Секретная история вампиров

Кэрри Вог Испанская принцесса

14 ноября 1501 г., замок Бэйнард

Катарина Арагонская, шестнадцати лет от роду, танцевала павану в испанском стиле перед королевским двором Англии. Лютни, рожки и барабаны наигрывали медленную, размеренную мелодию, в такт которой выступала Катарина. Ее придворные дамы, с которыми она приехала из Испании, танцевали вместе с нею, описывая круги друг возле друга — плавно, величаво, без единого лишнего движения. Тело ее должно было казаться струйкой воздуха, увлекающей за собою тяжелое одеяние из бархата и золота. Она даже не поводила головой в обрамлении расшитого драгоценными камнями капюшона. Она была произведением искусства, наградой. Наградой для узурпатора английского трона, поскольку теперь наследственные права его сына никто не станет оспаривать. Теперь за королем Генрихом стоит Испания.

Генрих VII наблюдал за танцем со спокойной самодовольной улыбкой на морщинистом лице. Елизавета Йоркская, его супруга, восседала рядом с ним, более явно демонстрируя свою гордость, улыбаясь и смеясь. За соседним столом сидели два их сына и две дочери — впечатляющее семейство. Присутствие здесь Катарины придавало им всем законный статус, поскольку Испания послала ее сюда, чтобы выдать замуж за старшего сына — Артура, принца Уэльского, наследника престола, бледного худощавого пятнадцатилетнего юношу.

Но все эти англичане бледные сверх всякого разумения и полубольные, потому что их небо вечно затянуто тучами. Артур ссутулился в своем кресле и время от времени кашлял в рукав. Он отказался танцевать с нею, заявив, что предпочитает, пока возможно, любоваться ее красотой, прежде чем заявить на нее свои права сегодняшним вечером.

Сердце Катарины ныло, разрываясь между предвкушением и дурными предчувствиями. Но она должна танцевать как можно лучше, как подобает испанской инфанте.

— Ты должна показать этим англичанам, что мы, испанцы, выше их, — сказала Катарине перед отъездом ее мать, королева Изабелла.

Скорее всего, она никогда больше не увидит своих родителей.

Артур не смотрел на нее. Катарина видела, что его взгляд устремлен в конец зала, туда, где сидел за столом один из иностранных посланников. Оттуда на принца глядела женщина. Она была белолицая, с темными глазами, из-под ее капюшона выбилась прядь вьющихся волос. Ее одеяние с высоким воротником было изысканным без внешней пышности, разом и скромным, и модным, продуманным так, чтобы не отвлекать внимания от принца и принцессы в день их свадьбы. Но именно она притягивала к себе взгляд принца.

Катарина видела это; долгая практика позволила ей ступать в такт музыке, пока та наконец не окончилась.

Музыканты заиграли нечто более оживленное, и принц Генрих, младший сын короля, схватил за руку свою сестру Маргарет и, смеясь, вытащил ее на середину зала. Десятилетний, он обещал вырасти в красивого парня — с сильными руками и ногами, долговязый, с шапкой непокорных рыжих волос. Он уже догнал по росту всех своих братьев и сестер, включая старшего, Артура. Если и дальше так пойдет, он будет просто великаном. При дворе говорили, что он любит охотиться, драться, танцевать, учиться — все те занятия, что пристали любому европейскому принцу. Но на данный момент он был всего лишь мальчишкой.

Он сказал что-то — Катарина знала по-английски всего несколько слов и не поняла. В следующий миг он скинул изысканное придворное облачение, оставшись в одной лишь простой рубашке. В зале было жарко от факелов и тел. Должно быть, он задыхался в своих изукрашенных одеждах. Поскольку он был еще мальчик, придворные сочли его выходку скорее забавной, нежели неприличной; все снисходительно заулыбались.

Катарина вновь заняла свое место, почетное место по правую руку от короля. Смотрела она, однако, на Артура. Она даже не знала его. И не была уверена, хочет ли узнать. Сегодня вечером все будет иначе. Вечером все будет хорошо.

Он продолжал смотреть на чужеземную женщину.

Близился вечер, и скоро их ждало важное событие: Артура и Катарину уложат в постель, чтобы они подтвердили свой брак. Чтобы скрепили союз между Англией и Испанией своими телами. Дамы трепетали в ожидании момента, чтобы увлечь принцессу в отведенные ей покои и там подготовить ее.

В этой неразберихе рядом с ней скользнула долговязая фигура очень высокого мальчишки. Юный принц Генрих.

Он улыбнулся ей улыбкой ребенка, который искренне хочет с кем-то подружиться.

— Вы тоже это видели, — сказал он на латыни. Она смогла понять его. — Мой брат пялится на ту женщину.

— Si. Да. Вы ее знаете?

— Она из Нижних стран,[23] — ответил он, — Или так было сказано двору, хотя в то же время все знают, что она без акцента говорит по-французски. Она фрейлина дочери голландского посла. Но дочка посла уже ушла в свои покои, а эта госпожа не последовала за нею, странно, правда?

— Но, должно быть, у нее были причины остаться здесь. — И этой причиной вполне мог оказаться юный жених, который не мог оторвать от нее глаз.

— Конечно. Пожалуй, я прикажу кому-нибудь последить за ней. — Глаза Генриха сверкнули.

Катарина сжала губы, но не смогла выдавить улыбку.

— Ерунда. Преходящее увлечение. Завтра утром это не будет значить ничего.

Артур был ее мужем. Сегодня ночью он станет им фактически, а не только по закону. Ее внезапно бросило в жар, и она страстно возжелала этого мгновения.

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Епископ окропил святой водой постель, на которой лежали укрытые одеялом Катарина и Артур в роскошных ночных сорочках. Их по всем правилам подготовили к брачной ночи, чтобы все знали, что свадьба должным образом завершилась. Наконец все свидетели покинули их, и Катарина впервые осталась наедине со своим мужем.

Она была в состоянии лишь смотреть на него, на его белое лицо и прилизанные красноватые волосы, и сердце колотилось у нее в груди. Он тоже смотрел на нее, пока она не почувствовала, что должна что-нибудь сказать, но голос не слушался ее. Она будто онемела, пытаясь решить, говорить ли по-французски, на латыни или попытаться на своем несовершенном английском. Ну почему он не понимает по-испански?

— Вы так прелестны, — сказал он по-латыни и, опираясь на дрожащие руки, склонился, чтобы поцеловать ее в губы.

От облегчения она залилась краской. Наверно, все будет хорошо. Он ее муж, она его жена. Она даже чувствовала свое замужество, лежа здесь с ним. Тепло от макушки до пят — приятное, грешное и все же санкционированное Богом и Церковью. Это ее брачная ночь, самая прекрасная ночь…

Прежде чем она смогла ответить на его поцелуй, прежде чем успела удержать его, как подсказывало ей ее тело, он отстранился. Рука ее непроизвольно потянулась к нему. Катарина поспешно отдернула ее и сложила руки поверх подола ночной рубашки. Должна ли она даже здесь соблюдать подобающий принцессе этикет?

Артур закашлялся. Он сгибался от кашля пополам, прижимая ко рту кулак. Его худое тело содрогалось.

Она вылезла из постели и принесла со стола кубок с вином. Вернувшись, она села рядом с ним и коснулась его руки, предлагая отпить. Кожа его была холодной, влажной, как английская зима, посреди которой она очутилась.

— О боже, — прошептала она. Что уготовил ей Господь? — Я пошлю за лекарем, — сказала она по-латыни.

Артур помотал головой:

— Пустяки. Пройдет. Всегда проходит. — Он отхлебнул вина, громко глотая, словно у него сжалось горло.

Но всякий раз, как она видела его, он был такой же бледный и слабый. Это не пройдет.

Если бы только они смогли иметь ребенка, если бы только он прожил достаточно долго, чтобы они смогли завести ребенка, сына, нового престолонаследника, ее положение в этой стране было бы обеспечено.

Вино, видимо, придало ему сил. Она коснулась его щеки. Он поднял глаза. Она надеялась увидеть в них огонь, желание под стать ее собственному. Надеялась, что он ответит на ее прикосновение. Но увидела лишь усталость от дневной суеты. Он был ребенком, который вот-вот уснет.

А она была испанской принцессой, не обученной соблазнять мужчин.

Он отдал ей кубок. Потом со вздохом откинулся на подушки. В следующее мгновение он уже спал.

Катарина отнесла кубок на стол. В комнате было холодно. В этой стране во всех комнатах холодно. Тем не менее в этот миг, когда кожа ее горела, плиты пола приятно холодили ее босые ноги.

Она опустилась на колени рядом с кроватью, крепко сжала руки и начала молиться.

15 декабря 1501 г., Ричмонд

Перед нею разворачивалось очередное пиршество. Король Генрих демонстрировал свое богатство при помощи рассчитанного набора блюд, музыки и увеселений. Хотя и в политике, и в финансах его королевству предстояли сплошные сложности, он должен был производить впечатление успешного монарха.

Катарина не танцевала, хотя музыканты играли павану. Она сидела за столом, возле своего супруга, наблюдая. Супруга лишь по названию. Он ни разу не вошел в ее спальню. Ни разу не призвал ее к себе. Но внешние приличия должны быть соблюдены.

Он ссутулился в кресле, облокотившись о резной деревянный подлокотник, сжимая обеими руками кубок с вином. Он стал еще более бледным, еще более слабым, если только это было возможно. Неужели никто больше этого не видит?

Она дотронулась до подлокотника его кресла.

— Мой господин, вы наелись? Может быть, я велю подать еще еды?

Он мотнул головой и отмахнулся от нее. Это противоестественно — так обращаться с женой. Ему грозит опасность не исполнить свой долг принца и христианского мужа.

Но что она может поделать? Предполагалось, что принцесса будет служить своему супругу, а не повелевать им или судить его.

— Твой муж заведет любовниц, — говорила мать, напоследок напутствуя Катарину перед отплытием. Она сказала, что таков порядок вещей и что она не сможет бороться с ним. Но Изабелла сказала также, что муж будет выполнять свой долг перед нею, чтобы и она смогла исполнить свой и принести ему множество детей.

Ее долг прямо у нее в руках обращался в прах, хотя и не по ее вине.

На выложенной плитами площадке в центре зала юный принц Генрих танцевал со странной иноземкой. У Катарины не было доказательств, что эта женщина — любовница ее мужа, если не считать того, как Артур смотрел на нее — безнадежно, слишком сияющими глазами.

Женщина танцевала грациозно. Она была, должно быть, на дюжину лет старше своего партнера, но терпела его даже с некоторым удовольствием, с тонкой и безмятежной улыбкой, словно позируя для портрета. Генрих был достаточно энергичным партнером, чтобы обратить каждый шаг в радость. Говорят, отец готовит его в священнослужители. Должно быть, когда-нибудь он станет величайшим епископом Англии — голосом короля в Церкви.

Катарина испросила дозволения уйти рано, до окончания музыки и танцев. Она сослалась на усталость и расстройство желудка. Люди при этом понимающе закивали и перемигнулись. Они думали, что она беременна, как и подобает молодой жене.

Но она не была беременна. И никогда не будет, если дела и дальше будут идти таким образом.

Трудно шпионить в доме короля, если не повелеваешь стражниками и не можешь приказать им остаться, или уйти, или наблюдать. Она не повелевала никем, кроме своей собственной челяди, которую английский двор почитал за чужеземцев. Однако на самом деле ее подданными командовали дуэнья и стюарды — они сказали, что Катарина слишком молода для этого. Родители послали присматривать за нею толковых опекунов.

И все-таки, вопреки всем своим инстинктам, когда настала тьма — спустя изрядное время после того, как догорели свечи и фонари, — Катарина надела поверх сорочки черный дорожный плащ и вышла, неслышно пройдя мимо своих придворных дам, спавших в передней комнате. Очень тихо она отворила тяжелую дверь, ровно настолько, чтобы суметь проскользнуть наружу. Железные петли скрипнули, но лишь однажды, тихонько, словно женщина, вздыхающая во сне.

Между нею и Артуром лежали еще два помещения — гостиные. В комнатах было темно и холодно. Толстые стекла пропускали лишь чуть-чуть слабого лунного света. Ее ноги в ночных туфлях бесшумно ступали по деревянному полу. Она придерживалась рукой за обшитые панелями стены и двигалась на ощупь, осторожно делая шаг за шагом.

Стражники совершали обход. Они переходили из комнаты в комнату, неся на плечах пики. Сражения за английский престол завершились сравнительно недавно; опасность для королевской семьи существовала всегда.

Если она будет вести себя очень тихо и двигаться очень осторожно, они не увидят ее. Она надеялась. Если ее найдут, скорее всего, ей ничего не будет, но она не хотела давать пояснения. Это слишком неприлично для женщины ее положения. Ей следовало бы вернуться в свою комнату и молить Бога о помощи.

Ее колени уже болят от молений.

Она прислушивалась к тяжелым шагам и бряцанию доспехов. Ничего не слышно.

Она добралась до комнаты перед спальней Артура. Из-под двери пробивался свет, слабый, маслянистый — свет свечи. В шаге от двери она помедлила, прислушиваясь. Что она предполагала услышать? Разговор? Смех? Глубокие вздохи? Она не знала.

Катарина взялась за дверь. Конечно, та должна быть заперта. Каким будет облегчением, если ей придется уйти, по-прежнему оставшись в неведении. Она нажала на ручку…

Не заперто.

Она бесшумно приоткрыла дверь и заглянула внутрь.

Артур, похожий на больного ребенка много младше своего настоящего возраста, лежал на постели, откинувшись на подушки, обмякший, с закрытыми глазами, без чувств. Возле него примостилась та иностранка, полностью одетая. Она положила руки ему на плечи, вцепившись в его льняную ночную сорочку. Рот ее был открыт, зубы темно блестели от крови. На шее Артура кровоточила глубокая рана.

— Ты убиваешь его! — вскрикнула Катарина. Она замерла, слишком потрясенная, чтобы громко кричать, — ей следовало бы закричать, позвать стражу. Даже если бы они не поняли ее испанский, то прибежали бы на шум.

В следующий миг, долю секунды спустя, чужеземка оказалась возле Катарины. Должно быть, перелетела по воздуху — принцесса не заметила, чтобы она двигалась. Это был какой-то сон, видение. Это дьявол проник в ее разум.

Женщина прижала Катарину к стене, зажимая ей рот. Принцесса брыкалась и извивалась, пытаясь вырваться, но женщина была сильна. Необычайно сильна. Катарина била ее, дергала за прядь темных волос, выбившуюся из-под капюшона. С таким же успехом могла бы сопротивляться зажатая в кулаке муха. Свободной рукой женщина стиснула ее запястья и удержала ее руки.

Потом она поймала взгляд Катарины.

Ее глаза были синими, темно-синими и ясными, как закатное небо над Испанией.

— Я не убиваю его. Молчи, не говори ничего про то, что видела, и ты сохранишь своего мужа. — Голос ее звучал приглушенно, но отчетливо. Позднее Катарина не смогла вспомнить, на каком языке та говорила.

Катарина едва не рассмеялась. Какой муж? С тем же успехом она могла выбрать монастырь. Но она не могла говорить, не могла пошевелиться.

Прикосновение женщины было холодным. Пальцы, прижатые к лицу Катарины, казались высеченными из мрамора.

— Ты слишком молода для такой ситуации. Бедное дитя!

Женщина улыбнулась, казалось, ласково. На миг Катарине захотелось прижаться к ней, поведать этой женщине обо всех своих печалях — она, наверное, поймет.

Потом та сказала:

— Спи. Тебе приснился сон. Теперь спи дальше.

В глазах у Катарины потемнело. Она снова боролась, пытаясь удержать лицо женщины перед глазами, но почувствовала, что падает. И далее ничего.

Проснулась она на полу. Голова у нее кружилась, она лежала, скорчившись, возле собственной кровати, закутанная в плащ. В окне теплился тусклый утренний свет. Это был холодный свет, исполненный зимы.

Она попыталась вспомнить прошедшую ночь — понятно, что она покинула постель. Но с какой целью? Если ей захотелось вина, она могла позвать одну из своих дам.

Ее дамы умерли бы от ужаса, найди они ее в таком виде. Они решили бы, что она заболела, уложили бы ее в кровать и послали бы за лекарями. Катарина быстро поднялась, взяла себя в руки, переоделась и распустила волосы. Она принцесса. Она должна вести себя соответствующе, несмотря на странный сон о женщине с ярко-синими глазами.

Боль в животе заставила ее остановиться. Непохоже на нее — настолько забыть о приличиях, чтобы покинуть свою постель до утра. Разглаживая складки на платье, она почувствовала, как что-то щекочет ей пальцы. Она подняла руку и оглядела ее.

Несколько шелковистых черных волосков — длинных, блестящих, тонких настолько, что они были почти невидимыми, — прилипли к ее коже. Волосы — но как они попали сюда? Ее собственные волосы — медового цвета, у Артура — янтарного…

Она видела темноволосую женщину с Артуром. Это был не сон. Несмотря ни на что, увиденное не померкло в ее памяти.

В тот день Катарина и Артур вместе ходили к мессе. Она так пристально разглядывала его, что он вопросительно приподнял бровь. Она не могла ничего объяснить. Он был в закрытом камзоле. Она не могла увидеть его шею, чтобы определить, была ли там рана. Может, была, а может, и нет. Он не упоминал о том, что случилось прошедшей ночью, ничем не показал даже, что видел ее. Может ли быть, что он не помнит?

Не говори ничего про то, что видела, и ты сохранишь своего мужа. Катарина вообще ни о чем не осмеливалась сказать. Ее могли объявить сумасшедшей.

Эта страна проклята, ее опустошают дожди и мор. Этот король проклят, ему являются души тех, кто умер, чтобы он смог заполучить корону. И его наследник — тоже. Катарина могла бы рассказать все родителям, но что это даст? Она здесь не по своей воле, а ради союза между их королевствами.

Она молилась, пока священник монотонно читал молитву. Он произносил ее на латыни, и это было привычным и утешительным. Церковь неизменна. В этом она могла находить успокоение. Может быть, если бы она исповедовалась, рассказала своему священнику о том, что видела, он сумел бы дать ей совет. Возможно, он смог бы сказать, что за демон овладевает Артуром.

Клочок бумаги, очень маленький, как будто оторвали краешек письма, выпал из ее молитвенника. Она бросила быстрый взгляд по сторонам — никто этого не видел. Ее дамы либо глазели на алтарь либо склонились над сжатыми ладонями. Она стояла на коленях; клочок бумаги опустился на бархатные складки ее юбки. Она подняла его.

«Convene те horto. Henricus».

Написано было старательным мальчишеским почерком.

«Встретимся в саду».

Катарина скомкала бумажку и спрятала ее в рукаве. Позднее она сожжет ее.

Она сказала своим дамам, что хочет прогуляться на воздухе, размять ноги после долгой мессы. Они взялись сопровождать ее — она никуда не могла пойти без них, — но Катарина сумела отыскать место, где она сможет сесть немного в стороне от них. Генрих должен будет найти ее там.

Итак, она всего два месяца в этой стране — и уже играет в шпионов.

Вокруг окружающих Ричмонд — излюбленный дворец короля — газонов вились посыпанные гравием дорожки. Катарина никогда не видела такой изумрудно-зеленой травы. Газон оставался зеленым даже среди зимы. Благодаря сырости трава росла буйно.

Елизавета, свекровь Катарины, уверяла ее, что летом здесь будут настоящие заросли очаровательных цветов. А на задворках, в ящиках возле кухонь, растет целый лес различных трав. «Англия плодовита», — сказала королева со значением.

Катарина и ее дамы шествовали по дорожке, змеящейся вдоль живой изгороди. Встречающиеся местами каменные скамьи предлагали место для отдыха.

— Донья Эльвира, вы с дамами посидите здесь. Я хочу немножко пройтись. Не волнуйтесь, я позову, если вы мне понадобитесь. — На обеспокоенном лице ее дуэньи было написано неудовольствие, но Катарина была непреклонна.

Донья Эльвира села и приказала остальным сделать то же самое.

Катарина зашагала дальше, осторожно, медленно, не спеша. Среди кустов, в недоступном взорам ее дам месте, появился Генрих, вышедший из-за живой изгороди.

— Buenos dias, hermana.[24]

Она против своей воли улыбнулась.

— Вы учите мой язык?

Генрих покраснел и уставился себе под ноги.

— Совсем чуть-чуть. «Здравствуйте», «спасибо» и все такое.

— Все равно — gracias. Спасибо. За чуть-чуть.

— Я кое-что узнал про ту иностранку. Я велел стражникам следить за ней и слушать.

— Нам следовало бы обратиться к вашему отцу. Не наше дело приказывать страже…

— Она не из Нижних стран. Ее зовут Анджелина. Она француженка, а значит, шпионка, — заявил он.

Катарина не была уверена, что одно обязательно следует из другого. Это было слишком простым объяснением. Союз между Англией и Испанией представлял слишком большую угрозу для Франции. Естественно, французы будут засылать шпионов. Но та, которую она видела с Артуром, была не шпионкой.

Катарина покачала головой:

— Эта женщина — что-то большее.

— Она надеется разрушить союз Англии и Испании, отвлекая моего брата. Если у вас не будет детей, право наследования короны перейдет к другому.

— К вам и вашим детям, да? И возможно, к французской королеве Англии, если у них найдется для вас подходящая невеста.

Он поджал детские губы:

— Я — герцог Йоркский. С чего бы мне хотеть стать королем?

Но в глазах его горел огонек — умный, сверкающий. Этот мальчик не откажется стать королем, если, Господней волей, до этого дойдет.

— И еще, — продолжал он. — Когда мы танцевали, я коснулся ее руки. Она была холодная. Холоднее камня. Холоднее всего на свете.

Катарина шествовала по кругу рядом с братом своего мужа. Ей следовало бы признаться священнику. Но Генрих знал. И она призналась ему.

— Я тоже шпионила, — сказала она. — Прошлой ночью я пошла в спальню Артура. Если она его любовница — я должна была увидеть. Должна была знать.

— И что вы увидели? Она в самом деле его любовница?

Катарина заламывала руки. Слов для этого она не находила ни на каком языке.

— Я не знаю. Она была там, да. Но Артур лежал без чувств. Как будто бы она околдовала его.

— Тогда она ведьма, — горячо сказал Генрих.

У Катарины сжалось горло, но она не заплакала.

— Не знаю. Я ничего не понимаю в этом. Она говорила мне странные вещи: что я не должна вмешиваться, если хочу, чтобы Артур остался в живых. Она… я думаю, она околдовала меня. Я лишилась чувств, а потом проснулась у себя в спальне…

Генрих задумался. Серьезное выражение выглядело на мальчишеском лице почти забавно.

— Так. Дьявол пытается запустить когти в английский трон через его наследника. Наверно, он вселится в Артура. Или сожрет. Конечно, мы должны убить его.

— Мы должны сказать священнику! — взмолилась Катарина. — Надо сказать архиепископу!

— Если мы расскажем, думаете, нам поверят? Я мальчишка, а вы чужестранка. Они скажут, что мы спятили или что играем в игрушки.

Она не могла спорить, потому что думала то же самое.

— Эта женщина усыпила меня взглядом, — сказала она. — Как сможем мы убить такое существо?

Даже если бы они захотели убить ее. А вдруг женщина права, и, если они выступят против нее, она сумеет каким-то образом погубить Артура? Наверно, им нужно выждать подходящий момент.

— Ваше высочество, вы тут? — окликнула ее донья Эльвира.

— Я должна идти, — сказала Катарина и присела в реверансе перед деверем. — Нужно подумать, что делать дальше. Мы не должны спешить.

Он почтительно поклонился в ответ:

— Разумеется. До свидания.

Катарина надеялась, что он не станет торопиться. Она боялась, что он смотрит на все это как на игру.

— Его высочество не принимает посетителей, — сказал ей камергер Артура. Он говорил извиняющимся тоном и почтительно поклонился, но не собирался пропускать ее за дверь, чтобы увидеть супруга. Ей хотелось кричать.

— Вы скажете ему, что я была здесь?

— Да, ваше высочество, — пообещал мужчина и снова поклонился.

Катарине оставалось только развернуться и уйти. Следом за ней хвостом тащились сопровождающие ее дамы.

Что они должны думать насчет нее? Она улавливала их шепотки, когда они полагали, что она их не слышит. Pobre Catalina. Бедная Катарина, муж которой не желает видеть ее, и она все ночи проводит в одиночестве.

В этот вечер она послала донью Эльвиру и ее дам за вином. И снова прокралась из своей спальни, незаметно, как мышь.

«Я увижу своего мужа, — думала Катарина. — Это мое право». Казалось бы, ей должно было быть не так уж трудно увидеться с ним наедине. Но этот дворец просто кишел придворными.

Она хотела увидеть его прежде, чем появится та женщина и вновь околдует его.

Она тихонько проскользнула в дверь спальни Артура и закрыла ее за собою.

Полог у постели был откинут. Артур, сгорбившись, сидел в ночной сорочке на краю кровати. Через всю комнату Катарина слышала его свистящее дыхание.

— Ваше высочество, — произнесла она, делая реверанс.

— Кэтрин? — Он поднял глаза и — улыбнулся? хоть чуть-чуть? — Почему вы здесь?

— Что за женщина ходит к вам по ночам? — спросила она.

— Ко мне никто не ходит по ночам. — Он произнес это уныло, словно она собиралась винить его за одиночество.

Она покачала головой, сдерживая слезы. Она должна собраться с мыслями и не плакать.

— Три ночи назад я приходила, и она была здесь. Вы истекали кровью, Артур. Она ранила вас. Она убивает вас!

— Это неправда. Никого здесь не было. И какое вам дело, даже если бы здесь и была женщина?

— Я ваша жена. И у вас есть долг передо мной.

— Кэтрин, я так устал.

Она опустилась на колени рядом с ним и отважилась положить руку ему на колено.

— Тогда вы должны набраться сил. Чтобы у нас могли быть дети. Ваши наследники.

Он коснулся ее руки. Дрожь пробежала по ее телу, будто огонь. Сколько чувства в простом прикосновении! Но кожа его была холодна как лед.

— Я говорю правду, — сказал мальчик, который был ее мужем. — Я ничего не помню ни о какой женщине, приходившей сюда. Я каждую ночь ложусь в постель и проваливаюсь в такой глубокий сон, что меня не может разбудить ничто, кроме моего собственного кашля. Я не знаю, о чем вы говорите.

Эта женщина околдовала их всех.

— Ваш отец отсылает наш двор в Уэльс, в замок Ладлоу, — сказала Катарина.

Он сжал губы в тонкую бесцветную полоску.

— Значит, мы поедем в Ладлоу.

— Но вы не можете ехать в такую даль, — возразила она. — Это путешествие убьет вас.

— Будь я действительно настолько слаб, отец не отослал бы меня.

— Гордыня ослепляет его!

— Вам не следует говорить так о короле, моя госпожа. — Он утомленно вздохнул. То, что в горячих устах юного Генриха прозвучало бы обвинением в государственной измене, у Артура было лишь усталым замечанием. — А теперь прошу вас, Кэтрин. Позвольте мне поспать. Если я хорошо высплюсь сегодня ночью, то, возможно, буду достаточно силен, чтобы увидеться с вами завтра.

Это были пустые обещания, и оба знали это. Он был таким же бледным и слабым, как всегда. Она поцеловала его руку со всей страстью, какую ей когда-либо дозволялось выказывать. Она прижалась к ней щекой, омывая ее слезами. Она станет молиться за него каждый день. Каждый час.

Катарина поднялась, сделала реверанс и оставила супруга в спальне одного.

За дверью, однако, она осталась ждать, сидя в углу в кресле, обычно предназначавшемся для пажей или стюардов. Донья Эльвира была бы шокирована, увидев ее здесь.

Час спустя женщина по имени Анджелина пришла. Она вплыла, словно облачко тумана. Катарина так напряженно вглядывалась, что решила, будто глаза сыграли с ней злую шутку. Тень колыхнулась там, где не было огня. Потянуло сквозняком, хотя окно было закрыто.

Анджелина не входила, и все же она появилась. Она стояла перед дверью спальни Артура, величественная, как королева.

Катарина как раз собиралась с духом, чтобы встать, когда Анджелина взглянула на нее. Лицо ее было белее алебастра — лицо статуи в одеянии из черного бархата. А может, она и была из камня, столь тяжким был ее взгляд.

Катарина наконец поднялась.

— Ага, малютка новобрачная, — произнесла Анджелина.

Принцессе не пристало бояться простолюдинки.

— По закону Церкви и страны я не ребенок, я женщина.

— Но если учесть одно очень важное обстоятельство, то нет. — Та одарила ее язвительной улыбкой.

Катарина залилась краской и опустила взгляд. Она все еще была девицей. Разумеется, не по своей вине.

— Я требую, чтобы ты ушла, — сказала Катарина. — Ушла и оставила моего мужа в покое.

— О дитя, ты не можешь хотеть этого.

— Я настаиваю. Ты ведьма, ты демон. Уж это-то я знаю. Ты наложила на него заклятие, от которого он смертельно слабеет…

— О нет, я не позволю моей игрушке умереть. Я могу заставить твоего Артура жить вечно, если захочу. Это в моей власти.

— Ты… ты просто мерзость, противная Церкви. Противная Богу!

Женщина тонко улыбнулась:

— Возможно.

— Почему? — спросила Катарина. — Почему он? За что?

— Он будет слабым королем. В лучшем случае — посредственным. Он не поведет войско на войну с Францией. При нем Англия останется скромной незначительной страной.

— Ты не знаешь этого. Ты не можешь провидеть будущее. Он будет великим королем…

— Не нужно провидеть будущее, чтобы прийти к такому выводу, дорогая Катарина.

— Обращайся ко мне «ваше высочество», как подобает.

— Разумеется, ваше высочество. Вы должны поверить мне — я не убью Артура. Если бы королем должен был стать его брат — вы же видели, что это за мальчик: горячий, азартный, сильный. Можете себе представить, каким королем он бы стал. Никто в Европе не хочет видеть в Англии сильного короля.

— Мой отец король Фердинанд…

— И король Фердинанд тоже. Прежде всего он хотел иметь зятя, которым мог бы управлять.

И Катарина поняла, что это — все это — правда, похожие на шахматную партию игры политиков, управляющие ее жизнью. Ее свадьба с Артуром позволила Испании выиграть еще одну фигуру, не более того.

Среди всего этого не было места для любви.

Она вела свой род от двух королевских династий. Ее предки принадлежали к старейшим и величайшим родам Европы. Чувство собственного достоинства было заложено в каждую частичку ее тела. Она стояла отважно, не поникла в отчаянии, не заплакала, как бы ни трепетала маленькая девочка внутри ее.

— А как насчет детей? — спросила она. — Детей, которых я должна родить?

— Возможно. А может, и нет.

— Я не верю тебе. Я не верю ничему из того, что ты сказала.

— Нет, веришь, — ответила женщина. — Но важнее то, что ты не можешь помешать мне. Сейчас ты пойдешь спать. И ничего не будешь помнить.

Ей хотелось броситься на женщину, задушить ее собственными руками. Крохотными ручками — увы, не способными придушить даже котенка.

— Катарина, уйдите. Я знаю, что она такое, — приказал до нелепого мальчишеский голос.

Принц Генрих стоял, перекрыв второй выход из комнаты. Он держал копье, казавшееся в его руках огромным и громоздким. И все же он держал его наготове, расставив ноги, нацелив наконечник на женщину. Это была жалкая пародия на поединок. Ребенок, играющий в охоту на кабана.

— И что же я такое, малыш? — спросила женщина мягко и насмешливо.

Это лишь еще больше разъярило Генриха.

— Суккуб. Демон, питающийся людскими душами. Ты не получишь моего брата, дьявол!

Ее улыбка погасла, лицо нахмурилось.

— Ты уже достаточно умен, чтобы навредить. И более чем невежествен.

— Я убью тебя. Я могу убить тебя на этом самом месте.

— Ты не убьешь меня. Артур уже настолько мой, что без меня он умрет.

Она сделала Артура слабым, и теперь он был всецело в ее власти. Если связь между ними оборвется…

Сердце Катарины колотилось. Она не могла остановить их. Они не послушают ее. Ее никто никогда не слушал.

— Генрих, вы не должны, она поддерживает в Артуре жизнь.

— Она лжет.

Женщина горько рассмеялась:

— Если Артур умрет, Генрих станет наследником престола. Этот довод не остановит его руку.

Но Генрих не хочет быть королем. Он сам сказал…

Катарина поймала его взгляд. И увидела в его глазах что-то темное.

Потом она попыталась забыть, что видела это.

— Милорд, подождите…

Та женщина обитала в тени — была соткана из тени. Она начала плавно отступать тем же потайным путем, которым пришла, двигаясь среди безмолвия ночи. Катарина видела лишь дрожь, отсветы потрескивающей свечи. Но Генрих видел больше, и, как искусный охотник, он предугадал, что означает этот намек на движение.

Принц с криком прыгнул вперед, выставив копье перед собой.

Женщина взлетела. Катарина могла бы поклясться, что она отлетела вверх и в сторону, под потолок, чтобы увернуться от Генриха. Тот пытался достать ее копьем, подпрыгивая, тыча им вверх. Он промахнулся. Вздохнув, женщина ускользнула от него. Генрих оступился, потерял равновесие, делая очередной выпад, и Анджелина оказалась позади него.

— Ты мальчишка, разыгрывающий из себя воина, — сказала она спокойно, будто бы и не двигалась вовсе.

Генрих сердито вскрикнул от досады и предпринял еще одну попытку. Женщина шагнула вбок и схватила его сзади за шею. Без малейшего усилия она прижала его к земле, так что он очутился на коленях. Он все еще сжимал свое копье, но она была у него за спиной и давила на него сверху, и он не мог пустить его в ход.

— Я могла бы сделать тебя своей игрушкой точно так же, как твоего брата.

— Нет! Не могла бы! Я никогда не буду ничьей игрушкой! — Он боролся, напрягшись всем телом под тяжестью ее рук, но не мог даже пошевелиться.

Катарина упала на колени и принялась молиться, читать «Отче наш» и «Аве Мария», и губы ее дрожали, стараясь выговорить все слова разом.

Эти молитвы были лишь для ее собственного успокоения. Катарина не слишком верила в свою силу; она не ожидала, что страшное существо услышит ее слова и остановится. Не рассчитывала, что ее молитва заставит Анджелину выпустить Генриха.

Но Анджелина разжала руку. Тело ее, казалось, на миг застыло. Она стала как бы более твердой, словно молитва сделала ее вещественной.

Генрих не колебался. Он рванулся вперед, прочь от женщины, потом развернулся, выставив между собой и ею копье. Затем, пока она еще явно была оглушена, он послал копье в цель.

Острие вонзилось в грудь Анджелины. Та вскрикнула, упала, и тогда Генрих налег и вогнал деревянное древко глубоко в ее тело.

Еще мгновение она лежала на полу, хватаясь за древко копья. Генрих все еще удерживал его. Он глядел на нее сверху вниз, как на картине, будто любимый англичанами святой Георгий, взирающий на поверженного им дракона.

Крови не было.

Творилось что-то странное — странное, как вообще все, что увидела Катарина с момента приезда в Англию. От женщины запахло склепом, она начала выцветать, усыхать и рассыпаться, словно труп, разлагавшийся добрую дюжину лет. В первое мгновение тело стало неузнаваемым. В следующее — от него остались лишь прах и пыль.

Генрих легонько поддел ногой груду останков.

Катарина дрожащим голосом заговорила:

— Она сказала, что поддерживает в Артуре жизнь. Что, если это правда? Вдруг он умрет? Я буду вдовой в чужой стране. Я пропала. — Пропала, когда еще только собиралась стать королевой. Жизнь ускользала мимо.

Генрих тронул ее за руку. Она едва не вскрикнула, но прирожденное достоинство удержало ее. Она лишь вздрогнула.

Он смотрел на Катарину с исключительной серьезностью.

— Я позабочусь о вас. Если Артур умрет, тогда я позабочусь о вас, когда стану королем после моего отца.

Артур пережил поездку в замок Ладлоу и протянул еще три месяца. С каждым днем, однако, он слабел, пока душа его не отлетела. Он умер 2 апреля 1502 года.

Так уж вышло, что Генрих, родившийся принцем Йоркским, и никем более, младший брат, едва достойный упоминания в исторических хрониках, должен был стать наследником своего отца и королем Англии.

Шесть лет спустя старый король Генрих умер. Принц Генрих унаследовал трон, стал Генрихом VIII и женился на Катарине Арагонской. Он должен был позаботиться о ней, как обещал.

К моменту их свадьбы ему было шестнадцать, на год больше, чем было Артуру. Но они были такими разными. Как день и ночь, лето и зима. Генрих был высок, румян, энергичен, он вечно смеялся, танцевал, охотился, сражался на турнирах, спорил, командовал. Катарина знала, что их свадебная ночь не будет ничем похожа на ту, первую. «Он величайший принц во всей Европе, — говорили о нем при дворе. — Он сделает англичан нацией, с которой будут считаться».

Она хотела быть счастливой, но холодный воздух Англии навсегда поселился у нее внутри.