Шаман

Глава 9

— Вперед — выкрикнул Огерн и выбросил перед собой меч. — Защитим наш народ!

И он бросился к дороге. Отряд ответил ему боевым кличем и поспешил за своим вождем.

Беглецы в страхе оглянулись, мужчины машинально схватились за оружие, но потом разглядели сородичей, и лица всех озарились радостью. За считанные минуты мужчины-бири заняли позиции позади отряда Огерна, готовясь к бою.

Огерн остановился и поднял вверх руку. Бири быстро перестроились клином, острие которого было нацелено на врага. Огерн, конечно, стоял на самом кончике этого острия, а сразу за ним — Манало.

— Что это за твари, Учитель? — спросил Огерн.

— Это клайя, Огерн, — отвечал Манало. — Улаган сотворил их, соединив людей с шакалами. Они злобны, но, если видят, что противник превосходит их, превращаются в трусов.

— Берегись их, Огерн! — проговорил один из беглецов. — Они и в самом деле ужасно злые! Они разрушили нашу деревню и убили пятьдесят человек из нашего племени!

— Пятьдесят из двух сотен! — в ярости выкрикнул Огерн. — Отмщение, люди мои! Отмщение и возмездие!

Бири ответили Огерну боевым кличем и бросились вперед.

Схватка была короткой и безжалостной. Клайя орудовали копьями, клыками и когтями, а бири и не думали сдаваться Лукойо увернулся от удара копья и, пригнувшись, нанес удар длинным ножом. Клайя перегнулся пополам и укусил Лукойо за плечо. Тот взвыл от ярости и боли, размахнулся ножом и всадил его в шею твари. Клайя разжал зубы и упал. На плече Лукойо остался след от его зубов. Лукойо отшвырнул труп с дороги, наклонился, чтобы подобрать копье поверженного врага, и в этот миг ему в спину впился другой клайя. Лукойо с криком выпрямился, нанес удар ножом со спины — и еще один клайя скрючился и захрипел. Далее Лукойо действовал осторожнее и ловко уворачивался от клыков, умело орудуя ножом и защищаясь копьём, зажатым в левой руке. Боль о укусов была тупая и терпимая. Но вот его бок пронзила острая боль, Лукойо крутанулся и увидел нацеленные на него когти, с которых капала кровь. А клайя уже готовился уколоть полуэльфа копьем.

Этого Лукойо вынести не смог. Он рванулся вперед, ударил тварь плечом. Клайя с воем повалился навзничь, а его голову тут же снес топор бири. Этого Лукойо не видел, он уже развернулся лицом к другому врагу и, выставив вперед копье, отразил удар. На миг перед ним возникли клыки, заслонившие весь мир. Этот клайя орудовал обеими руками, а у Лукойо одна была ранена. И все же полуэльф совладал с собой, не струсил, он напрягся и отбросил от себя врага, а потом кто-то врезал клинком прямо в селезенку клайя. Тварь взвыла и упала, а над трупом встала женщина из племени бири, в диком восторге взирая на погибшего врага.

Ни одна женщина из племени Лукойо не смогла бы сделать такого. Полуэльф не отрывал от нее глаз: светлые волосы, заплетенные в косы, тонкие черты лица, синие глаза, лебединая шея, щеки, алые от возбуждения, вздернутый нос, а по нему — черточка грязи. А может, то была боевая раскраска?

Но тут над головой белокурой красавицы возникла носатая рожа, взлетело в воздухе копье…

Лукойо заорал, как бешеный, промчался мимо девушки, пригнулся и, ударив ножом, вспорол живот клайя. Потом опустился на колени. Клайя всем весом навалился на него, истекая кровью, Лукойо плохо видел меч, отсекший голову твари, но видел, как голова покатилась по земле. Девушка мстительно ухмыльнулась, глаза ее горели. В душе Лукойо вспыхнула ответная радость. Вот она, месть, настоящая месть тем, кто мучил его все эти годы, и пусть гнев его обрушится на эти тошнотворные создания. Лукойо вскочил, прижался спиной к спине девушки, стал искать глазами врагов…

А те бежали — три десятка, если не больше, — бежали от двадцати воинов и пятидесяти изможденных беглецов.

— Они и правда трусы, — тяжело дыша, выговорил Огерн, глядя вслед драпающим клайя.

— Шакалы всегда были трусами, — заметил Манало. На это раз он казался немного утомленным. — Но наглеют, когда знают, что жертва не может им ответить.

— Но как же тогда они сумели разорить деревню бири?!

— Потому что их было в тысячу раз больше, — тяжело дыша, ответила женщина, — а тебя и наших лучших воинов не было.

Огерн на мгновение замер, потом из его горла вырвались странные, булькающие звуки.

— Не вини себя. — К ним подошел мужчина с обветренным лицом и положил Огерну руку на плечо. — Ты же не мог знать этого, как не мог позволить, чтобы Учителя сгноили в темнице или отдали на съедение Улагану.

— За что я тебе благодарен, — сказал Манало.

Тут Лукойо поднял голову, потрясенный внезапной догадкой.

— Улаган послал этих тварей на вашу деревню, потому что знал, что ваши мужчины ушли в Байлео!

— Но разве тогда Улаган не предупредил бы куруитских воинов? — выразил сомнение Глабур.

— Не сомневайся, предупредил, — угрюмо отозвался Манало. — Но когда наступает схватка между улинами, в бой идут человеческая отвага и ум. Огерн славно задумал нападение, он замечательно…

Остального Лукойо не слышал, потому что боевой задор вдруг угас, укушенное плечо загорелось огнем и от приступа боли помрачилось сознание.

Он очнулся в полузабытьи. Может быть, ему снился сон? Перед его глазами плыло лицо белокурой женщины, только теперь волосы ее были распущены и вместо тяжелых шкур на ней была одежда из тонкой кожи. Ее оголенная рука протянулась к Лукойо и нежно положила кусок холодной мокрой ткани ему на лоб. Лукойо хотелось так много сказать ей, но он сумел выговорить только:

— Спасибо тебе, — и сон опять сковал его.

Когда он проснулся снова, на лбу у него покоилась рука Манало. Потом мудрец взял запястье Лукойо, и его лицо появилось рядом с лицом девушки.

— Все дело в том, что укус шакала ядовитый, — вздохнул мудрец.

— Но остальные страдали от этого всего несколько часов, а он уже два дня мучается.

— Когда он присоединился к отряду Огерна, он уже был очень слаб. С тех пор он изнурял себя, не желал показывать слабость.

Изнурял? Лукойо нахмурился. Мало что понимал о нем этот человек. Свою слабость он не показывал только из тщеславия, вот и все. Он просто решил, что эти бири ни за что не увидят его жалующимся.

Наверное, все это он сказал вслух, потому что на лицах мудреца и девушки отразилось удивление, потом интерес, но глаза девушки выражали уважение и замечательно блестели.

— Мы, бири, такого не понимаем, — протянула она.

— В каком-то смысле это похвально, — вздохнул Манало. — Однако силы рано или поздно подведут. Отдохни, лучник. Мудрец коснулся пальцами век Лукойо, и сон окутал полуэльфа.

Проснувшись вновь, Лукойо поразился тому, какая светлая у него голова. Он находился в каком-то жилище с плетеными стенами, сквозь которые проникало очень мало света. Он не без усилия приподнялся, оперся на локоть, увидел, что рядом никого нет, и решил встать с постели. Но сумел только встать на колени, как тут же упал.

Плетеная стена отворилась, в жилище вбежала девушка. Она опустилась на корточки, подняла Лукойо с пола, подхватила под мышки и снова уложила на постель.

— Что же теперь девушке и отойти от тебя нельзя ни на шаг? Непременно надо довести себя до смерти? Лежи смирно, полуэльф. В твоей древней крови сил, может, и побольше, чем у простого смертного, но этих сил сейчас у тебя нет.

Ну вот! Опять «полуэльф». Гнев полыхнул в груди Лукойо, но, на счастье, он вспомнил, что здесь это слово не оскорбление.

— Тебе-то что до меня? — пробурчал он. — Я чужой, не вашего рода-племени!

— Ну и что? — пожала плечами девушка. — Ты спас мне жизнь в схватке с клайя, а я, похоже, — тебе. Для меня этого вполне достаточно, чтобы позаботиться о тебе. Давай перестанем быть чужими. Меня зовут Эллуэра.

— А меня — Лукойо. — Полуэльфу пришлось изрядно потрудиться, чтобы улыбнуться так, как ему хотелось. — Это здорово, что ты обо мне заботишься, потому что, если я сдохну, некому будет защитить тебя, если вдруг явятся еще какие-нибудь чудища.

Она улыбнулась, и в глазах ее вспыхнули озорные искорки.

— Ну да. Или, наоборот, мне будет некого спасать. Отдыхай, полуэльф, набирайся сил, потому что они понадобятся тебе, если ты захочешь познакомить со мной поближе.

Она отвернулась и вышла. И очень хорошо сделала, иначе бы она увидела, как он выпучил глаза, словно рыба. На то ли она намекнула или не на то? Да нет, он не смел и думать про то, что она разделит с ним ложе или даже позволит поухаживать за собой, нет… Но хотя бы быть рядом с ней, и тогда… Чтобы он заинтересовал женщину?

Лукойо думал… Она ведь ростом ниже своих соплеменниц, пожалуй, почти одного роста с ним…

Когда девушка вернулась, полуэльф уже успел совладать с собой. Эллуэра подошла с миской супа.

— Поешь, чужеземец.

— Чужеземец, а то как же, — вырвалось у Лукойо. — Все мы чужеземцы, когда так близко от Бай… — Он закашлялся, потому что девушка ухитрилась сунуть ему в рот ложку супа и теперь озорно улыбалась.

— Ты сначала поешь, чужеземец. Ну, ладно… друг-чужеземец. Набирайся сил от еды, а не от препирательств. Потом поговорим.

Обещание разволновало Лукойо, несмотря на слабость. Он сдался и выпил весь принесенный девушкой бульон. Он пил его и думал о том, насколько же отходчивы эти бири, ну или хотя бы эта женщина. Драться с жуткими тварями, потерять в бою сородичей, бежать, снова драться, а уже несколько часов спустя уметь улыбаться, да еще и намекать на то, что она не прочь, чтобы за ней поухаживали!

Эллуэра действительно отличалась быстрой отходчивостью, хотя если бы Лукойо очнулся через час-другой после схватки с клайя, он бы еще больше поразился способности этого племени отрешаться от уже пережитого. Как только были перевязаны раны, как только раненых клайя предали смерти и похоронили троих погибших бири, Огерн развернулся к самому старшему из беженцев и потребовал:

— Ну, Кордран, скажи, как это вышло, что ты и еще три десятка моих соплеменников убежали так далеко от дома?

Радость победы схлынула с лица старика. Кордран ответил:

— Дома больше нет. Сядь, Огерн. Сядьте и вы все! Я расскажу вам невеселую историю.

Начался самый обычный день из жизни охотников. Женщины вышли собирать ягоды и орехи, несколько мужчин вернулись с охоты с убитым вепрем, детишки играли на земле, а те, что постарше, разыгрывали из себя следопытов и затевали шуточные потасовки.

А потом послышался жуткий вой. Из-за деревьев выскочили косматые твари, потрясая копьями и скаля собачьи зубы. Крики детей, игравших в лесу, превратились в страшные вопли. Напавшие твари растерзали первых попавшихся женщин и стариков. Охотники бросили вепря, схватили копья, и вскоре кремневые наконечники уже пронзили грудь кое-кого из клайя. Другим копья протыкали глотки, и они, хрипя, валились на землю.

А потом остальные твари окружили охотников. Они прибывали и прибывали со всех сторон и кололи и кололи своими смертоносными копьями.

Но жители деревни огласили округу боевым кличем. Они хватали новые мечи, выкованные Огерном, перерубали ими древки копий клайя, кромсали их лохматые тела. Кордран кричал:

— Ко мне! Женщины и дети — внутрь круга! Вставайте в круг!

Круг был священной фигурой Ломаллина и теперь показал свою силу. Воины сбили детей и женщин в середине, выставили перед собой копья и мечи. Они рубили и кололи, и каждый из них ни в чем не уступал клайя, вот только клайя было больше. Стоило одному упасть или получить рану, как на его место тут же вставало двое.

Вдруг из леса выбежал еще один отряд охотников бири, Они напали на клайя с тыла. И они не издали боевого клича, пока основательно не врубились в гущу врагов. Только тогда они вскричали громко и яростно. Клайя завизжали от страха, отступили, и старый Кордран крикнул:

— На деревья!

Круг бири рассыпался по деревьям. Увидев, что бири отступают, клайя снова бросились вперед. Они выли, они жаждали крови. А потом они снова отошли и стали пожирать своих павших сородичей.

— Окружайте их! Хватайте! Не дайте им уйти! — прогремел чей-то голос, и из леса вышел человек ростом в десять футов с красивым лицом, но жестокими глазами. Шею его обнимал торк — металлический воротник, на плечи был наброшен плащ. На ногах были надеты сандалии — так обуваются южане. На торке красовался знак — символически изображенная голова шакала. Этот же знак сверкал и на обруче, опоясывавшем чело. А волосы у него были алые — алые, словно кровь.

— Убейте их! — взревел он. — Кровь для Улагана!

Он взмахнул длинным бичом и погнал вперед первого попавшегося клайя. Остальные в страхе взвыли и в ярости бросились на людей. Все плотнее сжимался круг тварей вокруг деревьев. Они сметали на своем пути тех, кто не успел убежать. Отступающие бири распевали хвалы Ломаллину. Бойцы начали уставать.

Внезапно оказалось, что к кругу бири почти никто из клайя подойти не может, а те, которые подходили, умирали на месте. Они не видели, что от круга то и дело отделяются группы по пять-шесть человек, быстро добегают до ближайших вечнозеленых деревьев и взбираются на ветки. Не видели клайя и женщин, прятавших мечи за спинами и притаившихся на низко нависающих ветвях. Женщины ждали…

А потом Кордран крикнул, и вдруг круг рассыпался, воины разбежались по зарослям, спрятались за толстыми стволами. Довольно долго клайя стояли и тупо пялились по сторонам, не понимая, как им быть. Они теперь не видели ни одного бири.

Но тут великан громко взревел и зашагал между деревьев, осыпая клайя ударами. В лесу великан не мог стегать их бичом, поэтому он колотил их своим громадным кулаком. Клайя разбегались, но те, которые промешкали, падали, и великан топтал их. Лес заполнил хруст костей. Уцелевшие попадали на землю и принялись лихорадочно нюхать. Через некоторое время они объединились и пошли по следу. Великан выловил с десяток клайя и пролаял им какие-то приказы на языке, которого бири не поняли. Клайя побежали прочь — выполнять приказ великана, назад к деревне. Через считанные мгновения жилища охотников запылали. Послышались немногочисленные крики людей, а потом только трещало пламя да выл ветер.

Но племя разъединилось на несколько отрядов, и маленького сына Огерна унесли другие бири.

Теперь, двое суток спустя, Огерну удалось унять гнев и тоску, и он спросил:

— Кто проложил ложную тропу?

— Борин, — ответил Кордран. — Что стряслось с ним самим и с теми, кто пошел с ним, мы не знаем, но примерно через лигу от деревни след оборвался, и клайя страшно разозлились.

— Значит, скорее всего, Борин и его люди живы и скитаются, подобно вам, — заключил Огерн.

— Им хуже, — вздохнул Кордран. — Нас сотня, а их всего ничего. Но деревня для нас потеряна, а с ней и четверть нашего племени.

— За такое надо отомстить как подобает, — мрачно проговорил Огерн.

Манало предостерегающе поднял руку.

— Огерн, тот, кто замышляет месть, не видит завтрашнего дня… Пусть все будет так, как если бы не было дня вчерашнего. Думая только о том, как тебе и твоим сородичам дожить до завтрашней зари, потом — еще до одной, и так далее.

— Но разве не должна торжествовать справедливость? — возмутился Огерн.

— Она восторжествует, — заверил охотника Манало. — Хотя, может быть, пройдет немало времени. Если ты хочешь увидеть торжество справедливости и ничего не делать для этого, а только ждать его, то считай, что ты напрасно потратишь жизнь.

Прозвучал гневный голос Кордрана:

— Неужели Ломаллин настолько слабее Улагана, что не может свершить правое дело?

— Власть Творца в Ломаллине сильнее, чем в Улагане, — ответил Манало. — Она сама по себе стена, которая защищает человечество от злобы Улагана. Однако эту стену способны пробить людская порочность и извращенность, а в бреши в стене может войти Улаган, дабы пугать людей и приносить им страдания. Вот так люди сами придают сил Улагану. Получается что его могущество приравнивается к могуществу Ломаллина и людям нужно определять, в какую сторону склонять чашу весов.

— Справедливые слова, — буркнул Кордран. — Но где же та людская порочность, что пробила брешь в стене, защищавшей нашу деревню?

— Она далеко от вас, — сказал старику Манало. — Далеко на юге и на востоке — там, где кочевые племена, в которых рождается слишком много детей, обуреваемые завистью к своим соседям, жаждут заполучить их земли, отобрать у крестьян урожай. Они приносят девственниц в жертву Улагану. Из этих несчастных девушек и шакалов, которые сбегаются на страшные пиршества, Улаган и создал жутких тварей и послал их против вас.

— Значит, нашей вины не было! Почему же тогда наказаны мы?

— Вы не наказаны. Вы подверглись нападению. Поклонитесь Ломаллину, соберите как можно больше людей для поклонения ему, и тогда Ломаллин обретет силу, благодаря которой сможет одолеть Улагана.

— Но как же это возможно, — спросил Огерн, — если улины равны друг другу по силам?

— Один из них умрет и станет сильнее, — отвечал Манало. И не спрашивай меня больше, чем я знаю, ибо это непонятно и мне. Улинский бард, вдохновленный самим Творцом, и в состоянии озарения высказал это пророчество. Улины задрожали, когда услыхали это. Ибо невозможно понять, как можно обрести силу, умирая.

— Но ты-то наверняка хоть что-то понимаешь, — вмешался Глабур.

Манало пожал плечами.

— Я только догадываюсь, и вам я уже говорил об этом. Если в Ломаллина поверит как можно больше людей, то станет не важно, насколько он уступает силами Улагану. Сила веры людей в Ломаллина перейдет в его дух после его смерти, и, умерев однажды, он больше не умрет никогда и станет неуязвим для ударов Улагана.

— Стало быть, — нахмурив брови, протянул Огерн, — Улаган боится убивать Ломаллина, страшась того, что тот после смерти станет сильнее его.

— Ты сообразителен, — сверкая глазами, похвалил охотника Манало — он явно гордился своим учеником. — Верно, хотя Улаган думает, будто бы обратил всех людей против Ломаллина за вычетом жалкой горстки. Драться с Ломаллином он не решается.

— Ну а если Ломаллина укрепит не людская вера, а что-то еще?

— Тогда, — тихо проговорил Манало, — Улагана ждет весьма неприятное удивление.

— Но и Ломаллин не осмелится убить Улагана, — возразил Кордран. — Ведь если один из улинов обретает силу, умирая, почему и не другой тоже?

— О нет, — спокойно отвечал Манало. — Ломаллин бы с радостью умер, если бы тем самым избавил мир от Улагана.

— А если нет? Что, если после своей гибели силу обретет Улаган?

— В пророчестве об этом сказано не было, — ответил Манало.

Огерн нахмурился.

— Странно, что Ломаллин после смерти увеличит свое могущество, тогда как Улаган — нет.

— Может быть, это действительно странно, — отозвался Манало. — А может быть, все дело в том, что Ломаллин ищет воссоединения с Творцом в то время, как Улаган стремится уничтожить Творца.

Бири умолкли, потрясенные дерзостью и ужасом того, о чем говорил Манало. В конце концов какая-то женщина выдохнула:

— Он не посмеет!

— Улаган что угодно посмеет, — возразил Манало. — И тут нет смысла толковать о том, что правильно, а что нет, что мудро, а что глупо. Тут все покрыто вечным мраком.

— И он не скоро развеется, — хмуро проговорил Огерн и горько усмехнулся.

— Но кто был тот великан, о мудрец? — спросила другая женщина и поежилась при воспоминании о красивом, но жестоком лице.

— То был ульгарл, — ответил ей Манало. — Получеловек-полуулин. Который из них, я не могу сказать, но, судя по знаку на торке, один из отпрысков Улагана.

— Один из его сыновей, стало быть?

— По всей вероятности, — протянул Манало. — Но поскольку улины не женятся, про их отпрысков и не скажешь, что они «сыновья». Главное, что все отпрыски Улагана появляются на свет в результате совершенного насилия. Их отец жесток с ними, и ульгарлы ненавидят его, но из-за того, что их презирают другие улины и вредят им, как могут, ульгарлы зависят от Улагана — иначе им не жить.

— Значит, они его ненавидят, но вынуждены ему служить, — заключил Кордран.

— Все, кроме Кадуры — самого первого из ульгарлов, — уточнил Манало. — Ибо он не дитя насилия, а дитя соблазна, и его мать высоко почитали люди, те, которые поклонялись Улагану. Почитали и ее сына, пока мать не умерла и Улаган не забрал себе свое отродье.

— Но он не может любить своего отца!

— Не любит, ибо Улаган с ним так же жесток, как со всеми остальными. И все же он из ульгарлов самый сильный и с радостью поставит на место любого, кто вздумает взбунтоваться.

— А смерть отца не сделает их свободными? — требовательно вопросил Огерн.

— В какой-то мере, — неторопливо ответил Манало. — Хотя ясно, что они тут же ополчатся друг против друга, дабы выявить главного, и непонятно, выйдет ли победителем Кадура: его собратья могут для начала объединиться против него, а потом уже начать драку друг с другом.

— Значит, Улаган должен погибнуть, — рассудительно заметил Огерн.

Наступила тишина. Некоторые бири испуганно оглядывались через плечо, словно для того, чтобы посмотреть, не подслушал Ли их часом Улаган. Но Манало как ни в чем не бывало кивнул.

— Это так, — подтвердил он. — Поэтому для вас важней хранить верность Ломаллину и убеждать всех, кто встретится вам на пути, поклониться ему, ибо улина может убить только другой улин.

— Но судя по тому, что ты говоришь, Учитель, растет не число почитателей Ломаллина, а наоборот — приспешников Улагана, — робко проговорила Лрилла.

— Так оно и есть, — не стал спорить Манало. — И вашей деревне очень повезло, что спаслось три четверти людей. Вы только представьте себе, сколько людей гибнет в других местах.

Бири переглядывались, и в глазах их тревога смешалась с гордостью.