Рыцари тёмного леса

4

Лемфада очнулся. Перед глазами стоял туман, и в этом тумане сквозили какие-то темные линии, вроде щелей на крышке гроба.

— Нет! — простонал он и попытался встать, но нежные руки уложили его на место, и ласковые слова успокоили. Он повернул голову на подушке и увидел молодую девушку с темно-карими глазами. Она гладила ему лоб.

— Лежи спокойно, — прошептала она. — Здесь тебе ничего не грозит. Отдыхай. Я с тобой.

Когда он снова открыл глаза, линии оказались пазами между бревнами на потолке. Он повернул голову, надеясь снова увидеть девушку, но вместо нее у постели сидел мужчина с красивым лицом, в небесно-голубой рубашке. Длинные волосы падали ему на плечи, бороду он брил, а глаза у него были лиловые. Он улыбнулся Лемфаде.

— Добро пожаловать обратно в мир живых, дружище, — тихим, мелодичным голосом сказал он. — Меня зовут Нуада. Это я нашел тебя в лесу.

— Ты спас мне жизнь, — прошептал Лемфада.

— Не совсем так: это сделал другой человек. Как ты себя чувствуешь?

— Спина болит. — Лемфада облизнул губы. — И пить хочется.

Нуада принес чашу с водой и, поддерживая Лемфаде голову, напоил его.

— Стрела, ранившая тебя, вошла глубоко. Ты пять дней пролежал в жару, но Ариана говорит, что жить ты будешь. — Нуада говорил что-то еще, но юношу снова одолел сон. И ему приснились золотые птицы, порхающие вокруг солнца.

Проснувшись, он услышал, что снаружи бушует буря: ставни на окнах сотрясались, и по крыше лупил дождь. На этот раз рядом с ним сидел другой мужчина — желтоволосый, рыжебородый, с глазами серыми, как грозовые тучи.

— Пора подниматься, парень, — сказал он. — Больно дорого ты мне обходишься.

— Дорого?

— Думаешь, Ариана и ее мать задаром с тобой возятся? Если ты пролежишь еще немного, то разоришь меня вконец.

— Мне очень жаль. Правда. Я все верну.

— Из каких это средств? Твой кинжал я уже продал.

— Оставь его, Лло. — В поле зрения Лемфады появилась пожилая женщина. — Он еще не готов — пройдет несколько дней, прежде чем он сможет встать. Иди-ка отсюда.

— Под дождь, что ли? И не подумаю — больно уж вкусно тут у тебя пахнет.

— Тогда веди себя как следует. — Женщина приложила мозолистую ладонь ко лбу Лемфады. — Жар спадает — это хорошо. — Она улыбнулась юноше. — Некоторое время ты будешь чувствовать слабость, но потом силы вернутся к тебе.

— Спасибо вам, госпожа. А где та… другая?

— Ариана охотится и сегодня уж не вернется — будет пережидать бурю. Увидишь ее завтра.

— Скажешь тоже, несколько дней, — проворчал Лло. — У него вон уже девушка на уме. Влей в него немного супу, и он к ней посватается.

— Почему бы и нет? — усмехнулась женщина. — К ней уже все сватались, кроме тебя, Лло Гифе.

— Мне женщина ни к чему, — заявил Лло. Знахарка засмеялась, и он покраснел.

Лемфада снова заснул, а когда проснулся, буря уже миновала. Его, кажется, кормили с ложки, но помнилось ему это смутно, и есть хотелось зверски. Он сел и сморщился от острой боли в спине. Девушка, стоя на коленях у очага, высекала огонь. Тонкая струйка дыма вскоре вознаградила ее усилия, и Ариана, нагнувшись еще ниже, раздула пламя. Лемфада не мог оторвать глаз от ее бедер, обтянутых тугими замшевыми штанами.

— Нехорошо так пялиться на женщин, — не оборачиваясь сказала она.

— Откуда ты знаешь, что я на тебя смотрю?

— Когда ты сел, кровать скрипнула. — Девушка гибким движением поднялась и придвинула стул к постели. Волосы у нее были медового цвета, глаза темно-карие, губы полные, улыбка чарующая. — Ну? — спросила она.

— Что «ну»?

— Как товар, годится?

— Не понимаю.

— Ты меня разглядывал, как племенную телку.

— Извини. — Он отвел глаза. — Обычно я себе такого не позволяю.

— Ничего, я не обиделась. — Она засмеялась и взяла его за руку. — Меня зовут Ариана, а тебя?

— Л-л… Лемфада.

— Ты как будто не совсем в этом уверен.

— Просто раньше меня звали Лаг, а теперь у меня настоящее имя, мужское.

— Ты хорошо выбрал — Лаг тебе совсем не подходит. Почему ты убежал?

— Меня продали герцогу, и я решился на побег. Где это я?

— В Прибрежном лесу. Лло Гифе принес тебя к моей матери. Ты был еле жив. Зря он вытащил стрелу — ты чуть не истек кровью.

— Не знаю, зачем он меня спас. Похоже, ему со мной одни хлопоты.

— Не беспокойся об этом. Лло — человек непредсказуемый, его не поймешь. А что ты умеешь делать?

— Стряпать, убирать, ходить за лошадьми. Еще на флейте играю.

— А охотиться, шить одежду, работать по дереву?

— Нет.

— С глиной обращаться?

— Тоже нет.

— В травах разбираешься? Амариан от дезарты отличить можешь?

— Боюсь, что нет.

— Трудно же тебе придется в жизни, Лемфада. Похоже, проку от тебя, как от дохлого воробья.

— Я научусь. Ты покажешь мне, как все это делается?

— Думаешь, мне больше делать нечего?

— Нет, не думаю, но все-таки…

— Там видно будет. Есть хочешь?

— Очень, — признался он.

Ариана принесла ему холодной оленины и сыру, а сама взяла лук и колчан.

— Ты куда?

— Не видно разве? Цветочки собирать.

Когда она ушла, Лемфада откинул одеяло, поискал взглядом свою одежду и прошлепал босиком к очагу. Его штаны и рубашка висели на спинке стула; их выстирали и аккуратно зашили проделанную стрелой дыру. Одевшись, он сел у огня. Ноги еще подкашивались. Он подложил дров в очаг. В памяти всплывали ужасы побега и ощущение от стрелы, ударившей ему в спину, точно молотом.

Итак, его спас Лло Гифе, человек, к которому он и шел, но он, Лемфада, как верно заметила Ариана, мало что может предложить вожаку мятежников. Он чувствовал себя глупым, хуже того — никчемным. Дверь в комнату отворилась, впустив холодный воздух, и голос Нуады сказал:

— Как быстро все заживает у молодых. Доброе утро.

— Я тебя помню… как во сне, — улыбнулся Лемфада. — Ты сидел у моей кровати. Нуада, верно?

— Да. Я вижу, тебе гораздо лучше, но погоди пока резвиться. Тебе было худо, очень худо. Ариана сказала, что тебя зовут Лемфада. Хорошее имя. Рыцарь Габалы, да и только — один из первых, кажется.

— Да, я тоже так слышал. Ты кто, мятежник?

— Пожалуй, что так, — хмыкнул Нуада. — Боюсь только, что мне не дано вселять ужас в сердца королевских солдат. Сказители редко бывают воинами.

— Значит, ты сказитель?

Нуада поклонился и сел рядом с ним.

— Да. Возможно, лучший во всем королевстве.

— Много ли историй ты знаешь?

— Несколько сот. Когда окрепнешь, приходи в дом собраний — я выступаю там каждый вечер. Я стал здесь знаменитостью, и люди приходят со всего леса, чтобы послушать меня. Будь у них деньги, я бы разбогател.

— Расскажи мне про рыцарей Габалы.

— Это длинная история, лет на двести. Может, скажешь поточнее? Например, про Лемфаду?

— Расскажи про Оллатаира.

— Ага, предпочитаешь что-то поновее. Знаешь ли ты, откуда взялись эти рыцари?

— Нет. Они тоже были мятежниками в свое время?

— Не совсем. Орден основал в 921 году тогдашний король Альбарас. Рыцари были судьями: они объезжали всю страну и улаживали споры от имени короля. В 970-м, во время Великого Мятежа, они спасли короля от гибели и переправили его в Цитаэрон. Вернувшись с триумфом в 976 году, он даровал рыцарям земли для строительства цитадели и сделал их неподвластными королевским законам. При этом они остались судьями и продолжали объезжать все девять провинций нашего государства. Их честность была безупречной. С течением лет орден принял обет бедности, чтобы сохранить свою неподкупность, и обет безбрачия, чтобы семейные обстоятельства не могли повлиять на выносимые им решения. Быть избранным в число рыцарей считалось большой честью, но за это приходилось дорого платить.

— А что же Оллатаир? — спросил Лемфада.

— Терпение, мальчик. Все рыцари избирались Оружейником ордена. Когда один из них умирал или погибал, Оружейник отправлялся в путешествие, чтобы найти ему замену.

— Почему Оружейником? Разве он не был служителем рыцарей?

— Он был их отцом. Он снабжал их волшебными доспехами — не только стальными, но и духовными. Он же и возглавлял орден. Последним Оружейником был как раз Оллатаир.

— Что же случилось с рыцарями Габалы?

— Этого никто толком не знает. Известно только, что король послал к магистру Самильданаху гонца, прося его об услуге особого рода. И рыцари, выполняя эту просьбу, будто бы отправились в царство демонов, чтобы сразиться со злом для блага людей. Не знаю, что с ними сталось. Это был первый год правления нового короля. Быть может, он велел отправить их, поскольку они решили несколько дел не в его пользу. Или подослал к ним наемных убийц. Может также статься, что они бежали в другую страну. Но какой бы ни была их судьба, Оружейника Оллатаира король бросил в тюрьму, где он и умер. Почему этот умерший чародей так интересует тебя?

— Просто так, — солгал Лемфада.

— Эти рыцари очень пригодились бы сейчас нашей стране.

— Только их нам и не хватало, — насмешливо ввернул вошедший Лло Гифе. — Доблестные рыцари в блестящих доспехах! Уж они-то мигом свергли бы короля.

— Они были больше чем рыцари и отважнее чем герои, — сказал Нуада. — Не смейся над ними.

Лло протянул руки к огню.

— Вы, поэты, не признаете того, что есть на самом деле. Вечно все приукрашиваете. Ты приходишь сюда в поисках предводителя мятежников, а находишь ставшего разбойником кузнеца. Вот это и есть действительность. Твои рыцари были обыкновенными людьми — жадность, похоть и отчаяние были им знакомы не хуже, чем нам, грешным. Не делай из них богов, Нуада.

— Я согласен с тобой — но и дураков из них делать тоже не следует, ибо они все-таки были лучше тебя.

— Ну, это дело нехитрое. — Лло хлопнул Нуаду по плечу. — Однако я жив, а многие из тех, кто лучше меня, мертвы. И долго еще намерен прожить, потому как блюду свою выгоду, а геройство оставляю тебе и твоим сказаниям.

Бывший рыцарь въехал на холм и спешился перед пожарищем на месте дома Оллатаира. Каун, вдохнув едкую гарь, заржал и попятился прочь. Мананнан потрепал его по шее.

— Все хорошо, мое храброе сердце. Это всего лишь развалины дома, ничего страшного в них нет. Подожди меня здесь. — Переступая через дымящиеся головешки, Мананнан стал искать мертвое тело — но тела не было.

Вернувшись к коню, он снял с седла мешок с провизией. Еды осталось мало: три медовые коврижки и мешочек с овсом. Одну коврижку он скормил Кауну, две остальные съел сам. Достав воды из колодца, он напился и поставил ведро на землю, чтобы конь тоже попил.

Куда же девался Оллатаир? Не те ли вооруженные люди увели его с собой? Вряд ли. Зачем бы они стали сжигать дом? Да и признаков борьбы тоже не видно. Увидев у колодца какие-то следы, Мананнан стал на колени. Отпечатки лап, глубокие и четкие. Львы? Здесь, так близко от города? Он немного прошел по следам. Люди бежали вниз сломя голову, оскальзываясь на бегу, а звери гнались за ними. Мананнан рассмеялся вслух, но от смеха давление на горло усилилось, и он перестал. Звери повернули обратно к дому, где стояли два человека. Бывший рыцарь снова опустился на колени. Следы лап внезапно сделались глубже. Он не сразу понял, в чем дело, но потом увидел ведущие от дома следы сапог, тоже глубокие. Оллатаир навьючил на львов поклажу и двинулся в сторону поросших лесом гор… четыре или пять часов назад.

Каун заржал, повернув голову к ведущей в город тропе. К сожженному дому галопом приближался конный отряд. Бывший рыцарь поспешно затер ногой следы, затянул подпруги и сел в седло. Коня он направил так, чтобы затоптать следы еще больше.

Отряд насчитывал около пятнадцати человек, и на них были латы с изображением ворона.

— Добрый день, — сказал им бывший рыцарь.

— Что вы здесь делаете? — осведомился худощавый человек с ястребиным лицом.

— Я увидел дым и решил узнать, не нужна ли кому-нибудь помощь. Вы, видимо, приехали по такому же делу?

— Мое дело вас не касается. Кто вы такой?

— Я, сударь, человек воспитанный и не вступаю в разговоры с неотесанными мужланами.

Всадники замерли на конях, ожидая, что ответит их капитан. Тот, побагровев, сузил темные глаза и двинул своего коня вперед.

— Вы оскорбляете офицера герцогской гвардии. Извинитесь, иначе я вынужден буду убить вас.

Мананнан оперся на луку седла.

— Когда я в последний раз видел герцога, он выиграл серебряное копье за победу на турнире. Помните, он сказал тогда, что благородный человек должен обладать тремя вещами: во-первых, честью; во-вторых, воинским мастерством, чтобы эту честь защищать; и в-третьих, смирением, чтобы понимать, что честь от него требует.

— Вы друг герцога?

— Я тот, кого он победил на том турнире — впрочем, я всегда лучше владел мечом, чем копьем.

Капитан подумал немного и принял решение.

— Прошу простить, если мои слова показались вам обидными, но мы разыскиваем преступника, которого герцог приказал схватить.

— Я принимаю ваши извинения и предлагаю взамен свои. Я еду издалека и боюсь, что не могу похвалиться терпением. Вы ищете человека плотного сложения, которого сопровождают трое крупных зверей?

— Да. Вы его видели?

— Часа два назад. — Мананнан указал в противоположную от леса сторону. — Мне показалось, что звери — это львы, но я их видел только издали.

— Благодарю вас, рыцарь. Вы едете в Макту? Герцог сейчас у себя в замке и, я уверен, будет рад повидать вас снова.

— Да, пожалуй. Удачной вам охоты.

Всадники ускакали, и Мананнан повернул Кауна в другую сторону. До леса около двух часов езды, и если ему посчастливится, он найдет Оллатаира еще до наступления ночи.

В пути он вспоминал свой турнир с герцогом. Тот был отменным наездником и великолепно владел копьем. Если бы не деревянные колпачки на наконечниках, он пробил бы противнику сердце, а так у Мананнана только два ребра треснуло. Жаль, что герцог не столь хороший человек, как воин. Слова, приписанные ему Мананнаном, произнес не он — их сказал магистр Самильданах в упрек герцогу.

Самильданах — вот кто был великим рыцарем и при этом человеком великого смирения. Если бы у герцога достало смелости вызвать его, исход поединка мог бы стать совсем иным.

Воспоминания о друге хлынули потоком, наполняя Мананнана печалью.

Самильданах, выходящий на поединок с бойцом цитаэронского короля и с мятежным герцогом Тараинским, Самильданах, возглавляющий молитву в цитадели, Самильданах, танцующий с Морриган на празднике душ. Не бывало в Габале лучшего рыцаря, а на свете — лучшего друга.

— Прости, что я предал тебя, — прошептал бывший рыцарь.

Узнав о бегстве номадских слуг Эррина, Океса пришел в бешенство. Он тут же доложил об этом герцогу и потребовал, чтобы Эррина взяли под стражу. Герцог распек Эррина, но поверил, когда тот заявил, что слуги бежали без его ведома, прихватив с собой двести золотых рагов.

— Ты всегда был дураком, всегда верил в лучшую сторону человеческой души, — сказал ему герцог. — Теперь ты сам убедился, что этим людям доверять нельзя.

— Да, ваша светлость. Я кляну себя за собственную глупость.

— Ну, теперь уж ничего не поделаешь. Океса охотно повесил бы тебя, но такого удовольствия я ему не доставлю. Где мне взять другого распорядителя праздника, если тебя повесят? Кто будет готовить лебедей в винном соусе?

— И перепелок тоже, ваша светлость, — улыбнулся Эррин.

— И перепелок. Куда проще найти другого провидца. Кстати, один из королевских рыцарей скоро приедет к нам, чтобы проследить за приготовлениями. Окажи ему достойный прием.

— Непременно, ваша светлость. — Эррин откланялся и вышел. Океса ждал за дверью. Глаза провидца смотрели злобно, лысина блестела от пота.

— Не думайте, что вам удалось меня одурачить, — прошипел провидец. — Вы сами помогли этим номадам избежать правосудия и умолчали, что знаете Руада Ро-фессу. Но ничего, я еще плюну на вашу могилу, барон Эррин!

— Какой дурной тон, Океса. Что до Руада, не забудьте: я сам пришел к вам по поводу Оллатаира. Откуда мне было знать, что он жив и скрывается в нашем герцогстве под другим именем? Это вы у нас провидец — отчего же вы до сих пор его не разыскали? Или ваш дар столь незначителен?

— Скоро мы это выясним, барон, — улыбнулся Океса. — Нынче утром я составил ваш гороскоп. Через пять дней вы окажетесь в серьезной опасности, столь серьезной, что это грозит вам гибелью. Как вам это нравится?

Эррин сглотнул и попытался изобразить на лице улыбку, но Окесу это не обмануло — он усмехнулся и пошел прочь. Эррин поднес к лицу дрожащую руку. Он злился на себя за то, что не смог скрыть своего страха, но знал, что Океса не лжет — зачем ему лгать? Итак, его, Эррина, ждет верная смерть. Какой она будет? Яд? Удушение? Падение с высоты? Шальная стрела?

Первым его побуждением было бежать в Фурболг: там у него друзья. Но как отнесется герцог к его бегству? Он в западне, и спасения нет. Как жаль, что Убадая больше нет рядом. Старый номад нюхом чуял опасность и готов был умереть за своего хозяина. Не то чтобы Эррину хотелось, чтобы кто-то умирал за него, но он чувствовал себя спокойно, когда Убадай спал у него за дверью. Стоило муравью пустить ветер на лугу у дома, как номад тут же просыпался. Без него Эррин казался себе одиноким и уязвимым.

Ночью он спал плохо, хотя наглухо запер дверь и ставни. Утром он вымылся и облачился в зеленый камзол из восточного шелка, шитый золотом, мягкие сапоги и короткий плащ из желтой шерсти, отороченный кожей. Угроза Окесы показалась ему не такой уж страшной. Ввиду приезда королевского рыцаря провидец вряд ли решится подослать к нему убийцу. Эррин вознамерился произвести на рыцаря самое лучшее впечатление: в нынешних обстоятельствах лишние друзья ему совсем не помешают.

Рыцарь прибыл только на закате, и Эррин с облегчением встретил крик часового на башне, возвестивший о его приближении. Герцог с Эррином поспешили к воротам, чтобы встретить его. Рыцарь, одетый в красные доспехи, ехал на вороном жеребце около семнадцати ладоней высотой. Он продвигался медленно, с опущенным забралом, и солнце садилось у него за спиной.

— Добро пожаловать, доблестный рыцарь, — сказал герцог.

— Мой конь должен стоять на конюшне один, — глухо промолвил рыцарь из-под шлема. — Всех остальных лошадей нужно вывести.

— Хорошо, — невозмутимо ответил герцог. Эррин вполголоса отдал приказ часовому, и тот побежал предупредить конюшего. — Мы готовим для вас славный пир, — продолжал герцог. — Через час он поспеет. Комнаты ждут вас в северной башне.

Рыцарь спешился и просил:

— Где у вас конюшня?

— Эррин, — распорядился герцог, подавив гнев, — проводи королевского посла на конюшню. Жду вас обоих в большом чертоге.

Герцог удалился, а Эррин спросил рыцаря:

— Надеюсь, ваше путешествие было не очень утомительным?

— Будьте добры, покажите мне, где конюшня.

— Разумеется. Следуйте за мной. — Эррин провел рыцаря на конюшенный двор, откуда уже выводили лошадей. При виде рыцаря с его конем лошади начали ржать и метаться. Конюхи с трудом сдерживали их, но конь рыцаря сохранял полное спокойствие. — Он у вас хорошо вышколен, — заметил Эррин.

Рыцарь, не отвечая, прошел мимо с конем в поводу. Эррин потрепал жеребца по крупу и тут же отдернул руку: конь был на ощупь холодным, как лед.

Рыцарь расседлал коня и завел его в стойло. Тот стоял неподвижно, не обращая внимания на корм.

— Тут есть попоны — сейчас принесу, — вызвался Эррин.

— Не надо.

— Почему, сударь? Вашему коню холодно.

— Не прикасайтесь к нему больше. Я не люблю, когда другие трогают то, что принадлежит мне.

— Как угодно. Могу я узнать ваше имя?

— Я королевский посол. А вы, как я понял, Эррин, распорядитель праздника.

— Да.

— Покажите мне мои комнаты и приведите ко мне женщину. Молодую.

— Простите, сударь, но я не сводник. В Макте есть много заведений, где женщины продают свои услуги, и я предлагаю вам отправиться туда после пира у герцога.

— Вы правы, Эррин, — помолчав, сказал рыцарь. — Я устал с дороги, потому веду себя не совсем учтиво.

— Забудем об этом. Позвольте проводить вас в ваши покои.

В отведенной для рыцаря горнице горел огонь и стояла ванна, наполненная теплой душистой водой. Эррин оставил рыцаря там и вернулся к герцогу.

— Что за грубияна нам прислали? — вспылил тот. — Уж не хочет ли король нанести мне оскорбление?

— Не думаю, ваша светлость. Король всегда ценил вас высоко — и вполне заслуженно. Возможно, рыцарь просто устал — он извинился передо мной на конюшне.

— Вот, кстати — почему его конь должен стоять один? Тоже мне принц лошадиного племени!

— Это странное животное, ваша светлость. Другие лошади пришли в ужас при встрече с ним. Должно быть, рыцарь потому и настоял, чтобы их убрали.

— Я не потерплю подобного поведения, Эррин. Я напишу о нем королю.

— Быть может, вы отложите свое решение, пока не увидитесь с ним снова? Король, очевидно, его любит и доверяет ему.

— Мудрые слова, Эррин, но лучше бы ему на этот раз подправить свои манеры.

— Уверен, что он так и сделает, ваша светлость.

В этот самый миг красный рыцарь появился на вершине лестницы. Он так и остался в доспехах, однако шлем снял. Его мертвенно-бледное лицо поражало своей красотой, коротко остриженные белые волосы плотно прилегали к голове. На вид ему было лет двадцать с небольшим. Эррин с улыбкой двинулся ему навстречу. Вблизи рыцарь показался ему старше — лет тридцати, а то и больше. Гость поклонился. Его темные глаза налились кровью, и можно было подумать, что он смертельно устал.

— Хорошо ли вы себя чувствуете? — спросил Эррин.

— Неплохо, барон.

— Мне кажется, доспехи очень тяготят вас. Они помешают вам танцевать и наслаждаться яствами.

— Я не танцую. Моя задача — проверить от имени короля состояние дел в этой провинции. Танцевать я предоставляю другим. Не беспокойтесь о моих доспехах: я их никогда не снимаю во исполнение своего обета.

— Понимаю. Прошу вас, назовите свое имя, чтобы я мог представить вас.

Рыцарь помедлил немного и ответил с быстрой, почти застенчивой улыбкой:

— Меня зовут Карбри.

Нарядный Эррин, в чулках и дублете из голубого шелка с серебром, занял место по левую руку герцога, гость сел по правую. За столом присутствовало около тридцати подданных герцога, мелкое дворянство и рыцари. Эррин превзошел сам себя, и стол, по общему мнению, был великолепен: подавались огромные грибы, начиненные рубленой говядиной и запеченные в сыре, десять жареных лебедей, окорока в меду и сладкие пирожные. Но Эррин заметил, что рыцарь почти не прикоснулся к еде, а вместо вина попросил воды.

Герцогу никак не удавалось завязать с гостем сколько-нибудь длительную беседу. Наконец он перестал и пытаться и сказал Эррину, вытирая лоб надушенным платком:

— Великолепный пир. Самому королю впору.

— Могу вас заверить, что пир для короля будет еще лучше. Весной появляется много такого, чего мы, увы, лишены осенью.

Когда рабы убрали со стола, Эррин хлопнул в ладоши и встал.

— Друзья мои, герцог выражает надежду, что трапеза пришлась вам по вкусу, и приглашает всех в бальный зал, где ждут музыканты.

Послышались звуки флейты, а следом и арфы. Герцог заметно воспрял духом.

— Ведь это Корпус играет, Эррин?

— Да, ваша светлость. Я взял на себя смелость позвать его.

— Но он же заламывает непомерную цену!

— Я надеюсь, что вы примете его игру как подарок от меня.

— Ты всем распорядился как нельзя лучше. Молодец! Вы как будто говорили Эррину, что не танцуете, — сказал герцог красному рыцарю. — Быть может, вы хотите удалиться к себе и отдохнуть?

— Я посмотрю, как танцуют другие. — Эррин прошел вместе с рыцарем в бальный зал, где пары уже кружились в танце зимнего солнца. Диана в белом шелковом платье, с перевязанными серебряной нитью волосами танцевала с молодым рыцарем Гоаном.

— Я думаю, вы тоже предпочтете танцы обществу столь невеселого гостя, как я, — сказал Эррину Карбри, и тень улыбки тронула его губы.

— Это женщина, на которой я надеюсь жениться, — весело пояснил ему Эррин.

— Так пригласите же ее, сударь.

Эррину не нужно было повторять этого дважды. Ловко пробравшись между танцорами, он хлопнул Гоана по плечу.

— Прошу тебя, друг мой, представь королевского посла другим гостям.

— Хорошо, — сказал тот и передал Эррину руку Дианы. Протанцевав, Эррин проводил свою даму в заднюю часть зала, где рабы разносили бокалы с легким белым вином, и подал напиток Диане.

— Нынче вечером вы особенно прекрасны, — сказал он ей.

— Я пришла только потому, что приглашение исходило от вас. Что вам известно об этом странном молодом человеке с белыми волосами?

— Я знаю только, что зовут его Карбри и что он посланник короля.

— У него очень грустный вид.

— Быть может, потому, что мы живем в грустные времена. Пойдемте подышим воздухом.

Они незаметно вышли через боковую дверь и поднялись в маленькую комнату, где Эррин велел развести огонь. Диана стала у открытого окна, глядя на огни Макты.

— Я уезжаю в Цитаэрон, — сказала она.

— Уезжаете? Но почему?

— Не будьте же таким глупым, Эррин! — порывисто обернулась к нему она. — Король истребляет номадов, а долги королевства растут с каждым днем. Только и слышно, что о волнениях, убийствах и грабежах. Чем все это кончится, по-вашему?

Эррин увел ее от окна.

— Не надо говорить о таких вещах там, где вас могут подслушать. Притом до Орурболга далеко, а у нас в Макте пока спокойно.

— Да, мы живем в довольстве, но деревня на грани голода, и это теперь, когда зима еще не настала. Дворянство лакомится жареными лебедями, но народ этим не накормишь, Эррин.

— Я надеялся, что зимой мы сыграем свадьбу. Выходит, этому не бывать?

Она взяла его руку и поцеловала ее.

— Отчего же не бывать. Я люблю вас. Но ведь мы можем пожениться и в Цитаэроне.

— Вы не сможете уехать без королевского позволения, а он его не даст. Герцог говорил мне, что семь знатных семейств тайно покинули пределы королевства, взяв с собой свое имущество. Так вот, их объявили изменниками, и их земли отошли в казну. Здесь ваша родина, Диана. Зачем вам жить на чужбине, страдая от ненависти и презрения своих соотечественников?

— Вы не видите того, что вижу я. Здесь правит зло, Эррин. Страшное зло, грозящее поглотить нас всех. Король безумен и окружен безумцами. Неужели смерть Кестера, этого чудесного, благородного человека, не обеспокоила вас? Его казнили за то, что его бабка была номадкой! Праведное небо, Эррин, неужели вы не понимаете?

Он привлек ее к себе и поцеловал.

— Понимаю. Времена опасные, но они пройдут. Быть может, буря нас не заденет.

Диана освободилась из его объятий.

— Одной надежды мало. Я уезжаю через два дня — у меня уже все готово. У отца, мир его праху, в Цитаэроне были большие связи, и я перевела туда деньги через купца Картана. Здесь у меня только поместье, а без него я как-нибудь проживу.

— И это все, о чем вы жалеете? Вы оставляете здесь меня, Диана. Уехать с вами я не могу.

Она посмотрела ему в глаза долгим взглядом и наконец сказала:

— Вы сами сделали свой выбор.

— Я знаю. — Он отступил назад. — Да сопутствует вам удача.

Он повернулся и вышел. В зале теперь играли быстрый танец бури, сопровождаемый смехом весело скачущих танцоров. Никем не замеченный, Эррин растворил двойные двери и ушел в ночь.