Серебро в костях

Я просто смотрела, как его сильные пальцы ловко работают с ножом, сосредоточенно вырезая что-то из дерева.

Он поймал мой взгляд и едва заметно усмехнулся.

Я надеялась, что темнота скроет румянец, ползущий к моим щекам.

— Получил твоё сообщение, — сказал он, убирая нож и кусочек дерева. — Что случилось?

После того как я весь день следовала за Мари, помогая ей, а затем часами сидела в библиотеке с Невой, роясь в древних текстах о проклятиях, я должна была радоваться.

Мне открылись книги, о которых в смертном мире никто даже не слышал.

Но вместо этого я всё больше ненавидела их бесполезность.

— Нам нужно убираться отсюда, — взмолилась я. — Найти выход из башни. Добраться до портала.

— Знаю, — сказал он, потирая лицо.

Он выглядел так, словно его преследовало само истощение.

— Еды осталось меньше чем на десять дней, — напомнила я. — Дети могут атаковать в любой момент!

— Знаю, — повторил он. — Тэмсин, я знаю.

Я села рядом, глядя на статую Богини.

С каждым днём внутри накапливалась горечь.

Я больше не контролировала ситуацию.

Я теряла контроль над собой.

Эмрис провёл рукой по каштановым волосам.

Теперь они были растрёпанными, завивались по краям.

Мне нравилось.

Я подняла руку и вытащила из его грубых прядей маленький зелёный лист.

Поднесла к свету его налобного фонаря.

— Шалфей, — сказал он машинально. — От простуды и кашля. Но в рагу тоже хорош.

Я невольно рассмеялась.

Он наклонил голову, уголки его губ дрогнули в едва заметной улыбке. — Кажется, я начинаю тебе нравиться, Пташка?

— Как один из твоих любимых сорняков, — ответила я.

Но ни я не отдёрнула руку, ни он, и мы оба, казалось, цеплялись за любую возможность не замечать этого. Спокойная темнота зала, отгороженного от внешнего мира, слишком легко заставляла забыть, зачем мы здесь.

— А если попробовать поймать того, кто в плаще? — спросила я, понизив голос. — Кто бы он ни был. Думаю, это единственный способ доказать что-то остальным. Узнать, действительно ли он управляет Детьми.

Эмрис усмехнулся.

— Ты же знаешь меня. Не могу устоять перед хорошей игрой. Даже если это просто прятки.

Так мы и сделали. Мы прочёсывали башню и стены, пока не падали от усталости, пока не выкраивали несколько часов на сон. На следующее утро я нашла маленькую птицу у своей двери. И оставила её у его двери на следующее. Сообщение переходило между нами, хрупкое, как перо. Сегодня ночью? Сегодня ночью.

В этих поисках было неожиданное утешение. Иногда мы шёпотом обсуждали, что видели за день: он рассказывал, как идут дела с посевами, я делилась тем, что узнала, работая в библиотеке с Невой. Мы даже вспоминали старые дела Опустошителей. Но чаще между нами царило молчание — спокойное, не требующее суеты, не заполненное пустыми словами. Достаточно было просто знать, что ты не один.

Жизнь текла в ритме, похожем на детские уроки плавания. Каждый вечер мы делали последний глубокий вдох перед тем, как нырнуть в темноту, а потом боролись с холодной глубиной ночи, пока первые лучи не вытаскивали нас обратно на поверхность.

На третью ночь поисков я пришла в зал раньше, чем собиралась. Эмриса там не было. Только горстка древесных стружек на полу под его обычным местом. Они вели к потайной двери, оставленной приоткрытой.

Он ушёл без меня.

Что-то внутри болезненно сжалось. Я не знала, почему это так удивило меня. Мы могли заключить временное перемирие, но это никогда не было партнёрством. Никогда не будет. Очевидно, он нашёл что-то и не собирался со мной делиться.

Мои мысли крутились по замкнутому кругу, пока я проскользнула внутрь и закрыла за собой дверь.

Я не взяла с собой фонарь. Но теперь я знала путь. Спускалась на ощупь, мои ноги уже запомнили каждую корневую петлю. Но зрение мне не понадобилось. Впереди, за поворотом, мелькнул узкий луч света.

Эмрис.

Я ускорила шаг, лёгкая на поворотах. Один раз даже захотела позвать его, напомнить, что он не сумел от меня ускользнуть. Но передумала. Я хотела узнать, что он делает. Что именно он пытался от меня скрыть.

Он не пошёл в сторону склада. Он свернул в коридор, задушенный корнями. Протянул к ним руку — и в этот раз они не оттолкнули его. Они расступились, приглашая.

Он шагнул вперёд. Корни сомкнулись за ним.

Я издала хриплый звук, рванулась вперёд, вдавливаясь в них плечами, грудью. Они скользили по моей коже, сжимая со всех сторон. Я видела, как силуэт Эмриса уменьшается, зажатый между переплетающимися ветвями. Они закрывали его. А затем начали смыкаться и вокруг меня.

На мгновение мне показалось, что они раздавят меня заживо.

— Эмрис! — закричала я.

Корень скользнул вокруг моего горла, сжался… и тут же разжал хватку. Корни треснули, закручиваясь, поднимаясь, и передо мной предстал поражённый Эмрис. Я рванулась вперёд и врезалась в него. Он охнул, успев поймать меня.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он.

— Что я здесь делаю? — хрипло повторила я, отталкивая его. — Что ты здесь делаешь? Я думала, мы…

Я не могла закончить фразу, но слова застряли в горле, болезненно сдавливая его изнутри. Я думала, мы делаем это вместе.

Он покачал головой, и только теперь я заметила, что он выглядел ошеломлённым — так же, как в ту первую ночь, когда привёл меня сюда.

— Я просто… Я услышал что-то…

— Ты всегда что-то слышишь, да? — бросила я. — Материнское древо, наверное, говорит с тобой каждую секунду каждого дня.

— Нет, — он снова схватил меня за руку, заставив замереть. — Нет, я услышал голос. Мужской голос.

Я сжала губы в тонкую линию и склонила голову, вглядываясь в углубляющиеся тени под его глазами.

— Ты вообще спал, с тех пор как мы сюда попали?

Эмрис промолчал и просто повёл меня вперёд. Он вытянул руку, и корни, спутанные перед нами, осыпались к ногам, отступая, скользя по камням с сухим треском.

Луч его фонаря прочертил пространство. Полы и стены были покрыты следами ожогов, камни выбиты, словно здесь бушевала страшная битва. Вперёд, пока коридор не обрывался, упираясь в выпуклый, шершавый массив дерева.

— Это… — начала я.

— Часть Материнского древа? — закончил он, делая шаг вперёд. — Думаю, да.

Мы обменялись быстрым взглядом и двинулись к нему. В полутьме приподнятые края коры в центре начали приобретать форму. Две руки, прижатые к поверхности, будто в отчаянной попытке выбраться. Искривлённый торс. То, что могло быть головой.

— Я видела немало жутких вещей за свою жизнь, — сказала я. — Но это будто из их кошмаров.

Эмрис сделал ещё один шаг.

И существо открыло глаза.

Сухая кора осыпалась на пол, когда оно — оно, это создание, этот монстр, что бы это ни было — попыталось повернуться к нам. Попыталось открыть рот.

Я вцепилась в руку Эмриса, дёрнула его назад. Он не шелохнулся. Он, казалось, даже не дышал.

Губы существа разомкнулись с отвратительным хрустом, и через тягучий сок наружу хлынули блестящие жуки. Я вжалась в Эмриса, наблюдая в ужасе, как насекомые разбегаются вокруг нас.

— Кто… идёт… сюда…? — прохрипело оно. — Кто… ищет знание… веков…?

Мы молчали.

— Тот, кто ищет то, что должно… остаться… забытым… — продолжило существо. — И тот, чьё сердце… он украл…

Я вспыхнула от жара и тут же сделала шаг в сторону от Эмриса.

— Никто не хочет разгадывать бредовые загадки, — бросила я.

— Кто ты? — потребовал Эмрис.

— Я один из трёх… трёх, кто спит… но не видит снов… — существо остановило на мне пугающе человеческий взгляд. — Один, кто умер, но может ещё жить… один, кто жив, но жаждет смерти… и один, оставленный позади, ждущий…

— Оставленный позади? — повторила я. — Ты говоришь о жрице? Или о друиде?

— Когда дороги обратятся в лёд… когда мир задрожит и заплачет кровью… когда солнце поглотит тьма… — прохрипело оно, снова закрывая глаза, — миры воспоют пришествие, цепи смерти падут… новая сила родится в крови…

В тусклом свете Эмрис напрягся, словно струна.

— Какого чёрта это должно значить?

— Когда солнце поглотит тьма… — Воспоминание вспыхнуло внутри, резкое, как удар кнута. Вспышка понимания. — Как то, что случилось в Тинтагеле?

И те странные заморозки в Британии, о которых я слышала ещё до отъезда.

— Что ты имеешь в виду под тем, что цепи смерти падут? — спросила я.

— Она сделала это… — прохрипело существо. — Она думала… подчинить смерть… но стала её слугой…

— Кто? — резко спросила я.

— Это судьба… — едва слышно донеслось в ответ, — но что есть судьба, если не невыгодный торг… со временем…?

Существо затихло. Замерло.

Эмрис метнулся к нему, коснувшись, пытаясь вернуть его к жизни.

— Кто ты? Что ты такое?!

Корни дрогнули, снова разливаясь по полу, потрескивая, треща в протесте. Я обернулась и наткнулась взглядом на тёмный силуэт.

Фигура подняла свечу выше, освещая своё лицо.

Бедивер.

— Раз уж мы занялись вопросами, — сказал он, — возможно, вы оба объясните, что именно делаете здесь внизу?

Глава 33

Мне понадобилось больше мгновения, чтобы сердце снова забилось в нормальном ритме, но даже тогда я не смогла придумать хорошую ложь.

— Мы услышали голос и пошли за ним, — спокойно сказал Эмрис.

Хорошо. Это было хорошо. И, технически, это было правдой.

Рыцарь скрестил руки на груди.

— Полагаю, это никак не связано с вашими ночными вылазками по башне, пока все спят? Не оскорбляйте меня ложью — ваш собственный брат сказал мне, что это так.

Ваш собственный брат сказал мне.

Слова вонзились под рёбра, точно нож.

Мои пальцы сжались в кулаки. У Кабелла не было причин говорить ему это. Предавать нас.

— Вы ищете выход из башни, как он сказал? — спросил Бедивер.

Может, это был обман света в туннеле, но его выражение показалось мне омерзительным, словно он испытывал к нам отвращение. К нашей трусости.

Недоверие пронзило меня.

Кабелл действительно рассказал ему.

Я даже не догадывалась, что они настолько близки.

— Эй? — донёсся голос из глубины туннеля. — Кто здесь?

— Это Бедивер, моя леди Олуэн, — ответил рыцарь.

Через мгновение показалась жрица, осторожно ступая между спутанных корней. Её взгляд скользнул по нашим лицам, как всегда мгновенно оценивая ситуацию.

— Дверь была открыта… Что случилось?

— Я застал наших гостей там, где им быть не следовало, и как раз собирался выслушать их объяснение, — сказал Бедивер.

Олуэн глубоко вздохнула.

— Я сама разберусь. Благодарю вас, сэр Бедивер.

— Моя дорогая… — начал он возражать.

Она подняла руку.

— Всё в порядке. Они не причинят вреда. А я уверена, что на дозоре вас ждут.

Старый рыцарь поколебался, но, в конце концов, кивнул и развернулся, уходя тем же путём, откуда пришла Олуэн.

Жрица дождалась, пока его шаги не стихнут, прежде чем заговорить:

— Теперь, — сказала она, уперев руки в бока, — какого, прости Великая Мать, вы здесь делаете?

В итоге мы рассказали ей всё.

Я не собиралась этого делать, и, думаю, Эмрис тоже. Но чем дольше выражение предательства оставалось на лице Олуэн, тем отчаяннее мы пытались найти верный аргумент, который его сотрёт.

— То есть я должна поверить, — сказала она, — что вы двое заподозрили, что кто-то — возможно, Кайтриона — создал Детей Ночи, и ни один из вас не подумал рассказать об этом хоть кому-то?

— Мы сказали Неве и Кабеллу, — слабо вставила я.

Олуэн покачала головой, сорвала со стены факел и направилась дальше по туннелю.

— Идите за мной, дурни.

Корни, покрывавшие проход, попятились от её осуждающего цоканья языком, словно провинившиеся щенки.

— Это, — сказала она, кивнув назад, на спутанные лозы, — был Мерлин.

— Мерлин? — переспросила я, сама удивившись, почему это вызвало у меня шок. — Но я думала… разве он не был друидом? Почему его не убили вместе с остальными во время Отречения?

— О, они, конечно, пытались, — сказала Олуэн, ускоряя шаг. — Он был самым могущественным среди них, всегда с самыми важными пророчествами и мудростью, которыми великодушно делился. Он сражался с Морганой, и прежде чем она смогла его убить, он слился с Материнским древом, чтобы спастись, зная, что она никогда не причинит ему вреда.

— Он казался… — Эмрис искал нужное слово.

— С тех пор как он слился с древом, магия стала в нём дикой, — сказала Олуэн. — И теперь большая часть того, что он говорит, — бессмысленный бред. Не забивайте себе голову.

— Но он сказал, что их трое, — настаивала я. — Трое, кто спит. Думаю, он имел в виду себя, затем короля Артура, зависшего между жизнью и смертью, но кто третий?

— Мы бы знали, если бы на острове был ещё один заколдованный спящий, — ответила Олуэн. — Как я уже сказала, думающая часть его сознания исчезла века назад. Он превращает беспокойные сны в бессмыслицу. Цепи смерти — его любимая тема, но история меняется каждый раз, когда он её рассказывает.

Я глубоко вздохнула и посмотрела на Эмриса. Он, похоже, удовлетворился объяснением Олуэн, но я — нет.

— Он твердил о какой-то женщине, пытавшейся подчинить смерть, но ставшей её слугой, — сказала я. — Может, это и есть тот, кто наложил проклятие на Авалон? Почему ты так уверена, что это не Кайтриона?

— О, глупые дети, — покачала головой Олуэн. — Следуйте за мной.

Вместо того чтобы вернуть нас в главный зал, она повела по знакомому пути к залу оставленных вещей. Бормоча что-то себе под нос, она распахнула массивные двери.

Когда мы добрались до скрытого входа в комнату костей, она резко развернулась, одарив нас обоих жёстким взглядом.

— Знайте, я бы никогда не показала вам это, если бы не хотела доказать невиновность своей сестры, — сказала она. — И если услышу хоть слово, что вы проболтались об этом, в следующий раз вас угостят чаем из болиголова.

Эмрис наклонился ко мне, пока она поворачивалась к белым камням.

— Болиголов — это…

— …ядовитое растение, — закончила я. — Да, угроза получена.

Камни раздвинулись, открывая нам проход вверх по лестнице. Мы поднимались молча, пока не услышали это.

Песнь.

Хриплый, отчаянный голос — больше молитва, чем песня, больше мольба, чем благодарение. От её надрывных слов, от всхлипов, превращающих язык Богини из хвалы в плач, волосы у меня на руках встали дыбом.

Рядом со мной у Эмриса дёрнулся кадык, когда он попытался сглотнуть. Оголённые эмоции Кайтрионы были невыносимы. Олуэн стояла ступенью ниже, не давая мне отвернуться.

Слушай, говорили её глаза. Стань свидетельницей.

Через несколько мгновений она всё же уступила, и мы последовали за ней в зал.

— Кайтриона приходит сюда каждую ночь, когда может, чтобы в роли Верховной Жрицы произнести Лунную Молитву — благодарность Богине за её дары и просьбу о защите на грядущий день, — сказала Олуэн. — Вы нашли внутреннее святилище башни. Оно скрыто от всех, кроме Девятерых… и теперь, похоже, от вас двоих и Невы.

— Это останется тайной, — пообещал Эмрис.

— Я знаю, что Кейт может казаться такой же непреклонной, как её клинок. Что, когда она говорит, то сразу разит в самое сердце, вместо того чтобы смягчать удар красивыми словами, — продолжила Олуэн. — Но я прошу вас понять её положение. Она несёт на себе груз ответственности за наш образ жизни. И всё это ускользает, как бы она ни сражалась за его спасение. Она винит себя в каждой смерти.

Горечь встала у меня во рту. Я задумалась, каждую ли ночь она приходит сюда — и не здесь ли единственное место, где позволяет себе показывать боль. Я думала, что они отрицают происходящее, что это признак их слабости, но та сила, которая требовалась, чтобы просто прожить каждый день, не рассыпаясь на части, была почти непостижимой.

— А как насчёт статуй? — спросил Эмрис. — И котла, и клеток?

Камни за нами разошлись, и Кайтриона вошла в зал, подняв капюшон левой, неповреждённой рукой. Завидев нас, она замерла, её тело напряглось, готовясь к бою.

— Похоже, по подземным ходам пробежались любопытные мыши, — сказала ей Олуэн.

— Это были вы той ночью, да? — голос Кайтрионы охрип. — Я чувствовала запах дыма. Есть тайны, которые не для вас. Вы не имели права сюда приходить!

— Мы имели полное право, когда, как оказалось, вполне обоснованно, решили, что вы от нас что-то скрываете, — ответила я.

— Вы ставите под сомнение нашу честь? — спросила Кайтриона.

— Никто не сомневается в вашей чести или честности, но они всё видели, — сказала Олуэн. — Всё. И даже ты должна признать, как тёмно это может выглядеть для несведущих.

Кайтриона шумно вдохнула, её плечи опустились в безмолвной покорности.

— Оно всё ещё в лазарете?

— Да, — ответила Олуэн. — Я ещё не закончила с ним.

— Оно? — переспросил Эмрис, переводя взгляд с одной на другую.

Кайтриона направилась к массивным дубовым дверям.

— Идите со мной, я всё объясню.

***

Как оказалось, мы были не единственными, кто хотел поговорить с Олуэн. Нева уже находилась там, мерила шагами короткое пространство лазарета. Большой фолиант, Обряды Королевства, покоился рядом с небольшим стеллажом с бутылочками и склянками на рабочем столе Олуэн. Мерцающие свечи выхватывали из темноты вихревые движения воздуха.

При скрипе открывающейся двери Нева рванулась вперёд.

— Олуэн, почему ты не… — она замерла, окидывая нас взглядом. — Подождите, что здесь происходит?

— И тебе добрый вечер, Нева, — сухо ответила Олуэн. — Как удачно, что ты уже здесь.

Нева быстро оглядела Эмриса и меня, но её настоящее удивление вызвала Кайтриона, которая решительно закрыла за собой дверь.

— Выходи, Блоха, — сказала Кайтриона.

Нева вздрогнула, когда девочка выползла из-под нижних полок.

— Давно ты там сидишь? — спросила Нева, прижимая руку к груди.

— Достаточно, чтобы услышать, как ты бормочешь себе под нос, накачивая себя смелостью, как гусь перед боем, — ответила Блоха и зыркнула на старшую жрицу. — Да ни за что ты меня не видела, Кейт!

— В самом деле, не видела, — признала Кайтриона. — Но Беатрис пожаловалась мне, что одна из её молитвенных камней исчезла. И случилось это ровно в тот момент, когда ты пропала с её занятия.

Девочка надменно надула нижнюю губу и скрестила руки на груди.

— Это была не я.

— Нам обязательно устраивать этот спектакль каждую ночь, Блоха? — спросила Кайтриона, и сквозь её усталость прорвалось раздражение.

— Только потому, что ты меня заставляешь, — огрызнулась та.

— Опустоши карманы и докажи, что твои слова — правда, — велела Кайтриона.

Блоха лишь упрямо опустила голову.

— Я верну.

— Спасибо, — спокойно сказала Кайтриона. — Сделай это сейчас и извинись перед ней. Так поступать нехорошо, тем более с собственной сестрой.

— Но…

— Сейчас, Блоха, — Кайтриона открыла перед ней дверь.

Девочка напоследок зыркнула на меня с ноткой самодовольства в улыбке, но подчинилась. Когда дверь захлопнулась, Кайтриона заперла её и с тяжёлым вздохом прислонилась к косяку.

— Я знаю, зачем я здесь, — сказала Нева, переводя взгляд с одного на другого. — А вы-то все что здесь забыли?

— Ждём объяснений, которые нам давно должны, — ответила я, усаживаясь на край рабочего стола.

— Значит, вас, наконец, поймали за шпионажем? — догадалась Нева.

— Это была бы самая мрачная трактовка событий этого вечера, да, — кивнул Эмрис.

— С чего мне начать? — спросила Олуэн. — С костяных скульптур, как вы их называете?

— Вполне меня устраивает, — сказала я.

Олуэн присела на корточки, откинула занавеску из потрёпанной ткани, закрывавшую нижние полки, и извлекла оттуда корзину. Поставив её рядом со мной, она осторожно развернула несколько слоёв льняной ткани, обнажая одну из скульптур.

Основанием служил перевёрнутый череп, из которого веером расходились длинные тонкие кости, образуя жуткий, устрашающий цветок. Нева ахнула, и было невозможно понять, было это удивление или восторг. Она наклонилась ближе, вглядываясь в выгравированные узоры.

— Можно? — тихо спросила Кайтриона.

Нева отступила, позволяя ей поднять скульптуру и поставить её на деревянное основание, покрытое застывшими восковыми каплями. Олуэн протянула ей небольшую свечу, и Кайтриона осторожно установила её внутрь. Проведя ладонью над фитилём, она зажгла огонь.

Пальцы её скользнули по краю подставки, и вокруг разлился туман, закружился, закружился, закручивая её верхушку. Пламя внутри костяной чаши металось, отбрасывая на стены пляшущие тени и мерцающие магические знаки.

— Наши воспоминания живут не только в разуме, но и в крови, и в костях, — сказала Олуэн. — После смерти старшего друида его кости превращали в подобный сосуд, чтобы его память сохранялась и к ней можно было обращаться в грядущие века. Когда форма готова, её кладут в котёл, который вы видели, чтобы напитать ещё большей памятью и магией. Это сосуд нашей Верховной Жрицы Вивиан.

— Его создал последний из друидов, владеющих этим искусством, — добавила Кайтриона. — И по милости Великой Матери он успел научить нас пользоваться им всего за несколько дней до собственной гибели.

Я повернулась, пытаясь разобрать символы, струившиеся вокруг нас.

— Эти знаки… они не такие, как у чародеек. Что они означают?

— Увы, я не имею ни малейшего представления. Это язык магии друидов, — ответила Олуэн. — Они принесли его сюда вместе с котлом, когда покинули смертный мир.

— Значит, кости в этих скульптурах принадлежат друидам? — уточнила я.

— Да, — кивнула Кайтриона. — Мы храним их, потому что в них заключены важные воспоминания — как об острове, так и о вашем мире.

— Но среди них только сосуд Вивиан принадлежит жрице, — заметил Эмрис.

— Да, — Олуэн посмотрела на него с едва заметной мягкостью. — Он не такой искусный, как остальные, потому что я боялась, что если сохранить слишком много её костей, это может сделать её останки… тем, чем стали Дети.

Нева наклонилась над сосудом, её тень упала на мерцающий свет.

— Как он работает?

Олуэн ответила вопросом на вопрос:

— Что бы ты хотела узнать о жизни Вивиан?

— Я не знаю… как она стала Верховной Жрицей? — предположила Нева.

— Закройте глаза, — велела Олуэн.

Мы подчинились, и вскоре из её груди вырвалось глубокое гудение, переходящее в незнакомый мне язык. Гортанный, тягучий звук, будто рождённый самой землёй, а не горлом девушки. По спине пробежал холодок, когда в моём разуме сложился образ.

Юная девочка, светлая, как лунное сияние, поднимается с постели, словно во сне, нараспев выводя незнакомую мелодию. Её силуэт мерцает жемчужной дымкой, когда она проходит мимо спящих родителей и направляется к приоткрытой двери. За порогом её ждёт изумрудный лес, деревья склоняются перед ней…

Я резко распахнула глаза и судорожно вдохнула. Эмрис и Нева ещё на мгновение задержались в воспоминании, прежде чем вернуться в реальность.

— Мы называем это эхом памяти, — пояснила Олуэн. — Хотя многие наши обряды записаны, иногда мы обращаемся к прошлому таким образом.

— Думаю, ты уже пыталась отыскать в её воспоминаниях хоть какое-то упоминание о проклятии острова? — спросила Нева.

— Я изучила всё, что связано с событиями Падения, — кивнула Олуэн. — И даже искала её воспоминания о Моргане, но тщетно. Именно она возглавила восстание против друидов, и я надеялась, что могла поделиться с Вивиан чем-то о их магии.

— Всё, что знала Моргане, умерло вместе с ней, — фыркнула Кайтриона. — Она окончательно отвернулась от Богини и своих сестёр.

— Она герой, — возразила Нева, с вызовом вскинув голову. — Она спасла Авалон от захвата друидами, и именно так её должны помнить.

— Прошу вас, — перебила их Олуэн, поднимая руки в примиряющем жесте. — Дайте мне договорить.

Кайтриона и Нева отвернулись друг от друга, словно зеркальные отражения.

— После того как она едва не уничтожила Мерлина, Моргана была убита другим друидом в последнем бою, — продолжила Олуэн. — Она умерла на руках Вивиан. Наша Верховная Жрица так и не оправилась после этого… Они были любовницами.

Я кивнула. Тёмная магия рождалась и из меньших ужасов.

— Наша проблема в том, — Олуэн вздохнула, — что сосуд утратил несколько лет воспоминаний, включая саму битву между чародейками и друидами. Последнее, что сохранилось, — её ссора с Морганой.

Олуэн остановила вращение пьедестала рукой и задула свечу внутри. Осторожно вынув её и отложив в сторону, она перевернула сосуд. На дне черепа зияло неровное отверстие, частично залитое воском свечи.

— Когда это случилось? — спросила Нева.

— Трудно сказать, — ответила Олуэн. — Я знаю только, что он был таким с самого первого раза, как мы попытались вызвать эхо.

— Так же, как невозможно сказать, было ли это случайным повреждением, нанесённым создателем, который теперь мёртв, или же кто-то намеренно разрушил его, чтобы эти воспоминания никогда не были возвращены, — заметила я.

Остальные посмотрели на меня с разной степенью тревоги.

— Только не говорите, что я одна подумала об этом, — сказала я. — Мерлин упомянул её, кто пытался подчинить смерть, и это звучит как завуалированное указание на кого-то, кто изучал магию смерти друидов. Возможно, Кайтриона и не управляет Детьми…

Жрица вся словно напряглась от негодования.

— Ты думала, что это я контролирую их?

— Да, — призналась я.

— Прости, — добавил Эмрис.

— А я так не думала, — вставила Нева.

Глаза Кайтрионы метнулись к ней, но тут же отвернулись. Она покачала головой и заставила себя глубоко вдохнуть.

— Ещё раз повторю, Мерлин — это всего лишь болтливый призрак прошлого, — сказала Олуэн. — Он мог говорить о Моргане, ведь, в конце концов, она действительно погибла в попытке победить друидов.

— Последнее воспоминание, оставшееся в сосуде о том времени, — это Верховная Жрица Вивиан, говорящая Моргане, что нет магии сильнее, чем магия смерти, — сказала Кайтриона, обернувшись к Неве. — Возможно, ты считаешь её трусихой, но Вивиан искренне верила, что противостояние друидам — это проигранная битва.

— Тогда как же чародейки победили? — спросил Эмрис, приближаясь к сосуду и внимательно его разглядывая. — Как они смогли так легко одолеть друидов?

— Точно сказать нельзя, — ответила Олуэн. — Когда дошло до решающей схватки, чародейки подавили численное превосходство врага с поразительной лёгкостью, как будто друиды просто не успели призвать свою магию смерти, чтобы дать отпор. Либо же дело было в ярости этих женщин.

— А это, поверь, немалая сила, — заметил Эмрис. Уловив мой взгляд, добавил: — Что? Я совершенно серьёзен.

— У меня ещё один вопрос, — сказала Нева. — Как вы слышали, Тэмсин и Эмрис считают, что Детьми управляет кто-то живой, кто ещё находится на Авалоне. А возможно ли, что это сам Мерлин создал их?

— Нет, — твёрдо сказала Кайтриона. — Древо-Матерь держит его слишком крепко, чтобы его воля могла проявиться.

— Но мы видели друидский символ… — попыталась возразить я.

— Если ты говоришь о клетках в подземельях, то уверяю, у этого есть объяснение, — сказала Олуэн. — И оно гораздо менее зловещее, чем ты себе представляешь.

— Проверим, — сказала я.

— Первых Детей поймали и спрятали, чтобы избежать ненужной паники, — пояснила Кайтриона. — Верховная Жрица Вивиан пыталась всеми доступными ей знаниями вернуть их к прежнему облику.

Эмрис скрестил руки на груди.

— Зачем же ей было пытаться отделить их души от тел?

— Когда Вивиан поняла, что наша магия не в силах обратить их обратно, — сказала Кайтриона, её осанка напряглась, — она прибегла к тому, что знала о магии смерти друидов, чтобы освободить их души из чудовищных оболочек и вернуть их Великой Матери.

Возможно, она так тебе и сказала, подумала я, но это ещё не значит, что это правда.

— И вы уверены, что недостающий фрагмент черепа не был похоронен вместе с её останками? — спросила Нева.

— Нет, — ответила Кайтриона. — Когда она… когда Вивиан… — Она заставила себя глубоко вздохнуть и подняла на нас глаза. — Когда Вивиан погибла, нам пришлось сжечь её тело, чтобы она не стала одной из Детей.

Горе на лице Олуэн было невыносимым; смерть Верховной Жрицы стала для неё рваной раной в самом сердце, а необходимость сжечь тело, а не предать его земле, чтобы та приняла её душу и дала ей новую жизнь, лишь усиливала эту боль. В глазах Девятерых Верховная Жрица Вивиан была уничтожена без следа, и остров больше никогда не увидит её душу.

— Олуэн объяснила, что кровь хранит память, — сказала я Кайтрионе, — и теперь мне понятно, что именно я видела в комнате с костями. Но если никто не умеет создавать сосуды, зачем ты каждую ночь режешь себе руку и проливаешь кровь в этот жуткий котёл?

Она ответила не так уверенно, как обычно.

— Я верю, что придёт новый создатель сосудов, рождённый с этим знанием, нашёптанным ему свыше. Котёл сохранит мою память до того дня, когда появится мой собственный сосуд, чтобы испытания, через которые мы прошли, не были забыты.

— Но вот чего я всё ещё не понимаю, — я провела языком по пересохшим губам, обдумывая слова. — Ты так была уверена, что проклятье — дело рук чародеек. Тебе правда никогда не приходило в голову, что виноваты могут быть друиды, когда ты каждую ночь капаешь кровь в клубящийся металл цвета серебра, точно такого же, как кости Детей?

Кайтриона резко напряглась.

— В котле нет серебра.

— Ты забыла, что Эмрис и я видели его собственными глазами? — спросила я.

Лоб Олуэн нахмурился.

— Нет, Тэмсин, Кайтриона права. Содержимое котла, если оно вообще есть, невидимо для глаз. Даже наша кровь исчезает в его темноте.

Тревога пронзила меня, пробежала ледяной дрожью по позвоночнику. Я сдвинулась на столе, который скрипнул подо мной, и посмотрела на Эмриса.

— Он не был пуст, — подтвердил он, подходя ближе. Его слова, его близость странным образом придали мне уверенности. — Внутри была серебряная жидкость, будто туда расплавили целые слитки.

Кайтриона и Олуэн обменялись взглядами. Между ними пронеслось что-то неуловимое.

— Вы оба были вымотаны, — сказала Нева. — Вы и так были расстроены и сбиты с толку из-за сосудов…

— У нас не было никакой общей галлюцинации, — твёрдо сказала я. — Я знаю, что видела. Более того, у меня есть доказательства.

Я расстегнула застёжки на своей сумке и извлекла Игнатиуса, бережно завернутого в шёлковую ткань. Развернула её, обнажив рукоять, и выставила клинок, чтобы все могли увидеть.

Но железо было таким же чёрным, как и всегда.

— Я не… — слова замерли у меня на губах вместе с уверенностью. — Я не понимаю… Я опустила его в котёл. Он стал серебряным. — Я посмотрела на остальных, отчаянно желая, чтобы мне поверили. — Он был серебряным.

Эмрис сжал моё запястье, заставляя меня посмотреть на него. В его взгляде было столько веры, что я смогла зацепиться за неё, удержаться на плаву.

— Я знаю, что мы видели.

— Вы можете присоединиться ко мне завтра, чтобы я убедила вас в обратном, — сказала Кайтриона.

— Тогда и я пойду, — добавила Нева. — Ни Тэмсин, ни Эмрис не стали бы лгать в таком серьёзном деле.

Кайтриона склонила голову.

— Если хотите.

— Это мы тут делали, — сказала я, поворачиваясь к Неве. — А ты зачем ждала Олуэн?

— У меня был свой вопрос, — ответила она, поднимая оставленную на столе книгу. — Почему вы не попытались провести ритуальное очищение острова?

Губы Кайтрионы приоткрылись, но прежде чем она успела ответить, за дверью лазарета послышалось движение. Олуэн быстро убрала сосуд в корзину, и когда он был надёжно спрятан, Кайтриона отперла дверь.

Неподалёку стоял Бедивер, задумчиво почесывая седую бороду. Впервые с момента нашей встречи он выглядел нерешительным.

— Сэр Бедивер, — сказала Кайтриона. — Что-то случилось?

— Ах, простите, я позволил беспокойству взять верх, — сказал он. — Просто хотел узнать, не требуется ли вам сопровождение обратно в ваши покои, чтобы положить конец ночным странствиям.

Кайтриона слабо улыбнулась.

— Вы слишком добры, но у нас всё под контролем.

— Входите, — пригласила Олуэн. — Этот разговор касается и вас, нам потребуется ваша мудрость.

Я сжала пальцы на краю стола чуть крепче, когда старый рыцарь вошёл. Эмрис незаметно придвинулся ближе, его ладонь лёгким, ободряющим жестом скользнула по моему плечу, потом по позвоночнику.

— Нева только что спросила, почему мы не попытались провести ритуальное очищение острова, — сказала Олуэн.

Рыцарь медленно прошёлся по комнате, но остановился как вкопанный, когда услышал о ритуале. Я не видела его лица, но ощущала прожигающий взгляд у себя за спиной.

— Да, — сказала Кайтриона, глядя на Олуэн. — И как замечательно, что книга с описанием ритуала вдруг оказалась в библиотеке, где кто угодно мог её найти.

— Действительно, — с безмятежным видом согласилась Олуэн. — Поистине загадочны пути Великой Матери.

— И коварство Олуэн, — проворчала Кайтриона.

— Что делает этот ритуал? — спросил Эмрис.

Нева открыла тяжёлый том на странице, помеченной лентой.

— Когда земля запятнана тёмной силой, а надежда покидает её, укрывшись в тенях… — начала она. — Звучит знакомо, не так ли?

— Прямо наш портрет, — сказала я.

— Остров должен быть обновлён через призыв девы, юной и цветущей, дабы пробудить великую силу, что спит в туманах, — продолжила Нева. — Лишь Её обновление изгонит всё проклятое и гнилое из почвы и из тех, кто ступает по ней, ибо нет силы большей, чем сила перерождения.

Моё сердце затрепетало, будто пойманная в силки птица.

— Это значит то, о чём я думаю? — выдохнула я.

— Да, — ответила Нева, встречая мой взгляд с пламенной решимостью. — Этот ритуал не просто очистит землю. Он снимет все проклятия, что на ней лежат.

Глава 34

Каждое проклятие.

Не только то, что сковывало землю и Детей Ночи. Каждое.

Даже проклятие Кабелла.

Нева, должно быть, увидела, как эта мысль отразилась у меня на лице, потому что кивнула, подпитывая мою надежду. Бедивер обошёл стол, вставая напротив нас, его выражение оставалось непроницаемым.

— Похоже, что речь идёт об очищении острова через своего рода перерождение, — сказала Нева. — Этот ритуал призывает Богиню вернуться на остров, чтобы восстановить его и запустить новый цикл жизни.

Она и Эмрис размывались по краям моего зрения, пока я смотрела на Олуэн и Кайтриону. Во мне снова поднялась жгучая отчаянная потребность в ответах, и я не стала с ней бороться. Было уже всё равно.

— Так почему вы его не провели?

Олуэн необычно долго молчала, глядя в окно лазарета.

— Нева ещё не сказала вам, что требуется для ритуала, — ответила Кайтриона.

Все взгляды обратились к чародейке. Нева посмотрела на Кайтриону, затем снова опустила глаза в книгу и зачитала вслух:

— Возьмите руки своих Сестёр и вновь станьте едины сердцем и силой. Ожидайте полнолуния, чтобы принять Её три дара, вручённые вам, и свяжите себя с Ней заново кровью и туманом.

Она подняла взгляд, нахмурившись.

— Что у этого человека было против чёткого изложения инструкций? — спросил Эмрис.

— Вивиан записала послания Богини, которые приходили к ней во снах, — объяснила Олуэн.

— Но если разобрать по частям, всё кажется вполне выполнимым, — сказала Нева, поворачиваясь к Кайтрионе. — Заклинание есть в книге, а ты наверняка знаешь, что означают эти три дара. В чём же проблема?

— Мы не обладаем полной силой, — ответила Кайтриона. — Нам нужны девять сестёр, чтобы провести церемонию.

Лицо Невы побледнело, когда она осознала то, чего пока не поняла я.

— И хотя Богиня призвала Блоху, её магия ещё не проснулась. Вот почему ваша Верховная Жрица прожила так долго, не так ли? Почему клятва не позволила ей уйти в следующую жизнь?

— Мы не станем едины в силе, пока это не случится, будь то через несколько дней или через несколько лет, — сказала Кайтриона. — Блоха тяжело переживает это, но вины её в этом нет. И, помимо этого, нам недостаёт одного из трёх даров.

Нева склонила голову в немом вопросе.

— Жезл и чаша у нас есть, но атам, наш ритуальный нож, был утерян много лет назад, и никакие поиски не помогли его отыскать.

Бедивер резко вдохнул, но ничего не сказал. Он нервно поигрывал ножницами, висевшими на крючке у стены. Я задержала на нём взгляд. Если бы это был кто-то другой, а не благородный рыцарь, я бы назвала эмоцию, промелькнувшую у него на лице, чувством вины.

— Разве нельзя просто сделать новый атам в кузнице? — спросила Нева.

Кайтриона и Олуэн выглядели так, словно Нева предложила им совершить святотатство.

— Почему бы хотя бы не попробовать? — спросил Эмрис. — Вам теперь уже нечего терять.

— Пожалуйста… — выдохнула я. Острая надежда, укол осознания, что всё может быть иначе, почти лишили меня слов.

— Это не сработает, — сказала Кайтриона. — Нам не удалось провести ни один другой ритуал с тех пор, как наши ряды уменьшились — ни благословение земли, ни очищение неба, ни освобождение душ, запертых в Детях. Нас восемь, а не девять. Пока Блоха не обретёт силу, мы не целостны.

Нева раздражённо покачала головой.

— Ну, вы можете ждать ещё несколько лет, пока это произойдёт, или же, я не знаю, закрыть глаза и попросить о помощи чародейку, которая прямо перед вами, — сказала она.

Я невольно ахнула, но не только я. Кайтриона тяжело опустилась на край стола, её лицо исказилось от безмолвных эмоций.

— Раньше в Авалоне было не девять жриц, а гораздо больше, — продолжила Нева. — И я — их потомок.

Бедивер снова поднял голову, повернувшись к жрицам. Олуэн прикусила губу, словно сдерживая себя, когда взглянула на Кайтриону. Я вспомнила слова, которые она сказала в ночь нашего прибытия: Если я в чём-то абсолютно уверена, так это в том, что Богиня привела вас к нам. Всех вас.

Длинная серебряная коса Кайтрионы мерцала в свете пламени, пока она смотрела на свою сестру.

— Вы и остальные боролись со мной на каждом шагу, и это… — Кайтриона судорожно вдохнула, словно что-то давило ей на грудь. — Это… непросто — стоять в одиночестве против всех вас и чувствовать, что я слишком упряма, что меня презирают… ненавидят за это. Я знаю лишь то, чему учила меня Верховная Жрица, и если я не смогу выполнить её просьбу, значит, я подвела её.

— Нет, моя дорогая, — Олуэн опустилась перед Кайтрионой на колени и крепко сжала её руки. — Никогда не думай так. Ты наша сестра. Даже если от этого мира ничего не останется, наша любовь к тебе сохранится, потому что нет силы, способной её разрушить.

— Я разочаровала вас всех, — с горечью произнесла Кайтриона.

— Никогда, — поклялся Бедивер, прижав руку к груди. — Это дальше всего от правды.

— Всё так, как говорила Верховная Жрица, — добавила Олуэн. — Только глубокие корни переживают самые сильные ветра, и все эти годы ты помогала нам держаться. Мы лишь хотели, чтобы ты увидела и нашу сторону — что, возможно, пришло время открыть себя и остров для нового сезона, для новых путей. Богиня встретит нас там.

— Есть только тот путь, что записан, — твёрдо сказала Кайтриона. — А ритуалы требуют, чтобы жрицы были чисты сердцем и помыслами, ведь мы просим Богиню использовать ради нас её величайшую магию. Я не сомневаюсь в силе Невы, но Верховная Жрица говорила, что магия, которой пользуются чародейки, отравляет их души.

— Как ты смеешь— начала я, но Нева сжала мне плечо, заставив замолчать. Обида исчезла с её лица, оставив лишь непреклонную решимость.

— Судить меня будет Богиня, — сказала она. — Не Верховная Жрица, что никогда не видела меня. И даже не Кайтриона из Девяти.

— Кейт… — Олуэн снова попыталась достучаться до сестры, — я знаю, какая война идёт в твоём сердце, и что ты лишь желаешь почтить наших предков и сохранить верность Богине. Но если мы не сделаем того, что необходимо для выживания, старые пути исчезнут не просто как традиция, а будут утрачены навсегда. Если Нева готова попробовать, то в этом не может быть вреда.

— Вред будет, если мы потерпим неудачу, — хрипло ответила Кайтриона. — Тогда у нас действительно не останется надежды.

— Нет, моя леди Кейт, — тихо сказал Бедивер. — Тогда мы будем знать, что сражались изо всех сил. А в этом есть лишь честь.

Долгое время никто не говорил. В комнате слышалось лишь потрескивание огня в очаге и вой существ в мёртвом лесу.

Эмрис, казалось, ушёл в свои мысли. В конце концов, он сел на стол рядом со мной, уперев руку в поверхность совсем рядом с моим бедром. Вес его плеча, прижимающегося к моему, был словно якорем, удерживающим меня на месте, не позволяющим соскользнуть в бездну слов Кайтрионы. Его мизинец едва ощутимо скользнул по ткани моего одеяния, отчего кожа под ней запылала. Что-то во мне сдвинулось, когда я поняла, что не только я жажду прикосновения. Не только я нуждаюсь в том, чтобы за что-то — за кого-то — удержаться.

— Хорошо, — наконец сказала Кайтриона, склонив голову. — Мы попробуем и посмотрим, признает ли Богиня Неву своей. А если всё окажется напрасно… пусть нас простят.

Олуэн улыбнулась, с облегчением встретившись взглядом с Невой.

Кайтриона попыталась подняться, принимая руку Олуэн, которая тут же пришла ей на помощь.

— Я поговорю с Лоури и остальными, — сказала она. — Мы поищем что-то подходящее для нового атама.

— Сначала тебе нужно объяснить это Блохе, — услышала я собственный голос.

Они все удивлённо повернулись ко мне.

Я сглотнула.

— Ей будет больно, если она почувствует, что не нужна.

Если она почувствует себя бесполезной.

Кайтриона замерла в дверях, долго смотря на меня взглядом, в котором, возможно, было одобрение.

— Да, — наконец сказала она. — Я поговорю с ней.

Олуэн вывела нас остальных в коридор.

— А пока что больше никакого шастанья по ночам. Отдыхайте. Все. К утру путь — новый путь — станет ясным.

***

Я шла позади остальных, пока мы возвращались к башне, пытаясь разобраться во всём, что узнала. Бедивер обнял Кайтриону за плечи, что-то тихо говоря ей о том, что пора отдохнуть. Впереди Дэри всё ещё занимался подрезкой и уходом за Материнским Деревом. Эмрис остановился рядом с ним, указывая на что-то, чего я не могла разглядеть.

— Собрание без меня?

Я вздрогнула, услышав голос Кабелла, прорезающий ночную тишину. Оглянулась, всматриваясь в тени, пока не заметила его, прислонившегося к расшатавшемуся ограждению тренировочного двора.

— Вот ты где, — сказала я. — Я искала тебя раньше. Где ты был?

Он скрестил руки, когда я подошла ближе, и в его взгляде мелькнула жёсткость, которую я надеялась списать на игру теней.

— Ты правда думаешь, что люди хотят видеть, как я разгуливаю по двору после всего, что случилось?

Я знала, что в этом вопросе не было обвинения в мой адрес, но всё равно невольно дёрнулась. Его слова в конюшне всё ещё были свежи в памяти, остры, как лезвие: Ты обещала.

— Они понимают, что это не твоя вина, — сказала я. — Это проклятье.

— Конечно, — пробормотал он, глядя в землю. — Конечно.

Я забралась на забор рядом с ним, повернувшись лицом к башне.

— Ты был с Бедивером? Ты спрашивал его, правда ли, что Артур ушёл в Аннун?

— О, так мы всё ещё работаем над этим вместе? — сухо спросил он. — Может, сначала объяснишь, что это было за полуночное собрание?

— Да, — ответила я, вспоминая свой шок от услышанного ранее. — После того, как ты скажешь мне, почему выдал меня Бедиверу за поиски в подземных ходах.

— Мне было не по себе продолжать лгать ему, когда он помогал мне, — резко сказал Кабелл. — И отвечал на те вопросы, которые были важны для тебя. Может, если бы ты хоть раз подумала рассказать мне, что происходит, я бы успел тебя предупредить.

Я выдохнула.

Он имел полное право злиться. Мне следовало сначала найти его, убедиться, что он в курсе всех кусочков этого пазла, которые, наконец, начали складываться. На его месте я бы тоже обиделась.

— Прости, — сказала я. — Всё произошло так быстро, и я не подумала. Твоя сестра тоже бывает идиоткой, знаешь ли.

— Это у нас семейное, конечно, — его поза немного расслабилась. — Но что всё-таки случилось?

Он смотрел себе под ноги, пока я пересказывала ему всё, что узнала, лишь изредка кивая, как будто догадывался о чём-то из этого и сам. Я отметила это про себя, но больше беспокоила его полная отстранённость, когда речь зашла о ритуале.

— Что думаешь? — спросила я. — Если Нева сможет провести ритуал, это может решить всё. Это сможет исцелить тебя раз и навсегда, исправить всё.

— Исправить меня. — Его губы сжались в тонкую, безжизненную линию. — Да.

Я хотела объяснить, что имела в виду, но передумала, увидев, как он сгорбился. Я и правда была идиоткой — слишком рано после того, как он потерял след кольца и снова пережил превращение, пытаться дать ему надежду. Сколько раз можно надеяться на что-то?

— Ты правда думаешь, что чародейка сможет провести ритуал? — спросил он. — Их магия так же коварна, как и они сами.

Я на мгновение лишилась дара речи.

— Мы говорим про Неву. Неву, которая любит кошачьи рисунки, грибы и учёбу, которая создала заклинание чистого света. Почему ты так говоришь?

Кабелл резко выдохнул носом.

— Ты права. Нева другая. Просто я всё думаю… Всё это случилось из-за чародеек. Ничего бы этого не было, если бы они не убили друидов.

Включая, заполнила пробелы в его словах моя память, смерть Нэша.

Я прикусила губу, чувствуя привкус крови.

— Каб… Ты хочешь вернуться домой? Мы можем оставить всё это позади. Ради тебя я сделаю это в одно мгновение.

Он ничего не ответил. Кожа старой куртки Нэша скрипнула, когда он сжал руки в кулаки, сжимая её полы.

— Ты помнишь, — спустя минуту он заговорил снова, — ту ночь в Чёрном Лесу, когда Нэш устроил целый теневой спектакль, пересказывая последнюю битву короля Артура?

Я невольно рассмеялась.

— Боги, у него были просто ужасные звуковые эффекты. А его умирающий Артур… Это было кошмарно.

Кабелл хмыкнул, соглашаясь.

Это был редкий пересказ битвы при Камлане; Нэш никогда не любил финалы, особенно если в них гибли его герои. После того как Артур отправился сражаться на Континенте, его племянник Мордред узурпировал трон, вынуждая его вернуться в Британию. В битве Артур получил смертельное ранение, а почти все оставшиеся рыцари пали. Только Бедивер остался, чтобы сопроводить умирающего короля в Авалон.

Я потерла руки, пытаясь согреться. По крайней мере, сейчас Дети стали тише — день, пусть и короткий, приближался.

— Почему ты об этом вспомнил? — спросила я.

— Наверное, из-за Бедивера, — ответил Кабелл. — Думаю, сколько правды в этой истории и сколько силы потребовалось Бедиверу, чтобы оставаться здесь все эти годы. — Он сглотнул. — Ты думаешь, Нэш жалел, что отправился искать кольцо?

— Нэш никогда в жизни ни о чём не жалел, — напомнила я ему.

— Это не так, — сказал Кабелл. — Он всегда сожалел, что ушёл тем утром. Когда Белая Дама позвала тебя. Я никогда не видел его таким напуганным.

Метка у меня на груди заныла, холодным огнём отзываясь на его слова.

— В последнее время я часто думаю о Нэше, — призналась я. — Не то чтобы я этого хотела, но я чувствую его присутствие.

— Да?

— Чаще всего это истории, которые он рассказывал нам, — сказала я. — Странно, правда? Будто они ожили, как только мы оказались здесь.

Кабелл задумался. Затем, заметив, как я поёжилась, снял куртку Нэша и набросил мне на плечи.

— Спасибо, — сказала я. — Ты уверен, что самому не нужно?

— Я люблю холод, — ответил он. — Он проясняет мысли.

Я плотнее закуталась в куртку, жалея, что не догадалась надеть фланелевую рубашку перед встречей с Эмрисом.

— Как думаешь, возможно, Олуэн права, и мы действительно должны были оказаться здесь? — тихо спросил Кабелл. — Что Нэш рассказывал нам все эти истории не просто так?

— Думаю, частично он рассказывал их, чтобы объяснить, зачем мы ищем реликвии, — сказала я, — но в основном просто ради собственного развлечения.

Кабелл опустил взгляд на серебряные кольца на своих пальцах.

— Ну… может быть? — неуверенно добавила я. — Может, в этом правда есть что-то большее. Как со всеми этими историями, в которых столько разных версий, мы можем выбрать, в какую версию верить.

— И какую версию самих себя, — сказал он.

— Да, наверное, — кивнула я. — А что ты хочешь верить о себе, Каб?

Он не ответил.

— Иногда я завидую твоей памяти, — сказал он спустя мгновение. — В ней ничто не умирает.

— Твоя история ещё не закончилась, Каб, — пообещала я.

— Может быть, — тихо ответил он. — Но что бы ни случилось, ты всегда сможешь найти меня там.

Глава 35

Танец пламени был одновременно завораживающим и пугающим.

В голодные времена, когда не было оплачиваемых заказов, Нэш заставлял нас разбивать лагерь под открытым небом. Долго после того, как мне следовало бы уснуть, я лежала и смотрела, как костёр бушует и трепещет. Пыталась сосчитать искры, поднимающиеся в темноту и угасающие, словно звёзды на рассвете. А когда огонь наконец затухал, оставляя после себя лишь тлеющий пепел, я засыпала.

Сегодня, когда я вернулась в нашу комнату, Нева уже крепко спала, раскинувшись на матрасе. В конце концов, я сдалась, оставила попытки последовать её примеру и выбралась из постели. Ходила из угла в угол, надеясь, что это поможет вытрясти из головы тяжёлые мысли.

Когда и это не помогло, я устроилась в кресле перед очагом и вернулась к своему старому ритуалу, сдвинув саламандровы камни, чтобы развести небольшой огонь. Скрестив ноги, опёрлась локтём на колено, а подбородком — на ладонь. Пламя вспыхнуло, взметнувшись над холодными камнями, ослепительно-золотое.

Я позволила мыслям течь свободно, не пытаясь их поймать. Воспоминания о древних хранилищах и первобытных лесах. Кабелл и я в библиотеке. Лезвие моего ножа, прорезающее плоть Септимуса за мгновение до того, как его разорвало на части. Дети, восстающие из тумана. Поблескивающие бутылочки в лазарете Олуэн. Гончая, несущаяся на Кайтриону. Белая роза. Пожелтевшие кости Нэша…

Именно этот последний образ задержался в сознании дольше остальных. Картина тихой, безвестной смерти после такой громкой и легендарной жизни.

Впервые с его исчезновения мысль о Нэше не вызвала во мне гнева. Только щемящую пустоту. Сожаление.

Дай мёртвым умереть, Тэмси, — сказал он мне когда-то. Лишь память причиняет боль, а они освобождаются от неё, уходя.

Воспоминания Нэша приходили в песнях, в историях у костра, в звонких ударах кружек, но теперь они замолкли. Навсегда. В отличие от чародеек и жриц, стремившихся запечатлеть каждую деталь своей жизни, чтобы их не забыли, он бы только обрадовался, если бы его оставили в покое. Он всегда был эгоистичен в этом.

Дай мёртвым умереть.

И вместе с ним — любой памяти о моих родителях.

Глаза налились тяжестью. Я не стала бороться с сном.

Воздух вокруг меня стал похож на тёмную воду, и я погрузилась глубже, всё глубже в забытьё. Потоки пузырьков устремились к свету, мерцающему где-то наверху, а я опустилась на мягкое дно, поросшее раковинами, серебристыми и зловещими.

Нет. Это не раковины. Это кости.

Я попыталась закричать, но вода заполнила мой рот и лёгкие. Я метнулась прочь, но кости были повсюду, звеня и лязгая, пока не начали складываться в уродливые фигуры, ползущие ко мне, протягивающие ко мне руки.

Пальцы нащупали лёд под слоем ила, я схватилась за него и вырвала.

Меч.

В моей руке его клинок вспыхнул синим пламенем — тем самым, что горит в сердцах звёзд. Огонь бурлил, превращая воду в сияющий барьер, отсекающий тьму.

Я вынырнула из сна, судорожно глотая воздух, пламя жгло мои лёгкие.

Сжав голову руками, я зажмурилась, пытаясь остановить головокружение, прежде чем меня вывернет наизнанку.

В дверь раздался тихий стук.

Я подняла голову, затаив дыхание, не уверенная, вырвалась ли я из сна или он всё ещё держит меня в своих тенетах.

Позади меня Нева спокойно вздохнула во сне. Я огляделась, задержав взгляд на знакомых очертаниях комнаты. Реальность. Я была в реальности.

Раздался ещё один такой же осторожный стук.

Я заставила себя подняться на дрожащих ногах и отперла дверь.

В темноте стоял Бедивер, в одной руке сжимая фонарь. Он был в полной броне — куда более тяжёлой, чем та, в которой обычно ходил на дежурство, — а у пояса висел меч.

— Что случилось? — прошептала я, выходя в коридор и плотно закрывая за собой дверь. — Это Кабелл?

Он кивнул в сторону лестницы, и я последовала за ним, удивлённая тем, как бесшумно он двигался, несмотря на металлические доспехи.

— Прости, что разбудил тебя, — тихо сказал он. — Я бы не пришёл, если бы дело не было срочным. Мне нужно попросить тебя кое о чём.

— Мне совсем не нравится, как это звучит, — прошептала я.

Он тихо вздохнул, и в иной ситуации это могло бы сойти за смешок.

— Мне хочется верить, что ритуал спасёт этот остров.

— Что ты имеешь в виду? — спросила я, чувствуя, как у меня подскакивает пульс. — Откуда ты знаешь, что не сможет?

— Верховная жрица Вивиан, — сказал он, — она приходила ко мне, когда я жил вдали от башни, охраняя моего короля. Тогда она сказала мне, что ритуалы должны проводиться в точности так, как записано. Это повеления Богини, и их необходимо соблюдать, иначе они обречены на провал.

Мои руки онемели от холода. От страха.

— Так… что? Ты хочешь сказать, что пытаться бесполезно?

— Нет, — ответил он. — Они должны попытаться, но только с истинным атамом.

— Но он был утерян… — Голос затих, когда я увидела на его лице выражение вины. — Ты знаешь, где он?

Старый рыцарь закрыл глаза.

— К моему великому стыду, это я его забрал. Я не знал о его значимости, лишь то, что Верховная жрица всегда носила его с собой, и я думал, что раз он принадлежал ей и был так ей дорог, то должен быть похоронен вместе с ней.

Осознание вспыхнуло во мне.

— Кайтриона сказала, что её тело сожгли.

— Часть его, да, — лицо Бедивера исказилось от мучений. — Я лгал им и предал свою честь. Я не мог смириться с мыслью, что её светлая душа не сможет возродиться. Я вынул её кости из огня, пока остальные спали, и похоронил их там, где все Верховные жрицы возвращаются к Богине.

Атам не потерян. Эти слова зажгли огонь в моей груди. Ритуал сработает.

— Ты собираешься за ним, — сказала я.

Бедивер кивнул.

— Я должен. Если я расскажу жрицам, они сами попытаются его достать, но это моя ошибка, и мне её исправлять. Поэтому я пришёл к тебе с просьбой. Если я не вернусь, скажи остальным, что со мной стало. Напомни Кабеллу, какой он сильный.

Мой разум лихорадочно искал выход. Этого нельзя было допустить. Бедивер был нужен здесь, и в слишком многих смыслах, слишком многим. Его боевые навыки, его мудрость, его работа с Кабеллом. Мой брат уже балансировал на краю пропасти, и если тот единственный, кто мог удержать его от падения, не вернётся…

Он никогда не оправится.

А я никогда не прощу себе этого.

Во мне зародилась твёрдая уверенность. У каждого здесь была своя роль. Девятерым и Неве предстояло провести ритуал. Эмрис должен был помочь им вырастить хоть что-то съедобное. Бедивер был опытным воином и мог держать всех в живых. Кабеллу нужен был шанс научиться контролировать своё проклятие. Авалонцы должны были защищать башню и себя.

Никто не был настолько незначителен, чтобы пойти на этот риск.

Никто, кроме меня. Одной из немногих, кто имел опыт вскрытия и исследования гробниц.

Богиня привела вас сюда. Всех вас.

Я не верила в судьбу — это всегда казалось мне удобным способом свалить свои беды на что-то большее, чем ты сам. Но я не могла отрицать, что каждый из нас занял здесь своё место, словно ведомый невидимой рукой.

Это… Это предназначалось мне.

— Ты сделаешь это для меня? — спросил Бедивер.

— Нет, — ответила я. — Потому что я пойду вместо тебя.

Его потрясение было почти осязаемым.

— Я не могу позволить тебе. Это должен быть я. Другого выбора нет.

Я не стеснялась воспользоваться его чувством вины.

— А если снова нападут, а тебя здесь не будет, чтобы защитить их? Где в этом честь?

Он продолжал качать головой.

— Ты знаешь, как выбраться из башни, не наткнувшись на Детей, — сказала я. — И ты рассчитываешь добраться до места захоронения до наступления ночи. Значит, и я смогу.

И к тому же быстрее — я ведь не буду тащить на себе полный доспех и такой груз эмоций. Но в этом и была проблема чести — она отравляла разум, мешая принять здравое решение.

Бедивер всё ещё колебался.

— Я не могу…

— Если они проснутся и обнаружат, что тебя нет, они отправят людей искать тебя, — сказала я. — А вот моего исчезновения никто даже не заметит.

Его единственная рука сжалась в кулак, глаза закрылись.

Рыцари Камелота следовали строгому кодексу чести; Бедивер никогда бы не переложил свою ношу на другого без веской причины. Это повторялось снова и снова в историях, которые рассказывал нам Нэш — о жизни при дворе Артура, о принятых вызовах, о квестах, от которых нельзя отказаться.

— Я умоляю тебя, — прошептала я, и голос мой дрожал, как если бы слёзы уже подступили к горлу. — Пожалуйста, позволь мне принять этот вызов вместо тебя. Пожалуйста, не оставляй Кабелла. Я справлюсь. Я могу это сделать.

— Я не сомневаюсь в этом, но…

У меня остался последний козырь.

— Ты должен остаться в живых, чтобы защищать своего короля до того дня, когда смертный мир вновь потребует его возвращения.

Слова ударили по нему, словно ледяной кулак. Он пошатнулся.

— Ты дал ему клятву, — продолжила я. Ещё один удар. — Так же, как дал клятву защищать башню. — И ещё. — Прошу тебя, сэр Бедивер. Позволь мне пойти.

В молчании моё сердце билось с одной-единственной мыслью. Он не согласится. Он не согласится. Он не согласится.

Но затем он склонил голову. И внутри меня прорвался поток — облегчения, благодарности, осознания, что у меня есть цель.

— Я не могу этого вынести, но должен, и пусть я буду за это проклят, — произнёс Бедивер, его светлые глаза сверлили меня насквозь. — Если ты действительно намерена это сделать, тогда готовься. Первый свет уже близко, и у нас нет времени на промедление.

Глава 36

Похоже, хитроумный Эмрис всё же упустил один тайный проход.

Пока я бесшумно одевалась и собирала в рабочую сумку оставшиеся припасы, Бедивер отправился в оружейную, чтобы подобрать мне кожаный нагрудник и кинжал, который, по его мнению, я могла бы использовать, не рискуя случайно отрубить себе большой палец.

Избежав Дери, свернувшегося у подножия Материнского древа, и не попавшись на глаза стражникам на стенах, я встретилась с Бедивером на кухне. Небо начинало светлеть, а Дети затихали — факт, который Бедивер тоже не упустил из виду.

— Мы должны поспешить, — сказал он, придерживая для меня дверь. — Дилуин — эльфин, а им по природе свойственно состязаться с рассветом, чтобы первыми приступить к работе.

Я едва переступила порог, как он уже бросил мне добрый ломоть хлеба и бурдюк с водой.

Сбросив тяжёлые доспехи, старый рыцарь двигался с удивительной ловкостью. Он подошёл к шкафу у дальней стены и поднял фонарь к одной из его панелей. В мягком свете пламени проявились невидимые прежде отметки. Бедивер протянул руку в латной перчатке, но, передумав, провёл по ним другой, непокрытой ладонью.

— Ночь грядёт, — произнёс он.

Шкаф сдвинулся с места, с гулким скрежетом открывая проход. Под ним скрывался узкий лаз с крутой лестницей, куда можно было спуститься только по одному.

Я пошла первой, осторожно спускаясь вниз. Бедивер последовал за мной, прежде чем вернуть шкаф на место.

В свете его фонаря подземный ход раскрылся во всей своей древней красоте. В отличие от других туннелей, этот был чудом архитектуры: своды с резными арками опирались на стройные колонны, стены украшали росписи, изображавшие животных и существ — знакомых и неизвестных.

— Что это за место? — спросила я, шагая следом.

На вершинах колонн, в небольших нишах, мирно спали несколько спрайтов, их мерцающий свет то разгорался, то угасал с каждым размеренным вдохом.

— Это был путь фей, — ответил Бедивер. — Его использовали те из Волшебного народа, кто сторонился людей, но хотел торговать с башней. Он ведёт прямо к священной роще.

Я ощутила укол удовлетворения — значит, я была права. Хотя бы один путь, позволяющий незаметно покинуть башню и миновать Детей, что бродили вокруг рва, существовал.

— Почему его не запечатали?

— Он защищён чарами, рождёнными древней магией, и они пока ещё не дали сбой, — Бедивер поднял фонарь выше, освещая путь. — Но, что важнее, это последняя надежда Авалона. Если башня падёт, этот путь приведёт нас к баржам и в смертный мир.

Он разорвал густую паутину, растянувшуюся перед нами, и недовольно цокнул языком, когда липкие нити облепили его, словно кружевная вуаль.

— Ты когда-нибудь скучаешь по нему? — спросила я.

Бедивер снова обернулся.

— По смертному миру, — уточнила я.

Он долго молчал, и лишь шорох его шагов наполнял тишину.

— Я помню его слишком плохо, чтобы желать вернуться, — наконец сказал он.

— А король Артур? — не удержалась я. — Какой он был?

Рыцарь издал низкий, глухой звук, напоминающий хмыканье.

— Человек праведный, но тщеславный, — ответил он. — Всегда жаждал большего, чем было ему предназначено, и нередко платил за это тем, что уже имел.

Я моргнула, не ожидая такого ответа.

Бедивер замедлил шаг.

— Он был королём добродушным и искусным, заслуживающим памяти за гранью смерти.

Это было далеко не то восхищённое признание, которого я ожидала от человека, согласившегося стеречь уснувшего короля тысячу лет. Но, наверное, даже самое сладкое молоко может скиснуть за несколько веков изоляции.

— Ты уже тысячу лет сторожишь его сон, — сказала я. — Ты имеешь полное право пожаловаться.

Заметив возможность, я добавила:

— Не расскажешь, как найти то, что осталось от Камелота?

— Теперь нам нужно молчать, — отрезал он, и в голосе его появилась стальная нотка. — Мы не так глубоко под землёй, чтобы существа не могли нас услышать.

На этот раз я подчинилась без возражений.

Мы шагали, казалось, целую вечность. В конце туннеля нас ждал не свет, а ещё одна лестница. Бедивер первым поднялся по ней, отомкнул тяжёлую железную цепь, преграждавшую путь, и толкнул скрытую дверь.

— Подожди здесь, — сказал он, приподнимая люк и выбираясь наружу.

Сердце бешено стучало в черепной коробке, и наконец страх догнал меня.

Спустя мгновение он наклонился над проёмом и жестом велел мне следовать за ним. Я быстро взобралась вверх, стараясь не шуметь сумкой, и оказалась в узкой расщелине между высокими валунами. Мглистая пелена мрачно повисла над мёртвым лесом, раскинувшимся за входом.

— Спрошу ещё раз — ты уверена? — тихо произнёс Бедивер.

Я сглотнула, кивнув. Туман оставался неподвижным. Путь был свободен. Пока что.

— Куда мне идти? — спросила я.

— Хорошая девочка, — сказал он, коротко сжав моё плечо. — Беги прямо через рощу. Там найдёшь оленью тропу между двумя дубами. Следуй по ней около лиги, пока не достигнешь реки, затем иди на восток, пока не увидишь озеро. Курган посреди него, вход скрыт с северной стороны. Я отметил могилу светлым камнем.

Я кивнула. Лёгкий мороз пробирался в грудь, сжимая её так, что трудно было сделать ровный, спокойный вдох.

— Беги быстро, как стрела, — сказал он. — Ни на что не останавливайся, даже чтобы передохнуть. Я запру этот проход и вернусь через три часа. У тебя будет не больше этого времени, прежде чем наступит тьма.

Следить за временем мне было нечем. Придётся полагаться на небо и собственное чутьё.

Я крепче прижала к себе сумку с инструментами и бурдюк.

— Увидимся тогда.

Я выскочила из-за зазубренных валунов, бросившись вперёд, вдыхая всё глубже и глубже приторную гниль истлевающих яблок, валяющихся на лесной подстилке.

Ледяные капли цеплялись за голые ветви, словно забытые ожерелья из потускневших бриллиантов. Серое небо казалось ниже обычного, будто склонялось к призрачному туману. Удушающее ощущение запертого пространства сдавило грудь. В воздухе раздавался низкий гул, напоминающий летний хор цикад.

Между двумя дубами — мало что значило в лесу, где все деревья выглядели одинаково мертвыми и гниющими. Их стволы скручивались в судорожных спиралях, словно пытались вырваться из земли.

В конце концов, отличить дубы помог только их размер. Два исполина склонились друг к другу, их толстые нижние ветви лежали на земле, поддерживая тела, а верхние сплелись над тропой. Они выглядели, как любовники, замершие в смертном объятии, и я задержалась на миг дольше, чем следовало.

Я встряхнулась, пролезла через узкую щель между их переплетёнными стволами и продолжила путь.

До проклятия олени выбили такую глубокую борозду в земле, что тропа до сих пор была различима под слоем разложившихся листьев и чёрной плесени — без неё я бы сбилась с дороги в считаные минуты. Обнажённые деревья, похожие на иссушенные призраки, таяли в тумане, словно растворяясь во времени.

Сердце бешено колотилось, и я вздрогнула, когда под ногой что-то хрустнуло — то ли сухая ветка, то ли ломкие кости. Я резко обернулась, осматриваясь, чтобы понять, не привлекла ли внимания. Но за молочной пеленой тумана невозможно было разглядеть дальше нескольких шагов. Каждая тень в этом мареве превращалась в затаившуюся угрозу, а каждый скрип ветвей казался звуком чьего-то дыхания над головой. По телу разлилось электрическое напряжение, и я поспешила дальше.

Туман клубился вокруг, уводя меня глубже в сердце острова — мимо разлагающихся язв, где некогда переливались водой сверкающие пруды, мимо пустых, словно выдолбленных, домов, через поля, где урожай сгнил прямо на лозе.

Гул становился всё громче.

Река. Я должна была уже дойти до реки.

В одно мгновение я ступала по гнилостной земле, в следующее — почва исчезла из-под ног, и я полетела вперёд.

Тело среагировало быстрее разума: я резко осела назад, падая на копчик и подвернув лодыжку. Острая боль пронзила левую ногу, но я каким-то чудом сдержалась, не выругавшись вслух.

Инстинкты и расчёт времени, по крайней мере, пока меня не подводили. Я действительно добралась до реки.

Берег обрывался вниз, открывая грязное, пересохшее русло. Вместо воды здесь громоздились клочья рыболовных сетей, кости рыб, мокрые листья. Среди сгнившей растительности виднелись другие остатки — щиты, лоскуты ткани, деревянная кукла.

Я отступила от края, пробуя осторожно покрутить лодыжкой. Лицо скривилось от боли — вывих. Я поблагодарила всех богов удачи за то, что не сломала её, но скорость и так оставляла желать лучшего. Теперь будет ещё хуже.

Я сделала всего пару шагов, когда что-то зашевелилось на границе зрения. Скользнуло.

Леденящий страх прошёл по позвоночнику, когда я обернулась к руслу.

Сухие листья пришли в движение, затрепетали, словно вспугнутые тараканы. Под ними что-то извивалось, прокладывая путь наружу. Ещё немного, и из-под слежавшегося мусора показалась серая, лысая голова. Существо сделало судорожный вдох. Рядом шевельнулось ещё одно. И ещё.

Адское пламя, пронеслось у меня в голове.

Два факта прояснились в сознании, пока я медленно пятилась назад. Первое — Жатвенники испускали этот низкий гул во сне, омерзительную пародию на мурлыканье. Второе — они превратили русло реки в гнездо. Зарылись в землю, скрываясь от дневного света.

А его я теряла с каждой секундой, пока оставалась на месте.

Я прижала кулак ко рту, сдерживая дыхание, а другой рукой вцепилась в сумку, прижимая её к себе.

Медленно, так медленно, что от этого хотелось кричать, я двинулась вдоль русла, где оно извивалось среди молодых деревьев — тех, что так и не получили шанса вырасти. В теле не осталось ничего, кроме яростного биения сердца, которое стучало в висках, в ладонях, в ноющей лодыжке. Колени подгибались. Меня мутило, и я не могла понять, что сильнее — желание вырвать или мочевой пузырь, готовый сдаться прямо здесь.

Ты в порядке, твердила я себе. Всё хорошо. Это для Кабелла.

Туман сжалился, растянулся тонким слоем, позволив разглядеть путь. И наконец, я увидела вершину погребального кургана — и смогла снова почувствовать собственное тело.

В отличие от реки, небольшое озеро — не более мили в ширину — всё ещё удерживало воду, которая по краям загустела до состояния топи, покрылась ряской и скользкой тиной.

Курган, или погребальный холм, возвышался посреди воды. После бесконечного серого пейзажа яркая зелень травы на его склонах поразила меня. Здесь была защита. Каким-то образом, вопреки всему, она сработала.

Я шла вдоль озера, пока туман не открыл маленькую лодку, застрявшую на берегу. Вытащив её из цепких объятий грязи, я подвинула к воде почище и надавила на днище, проверяя, нет ли течи.

— Утонуть было бы наименьшей из проблем, — пробормотала я, забираясь внутрь и хватаясь за вёсла. Лезвия и нос лодки были вырезаны в форме драконов.

Оттолкнувшись от берега, я гребла так тихо, как могла, хотя руки дрожали так сильно, что пальцы едва удерживали рукояти. В ушах шумело собственное дыхание. По спине и груди стекал липкий пот.

Но тишина озера была страшнее мурлыканья Жатвенников. Она таила в себе весь ужас неизвестности.

Лодка ударилась о берег, заскрипела, когда я выбралась на сушу.

— Это ты умеешь, — прошептала я себе. — Это — лёгкая часть.

Я опустила руку в сумку, нащупывая на дне кристаллы. В зависимости от защиты, мне могла понадобиться магия, чтобы войти внутрь.

Обходя курган с северной стороны, я заметила, как трава тускнеет, становится жёлтой, а потом и вовсе бурой, мёртвой. И всё же в этом месте было нечто первобытное, природное, не похожее на холод каменных усыпальниц под башней. Я вдруг подумала, предпочла бы Вивиан быть похороненной рядом с Морганой. Тогда хотя бы в смерти они были бы вместе, чего не случилось при жизни.

Цветы, когда-то расцветавшие вокруг каменного входа, увядшими лепестками рассыпались по земле. Я отодвинула сухие листья, открывая грязный отпечаток руки.

Всё тело сжалось, каждая волосинка встала дыбом.

Я присела на корточки, зажмурилась, пробормотала короткую молитву богам удачи.

Щёлкнула фонариком, направив луч внутрь кургана.

Никакого светлого камня не было.

Земля была разорвана и перевёрнута, от входа и до самого центра кургана. Кости и разлагающиеся тела лежали открытыми, пропитываясь влажным воздухом.

Позади меня заурчала вода. На её поверхности пузырилиcь маслянистые пятна, вытягивая наружу длинные, тёмные водоросли.

А потом появились глаза. Белые, без век. Смотрящие прямо из воды.

Лицо.

Тело.

Я отшатнулась, врезавшись спиной в каменный вход, когда она поднялась над озером, грубо слепленная из серебряных костей, грязи и гниющей плоти. Совсем не похожая на Жатвенников.

Ревенант. Должно быть, это он. Беспокойный дух, пытающийся вернуть себе тело любыми возможными способами.

Она подняла руку, жестом так напоминающую Белую Госпожу в снегах много лет назад, что у меня перехватило дыхание. У её ног собирался туман. Сгустки чёрного мха стекали с её руки, но взгляд зацепился за металлический отблеск на конце вытянутого пальца. На её костлявом, полуразложившемся указательном пальце красовался перстень. Камень, некогда, вероятно, сияющий, потемнел, приобретя серовато-бурый оттенок.

Кольцо Рассеивания.

Ледяное, чуждое заклятие сковало моё тело и разум. Всё вокруг потемнело, исчезло. Осталась только она. Моя рука поднялась сама собой, тянулась к её пальцам.

Металл разрезал воздух между нами, вспарывая кожу на моём предплечье. Я вскрикнула, глухо, сдавленно, выронив фонарь и схватившись за рану. Ревенант завопила в ответ, ликуя, воздевая руки к небу, словно в молитве.

В одной руке у неё было кольцо, но в другой не было вовсе никакой руки. Вместо неё, гладко впаянный в сгнившее запястье, сверкал нетронутой сталью ритуальный нож — атам.

Ужас и адреналин захлестнули меня, когда существо поплыло вперёд, паря над землёй. Грязь стекала с её безжизненного лица, обнажая под ней участки серебристых костей. Между моими пальцами горячей рекой хлынула кровь, капая на землю. Внезапно мысль вспыхнула в голове, будто кто-то другой её мне прошептал.

У меня есть клинок. У меня есть оружие.

Я с трудом подняла кинжал обеими руками, края зрения потемнели от напряжения. Но всё же не настолько, чтобы я не заметила того, что скрывалось под изорванной плотью моей руки.

Кость, сияющая серебром в тусклом свете.

Я закричала, и ревенант рванулась вперёд, выбивая кинжал из рук и утаскивая меня в мутную воду.

Часть третья — Кровь и кости

Глава 37

Ледяные глубины пронзили моё тело, словно нож.

Я захлебнулась, вдыхая ледяную воду в лёгкие, пока не начала задыхаться. Существо сжало меня крепче, душа, и мы продолжили погружение. Вокруг взметнулись потоки белых пузырей и тёмной крови. Свет на поверхности тускнел, пока совсем не исчез за спиной существа.

Это уже случалось, — прошептал голос в моей голове. Проснись, Тэмсин.

Я ударилась о дно озера, что-то острое вонзилось мне в спину. Я оттолкнула существо и повернула голову. Белые кости в иле. Они образовывали вокруг меня нимб.

Это уже случалось.

Грязь стекала с её лица, открывая череп, серебристый, как кость в моей руке. Её челюсть разошлась, как у змеи. В тусклом мраке сверкнули рваные, обломанные зубы.

Это уже случалось.

Белая роза. Монстры в тумане. Пылающий меч.

Сон.

Собирающаяся во тьме сила прошептала: Проснись.

Я нащупывала что-то на дне, пока пальцы не коснулись леденящего стального лезвия. Сквозь облако чёрной крови, сквозь пелену, затмевающую зрение, я сжала рукоять и ударила.

Клинок меча вспыхнул, его синие языки пламени вскипятили воду в бешеном вихре. Существо взвыло, когда я рассекла её грудь. Грязь и гнилая плоть отлетели, но крови не было — в ней не осталось жизни.

Задыхаясь, я оттолкнулась от дна и поплыла изо всех сил к поверхности. Атама вскользнула по моему сапогу и разрезала кожу до самой лодыжки.

Меч — мне нужен был этот меч. Ради Кабелла. Ради всех.

Я прорвалась сквозь боль, сквозь тяжесть собственного тела и снова обрушила меч вниз. В последний момент существо отпрянуло, и горящий клинок прошёл сквозь воду впустую.

Рванулась вперёд, пытаясь в последний раз дотянуться до атамы, но существо уже отступало к самому дну озера, воя от ярости. Её водорослисто-зелёные волосы тянулись за ней, как змеи.

Я поплыла. Серый свет на поверхности появился вновь, маня меня к себе. Сильным толчком я вырвалась наружу, закашлялась, вырывая из себя мутную воду.

Но, оказавшись наверху, поняла: у моего тела больше не осталось сил. Кровь струилась из руки, вытягивая последние искры силы из-под кожи. Вода сомкнулась надо мной, над моими глазами, ртом — и я снова пошла ко дну. Я уже не чувствовала стальной рукояти в онемевших пальцах. Пламя меча гасло.

В холодных объятиях смерти едва слышный голос сознания умолял: Не отпускай.

За моей спиной всколыхнулась тёмная жижа, взметнув вверх поток ила. Обжигающе горячая рука обвила мой живот и рванула вверх.

Холодный воздух заставил меня вздохнуть, и я снова закашлялась, не в силах изгнать воду из лёгких. Я откинула голову назад, пытаясь ударить ею того, кто держал меня. Моя рука инстинктивно сжалась на рукояти меча, и синее пламя вернулось, вскипая на поверхности чёрной жижи. Я даже не поняла, что кровь гудела в ушах, пока не услышала глухой голос прямо у самого уха:

— Тэмсин! Тэмсин, хватит!

Я повернула шею, и в животе сжалось, когда тьма отступила от моего взгляда.

Эмрис.

— Не здесь… — прохрипела я, закашлявшись. Ты не можешь быть здесь.

Его лицо побелело от страха.

— Только держись!

Он крепче сжал меня и поплыл не к острову, а к далёкому берегу. Его мускулы работали напряжённо, сердце колотилось как безумное. Его тепло почти прогнало лёд, застывший у меня в костях.

Ремень сумки затянулся вокруг шеи, пока он тащил нас обоих на грязный берег. В воздухе, обжигающем рану, моя рука вспыхнула болью. Серебряная кость зловеще поблёскивала в слабом свете — правда, от которой не сбежать.

Он увидит, — с ужасом подумала я, пытаясь прижать её к земле. Уже было поздно. Он выругался яростно, увидев, как кровь хлещет из раны, превращаясь в реки, впадающие в грязь. Судорожно он прижал рану одной рукой, а другой убрал мокрые пряди с моего лица.

— Тэмсин? — прохрипел он. — Ты меня слышишь? Тэмсин!

Он прижал меня к себе, к груди, растирая и колотя по спине, пока я не вырвала остатки воды.

— Что это такое? — выдохнул он, пытаясь разжать мои пальцы, стиснувшие рукоять меча. Его жар потрескивал и гудел, обжигая береговую грязь до твёрдой корки.

Но я видела только то, что вылезало из теней леса за его спиной.

Дети крались по валунам и меж деревьев, держась густой тени под сенью кроны, чуть поодаль от ненавистного им света. Мёртвый мох и лишайник бесшумно сыпались на землю, пока одни взбирались на ветви с ужасающей грацией. Другие цеплялись за узловатые корни, что извивались, словно когти. Они щёлкали зубами от возбуждения, сопели и фыркали.

Нет, — подумала я. Не может быть… Олвен говорила…

Олвен говорила лишь, что днём они менее активны. Что они ненавидят свет. Но не то, что все они спят. Не то, что ни один не попытается напасть.

Эмрис повернулся — медленно, медленно — к вонючему зловонию смерти. Дыхание Детей превратилось в туман, а туман — в их дыхание.

Он мягко уложил меня обратно на землю с выражением, будто сердце разрывалось на части, и приподнялся на корточки.

Меч выскользнул из моей руки и перешёл к нему — я застонала, когда пламя погасло, превратившись в чадящий дым. Эмрис с недоумением посмотрел на него, затем встал, лицом к Детям — в одиночку.

Один из них вылез вперёд, издавая рычание, брызгая слюной. Одна из его длинных, костлявых конечностей потянулась сквозь туман — липкая от кислого пота и чешуек.

Он наклонил серую, безволосую голову под неестественным углом. Его глаза были широко раскрыты, без век, а кожа вокруг — тонкая, бледная, сморщенная. Но сквозь эти преувеличенные, запавшие черты проглядывало что-то мучительно знакомое в том, как губы скривились в усмешке.

Я узнала это лицо. Эти глаза с волчьим блеском.

Это был Септимус.

Или то, что от него осталось.

Мои ногти впились в мёртвую траву и осоку. Я попыталась подняться. Встать.

Эмрис размахивал мечом широкими дугами, пытаясь отогнать Детей, но без пламени они не боялись, и только лезли вперёд, перелезая друг через друга, с хрустом костей и злобным рёвом, чтобы добраться до него первыми.

Пронзительный визг разнёсся по озеру. Монстр — реверент — поднялась из воды и поплыла к берегу. Грязь, ветки и мёртвая трава тянулись к её раскинутым рукам и обнажённой части рёбер. Болезненный туман клубился у её ног, пока существо восстанавливалось до своей полной формы.

Давление нарастало в ушах. В груди. Всё больше Детей появлялось в колючих зарослях вокруг неё.

— Что, чёрт возьми, это? — выдохнул Эмрис. — Это что… Верховная Жрица?

Её голова резко повернулась на эти слова, и когда она закричала, воздух разорвался. Я зажала уши. Эмрис пошатнулся и опустился на одно колено.

Реверент закричала вновь, вскарабкалась по склону противоположного берега и исчезла в лесу с такой скоростью, что кора слетала с чёрных, изрезанных деревьев. Дети вокруг нас отступили, скрываясь глубже во мрак леса. Они лаяли и рычали, обходя широкое озеро галопом. Гнались за ней.

Или были призваны к ней.

Призваны ей.

Она управляет ими. Слова, будто пыль, пронеслись по моей голове, пытаясь укорениться. Верховная Жрица Вивиан управляет ими.

Эмрис уронил меч и присел на корточки.

— Я не знаю, что сейчас произошло, но свет уходит. Ты можешь…?

Он сжал моё плечо. Его голос затих под глухим стуком моего сердца. Всё моё тело отзывалось на каждый удар.

Он увидит. Я подогнула раненую руку под себя, пряча. Он поймёт.

Чёрнота накрыла моё зрение, и бороться с ней было бессмысленно. Пока тело отдавалось онемелой усталости, последняя призрачная мысль последовала за мной во тьму:

Он узнает, что я одна из них.

Глава 38

В этом водянистом свете было что-то такое, что мешало понять — я сплю или уже проснулась. Он переливался, растекался по мшистым каменным стенам. Ловился на миг, будто дым, загнанный в бутылку.

Так легко было снова погрузиться в блаженное небытие. Не чувствовать, как пульсирует боль в руке, как череп вот-вот треснет, будто раковина.

Но я заставила глаза сфокусироваться сквозь мутную пелену вокруг. Провела языком по песку между зубами — он был сухой и тяжёлый. Ветер выл где-то снаружи, будто звал заблудших братьев.

Сознание, как всегда цепкое, начало описывать обстановку: земляной пол, колючее шерстяное одеяло подо мной, грубая арка низкого потолка. Тень в дверном проёме, раздувающая огонь из спутанных веточек.

Запах сладкой, влажной зелени — чуждый этой адской земле.

Память возвращалась медленно, будто знала, что её здесь не ждут. Слёзы жгли уголки глаз, когда я посмотрела на руку.

Густая, мерцающая мазь, усыпанная засохшими лепестками и травами, сочилась вокруг длинных листьев, которыми была перебинтована рана.

Эмрис отвернулся от костра, выпуская дым наружу через открытую дверь. Завидев, что я шевельнулась, он подошёл и сел рядом.

— Как ты себя чувствуешь? — Голос его был хриплым. Он приложил холодное полотенце к моей щеке, нежно вытирая что-то. Желудок сжался от вида тревоги на его лице.

Это не тревога, — прошептал в голове мрачный голос. Это жалость.

— Очередной долг… — прохрипела я. — Я снова у тебя в долгу…

— Пташка, разве ты не знаешь, что я давно перестал их считать? — прошептал он. — Всё было совсем не из-за этого.

Он наклонился ко мне, в его прекрасных глазах всё ещё светилась сосредоточенность, когда он приложил полотенце ко лбу.

— Тогда… зачем?

— Я хотел, чтобы ты… я просто хотел, чтобы ты… — Он сглотнул. — Чтобы ты передумала насчёт меня. Не из-за того, что я сделал, а потому что ты, наконец… Потому что ты увидела меня. Узнала меня.

Сердце будто поднялось вместе с дыханием.

Эмрис прижал ладонь ко лбу.

— Прости. Я несу какую-то чепуху.

Я огляделась, жадно ища глазами хоть что-то, кроме его слишком красивого лица.

— Где…?

— Один из сторожевых постов, недалеко от озера, — ответил он. — Над нами всё ещё горит огонь, и я развёл другой у входа. Пришлось использовать и твои руны, и свои, чтобы окружить это место. Надеюсь, ты не против. Но я не уверен, что этого хватит, чтобы остановить Детей, когда совсем стемнеет.

Холод просочился в кровь.

— Что? — прошептала я. — Не хочешь заключить пари?

Его разноглазый взгляд стал мягким. Я подумала, не так ли страшно ему, как стало страшно мне.

— Не в этот раз.

Иди, — хотелось сказать. Возвращайся в башню.

Но слабая, худшая часть меня не могла. Я ненавидела это — ненавидела. Он заслуживал безопасности. Он должен был выжить. И всё же это чувство всегда было рядом — толчок и притяжение. Страх приблизиться боролся со страхом остаться одной.

— Тебе не стоило… приходить, — прошептала я, закрывая глаза. — Зачем…?

— Я не мог уснуть, решил сходить к источникам, — сказал Эмрис. — Увидел, как ты и Бедивер вошли на кухню, а вышел только он. Я забеспокоился, что-то случилось, и прижал его. Заставил рассказать, куда ты пошла. Возможно, я его ударил.

Я посмотрела на него с недоверием.

Он поднял руку с ушибленными костяшками.

— Возможно, я ещё и растянул кисть и добил остатки своей гордости. И хоть я бы никогда не стал читать тебе нотации…

— Вот и хорошо.

— …но для такого умного человека уйти одной в такую переделку — было очень глупо, — сказал он. — Серьёзно. Мне обидно, Пташка. Я думал, мы все наши тайные поиски совершаем вместе.

Сказано это было легко, по его привычке, но в уголках глаз виднелось настоящее напряжение. Он злился, возможно, сильнее, чем показывал.

— Не… жалею, — с трудом выдавила я.

— Знаю, ты, нелепое создание, — мягко сказал он. Его очертания начали расплываться, будто он расщеплялся на двоих, как крылья у бабочки. — Хочешь воды?

— Я могу… — Справлюсь.

Мне не нужна была помощь. Не нужна была…

Он достал бурдюк с водой из моих вещей и замер на мгновение рядом. Я попыталась поднять руку, но казалось, кровь в венах стала свинцовой. Тогда он медленно подсунул под меня сильную руку, приподнял и поднёс воду к губам.

Первый глоток я тут же выплюнула, пытаясь смыть мерзкий привкус во рту, а потом, слишком уставшая, чтобы стыдиться, жадно пила. Его запах — хвоя и тёплая кожа — окутал меня.

Эмрис снял с нас обоих куртки и повесил их возле огня сушиться. Когда он снова уложил меня на своё одеяло — то самое, что пахло им, — холод тут же пробрался обратно.

Из проёма донёсся странный звук, которого я не слышала уже много недель. Я повернула голову, не до конца веря глазам, — первые капли дождя застучали по земле. Через несколько секунд он усилился, забарабанил по мёртвым листьям и покатился по стенам сторожевой башни.

И впервые за долгое время я почти не слышала Детей.

Огонь, горевший наверху башни, злобно шипел под дождём, но он держался — пока камни-саламандры соприкасались, пламя не угасало. Наши охранные знаки давали ещё один слой защиты от Детей. И на короткий миг я почти поверила, что мы действительно в безопасности.

— Попробуй отдохнуть, — прошептал Эмрис, убирая выбившуюся прядь за мне ухо. Он, кажется, сам только потом понял, что сделал, и смутился.

Но мне понравилось это прикосновение. То, что в нём таилось без слов. То, чем оно могло бы стать.

В тусклом свете его волосы казались ещё более рыжими, а тени придавали лицу зрелость — не семнадцать лет, а сто.

— Ты потеряла много крови, — сказал он. — Пришлось прибегнуть к своим крайне скудным медицинским навыкам и наложить швы на твою руку.

Тишина момента раскололась, как стекло, на тысячи острых осколков.

Он видел.

Голос Олвен пел вместе с дождём: Три магии, которых следует бояться…

— Эмрис, — прошептала я с тем напряжением, на какое ещё была способна. Тени уже возвращались за мной. — Когда я умру… сожги моё тело. Я — одна из них.

Он сжал мою руку крепче, снова наклонился ко мне, его лицо — совсем рядом. Я попыталась сосредоточиться. На его глазах — серых, как грозовое небо, зелёных, как земля.

— Нет, — сказал он. — Ты не одна из них.

Три магии, которых следует бояться… проклятия, рождённые из гнева богов, яды, превращающие почву в пепел, и та, что оставляет сердце во тьме, а кость — серебряной.

— Тьма в сердце, — прошептала я, мысли рассыпались, язык наливался тяжестью. — Серебро в кости…

— В тебе нет ничего тёмного, — отрезал он. — Ничего.

— Я убила Септимуса… — Возможно, это оставило след на моей душе. Клеймо на самих костях.

— Его убили Дети, — возразил Эмрис.

Веки снова опустились, и я пыталась уцепиться за его слова, поверить в них.

Но во тьме я видела только кости Нэша, уходящие в землю. Расположенные точно так же, как и я. В такой же башне. Забытые. Безымянные.

Один.

Этот образ растаял, как сумерки, переходящие в ночь.

— Не уходи, — умоляла я. — Пожалуйста, не уходи…

— Это ты — птица, — прошептал Эмрис. — Это ты всегда улетаешь.

Лжец, — подумала я. Эмрис Дай — лжец, его слова гладкие, как брюхо змеи. Он уйдёт, если это будет ему выгодно. Если узнает, что я видела.

Он уйдёт, как все остальные.

Не говори ему, — прошептал внутренний голос. Он уйдёт, а это слишком опасно. Она убьёт его…

Но если умный Эмрис захочет — он найдёт путь. Он найдёт её. А я хотела знать.

Мне было нужно знать.

Потому что ты увидела меня.

— У неё есть Кольцо Рассеивания, — прошептала я, исчезая во тьме и колеблющемся свете. — Верховная Жрица… она…

Потому что ты увидела м…

Когда я открыла глаза вновь — я действительно увидела его.

Эмрис сидел рядом, обняв колени одной рукой, лицо его было мягким, почти безмятежным, когда он смотрел на меня исподлобья. Его пальцы всё ещё сжимали мою руку — чуть сильнее, как будто говорили: Отдыхай. Как будто обещали: Мы всё ещё здесь. Оба.

Веки снова сомкнулись.

День ушёл, но он — нет.

Глава 39

Дождь перешёл в снег.

Я проснулась как раз вовремя, чтобы увидеть это беззвучное, сказочное превращение. Завеса дождя замедлилась, и на её место пришли белые хлопья, падавшие сквозь ночной воздух, словно звёздный дождь. Эмрис стоял, прислонившись к дверному косяку, его израненные руки были скрещены на груди.

Шрамы.

Он снял тяжёлый шерстяной свитер и остался в простой футболке. Такой же, как у меня, повидавшей лучшие времена. Мышцы его рук и спины были напряжены под тканью, будто он ждал, что из леса вот-вот выйдет что-то.

У его ног тлел слабый костёр. Куча собранных дров почти истлела, остались последние ветки. Холод просачивался в сторожевую башню, как непрошеный гость, и теперь, как и крики голодных Детей, окружавших нас, он больше не покидал нас.

Я задрожала, зубы застучали от боли. Ловя последние остатки сознания, которое снова стремилось ускользнуть, я попыталась поджать ноги к груди. Что-то тяжёлое, но уютное вдруг накрыло меня. Наши куртки и его свитер были туго подоткнуты вокруг моего тела.

Эмрис протянул руку, чтобы поймать немного снега в ладонь, и его слабая улыбка померкла под тяжестью какой-то неведомой мысли.

Что-то во мне смягчилось, когда я смотрела на него — это не имело названия, но было новым, странным и головокружительным, пока ощущение расползалось по телу. Рука болезненно пульсировала, когда я пошевелила ею, наполнившись сотнями иголок, когда я попыталась сжать пальцы, вспоминая, как моя ладонь лежала в его — большей и крепкой.

Я должна была бы ужаснуться при мысли, что он снова вынужден заботиться обо мне, когда я всю жизнь сражалась, чтобы заботиться о себе сама.

Но все эти мысли рассыпались прахом, унесённым ветром, когда Эмрис посмотрел на оставшиеся дрова, затем — в сторону леса. Он взвешивал риск. Цену попытки.

В груди затрепетала паника.

— Не надо, — прохрипела я.

Выражение Эмриса сменилось на ту самую лёгкую, шутливую маску, что, казалось, несло его сквозь жизнь, как позолоченное облако. Он расслабился, опустился рядом и поправил на мне куртки.

— Приятно знать, что ты считаешь меня достаточно храбрым, чтобы полезть туда сейчас, — сказал он хриплым голосом.

— Х-храбрый — это не с-совсем то слово, — пробормотала я, дрожа от холода.

Он схватился за сердце.

— Ах, её стрелы всегда бьют прямо в цель.

В нём было что-то неуловимо светящееся, как у существа, сбежавшего из сна. Растрепанные волосы, эти яркие глаза — всё только усиливало ощущение. Мысли вспыхивали, тёплые, румяные, полные чего-то, что я не хотела рассматривать слишком пристально.

— У меня ч-что, жар? — спросила я. Это было единственным объяснением того, почему я прижалась к его ладони, когда он нежно приложил её ко лбу. Почему так приятно было, когда он убрал с моего лица прилипшие пряди волос.

— Нет, это просто я так действую на людей, — подмигнул он. — Ну, на всех, кроме тебя.

— С-слава Нэшу, у меня и-и-ммунитет к обаянию, — пробормотала я.

Он аккуратно, избегая травмы, растирал мне плечи под слоями одежды, стараясь разогреть. Его улыбка постепенно растаяла, и я — как последняя дура, потерявшая голову, — тут же захотела её вернуть.

— У тебя небольшой жар, — объяснил он. — Но травы работают. Думаешь, сможешь поесть? У меня есть немного хлеба, который не успел искупаться с нами.

Я покачала головой. Желудок был сжат, как барабан.

— К-как ты не мёрзнешь? — выдохнула я.

— Если спросить мою дорогую мать, она скажет, что я родился с тихим огнём в сердце, — сказал он с лёгкой тенью в глазах. — Но я думаю, со мной просто что-то не так.

Тепло от его рук словно пронизывало нас сквозь куртки. Моя челюсть сводила от силы дрожи. Лицо Эмриса помрачнело от беспокойства.

— Всё так плохо? — прошептал он.

Я кивнула. Казалось, мои лёгкие заледенели, а серебро, покрывающее мои кости, не желало отпускать стужу.

Эмрис закрыл глаза и поднял лицо к потолку сторожевой башни, где винтовая лестница вела на плоскую крышу.

— Я сейчас скажу нечто, продиктованное исключительно заботой о твоём благополучии, — начал он, — и с полным осознанием того, что прямо сейчас ты вряд ли сможешь ударить меня за это…

Я уставилась на него, измученная.

— Да, я заслужил этот взгляд, но… я мог бы тебя согреть? — слова вылетели из него быстро, и он снова посмотрел на потолок, тяжело сглотнув. — Я имею в виду — ради твоего самочувствия. Не по какой-то другой причине. Я же это уже говорил, да? Я просто хочу сказать, что это будет неловко только если мы сделаем это неловким. А мы не обязаны делать это неловким. Совсем.

Одна только мысль об этом согрела мне лицо.

Это будет ничем не отличаться от тех времён, когда вы с Кабеллом были детьми, — напомнила я себе. Когда приходилось спать на улице в холод, мы жались друг к другу под одеялами, чтобы не замёрзнуть. И между мной и Эмрисом не было ничего такого, что могло бы сделать это чем-то большим.

Не было. А мне так холодно.

Чтобы он не увидел, как румянец разливается от шеи к ушам — и чтобы он, наконец, замолчал, — я повернулась на здоровый бок, отвернувшись от него, оставив место под импровизированным укрытием. Было нечестно держать всё тепло только при себе.

Он замер — и это вызвало предательский толчок в моём глупом сердце. Я уставилась в тёмные камни напротив, тело напряглось в ожидании, затаив дыхание. Пламя костра мерцало, будто солнце, скользящее за горизонт.

Послышался тихий шелест ткани. Я сделала глубокий вдох — как перед нырком — и куртки приподнялись, когда он скользнул под них за моей спиной, его тело устроилось рядом, плотно прижалось ко мне.

Жар окутал меня, как тёплый летний день, медленно проникая в каждое чувство, возвращая телу ощущение кожи вместо камня. Он придвинулся ближе, пока моя голова не оказалась под его подбородком, и я выдохнула дрожащим вздохом, когда одна из его безумно тёплых рук обвила мою талию.

— Так лучше? — спросил он едва слышно.

Я кивнула, закрывая глаза, чувствуя, как его сердце грохочет у меня за спиной. Его дыхание колыхнуло мои волосы, и по позвоночнику пробежала дрожь. Щёки залились жаром, когда тепло снова разлилось низом живота.

— Всё ещё мёрзнешь? — голос Эмриса гулко отозвался в его груди.

Его рука крепче сжала меня, и я положила свою ладонь поверх неё. Все мысли, каждая нервная клетка в теле сузились до точки, где моя обнажённая кожа касалась его. Длинные ноги переплелись с моими, будто им там и место. Когда его ладонь легла на мой живот, я поймала себя на мысли — чувствует ли он тот сладкий жар, что разливался внутри меня?

Я вдохнула глубоко, больше не слыша ничего, кроме грохота наших сердец, мчащихся в неизвестность. Я чувствовала себя почти пьяной от этого, от того, как его дыхание сбилось, когда я провела пальцем по вене на его руке, от запястья вверх. Никогда прежде у меня не было власти — кроме этой.

Это было бы безрассудно — повторить это. Настоящее безумие — позволить пальцу скользнуть дальше, через мягкие волоски, по его телу, как по карте в незнакомую страну. Я остановилась, когда нежная кожа под подушечками пальцев стала грубой. Изрезанной.

Эмрис прижал щеку к моим волосам.

— Я солгал тебе.

Шёпот. Тайна.

Я открыла глаза.

— Эти шрамы я получил не на задании, — прошептал он так тихо, что я едва расслышала сквозь грохот его сердца. Он выдыхал слова, словно сдирал их с самой души. — Их оставил мне мой отец.

Мне понадобился миг, чтобы осознать, что он сказал. Осторожно поджав раненую руку к себе, я перевернулась и отодвинулась от его груди, чтобы увидеть лицо.

— Что? — выдохнула я.

Жилы на его шее натянулись, когда он запрокинул голову и закрыл глаза. Шрам на коже снова перехватил дыхание.

— Во что он верит… Он всегда был одержим странными идеями, но за последний год… стало гораздо хуже. Это… это была его «наказательная мера», когда я отказался сделать то, что он хотел.

Моё воображение было слишком быстрым, чтобы не дорисовать пропущенные детали. Я не осмеливалась задавать те вопросы, что мелькали в голове. Я не знала, что сказать. Что можно сказать на такое?

Нэш предупреждал меня об Эндимионе Дае много лет назад, и, как обычно, я считала его рассказы преувеличением. Этот человек всегда казался жёстким и холодным, но даже в самых тёмных мыслях я не могла представить, что он способен причинить такие жестокие, вечные раны своему собственному сыну.

Без слов я снова прижалась к Эмрису. Обняла его за талию, прижала лицо к тёплому участку между его плечом и шеей. Пальцы скользнули вдоль позвоночника, и каждая неровность шрамов под ними вызывала слёзы, готовые пролиться — от того, что я представляла, через что он прошёл.

Эмрис вздрогнул, и его рука обвила меня крепче.

— Вот настоящая причина, почему я взялся за эту работу. У меня нет ничего своего. Он контролирует всё и всех в моей жизни. Мне нужны были деньги, чтобы вытащить себя и маму из-под его влияния. Из его жизни.

Сброшенный глянец обаяния, сияющая оболочка богатства, которую он когда-то носил, как перстень с печатью, — и вот остался лишь этот настоящий мальчик, чья жизнь была не лучше страшной, болезненной тайны. Мальчик, который годами оставался один в позолоченной клетке из боли, крови и безмолвного ужаса.

Я вдыхала его запах, губами и носом скользя по коже, пытаясь передать ту ласку, которую слова казались слишком неловкими, чтобы выразить. Его пальцы рисовали сонные круги у меня на спине, оставляя после себя огненные следы.

— Я хотел, чтобы ты знала, — прошептал он. — Хотел рассказать раньше, чтобы ты поняла, но мне было стыдно…

— Нет, — резко сказала я. — Здесь нечего стыдиться.

— Есть, — проговорил он с хрипотцой. — Потому что я был слишком труслив, чтобы уйти, пока всё не зашло так далеко. Я боялся отпустить всё, с чем вырос, всё, чем должен был быть. И были и другие страхи. В том числе… что я больше никогда тебя не увижу. А к этому я был не готов.

Моя рука застыла у него на спине, но сердце сорвалось вверх.

— Я не хочу ставить тебя в неловкое положение. Я знаю, как ты относишься ко всему этому, — он сглотнул. — Тебе не нужно ни отвечать, ни делать что-то. И я рассказываю тебе не для того, чтобы ты жалела меня — боги, это последнее, чего я хочу. Особенно зная, через что ты прошла. Но если мы уже оказались в этом ледяном аду, где всё перевернулось с ног на голову, где ничто не понятно… то хотя бы на это я должен быть способен. Я должен быть достаточно смелым, чтобы сказать: ты для меня всегда была как весна. Как возможность. Я восхищаюсь тобой, уважаю тебя… и хочу быть рядом, пока ты позволяешь.

Его слова взорвались в моей коже, как вспышки звёзд — такие же внезапные, как и неизбежные. Мои губы коснулись его ключицы.

Эмрис.

— Так что… — неловко усмехнулся он, дрожащим голосом. — Теперь я это сказал.

И, может быть, ради него я тоже могла быть смелой.

Я сглотнула, стараясь прогнать ком в горле. Когда заговорила, голос был неожиданно хриплым, незнакомым:

— Я тоже тебе солгала.

С чего начать? Где начало, если его у тебя нет вовсе? Его рука скользнула вверх по моей спине — туда, где в шее пряталась вся зажатость, годы сдерживания.

— Или… не совсем ложь, но и не правда, — прошептала я, закрыв глаза. — Ты спрашивал, как я попала к Нэшу… и…

Кабелл был единственным, кто знал эту унизительную историю.

— Это было недоразумение.

— Что ты имеешь в виду? — тихо спросил он.

— Он… он играл в карты и подумал, что Тэмсин, которую ставили на кон, — это лодка, — выдавила я. — Можешь себе представить его ужас и удивление, когда оказалось, что это маленькая девочка, которая ему была ни к чему. Ещё один рот, который нужно кормить.

— Что? — выдохнул Эмрис. — Твои родители просто…

— Просто отдали меня, — закончила я с хрипотцой. Я прижала раненую руку к себе, почти наслаждаясь острой болью. — Им было всё равно, кто это — Нэш, что он со мной сделает. Может, они знали, кем я была. Что скрывалось под кожей. Может, Нэш тоже понял это… и поэтому ушёл.

— Нет, — с жаром сказал Эмрис. — Ни за что. С тобой всё в порядке. Мы даже не знаем, что это значит.

— Разве не знаем? — прошептала я. — Кабелл был прав насчёт того, почему я искала Нэша. Он всегда был прав. Я просто не хотела в это верить.

— Что ты имеешь в виду?

Та тонкая трещина в моём сердце, которую я так упорно старалась не дать раскрыться, наконец, сломалась. И всё, что оставалось — дать стыду и боли вылиться наружу. Впервые за многие годы я заплакала.

— Я хотела снять его проклятие, — прошептала я. — Если я потеряю Кабелла — я правда останусь одна… но больше всего я хотела доказать, что Нэш не хотел нас бросать. Я хотела знать, что он не выкинул и меня. Даже спустя годы, зная, что меня не хотели, я не могла вынести, чтобы это было правдой.

Его рука крепче прижалась к моей спине, пальцы скользнули в волосы и чуть приподняли голову. Когда я открыла глаза, огонь в башне погас окончательно, и остались только мы вдвоём, сплетённые в тёплой темноте.

— Но ты нужна, — выдохнул Эмрис. — Боги, я хочу тебя больше всего на свете.

От его слов внизу живота снова разлилось тепло, но я напряглась, ожидая, что он отступит. Что тут же всё сведёт к шутке. Но Эмрис не отступил. Он не отступил от слов, прозвучавших между нами. И теперь они висели в воздухе — как обещание. Как ожидание. Как болезненная уязвимость.

Последние недели он стал мне другом. Партнёром. В длинных, тёмных ночах.

А теперь…

Что это?

Я смотрела, как он смотрит на меня. Его вторая рука поднялась, бережно смахнула слёзы с моего лица, коснулась щеки. Его лицо — серьёзное, красивое, в тенях… и на миг — будто только моё.

Когда всё закончится, он исчезнет. И всё, что останется, — это память. Взгляд. Прикосновение. Отпечатанные в сознании на всю жизнь. Я повернула голову, чтобы коснуться губами его шершавой ладони. Чтобы запомнить и это.

Эмрис вдохнул. Его глаза горели — и эта жажда отзывалась эхом во мне.

— Я должна идти за Верховной Жрицей, — прошептала я. — Мне нужно как-то забрать у неё атам и кольцо.

Он наклонился ближе, чтобы наши лица были вровень. Наше дыхание стало одним.

— Но, — сказала я, — мне кажется, ты должен сначала поцеловать меня.

Его губы мягко скользнули по моим.

— Есть идеи, насколько сильно я этого хочу?

Я сократила оставшееся расстояние, сама впившись в его губы.

И на мгновение я снова оказалась в Тинтагеле, на границе между суровой землёй и ледяным морем. Волны били, снова и снова, в древнюю землю, пытаясь заставить её уступить. Эта мощь, это столкновение — две стихии, стремящиеся выдержать друг друга и в то же время поглотить.

Это было как первое прикосновение к Единому Видению. Когда невидимое прячется в видимом. Как лучи света, пробивающиеся сквозь густой лесной полог. Как сон и пробуждение.

Его тело, твёрдое от напряжения, стало мягким, податливым рядом со мной. И больше не было мыслей — только прикосновения. Его кожа. Его губы. Его жёсткие волосы, скользящие под моими пальцами. Я целовала его — и он целовал меня.

Руки искали. Губы утешали и обещали. Отчаянно и нежно.

Вдвоём. Одни. Пока, наконец, не пришёл сон.

Глава 40

На следующее утро первой проснулась я — как раз вовремя, чтобы увидеть, как серый свет медленно заливает пространство у двери. Тело ломило, но в голове стояла редкая ясность. Я чувствовала себя отдохнувшей, словно плыла по тёплой, успокаивающей волне.

Я всё ещё была прижата к Эмрису, к его источнику тепла, наши ноги переплетены. Чтобы отстраниться от медленного подъёма и опускания его груди, от этого тихого, убаюкивающего тепла, мне пришлось напрячь всю свою силу воли.

Холодный воздух резал нос, и без его тепла казался ещё пронзительнее. Сквозь открытую дверь внутрь уже начала пробираться тонкая пелена серого снега, медленно засыпая следы нашего ночного костра.

И тут меня накрыло осознание — куда более леденящее. Снег, вероятно, стёр и следы ревенанта.

Опершись на ладонь, я наклонилась к Эмрису, украдкой бросив на него последний взгляд. Сердце болезненно сжалось от мальчишеской мягкости его спящего лица. Я коснулась губ — вспоминая… — и тут же поморщилась от того, насколько слащавыми стали мои мысли.

Я потянулась за бурдюком с водой, сделала несколько глотков, умыла лицо и руки остатками воды, а потом взяла кусок хлеба, который Эмрис предлагал накануне. Он уже зачерствел, но я была голодна до дрожи.

Набравшись смелости, я провела кончиком пальца по его щеке. Щетина стала ощутимее, грубее, чем ночью.

Щёки вспыхнули. Он застонал, уткнувшись лицом в одеяло и вытянув руку, будто ища меня. Я вложила в его раскрытую ладонь оставшуюся половину хлеба, и он тихо рассмеялся.

— Ладно, ладно, — пробормотал он, потирая лицо второй рукой и приподнимаясь. Щёки у него покраснели, он поправил одеяла у себя на коленях. — Дай мне только… прийти в себя.

Он отвернулся, сделал несколько глотков воды. В этой тишине неловкость начала подтачивать меня изнутри. Я потянулась к своим ботинкам — он, должно быть, снял их ночью, — радуясь, что они почти высохли, и только немного болели, когда я затягивала шнурки на больной ноге.

— Эй, — мягко сказал Эмрис.

— И тебе привет.

Когда я повернулась, он поймал моё лицо ладонью и наклонился, прижимая губы к моим. Я задержалась в этом поцелуе, чуть расслабившись, просто ощущая шершавую щетину на его коже. Когда он отстранился, с дурацкой, слишком красивой улыбкой, я наконец поняла, почему он всё ещё не встал и так вцепился в куртку, прикрывающую его колени, — и расхохоталась.

— А, — простонал он с полусмехом. — Я всего лишь мужчина, и ты на меня влияешь.

— Пошли, — сказала я, качая головой. — Нам нужно выдвигаться.

— Дай сначала посмотреть твою руку, — отозвался он. — А потом взлетаем, Птичка.

Его прикосновения были умелыми, когда он снял подсохшие листья и вновь нанёс мазь, но в них уже была другая близость. Пальцы нежно скользили по коже, пока он проверял аккуратный шов, который сам же и наложил. Рана выглядела злобно, но почти не пульсировала, пока я её не трогала.

Его пальцы легко скользнули к плечу, затем к ключице и чуть потянули вырез рубашки вниз, открывая край уродливого знака смерти над сердцем. Лоб Эмриса нахмурился. Я заставила себя не дёрнуться, не отстраниться, когда он провёл пальцем по форме, похожей на звезду.

— Что случилось? — прошептал он.

Я не могла. Не это.

Я вложила между нами свою раненую руку. Эмрис тут же переключил внимание на неё.

— Как ты добиваешься, чтобы листья повязки оставались такими зелёными? — спросила я, наблюдая, как изгибаются его тёмные ресницы. — Как ты вообще всё это узнал?

— На твоё уклонение — моё уклонение, — усмехнулся он, чмокнув меня напоследок.

Осторожно, он помог мне подняться с твёрдого пола. Мир на мгновение закружился, но он удержал нас обоих и натянул свой свитер мне через голову.

— Он тебе нужен, — попыталась возразить я.

— Нет, он нужен тебе, — отрезал он и помог надеть куртку.

Мы собрали наши скромные вещи, но замерли в дверях, прежде чем снять защитные чары. Ледяной ветер поцеловал мои щеки, когда я посмотрела в пустой, замерший лес.

— Как ты хочешь это сделать? — спросил он.

Жар подступил к горлу, заливая лицо.

— Мы могли бы… пока не говорить другим. Пока не разберёмся, что это вообще. Люди всё усложняют, а я…

Я запнулась, увидев, как его улыбка расцвела в наглую, самодовольную ухмылку.

— Я вообще-то спрашивал про Верховную Жрицу, — сказал он, наклоняясь ближе. — Но приятно знать, что я тоже произвожу впечатление.

Теперь уже я застонала. И оттолкнула его, пылая от стыда.

— Нам нужно проверить, остались ли какие-то следы, — сказала я. — Кажется, она двигалась на север, но теперь кто знает, где она. — Я вспомнила странную грацию, с которой существо — ревенант — скользило над водой и по земле, и в голову закралась новая мысль: — Может, нам будет проще выследить Детей. Она ведь их к себе призвала, не так ли?

— Похоже на то, — кивнул Эмрис. — Думаешь, это она их создала? Она же знала кое-что о друидской магии смерти.

Для создания ревенанта достаточно было незавершённого дела и присутствия магии в теле. В отличие от существ, её форма могла изменяться и восстанавливаться. Убить её будет непросто.

Но не невозможно.

— Возможно, — сказала я, хотя в памяти всплыли слова Нив. Я всё ещё не вижу у неё мотива. — Разве Мерлин не говорил, что на острове есть ещё двое, подобных ему? Может, она — третья. Та, что… ждёт?

— Он ещё сказал, что одна из них пыталась подчинить себе смерть, но в итоге стала её служанкой, — напомнил Эмрис. — Возможно, она зашла слишком далеко и по ошибке вызвала проклятие.

— Или, — добавила я, — в итоге захотела служить Владыке Смерти. И отдать ему остров.

На лице Эмриса отразилась внутренняя боль:

— Мы всерьёз собираемся верить безумному болтливому друиду, запертому в дереве?

— Да. Нет. Я не знаю. — Я сжала ремень своей рабочей сумки и шагнула за порог башни, позволив ботинкам хрустнуть по снегу. Вид покрытого гнилью ландшафта тут же вызвал в памяти образ костей Нэша. — Думаю, главный вопрос — это как Верховная Жрица, этот ревенант, получила Кольцо Рассеивания. Это она убила Нэша?