Сага о бескрылых (СИ)

Глава 23

Плыли. Припекало полуденное солнце, подыхали гребцы — кроме Укса и двух настоящих рыбаков-помощников арха, лишь молчаливый старикан имел морской опыт. Бултыхали кое-как веслами, стирали ладони. Ветер был попутным, парус помогал, лодка двигалась на север. Ну, всё как обычно: кто-то сдохнет, кто-то гребцом станет. Но десятник догадывался, что спокойно не доплыть. Уж очень мало на салми людей с мозгами. Арх и его двое помощников регулярно к бражке прикладывались, успешный отход праздновали. Остальные в голос выли, отдыха просили. Нет, были и людишки покрепче, тот старик, бабенка в мужской рубахе поверх богатой туники — эта весло толком двинуть не могла, но ногтями за рукоять упорно цеплялась. Но что толку, если из шестнадцати человек лишь у троих в башке мыслишки иногда шевелятся. У троих, это если Грушееда считать.

— Я им говорю — вот ЭТО — и есть чистейшая, незамутненная, отфильтрованная мерзость! Безграмотное безвольное безверие, — продолжал хрипеть лысый умник, что сидел у другого борта. — С другой стороны…

Как человек, читать умеющий, способен такое сущее подзаглотство бесконечно нести? Понятно, логика с диалектикой людям равным недоступна, но все ж какие-то границы у тупости должны быть или нет?

К закату Укс устал. Не столько от гребли и боли в спине, как от болтовни Пыка и прочей глупости.

Остановились на островке — вдоль западного берега их много рассыпалось. Общего котла, понятно, никто делать и не думал. Разложили костерки, каждый жрал что имел.

— Знаю я этот путь, — сообщила рыжик-Лоуд, вешая котелок с кукурузно-фасолевой заправкой. — До ближнего города дней тридцать идти, а как мы волочимся, так и все сто.

— Хорошо.

— Чего хорошего, хозяин? Скука. Прямо хоть самой за весло садись.

— Ничего, поскучаешь.

— Я не о той скуке. Арх-удалец скучать не даст. За задницу ущипнул. Я даже удивилась — думаю, это ж в каком я нынче облике⁈

Десятник поморщился:

— Совсем ющец безмозглый. Он же вроде ту бабу барать нацелился.

— Ему без разницы. Голова закружилась, взлетел орлом приморским. И на Грушееда щурился. Вот что в нашем ослогоне прельстительного, кроме малословия? Или ты, молчун, красавца-бородача нарочно приманивал?

Грушееда передернуло.

— Подальше от арха держитесь, — приказал десятник, подтыкая под бок плащ. — Нам бы успеть уйти от Мельчанки.

— Что «держитесь, держитесь», — бубнила оборотниха. — Может, мне с ним потолковать охота?

Толковать пришлось Уксу. Проходил мимо рыбацкого костра — арх поднялся, приказал языком грозно-заплетающимся:

— А ну, постой, хиссиец.

Отошли в темноту.

— Ты, это… поделись племяшем. По старинному обычаю.

— Как можно, господин арх. Боги не велят. Родственник мой, какая тут торговля.

— Кому врешь? Не похожи вы. Хочешь сопляков в городе продать, так и продавай. А пока рыжий моим побудет, путь многотрудный скоротать поможет.

Укс глянул вверх, на звездную россыпь:

— Боги не разрешают. Рыжий — душа чистоты воистину нечеловечьей. Как я его в грубую забаву толкну? Не, не простят боги.

Арх дыхнул бражкой:

— Смеешься, морячок? Блудлив твой рыжий, улыбается, что шмонда городская. Ну, дело твое. Смотри, как бы я обоих не забрал.

— Э, тебе, арх, столько ласки не осилить, — Укс сплюнул и вернулся к своему костру.

— Что, сторговал нас ющецу? — ухмыльнулась оборотниха.

— Он тебя задешево хотел. Говорит, «лыбишься, как шмонда городская».

— Вот подзаглоток неграмотный! Это я-то «городская»⁈

Спал Укс вполглаза, но ночь прошла спокойно. После завтрака похмельный арх подзоглотство возобновил.

Гребцы полудохлые стояли на песке кривой шеренгой, арх косолапил перед строем, пил воду и вещал:

— Поход — есть сложность неподвластная уму горожанина. Я обошел полмира, своими глазами сердце Океана видел, в трех городах бывал. Бог я для вас. Хозяин! Без меня не доплыть никому, околеете от жажды и голода. А если кто о бунте думает, смотрит зло, так пусть в ошейник сядет. Для общей надежности! Иначе до города не дойдем! — арх с вызовом выпятил редкую бороденку, всмотрелся в Укса.

В руках у арха-мечтателя была острога, на поясе кинжал десятника, у его сотоварищей топорики морские. Укс знал, что управится с тремя даже без оружия и помощи пустоголовой. Тут не люди равные, а вообще убогие клионты-недоростки. Но смысл? С настоящими гребцами можно чуть подальше уйти, а день пути — ценность немалая.

Арх возгордился:

— Возьмите-ка его, ишь, косится… И вот ту горожанку упрямую тоже приструним.

Схватили за руки — бородавчатый Четверть-Мастерской — держал опасливо, видно, про тот склон с умерщвленной керой помнил.

— Его бы, господин арх, понадежнее связать. Такие опасны, у меня глаз наметан. Он — драчун. За Трида воевал, наверное. А грань где? Сначала за Трида, потом с дарками, а потом и за честных людей возьмется…

Вязать здесь не умели — арх затянул на шее веревку морским подсечным узлом, полагая, что кроме него тот узел лишь богам известен. Теперь «бунтовщики» в лодке сидели, как люди знатные, бабенка тоскливо смотрела в небо — ее привязали за ногу. Укс покосился на точеные щиколотки — небось, в Хиссисе не из последних красавиц была. А сейчас пальчики разогнуть не может — до костей ладони стерлись. Забавно Логос-созидатель мир перетряхивает.

Лоуд, шмонда этакая, забираясь в лодку подмигнула. Забавно ей — сама ошейник таскала, теперь десятник украшением обзавелся…

…Гребла, надрывалась команда случайная, Укс вполсилы легкое весло двигал. Правда, веревка на шее мешала — натрет к вечеру. Двигались потихоньку. В обед рыбаки новый кувшин бражки раскупорили и обратили мысли к иным удовольствиям. Хиссийка, даром, что из знатных, побоев дожидаться не стала. Согнулась, ублажала поочередно, неловко опираясь запястьями о колени новых хозяев. Потом рыбаки-хозяева пели, гребцы вразнобой им подтягивали, арх о великом морском умении вещал.

Укс греб, размышлял о том, почему именно в скотском удовольствии столь острая сладость таится, и когда именно Логос-созидатель решил посадить в вонючую лодку обезручевшую, не такую уж молодую, но красивую женщину, до вчерашнего дня разве что на рынке рыбаков видевшую? Когда ее путь в эту лодку начался? В день когда будущий Мудрейший в далекое Сюмболо пришел? Или когда неведомые мастера дивный резак сделали? Или это некий бескрылый боред шепот Логоса неверно расслышал-истолковал, криво игральные кости встряхнул, высыпав в одну лодку рыбаков, безымянную хиссийку, мудреца-Пыка, насмешливую шмонду и полунемого-полуглухого Грушееда?

Тошнило десятника, словно это он сам на корме в полуразвязанных штанах сидел, песнь горланил.

Вечером лодку на пляж измученные гребцы едва выволокли. Укс сидел на носу, смотрел, как они на песок обессилено валятся. Толку в этих моряках?

— Злодей пусть на лодке заночует, — приказал мудрый арх. — Жрать дадим, но руки свяжем.

Не поленился самолично влезть, запястья стянуть. Ухмыльнулся вонюче:

— Ничего, за мальчуганами присмотрю.

Рыжий оборотень топтался на песке, заглядывала в лодку.

— Дяденька арх, вы ж не сильно моего дядьку вяжите. Вы же добрый, правда?

— Добрей не бывает, — рыбак положил лапу на мальчишечье плечо. — Не пожалеешь, рыжачок.

— Ой, раз вы добрый, так и хватит того с меня, — облегчено вздохнул наивный оборотень.

«Хватит с нее». Ну, и правда, хватит. Укс нашарил в поясе вшитую монетку, вышелушил. Ребро «щитка» было остро подточено, с веревкой не в первый раз приходилось управляться. Десятник освободился от пут, нашел под банкой «посошок», и, вытянувшись на скамье, принялся ждать.

Вопль раздался рановато, должно быть и ужин равные уродцы не успели сварить. Это кому ж там так не терпелось: оборотнихе без дела засидевшейся или арху, о старинных мерзких обычаях вспомнившему? Укс спрыгнул на песок…

Вопль обрываться и не думал: летел, набирая высоту, ширясь над песчаным берегом и невысокими, похожими на бородавки Пыка, скалами. Гребцы-беженцы замерли у костров, побежали по берегу схватившиеся за топорики рыбаки… Укс несколькими прыжками настиг одного, заплел «посошком» ногу — мельчанский герой рухнул, взрывая песок. Укс аккуратным ударом торца древка проломил увальню переносицу. Второй рыбак успел обернуться, сейчас пятился, занося топорик.

— Брось, — посоветовал десятник, пытаясь пробиться, сквозь вопль, носящийся над островом. — Брось, убью легко.

— Ты, ты… — рыбак взмахивал топориком, словно в его руках была грозная боевая секира.

Укс ударил «посошком» дважды: падая с раздробленной коленной чашечкой, рыбак попытался отразить повторный удар, естественно промахнулся, и рухнул на песок уже с обоими разбитыми коленями. Завопил, но дивный крик мучающегося рыбачьего арха заглушал все…

Укс, морщась, зашел за камни. Арх скорчился на песке — обе руки зажимали пах. Грушеед снимал со своей шеи веревку, пустоголовая сидела на корточках и восхищенно смотрела на голосящую жертву. Вопль был так силен, что десятнику показалось, что волосы на затылке дыбом встают.

Укс ударил орущего «посошком» в лоб. Сразу стало хорошо.

— Ты чего⁈ — возмутилась Лоуд. — Я ж такого не слышала.

— Я тоже. А мальчишка вообще оглохнуть может.

Грушеед действительно ковырялся в больном ухе.

— Ну, ладно, — смирилась огорченная оборотниха. — Вот вечно я из-за вас чем-то жертвовать должна.

— Яйца? — спросил Укс, глядя на лежащего арха.

— Одно. Может, если потом второе отсечь, он бы еще громче…

— Не надо. Так дорежь. Если Белоспинный пачкать охота.

— А я его ножом опыт попробовала, — объяснила Лоуд, показывая дрянной рыбацкий клинок. — Там ужин будет или как?

— Сейчас поговорю, — Укс пошел назад.

Грушеед поспешно семенил следом — опыты с рыбачьими яйцами мальчишку не сильно интересовали и Логос-созидатель тому пренебрежению науками не возражал.

Рыбак со сломанными ногами пытался ползти, к нему осторожно приближались трое «гребцов».

— Выхаживать будете? — заинтересовался Укс.

— Н-нет, — Четверть-Мастерской попятился. — Мы просто проверить. Он же преступник и должен быть обезопасен. Если мы одного вора пожалеем, боги простят, но ежели их, к примеру, двое…

— Теперь я — арх. Я и проверю, — объяснил ситуацию десятник. — На нас ужин сготовьте, и поживей.

Гребцы спешно заковыляли назад. Укс подобрал топорики, протянул один мальчишке:

— Поедим, в лодке ложись. Людишки попались особо глуповатые, еще учинят что.

Грушеед кивнул.

Обезножевший рыбак прополз на локтях еще шаг, замер. Укс неспешно подошел.

— Не с тем ты поплыл, брат.

Рыбак внезапно швырнул в лицо убийце горсть песка, выкинул руку с ножом, пытаясь достать до десятниковой ноги.

— Смелый, — удивился уклонившийся десятник. — Ладно, умри легко.

Хрустнуло основание рыбацкого черепа…

Ночь прошла спокойно, Укс немного подремал: гребцы сбились у костра поодаль, в похлебку может и наплевали, но шпионы к подобным мелочам давно были равнодушны.

На рассвете Грушеед разогрел остатки ужина, оборотниха уже мелькала рыжей башкой, по-хозяйски наводя порядок в салми.

— Пожрали? — спросил Укс у гребцов. — Тогда спускаем корыто на воду.

Страдальцы спихнули с песка тяжелую лодку, десятник запрыгнул на корму указал «посошком»:

— Ты, и вы двое — садитесь.

Пык-Четверть-Мастерской забрался с готовностью, старик и хиссийка сели неуверенно.

— Убивать не буду, — объявил Укс остающимся. — Вы на лодке промолчали, умнику-бражнику душевно внимали, смотрели как он развлеченья развлекал. Теперь у вас свой умник найдется и свои развлечения. Прощайте.

Молчали, только на «посошок» тупо пялились. Укс сел, поредевшая команда навалилась на весла — остров начал медленно отдаляться. Беженцы, уже переставшие быть гребцами, молча смотрели вслед, потом кто-то вошел в воду.

— Кинь им чего-нибудь лишнее, — сказал Укс оборотнихе.

— Добрый ты стал, наверное, подохнешь скоро, — проворчала Лоуд…

…Далеко позади новые островитяне вылавливали мешки и пожитки. Положение людишек, если им Логос-созидатель согласится подсказать, было отнюдь не безнадежно: до соседних островков, а затем и до материкового берега, хороший пловец добраться вполне способен. На берегу лодка или плот отыщется, или вплавь все переправятся: это уж как боги пожелают. Человек обязан или подыхать, или договариваться.

Гребли без спешки, Пык помалкивал, хиссийка за весло упорно цеплялась. Наверное, пусть поживет.

Укс подумал, что в море почему-то сильнее жить хочется. Может, потому что людей мало и не думаешь о том, как их, вездесущих подзаглотников, истребить?

— Осмелюсь заметить, господин воин, что умелый рисовальщик очень ценен, если вам, к примеру, мастерскую захочется открыть… — намекнул Пык, просительно поглядывая на Укса.

— Удивительно ты толковый человек, Четвертушка, — вздохнул десятник, думая, чем ющеца ударить.

Припёрка двинула по затылку Лоуд — браслет в мальчишечьей руке выглядел странно, но силу морская дарк не растеряла.

Дальше Пык греб молча.

Ближе к вечеру проходили длинный мыс.

— Вот что, господа моряки, — объявил Укс. — Пора расставаться. У нас дело сложное, не по дороге нам с вами. Э, малый, собери-ка их…

— На двоих собираю, — сообщила порой очень догадливая оборотень.

Подошли к мелководью. Старик-гребец спрыгнул сам, Укс спустил за борт женщину. Лоуд передала мешки с припасами и топоры.

— Острогу одну отдай, — приказал десятник. — Старый справится.

Седой гребец кивнул и сказал:

— До города нам не дойти.

— Деревушка на берегу есть, — сообщила Лоуд. — Это отсюдова к югу. Месяца за два дойдете. Или здесь живите. Хорошее место. Ты, старый, изловчись и красотке ребенка сделай. Веселей будет.

— Прямо сейчас делать и начнем, — пробормотала хиссийка.

Шпионы засмеялись, Укс кивнул напарнице:

— Тряпку с бальзамом даме подари. Со своим. Пусть руки залечит.

— Вот ты как скажешь, прямо хоть от стыда сгорай, — зажеманилась Лоуд.

Высаженные побрели по песку узкого мыса. Хиссийка несла пропитанную тряпицу на кончике топорища.

— Не, все равно — шмонда сугубо из благородных, — вынесла приговор оборотниха. — Не будет из нее толку. Зарубит ее старикан и съест.

— Им решать, — пробормотал Укс, почесывая голову. — Ты меня будешь стричь или нет?

— Так когда? Я ж занят все время.

— Если позволят господа, я неплохо умею стричь, рука у меня обученная, и в знак высочайшего уважения… — вкрадчиво заблеял Пык-Четверть-Мастерской.

— Э, ты из тех ющецов, которым я и какашку прикопать не доверю, — ухмыльнулась Лоуд, превращаясь в черноволосую покорительницу жреческих умов. — Убивать мы тебя будем.

— Не надо! — в ужасе задохнулся говорун. — Я всегда ведьм и куртизанок чрезвычайно чтил…

Он все блеял, пока его со связанными руками не столкнули за корму. Какое-то время волочился на веревке, булькая и выкрикивая мольбы, потом затих и Грушеед обрезал привязь.

Укс с партнершей работали веслами, ветерок наполнял неуклюжий парус «салми». Пустоголовой быстро наскучило быть красавицей, стала «той бабой». Следила за чайками и берегом, вертела встрепанной головой. Грушеед разложил на тряпице обед и тогда оборотень спросила:

— Так что дальше, хозяин?

— Место подберем, все скажу…