалеку от поприща во время уроков. Король, получив весть от своих разведчиков о том, что ваньярское войско ушло на восток, освободил из подземелья жрецов Улагана и самых ярых последователей культа. Как только началась продажа ваньярских рабов, большую часть их приобрели как раз эти самые жрецы, а остальных раскупили эти самые ярые последователи.

— Они сговариваются против тебя, — предупредил короля Огерн.

— Несомненно, мои лазутчики расскажут мне об этом, — невозмутимо отозвался король.

Огерн был крайне обеспокоен беспечностью короля, но еще сильнее его взволновал один случай: однажды утром одного из королевских лазутчиков нашли в водостоке с перерезанным горлом. Короля в этой связи обеспокоило другое: то, что убийца остался неизвестным в то время, как личность убитого не вызывала сомнений. Король набрал новых стражников и удвоил число дозорных около причалов. При этом он не обратил внимания, что почти все добровольцы были из тех молодых парней, которые не так давно развесив уши слушали ваньярских рабов.

Немного погодя Огерн улучил минуту и заглянул в зал, где король восседал в окружении своих наложниц. Ваньярский начальник стражи разжигал очаг, потому что вечера уже становились прохладными.

— Но зачем же, о король, строителям нужно заполнять чем-то те дыры, где из стены забрали мрамор и черное дерево? — ворковал ваньяр. — Обходились же твои подданные без такого укрепления целые столетия! А ваша молодежь уже так хорошо освоила военное искусство, они теперь сами лучшая крепостная стена!

— Не верь этому! — вскрикнул Огерн. — Да, это верно, горожане многого добились во владении мечами, но им пока не выстоять против тех, кто обучается военным искусствам с колыбели!

Ваньярский стражник бросил на Огерна злобный взгляд. Кузнец ответил ему взором, от которого человек мог бы застыть, как льдышка, и развалиться на куски. Женщины на мгновение отшатнулись, напуганные повисшей в воздухе безмолвной угрозой.

Король быстро развеял ее:

— Я не могу запретить человеку разговаривать, Огерн, даже если речь идет о рабе.

— Похвально, — кивнул Огерн. — И я готов не тревожиться ни о чем, если буду уверен, что ты, король, не забываешь, что стоит слушать, а что — нет.

— Не забываю, — заверил Огерна король. — Кроме того, я еще умею слушать внимательно, и даже в лепетании младенца я могу найти зерно мудрости. А ты — ты приковал себя к стене, Огерн?

— Пока ваньяры мчатся по равнинам в своих повозках, а жители Кашало рассказывают им, где дороги поудобнее? Нет, о король, я не прикован к стене, но Кашало должен быть прикован к собственной свободе, а городская стена — это обручальное кольцо, которым город с этой свободой обручен!

— А меня ты обвиняешь в предательстве? — Ваньяр вскочил и вытянулся в струнку.

— Нет, — покачал головой Огерн. — Я обвиняю тебя в верности — верности своему племени! — С этими словами кузнец посмотрел на короля. — Он ничего не приобретает, когда дает тебе добрые советы, но он получит свободу и вернет себе свое положение за счет того, что дает тебе советы ложные!

Ваньярский стражник шагнул к Огерну. Глаза его горели, губы разъехались в злобной ухмылке. Огерн с каменным лицом пошел на ваньяра и обнажил меч.

— Нет! — воскликнул король, но Огерн только резким движением развернул меч и передал его ваньяру.

Тот с радостным криком поймал меч, а Огерн выхватил длинный нож…

— Я же сказал: «Нет!», — закричал король, и голос его был подобен грому.

Спорщики растерялись.

— Отдай мне меч! — приказал король, приблизившись к ваньяру.

Ваньяр искоса глянул на короля, неохотно повернул меч рукоятью к себе и отдал его Огерну. Кузнец схватил меч, убрал в ножны и его, и нож и отвернулся, с трудом владея собой.

Стена стала ниже. Древесина, из которой ее выстроили, стала возвращаться на склады. Огерн с тоской смотрел на происходящее, а купцы, к которым возвращалось их добро, выглядели довольными и успокоенными.

— Разве не смешно, — проворчал Лукойо, — что рабы, растерзывающие стену, ваньяры?

— Ничего смешного тут не вижу, — буркнул Огерн. — Вижу угрозу.

Смешное он услышал чуть позже. Один из ваньярских рабов говорил кому-то из юношей-горожан:

— О вы, кашальцы, быть благородные и щедрые! Вот только вы такие щедрые быть, что даже давать мы, ваши пленные, возможности взбунтоваться и нападать на вы.

— Ну, мы конечные эти делать не будем, — подхватил другой ваньярский раб, а первый согласно кивнул. — Нет, мы, ваньяры, так с рабы не поступать, мы их обезножить, чтобы они не моги на мы нападать, и еще мы у они отбирать дети! Мы не давать им иметь дети!

— И когда мы с рабы такое делать, чтобы они не иметь дети, эти рабы бывать послушные и не бунтовать.

Молодые люди слушали выпучив глаза, кивали, впитывали словно губка каждое слово пленных.

— Хотите сказать, что и с вами мы должны были так же поступить?

— Ой, нет! — быстро закачал головой ваньяр, а его напарник осклабился.

— Мы такие родные, какие мы милосердные быть! Только мы думать, вы хотя бы нас бить или толкать, и чтобы мы помнить, кто хозяин, а кто раба.

— Ну а как бы вы обошлись с пленными женщинами? — поинтересовался другой молодой кашалец.

— Какие обошлись? — оскалился пленный. — А для чего бывать женщины? Ты не знать, сосунки?

А его товарищ мерзко захихикал и ответил:

— Они для любые мужчины, кто только имеет деньги.

— Значит, вы из них делаете рабынь для постели? — Молодой, кашалец вроде бы напугался, однако не удержался от болезненного любопытства.

— Да, мы их продавать для свои мужчины, когда цены подходящие быть, — ответил раб. — Потому когда у каждый ваньяр уже иметь два женщины, никого больше покупать нету, разве только какие красотки необыкновенные.

— Которые между рабыни быть мало, — рассудительно проговорил второй ваньяр. — Потому красотки мы жалеть, мы их продавать по-другому, давать за деньги на часы для мужчин. Это очень нравиться чужеземцы, и многие из наш народ.

— Человек, какой иметь красивый рабыни, уметь очень богатый быть, — отметил второй раб, и Огерн, возмущенный, отвернулся.

Он понимал, что за такие речи ваньяра следовало бы поколотить, и не важно, что рабы только отвечали на заданные вопросы. Он понимал и другое: что юнцов следовало бы отругать за то, что они такие вопросы рабам задавали, но, кроме того, он понимал и третье: что ото всего этого не было бы никакого толка даже тогда, когда это наказание исходило бы от самого короля.

Вместо этого Огерн отправился на улицу Красных Фонарей и оторвал Лукойо от любовных утех, которыми его теперь обеспечивали задаром. Полуэльф упирался и возмущался, но Огерн вытащил его на улицу. Одной рукой он волочил Лукойо, в другой сжимал его лук и колчан со стрелами. Огерн даже не дал Лукойо штаны до конца натянуть.

— Слишком долго ты прохлаждался, лучник! Нам пора трогаться!

— Что, опять в дорогу? — недоверчиво уточнил Лукойо. — Иди один, бири! Мне и тут хорошо!

— А будет ли тебе хорошо, когда ваньяры примчатся сюда, и понесутся по улицам на своих повозках, и станут уничтожать все кругом и всякого, кто попадется им на глаза?

При этих словах Лукойо, подпоясывавший рубаху, застыл.

— Так… Значит, ты тоже все понял, да?

— Если и ты это понял, то почему торчал тут столько времени? — Огерн оглянулся на возмущенные крики и увидел полуобнаженных женщин, которые размахивали руками и выкрикивали ему оскорбления. Но вот одна поманила его пальцем, остальные расхохотались и последовали ее примеру. — Вижу почему, — буркнул Огерн. — Что ж, придется мне стать твоей волей.

— Скорее уж неволей, — проворчал полуэльф и затянул потуже пояс. — Ну а если ваньяры не вернутся?

— Ты еще спроси, а вдруг не вернется в этом году зима, — рявкнул Огерн. — Хотя ваньярам и ни к чему возвращаться. Те, кого они оставили здесь, все сделают за них! Этот город может уйти под власть десницы Улагана, лучник, как с помощью ваньяров, так и без нее, хотя нет оружия острее, чем дурные советы и лжеучения!

— Да, острее оружия нет, это точно, — кивнул Лукойо и бросил взгляд через плечо на хохочущих женщин. На миг лицо его расплылось в дурашливой усмешке, он поднял руку и помахал ею.

— И еще, — на ходу сказал Огерн, — не надо забывать о том, какая судьба может ожидать человека, который лично нанес оскорбление Улагану в городе, занятом приспешниками Улагана.

Рука Лукойо на мгновение застыла, затем ожила, и Лукойо снова замахал ею женщинам.

— Они, конечно, милашки, — заявил он, решительно отвернувшись. — Но все же ни одна женщина не будет довольна такой жизнью. Я так думаю, потому что видел, какую жизнь им приходится вести, когда их красота увядает. Хотя… я начал понимать, как мог бы разбогатеть, если бы, если бы… — Он не договорил и сам себе влепил пощечину. — Верно, ты имеешь право так поступить, охотник, — твердо проговорил полуэльф. — Этот город не спасти тем, что мы тут останемся. — Он задержал на Огерне тоскливый взгляд. — Пожалуй, нам его вообще не спасти.

— Пожалуй, нет, — угрюмо кивнул Огерн. — Но не потому, что мы не пытались этого сделать! Нам надо уходить, Лукойо, — нам надо найти источник зла, которое просачивается в этот город даже через камни мостовых!

— Да, — мрачно процедил Лукойо. — Нам надо уходить.

Король очень огорчился, узнав о решении лучника и кузнеца покинуть Кашало. Он спросил, что бы такое он мог сделать ради того, чтобы уговорить их остаться. Но когда Огерн сказал королю, что остаться они могли бы в одном-единственном случае: если бы в городе не осталось ни одного последователя культа Улагана, король погрузился в тоску. Закон предков не позволял ему добиться подобного положения вещей без доказательства вины тех, о ком в данном случае шла речь! Поэтому он решил на прощание произвести Лукойо и Огерна в герои, и даже в короли, но Огерн отказался, понимая, что это станет равноценно тому, как если бы их взяли да и покрасили с головы до ног в зеленый цвет и выставили перед теми, кто поклоняется багряному богу. Он оправдался тем, что привык жить простой жизнью, не допускающей подобного тщеславия. С королем он попрощался сердечно, по-доброму от души пожелав удачи, хотя сильно сомневался, что его пожелания сбудутся. А потом они с Лукойо тайком покинули город в каноэ Рири — рыбак с радостью сделал своим спасителям такой подарок. На закате, с последними лучами солнца лучник и кузнец уже были за пределами города.

Как только стало темнеть, они подвели каноэ к песчаному берегу. Но едва они успели выскочить из лодки и приготовились вытянуть ее из воды, как на борта каноэ легли две узловатые руки, и в тот же миг около носа появилась приземистая фигурка.

— Радостно видеть вас вновь! — проскрежетал голос дверга. — Вот боялся, что эта крысиная нора вас совсем затянет!

Лукойо преодолел изумление.

— Почти что затянула, — шутливо воскликнул он, выпрыгивая из лодки. — И я рад видеть тебя снова, мой друг. — Полуэльф потянулся, огляделся по сторонам. — Знаешь, я вдруг почувствовал, о кузнец, что как бы очистился от грязи, а ведь даже не замечал, что она на меня налипла.

— И я чувствую то же самое, — подхватил Огерн, запрокинул голову и всей грудью вдохнул прохладный вечерний воздух. Затем он резко выдохнул и объявил: — Разведу костер.

— Нет, это сделаю я, — быстро возразил Лукойо. — У меня накопились в душе дровишки, которые надо срочно сжечь.

— А вот и не разведете, — ехидно прогрохотал дверг. — Ни ты, ни ты. Потому что костерок я уже развел, так то! Пошли! Пока что у меня только один заяц поджаривается, но я быстренько еще двоих изготовлю.

Вот так и прошли этот вечер и часть ночи, именно так, как и подобает проходить вечерам у охотников и кочевников: под открытым небом, у костра, в разговорах о простых вещах, но при этом в компании с загадочным, непонятным существом. К тому времени, как Огерн и Лукойо собрались спать, они наконец вызнали имя дверга — Гракхинокс. Он был простым кузнецом, то есть рядовым двергом, ничем не выдающимся — в его роду-племени все были кузнецами. И еще он был, по понятиям двергов, молод — подросток, можно сказать — всего-то сто пятьдесят лет стукнуло.

Когда на заре они отгребали от берега и каноэ пробиралось сквозь густой туман, Лукойо задумчиво проговорил:

— Похоже, Улаган горожан обрабатывает с таким же тщанием, как и варваров.

— Ну, или варваров с таким же тщанием, как горожан, — отозвался Огерн. — Не забывай, что его столица и главный оплот — это Куру.

— То-то и оно, — осклабился Лукойо. — А мне вот интересно, что будет, если Улаганов город Куру захватят Улагановы варвары ваньяры?

— Что бы ни было, — вздохнул Огерн, — можешь не сомневаться: Багряный будет доволен каждым мгновением сражения.

— Верно, верно, — кивнул Лукойо. — Ведь кто бы ни победил в этом сражении и кто бы ни проиграл, в выигрыше прежде всего окажется сам Улаган.