Сага о Головастике. Долгая дорога домой

Неправильная Коллизия

— Вставай, медвежонок. Весна на пороге, — растолкала меня Лика, как ласковая медведица неслуха-сыночка по имени Умка.

— Сгинь, Линкетто. Или ты сегодня Вукула? — отмахнулся я от подружки-оборотня и поймал себя на мысли, что понятия не имел, как попал туда, где находился, и в каком обличии моя вынужденная попутчица.

Кое-как пересилил себя и открыл глаза. Воллемия деловито хлопотала у открытого очага, напоминавшего камин. Я валялся на скромном топчане под стёганым одеялом без пододеяльника, а вместо подушки использовал войлочный валик полуметровой длины.

Наше временное убежище было обыкновенной лачугой времён царя Гороха с минимальным набором мебели, очага с дымоходом и котелком на крюке, торчавшим из каменной стены-брандмауэра. Остальные три стены и потолок были деревянными, еловыми или пихтовыми и только-что выскобленными от копоти, отчего в помещении пахло канифолью, хвоей и неведомым варевом.

— Проснулся, лежебока? Приходи в себя, а то мне… Это. Пора в командировку. Получила приказ исследовать букет на Калик и их дружка Бессмертного, — почти пропела вервольфша и продолжила что-то помешивать в медном котелке.

— Калимера. А ты уже не мстительная Тисифона? — пожелал я доброго утра и засомневался, что Воллемия будучи эринией смогла дотащить меня с берега Гадеса в городок, который она назвала Полисом, ведь расстояние было приличным.

Даже если по прямой и налегке, не менее четырёх-пяти километров, а тут гружёной живым человеком, ещё и в гору.

— Ты же просил такой облик. Домомучительницей обзывал, — невесело вздохнула стряпуха, и я вдруг осознал, что понятия не имел, с кем разговаривал и у кого пребывал в гостях.

Самое странное в этом открытии было то, что я нисколечко не испугался. Будто не впервой просыпался в незнакомой избушке со средневековым бытом и такими же ароматами, с мамзелью неизвестной породы и природы, которая из кожи вон лезла чтобы казаться благородной Воллемией. Даже что-то про командировку в букет галактик лепетала, а ещё о Каликах и дядьке Угоднике.

— А Лика, когда вернётся? — невольно сорвалось с языка, хотя в душе пытался запугать себя невесть какими подозрениями и страшилками.

— Как ребятню свою вскормит да выпестует, да потом в добрые руки пристроит. Ещё пару-тройку минасов, не меньше. Не бойся, и тебя без благодарности не отпустит, — чересчур быстро сдалась неведомая собеседница и, продолжая готовить завтрак, начала расспросы: — Так мне больше не нужно играть земного оборотня? Фразы повторять про командировку. Про задание обследовать букет Калик на какого-то Бессмертного. Память восстановилась, или не очень?

— Не очень, — признался я хозяйке, а на душе вместо подозрений появились другие грозовые тучи. — И завтра представьтесь Ликой. Да про всё остальное… А сколько этих минасов я в вашей деревне? А то разговариваю на языке, который… Не помню или не знаю. Что-нибудь из того, как я тут оказался, не расскажите?

— Странный ты человечек. То вскакивал, верещал, когда узнавал о Лике и её щенках. Требовал объяснений, подробностей. Яблоки какие-то приплетал. Вроде, лечебные и для метатрапов, и для энергияк. А сегодня никак на новость не реагируешь. Странный ты человечек, как и все с вашего Пути, — проворчала бабуся, и я вдруг осознал, что угодил в неведомую галактику, которую абориген с русским именем Глаша называла «Неправильным Клочком Коллизии» или «Эсфальмени Тмима Сиг-Кроузи», если коверкать её почти византийское название.

— Про щенков с птенчиками мне пока рано беседовать. А про лечебные яблоки… И рад бы забыть и никогда не вспоминать, но не получается. Почему, интересно, в памяти дырка размером с вашу Тмиму? Вечерком нужно поглазеть на небо. Знаю, что должно быть чужим и… Интересным.

Когда добродушная хозяйка, наконец, закончила колдовать с завтраком и сняла с крюка пыхавший жаром котелок, я рассмотрел её довольно моложавое лицо станичницы-брюнетки без следов седины в волосах.

— Вот. Как и просил. Каша – радость наша. Еле сварила зёрна чертополоха. Если не съешь, вычту за дрова, воду и масло. Не расплатишься до пенсии, — беззлобно пригрозила стряпуха, явно не собираясь даже пробовать, заказанный постояльцем, деликатес.

Остудив кое-как похлёбку, я приступил к дегустации. То, что сварила Глаша, напоминало на вид гречку, только с зёрнышками чёрного цвета. Вкус оказался знакомым, но больше бобовым, чем зерновым. Не хватало хлеба, подливы из пережаренного лука с морковкой, помидорами, и получился бы полноценный постный обед, а не завтрак.

— Гулять по улице в вашей галактике можно? В кутузку не заберут, а то паспорта с собой не захватил, — вроде как спросил я после благодарности хозяйке за экзотический завтрак, надеясь отыскать заросли айвово-клубничных фундуков, но вовремя спохватился и сначала проверил карманы на наличие камушка с Куома и зёрнышек от Древа Познания, потом пазуху на тему крестика из палестинской серраты.

Имущество оказалось на месте, Глаша – доброй, ничего не запрещавшей, хозяйкой, поэтому через пару минут я привычно выпорхнул на улицу. Привычно-то привычно, вот только никакой улицы за дверью не оказалось, что меня нисколько не смутило.

Домишко был единственным и неповторимым творением неизвестного зодчего. И стоял он посреди бескрайней долины, поросшей редким кустарником. Рядом с домом протекал полноводный ручей, через который был переброшен мосток из пары горбатых брёвен, связанных толстенными верёвками. За мостком виднелась хорошо различимая тропа, но ни пеших путников, ни велосипедистов нигде видно не было.

Оглянувшись на домишко с высоченной черепичной крышей, вспомнил, что в своих прошлых походах уже исследовал долину вдоль и поперёк, а значит настало время изучить задворки Глашиного жилища.

«Туда я, скорее всего, тоже ходил. Там за долиной лесок, за леском холмы, за холмами – горы. Скала какая-то имеется. Точь-в-точь, как на неправильном Вертексе. А рядом… Эти… Которые прикидываются людоедами. Точно. Сегодня сбегаю к ним. Надеюсь, не съедят и в этот раз», — вспомнил я, казалось бы, страшные вещи и чуть ли не бегом ринулся к старым знакомым, о которых ничегошеньки толком не знал.

Чем ближе подходил к лагерю людоедов, тем больше вспоминал взрослых парней, наряженных в шкуры животных. А тут ещё тропка под ногами появилась, причём не обычная, а посыпанная тусклыми белёсыми камушками остроугольной формы.

«Кости. Размельчённые звериные кости», — успокаивал себя и шагал дальше, пока по бокам тропки не нарисовались настоящие скелеты человекообразных существ, высотой не менее трёх, может, четырёх метров. Скелеты были старыми, запылёнными, со следами одежды из грубой ткани, обрывками которой их привязали к высохшим сучковатым деревцам. Они тоже своими раззявленными челюстями и пустыми глазницами не остановили моего боевого похода.

Прошагав между холмами ещё с полкилометра, поймал себя на мысли, что топтаться по костяной дорожке вроде как запрещено, если конечно не несёшь какую-нибудь жертву, желательно человеческую. Но это по легенде, которую строго соблюдают окрестные туземцы. А таким шалопаям, как я, можно без жертвы и даже без разрешения.

Что-то в душе шевелилось и заставляло шагать навстречу приключениям, а вот что это было – любопытство, или кое-что другое, я и торопился… Вспомнить или узнать.

— Стой! Кто идёт? — услышал на чистейшем русском и встал, как вкопанный.

— Мастер-хохмастер. Бывший пессимистер, — доложил невидимому часовому, чей голос точно слышал не раз и не два. — Как дела у их людоедского величества? Всех аборигенов схарчил, или пару деревенек оставил на развод?

— Про руну мира не вспомнил ещё? Почему конспирацию не соблюдаешь, Пессимистер? А если местные узрят в тебе злостного нарушителя табу, кто спасать будет? Глаша твоя? — строго, но сквозь смех, спросил меня паренёк лет двадцати, не больше, и, хрустнув валежником, вышел из-за кустов на жертвенную тропу.

— Я это… Про руну забыл, — признался я караульному, разодетому в выделанные шкуры, поверх которых он накинул маскировочную плащ-палатку с аляповатыми рисунками листвы.

— Когда один и налегке – через каждую дюжину шагов останавливаешься и поднимаешь обе руки вверх и в стороны. В локтях не сгибаешь. Вроде буквы "у", только с головой вместо дополнительной центральной черты. Кстати, у наших предков эта руна тоже употреблялась в таком же значении, — просветил меня земляк с высшим образованием и военной выправкой, а потом спросил: — Ты к Марфе? Она сейчас на объекте. Пытается реанимировать его до Корвана, который уже через неделю.

После болтовни часового о руне, традиции её воспроизведения, а особенно после упоминания неведомой Марфы-посадницы, в моей головушке случилось то ли затмение, то ли, наоборот, просветление, от которого ноги сделались ватными и непослушными, а во всём несуразном и почему-то ставшим треугольно-сборном теле разом проснулись малиновые осы и принялись жалить все мои внутренности.

— Эй-эй! С тобой всё в порядке? Ты так не пугай. Катись колбаской к начальнику экспедиции. Она у нас главврач, пусть разбирается с пациентом, — донеслось откуда-то издалека, хотя я не сделал и пары шагов от болтливого дозорного по имени Стасик.

«Руна мира – это олицетворение всего, что существует в человеке и окружающем его мире, а также во всех иных мирах и недоступных вселенных. Всего, что балансирует на границе света и тьмы. Всего, что связывает пространство со временем в единое непостижимое и бесконечное Нечто», — пристала ко мне особенно резвая и беспардонная оса-малиновка, разогнав остальных сестрёнок по их новым штатным местам в душе и разуме, а может, ещё в каких закоулках моего, в который раз пострадавшего, существа.

Пока приходил в себя успел доковылять до лагеря «помощников людоеда». Теперь я уже знал… Точнее, вспомнил всё и о базе «стройотряда» из выпускников медицинских и других, в основном технических, вузов Советского Союза. И об их настоящих, а не «людоедских» обязанностях.

Все парни, девчата и начальники инопланетной стажировки «купились» на самиздатские листовки, развешанные на досках для внутривузовских объявлений.

Там так и было написано: «Срочно требуется людоед! Набирается экспедиция в Терра-Инкогнито. Ищем дипломированных медиков разных специализаций, конструкторов робототехники и прочих аппаратов и механизмов, сварщиков и так далее. Обращаться по телефону АБ-ххх-хх, АВ-ххх-хх. Если “в деле” – звони!»

К тому времени буквенные символы в номерах телефонов уже лет пять как исправили на цифры, но и домашние, и уличные аппараты так и оставались с фабричными «номеронабирателями», то есть с дублирующими буквами А-Б-В-Г-Д-Е-Ж-И-К-Л.

Желавшие поиграть «в людоеда» могли запросто вычислить первые цифры номера – 12 и 13, а вот чтобы угадать пятёрку остальных, приходилось либо попотеть, либо сообразить, что в тексте объявления пряталась подсказка.

…Если «в деле» – закавыченными буквами обозначались цифры 3-56-06. Но даже когда «догадливые» звонили по правильным номерам 123-56-06 в Москве, или 133-56-06 в Ленинграде им объясняли, что ни в какую экспедицию «Приёмный пункт вторичного сырья» никого не набирает.

Как потом начальник экспедиции на Коллизию узнавала о звонивших в «приёмные пункты» и выбирала достойных и неболтливых, Марфа так и не рассказала, хотя именно она «устроила» и меня в экспедицию, и, как мне казалось, мою медикаментозную амнезию с полной невменяемостью и несознательностью. Хорошо, что душевная память брала надо мной шефство и понукала бродить по окрестностям лагеря и ближайшим посёлкам с самыми что ни на есть инопланетными аборигенами.

— Здравствуйте, Марфа Васильевна, — вежливо поздоровался я с начальством, которое отыскал в предбаннике высоченного сарая, сооружённого на скорую руку из связанных бечёвками жердей, со всех сторон завешанного шкурами, плащ-палатками и прочими лоскутами выгоревшего на солнце брезента.

— Не Марфа, а Марта. И не Васильевна, а Георгиевна. Здравствуй, Александр. Знала бы, какие фильмы мне в экспедицию… Никогда бы не взяла «Васильевича» с его профессией. Ладно. Чего уж там. Так ты оклемался, что ли? Пора бы уже. Думаю, через пару дней будешь как новенький, — чересчур медленно выговаривала или, скорее, вещала главврач Марта, а сама только мельком взглянула на меня и проложила думать о чём-то своём, о наболевшем или срочном.

— Если я не вовремя, извините, — начал я отступление, но не тут-то было.

— Стоять, боец! Приготовиться к осмотру, — очнулась, наконец, начальник и главврач в одном улыбавшемся лице сорокалетней дамы явно с примесью кавказских кровей. — Пошли на объект. Ты, наверное, не видел ещё нашего уродца. Сейчас познакомишься. Может, чего подскажешь. У тебя же волшебная рука… Или ты не помнишь, как мне ассистировал?

Пока пришёл в замешательство из-за наличия волшебной руки и её возможным участием в неведомой «Операции Ы», не заметил, как оказался в сарае-небоскрёбе с огромной фигурой обещанного людоеда. Точнее, куклой-манекеном или механической марионеткой высотой с трёхэтажный дом. Тоже разодетой в шкуры с бурыми кровавыми пятнами, только обутой в новёхонькие русские лапти огромного размера.

Морда Кукуя, как в шутку все называли механического монстра, была сшита из всё тех же выделанных шкур и вблизи кроме брезгливости никаких эмоций не вызывала, несмотря на наличие всё того же кровавого макияжа, рта от уха до уха и волосатых бородавок. Разве что выпученные глаза с красной подсветкой белков, но и те могли испугать только ночью и издалека.

— Вот наш… То есть, местный тотем. Знакомься. Ходить, поднимать руки, поворачиваться и шевелиться он уже умеет, а вот открывать пасть, чтобы имитировать пожирание людишек – ни в какую не хочет. Чего-то мы не учли или не смогли сообразить, как всё было задумано его «родителями».

Кстати, это те самые эоны, о которых ты спрашивал. Они всё тут построили или получили в наследство от местных жрецов, кто теперь разберёт. Так что не знаю, как выпутаемся на нашем первом Корване, а он вот-вот грядёт.

В ближайшее общее полнолуние притащат нам целую дюжину мальчиков и девочек для ритуального заклания. Шесть пар от всех окрестных чорио. В подарок… В качестве оплаты за лечение и прочее, — снова уплыла в туман начальник экспедиции и задумалась о насущном и злободневном.

Живо представив Кукуя, рвущего на части жертвенных детишек, я, как водится, отключился, а потому отвлёкся от проблем возвращения памяти и, как говорила Воллемия, реверсировании моего величества в букет Млечных Путей, чтобы, наконец, оказаться поближе к дому.

— Нет-нет, их никто не заставляет. Просто, такая традиция, чтобы не было перенаселения. Мы же с помощью глашатаев вовремя распознаём у них любое повышение температуры тела. Там, от инфекции, от заражения крови, отравления, и прочее. Стараемся ещё на субфебрильной и фебрильной стадиях подать особый «людоедский» знак, что наш уродец учуял добычу, и «жертву» пора заворачивать в саван и выносить из хижины на улицу.

Потом твоя Глаша оборачивается горгульей и утаскивает пациента на заклание. То есть, к нам на обследование. А дальше смотря по обстоятельствам и поставленному диагнозу. Антибиотики, капельницы, оперативное вмешательство. Или чистка ран, фиксация сломанных костей, гипс. У нас и для дезинфекции помещений кое-что припасено.

Аппендицитов, кстати, у них не бывает. И стоматологов им не требуется. Сами выдёргивают сломанные или проблемные зубы, а на их месте вырастают новые. Ни разу не видели беззубых старух и стариков. И не седеют они тут в старости, как у нас все пожилые земляне.

Когда выздоравливают – мы всех отправляем по домам. А шрамы и отсутствие конечностей служат доказательством кровожадности уродца. Ну, или его пристрастия к гноящимся деликатесам. Тут как кому нравится.

Так что до возвращения ещё не раз услышишь свою Глашу. Или её братишек и сестрёнок. Ох, и голосище у них, когда вопят, сидя на крышах домов с заболевшими, или в ближайших кустах.