Ухожу, ибо в этой обители бед
Ничего постоянного, прочного нет
Пусть смеется лишь тот уходящему вслед
Кто прожить собирается тысячу лет
(Омар Хайям)
Да, умел формулировать, этого не отнять. Помнится, показала ему Байкал, устроились на берегу, едим омуля. Я говорю, «вот ты все про старость, и вино. А ведь и без спиртяги как хорошо сидим». Вздыхает…
Л. Островитянская. Методичка для авторов «Как писать без алкоголя»
дата и место не определены
Песок казался угасающе-алым, ненастоящим, сапоги перестали вязнуть — дорога, все еще не очевидная, напрямую вела к темным пятнышкам на горизонте. Уже можно было опознать пальмы и относительно крупные строения. Подсознание настойчиво намекало, что сейчас из утреннего сумрака явятся величественные очертания пирамиды, да только ничего подобного. Здесь все было не так. Катрин шла замыкающей, чему была рада. Идти не хотелось. Не наш это пункт назначения.
Мертвый закатный мир — он для мертвых, как и утро, которое не утро. Чуть заметный уклон к лежащему впереди плато, окруженному заслоняющей и изолирующей бесконечностью дюн-барханов. Поднимающееся солнце светило в спину, но тени гасли на песке под ногами, свет впереди был мягок и слаб. Вечер там и закат, должно быть вечный. Это противоестественное сочетание порядком смущало даже привычный ко многому военно-шпионский ум. Спутники же этим утром, кажется, не проронили ни слова. Даже Дикси, изъявившая необъяснимое желание двигаться своим ходом, семенила в тишине и не особо вываливала язык.
Катрин невыносимо хотелось оглянуться, проверить, не истаивает ли за спиной дорога, видна ли еще башня Крайнего Склада, сохраняются ли символические шансы вернуться по своим следам. Но вертеть башкой было неразумно. Ощущение, что ты уже на самом виду, перед НИМ, было слишком сильно. Конечно, бог чувствует нерешительность и страх паломников, да и иные смятения от него не укроются. Но держать марку нужно до конца, ибо учтивость и вежливость — наше единственное оружие.
Штуцер сильнее оттягивал плечо, намекал, что развернуться и двинуть назад еще очень даже возможно, но это было заведомо обманчивым ощущением. Оружие тут излишне. Вот поэтому бывший шеф так уверенно и ровно шагает вперед. Кажется, о попутчиках он давно забыл, сосредоточился на предстоящей Встрече. Ему-то что, он сам в себе оружие, ему прикосновения к обтертому ореховому прикладу винтовки вообще не нужны. Видят боги, Вейль — Псих с большой буквы «П». Свела же судьба-злодейка…
Пальмы впереди казались не настоящими, а вырезанными из потемневшей тонкой жести. Тоска овладевала архе-зэка. Хотелось драпануть или бахнуть грамм двести. Бегство по чужой дороге к глубоко чужому складу будет выглядеть весьма нелепо, а последствия от принятого стакана в наступающей дневной жаре могут попросту убить. Или не будет здесь настоящего дня и жары? Впрочем, спиртного все равно нет. Ходим неподготовленные, спохватываемся поздновато…
Дикси, видимо, порядком притомившаяся, вопросительно оглянулась. Паломница-шпионка развела руками — глупо теперь на ручки проситься, торжественность момента нарушать. Собаченция раздраженно дернула тощим хвостом. Абсолютно не «на ручки» она, понимаете ли, имела в виду. Ну, извините, мы нынче не особо догадливы.
Это все странное освещение виновато — Катрин заметила наблюдателя гораздо позже зоркой архе-собаки. Местный властелин пустыни сидел, поджав хвост, поодаль от дороги, и, склонив острую морду к плечу, разглядывал путников. Шакал был поджар и невелик ростом — видать, ночные завывания отнимают уйму сил и энергии. Впрочем, с чего тут, в песках, разжиреешь? Нормальное животное, телосложением гораздо гармоничнее своей дальней эксклюзивно-мелкой родственницы. Ладно, сторожа тайных мест — не самое главное в тайных местах…
Вот они — считанные пальмы, стены невысоких строений, иглы пары скромных обелисков, наконец-то, обозначавших устье тайной дороги. Деревня, видимо, давно заброшена. И до всех разгадок (и до приговора) остался километр закатного песка. Стены и пальмы дремлют в тенях утреннего заката. Или уже не утреннего? Нет, оглядываться мы все равно не будем.
Капрал коротко приобнял за плечи безносую подругу. Поддержка и прощание. Да, вот он, конец пути. Мертвая деревня на мертвой дороге…
На сей раз интуиция подвела опытную шпионку. Не успели миновать иглы гранитных обелисков, как деревня явила признаки жизни. Незамеченный паренек отворил ворота загона, на свободу повалили козы, сонно мемекающие и с вялым любопытством поглядывающие на паломников. Пастух-подросток тоже смотрел, по-взрослому притворяясь равнодушным.
Неизвестно, что почувствовали остальные бывшие археологи, но Дикси мгновенно полегчало. Пастуха мелкая хищница, конечно, проигнорировала, оценивающе присмотрелась к козлу-вожаку, но солидные рога и запах (еще более убедительный) заставили отказаться от мысли о немедленной охоте. Дикси вытянула морду и начала внюхиваться в запахи деревни.
Улочка… встречная женщина с кувшином на голове… есть тут вода, что вполне естественно… кудахчут куры за невысоким забором… а туда ли мы пришли, граждане богоискатели? Посреди улочки возятся на песке малые голопузые аборигены — старший, лет четырех от роду, гордо продемонстрировал гостям палку. Дикси такие игрушки категорически не одобряла и с трудом воздержалась от гавканья, капрал одобрительно кивнул местному малолетнему герою.
Вновь дома, теперь явно не жилые. Вернулся страх — нет, все здесь не так, даже дети тень-защиту от солнца не ищут, красноватый мягкий сумрак заката здесь вечен. Значит ли это, что и все иное обман? Не понять, не догадаться. Но запах коз и малолетние селяне вполне достоверны. Потянулась длинная осыпавшаяся стена с провалами былых дверей. Караван-сарай, давным-давно забытый за ненадобностью? За стеной донесся отчетливый шорох — Дикси азартно кинулась в пролом. Крысы! Настоящие крысы!
Сгинула собаченция. Отряд не заметил потери бойца — Вейль не оглядывался, шаги его становились все шире и решительнее. Капрал и Анис тоже оставались преисполнены решительности. Впереди виднелась площадь…
Деревня умирала. Это было особенно очевидно здесь — в центре. Колодец и прямоугольное строение — разрушающееся, но еще сохранившее былое изящество, подчеркнутое десятками тонких колонн. Заброшенные дома и дворы четырех улиц, сходящихся к площади… Немногочисленные живые люди у колодца… И храм — совсем небольшой, с рухнувшим левым крылом. К храмовым ступеням подходил человек — издали он казался таким же дряхлым как все вокруг; полуголый, лишь в набедренной повязке. Нет, он не стар, видимо, нездоров — характерна скованность движений. Люди, присутствующие на смягченной вечерне-алыми тенями площади, в молчании следили за смельчаком. Вот он, припадая на левую ногу, поднялся по ступеням, на миг задержавшись, ступил во тьму между пилонов. Вопль мучительной, невыносимой боли вырвался из дверей храма. Зрители на площади ждали несколько мгновений, как будто могло случиться что-нибудь еще. Потом худенькая селянка у колодца продолжила наполнять кувшин…
Катрин знала, что выл от боли вовсе не вошедший в храм человек. Там все проще и сложнее — тысячелетняя традиция нерушима. Но все равно слышать вопль безумного мучения было жутковато. К пыткам, повидавшая всякого-разного, архе-зэка так и не привыкла.
— Наплевать, — пробормотал Вейль, не отрывая алчущего взгляда от храмовых полу-руин. — Я все равно войду. Господа, благодарю, что согласились проводить. Вам, Кольт, я более чем признателен. Без вас я бы не дошел. Согласен, я был не самым лучшим спутником. Если вас утешит, дорогая Катрин, — в самом ближайшем будущем я отвечу за все. И едва ли приговор будет мягок.
— Валяете, отвечайте, — пробормотала Катрин. — Гад вы, конечно, конченный. Но если суд найдет смягчающие обстоятельства… В общем, удачи, как бы странно это не звучало.
— Благодарю, — Жак Вейль, не оглядываясь, зашагал к храму…
Он так и не оглянулся. Деловито поднялся по ступеням и исчез. Над площадью затих очередной вопль неистовой боли.
Бывший шеф, несмотря на свое абсолютное безумие, оказался одним из самых решительных людей, которых довелось встречать Катрин. Экое же пакостное ощущение на прощание оставил — теперь всю жизнь будешь о собственной трусости размышлять.
— А нас, похоже, пока не пустят, — с некоторой растерянностью сказал капрал подруге.
Анис кивнула:
— И здесь мы мордой не выйти. Ну, пусть будет решать.
Влюбленные психи взялись за руки и поплелись к западной улочке. О архе-зэка они, кажется, напрочь забыли.
Катрин, с абсолютно неуместным здесь штуцером и отягощенным боевым железом поясом, чувствовала себя посреди этой площади глуповато. Немногочисленные люди вокруг точно знали, зачем они здесь живут, а вот этак… незваной туристкой быть стыдно. Конечно, не туристка, а сугубо волей нелегких жизненных обстоятельств занесена, и бог это знает, но тем не менее…
Бог ей ничего не сказал, и это нервировало. И немного обижало. Вот Вейль получил ответ мгновенно, и наивным влюбленным тоже было что-то объявлено, даже собаченции разрешено полезным делом заняться, а архе-зэка вообще наглухо проигнорировали. Торчи здесь дура-дурой. Ведь если бы отпустил…
Нет, не отпустил. Трафик нынче жиденький, не заметить нового паломника невозможно, так что, как выражается безносая красавица «будет решать». Это ж даже не бюрократия, а еще хуже…
Катрин отогнала непочтительные мысли. Несомненно, спрятать их невозможно, но сдержанность не повредит. Но что делать-то? Вообще-то в пустынных землях с этим вопросом просто — к колодцу нужно идти.
Решение выглядело правильным — стоило двинуться к центру площади, как паломница углядела знакомые лица. Ну и морды.
Бедуинов внук и его осел сидели под колоннами. В прямом смысле сидели: осел пристроился пусть и не на каменном парапете, но расселся по-собачьи, явив площади светлое брюхо и все остальное.
— Здоровеньки булы! — поприветствовал бедуинский потомок на чуждом храмовой площади наречии и перешел на обще-английский. — Видим-видим: добрались благополучно, чертового лягушатника, наконец, спровадили. Присаживайтесь, леди. А ты, животное, ляжки сдвинь, видишь, цивилизованная дама приперлась.
Устыженный тычком локтя осел прилег.
— Добрый день. Если это вообще день, — пробормотала Катрин. — Тут что, очередь?
— Типа того, хотя и не совсем. Торопиться здесь не принято, это да. Присаживайся. Если попить — то у колодца, если умыться-искупаться, так вот купальня.
Катрин поставила штуцер рядом с ослом, пошла к колодцу. На камне стоял треснутый кувшинчик, вода оказалась прохладной, но безвкусной. Умываться было приятнее — бассейн под колоннадой выглядел просто дивно, хотя и его слегка подпортили осыпавшиеся с бортиков на неглубокое дно камни облицовки.
Архе-зэка утерлась подолом сорочки и вернулась к знакомцам. Бедуин и осел лузгали семечки: двуногий обитатель пустынь предпочитал подсолнечник, непарнокопытное — тыквенные. Самостоятельно четвероногий щелкать конечно, не мог, милосердный хозяин вставлял «семку» меж здоровенных ослиных зубов и контролировал процесс. Животное старалось, но получалось через раз. Впрочем, сглатывал осел все подряд, желудок-то хороший.
— Копыта — это проблема, — поведал бедуин. — Главное, грести ими неудобно. С другой стороны, все мы несовершенны. Да ты, леди, угощайся, у нас тут без церемоний.
— Тогда я тыквенных, если позволите, — Катрин отсыпала из газетного «фунтика» белых семечек.
Тыквенные оказались домашнего производства, с остатками оранжевых высохших волокон. Подсолены в меру, весьма недурны. Архе-зэка уже не помнила, когда в последний раз пробовала такой пасторальный продукт.
Щелкать семечки, сидя у умирающего храма смерти, казалось чистым безумием. Но вполне себе естественным таким безумием, гармоничным. Что, собственно, тут еще делать?
— И що можно сказать? — бедуин «чиста по-одесски» элегантным движением мизинца снял шелуху, налипшую на нижней губе. — Настроение у Хозяина доброжелательное, побеседовали мы с ним недурно. Склонилась роковая чаша весов в вашу пользу, товарищ Катерина. Но остались у Хозяина еще к вам вопросики, не без этого. Но особо можно не беспокоиться. Я бы сказал, шансы шестьдесят на сорок в нашу пользу.
— Да? Тогда я практически спокойна. Извиняюсь за интимный вопрос — а вас Хозяин придержать не собирался?
Бедуин ухмыльнулся, похлопал хвостатого соратника по крупной голове:
— Мы с Титаном проходим по другому ведомству, тут вопросов не возникло. С тобой тоже не особо затруднялись — понятно, что болтать ты не заинтересована, разглашать не станешь. Но кроме соображений секретности, есть и исторические традиции. Сюда просто так люди не ходят. И уж точно, не уходят. Этот визит, уж извини, выглядит легкомысленным. Боги такого не одобряют и их можно понять.
Катрин вздохнула:
— Разве я не понимаю. Но у меня тоже есть смягчающие обстоятельства. Да и с прошением я.
— Сны — это отдельно. Любопытное явление, малоизвестное науке — потомок бедуинов почесал колено. — Все ж какой климат омерзительно сухой. Шелушусь как прошлогодняя чухонь. Да, сны, значит… А что сны? Не в них дело. Вопросы Хозяина интересуют иные, но предварять не буду. Короче, жди. Как только, так сразу. Семки оставляю, догрызай. Если что посерьезнее захочется сжевать, так там в левой улочке хозяева гостеприимные. Хотя с обедами худовато, небогато тут живут. В общем, порешайте вопросы, я потом наведаюсь.
Деловой бедуин решительно зашагал к восточной улочке, осел как привязанный поспешил следом. Катрин с замиранием ждала отзвука Прыжка, но того не было. Как и подсказывала интуиция, межвременное и межпространственное перемещение здесь, у храма, было затруднено. Нет, не то что Катрин подумывала убраться «по-английски», нужно честно «порешать вопросы», но все равно печально, когда иных вариантов вообще нет.
Лежал на песчаной площади почти неподвижный красноватый свет, от пережитых нервностей и печалей тянуло в сон. Ну и ладно — как бы там ни было, жуликов и злоумышленников у храма опасаться нечего — Хозяин здесь один. Вместо подушки имелась кобура с пистолетами, но вполне удобная. Архе-зэка свернулась калачиком и задремала.
Поспать получилось не то что долго, зато спокойно. Собственно, и с текущим временем на храмовой площади обстояло как-то невнятно. Часов у Катрин не было, да и разгадывать физические аномалии не имелось особого желания. Паломница судорожно зевнула и занялась умыванием. Плескание у бассейна навело на мысль заняться чем-то полезным…
Когда архе-зэка, подкатив неудобные шаровары, залезла в купальню, вопить о святотатстве никто не стал, с жердями и проклятиями тоже не набежали. Катрин собирала обломки камней на дне, выкладывала за парапет. Бродить по колено в воде оказалось приятно, да и результат скромных трудов радовал. Под водой обнаружился намек на фреску, темно-розовые блики заиграли в воде обнадеживающе. К бассейну пришел пацан с ветхой корзиной. Вдвоем складывали камешки и обломки в корзину, мальчишка уволакивал подальше. Потом пришлось чинить корзину. В походных запасах паломницы отыскался обрезок бечевки, подвязали разошедшиеся прутья. С беседой не особо ладилось (похоже, малолетний туземец говорил даже и не по-арабски), но и так все понятно. Пацан оказался толковый, судя по щербатости, тоже отъявленно бедуинских кровей.
— Надо бы перерыв сделать, — сообщила Катрин, чувствуя, что даже в этом удаленном религиозно-мистическом центре обед должен состояться по расписанию.
Помощник был согласен, что-то напоказывал и убежал. Паломница следом не пошла. Как намекал знающий ословладелец, с провизией здесь дела не блестящи, в гости напрашиваться неудобно.
Катрин прошла по западной улочке и почти сразу свернула на запах дымка и съестного. Двор давно опустевшего дома покрывал толстый ковер нанесенного с пустыни песка. Былые товарищи по экспедиционным странствиям сидели у крошечного костерка, рядом стоял и благоухал старый горшок.
— Вы где, леди, бродите? — проворчал капрал. — Вот сейчас бы доели похлебку, да и все.
— На субботнике была, — оправдалась Катрин.
Глянули озадаченно, но к пустой болтовне обстановка не располагала. Анис пододвинула горшок с остатками варева.
Ложка у архе-зэка имелась. Обед, видимо, следовало идентифицировать как «тюря козье-гренадерская»: горячее козье молоко и куски лепешки. Но так ничего, вполне.
— С солью тут проблемы? — поинтересовалась Катрин, облизывая ложку.
— Бедность, — вздохнула толмачка. — Солей нет, перца нет. А у вас аудиенций быть?
— Нет, не быть. Может, и вообще не снизойдут. Я гостья невнятная.
— Мы, ать его, тоже, — пригорюнилась Анис. — Мы вообще еще молод, без обоснованности тут идти.
— Нам нужно было сразу заходить. Вейль знал, что делает, — буркнул решительный Бомон.
— Не напирай. Здесь свои законы, — напомнила архе-зэка. — Что касается Вейля… Вы уверены, что он знал, что делал? У безумцев своя логика, весьма сомнительная. А вам зачем за Дверь спешить? Здесь плохо?
— Нет особо плохости, — толмачка бесстыже опустила голову на надежное капральское плечо.
Никаба на девушке не было, отсутствие носа зияло вопиюще и Катрин подумала, что с пары можно было бы писать эскиз-набросок «Влюбленная Смерть». Гм, довольно свежий сюжет.
— Нам не плохо. Просто деться некуда, — сказал капрал. — Нельзя же по пустыне скитаться бесконечно? Какие из нас бедуины.
— Это конечно. Но ведь нельзя исключительно на этом сомнительном основании рваться прямиком за Дверь? — заворчала Катрин. — Там же не приют для неопределенно странствующих. Нужны веские основания. У Хозяина свои законы и правила. Не пустит вас и правильно сделает.
— Не говорить так! — возмутилась толмачка. — Анубис строг, но справедлив! Так вся деревня знать!
— Я не спорю, — заверила архе-зэка. — Просто есть же какие-то уставные законы и кодекс пропуска в мир мертвых. Вы же не первые сюда пришли.
— Может и так, — капрал поправил угольки костра. — Откажет так откажет. Нам, собственно, главное, чтоб вместе. Хотя идти нам действительно некуда.
— Это другое дело. Возможно, удастся найти какой-то компромисс, — предположила Катрин.
Хорошенькая «смерть» улыбнулась. (Зубки у нее были все-таки абсолютно не здешние, не бедуинские — сущий жемчуг.)
— Компромисс? Немного умереть, немного не умереть?
— Скажем, не умереть, а отсидеться. Или отлежаться. До лучших времен. Полагаю, Хозяин-Анубис может на подобное согласиться.
Катрин рассказала о своем незамысловатом компромиссном плане, а заодно и о будущих достижениях по части пластической хирургии. Слушателям было любопытно, задавали вопросы, хихикали. Потом капрал хмыкнул и признал:
— План кампании хороший. Мы бы там справились, правда, Ани? Жаль что сказка.
Катрин пожала плечами:
— Сказка, миф, бытовая притча, намек на легенду, — уж откуда мне знать? В любом случае там, через двести лет, дерьма в жизни людей ничуть не меньше. Но с пластикой лиц, конечно, сильно продвинулись.
— О, лицо… — Анис, улыбаясь, удобнее оперлась о друга. — Нос в немаловажности, но было чистый смех вообще такое путешествие представить. В любой случай, я в Европа идти не хочу. Там все в немытость и дикость нравов, а я немытого лишь одного человека терпеть. Жослан мне любой подходить.
— В будущей Европе насчет гигиены полная демократия: можно мыться, можно не мыться. Любители делают в ушах дырки размером с кружку, языки разрезают, губы зашивают, соски пробивают, носы, гм, тоже прорезают-пронизывают… Спать можно с кем угодно, женщины собираются на проспектах в толпы и требуют права ходить немытыми и некрасивыми, геи требуют для себя наоборот, а устарелых косно-натуральных мужчин норовят загнать в резервации. Особого счастья народу эта борьба за торжество безмозглой политкорректности не прибавляет, зато движуха. Если бы вам паспортами и кредитками обзавестись, вы и без носа сошли бы за самых нормальных. Странно там. Тьфу, хоть не возвращайся, — Катрин встала. — Пойду я еще потружусь на пользу культово-религиозного объекта, а то тоска берет.
У бассейна возился давешний пацан, а с ним две тетки разных возрастов. Пытались вычистить со дна песок. Катрин забрала смешную деревянную лопатку, уже привычно забралась в воду. Работали практически в молчании, да и не требовала задача сложных бесед. К храму прошел жутко худой человек, нес ребенка — ножки болтались как сломанные спички. Слышалось надсадное неровное дыхание, казалось, крошечный старичок свистит-задыхается. Человек поднялся к ступеням Храма, тетки и пацан смотрели вслед, Катрин тоже присела на парапет, поставила лопатку между колен. Вырвался из дверей храма, пронесся над площадью дежурный рев мучительной боли, через несколько мгновений показался человек, уже без своей маленькой, отстрадавшей свое, ноши. Спустился по ступеням, одна из селянок подала ему воды напиться. В лицо родителю, проводившему дитя, лучше было не смотреть, но Катрин смотрела — нужно твердо помнить, что собственная смерть — не самое жуткое.
Проводивший ушел, а оставшиеся продолжили возню с песком. Все шире открывалась древняя мозаика, радовала взгляд. Немаловажна любая радость у Храма. Пересекла площадь шайка четвероногих: трое шакалов и мелкое, вполне знакомое существо — вид у Дикси был донельзя деловитый. Приветственно тявкнула, но останавливаться — ни-ни! Слаживание антикрысиного патруля — чрезвычайно важная и срочная задача. Спуская с парапета увесистую корзину с влажным песком, Катрин усмехнулась — кто-то из экспедиции уже нащупал свое место в новой жизни.
Вынутым песком постарались заполнить близлежащие ложбины на площади, Катрин ровняла негодной лопаткой высыпанные кучки, и тут… Архе-зэка осознала, что тетки упали на колени, мальчишка и вообще ткнулся лицом в песок. Бог стоял за спиной. Катрин увидела остромордую тень на закатном песке, поворачиваясь, преклонила одно колено. Это было неверно — опустилась бы как надлежит, наверняка ноги бы не отвалились. Но с богом встречалась сержант и леди, этого не скрыть, не забыть, следовательно, незачем и притворятся…
Это не было в полном смысле беседой. (Катрин показалось, что она так и не произнесла ни звука.) Но это было истинной аудиенцией — когда двое слушают друг друга[1] и больше нет никого. Анубиса интересовали вполне понятные вещи, и гостья могла дать исчерпывающие ответы. Бог знал многое об Эльдорадо, знал почти все, но почему-то желал узнать еще раз. Катрин не видела причин скрывать, да это было и невозможно. Анубис не уйдет в другой мир. По-крайней мере до тех пор, пока здесь, в земном мире, в него еще верят. Куда обычно исчезают старые боги, архе-зэка не знала, а Хозяин сообщать не собирался. Да и разве в этом дело? Катрин уже доводилось встречаться с богами, она твердо знала: «по образу и подобию» вовсе не значит «такие же».
Все кончилось, Катрин отправилась к бассейну, в очередной раз умылась и, наконец, перевела дыхание. Вот в такие моменты бесконечно ценишь наличие воды и иные благополучные жизненные обстоятельства. Тетки исчезли, мальчишка смотрел с восхищением. Видимо, общение с богом вышло нестандартным.
— Хороший у вас Хозяин. Красивый, — искренне признала архе-зэка.
Пацан не понял, но согласился.
— Ладно, почти закончили, а мне срочно нужно препроводить знакомых, — Катрин наскоро сполоснула лопатку, вручила инструмент малому селянину. — Бывай, парень.
Она ускоренно шагала по западной улочке, но оказалось, спешить не имело смысла — пара не определившихся экспедиционников уже шла навстречу. Логично, в храмовой деревушке трудно не прочувствовать важных событий.
— Как? — в смятении спросила Анис.
— Не трясись. Анубис вам поможет. Передохнете пару сотен лет, и с новыми силами глупостей понаделаете.
— А чем нам расплачиваться? — нервно уточнил капрал.
— Да уж не душами да человечьими жертвами. Это богу без надобности, сами понимаете. Но будете его помнить и вспоминать через двести лет. Это, знаете ли, для любого бога немаловажно.
— В любом случае мы его вряд ли забудем, — признался Бомон. — Собственно, выбор у нас скромный. Так, Ани?
— Пойдем. Леди, вы проводите? — переводчица заметно мандражировала.
Конечно, Катрин проводила. Собственно, пара и сама подуспокоилась, к ступеням Храма подступили вполне отважно. Архе-зэка дала несколько последних тактических советов насчет будущего — по поводу всевидящей тотальной компьютерной слежки и иных тонкостей, непривычных нормальным людям. Поднялись по ступеням.
— Не провожать. Вдруг затянет? — предупредила Анис.
— Вряд ли. Мне домой очень нужно, — напомнила архе-зэка.
— Все равно. Не провожайте. Мы должны сами, — сказал побледневший даже под загаром капрал.
— Ну, да помогут вам боги. Доберетесь до Парижа, там есть банк «Креди Лионнэ»…
— Лишнее. Мы и так тебе обязаны. В общем, если вернемся, сами справимся, — отрезал Бомон.
Катрин кивнула.
— Тебе, леди, счастливого быстрейшего возвращения, — прошептала толмачка и ухватила друга за руку.
Так они и вошли…
Катрин оглушил двойной вопль, архе-зэка попятилась и чуть не навернулась со ступенек…
То, что двери во владения Анубиса довольно своеобразны, Катрин знала и раньше. По извечному обычаю торцовая петля двери уперта в глазницу отъявленного грешника и при каждом открытии-закрытии напоминает мерзавцу, что далеко не каждый проступок удастся отмолить и искупить. В реальности полуживое и залитое кровью лицо, вмурованное в каменную плиту пола, производит гораздо большее впечатление, чем расплывчатое упоминание об этой традиции в мифе-каноне…
Архе-зэка опомнилась, умываясь у бассейна. Узор на очистившемся дне успокаивал. Конечно, от чистилища, от взвешивания твоей души судом божьим или иного правомочного трибунала, зарекаться глупо. Все, так или иначе, предстанем. Каким именно тот суд окажется, предугадать трудно. Военно-полевой трибунал, «тройка», бог-психопомп[2] с шакальей головой, или просто совесть — каждый получит ему предназначенное. Между прочим, барабан «нагана» в мозолистом кулаке совести, немыслимо строг — он вообще никогда не пустеет. Судебные ошибки… а куда без них? И боги, и совесть могут сплоховать, мир вообще несовершенен.
— Вернусь, вообще никуда больше не сдвинусь, — пообещала сама себе архе-зэка, умылась про запас, и подобрала штуцер.
Делать в храмовой деревне, (оказавшейся довольно гостеприимной), больше было нечего. Внука бедуина, понятно, не наблюдалось, да и фиг с ним. Дорога известна, чего время терять.
Сейчас деревня вновь казалась вымершей, Катрин шагала по восточной улочке, оглядываться не собиралась. Когда подходила к обелискам, долетел вопль грешника — принял Анубис еще одно тело-душу, сохранялся еще нерушимый порядок здешних вещей. Сколько лет это еще продлится? Не дано о том знать мимолетной гостье, ну, оно и к лучшему.
На окраине набежали провожающие. Поджарые шакалы уселись в отдаление, Дикси сделала вокруг былой опекунши круг почета, с чувством тявкнула, но особо приближаться не рискнула.
— Да не буду я тебя хватать, — заверила Катрин. — На твоем одиноком собачьем месте я бы тоже здесь осталась: воля, песчаные просторы, экологически чистые крысы, близость к божественным помыслам. Желаю хорошей охоты! Хвост береги, он у тебя слабое место.
Собаченция с воодушевлением погавкала, заверяя, что с хвостом и прочим все будет в полном порядке, и странная свора унеслась по неотложным служебным делам.
Двигаться по знакомой дороге было куда проще, смущало лишь то, что впереди, судя по всему, опять было утро. Инстинкт (и желудок) подсказывал, что прошел лишь неполный день, но против правды не попрешь — солнце лупило в глаза, силуэт башни Крайнего Склада ослепленная путница едва различала. Придется там сосуды для воды позаимствовать и хоть что-то из провизии поискать.
Из песков донеслась пронзительная трель судейского свистка. Катрин, заслонив ладонью глаза, наблюдала за приближением всадника. Осел шел лихим аллюром, наездник в седле выглядел похуже. Видимо, скакать на ослах правнуку бедуинов приходилось нечасто.
— Уже управились? — наездник с облегчением покинул спину скоростного животного. — Чего-то быстро, чуть тебя не упустили.
— Горба нет или иноходь иная? — кивнула Катрин на жизнерадостного осла. — Ездите вы как та заборная собака…
— Попрошу без намеков! Когда тут джигитовкой овладеешь, если то туда, то сюда мотаешься?! Да, конкур — не мое, так что ж теперь…
— Вы, похоже, по футболу специализируетесь, — предположила Катрин, глядя на свисток в лапе «туземца».
— Это да, футбольный, — согласился бедуин, обтирая красивую штучку о живот. — Открывал я как-то матч мундиаля в Питере, там презентовали от чистого сердца. Не выбрасывать же?! Применяю для подачи звуковых сигналов, поскольку свистание «в два пальца» мне всегда носоглотку раздражает. Еще придирки будут?
— Ни в коем случае. Это чисто для разговора. А так благодарю от чистого сердца. Все обошлось. Немного поволновалась, но Хозяин произвел на меня приятное впечатление.
— Да, неплохой парень, хотя упрям вообще не по-шакальи, — согласился потомок бедуинов. — Чего стоим-то? Пошли в тенек у башни, завтракать пора.
Двинулись по дороге, ослик маневрировал от одной редкой колючки к другой, двуногие беседовали. На вопрос «утро сейчас или вечер?» бедуин замысловато выругался и ответил, что «наука в данном феномене еще не разобралась, исследование поставлено в план». Поговорили о выбравшей странную судьбу безносой паре, скиталец пустыни сетовал, что точная дата предполагаемого возвращения влюбленных неизвестна, а интересно было бы проследить за экспериментом. Потом напоили осла, устроились в теньке у башни, запасливый абориген извлек припасы.
— Прихватил с запасом, тебе еще через пустыню тащиться, — напомнил бедуин, вскрывая консервную банку солидным охотничьим ножом.
— Благодарю, — Катрин разглядывала припасы.
Банок насчиталось с дюжину, в основном почему-то рыбные: голландские сардины, рижские шпроты, российская килька, печень трески, и тому подобное. Странновато выглядела приблудившаяся к рыбе банка сладкой консервированной кукурузы.
— На наживку мамалыжку брал, да позабыл, — пояснил бедуин. — На срок годности не обращай внимания, зуб даю, съедобная. Тушенку избегаю — ее вообще не поймешь, да и не клюет на нее никогда.
— Да уж какие претензии…
В запасах провизии ословладельца оказалась пара пачек сухих галет, но воды имелось вдоволь и Катрин осознала, что давно так славно не перекусывала.
— Ну вот, — бедуин закончил вычищать галетой жестянку из-под кильки в томате. — Сейчас на склад зайдем, загрузимся и двинем строго по делам. Время поджимает!
— Может, не нужно загружаться? — неуверенно предположила архе-зэка. — Все ж чужие вещи, сложного происхождения, с непростой аурой. Лично я только флягу возьму.
— Вот удивляюсь я тебе, леди! — возмутился бедуин. — Вроде вышла из пионерского возраста, а логика чисто девчачья. Фляги я тебе привез. Не об них речь.
Осел охотно поспешил на судейско-хозяйский свист, бедуин снял навьюченную поклажу. В одном мешке оказалась десятикилограммовая упаковка поваренной соли «Помола № 1», в другом — пустые пластиковые баклаги из-под «тоника».
— Отличный напиток! — сообщил пустынный обитатель. — Рекомендую завязывать с горячительными и переходить на освежающие. Но только натуральные! А если на полтора литра тоника плеснуть две столовых ложки рыбьего жира — так истинный эликсир. За уши не оттянешь!
— Попробую на досуге, — без особой уверенности пообещала Катрин. — Соль в деревню?
— Надо же помочь бедолагам. Странно они там существуют, придется в гости заглядывать, шефствовать. Ну и с богом иной раз словечком перемолвлюсь, чисто в исследовательско-этнографических целях, — пояснил бедуин, с энтузиазмом вытряхивая пустые мешки.
Как выяснилось, бедуинские планы были четко очерчены и идейно обоснованны.
…— Вот! — абориген, подсвечивая диодным фонариком, обвел мозолистой дланью полы башни, покрытые песком и украшениями. — Нужно забрать побольше. И не криви рот, благородная леди! Эта башня очень скоро станет сущим маяком жадности и граалем человечьего корыстолюбия. Защита нашего доброго бога ощутимо слабеет, через каких-нибудь сто лет сюда нагрянет ваш брат-археолог или иной грабитель. Храм окончательно затопчут, а к твоему бассейну начнут туристов возить. Оно тебе нужно?
— Не будет здесь туристов. Далековато от Нила и иных популярных маршрутов, — с сомнением напомнила архе-зэка.
Потомок бедуинов захихикал:
— Далеко? Эх, учить тебе географию и учить, добрая леди. Бери, говорю, бранзулетки. Они того стоят. Главное в здешнем философском аспекте — это память! Тебе ведь Хозяин намекал? Вот подаришь какой-нибудь симпатичной барышне золотую вещичку с отдельной историей, и будет та красотка благодарно вспоминать великого Анубиса и ушедших к нему. Тебя-то тоже не забудет, но мы сейчас сугубо с религиозной точки зрения рассматриваем проблему. Настоящее украшение, в котором концентрированная память, искусство ювелира и личные чувства множества ушедших людей сплелись воедино, это же серьезный артефакт! Облагораживающий! Понятно, если в руки какой шм… вертихвостки попадет, то выйдет наоборот, но ты вроде с лярвами уже не особо…
— Стоп! Мы рассматриваем проблему с религиозной точки зрения.
— Верно. И не надо меня отвлекать! Бери безделушки и дари хорошим людям. Пусть об Анубисе помнят. А если ты собираешься о боге лепетать, презентуя сувенирные магнитики, что на холодильник лепят, то кое-кому такое будет обидно и ОН сильно пожалеет, что тебя отпустил. Да и вообще такой мелочный подход откровенно неблагороден с твоей стороны!
— Фигню какую-то несете, господин вольный верблюдовод. Но придется взять что-нибудь, — Катрин принялась выбирать под ногами украшения поменьше и поизящнее.
Бедуин щедро загребал в свой мешок драгоценную смесь, потом полез «вон за той забавной секиркой» и опрокинул позолоченные столбы истлевшего шатра. Едва успели отскочить…
…— Кажется, я и это не дотащу, — призналась Катрин, примеряясь к плотно увязанному походному тючку.
— Не прибедняйся. Ты спортивная. И тут, кстати, идти ближе чем кажется, — туманно намекнул бедуин, вьюча погрустневшего ослика. — Только нужно держать чуток к юго-востоку. Лучше ровно на пять градусов. Компас у тебя есть? Или вам непременно нужно жука какого-нибудь живодерски булавкой шпынять?
— Так уж и булавкой… Соображу как-нибудь. Но отчего вдруг именно пять градусов?
— Такое вот у меня природно-пустынное чутье. Это в генах, так просто не объяснишь, — просопел туземный специалист. — Ладно, бывай, археологша- бессеребренница. До новых встреч!
— Еще один вопрос — Катрин задержала в руке сухую ладонь «бедуина». — У меня когда провалы в памяти начались? Я ведь тебя знаю, но просто не помню? Можно без подробностей, интересует с чисто медицинской точки зрения.
— С чисто медицинской точки зрения ты абсолютно здорова, — потомок бедуинов снисходительно похлопал высокую девушку по плечу. — Если не будешь злоупотреблять опрокидываниями в постель с сомнительными партнерами, ничего с тобой не станется. Презервативы и респираторы — наше все! Могут, конечно, и просто застрелить или подвзорвать, но это у тебя как обычно, и то вообще не здравоохранительная проблема. Из медицинских рекомендаций: меньше мучного, интернет — не более часа в день, никаких контактов с феминистками! Да, горячо поддерживаю идею о смене климата! В общем, сами сообразите, вы не особо тупые.
«Дан приказ ему на запад, ей в иную сторону». Катрин посмотрела вслед ослу и бодрому пустынному пешеходу, взвалила за плечи тюк. Тяжеловато. Понятно, золото можно выкинуть, вот воду никуда не денешь. Ну, ничего, не в первый раз. Определить по ретро-компасу поправку в пять градусов, взять азимут, и вперед. Вряд ли потомок бедуинов с этой мистической поправкой вновь надумал подшутить-наколоть.
Проклятый бедуин все-таки опять надурил. Правда, не с маршрутом, а с грузом. Катрин вышла на берег Нила меньше чем через сутки. Сначала в стремительные изменения рельефа просто невозможно было поверить, потом путница разглядела зеленоватую ленту реки.
Три из четырех оставшихся баклаг воды путница опустошила, сидя на откосе берега. Шесть литров «запасной» воды, это да, это смешно. С удобством вымыла ноги, пополоскала рот — вкус «башенной» воды пусть запомнится. Но что это вообще за парадокс?! Получается, Храм Анубиса практически в одном переходе от реки? Но идти-то даже за целенаправленным магическим жуком пришлось столько дней? Обратный путь короче — святая истина, да. Впрочем, тем лучше. Мы спешим.
Штуцер и пистолеты были перезаряжены, восхитительно полегчавший тючок взлетел за спину, архе-зэка стремительно двинулась по берегу. В части топографических примет-ориентиров на память жаловаться не приходилось — судя по холмам, до Асуана километров двадцать. Доделываем дело быстро и четко…
[1]Аудиенция (от лат. audire — слушать).
[2]Собственно психопомп (от греч. ψυχοπομπός — «проводник душ») — любое существо, дух, ангел или божество, ответственное за сопровождение душ умерших в иной мир.