Русский бунт. Интервенция

Глава 15

— Пан гетман защиту жидов не признает делом для общей безопасности необходимым?

Овчинников закатил глаза и крепче вцепился в свою булаву. Вот вечно с евреями так: спросишь их по-человечески — «чего вы от меня хотите?», — а в ответ получишь вопрос, а не четкий и ясный ответ. Везде одно и то же — в Умани, на Волыни и даже здесь, на берегу Вислы.

Коренной яицкий казак, он евреев в глаза раньше не видел. Откуда взяться жидовину в уральских степях, где одни киргизы да верблюды? В Киеве ему как-то не довелось с ними столкнуться — затерло их местное блестящее общество, мимоходом сообщив, что еврейская община — это мелкие лавочники и кустари-одиночки, бесполезная братия и вообще….

— Как шляхетская вольность невозможна без права «вето»‚ так и еврейская маца невозможна без крови христианской.

— Да ладно!

— Люди говорят, — развели руками киевляне.

— И как же вы с ними живете?

— А они полезные. И товар у них дешевле, и корчму шляхта им в откуп отдает. Но это не у нас, а в Речи Посполитой.

Каково оно в панских краях, гетман узнал в подробностях в Умани. К нему пришли местные евреи — жалкие остатки прежней большой общины. В 1768 году город обманом взяли гайдамаки Гонты и Железняка. 3000 евреев, укрывшихся в синагоге, похоронили под ее развалинами после артиллерийского обстрела. Потом пришел черед поляков, сдавших город и надеявшихся откупиться жидовской кровью. Эти недавние события прозвали уманской резней…

— Чего вы от меня хотите? — спросил гетман у делегации людей с мертвыми глазами, в черных одеждах и широкополых шляпах.

Последовал ответ в виде витиеватого вопроса насчет общей безопасности. Андрей Афанасьевич задумался. Ему так не хотелось лезть в это дело… Но и порядок в гетманстве положено соблюдать. Это с одной стороны. А с другой — приставшие к войску казаки с правого берега возмущенно роптали и готовы были взять в ножи не только жидов, но и униатов.

— Мы можем собрать кое-какие гроши на свою защиту, — предложили уманцы.

— Гроши? — не понял Овчинников. — Да на что мне ваши гроши, если Потоцкие и Любомирские золото мешками волокут? Нет, денег мне с вас не надобно. Отработаете. Установлю вам урок — будете армии сапоги точать да полушубки шить.

— А кожа? — встрепенулись евреи.

— А живот? — гетман сходу перенял от собеседников привычку уклоняться от прямого ответа.

— Ну таки вы нас возьмете под защиту?

— Дам таблички «Сей дом работает на армию царя истинного, Петра Федоровича».

— Ой, мы вас умоляем: кто смотрит сейчас на таблички? Их же нужно еще прочитать. А бандиты не ходят под ручку с писарем.

Судя по тому, что сапоги и полушубки таки в армию пошли, вопрос с казацкой грамотностью евреи волынские как-то решили. И вот снова-здорово: когда 2-я армия «Юго-Запад» перебралась через Вислу и двинулась вдоль границы с Австрией на запад, пришел черед краковским приставать к гетману со своими вопросами.

И смогли удивить.

Гетман принял их делегацию у своего походного шатра, сидя в раскладном кресле. Милостиво разрешил сообщить свои нужды. Пейсатые старики завели свою волынку насчет общей безопасности, но тут вперед вышел молодой человек и с пафосом провозгласил:

— Коль пану гетману недосуг заниматься защитой евреев — мы все понимаем, у вас война, чтобы вы были здоровы, — Жидовский городок готов взять оружие в руки и создать Ветхозаветный полк легкой кавалерии.

— Вы⁈ Кавалеристы???

Овчинников чуть не выскочил из своего походного кресла, настолько был поражен.

— Да! Я, Берек Йосилевич, торжественно заявляю: там, где речь идет о пользе человечества, евреи не щадят жизни. Только глупец не понимает общей выгоды от уничтожения панства, о котором объявил царь Петр Третий в Варшаве. И напрасно пан гетман сомневается в наших навыках конной езды. Лучших барышников, чем краковские евреи, не найти по оба берега Вислы.

— Но оружие… Вера вам не запрещает?

— Да будет пану гетману известно, когда славный русский генерал Суворов штурмовал Краковский замок, он приказал раздать нам оружие, и мы сами охраняли Жидовский городок.

Андрей Афанасьевич и сам с картой уже работать умел, и в штабе хватало толковых офицеров, поэтому он прекрасно знал, что такое Жидовский городок Кракова. Так назывался еврейский квартал на острове между Вислой и ее рукавом в пределах древней польской столицы (1). На него у гетмана были особые виды, ведь от острова на правый австрийский берег вел единственный мост, упиравшийся в местечко Подгуже. Кто контролировал Жидовский городок — тот держал в руках ключ и от Кракова, и от левого берега Вислы. Это гетман давно понял. Про оружие в руках краковских евреев — не знал. И очень заинтересовался, сразу представив себе русские пушки, направленные на мост, прикрытые с тыла лояльным вооруженным населением.

Ему было о чем беспокоиться. Намерения цесарцев — сперва смутные и даже осторожные — начинали проявляться все ярче и ярче. Накануне в его ставку в двух дневных переходах от Кракова прибыл австрийский посланник. Долго вилял, ходил вокруг да около, и, когда терпение гетмана было уже на исходе, неожиданно предложил совместные действия против Кракова вплоть до оккупации.

— Да мы сами с усами! — по-простецки выдал ему Овчинников и, похлопав по плечу, предложил не чиниться и заезжать в гости.

Важный австрияк растерялся и отбыл несолоно хлебавши. А гетман сообразил, что надо поторапливаться с Краковом: ежели русский флаг снова взовьется над Вавельским замком, Вена трижды подумает, прежде чем пересекать Вислу. В сопротивление краковян русским он не верил. Суворов в 1772 году их научил осторожности.

Все хитрые стратегические расчеты командования 2-й армии были разрушены в одночасье. Не успел Овчинников расспросить Йосилевича, как он видит взаимодействие казаков и евреев — не самый простой вопрос, если подумать, — в ставку примчался гонец.

— Господин генерал-аншеф! За рекой идет бой!

— Кто посмел?

Жидовин Берек, уже считавший себя не меньше, чем полковником, но в дисциплине и субординации ни ухом, ни рылом, нахально влез:

— Да что там сметь? То богемские полки к Висле рвутся прямо с гор. Ихнему Генералу взять бы правее, на Турнов, да он на Величку свернул. А там соляные шахты. Где вы видели немца, способного отдать доходное место?..

— А ну цыц!

Кто такой Генерал, Овчинникову объяснять было не нужно. Он вскочил на ноги и, перебив Йосилевича, заорал на всю ставку:

— Всех полковников кавалерии сюда! Быстро!

Испуганная делегация евреев сбилась в кучу, решив, что пришел ее последний час. Стали сердито выговаривать молодому Береку, что он своей инициативой навлек на почтенных старцев гнев русского генерала. Йосилевич не отвечал. Лишь внимательно следил, сверкая глазами, как сбегались на призыв командира седоусые казаки и кавалерийские офицеры, увешанные орденами и медалями.

Когда прибежали последние, Овчинников рванул саблю из ножен, вздернул ее в небо. И в мгновение ока превратился из важного гетмана и генерал-аншефа в того, кем был на самом деле — в походного атамана.

— Там за рекой погибают наши братья-славяне! Там бьется из последних сил наш товарищ генерал Мясников! Неужель же мы сикурс не дадим⁉ Будем здесь зады в сухости держать, пока други кровушку льют? Что будем делать, господа полковники⁈

— Сикурс! Сикурс!

Овчинников потряс саблей, будто небу брюхо хотел вспороть:

— Седлайте коней! Никакая Висла нас не остановит!

Он вбросил саблю в ножны, повернулся к Йосилевичу, прежде чем вскочить в седло:

— Говорили мне, что вы, евреи, полезный народец. А что вы понимаете в шпионстве?

Речь Посполитая умирала, задыхаясь от крови. Улетала в небеса вместе с дымом пожарищ, задыхалась в петле вместе с висельниками, захлебывалась водой вместе с утопающими.

Исчезла. Сохранившись отныне лишь на страницах книг и в архивных свитках, приказала долго жить. На месте прежней разложившейся Польши появится Привислинское генерал-губернаторство с русским языком в качестве государственного.Так я сказал!

Не стало ни короля, ни сейма, ни шляхетских вольностей. Польский люд, бывшее быдло, принялся резать панов. Древние городские вольности топтали ногами мои солдаты, занимая один польский город за другим. Кто пытался сопротивляться, кровью умывались. Я приказал патронов не жалеть и действовать решительно, как при штурме. Быстрое кровопускание куда предпочтительнее усекновения хвоста по кускам. Короткая вспышка ярости с многочисленными жертвами при известии о всеобщем равенстве, зато потом, резко зачистив поляну, начнем вводить суды и справедливые законы, городское самоуправление, выборы, образовательные программы и прочая и прочая. Польская шляхта не чета российскому дворянству. За века с молоком матери впитала уверенность в своей избранности, вседозволенности и доходах от поместий. Прокутила, пропила свое государство — теперь пусть пеняет на себя. Церемониться не стану: кто из несогласных уцелеет, тех за Урал! Широка и необъятна земля Сибирская! Столько возможностей!…

И сбежать не выйдет.

— Всех похватать не получится, государь. За границу утекут. Во Францию в свою разлюбезную, — осторожно заметил Безбородко. Он предвидел многочисленные сложности, которые мы породили своими победами и своей стремительностью в стирании Речи Посполитой из истории Европы.

В мраморном зале Королевского дворца, в самом пышном его помещении, недавно отреставрированном, я проводил совещание со своими главными людьми, находившимися в Польше. В весьма символичном зале с учетом предмета обсуждения — со стен на нас взирали портреты 23 польских монархов. С укором, наверное, взирали, ведь я похоронил любезную их сердцу Речь Посполитую.

Собрались мы судить-рядить о летней кампании, но и о зачистке тылов не забывали. С них и начали.

— Мобилизация! Сиречь призыв! Не осторожная, как мы во внутренней империи проводили, а принудительная и всеобщая. Жив-здоров, руки-ноги целы — изволь отправляться в солдаты. Оружия у нас, спасибо пруссакам, завались. Спаяем поляков с нашими солдатами кровью и боевым братством, получим годы спокойствия в Польше.

— Быть может, лаской большего добьемся? — осторожно заметил Суворов.

— Эх, Александр Васильевич… Добрая вы душа. Вот приласкали вы барских конфедератов, простили мятежников — и что вышло? Кто на Смоленск нападал? Те самые конфедераты да еще в обнимку с вашим боевым товарищем Браницким. Где он кстати?

— Ищем! — виновато ответил Шешковский. — Боюсь, он уже во Франции, он же там граф. Но точно что-то пока установить затруднительно. Дороги забиты беженцами, леса — дезертирами, а города — побирушками и ворьем, всегда поднимающим голову в дни безвластья.

— Карнифексы на рыночных площадях во всех крупных городах поставить! — я тяжело вздохнул. — И парочку бандитов показательно обезглавить. До кого не дойдет, на рудники и заводы уральские. Или в арестантские трудовые роты. Пора такие заводить — у нас строительных планов громадье! И людям — мещанам, крестьянам, солдатам, матросам, купцам и ученым — постоянно объяснять: дарованные свободы надобно защищать! От врагов внешних и внутренних! Самим защищать, а не надеяться на наши штыки.

Я не знал, как объяснить своим людям аксиомы, понятные любому человеку XX века. Без широкой социальной поддержки внутри самой Польши мы эту страну в чувство не приведем. Одних репрессий мало. Надо, чтобы люди поверили в будущее. И не поддавались провокационным речам шляхтичей, очень скоро возжелающих вернуть и «Польска от можа до можа», и свое кровное, предками завещанное, у королей выклянченное. То есть нужна активная контрпропаганда.

Тут Новиков не справится, нужны местные. Вчера для сего собрал всех тех поляков, с кем шли еще от Оренбурга, включая пониженного в звании Жолкевского. Чаю попили, спокойно, без надрыва и криков обсудили случившиеся перемены. И офицеры мне признались, что панством своим бывшим уже не дорожат. Когда ко мне присоединились, мечтали о возвращении домой на белом коне, а теперь — нет, о другом мечтают. Немного-немало о прохождении в первые ряды нового польского свободного сейма, о занятии ведущих постов в будущем Привисленском генерал-губернаторстве.

«Хорошая мечта. Всецело одобряю. Но и требую, чтобы активно включались в работу, доносили до людей идеи равенства и свободы. Ведь как оно было в моей прежней реальности: сбежавшая из Польши шляхта вместе с французами кричала „Liberté, égalité, fraternité“, сражалась в рядах армий Наполеона и Гарибальди, а сама втайне мечтала о возвращении к старым порядкам, о своих владениях, о крестьянах-рабах, которых можно и в колодки забить, и кнутом угостить… Нет, такой хоккей нам не нужен».

— Степан Иванович! — снова обратился я к Шешковскому. — За Жолкевским с товарищами слежка ведется? Им поручен очень ответственный участок работы. Важно, чтобы они его не запороли.

— Смотрим в оба глаза государь! Местные соглядатаи есть. Остались со времен пребывания Польского корпуса в Речи Посполитой.

— Ну, хорошо. Тогда переходим к планам летней кампании. Прежде чем нам о нем доложит Тимофей Иванович, давайте послушаем Александра Андреевича, его рассказ об общей международной обстановке.

Безбородко встал, откашлялся и… выложил на стол газеты с карикатурами.

— Ваше Величество, господа, обратите внимание на изменения, кои претерпели смыслы, заложенные в сии картинки. Они отражают общее умонастроение, а не служат для развлечения публики. В изданиях таких стран, как Австрия, Франция и Пруссия, аллегория, заложенная в карикатуру, утверждается на самом верху. С британскими газетами все сложнее, а с другой стороны — проще. Газеты отражают мнение парламентских партий, и хочет того кабинет лорда Норта или нет, но ему придется с этим считаться. Начнем с последних, с британских.

Все зашуршали газетными листами, раздались смешки и возгласы недоумения от тех, кто силился разобрать микротекст, выползавший, подобно облаку, изо рта изображенных на рисунки аллегорических фигур.

— Прошу обратить внимание: облик нашего государя подается не как в континентальных газетах, не в виде жуткого медведя с шапкой Мономаха, а вполне в человеческом, цивилизованном, хотя и саркастическом. Англичане видят в Вашем Величестве монарха, прогнавшего из-за обеденного стола Марию-Терезию и Фридриха прусского. Блюдом дня выступает Речь Посполитая. Следующая картинка, самая свежая, показывает нам уже иное: Европу, вцепившуюся сзади в кафтан короля Георга, желающего сесть на корабль. Понимать сию аллегорию следует так: бедствия на континенте мешают Британии заняться плотнее делами в своих американских колониях.

— Так какова позиция Сент-Джеймсского двора на сегодняшний день? — решил уточнить я.

— Кабинет лорда Норта волнует вопрос Дании. Но в целом они пока выжидают, — Безбородко отложил в сторону английскую газету и взял другую. — Теперь о наших ближайших соседях. Реакции Пруссии на разгром под Варшавой и смерть Фридриха мы пока не видим. Берлин занят срочной коронацией Фридриха Вильгельма II. О нем известно, как о человеке мелочном, но просвещенном. Думаю, он будет стремиться к скорейшему заключению мира. Любопытный казус: новый монарх потребовал убрать из кофеен старые газеты, где помещена карикатура, изображающая прусского орла, накидывающего намордник на русского медведя.

— То есть Берлин теперь хочет выставить себя этаким миролюбцем, и нам стоит ждать картинок с одноглавым орлом, несущим в клюве пальмовую ветвь? — рассмеялся я и все вслед за мной.

— Ваше Величество недалеко от истины, — поклонился Безбородко и взял новую газету. — Теперь Австрия. Тут все куда более неприятно. Раньше Россию изображали страшным медведем с кровавыми клыками, рычащим на Европу. Теперь же, — Саша показал новую карикатуру, — мы видим вот такое.

Картинка изображала большого медведя с кривой саблей в руке. На него надвигалась толпа изящно одетых господ с копьями в руках во главе с решительной мадам.

— Как сие понимать? Дама — это, понятно, Мария-Терезия. Кто остальные?

— Германские курфюрсты, — охотно пояснил Безбородко. — Я бы отнесся к этой картинке с большой настороженностью. Очевидно, что после последних событий Вена полна решимости объединить военные силы Священной Римской Империи. Да, германские земли раздроблены, это факт. Но совокупность их армий — это серьезная сила. Если к ним еще присоединиться и Пруссия…

Все собравшиеся в Мраморном зале уже знали пришедшую вчера громкую новость. Гетман Овчинников переправился со всей своей конницей через холодную Вислу и обрушился с тыла на австрийскую армию, атакующую богемские полки Мясникова. Разгром вышел полным. И хотя соединившиеся русские и союзные силы покинули австрийские земли, вернувшись на левый берег Вислы у Кракова, Вена получила не просто пощечину, но casus belli. Так просто этот инцидент она не оставит — засеянные у Велички трупами венгерских гусар и немецких фузилеров поля требовали отмщения. Я не ругал гетмана — в конце концов, он был в своем праве, принимая решение атаковать. Как командующий 2-й армии «Юго-Запад», он имел такие полномочия. Но случившееся на правом берегу Вислы серьезно меняло все политические расклады. За исключением одного — я знал о секретном союзе Вены и Берлина. Граф Роман Воронцов, разъезжающий по Европе, недаром ел свой хлеб. Конечно, в его случае этот хлеб состоял из чистого золота, но оно того стоило.

— Александр Андреевич, раскрою тебе один секрет. Между Марией-Терезией и покойным Фридрихом Вторым в начале года был заключен секретный союз. Нападение на нас цесарцев было лишь вопросом времени.

Безбородко и ухом не повел, услышав эту новость. Или тоже знал (почему тогда не доложил?), или, что более вероятно, считал, что у меня могут быть свои секреты и только мне решать, делиться ими с ним или нет.

— Так или иначе, Государь, на нас в ближайшей перспективе может надвинуться объединенная Европа.

— С Францией во главе?

— Париж, как и Лондон, выжидает. Но французы куда более решительны англичан. Вы позволите мне проиллюстрировать свою мысль новой карикатурой?

— Показывай. Хочу заметить, что форму своего доклады ты выбрал наглядную и… занимательную.

Безбородко поклонился и взял со стола новый газетный лист.

— Вот картинка конца прошлого года. На ней изображена спальня с умирающим королем Станиславом. Три персонажа в виде шаржей на монархов России, Австрии и Пруссии делят золото, сиречь польское наследство. Турок выходит из комнаты, в дверь в которую заглядывает король Георг. И лишь французский священник в сутане соборует поляка, не оставляет его в последний час. Более чем, очевидные аллегории.

— Не очень-то Париж помог Варшаве, — хмыкнул Подуров.

— Это правда, Тимофей Иванович. Но сие не означает, будто король Людовик и его министры будут и дальше сидеть сложа руки. Прошу: самая свежая карикатура. Горящий дом с надписью Европа. Король Франции его тушит. Ему помогают австрийцы и другие немцы, англичанин путается под ногами. Русские отсутствуют, но нетрудно догадаться, что их считают главными поджигателями.

— И что это значит? — нахмурился я.

— Что Франция готовится вмешаться в европейский конфликт.

— А как дела с Турцией, с Испанией?

— При дворе султана разброд и шатания. Партия реваншистов поднимает голову. С учетом традиционного влияния Парижа в Царьграде, следует ожидать, что османы могут очнуться от спячки, если в их карманах забренчит французское золото. А Испания… Мадрид далеко и еще с прошлого века предпочитает не лезть в общеевропейские дела. Ему с колониями забот хватает.

— Ну что ж, давайте поблагодарим Александра Андреевича за столь обстоятельный доклад и перейдем к делам военным. Ваша очередь, Тимофей Иванович.

Иностранные газеты убрали. Их место заняла подробная карта. Подуров вооружился указкой.

— Начну с севера. Никитин захватил Ригу, в настоящий момент выдвинулся на Ревель. После помощи, оказанной ему флотом, трудностей в Остзейском краю не ожидаем. Бароны курляндские, лифляндские и прочие бегут в Кенигсберг.

— Как я понимаю, Балтийский флот взял на себя прибывший из Лондона Грейг?

— Так точно! Два фрегата с офицерами, чтобы времени не терять, прямиком двинулись в Стокгольм. Принесли присягу — Зарубин принимал — и сразу на шведские корабли. Надо отметить, шведы — народ дисциплинированный, экипажи послушны русским капитанам.

— Шведов и всех причастных к рижской виктории наградить, Грейгу передать мою личную похвалу.

Подуров кивнул и продолжил:

— Предлагаем. Дивизию Зарубина перебросить кораблями из Швеции в Ревель, заменив егерей ландмилицией из чухонцев. Туда же подойдет дивизия Ожешко из Петербурга. Образовавшийся полуторный корпус во главе с Никитиным выдвинуть в Восточную Пруссию и приступить к осаде Кёнигсберга. За счет подходящих резервов из белорусских и литовских земель доформируем наконец армию «Север» до полного штата.

— Идея со столицей Восточной Пруссии правильная, но мы ее подкрепим флотом и действовать прикажем более решительно.

— Морская блокада?

— Нет. Одновременный штурм с суши и с моря.

— Где ж такое видано, чтобы корабли бастионы штурмовали? — вмешался в дискуссию Суворов.

Эх, Александр Васильевич, сказал бы я… Очень даже видано, только исполнитель еще до адмирала не дорос. Федор Федорович Ушаков пока дослужился до капитан-лейтенанта и получил под свое начало фрегат «Северный орел». Ну да ничего, Грейгу в храбрости не откажешь, он из породы тех моряков, кто идет до конца.

— В Риге собрать все гребные галеры. Приказать Чумакову установить на них «Ракетницы».

— Бомбардировка с моря! — догадался Суворов. — И штурм с суши. Эх, мне бы туда!

— А вы, генерал-поручик, набросайте наставление для штурма. Никитину пригодится.

— Слушаюсь.

— Когда же ему наставлениями заниматься, если он армию «Центр» на Берлин поведет? — заступился за подчиненного Подуров.

— То есть так вы решили? — я упер взгляд в генералов. — По пруссакам с двух рук решили палить. По Берлину и Кенигсбергу.

— Выигранная битва не есть победа в войне, — откликнулся Суворов. — Могу первые полки на Познань двинуть уже сейчас. Но нам сильно не хватает офицеров. Ладно, мушкетов, пороха изрядно взяли в Польше и у Фридриха, продовольствие тоже есть. Но кто будет учить взятых по призыву?

Я глубоко задумался, разглядывая карту. Новые полки — явно расходный материал, поставить их в огромные штурмовые колонны, протыкать ими строй европейский армий — не велика задача. Меня больше беспокоило другое. Потянем ли мы войну «на два фронта»?

— А Австрия? Что будем делать, если нападут?

— Овчинников справится, — Подуров пошелестел бумагами. — У него за счет богемцев и местного населения армия увеличилась. Даже еврейский кавалерийский полк появился. Подкрепим его за счет навербованных польских батальонов.

— То есть, 2-я армия стоит за Вислой и охраняет наш южный фас.

— Так точно.

Я решительно хлопнул ладонью по столу.

— Принимается!

Безбородко кашлянул, привлекая к себе внимание.

— Сказать что хотел, Александр Андреевич?

— Я бы не торопился с захватом Берлина, Ваше Величество.

Военные принялись сверлить министра иностранных дел свирепым взглядом.

— Поясни, Саша, свою мысль.

— То, что от опухоли в виде Восточной Пруссии нужно избавляться, я не спорю. А вот лезть в самый центр Европы я бы погодил. Нам нужны союзники. Против всей Европы мы не потянем.

— Это кто же нам союзником станет? Битые в хвост и гриву пруссаки? — не удержался от шпильки Суворов.

— Временным — почему бы и нет? — спокойно отреагировал Безбородко.

— Я подумаю!

Мой ответ генералов удивил, но никто спорить не стал. Совещание завершилось.

— Шешковский, задержись! — остановил я двинувшегося на выход Степана Ивановича.

(1) В настоящее время острова не существует. Рукав Вислы был засыпан, но район под названием Казимеж остался. В XVIII веке его считали отдельным городком.