Глава 6

Утром я проснулся от того, что прямо по мне проскакал табун лошадей. Я ухватил одну за ногу, дернул и увидел, что это братец Фольмунд, чтоб его сожрала Бездна, зачем-то решил пробежать по всем лавкам. Хотя я знал зачем — чтоб догнать Ульварна, который уже успел удрать.

Фольмунд негодующе закричал, его вопль подхватил мой второй сын. И я подумал, что пора сходить к ульверам, посмотреть, как их разместили, не забыли ли накормить. Да и вообще надо пройтись по Сторбашу. Вдруг что-то изменилось?

Сыновья — это, конечно, хорошо, но сейчас они слишком мелкие и глупые. Недаром же говорят, что до шести зим сын сидит под материнской юбкой, а уж потом переходит под отцову руку. Но если я так и буду ходить в походы, каким вырастет Ульварн? Особенно если его будут растить три женщины? Надо подумать, кому можно доверить воспитание сына после шести зим. Почему-то на ум приходил лишь один человек — Альриков отец. Хоть он страшный ворчун, упрямец и брюгзливый старик, но дети у него выросли толковые, и внуков всех возрастов полно, Ульварну не будет скучно. И я готов был отдать ухо на отсечение — Альмунд обрадуется еще одному мальчишке.

А в Сторбаше и впрямь кое-что поменялось. Та старая стена, которую строили против огненного червя, нынче поднялась на полтора моих роста. Только к чему? Ныне опасность грозила с моря, а не со стороны острова. Всех мужей, что были выше пятой руны, забрал Эрлинг, оттого казалось, будто остались лишь бабы да дети малые. Парни моих зим и малых рун разошлись по своим делам: кто на охоту, кто на рыбалку, кто ушел на дальние выпасы.

Ульверы, видать, уже выспались, вышли из дому, и их тут же разобрали бабоньки: кому надо крышу починить, кому — стену сарая подпереть, кому дрова нарубить. Для хускарлов и хельтов дело плёвое, и никто из хирдманов не отказался подсобить. Хотя бы потому что это мой родной город, да и бабоньки тоже в долгу не останутся: накормят досыта, обстирают, подлатают, а, может, еще чем отплатят. К тому же со мной пришли лишь старые ульверы, что прожили тут целую зиму.

Жаль, что я мало кого из жителей Сторбаша узнавал. Мелюзгу, что вилась вокруг хирдманов, я никогда и не пытался запомнить, девки моих зим повыходили замуж, понарожали детей и сильно поменялись за эти годы, а мужей, бывших хирдманов отца, ныне тут не было, все уехали с Эрлингом.

— Вовремя ты пришел, — сказал подошедший Даг.

— Разве? — усмехнулся я. — Крыши и сараи могли бы и подождать.

— Надолго к нам?

— Нет, на седмицу или меньше. Потом пойдем с тварями биться. Как урожай? Голодно не будет? Я серебро привез, коли что, можно и закупить побольше.

— Ежели новых ртов не будет, сдюжим.

Это он так спрашивает, не придет ли мой хирд зимовать в Сторбаш? Даг просто не знает, сколько у меня людей. Коли придем, так будем зимой друг друга жрать не хуже Бездновых тварей.

— Так почему вовремя? С чем пособить надо?

— Тут у нас объявились твари. Вроде ниже хельта, но сильные и вёрткие. Когда Эрлинг отбыл, пришел вестник из деревни, что за Растрандом, мол, кто-то скот дерет. И пастуха у них задрали. И тех охотников, что пошли глянуть, тоже. У меня тут только карлы о двух-трех рунах остались. Я бы даже Хакана послал, но он помер зимой.

Хакан Безносый. Тот старик, что учил перворунных сражаться на мечах и копьях. Умер, значит. И, судя по всему, от соломенной болезни(1). Чести в том немного, но старик большего и не заслужил, раз не сумел преодолеть страх перед настоящими битвами.

— Если покажешь, где твари, завтра можно сходить.

— Я сам провожу. По морю за полдня доберемся.

Мы долго говорили с Дагом, стоя неподалеку от каменной стены. Кнут, его отец, ушел вместе с Эрлингом, и все хлопоты свалились на плечи Дага. Я узнал, что наши бритты неплохо пережили свою вторую зиму на Северных островах, хоть им порой приходилось тяжко. Несколько бриттов согласились пойти биться с тварями в обмен на скот и зерно, к тому же отец пообещал расплатиться с ними и серебром.

Сам Даг ничего не спрашивал о моих походах и свершениях. Он видел вокруг себя только Сторбаш, деревни да море, как будто всего остального мира не было вовсе. Его заботило лишь, как пережить зиму, стоит ли распахать еще земли, вырастет ли ячмень, придет ли рыба. Сарапы, далекие твари, конунг — всё это для него звучало как сказы о богах.

— Я оставлю ладью и дам серебра. Сходи на осеннюю ярмарку в Мессенбю, закупи всякой снеди побольше. Скота там, зерна, железа, чего-то еще — словом, все, в чем есть надобность.

— Скот еще кормить чем-то нужно, — ответил Даг.

— Возьми под нож. Оставишь только тот, что можно прокормить. Сколько серебра надо?

Даг задумался.

— Одна корова стоит полмарки. Если взять хотя бы десяток, это уже пять марок. Да и не поместятся они в ладью.

— Я дам пятьдесят марок серебра. Думаю, ты не спустишь их попусту.

— Значит, ты зимой сюда?

— Нет. Со мной лишь часть хирда. Всего подо мной нынче больше шести десятков хирдманов. И половина из них хельты. Сторбаш нас не прокормит.

Вечером я сходил к Дагу домой и передал ему обещанное серебро, а остальное, как и прежде, укрыл в отцовых амбарах.

На другой день мы сходили за тварями и вернулись еще до заката, прихватив в Растранде «Жеребца». Непонятно, откуда тут взялись гармы, да еще целая стая, да еще и летом, но мы их вырезали одним махом, причем отдали руны тем, кто больше всех отставал: Пистосу, Видарссону и Бритту. Восьмирунных среди ульверов становилось всё меньше.

Если бы не этот поход, я бы удрал из Сторбаша побыстрее.

После Бриттланда родной город показался мне тесным, а уж после Альфарики и Годрланда мне было тут маятно, будто в клетку засадили. Вне Сторбаша случалось много всего дурного: и твари, и коняки, и Жирные с Брутссонами, но там я жил! Сражался, убивал, голодал, боялся, злился… А здесь каждый день одно и то же. Да, теплая жена под боком, сыновья, но уже на пятый день я готов был вплавь уйти к острову Гейра.

Наверное, потому я так удивился, когда подошел Свистун и сказал, что хочет покинуть хирд.

— Если позволишь, я б остался жить здесь. Сторбаш похож на деревню, откуда я родом, но там уж никто меня не вспомнит.

— Ты же хотел стать хельтом, — неуверенно произнес я.

— Хотел. Да только смотрю на людей и вижу, что нет в том толку. Я прожил уже почти пять десятков зим, а ни детей, ни внуков. Кому нужны те руны? Устал я. Да и слишком стар для Фомрировой дружины. Ты уж не серчай, хёвдинг.

Я вздохнул. Свистун ходил с ульверами две зимы и вырос с шестой до девятой руны. Еще немного, и стал бы хельтом.

— К тому же моя сила может пригодиться и здесь. Тех же гармов я и один убил бы. А еще я поспрашивал: тут нет наставника для карлов. Мои умения ты знаешь…

Что порадовало, Свистун заговорил со мной об уходе наедине, не при остальных ульверах, так что если бы мне вздумалось отказать, никто бы и не узнал. Этот старик всегда хорошо понимал, как должно себя держать.

— Хорошо. Воля твоя. Сколько серебра тебе надобно для хозяйства? Только всё посчитай. И дом надо построить, и сараи, и скотину купить. Да и на дар жене, если вдруг соберешься жениться.

Свистун криво усмехнулся:

— Так уже посчитал. Чтобы на всё хватило, нужно марок двадцать серебра.

— Я дам в два раза больше, а взамен пригляди за Лавром и Милием. Возьми к себе в дом, пока они своим не обзаведутся.

— Конечно, хёвдинг.

До этого я и помыслить не мог, что кто-то из ульверов захочет оставить хирд и осесть на земле. Такое прежде случалось раз или два, но уже довольно давно. Неужто вскоре кто-то еще уйдет? Если смотреть на тех, кто постарше, то это Вепрь, Коршун, Бродир Слепой да Квигульв. Я даже подошел к Вепрю, спросил, не собирается ли и он уходить.

— Думаю, но не сейчас, — кивнул он. — Сначала прогоним тварей, а уж потом и я пойду на покой. Сказать по правде, после смерти Альрика я хотел уйти, едва мы вернемся на Северные острова. Но раз уж я стал хельтом, так должен еще немного послужить хирду. Зря, что ли, ты на меня целое сердце истратил?

Что и сказать? Вепрь всегда переживал за хирд больше, чем за самого себя.

Я переговорил с Дагом, рассказал ему про Свистуна, Лавра и Милия, что останутся здесь. Даг порадовался, что в Сторбаше появятся девятирунный воин и четырехрунный карл, а когда узнал об умениях Милия, обрадовался еще больше, хотя для чего четырехязыкий толмач здесь? Детей развлекать? Сюда и нордские торговцы нечасто заглядывают.

Хакона я хотел поселить к своим, чтоб хотя бы один мужик в доме был, но стоило мне заикнуться об этом матери, как та на меня злобно зашипела:

— Совсем ум растерял? Ему сколько зим? Четырнадцать? И ты хочешь, чтоб он жил под одной крышей со мной, твоей женой и Ингрид?

— Хакон толковый парень, незлобивый, спокойный… — отвечал я растерянно, не понимая, что в том дурного.

— Да хоть бы и так! Через зиму-другую Ингрид заневестится, а кто к ней посватается, если она под одной крышей с чужим мужчиной живет? Да ты только подумай, какие слухи по Сторбашу пойдут! И о жене своей тоже подумай. Думаешь, ей легко сидеть и тебя по году ждать? Хорошо хоть хватило ума детей понаделать, всё бабе не скучно.

Словом, каким бы я ни был хёвдингом, хельтом и мужем, но Хакона в отцов дом я не смог принять. Впрочем, Даг подсобил и в этом деле: взял мальчишку к себе, сказав, что я уже расплатился за все хлопоты.

В последний день перед отбытием я устроил пир для всего Сторбаша, на котором признал своего второго сына и дал ему имя Скирольв, волк Скирира.

* * *

И снова в Хандельсби мы пришли неузнанными. Мало кто слышал о Йоре Жеребце и его драккаре с конской мордой, разве что Скиррессоны могли припомнить, что несколько зим назад их отец нанял два хирда, один из которых ходил на корабле со змеем на носу, а второй — с лошадью. И возвращаясь в конунгов город на «Жеребце», я будто плевал им в рожу, показывал, что не боюсь их мести. Но за то будет и плата — теперь придется держать стаю всё то время, пока мы в Хандельсби.

Я пробудил дар еще в гавани, показывая хирдманам в городе, чтоб мы близко. Подумал чуток, нащупал огонек Харальда Прекрасноволосого и притянул его в стаю. Взгляд его меня посмешил, хорошо хоть лезть с разговорами не стал, решил обождать до берега.

На причале нас ждал Простодушный. Едва я сошел за борт, как он сказал:

— Приветствую, хёвдинг! Эрлинг вернулся в город. Его людей изрядно потрепали, зато почти все живы.

— Добро, — обрадовался я. — Принимай драккар. Теперь будешь на нем ходить. И того… поменяй весла, мы их чуток переломали, пока шли.

Смешно сказать, но те якобы могучие хирдманы Жеребца ходили с веслами под карлов, легкими и ломкими, как сухой вереск.

— С тобой хочет один человек перемолвиться. Всю плешь мне проел, выспрашивая, когда вернешься.

— Кто?

— Заплечный Флиппи.

И впрямь за спиной Херлифа топтался смутно знакомый хельт, кажись, он в тот раз помогал Дельфину выбраться из воды. Но мне нынче было не до него и его полоумного хёвдинга, я хотел увидеть отца.

Оставив все хлопоты Простодушному, я решил сразу сходить к гостевым домам, где-то там я и отыщу Эрлинга, но Флиппов хельт перегородил путь.

— Кай Эрлингссон! Тебя хочет видеть Дельфин, — сказал он, глядя на меня сверху вниз.

— Хочет — пусть приходит, — бросил я и попытался обойти хельта, но тот вновь встал передо мной.

— Сейчас.

— Обождёт! — рыкнул я и шагнул в сторону.

— Знаешь, кто таков Флиппи? И каков у него хирд? Даже конунг говорит с ним уважительно.

— Со мной тоже!

Четырнадцать рун… Сбегу-то я легко, но что я за хёвдинг, если всякий заплечный будет мне указывать, что делать.

Тут подошли ульверы, подкрепляя мои слова силой, и заплечный Флиппи поубавил гонору:

— После твоего ухода Дельфин продержался несколько дней. Мы выстругали ему деревянную ногу. А потом ему снова стало худо. Не знаю, что ты делал в прошлый раз, но прошу помочь Флиппи снова.

— Обождёт! — повторил я и прошел мимо.

Будь он вежлив с самого начала… Да нет, я бы всё равно поступил также. Поди, за день-другой Флиппи не помрёт и не сопьётся. И разве сторхельты вообще могут упиться до смерти?

Расспросив мальчишек, я вызнал, куда поселили хирд моего отца, и поспешил туда, но меня снова остановили. На сей раз воин посильнее Флиппова — сам Стиг Мокрые Штаны.

— Эрлингссон, тебя хочет видеть конунг.

Я открыл было рот, чтоб ответить ему то же самое, что и заплечному Дельфина, но всё же сдержался:

— Я только ступил на берег, еще не смыл с себя соль и не смочил горла. И отца не видел с прошлой зимы.

— О нем и пойдет речь.

Нехотя я поворотил к конунгову двору, нехотя открыл дверь и нехотя вошел в большую залу. Прежде это было честью, нынче стало больше тяготой. Всё те же лица, даже жрец был здесь. Я наскоро проверил стаю, Тулле уже не мелькал где-то за оградой Хандельсби, а затесался среди остальных ульверов. И тут из-за стола поднялся старый поседевший хускарл о восьми рунах, глянул на меня…

— Сын, — только и сказал он.

— Отец?

Мы крепко обнялись. Теперь я был вровень с ним по росту и выше по силе, и это почему-то не радовало.

— Мне говорили, что ты нынче хельт, но про двенадцать рун умолчали, — проговорил Эрлинг. — Слышал об Альрике. Видать, он пришелся по нраву Фомриру. Создатель фьордов любит умных и хитрых, хоть сам не таков.

— Потому бог-воин и не спешит забирать тебя в свою дружину, — криво усмехнулся я. — Ждет, пока и ты не отведаешь сердца твари.

— Я не тороплюсь. Слыхал, гадость еще та.

— Уж не хуже лепешек-поскребышей по весне.

Так много седины в его волосах и бороде… И не скажешь, что у Эрлинга второй сын едва старше внуков.

— Много тварей убил? — спросил я.

— Да не так уж много. Твой Полузубый машет мечом куда шустрее.

Конунг выждал немного, а потом окликнул:

— Эрлинг! Эрлингссон! Я бы дал вам пару дней для семейных посиделок, да медлить нельзя. Кай, глянь сюда.

Отец похлопал меня по плечу и слегка подтолкнул к конунгову столу, на котором всё так же были раскиданы камни. Вроде бы красного цвета не стало больше, но я не мог за это поручиться. Впрочем, с прошлого раза минуло не так много времени, если бы твари захватывали по острову в седмицу, все норды бы уже погибли.

Рагнвальд продолжил:

— Не знаю, слышал ты или нет, пару месяцев назад пропал ярл Гейр со своими людьми. Он ходил к дальним островам и бился с самыми сильными тварями. В последний раз он пошел вот сюда.

Конунг указал на залитый красным камень, который лежал третьим от острова Гейра.

— Эрлинг пришел позже, потому что морская тварь повредила его корабль, и ему пришлось застрять на одном островке, пока не залатали борт. Что, если и с Гейром случилась та же беда?

Я удивленно посмотрел на Рагнвальда.

— Ну не верю я, что Гейр мог так просто сгинуть! — рявкнул конунг. — Вдруг он сидит на том острове и не может выбраться? Вдруг его драккар разбит, а люди живы?

— Хочешь, чтобы я сходил за ним? — спросил я напрямую.

— Да. Я бы послал Флиппи, только он нынче не в ладах с собой, да и хирдманы его в походах. Твой хирд второй по силе. Коли нужно, я дам хускарла с подходящим даром, чтоб чуял морских тварей издалека.

— У меня есть такой, — хмуро пробурчал я, — жаль, что не хельт, девятая руна всего.

— Помогу поднять его до хельта! — тут же предложил Рагнвальд.

А до меня дошло, что хоть конунг не нанимает мой хирд за серебро, но с ним можно уговориться на что-то иное.

— Еще я заберу к себе Харальда Прекрасноволосого.

— Бери.

— И на втором драккаре нужны вёсла под хельтов и хускарлов, иначе нам их седмицу ждать придется.

— Будут тебе вёсла.

— А ещё…

Конунг стукнул по столу.

— Об остальном поговорим, когда привезешь Гейра.

— Если он жив, — осторожно добавил я.

— Да. И пройдись вдоль берегов других островов, что на пути туда. Вдруг он застрял на одном из них? Хочешь, отправлю с тобой Стига?

— Благодарю, конунг, но я справлюсь сам. Хотя коли ты не доверяешь…

Рагнвальд махнул рукой, мол, доверяю:

— Тогда обожди пару дней и отправь ко мне того хирдмана, что чует тварей. Стиг подымет его до хельта и поможет с твариным сердцем.

— Нет. Сердце он будет жрать при мне.

— Добро!

Добравшись до ульверов, я отправил Коршуна и Херлифа к конунгу, одного — за руной, второго — за вёслами, сказал Прекрасноволосому, что отныне он в моем хирде с позволения Рагнвальда, а потом увидал Тулле, расспросил, куда он запропастился да чему выучился у конунгова жреца.

— Теперь я могу расти рунами, — ответил Одноглазый. — Прежде не рос, ибо боялся, что перемены через твой дар затронут весь хирд.

— А нынче?

— Нынче я могу отгородиться от стаи.

Но Тулле наотрез отказался говорить, каких перемен он так опасается и что будет, когда он станет хельтом. Я и без стаи чувствовал меж нами высокую стену, да и остальные ульверы тоже. Даже те хирдманы, что были с Альриком еще до моего появления, держались от Тулле в стороне.

Лишь после этого я отправился в дом, где поселили отца с его людьми.

Я поведал ему о недавнем походе в Сторбаш, похвалил перед Кнутом его сына, Дага, поблагодарил Полузубого и подарил ему серебряный браслет со своей руки. Бритт не обязан биться с тварями, пока те не нападают на Сторбаш, о том был уговор, но он всё же пошел с Эрлингом и потому заслужил награду.

Отец же рассказал, с какими тварями они встретились и что видели на оставленных людьми островах. Не всегда рыбаки да козопасы успевали уйти вовремя, и Эрлинг видел пустые дома с человеческими останками. Пару раз он находил детей, которых спрятали родители, только не все они доживали до прихода хирдманов. Как-то снял полумертвого мальчонку, которого привязали к макушке сосны. Если бы не дождь, прошедший накануне, так тот бы помер от жажды.

— Думаю забрать с десяток сирот в Сторбаш, — говорил Эрлинг. — Уж прокормим как-нибудь. Вон Полузубому людей не хватает, да и девок надо за кого-то отдавать. Лучше уж за тех, кого сами вырастим, чем за незнакомцев.

— Хочешь воротиться домой? — спросил я. — Тебе и на нашем острове хватит битв. Недавно вот гармы средь лета объявились. Коли я попрошу конунга, он не откажет.

— Какой же я лендерман тогда? — усмехнулся отец. — К тому же в Сторбаше есть кому заместо меня встать. Фольмунд, Ульварн, второй твой сынишка — вона сколько мужей народилось! А соломенная смерть меня страшит больше, чем твариная пасть.

Другого ответа я от него и не ждал.

* * *

1 Соломенная болезнь — так называлась смерть от болезни или старости. Считалось, что позорнее ничего не существует и быть не может.

Загрузка...