Самый длинный день в году

Глава 9

Глава девять

Мир. Труд. Май.

Владивосток. 1 мая 1941 года.

В этот день в нашей стране было принято ходить на праздничные демонстрации. А после демонстрации люди расходились отмечать событие: кто-то выбирался на природу, называя эту вылазку по давней традиции «маевкой», кто-то собирал гостей за праздничным столом, кто-то отмечал его в коллективе, который категорически не собирался разбредаться по домам после торжественного шествия по главной улице города. Майский праздник мира и труда был действительно весенним праздником, днем преображения в ожидании лета, даже тут, на восточной окраине нашей могучей и необъятной Родины. Несмотря на сильный ветер, на набережной Владивостока было довольно людно. Что для моряка ветер? Условие существования. Лишь бы не было ливня, а пока погода позволяет, почему бы не прогуляться семьей? Мало кто обратил внимание на парочку, застывшую у афишной тумбы. Что из того, что какой-то капитан-лейтенант с молодой дамой, женой или невестой, или просто знакомой, рассматривают афишу, хотят где-то культурно провести вечер? Обычное дело. Молодой капитан 3-го ранга, которому недавно тридцать четыре года набежало, крепкого телосложения, круглолицый, с щегольскими усами на широком лице с явным удовольствием обнимал хрупкую беременную женщину, с чуть растрепанной прической, выбивающейся из под косынки. Евдокия Герасимовна Ерошенко только вчера приехала во Владивосток, на новое место службы мужа, Василия Николаевича Ерошенко. Они познакомились довольно давно, когда Вася Ерошенко был студентом дорожно-строительного техникума, и о морской стезе даже не мечтал. А поженились 1 мая 1930 года, в тот день, когда Вася Ерошенко закончил Военно-морское училище им. М. В. Фрунзе в Ленинграде и получил распределение на Черное море. Молодой моряк оказался на линкоре «Парижская коммуна», а его жена нашла работу в Севастополе. Они долго не могли обзавестись ребенком. Евдокия тайком от мужа поехала в Браилов, где был не так давно закрыт Свято-Троицкий монастырь. В маленьком провинциальном городке оставалась жить одна из монахинь этого монастыря, старица, к которой приходили женщины, не имеющие детей. Помогли ли молитвы старицы, неизвестно, да и сама Евдокия про это никогда никому не рассказывала, но в конце сорокового года сообщила мужу, что ждет ребенка. Это произошло как раз перед тем, как ее капитан отправился на новейшем лидере «Ташкент» в дальнее плаванье. Надо сказать, что Ерошенко довольно быстро делал карьеру на Черноморском флоте, в сороковом уже командовал лидером «Москва», а как только в Николаеве завершили оборудование «Ташкента», принял этот новейший корабль у капитана Евгения Николаевича Жукова. Корабль получил прозвище «Голубой крейсер», был спроектирован и построен итальянскими специалистами, спущен на воду в Ливорно, а уже вооружение ему устанавливали в Николаеве. Развивающий почти сорок узлов крейсер[1] оказался очень кстати при проведении операции «Водопад». Пройдя Проливами, а потом и через Суэцкий канал лидер оказался у берегов Новой Зеландии, где соединился с караваном транспортов, который отправился к берегам Чили, где произвел догрузку продовольствия и оборудования. Так начался поход Двуташкентского каравана, в охранении которого, кроме «Ташкента» была еще и подлодка Л-13, с которой Василий Николаевич установил связь, а во время перехода от Новой Зеландии к берегам Чили, отрабатывал взаимодействие. Грищенко и Ерошенко быстро нашли общий язык, немецкие рейдеры на их пути не попадались, и от берегов Чили караван отправился к родным берегам. Почему-то путь к Владивостоку был проложен с заходом в Петропавловск-Камчатский. И со скоростью самого тихоходного транспорта, что-то около семи узлов, караван направился к берегам далекой Родины. Когда ДК (Двуташкентский караван) пересек 44-й градус, к его охране присоединились «Щуки» Тихоокеанского флота, один отряд занял стационарные позиции по пути следования каравана, а отряд из двух подлодок сопровождал караван в надводном положении. В подводном положении корабли продолжала охранять подлодка Л-13. Именно она заметила «неизвестную» подводную лодку, почти сразу же, когда ДК пересек 50-ю параллель. Лодка шла в надводном положении, спеша наперерез каравану, выходя прямо под тихо крадущуюся семиузловым ходом Л-13. Грищенко действовал по инструкции, дав из самой удобной позиции залп четырьмя торпедами по неизвестной вражеской подлодке. Еще одну, такую же «неизвестную» подлодку отогнал «Ташкент» недалеко от Петропавловска-Камчатского, на помощь ему вышли два сторожевых корабля Тихоокеанского флота и, на всякий случай, тральщик. Мин на их пути не попалось, караван благополучно прибыл в порт, где «Уэллен» стал под разгрузку. Причем работы в порту осуществляли сотрудники НКВД, никаких портовых работников, никаких военных! Это было странным фактом, но был приказ на странности внимания не обращать, так и не обращали. Во Владивосток добирались Татарским проливом, где караван пытались остановить и досмотреть японские сторожевые корабли. Хорошо, что больше никаких «неизвестных» подлодок не было. А японцев отогнал «Ташкент», на помощь которому пришел еще и лидер «Тбилиси», самый мощный из кораблей Тихоокеанского флота, который был на то время в строю[2]. Так подошла к концу операция «Водопад». Золото-брильянты? Все сокровища, доставленные ДК были отправлены из Петропавловска-Камчатского воздушным путем в Москву — через Магадан, Якутск и дальше, по маршруту, проложенному тем же незаменимым летчиком Головановым. В столицу груз прибыл без потерь.

По сведениям разведки, в том месяце куда-то пропала одна из секретных подлодок островного государства с изображением солнца на военно-морском флаге, но какая тут связь? Никакой, скорее всего.

Чета Ерошенко задержалась во Владивостоке ненадолго: одиннадцатого мая капитан-лейтенант получил назначение обратно на Черноморский флот, где получил в руки старого знакомого — лидер «Москва». И орден Красного Знамени как за этот дальний поход, так и за умение держать язык за зубами. Уже пятнадцатого мая семья Ерошенко вернулась в хорошо знакомый и любимый Севастополь, где девятнадцатого числа последнего летнего месяца у них появился сын Владимир.

Нью-Йорк, Нью-Йорк… 2 мая 1941 года.

Генри Френсис Атертон приехал в Нью-Йорк по делам. Надо сказать, что он не любил мегаполисы, хотя по роду своей деятельности вынужден часто бывать в этих шумных человечьих муравейниках. Ему было 57 лет, и он цепко держал управление Allied Chemical and Dye Corporation, как до этого жестко руководил Solvay Process Company — одной из пяти компаний, после слияния которых и образовался химический гигант AC&DC[3]. Производство соды, аммиака, анилина, это было начальным этапом работы корпорации. Дальше она успешно развивалась, а поглотив компанию по производству бензола, стала одной из ведущих химических корпораций, основой мощного производства боеприпасов в США. Кроме того, они стали производить синтетические добавки, катализаторы, синтетические полимеры, оборудование для химической промышленности, что делало ее лакомым куском для поглощения со стороны многих акул капиталистического бизнеса. Вот только с «Непробиваемым Генри», как звали его коллеги, справиться пока что никто не мог. Он был невысок, худощав, жилист, умеренный в еде и питье, любил выкурить хорошую сигару, отдавая предпочтение кубинским. Там, на большом тропическом острове, у него была своя небольшая плантация табака и такая же небольшая фабрика, в которой сигары скручивались вручную, под контролем лучших технологов. Эти сигары не попадали в продажу и были подарочным и коллекционным предметом, говорили, что несколько коробок таких сигар попали в руки нынешнего премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля, который дал им высшую оценку. А к оценке такого эксперта стоило прислушаться!

Осенью сорокового года AC&DC перенесла очень серьезную биржевую атаку, целью которой было совершенно недружественное поглощение корпорации конкурентами. Генри тогда еле устоял. Точнее так, он не устоял бы, да и большинство его компаньонов были в панике, хотели согласиться на неизбежные потери при поглощении, но тут пришла неожиданная помощь. Финансы? Да, но не только. Господину директору предложили такое, от чего он отказаться не мог: ему предложили месть!

В конце двадцатых — начале тридцатых годов несколько американских химических компаний подошли к созданию синтетического каучука. В это время Allied Chemical вырвалась в этой гонке вперед. А у корпорации Форда дела пошли на спад. Стараниями Эдсела Брайанта Форда предприятия держались на плаву, но не так уверенно, как при его отце, Генри Форде старшем, ситуация в начале тридцатых была близкой к критической. Доходы от успешных продаж модели А ушли в самолетостроение, которое себя не оправдало. Этот проект следовало закрывать. А еще Форды вложили большие деньги в плантации каучуконосной гевеи. Появление дешевого синтетического каучука было им как ножом по некоторым органам. Если не смертельно, то очень неприятно. Генри Форд тут сработал самостоятельно.

Когда к Генри Атертону стали подходить очень неприятные типы с предложением свернуть работы по синтетическому каучуку, ничего не предвещало беды. Произошли несколько аварий на опытном производстве, нападение на химический склад в Буффало, где разместили опытную установку, но это не смогло сломить «Непробиваемого». Он предпринял довольно решительный шаг по противодействию криминальному нажиму: AC&DC передало часть прав на технологию искусственного каучука компании DuPont. И в начале тридцать второго года две мощных химических предприятия начали выпуск синтетического каучука по технологии Allied Chemical, которую DuPont сумел улучшить и удешевить. Само производство каучука Атертон расположил в Хоупвеле, штат Вирджиния, в небольшом городе, который практически принадлежал его корпорации. Казалось, что все успокоилось, но тут 24 сентября 1937 года сын Генри, Уолтер, кончает счеты с жизнью, застрелившись из автоматического пистолета. Сопоставить некоторые данные, сообразить, что и почему произошло для опытного бизнесмена труда не составляло. Да, каменные джунгли обычного американского бизнеса, чего уж там. Но его предположения и подозрения остались предположениями. К сожалению, армия частных детективов ничего раскопать не смогла. Полиция успокоилась, признав случившееся самоубийством, во что Генри Френсис не верил ни минуты. Никаких доказательств преднамеренного убийства не было. Но кто-то уже год скупал все акции AC&DC, а в сороковом началась массированная биржевая атака на его химический концерн.

И тут неожиданно появились новые партнеры. Братья Хаммеры познакомили его с латиноамериканскими бизнесменами, которые основали в США мощную транспортную компанию, владеющую кораблями и железнодорожными составами. Хаммеры были известны связями с большевиками, но не только, впрочем, вроде бы в этой компании русскими не пахло. К предложению финансовой помощи под дополнительный пакет акций Генри Атертон отнесся прохладно. У него было таких предложений, не куча, но несколько и от куда более надежных партнеров, чем неизвестные друзья Хаммеров. А вот от предложения одного симпатичного мистера Мигеля, который попросил переговорить тет-а-тет, старый бизнесмен отказаться не смог. Ему пообещали предоставить и убийц сына Уолтера, и наказать заказчика этого громкого и резонансного самоубийства.

Конечно, Генри не поверил господину Мигелю на слово. В ответ получил заверение, что документы не горят, и получил папку, в которой содержалась очень интересная информация. Американская полиция не умела работать? Почему? Умела. Вот только есть такое понятие: коррупция. Несколько умных господ сумели поработать с полицией так, что нужные доказательства исчезли, но не в огонь, а в архив, из которого их вытащили на свет Божий. Дальше были показания полицейских, тех, кто поддался на соблазн, они под нотариуса надиктовали много интересного. От старика Генри Форда через начальника его службы Беннета заказ поступил одному из крупных мафиозных боссов. Именно итальянская мафия организовала «самоубийство» молодого Атертона. 14 января 1941 года три исполнителя убийства смотрели в глаза пожилого джентльмена, и не видели в них ничего для себя хорошего. Генри Френсис не был садистом, как истинный христианин протестантского толка был против кровавой расправы с убийцами сына. Их просто прикопал на одном из заброшенных кладбищ. Живьем. Некоторые бизнесмены так не любят марать руки! 27 января 1941 года у Генри Форда случился сердечный приступ, сопровождающийся очень резким подъемом давления. Сосуды пожилого человека не выдержали этой атаки и выдающийся бизнесмен, почитатель Гитлера и нацистов, убежденный антисемит, отправился на встречу с Отцом Небесным. В первых числах февраля куда-то пропали Гарри Беннет и Лаки Лучано, тот самый итальянец, получивший от Беннета заказ на убийство. Атертон, узнав, что Эдсель Форд не жилец, и рак его уже почти съел, предпочел остановиться. Преждевременная смерть Генри Форда, познакомившегося с творением лаборатории Майрановского, как и всех исполнителей убийства Уолтера Атертона вполне известного химического промышленника удовлетворила.

В феврале того же года у компании Форда латиноамериканские промышленники выкупили по дешевке закрытую фирму Ford Airplane Company, а при этом оказалось, что они же вошли в долю корпорации Пратт энд Уитни, став пусть и не самым большим, но серьезным ее акционером. К этому времени Генри Атертон уже не сомневался, с кем ему приходится работать, слишком много его продукции уходило в страны Латинской Америки, а потом оказывалось перепродано в далекий Советский Союз. И ушки Хаммеров! Но старика Генри все пока что устраивало: его корпорация вышла из серьезного кризиса, вызванного биржевыми манипуляциями Эдселя Форда, приобрела солидных и платежеспособных заказчиков, увеличила свою капитализацию, что позволило ей чувствовать себя намного лучше.

Что получил из этого Советский Союз? В первую очередь присадки, необходимые для уверенного производства нитроглицериновых порохов[4], которые широко использовались в ракетных установках залпового огня, которые вот-вот назовут «Катюшами», поставки AC&DC позволили резко увеличить производство снарядов больших калибров, для гаубиц и артиллерии особого назначения. Так что снарядный голод сорок второго нам уже не грозил. А синтетическая резина, которая производилась в США по технологии, отличной от советской, оказалась намного прочнее и дешевле в производстве, так что получение не только технологий, но и оборудования для такого производства было для СССР важнейшей задачей[5].

Не меньшее значение имела и комбинация с самолетами и моторами: в СССР начали поступать самолетные моторы Пратт анд Уитни мощностью 1000 л.с. и выше, а американские специалисты помогали налаживать производство авиадвигателей в далеком Советском Союзе. Знало ли об этих телодвижениях в руководстве США? Знали. И в промышленных, и политических кругах. Вот только курс на стравливание СССР и Германии был главным «трендом» правящих кругов США. И усилить СССР, закрывая глаза на «моральное эмбарго», когда внешние условности соблюдены, почему бы и нет?

Время! Как время быстро бежит! В номере господина Атертона раздался звонок. Через несколько секунд круглолицый, энергичный, вечно улыбающийся мистер Мигель уже расположился напротив директора AC&DC с порцией коллекционного шотландского виски в руке. Он привез своему партнеру коробку сигар с далекой Доминиканы, утверждая, что они мало уступят его, Атертона, кубинским сигарам. Для Мигеля, которого мы знаем намного лучше как товарища Григулевича было своеобразным хобби тащить любителю сигар Генри Фрэнсису табачные изделия из самых экзотических мест. Они были хуже кубинских, но эти попытки воспринимались стариком благожелательно. Курец курца видит издалека.

— Что у вас сегодня, мистер Мигель?

— О! Интересное дело! Есть возможность прикупить контрольный пакет акций Монтекаттини. И долю в ее дочках Anic и ACNA. Вас это интересует?

— Доступ к патентам и технологиям Монтекаттини? Конечно! Я в игре.

— И это замечательно! Смотрите, что я предлагаю!

[1] На ходовых испытаниях в Ливорно «Ташкент» показал скорость в 43 с небольшим узла, но это без вооружения и боеприпасов.

[2] В РИ 2 крейсера Тихоокеанского флота «Каганович» и «Калинин» однотипные крейсеру «Киров» так и не были окончательно введены в строй, числились номинально боевыми единицами, их решено было достраивать после 1945 года. По-видимому, недостроенные крейсера должны были жутко напугать японские линкоры самим фактом их вступления в строй.

[3] Аббревиатура принадлежит автору (мне)

[4] Для этих порохов имели огромное значение присадки, в РИ единственный завод по их производству попал в зону оккупации, был эвакуирован, а поставки химикатов по ленд-лизу были недостаточны. Так, в 42-м почти все запасы этих присадок шли на производство ракет для «Катюш», причем процент этих присадок упал от нужных 6–8% по 1,5–2%. Ну и снарядам большого калибра, которых итак катастрофически не хватало, не доставалось почти ничего.

[5] Не смотря на то, что в разработке синтетического каучука СССР был в лидерах, производимый ею по технологии Лебедева каучук оказался в 2 раза слабее каучука, неопрена, выпускаемого ДюПонт и который мало отличался по прочности от натурального каучука.