Сага о Кае Лютом

Глава 2

Проснулся я в темной сырой комнатушке, рядом, раскинувшись, похрапывала девка. Хотя какая она девка — баба, зим уже за два десятка перевалило. Я потянулся за портками, проверил кошель, не взяла ли чего лишнего. Хотя ту дуру, что осмелилась бы залезть в мошну хельта, давно бы убили.

Одевшись, я вытащил один фенгари. Нет, жирно ей будет. Переломил еще пополам, потом еще пополам, бросил на стол четверть серебряной монеты.

После Гульборга и его песчанок, особенно тех, что подороже, живичская баба мне не понравилась. Толком ничего не умеет, кроме как подол задирать, чуть что кричит и плачет. Так ее не сдави, тут не порви. Хилая, тупая и однорунная. Песчанки тоже рунами не блистали, зато как умелы, с ними я силу не сдерживал, да там и не надо было: знай себе лежи, а она вокруг ужом вьется.

Это всё Болли и Трёхрукий. Обрадовались, что я взял их в хирд, выставили на стол бочонок крепкой медовухи с травами, потом повели к девкам… Хотя я сразу сказал, что дар свой почем зря показывать не стану. Вот как понадобится, тогда они и увидят Скириров дар.

Может, и стоило принять их в стаю, только мне оно как-то не по душе — раздавать место в стае налево и направо. Прежде, когда дар сам выбирал, кого взять, было лучше, честнее. Пусть сначала заслужат право стать сноульверами, а не просто запросятся в хирд. Они, конечно, воины добрые, славные, но мои волки тоже не уголь жевали.

С такими думами я дошел до гавани. А там, возле «Сокола», меня дожидался человек. Ну как меня… хёвдинга снежных волков. Об этом мне доложил Милий, едва я ступил на борт:

— Это купец здешний. Услыхал о нашем товаре и пришел с утра пораньше.

— Всего один? — поморщился я.

— Зато первый! Другие тоже придут, но к вечеру или через день-два, а этот сразу примчался. Скорее всего, есть у него какая-то нужда. А если есть нужда, он и заплатит побольше.

— Ладно. Зови его тогда. И… — я обшарил взглядом корабль.

— Феликс и Рысь здесь, ждут тебя, — понятливо сообщил Милий.

Бу-бу-бу купец, бу-бу-бу три лавки, бу-бу-бу годрландский товар сами возим, но, уж так и быть, пришел глянуть, вдруг что любопытное найдется. А почему груз на нордском драккаре? На торговцев мы не похожи. И у корабля уж слишком знакомая фигура на носу, что-то он слышал о драккаре с птичьей головой. Впрочем, давайте побеседуем о товаре…

Ну не лежала у меня душа к торговле. Хорошо, что есть хирдманы, которым это в охотку.

Так что я почти не слушал их разговоры, к тому же Милий, заметив скуку на моем лице, перестал пересказывать все живичские слова подряд, отвечал сам и говорил мне лишь самое важное. Потом купец захотел посмотреть на товар. Оружие и доспехи его заинтересовали больше всего, на ткани он глянул лишь раз, и снова воротился к железу.

Феликс догадался взять меч, махнул им так и сяк, показывая ровность и заточку лезвия, заодно рассказал, как этот меч называется и до какой руны сгодится.

Я понял, что парни справятся и без меня. Цены в Холмграде они знают лучше моего, так что разберутся сами. К тому же на причале показался Хальфсен, он должен был разузнать про ладьи, и вот это было куда интереснее.

— Нету ладей, — развел он руками.

— Как «нету»? Совсем? — удивился я.

Холмград славился кораблестроением. Каждый год годрландские, сарапские и прочие купцы с юга, что хотели поторговать на севере, приходили сюда на тяжелых громоздких судах, пересаживались на легкие ладьи и дальше шли на них. Сейчас весна, лед на реках едва сошел, и торговцы только-только начинают прибывать в Холмград. Так почему же сейчас нет свободных ладей? К тому же я ведь хочу выкупить ладью полностью, а не взять на одно лето.

— Говорят, здешний конунг Здебор выкупил все готовые и еще недостроенные ладьи. А еще ходят слухи, будто он хочет закрыть путь купцам на север, да и оттуда тоже никого не пускать.

Я вздохнул. Стоило бежать из Гульборга, чтобы со всего маху влететь в какие-то живичские склоки. Мне всего-то и нужна одна ладья!

— А если не новую брать? Если что, мы и подлатать сможем, лишь бы мачта да киль были целы.

— Тут уж надо к купцам идти. Но они ведь тоже знают, что ладей нет, так что либо откажутся продавать, либо цену заломят непомерную. Может, и не надо нам ладьи?

Может, и не надо… Дошли же мы сюда на «Соколе», так и воротиться как-нибудь сумеем. Но мы с Хальфсеном всё же прошлись по всей пристани, поговорили и с рыбаками, и с княжескими дружинниками, и с купеческими стражниками. Никто ладью не продавал. И слухи тоже ходили всякие, но больше всего обсуждали некоего Красимира, единокровного брата здешнего конунга, будто он занял Велигородский стол. А ведь Велигород славился тем, что князей гнал взашей и все вопросы решал при помощи народного собрания — вече. И холмградскому конунгу эта весть пришлась не по нраву. Только в одном люди не могли сойтись: поведет ли Здебор войско на Велигород или сам ждет нападения брата.

Воротившись на «Сокол», я понял, что торги с живичским купцом почти закончились. Он брал всё железо, что у нас было, а также все твариные кости и панцири.

Милий, раскрасневшийся от долгих споров, с довольной улыбкой сказал:

— Хорошо сговорились. Цена в половину от той, что на рынке.

— Подымай на треть, — коротко бросил я.

— Что? Да, госпо… хёвдинг, — растерялся вольноотпущенник. — Но он вряд ли согласится.

— Не он, так другой купит. Здешний конунг воевать думает, так что оружие подорожает. А наше еще и под высокие руны годно. Подымай. И скажи, что мы слышали о Красимире Велигородском.

— Да, хёвдинг.

Купец, конечно, рассердился, раскричался, притворился, будто намеревается уйти, но стоило Милию упомянуть нужное имя, как он сразу же притих. И торг начался заново.

Лишь в полдень мы ударили по рукам. Купец пообещал сегодня же прислать подводы и привезти плату, которую я согласился взять не только в золоте и серебре, но и кое-какими товарами. Ткани я пока решил придержать. Если купцам и впрямь закроют путь вверх по Лушкарю, тогда нам дадут за них хорошую цену в других городах.

Так как с покупкой ладьи не задалось, в Холмграде ульверов больше ничто не держало. Но я всё же не спешил уходить, ждал, пока все хирдманы не погуляют день-другой. Дальше, насколько я помнил, с бабами будет потяжелее, словно все ладные девки перебрались сюда, а в тех городках остались только старые, беззубые и обрюзгшие. Сам же больше гулять не ходил, разговаривал с Дометием, с Дагейдом и их людьми, расспрашивал об Арене, об их думах насчет хирда.

Потому я так удивился, когда меня разыскал в корчме Милий и сказал, что некие живичские купцы хотят поговорить с хёвдингом.

— Сказал, что мы больше ничем не торгуем?

— Сказал. Говорят, что не по этому делу. Зовут в дом набольшего из них!

Вины за собой я никакой не знал, к тому же купцы звали, а не князь. Купцов-то чего бояться? Может, разозлились, что я оружие не им продал, а кому другому? Ну так шевелиться надо быстрее.

Я приоделся, надел серебряные и золотые браслеты, кликнул Херлифа, Рысь, Милия и Пистоса. В последний момент решил позвать и Дагейда, оказать ему доверие. Взял бы и Дометия, но тот пока плох в нордском языке и вообще не знает живичского. Не будет же Милий еще и на фагрском всё пересказывать?

Присланный купцами человек явно не был рабом, что меня порадовало. Если гонцом отправили не последнего трэля, а кого-то из сыновей, значит, имеют ко мне уважение и оказывают честь.

Во дворе купеческого дома я убедился в этом еще раз, так как хозяин встречал меня на крыльце, возле резных столбиков с Кудавой. И он, видимо, знал, кого ждет, так как сразу заговорил со мной, а не с Пистосом или Дагейдом, которые зимами и видом больше походили на хёвдинга. Впрочем, золота на мне было больше.

Нас проводили в светлую просторную комнату с щедро накрытым столом, за которым уже сидели восемь зрелых степенных мужей — тоже в богатых одеждах, с перстнями и цепями.

Может, они хотели нанять мой хирд? Например, чтобы провести их ладьи на север. Но для этого не нужно звать нас в гости и заботиться об угощении.

Купцы не спешили с разговором. Они поспрашивали о Гульборге, о Набианоре, сами поделились здешними новостями. К примеру, зимой на восточные княжества напали дикие племена всадников. Они и раньше нет-нет да покусывали окраинные деревеньки, но в этот раз их пришло намного больше. Пожгли несколько городов, увели людей в полон, подчистую выгребли закрома. Князья подняли свои дружины, но сотней-двумя все деревни не оборонишь, а подлые всадники не хотят биться в поле сам-на-сам, как это полагается. Мечутся туда-сюда — не догнать.

Я слушал, кивал и думал, зачем же нас позвали. Кому надобен целый хирд в полсотню людей? Я с дикими всадниками биться не стану, по крайней мере, сейчас, пока не отвезу домой полученное золото. К тому же у нас самих на Северных островах хватает забот.

Наконец купцы решились заговорить о главном:

— До нас дошел слух, что ты спрашивал о ладье…

Я встрепенулся. Неужто они готовы продать мне корабль?

— Хотя людей у тебя не настолько много, да и твой драккар вместит еще с десяток. Может ли такое быть, что ты хочешь увеличить хирд?

— Верно, — ответил я и, не удержавшись, добавил: — На Северных островах у меня еще два драккара, так что могу набрать хоть целую сотню.

— О-о-о! — восхитились купцы. — Хирд на трех драккарах — это огромная сила! Видимо, твои боги любят тебя и твоих людей. Мы ведь знаем, что прошлой весной ты приплыл в Холмград с пустым трюмом и голодными хирдманами, выменял последние браслеты на съестное.

— И что? — набычился я. Мне не хотелось вспоминать то позорное бегство через всю Альфарики.

— А сейчас твой корабль едва ли не царапает дно реки: так тяжело он нагружен. Твои руки и шея увешаны серебром и золотом. Твой хирд вырос вдвое, а твои люди не скупятся на женщин. Ты весьма удачливый хёвдинг!

Я побледнел от злости. Уж не думают ли они обвинить меня в чем-то? Может, вслед за нами пришел корабль из Гульборга и рассказал о том, что было у Брутуса?

— Да! — выпалил я. — Фомрир присматривает за доблестными воинами, а Скирир — за достойными хирдами и хёвдингами.

— Это славно! Это верно! Мы тоже думаем, что боги помогают только тем, кто достоин их помощи, — воскликнул самый толстый из купцов. — Неважно, каким ремеслом ты занимаешься, плуг в твоих руках, весы или меч, но если ты усерден в своем деле, то боги не оставят тебя вниманием.

Я глянул на Простодушного. Может, он понял, к чему эти разговоры?

— У тебя немало воинов из разных земель, не только твои соплеменники. Есть и фагры, и черные люди, и сарапы, и живичи тоже. Все они молятся разным богам. Твои боги не разозлятся, если хирдманы будут воздавать честь чужим?

— Чем больше богов присматривает за моими кораблями, тем лучше. Северные боги не ревнивы. К тому же среди хирдманов есть и жрец Мамира, он скажет, если я сделаю что-то не то.

— Еще среди твоих людей немало стоят перед слиянием второго потока. Есть ли…

— Хватит! — хлопнул я ладонью по столу. — К чему эта беседа? Я хёвдинг вольного хирда! Я даже конунгу не обязан отвечать на такие вопросы. Если есть за мной вина, так говорите сразу. Если нет, то благодарствую за хлеб и вино.

Купцы выслушали пересказ Милия, переглянулись и рассмеялись. Я вскочил, сжимая кулаки до белизны. Это что, они меня ради смеха позвали? Не посмотрю на холмградского конунга с его дружиной, повыдираю торгашам бороды до последнего волоса и заставлю сожрать!

Старший купец тяжело встал и заговорил на хорошем нордском:

— Просим прощения, хёвдинг Кай! Не хотели обидеть, наоборот — хотим просить твоей милости.

— О чем речь? — резко спросил я, не желая больше играть вслепую.

— О наших сынах.

— Что?

Злость разом исчезла. При чем тут купеческие сыны? Я понял, если бы они заговорили о дочках, тут явно Трудюр виноват, но сыны?

— Знаешь ли, как у нас принято ступать в первый поток? По-вашему, становиться хускарлом.

— Слышал.

— Не все сыновья хотят следовать за отцами. Многие ищут свой путь, перечат, идут против отцовской воли. Непорядок это. Кто-то думает, что всему виной мрежники. Это они ходят среди нас и мутят юные головы рассказами о чужих землях и далеких чудесах. А может, близится конец мира, и скоро Ватыркаево племя заполонит леса и реки. Прежде такого не было! Прежде сыны и дщери не смели и головы поднять, а нынче уж и покрикивать на отца им незазорно. Вот ты бы как поступил с таким сыном?

— Выпорол, — коротко ответил я.

— Порол. Ох, как порол, да только без толку. И дары у них для купца бесполезные, больше для воина годные. Отдать бы в княжью дружину, так не берут: и так много воинов на кормлении. А в ополчение я сам не пускаю: погибнет почем зря. Вот я и подумал, а не отдать ли непутевого сына в хирд? Если хёвдинг толковый, так сын и силой прирастет, и умением, да и золотом, глядишь, разживется.

Я плюхнулся на скамью обратно, налил себе медовухи и разом выпил.

— Так вы чего? Просите взять кого-то в хирд?

— Не кого-то, а наших сыновей. Все не ниже первого потока, с дарами, к мечу и копью привычны, да и к веслам тоже. Все в справной броне и с оружием. Всего восемь воинов!

Купец расхваливал неизвестных мне мужей так, словно это был товар.

Восемь живичей. Хоть торговец и говорит, что они хускарлы, да только рунами они вряд ли поднялись выше шестой. А у меня только Пистос столь же мал. Я, конечно, хотел увеличить хирд, да только после Гульборга думал, что буду брать лишь хельтов. С другой стороны, где я столько хельтов найду? Уж не в Альфарики точно, тут все хельты по дружинам сидят. И на Северных островах примерно так же.

— А что же они сами не пришли и не попросили за себя? — подал голос Рысь.

— Потому что во всем нужен порядок, — степенно ответил купец, поглаживая свою бороду. — Хёвдинг — это ж почти как отец родной. И мы позвали Кая Эрлингссона, чтобы уважить и показать, что наши сыны хоть и непутевые, но все же не безродные. И что мы, их старшие родичи, отпускаем их по доброй воле и безо всякой обиды.

— Не боитесь отдавать сынов мрежникам? — снова спросил Леофсун.

— Так мы ж не дикие ведуни! Много где побывали, видели разных людей и знаем, что и среди живичей есть гады, и среди мрежников — достойные мужи.

Тут заговорил Простодушный:

— Взять-то можно, но у нас и груз тяжелый, и людей хватает. Увязнет «Сокол» по дороге. К тому же они с броней. И снеди надобно будет больше…

— С ладьей мы пособим.

Так что на следующее утро я в полнейшем изумлении рассматривал присланных мне живичей. Подзабыл я, что здесь не спешат набирать руны, и хускарлами становятся ближе к трем десяткам зим.

Возле корабля стояли мужи тех самых зим: высокие, широкоплечие, светлобородые. У нас в таком возрасте зачастую детей женят, а они решили в хирд податься. Но броня на них и впрямь была справная, носить можно вплоть до десятой руны: и кольчуги, и шлема, и круглые щиты. Оружие тоже не хуже, все железо ковано с твариным прахом.

— Кто-то разумеет нордскую речь? — спросил я.

— Я разумею, — отозвался один. — Зови старшого, скажи, воины от купцов пришли.

Что ж, по-нашему он говорил вполне бойко. Жаль только, руны различал плохо. Или не привык, что малые зимами могут указывать старшим. В Альфарики, видать, так не принято.

Как был, я перескочил с корабля на пристань: в одной рубахе, портках и босой, лишь пояс с топориком прихватил.

— Я старшой.

Подошел к живичу поближе, глянул снизу вверх. Чем же их тут откармливают, что они вырастают такими здоровяками?

— Не дури…

Он поперхнулся своими словами, так как я выпустил рунную силу и чуток надавил.

— Я старшой! — еще раз повторил я. — Звать Кай Эрлингссон. А это мой хирд, мой корабль и мои порядки. Если кому зазорно слушать младшего, пусть идет обратно к отцу и говорит, что такой хирд ему не годится. Может, батюшка поищет другой? Такой, чтобы дитятку понравилось. Чтобы хёвдинг был постарше, корабль побольше, постель помягче, а враги послабее.

Живичи побелели, кого-то качнуло, но они держались стойко. Потому я надавил сильнее.

— Обычно я не беру таких, как вы. Слишком стары. Слишком неумелы! Привыкли спать мягко и есть сытно. В бою такие со страху роняют мечи и мочат портки. Но мне пообещали ладью, если я вас возьму. Впервые мне платят за то, чтобы я взял кого-то. Видать, вы еще хуже, чем я думал.

Один оперся на древко копья, другой схватил соседа за плечо, чтобы устоять на ногах. Терпят. Это хорошо, значит, есть в них гордость.

Я убрал рунную силу. И живичи смогли задышать свободно.

— Как звать? — спросил я у того, что знал нордский.

— Агний из рода…

— Агний. Ты будешь старшим среди живичей, обучишь их нашей речи. И за проступок любого из них отвечаешь ты! Хундр! — рявкнул я.

Тот сразу же подбежал ко мне.

— Да, хёвдинг!

— Покажи левую руку.

Он протянул трехпалую кисть. Живодер умело заштопал рану, а его травки помогли снять красноту и отеки, так что сейчас обрубки пальцев выглядели не так страшно. Но живичам хватило и того, что было.

— Расскажи Агнию, за что я отрубил тебе пальцы. Вепрь! Заберешь броню и избыток оружия! Мечи и топоры пусть носят.

Больше я живичами не занимался. В хирде есть кому о них позаботиться и есть кому рассказать, что тут и как. И, видать, понарассказывали им немало, так как к вечеру я приметил уважительные и боязливые взгляды живичей. А еще услышал, что меня за глаза величают лютым. Так в Альфарики кличут волков за жестокость и злобу. Мне понравилось это прозвище. Не так уж плохо быть Каем Лютым! Куда лучше, чем Безумцем.

Холмградские купцы не обманули и отыскали для нас добрую ладью, за которую я расплатился честь по чести. Только обменялись мы не в самом городе, а выше по реке, на небольшом островке — так попросили сами купцы. Видать, все ладьи были наперечет, и отдавать их иноземцам запретили.

Мы провозились на том острове еще день. Перетаскивали часть груза и припасов с одного корабля на другой, меняли весла и думали, кого оставить на «Соколе», а кого отправить на «Лебедь», так мы назвали ладью за ее плавные изгибы. Конечно, думали не все, а только те, кого я позвал на совет.

Старшим я сразу назвал Простодушного. Он уже хельт, так что по силе подходит, а в его сообразительности и верности я ничуть не сомневался. Из старых ульверов он сам захотел взять Вепря и Квигульва, а также Хальфсена как толмача. У меня-то был Милий, а он наверняка откажется уходить от Пистоса.

Можно было бы, конечно, перекинуть туда, к примеру, всех клетусовцев, или всех львят, или всех псов. Так было бы удобнее и спрашивать легче. Но Херлиф сказал, что лучше смешать людей, иначе хирд никогда не станет единым, а будет как склеенная из осколков чашка: едва стукнешь — рассыпется. Потому мы перевели на «Лебедь» всех помаленьку: двух клетусовцев, трех львят, четырех живичей и половину псов. В помощь Простодушному я отдал Дометия, а Хундра, Дагейда и Агнея оставил при себе.

Старым ульверам мы дали право выбирать, на каком корабле идти. И на «Лебедь» ушли по своей воле Отчаянный, Сварт, Эгиль, Слепой и Офейг. Живодер сказал, что пока не решил и хочет попробовать оба корабля. Я разрешил ему скакать меж судами сколько угодно. Поди, думает уболтать кого-нибудь на шрамы.

Дальше по реке Лушкарь мы шли уже на двух судах. «Лебедь» была меньше и легче, потому она проверяла путь. У одного из холмградских живичей обнаружился необычный дар — он умел слушать воду, угадывать пороги, мели и заторы, а также всегда чуял, где лучше ловить рыбу. Потому его поставили на нос «Лебеди» — прокладывать путь.

Зато на ночных стоянках мы сидели все вместе, не разделяясь на лебедей и соколиков, ели вместе, слушали истории разных племен и народов и учились понимать друг друга.