Сага о бескрылых (СИ)

Глава 16

На Портовый холм прибыли вовремя: уже начались военные переговоры. Храмовый флот выстроился в широкой части бухты — получилось внушительно. Должно быть, стоило немалого труда удерживать огромные «словеса», юркие униры и своенравные диеры в одном строю, но пока это получалось. Хиссийский флот тоже попытался принять боевой порядок, но опыта совместных действий у них было еще меньше, лишь кое-как рваная цепочка кораблей прикрыла пристани. После всей этой возни, к пирсу едва протиснулась храмовая «Тетра» — лично тысячник Аннисис прибыл на последние переговоры. Злословы из истомившихся зрителей предрекали, что речь пойдет о перемирии дня на три: уж слишком подготовка к войне всех утомила.

…— Ну, теперь наше время пришло, — прошептал Скат. — Ждет от нас славного подвига Слово.

Десяток шпионов собрался в заранее присмотренном пустующем доме: чтобы он пустовал, пришлось потратить немало серебра, да и кинжалами поработать, но то дело прошлое. До Морского дворца отсюда было рукой подать, шпионы посетили дворец трижды — до вчерашнего дня кроме дозорных в укреплении никого не было. По сути, дворец забросили давненько: опасно обветшавшие древнее сооружение; прямоугольное, в три довольно высоких этажа, с провалами окон, просторное, но с обвалившейся и разобранной лестницей.

— Веревка, — опять проныла Лоуд. Она вновь была в облике толстухи и мало кто из шпионов верил, что это чудище на что-то способно.

— Что веревка? Хорошая веревка, я сам выбирал, — пробормотал Гиос.

Оборотень гулко вздохнула, демонстрируя, что именно это ее и беспокоит.

— Пошли, нечего тянуть, — скомандовал Скат…

Сейчас Морской дворец окружал двойной ряд царских латников. Личная охрана Аннисиса — дюжина лучших храмовых мечников, осталась на «Тетре» — неприкосновенность послов гарантировали древние боги города. На верхней боевой и дозорной площадке, где велись переговоры, находились лишь предводители враждующих войск и их ближайшие советники. Иногда толпа горожан, запрудившая сходившиеся к порту Южную и Северную улицы, видела властителей, подходивших к полуосыпавшемуся парапету башенной площадки. Видимо, переговоры шли нелегко.

Вокруг уличного колодца тоже толкался народ, то и дело подходили утомленные стоянием в строю ополченцы, поглядывали на башню Морского, набирали воду из небольшого каменного бассейна. Прибегали с кувшинами оруженосцы панцирников. На всех кричал охрипший десятник, надзиравший за порядком у колодца.

Укс с оборотнем стояли у забора. Лоуд, принявшая обличие бабы без возраста, была мрачна, разглядывала пару своих сплетенных куколок, вспоминала личины.

— Выдержит тебя веревка, — сказал десятник. — Да там не так и высоко.

— Угу, ющец вас возьми, если ноги переломаю, вы меня, конечно, вытащите, — проворчала оборотень.

— Так постараемся, а то наболтаешь под пыткой вообще невесть что.

— Я чуть больше на себя надеюсь, чем на таких спасателей, — усмехнулась пустоголовая. — Веревка, может и выдержит, да только не люблю я на глазах стольких зрителей выступать. Я, вообще-то не грошовая лицедейка, хозяин. Я для избранных!

— Понимаю. Но рискнуть придется. Если что, я рядом буду. Пробьемся.

— Польщена, — оборотень покосилась. — А ты, хозяин, зачем цветок в море полоскал? Мне, что ли нес?

— Ну, подумал, вдруг ты желтых не видела. Но роза уж слишком размокла, а кое-кто с мальчишками чересчур намудрил. Забудь.

— Забуду. Но была б я человеком, влюбилась бы в синеглазого.

Укс засмеялся:

— А ты умеешь?

— Нет, конечно. Говорю же: «была б человеком».

— Интересные вы дарки, коки-тэно. И в книгах о вас ничего нет.

— Далеко живем. А у тебя, хозяин, образование узкое…

На улице негромко свистнули. Укс вынул кинжал.

— Лучше я сама, — прошептала Лоуд. — Мне потом сподручнее будет.

Услышав снаружи возню, Укс приоткрыл калитку: Скат с Гиосом втолкнули слугу с кувшинами — водонос, гладкий, в хорошей тунике с богатой голубой каймой вырывался:

— Да вы знаете кто мой хозяин⁈

— Чего ж не знать? — Скат сунул тряпку в рот гордецу. — Сейчас отпустим.

Укс рывком поднял тунику водоноса, Лоуд ударила ножом. Жертва слабо дернулась — оборотень пристально смотрела человеку в лицо. Слуга лег на землю — десятнику пришлось придерживать тунику, дабы не испачкалась в крови. Гиос шумно сглотнул, глядя на оборотня с ножом: такую, без возраста, со спокойным лицом и короткими, торчащими дыбком волосами, он еще не видел. Лоуд, не обращая внимания, сунула оружие в ножны:

— Давай тряпку, хозяин.

Укс содрал тунику с трупа. Лоуд — уже водонос, голый, хорошо сложенный, оделась. Взяла кувшины:

— Э, а как эту ублёвую посуду сразу парой тащить?

— Один возьми, — сказал Укс, берясь за глиняную ручку.

— Рискнешь? — прищурилась оборотень.

— До места помогу, — десятник, спешно снял с пояса ножны кинжала — он был в городской тунике, на какое-то время поможет не выделяться.

Шли по переполненной улице, Лоуд-водонос пыталась пристроить на плече кувшин. Да, с этим не продумали — уметь их носить нужно.

У колодца здешний десятник узнал тунику царского дворца, растолкал народ. Наполнили кувшины — Укс невольно крякнул. Когда пропихивались обратно, Лоуд сквозь зубы процедила:

— Кувшины-то и полегче можно было подобрать…

…Оцепление, полированные наконечники копий, потные мордосы под шлемами. Прыгал за спинами воинов толстый человек, махал рукой в перстях:

— Живей, Мелантий! Воды, воды, сюда!

— Ух, ты, меня Мелантием зовут! — шепотом восхитилась оборотень.

Латник перед водоносами сдвинулся, пропуская, толстячок возмущался:

— Едва тащишься, негодный! В такой момент…

— Толкотня там, локоть мне отшибли, рука онемела, — пожаловался слуга-оборотень.

— Отшибли ему! Видят боги, плети ты захотел, деревня невоспитанная, — ужаснулся толстый распорядитель.

— Виноват, чуть не затоптали, — немедленно покаялась оборотниха. — Горожанин вот помог, монетку бы ему…

— Со своих денег плати, — возмутился толстячок. — Ставьте кувшины внизу, да за пивом во дворец, беги живее. Скажешь: восемь кувшинов нам нужно. Поединок еще неизвестно сколько продлится…

Шпионы затащили кувшины внутрь: в комнате справа, толклись двое слуг, спешно разливали по чашам разведенный мед. Кособокий стол был накрыт скатертью, испятнан и засыпан крошками. В двери влетел слуга с подносом, чуть не столкнулся с десятником — с подноса посыпались персиковые косточки и огрызки яблок.

— Да не мешайте, увальни!

Партнеры спешно отступили под лестницу: рассохшуюся, сбитую из старых брусьев. Здесь было пыльно, валялась куча камней и пахло мочой.

— Знаешь, хозяин, все как-то иначе намечалось, покрасивее, — прошептала оборотень. — Мысли у нашего нового Мудрейшего великие, а как их в жизнь превращать, ющец его знает. Какой такой поединок? Мне что, вечно, здесь в вонище дожидаться? Или выйти, да и дело сделать?

— Не подзаглотничай… — Укс замолк — по лестнице кто-то торопливо спускался, на голову шпионам сыпалась пыль. Шаги стихли, десятник прошептал: — Наверное, поединок будет, как в старину было заведено. Потом Аннисис сигнал даст.

— Ну, да, он, ублёвок, непременно сюда поссать спустится, заодно и скомандует. Давай, хозяин, во дворец за пивом сходим. Прогуляемся, по кружечке пропустим прохладненького. Без пива здесь все равно не начнут.

— Нет уж, подождем. Но не здесь. Слишком подозрительно выглядим. На второй этаж поднимемся, там, вроде, пусто.

— Ох, даже не знаю. Я-то здесь по службе, а ты, горожанин драный, меня вообще компрометируешь, ишь пристроился.

Укс взял за шею усмехающуюся оборотниху — опять в бабу без возраста обратилась, словно знала что не раздражает в таком обличии:

— Не дури. Потом развлечешься.

— Ловлю на слове, — перед десятником вновь стоял слуга в дворцовом хитоне.

На втором этаже, и, правда, было пусто. Сложенный кое-как камень для ремонта, рассохшиеся балки, древняя бочка. С площадкинаверху доносился разговор, но разобрать смысл было трудно. Шпионы отошли подальше от шаткой лестницы, встали под прикрытием растрескавшейся перегородки, рядом оказалось окно с видом на пристань и бухту.

— О, да тут за место по пять «корон» брать можно. Вид как на орхестру, — заметила оборотень.

— Ты была в театре? — изумился Укс.

— Была, наверное. Точно не помню. Нет, это не жизнь, хозяин. Теперь вот меня, прилежного Мелантия, со службы с позором изгонят, а может, и вовсе запорют. Прощай пиво, объедки царские и завистливый почет соседей. А все во славу Слову. На какие жертвы идти приходится! — Лоуд горестно вздохнула.

Укс, не отвечая пустой болтовне, осторожно прошелся по полуразрушенным комнатам. Отыскал сломанный черенок лопаты, забытое зубило — славный арсенал.

— Эй, хозяин, зудят, — прошептала Лоуд.

— Да они все время зудят, — буркнул десятник, привыкший к перекличке сигнальных рогов на пристанях.

— Сейчас лодка идет с тряпками, — сообщила оборотень.

К причалам действительно подходила лодка с двумя огромными знаменами Храма. Ее приветствовали дружными воплями с крыш и улиц: горожан истомило долгое ожидание. Лодка, между тем, гребла не к причалу, а к выдвинутой впереди строя хиссийских кораблей барке — плоскодонному суденышку шагов в пятнадцать длиной.

— Арена? Но зачем им поединок? — пробурчал Укс. — Кто бы ни победил, Храму отступать некуда.

— Как «зачем»? — возмутилась Лоуд. — Интересно же. Люди тупые-тупые, но иной раз поразвлечься умеют.

Десятник отмахнулся — нужно было понять, зачем царь и новый Мудрейший о старинном обычае вспомнили. Тянет время Аннисис? Уже вечер, скоро час нэка придет, братья в неистовство впадать начнут…

— Ой, красавец какой! — возликовала оборотень, любуясь спускающимся с пристани в лодку героем. — Смотри ляжки какие!

Укс продекламировал:

Вышел вперед из хиссийских рядов Парис крепкозадый,

Со шкурой пантеры и в панцире ярком на торсе могучем,

С острым мечом. Колебал он в длани копье, завершенное

Жалом стальным, всех храбрейших врагов устрашившим.

Только увидеть успел восхищенный Мелантий то толстое чудо…

— Что, правда? А где шкура? И кто такой этот Парис?

— Не знаю. Сгнила, наверное, давно та шкура, — мрачно заметил Укс.

Лодки уже подгребали к плавучему ристалищу. Бойцы поднялись на палубу барки одновременно: порт разразился бурными криками, чуть позже донесся рев Храмового флота:

— Слово!!!

— Хиссис!!! — не уступали горожане.

Оборотень на миг обернулась:

— Вот это да! Ты только глянь, хозяин!

Громоподобный рев перекатывался над бухтой, эхом отдавался от обрывов — Укс встревожено глянул на потолок — не развалился бы Морской дворец.

Стояли на барке два воина: хиссийский крепыш в благородно сияющем шлеме, чеканных панцире и поножах. Завитые волосы ниспадали из-под шлема, рассыпались по плечам, круглый парадный щит еще висел за плечами, перевязь меча украшало серебро, поза горделива, длинный наконечник копья блестел даже в пасмурном предвечерьи. У кормы стоял герой Храма: на голову выше противника, не в тунике, а моряцких штанах с наскоро зашитой дырой на колене; кожаный с бронзовыми бляхами панцирь, той же сюмбольской работы шлем надвинут на глаза, прямоугольный щит стоял у ноги, простое копье покачивалось в мускулистой руке. Меч, правда, был хорош, — северный, длинный.

— Мы за кого молим богов? — азартно уточнила неугомонная оборотниха. — Царский припёрок мне нравится с задницы, а у храмового симпатичные ручищи.

— Я за храмового. Хоть знаю, как его зовут, — машинально сказал десятник.

— Да ну⁈ Так скажи, к кому мне склонять милость богов.

— Слушай, пустоголовая, нам нужно быть ближе к лестнице. Полагаю, наш миг настанет в конце поединка. Когда царь…

— К шмондам царя! Сначала я все досмотрю.

— Ты, вообще припертая… — зарычал Укс, но тут со смотровой площадки звучно провозгласили:

— Я, благородный Трид, царь Хиссиса, перед богами и народом своим, обещаю, что поединок будет честен…

Оборотень, от азарта и внимания вновь ставшая «той» бабой, слушала и явно пыталась запомнить судьбоносную царскую ерунду. Укс смотрел в ее потный затылок и не мог понять Логоса-созидателя. По всему выходило, что шмонда-оборотень за древнюю прекрасную Елену здесь сидит и наблюдает. Просто нет никого иного в Морской башне на эту роль более подходящего. Ужасны боги, чудесную легенду в насмешку превратившие.

…Теперь наверху кричал-вещал Аннисис — голос у тысячника был даже позвучнее, наверное, и на храмовых кораблях что-то сейчас слышно. О Слове, конечно, упомянул, о чести и достоинстве воинов…

Вразнобой загудели рога.

— Жребий тянут! — умилилась оборотень. — Слушай, хозяин, неужели все по-честному будут делать? Вот припёрки-то!

— Ющец их знает, — пробурчал Укс. — Вряд ли. Но в любом случае мы то странное упущение богов подправим.

Метать копье первым выпало хиссийскому герою. Оба воина, потрясая оружьем, поприветствовали свои армии. Прокатился по порту громоподобный рев зрителей, стих… Даже испуганные чайки кружили над мачтами кораблей в полном молчании. Храмовый гигант на корме барки изготовился к защите: поднял тяжелый щит, пригнул голову в своем не очень-то надежном шлеме, прочнее уперся в палубу мощными ногами. Его противник, поправил увенчанный перьями шлем, начал примеряться, отводя руку с длинным копьем.

— В колено нужно целить… — шепотом переживала Лоуд. — В коленку засади, потом прирежешь…

Царский латник, примерившись в третий раз, замахнулся… Над кораблями и замершими людьми пронеслось его громкое «Кхэ!» и стук попавшего в цель оружие. Мгновение стояла тишина, потом стало понятно, что наконечник не пробил примитивный, но толстый щит — храмовый герой с натугой поднял свою защиту с застрявшим в ней длинным копьем. Берег и корабли разразились невнятным ревом: одни досадовали, другие восхищались удачей и величием всемогущего Слова.

— Я говорила — в ногу нужно! — визжала оборотень. — А он в мордос целит, ума-то вообще нет…

Укс зажал партнерше рот, пустоголовая трепыхалась, но десятник сказал ей в ухо:

— Заткнись. В Морском одна ты шмонда визгливая. Выдашь.

— Ладно, увлеклась, — призналась придушенная Лоуд. — Всё, за нашего красавца богов молим.

Порт замер: пришло время храмового воина. Гигант размахнулся — тысячи зрителей ждали точного прицеливания, но храбрец метнул свое оружие сразу. Донесся лязг металла — было отчетливо видно, что наконечник пробил сияющую медь щегольского щита, воин пошатнулся…

— Слово! — взревел храмовый флот.

Но ликовали захватчики рано: хиссийский герой выпрямился, доказывая, что он не ранен — пробившее щит копье ударило и почти пробило панцирь, но не смогло достать живую плоть.

Восторженно орали люди на крышах и набережной. Лоуд от визга удержалась, но крепко врезала кулаком по камню оконного проема:

— Слабак ублёвый!

Крики враз оборвались: храмовый герой, не медлил: выхватив меч, пошел к противнику. Огромный, быстрый, отбросивший щит. Воин Хиссиса пытался изготовиться, но ему мешало застрявшее в щите вражеское копье. Выхватив меч, он попытался обрубить древко, но противник оказался слишком близко. Царский латник вскинул свою громоздкую защиту, но чуть не полетел в воду — противник сильно толкнул от себя торчащее древко, уклонился от защитного взмаха меча, и в свою очередь рубанул по шлему противника. Донесся лязг: хваленый северный клинок разлетелся на части, в руках храмового воина осталась лишь рукоять. Правда, противник лишился большей части своих дивных перьев, да и оглушило его изрядно. Поборник Слова, помянув крабье вымя, еще разок двинул рукоятью меча по шлему врага, оставив вторую вмятину, отшвырнул никчемный остаток оружия и попытался отобрать у противника целый меч. Царский латник, хоть был оглушен, но оказался стоек не только мощными бедрами, но и сотрясенной головой, — уперся и оружие отдавать не пожелал. Храмовый герой с яростным ревом встряхнул красавца — меч выпал и никем не подхваченный, булькнул в воду. Воин Слова вновь заревел, врезал кулаком в лицо противнику — попал или нет, было неясно, но стойкие ноги царского латника дрогнули. Храмовый перехватил врага за шею, за шлем, поволок по палубе — проигравший лишь слабо перебирал ногами в начищенных поножах.

— Храм и нэк! — торжествующе взревел победитель, встряхивая и болтая увесистый живой трофей, словно легковесное чучело. Несчастный хиссиец пытался зацепиться рукой за палубу, но жестокий гигант вновь встряхнул его за шлем, закружил как игрушку…

— Во дает, припёрок! — восхищенно ахнула оборотень.

В этот момент подбородочный ремень шлема лопнул и кружащее тело в панцире, вследствие хорошо известной некоторым бывшим боредам центробежной силы, улетело за борт. Донесся громкий всплеск…

Порт тысячеголосо ахнул. Храмовый воин тоже ахнул, отшвырнул опустевший шлем, бросился к борту: на поверхности воды плавали ветки, дохлая рыба и прочее портовое дерьмо, но никто не выныривал…

По порту пробежал ропот: все вглядывались в мутноватые волны.

— Утоп, что ли? — пробормотала оборотень. — Да что ж за день такой⁈

— Нечестно! — истошно завыл кто-то на городских кораблях.

Вопль подхватили на улицах и набережной, с храмовых кораблей донесся угрожающий ответный вой…

Десятник сгреб за шиворот Лоуд.

— Да иду, иду, — прошептала потрясенная глупейшей развязкой столь чудесного поединка даркша.

Пробежали по лестнице…