Счастливого пути!

ПОСЛЕДНИЙ РЕЙС «ГЕНРИЕТТЫ»

Это был старый океанский бродяга, переменивший много имен и владельцев. Но после капитального ремонта пароходу вернули его первое, девичье, имя — «Генриетта». Капитаном «Генриетты» назначили почти ее ровесника — Вильяма Доплэнда, которого очень мало обеспокоило предупреждение, что предстоящий рейс «Генриетты» связан с особой опасностью. Доплэнд давно пришел к убеждению, что самый безопасный груз — динамит. На его корабле однажды взорвалась мучная пыль, потом загорались то уголь, то жмыхи, то шерсть. Очень неприятные воспоминания были связаны даже с обыкновенной солью. Гораздо больше, чем неопределенное предупреждение, капитана взволновал состав команды.

Доплэнд хорошо знал, как должен выглядеть матрос, особенно старый: согнутая спина, изможденное лицо, потухшие глаза, никогда не осмеливающиеся подниматься выше второй пуговицы на капитанском — кителе. Люди, составлявшие команду «Генриетты», стучали сапогами, словно они ходили не по железным палубам парохода, а по нью-йоркским тротуарам. На капитана они смотрели очень дерзко, и когда изредка приветствовали его, Доплэнд все ждал, что услышит снисходительное: «Здорово, старикашка!»

Бледные лица матросов, явно не привыкшие ни к ветру, ни к солнцу, тонкие пальцы, никогда не распухавшие и не трескавшиеся от тяжелой работы, преследовали Доплэнда во сне, как кошмар.

«К чёрту! — решил он наконец. — Лучше посидеть зиму на берегу, чем плыть с этими висельниками». С твердым намерением отказаться от «Генриетты» Доплэнд пришел к Уолтеру Аллену, к которому его направило портовое управление как к организатору рейса и хозяину парохода. Вялый, рыхлый на вид мужчина, нос и глаза которого напоминали Доплэнду каракатицу, разглядывал капитана из глубины огромного старинного кресла.

— Вы недовольны «Генриеттой», капитан? — спросил Аллен.

— Пароход как пароход… Меня предупреждали, что рейс будет опасным. И я теперь понял, что, вероятно, этим намекали на состав команды — с ней «Генриетта» действительно может потонуть, не выходя из порта. Похоже, что все эти матросы даже родились в тюрьме.

Аллен тихо засмеялся.

— Я должен был давно побеседовать с вами. «Генриетта» — не обыкновенный пароход, и рейс ее тоже не обыкновенный.

— «Генриетта» — не обыкновенный пароход, рейс ее тоже не обыкновенный.

Мы поэтому и выбрали именно вас, капитан. Нам рекомендовали вас с самой лучшей стороны. Кроме того, у вас есть качество особенно ценное: вы умеете молчать. А это иногда чрезвычайно важно. Вам выпало счастье командовать первым в мире атомным пароходом, — сказал очень торжественно Аллен. — Но в этом деле — вы должны проявить величайший такт. Помните, что неудача покроет позором нашу родину.

— Я не имею никакого понятия об устройстве атомного парохода. Как же я буду им командовать?

— Об этом вы не должны беспокоиться. Управление атомной установкой целиком лежит на группе специалистов, которых вы, простите, приняли за бывших обитателей тюрьмы.

Все они — работники специального института, достаточно притом знакомые с морем, чтобы не причинить вам особых неприятностей. Но океан всегда остается океаном, мистер Доплэнд, Атомный или не атомный пароход, а капитан его должен быть хорошим моряком.

К сожалению, для подготовки «Генриетты» к ее новой роли у нас слишком малый срок. Но ждать мы не можем. «Генриетта» выйдет в море в установленное время и, я надеюсь, благополучно вернется.

Доплэнд пожал плечами.

— Назовите сами, капитан, сумму, которая устроит вас, чтобы действовать по нашим указаниям, не считаясь им с чем. В морс от нашего уполномоченного вы получите новые, может быть совсем неожиданные для вас, распоряжения. Я говорю с вами откровенно, потому что знаю вас как человека, никогда не отступавшего перед риском.

— Что ж, мистер Аллен, — ответил капитан Доплэнд: — на таких условиях я готов командовать «Генриеттой», даже если есть только один шанс из ста, что пароход и я не пойдем ко дну.

— В этом последнем, самом печальном, случае ваши жена и дочь будут обеспечены как богатые наследницы.

Через несколько дней «Генриетта» отправилась на место, назначенное для ее превращения в атомный пароход, в пустынную бухточку, на берегу которой уже были построены мастерские и склады. Едва пароход бросил якорь в тихой неглубокой воде, как началась расправа с машинами «Генриетты». С грохотом одна за другой падали металлические детали, разрезанные на куски белоголубыми огоньками электрической дуги, чтобы ускорить и облегчить очистку машинного отделения. Визжали пневматические пилы, беспощадно стучали молотки.

Внешне безучастно взирая на зверское обращение с пароходом, Доплэнд думал, что его первое впечатление о команде «Генриетты» было все-таки правильным, и лишь случайность дала этим людям специальность, не караемую американским судом. В других условиях с такой же лихостью, с какой они расправлялись с «Генриеттой», они, возможно, вспарывали бы несгораемые шкафы, проламывали стены банков, убивали кого попало.

Доплэнд загрустил. Он почти перестал выходить на палубу — все равно капитан сейчас никому не был нужен.

Но однажды, душной июльской ночью, когда все спали, команда «Генриетты» не признавала ночных дежурств, капитан сошел в машинное отделение. Здесь было непривычно просторно. В сущности, это уже нельзя было назвать ни трюмом, ни машинным отделением: какой-то высокий, огромный и узкий зал. Вместо всех машин, вместо громоздкой топки и котла, придававших своеобразный корабельный уют, здесь в самом центре стоял ящик, опутанный толстыми мохнатыми трубами. Трубы тянулись от него в разные стороны, а он сидел, как паук, впившийся в слишком большую для него паутину.

Позади Доплэнда вдруг ослепительно вспыхнули лампы и он услышал торопливое стрекотанье кинематографической камеры.

Мужчина в тёмно-лиловом халате, перехваченном шелковым индийским поясом огненно-красного цвета, снимал силовую установку «Генриетты». Меняя угол зрения камеры, оператор наткнулся на капитана и чуть не упал.

Макс Крейгер, — вежливо представился он. — Делаю историческую съемку первого в мире атомного парохода перед выходом в море.

Он, видимо, ждал, что его имя произведет впечатление пистолетного выстрела над самым ухом, но капитан только вяло пожал протянутую ему руку, не отрывая глаз от котла. Крейгер, облокотившийся на свою камеру, смотрел то на капитана, то на атомного «паука», как будто оценивая, насколько они подходят — друг другу. Потом, вспомнив что-то, он, с таинственным видом оттесняя капитана от котла, сказал:

— Отойдите. Не верьте им, что он безвреден, когда не происходит распада.

Оператор схватил большую круглую коробку с пленкой, раскрыл и тотчас уронил, уцепившись за конец пленки. Черная длинная змея упруго развернулась по полу.

— Видите, — сказал Крейгер: — от одного его взгляда пленка в своих четырех оболочках пришла в полную негодность.

С этой ночи началась дружба капитана Доплэнда и журналиста и кинооператора Макса Крейтера, шаг за шагом фиксировавшего на пленке, еще составлявшей совершенно секретный фонд, превращения «Генриетты».

Крейгер был всеми признанным «атомным журналистом», потому что его, одного из первых представителей прессы, допустили в кухню атомной бомбы. Ни в физике, ни в химии Крейгер ничего не понимал. Если бы на его глазах какой-нибудь профессор в своей лаборатории с таинственным видом получил из двух бесцветных газов — водорода и кислорода — воду, Крейгер и это научное «чудо» описал бы с не меньшим пафосом, чем взрыв опытной атомной бомбы в Нью-Мексико. Самые сложные явления он объяснял невероятно просто, потому что абсолютно не понимал их сущности. Эта простота, граничившая порою с идиотизмом, сбивала с толку даже ученых, пока они терпеливо разбирались в писаниях Крейгера, газеты и радио успевали признать их шедевром популяризации.

Крейгера необычайно ценили в высших кругах. Его можно было смело пускать в любые лаборатории, любые тайники, не боясь, что он украдет какой-нибудь секрет, так как он не был способен понять его. А закричать на весь мир о том, что ему продиктуют, — Лучше Крейгера этого никто не мог сделать. Поэтому Крейгера одного и допустили на «Генриетту», чем он страшно гордился.

Своего нового приятеля, капитана Доплэнда, великий популяризатор за двадцать мнут посвятил и в тайны строения атома и в технику его разрушения. Из спасательного круга с черной надписью: «Генриетта», десятка спасательных шаров и нескольких банок с тушёнкой журналист соорудил модель атома, продемонстрировав на ней и мирную жизнь атома, и его катастрофический распад. Человек дела, Крейгер сейчас же после лекции хотел приступить к практическим занятиям и показать капитану пуск в ход атомного котла и прекращение его работы по воле человека. К счастью для «Генриетты», профессор Моллин, полномочный представитель Аллена, вовремя заметил подготовку Крейгера к этому эксперименту.

Все происходившее на «Генриетте» только имело вид глубочайшей тайны, в действительности множество народа давно ждало сигнала, чтобы начать славить эпопею первого в мире «атомного парохода».

В подлинную тайну «Генриетты» капитана Доплэнда посвятили совсем неожиданно и незадолго до выхода в море. Вечерам профессор Моллин пригласил капитана спуститься в машинное отделение. Здесь многое изменилось с тех пор, как Крейгер в своем лиловом халате фотографировал котел. Установка была вся окружена двойными стенами из прозрачной массы, промежутки между которыми заполняла бесцветная жидкость. Сквозь нее ящик, опутанный трубами, теперь больше всего походил на осьминога, притаившегося «огромном аквариуме».

Ящик, опутанный трубами, теперь больше всего походил на осьминога, притаившегося в огромном аквариуме.

— Вода, капитан Доплэнд, одно из лучших средств для защиты от действия на человеческий организм продуктов распада атомов. Наша установка имеет опытное значение, и мы здесь применим не только воду, но и другие материалы.

Моллин долго водил капитана по обширному залу, показывал ему щиты автоматического и телемеханического управления установкой, объяснял устройство новой турбины, связанной с атомным котлом, действие нормальной и тревожной сигнализации, знакомил со сложной системой водяных труб. Был он неестественно для себя разговорчив, и Доплэнд быстро сообразил, что дело вовсе не — в расширении его научно-технических познаний.

— Теперь, капитан, я покажу вам святая святых первого атомного парохода.

Моллин открыл ключом узкую дверь и пропустил капитана впереди себя.

Ко всему был готов капитан Доплэнд, но неожиданное зрелище заставило его отступить в полной растерянности.

— Двигатели внутреннего сгорания, работающие на вал! Зачем же это?

— Спокойствие, капитан. Это настоящее сердце нашей «Генриетты». Двигатели были установлены еще до того, как вы в первый раз вступили на ее палубу.

Атомный котел, в сущности, является у нас лишь бутафорией. По-настоящему он понадобится нам потам, в конце рейса, и он совсем не может питать турбину, установленную в мнимом машинном отделении. Нет у нас и атомных двигателей, и неизвестно, когда они появятся. Наши научные и технические силы сейчас сосредоточены на использовании атомной энергии для военных целей. Но мы, тем не менее, хотим заявить наше право на атомную установку для морского транспорта. Это может пригодиться в дальнейшем.

— Заходя в порт и выходя в море, — продолжал Моллин, — «Генриетта» будет пользоваться силой тока аккумуляторов, а в море винт будет переключаться на нефтяные двигатели. Посетителей «Генриетты» — их, конечно, будет всюду немало — мы нарядим в защитные костюмы со специальными масками. Они увидят нашу установку сквозь стекла маски, слои изоляционной жидкости и фантастически флюоресцирующую пластмассу. Атомный хотел и вращающийся пароходный винт — вот что мы будем демонстрировать, и никто, конечно, не посмеет претендовать увидеть промежуточное звено. А на его описание и рисунки в газетах и журналах мы не поскупимся. Один наш Крейгер чего стоит!

Капитан снял расшитую золотом фуражку и, отдуваясь, вытирал платком мокрую голову. Моллин по-своему понял его глубокие вздохи.

— Не радуйтесь, капитан, что вы отделались от атома. Мой котел будет работать некоторое время, хотя и в холостую. А это на пароходе довольно серьезная штука. Малейшая оплошность, недосмотр — и частицы того, что было капитаном Доплэндом, профессором Моллиным и вообще «Генриеттой», поднимутся на недостижимые для этих земных тел высоты и проплывут в межзвездном пространстве. Вот и вся тайна, с которой я должен был вас познакомить, капитан… Надеюсь, она не слишком ошеломила вас?..

— Нет, — ответил Доплэнд, — в подобных положениях я бывал не раз. Если отбросить атом, история самая обыкновенная: надувательство. Я, собственно, ожидал этого…

Утро выхода «Генриетты» в море было ясным и тихим. К Доплэнд у вдруг пришла успокоительная уверенность, что все обойдется благополучно. На берегу в разных местах работали кинематографические камеры, какая-то важная делегация рассматривала «Генриетту» в бинокли. Мощные насосы качали воду, которая поступала в помещение с атомным котлом и шумным водопадом низвергалась за кормой.

— В море применение атомной энергии значительно упрощается удобством непрерывной подачи воды для охлаждения атомного котла, — машинально сказал Моллин, как будто продолжая давать пояснения представителям бесчисленных организаций, долгие часы топтавшимся на пароходе.

Встретив угрюмый взор Доплэнда, Моллин очнулся и сердито плюнул в воду. Он посмотрел на часы.

— Время, капитан. Командуйте!

Доплэнд перевел стрелку машинного телеграфа на слова «малый вперед». «Генриетта» плавно, бесшумно тронулась вперед…

На краю низенькой временной пристани стоял Крейгер, не участвовавший в рейсе. Он смотрел на черную корму парохода, на которой резко выделялись две белые дуги букв: «Генриетта», а пониже: «Нью-Йорк». Потом он много раз писал про эти буквы, якобы уже в светлое, тихое утро выхода «Генриетты» в море напоминавшие ему траурную надпись на лентах погребального венка.

Подчиняясь приказанию «лево руля», штурвальный вывел «Генриетту» в открытое море. Доплэнд видел с мостика утренний океан, казавшийся синим, пенистый вал за кормой, пустую палубу «Генриетты» с чьей-то рубашкой, незаконно сушившейся на тросе лебедки.

Доплэнд много обманывал на своем веку и нередко ловкий обман считал доблестью мужчины. Но в этот раз он чувствовал себя удивительно скверно. От физического отвращения к самому себе его вдруг стало тошнить, как новичка-матроса, в первый раз попавшего на головокружительные качели мертвой зыби Бискайского залива.

Сначала все шло необыкновенно гладко. «Генриетта», гонимая мощными усовершенствованными двигателями, с честью заменявшими атомный котел, который ядовитым тунеядцем висел среди своих толстых труб, мчалась вперед неизменным ходом.

Но прошло некоторое время, и, хотя ни на «Генриетте», ни в море не было ничего угрожающего, Доплэнд, прислушиваясь к звукам в трюме, к вибрациям корпуса, особенно ощущавшимся в мгновения, когда бодрствование капитана переходило в сон, спрашивал себя: «Где уже было так же? На „Осте“ со сломавшимся потом главным валом? На „Камбале“, начавшей катастрофически течь по неведомой причине? На „Жемчуге“ незадолго до взрыва котла?..»

Капитан Доплэнд пережил столько всяких крушений и аварий, что у него развилось какое-то чутье, помогавшее ему улавливать приближение беды по признакам, еще не уловимым для других. Но тщетно хотел он припомнить все развитие давних событий, чтобы установить характер опасности, угрожавшей «Генриетте», — действительность путалась с рассказами забытых друзей, с вычитанным в книгах. Он был подобен прибору, отмечающему явление, но не способному проанализировать его.

Скоро, однако, стало ясным, что спешная переделка парохода, вызвавшая чрезмерную нагрузку всего его корпуса и отдельных деталей, превратила «Генриетту» в расшатанное корыто, которое в любую минуту может начать свое путешествие на дно.

Доплэнд оказал Моллину о грозящей опасности в туманный полдень, когда «Генриетта» подходила к серому мрачному островку, похожему на грязную губку, плавающую на поверхности океана. К удивлению, Доплэнда, профессор равнодушно пожал плечами.

— Мы прибыли к месту назначения, капитан.

— Голый камень. Ни единой травинки, ни единого человека. Вокруг — рифы, — отрывисто и сердито дал капитан характеристику острова.

— Но с катера можно высадиться?

— В такую погоду можно, — ответил Доплэнд.

— Надо высадить всех людей на остров.

— А «Генриетта»?

— Она кончила свой рейс и будет взорвана. Есть секреты, капитан, которые лучше сообщать в последнюю минуту. Вы ведь не намерены нарушить ваш договор с Алленом? Безоговорочное Исполнение всех моих распоряжений — не так ли, капитан? — оказал Моллин, и в его голосе прозвучала еле уловимая угроза.

— Нет, нет, — ответил капитан, — я ничего не забыл.

В сильный морской бинокль опустевшая «Генриетта» была видна с острова достаточно отчетливо, и ее чуть наклоненная мачта рисовалась на фоне красного диска солнца, — садившегося в море, словно символ кораблекрушения. Вот такой же черный далекий силуэт океанского корабля когда-то давным-давно зажег в душе юного Вильяма Доплэнда страсть к морю, к этим угрюмым железным коробкам, бороздящим океаны. Теперь все кончено. Капитан Доплэнд понимал, что последний рейс «Генриетты» был и его прощальным рейсом.

У ног капитана на плоском, обточенном морем камне сидел инженер Стилл, ведавший машинами парохода.

— Знаете, капитан, — сказал Стилл, — это мнимое кораблекрушение странно действует мне на нервы. Я чувствую себя так, словно переживаю самое настоящее несчастье. Я вспоминаю дни, проведенные на пароходе, мне жаль своей маленькой каюты. А вам, капитан, не жаль «Генриетты»?

— Готово! — воскликнул капитан, опуская бинокль. — Катер идет обратно. Они закончили подготовку к взрыву. Много мостиков, с которых я командовал, — обратился капитан к Стиллу, — теперь на дне океана, во многих моих каютах живут осьминоги и рыбы. Но в таком уничтожении судна я участвую в первый раз, и мне тоже не по себе. Слушайте, Стилл: Моллин объяснил мне вчера, что взрыв «Генриетты» необходим для того, чтобы скомпрометировать идею мирного применения атомной энергии. Но мне все-таки не совсем ясно, для чего это нужно.

Стилл несколько мгновений молча смотрел на Доплэнда, лицо которого освещалось последними лучами солнца, словно отблеском далекого пожара.

— Дело простое, мой капитан. Атомная энергия может вызвать такие резкие изменения во всей нашей промышленности, каких мир еще никогда не видал. Фунт урана — шарик размером с мяч для голыша — может дать энергию, которой автомобилю хватило бы на двести лет. Если бы «Генриетта» была настоящим атомным пароходом, она с одной зарядкой своего котла смогла бы сто шестьдесят раз пересечь туда и обратно Атлантический океан.

Наши монополии твердо решили держать в своих руках контроль над атомной энергией, чтобы она, вырвавшись на волю, не нанесла ущерба их интересам — капиталам, вложенным в электростанции, нефтяную и угольную промышленность. Да мало ли куда! Помните взрыв атомной бомбы в атолле Бикини?

Он преследовал несколько целей: показать, что у нас в руках мощное военное средство, грохнуть еще раз на весь мир атомной бомбой, убедить конгресс в том, что и при наличии атомной бомбы надо все-таки увеличивать и увеличивать американский военный флот. Моряки в этом атолле ворожили в свою пользу. Сейчас наши монополии пытаются повторить Бикини: с одной стороны, ударить по мирному применению атомной энергии, а с другой — обеспечить себе возможность в любую минуту предъявить патенты на установки, якобы существовавшие на «Генриетте»… когда эти установки будут сделаны другими.

Яркая вспышка, а затем сильнейший взрыв заставили капитана Доплэнда присесть. Увлеченные беседой Доплэнд и Стилл не заметили возвращения катера на берег и предупредительной ракеты, автоматически запущенной с «Генриетты» за пять секунд до взрыва.

Когда облако, появившееся на месте взрыва, рассеялось, Доплэнд ничего не обнаружил на том месте, где стояла «Генриетта»…

Профессор Моллин собрал всю команду «Генриетты» на берегу. Он выглядел особенно торжественно.

— Есть старая морская легенда о «Летучем голландце», — сказал он: — о корабле, носящемся по океанам с командой из мертвецов, многие столетия хранящей тайну своего судна. Мы, дорогие друзья, превратились в такую же команду, ибо во (время неожиданного взрыва «Генриетты» геройски погибли я капитан Доплэнд, и профессор Моллин, и инженер Стилл, и все остальные. Наши имена вместе с именем «Генриетты», как грозное «мементо морэ», должны всплывать в памяти всех, кто задумается над подобными опытами. Вы сами хорошо понимаете, для чего это нам сейчас надо.

В моем портфеле заготовлены документы на «новых людей», родившихся после взрыва «Генриетты». Наша страна велика, и всем заботливо указаны места их нового жительства, где все готово, чтобы принять нас, как героев, самоотверженный подвиг которых известен лишь очень немногим. Случайно на острове оказалась группа океанографов, тесно связанная с нашей организацией. Ее люди сняли последние минуты «Генриетты» — вернее, тех ее частиц, которые были в облаке над океаном. Мы не будем ждать прихода корабля за океанографами, а завтра же утром отправимся на катере в ближайший удобный пункт на суше, чтобы оттуда разъехаться в указанные места.

Поздно ночью, когда луна, поднявшаяся над океаном, превратила его в огромное безжизненное отражение самой себя, капитан Доплэнд встретился на берегу с профессором Моллиным.

— Итак, мистер Роберт Энди, привыкайте к своему новому имени, — сказал профессор, смеясь. — Смотрите не обернитесь, не поведите бровью, если какой-нибудь заблудившийся морской волк вдруг назовет вас капитаном Доплэндом.

— Ну, а вы сами? — спросил Доплэнд.

— Я теперь профессор Гонзальго, директор большого научно-исследовательского института, построенного на американские деньги в Бразилии. Я всегда был большим любителем орхидей. А там, в громадной оранжерее у меня будет возможность создать невиданную коллекцию редчайших и прекраснейших цветов мира. Цветы лучше людей, капитан. Я их люблю гораздо больше… Спокойной ночи.

Прошло несколько месяцев. В Караибском море плыл пароход «Титан» — маленький, грязный и накаленный тропическим солнцем, как утюг. Капиталом этого плавучего ада был Роберт Энди. Деньги, подученные им от Аллена, украл ловкий банкир, которому Энди доверил свой капитал, и старик, чтобы не умереть с голоду, взял первое попавшееся место. «Титану» давно полагалось либо лежать на дне моря, либо догнивать на приколе в каком-нибудь заброшенном порту, и капитан, чтобы продлить противоестественную жизнь парохода, ежедневно сам осматривал его топки, машины.

Он медленно обошел палубу, потом спустился в машинное отделение.

Три человека, полуголые, блестевшие от воды и пота, стояли у топки, поминутно вытирая лица.

Три человека, полуголые, блестевшие от воды и пота, стояли у топки.

— Недавно в Нью-Йорке, — сказал один из кочегаров, — торжественно открыли памятник погибшей команде первого атомного парохода «Генриетта». В Гаване я встретил парней, рассказавших мне, как «Генриетту» нарочно взорвали, чтобы доказать, что атомный котел на пароходе страшно опасен. Вместе с «Генриеттой» хотели уничтожить и часть команды, показавшуюся во время рейса подозрительной, хотя матросами на ней плыли одни работники секретных лабораторий. Но это не удалось сделать на пароходе, а потом парни вовремя удрали.

И капитан Энди, замерший — в полосе черной тени, отброшенной трапом, выслушал такую знакомую для него историю последнего рейса «Генриетты». Он только не знал, что профессор Моллин хотел взорвать пароход с частью команды — может быть, с ним самим, капитаном Доплэндом, но сейчас для него стали понятными бурные столкновения инженера Стилла с профессором незадолго до взрыва. Очевидно, Стилл и помешал осуществлению плана Моллика.

«Плохо же ваше дело, мистер Аллен, если вам даже для „Генриетты“ не удалось набрать „мертвецов“, готовых исполнять все ваши поручения и хранить ваши тайны», — злорадно думал капитан. Он долго стоял, прислонившись к грязному трапу, слушал мечты кочегаров о том времени, когда управление атомной энергией будет в настоящих руках, и жалел, что не утонул юношей на «Альбатросе», пятьдесят лет назад разбившемся у Зеленого мыса. Ведь все прожитые годы молодости, расцвета сил, даже мучительной старости он отдал не людям, которые вместе с ним рисковали жизнью, не бурному морю, которое он когда-то любил всей душой, а широкой ненасытной пасти несгораемых шкафов пароходных компаний, изжевавшей его и превратившей в безвольного раба денег.

— А может быть, все это врут про «Генриетту»? — сказал один из кочегаров. — Чего только не услышишь в кубриках да в портах.

Капитан Энди, не колеблясь, подошел к матросам.

— Нет, ребята, то, что вы слышали про «Генриетту», правда! Перед вами сам капитан Доплэнд, приведший «Генриетту» к месту ее гибели у Острова чаек.