Рубиновый рассвет. Том I

Глава 11

Интерлюдия: "Ром и ржавые гвозди"

Таверна «Трезубец Зарукса» дышала перегаром, рыбьей требухой и дешёвым табаком. Воздух был настолько густым, что его можно было резать ножом — если бы кто-то из посетителей вдруг захотел этим заняться. Стены, обитые потрёпанными морскими картами и высушенными акулами, хранили память о бесчисленных драках — каждая выбоина, каждый тёмный след крови рассказывал свою историю.

В углу старый шарманщик, похожий на высохшую рыбу, скрипел похабную балладу про капитана, который «потерял якорь, но нашёл нечто интереснее». Его пальцы, кривые, как корни мангрового дерева, выжимали из шарманки звуки, похожие на предсмертный хрип.

«Жгучая Мэри» стояла в порту, потрёпанная, но гордая, как старая шлюха, знающая себе цену. На полученные от чёрного жемчуга деньги капитан заказал кое-что особенное: новые паруса, пропитанные кровью морских демонов — чтобы не гнили от солёных ветров и не боялись штормовых шквалов; укреплённые шпангоуты с рунической насечкой — на случай, если абордажные топоры захотят познакомиться с внутренностями корабля поближе; улучшенные баллисты, стреляющие гарпунами с алхимическими бомбами — капитан ласково называл их "поцелуями Мэри"; "Глаз шторма" — магический компас, встроенный прямо в штурвал. Его стрелка всегда указывала туда, где хуже всего.

Но самое главное — новая фигура на носу корабля. Резная женщина с пылающим сердцем в руках. Говорили, если приглядеться, её глаза следили за тобой.

Роберт Мейер сидел за угловым столом, его изумрудный глаз прищурен, а второй — тот, что под повязкой — ныл, предвещая смену погоды. Перед ним стояла глиняная кружка с ямарийским ромом — мутной бурдой, пахнущей жжёным сахаром и раскаянием.

«Черт бы побрал этот ром. На вкус — как помои, в которых мыли ноги после Горла.»

Он сделал глоток, скривился, но допил.

«Но хоть жемчуг не оказался проклятым. Мало ли — вдруг бы из него полезли зубы?»

Его взгляд скользнул к двери.

«И где этот чертов Рубиновый? Сайлос прихватил его, как щенка… Интересно, жив ли?»

Команда «Мэри» разбрелась по залу, как крысы после шторма: новый боцман Гарг (нос картошкой, татуировка "Целуй меня, шторм" на левом предплечье) разливал по стаканам "огненный эль" — смесь рома с порохом, от которой у неподготовленных людей слезились глаза; штурман Вирт (худой, с лицом голодного барсука) доказывал, что в Горле видел "каменных рыб с человечьими рожами"; юнга Томми по кличке "Крыса" ловко вытаскивал кошелёк у заснувшего наёмника.

Другие посетители — наёмники, контрабандисты, отбросы моря — смеялись, спорили, врали:

— А я говорю — там, в руинах, есть дверь, которая открывается только если спеть ей похабную песню!— Враньё! Мы пробовали — она открылась только когда мы обмазались кровью того демона!— Может, просто дверь стеснялась?

Дверь таверны распахнулась с грохотом, впустив порыв холодного ветра. В проёме стояла высокая фигура в плаще с капюшоном. Тень упала прямо на стол капитана.

Незнакомец заговорил — голос низкий, с акцентом верхних кварталов:

— Капитан Мейер. Вам есть что рассказать о чёрном жемчуге.

Это не был вопрос.

Роберт медленно поставил кружку. Его единственный глаз сверкнул.

— А вам есть что предложить?

Гул голосов на мгновение стих, словно волна перед бурей. Все взгляды устремились к высокой фигуре в плаще, застывшей в дверном проеме. Но капитан Роберт Мейер лишь хмыкнул, отодвигая полупустую кружку с остатками рома. Его изумрудный глаз, единственный видимый, изучал незнакомца с холодной насмешкой.

Слишком чистые сапоги. Слишком аккуратные ногти. Человек из Верхних кварталов. Незнакомец совершил лёгкий поклон, едва заметный, но исполненный неестественной для этих мест грации.

— Можно присоединиться?

Капитан жестом указал на скамью, небрежным, словно отмахивался от назойливой мухи. Незнакомец сел, поправив плащ — на мгновение мелькнула рукоять кинжала с изящной гравировкой в виде пера.

— Вы здесь... месяц и десять дней, если не ошибаюсь? — его голос был тихим, вежливым, но в нём звучала сталь. — Ремонт галеона — дело не только дорогое, но и долгое. Особенно с такими... улучшениями.

Его взгляд скользнул к окну, где вдали виднелись мачты «Жгучей Мэри» — на палубе были видны редкие фигуры матросов, их фигурки казались мелкими, как муравьи.

Капитан хрипло рассмеялся, звук его смеха напоминал скрип старого дерева.

— Ага. И теперь Берег Чёрных Приливов снова под водой. Так что если вы надеялись набрать там жемчуга — опоздали.

Незнакомец улыбнулся, но его глаза оставались холодными, как лезвие ножа.

— О, нет. Меня интересует не жемчуг.

Он наклонился ближе, и его голос стал ещё тише, почти шёпотом:

— Может, пройдёмся? Вечер прекрасен, а здесь...

Его взгляд скользнул к Гаргу, который тупо пялился на них, рот приоткрыт, как у выброшенной на берег рыбы.

— ...слишком много ушей.

Капитан медленно поднялся, поправив повязку на левом глазу. Его голос был грубым, но в нём проскальзывало любопытство, словно кошка, учуявшая незнакомый запах.

— Ладно. Только предупреждаю — если это ловушка, ваш труп выбросит прилив ещё до рассвета.

Незнакомец рассмеялся, звук его смеха был лёгким, почти искренним, будто он действительно услышал шутку.

— Какая живописная угроза!

Вечерний туман полз по мостовой, цепляясь за сапоги, словно живой. Где-то в переулке скрипел флюгер с фигуркой утопленника, его жалобный звук напоминал стон. Верхние кварталы светились вдали, как чужие звёзды — недоступные, холодные.

Незнакомец остановился у ржавой чугунной ограды, за которой зияла бездна — чёрное море, бьющееся о скалы далеко внизу.

— Гилен. Что вы о нем знаете?

Капитан замер. Ветер шевелил его куртку, заставляя кожу скрипеть, как паруса в шторм.

— А кто это? — его голос звучал притворно равнодушно, но пальцы непроизвольно сжались.

Незнакомец достал пергамент, развернул его — на нём алела печать Ордена Серебряного Пера.

— Не притворяйтесь. Вы привезли его в Аль-Дейм. А потом его забрал Сайлос де Сильва.

Пауза. Волны бились о скалы внизу, их рокот напоминал голос разгневанного бога. Капитан резко повернулся, его единственный глаз сверкнул в темноте.

— И что вам от него надо? Он что, украл ваши священные трусы?

Незнакомец проигнорировал шутку, его лицо оставалось невозмутимым.

— Он опасен. И... нам нужен человек, который знает, как с ним говорить.

Капитан рассмеялся, но в его глазах промелькнул расчёт, холодный и точный, как удар гарпуна.

— Значит, потеряли своего рубинового мальчика?

Воздух густел, пропитываясь солёной влагой и едким дымом из труб Нижних кварталов. Где-то вдалеке прокричала чайка — её голос, резкий и пронзительный, напоминал скрип несмазанных шарниров.

Незнакомец опёрся на чугунные перила, его пальцы лениво барабанили по ржавчине, выбивая тихий, небрежный ритм. Он улыбался, будто они старые приятели, встретившиеся обсудить погоду и цены на ром. Но в уголках его глаз пряталось что-то острое, настороженное.

Капитан Мейер стоял чуть поодаль, скрестив руки на груди. Его единственный глаз, изумрудный и холодный, прищурен — он уже понял, что этот вежливый ублюдок выуживает информацию. Но он тоже умел играть в эту игру.

— Капитан, скажите, а что вы вообще знаете о вашем... необычном пассажире? — незнакомец говорил лёгким тоном, будто спрашивал о погоде. Его голос был тёплым, располагающим — будто они просто делились морскими байками.

Капитан пожал плечами, доставая трубку.

— Обычный наёмник. Ну, почти. — Он закурил, выпуская кольцо дыма в сторону незнакомца. — Платил серебром, не лез в драки, не буянил. Идеальный пассажир, если честно.

Незнакомец рассмеялся, звук его смеха был мягким, почти дружелюбным.

— О, вы слишком скромны! Я слышал, он помог вашей команде в Горле. Разве обычный наёмник справился бы с Бешеными Псами?

Глаза его блестели — он ловко подбрасывал "комплимент", чтобы капитан невольно подтвердил детали.

Капитан хмыкнул.

— Ну, парень оказался смышлёным. Умеет думать, прежде чем рубить. Редкое качество.

Он специально уходил от подробностей — но уже признал, что Гилен не просто "пассажир".

Незнакомец кивнул, делая вид, что просто поддерживает беседу.

— А как он... реагировал на море? Не укачивало?

Наивный вопрос. Но капитан понимал подтекст: инквизитор проверял, не боится ли Гилен воды — слабость многих тварей Тьмы.

Капитан ухмыльнулся.

— Стоял на палубе, как скала. Да в шторм, бывало, лучше некоторых моих матросов держался.

Правда. Гилен частенько подходил к борту. Но как бы то ни было, капитан не собирался выдавать подробности.

Незнакомец притворно восхитился.

— Надо же! А ещё что-нибудь интересное замечали? Может, странные привычки?

Его перстень с печатью Ордена лениво поблёскивал в свете фонарей. Капитан притворно задумался.

— Любил чёрный чай. И... очки не снимал. Даже ночью.

Полуправда. Но достаточно, чтобы незнакомец заинтересовался.

— Очки? Необычно. Может, зрение плохое?

Капитан пожал плечами.

— А кто его знает. Может, просто стиль такой.

Пауза. Где-то в порту кричал пьяный матрос, его голос разносился эхом по воде.

Незнакомец вдруг серьёзнел.

— Капитан, а если бы он снова появился... вы бы взяли его на борт?

Вопрос-ловушка. Но капитан уже был готов.

Он ухмыльнулся.

— Если заплатит — почему нет? Моя «Мэри» не разбирает, чьи деньги греют её трюм.

Незнакомец улыбнулся, но в глазах его мелькнуло лёгкое раздражение. Он понимал: капитан не даст ему больше, чем уже сказал.

Гул голосов в таверне нарастал волнами - где-то уже затягивали похабные баллады, где-то звенели разбитые бутылки. Эти звуки, знакомые как собственное дыхание, сливались в привычную симфонию Нижних кварталов.

Капитан Роберт Мейер тяжело поднимался по скрипучей лестнице, каждый шаг заставлял старые доски стонать. Его комната - крошечная каморка под самой крышей - встретила его запахом дешёвого табака, сырости и чего-то затхлого, что годами въедалось в деревянные стены.

На покоробленном столе ждал незамысловатый ужин: бутылка ямарийского рома — такого же отвратительного, как вчера и позавчера, — и тарелка с треской, обгоревшей по краям, но еще сохранившей съедобную сердцевину.

Кровать скрипнула жалобно, когда капитан опустился на неё. Он налил полную кружку, наблюдая как мутная жидкость переливается в тусклом свете коптящей лампы.

«Чёртовы плотники», — мысль пришла с привычной горечью. — «Должны были закончить еще две недели назад».

Глоток рома обжёг горло, оставив послевкусие жжёного сахара и сожалений.

Сначала — «материалы задержались». Потом — «дождь мешает». А сегодня — «рунический мастер заболел».

Его пальцы сильнее сжали кружку.

— Да ну вас в корсарский ад!

Он отломил кусок рыбы вилкой - пережаренный, сухой. Как всегда.

— И этот тип… не первый же. — Капитан размышлял, пережевывая резиноподобную мякоть. — Вчера тот «торговец» с проклятым перстнем. Позавчера — «ученый», который слишком много знал про руны.

Ещё глоток. Где-то за тонкой стеной раздался стон - то ли от боли, то ли от удовольствия. Капитану было плевать.

«И матросы...» — он вспомнил, как Гарг рассказывал о назойливых расспросах. «Вирту аж три кружки налили — думали, он проболтается. А тот и не знал ничего, кроме того, что Гилен хорошо дерётся».

Капитан откинулся назад, уставившись в потолок, где плесень рисовала причудливые узоры, напоминающие морские карты неизведанных земель.

«Интересно, Рубиновый, что ты такого натворил, что за тобой охотится пол-Аргентайна?»

Он допил ром одним глотком и швырнул кружку на стол. Звон получился громче, чем он планировал.

— Ладно. — Капитан потянулся за бутылкой. — Если завтра эти безрукие уроды не закончат с «Мэри», буду ставить паруса сам.

Где-то внизу грянул очередной куплет похабной песни, и капитан невольно ухмыльнулся. Хотя бы здесь всё шло как обычно.

Серый свет едва пробивался сквозь плотную завесу утреннего тумана, окрашивая город в грязновато-свинцовые тона. Воздух был пропитан не просто привычным запахом гниющей рыбы и морских водорослей - в нём висела тяжёлая металлическая нотка, словно где-то совсем рядом пролилась не вода, а кровь.

Капитана Роберта Мейера вырвал из сна глухой удар в дверь - не вежливый стук, а настоящий удар плечом, от которого дрогнули даже стены его убогой комнатушки.

Он подскочил на кровати, рука рефлекторно схватила абордажный топор, всегда лежавший на стуле у изголовья. Лезвие блеснуло в полумраке, когда он рявкнул хриплым от сна голосом:

— Что там за ублюдок, решивший, что его мать не пожалеет о дне его рождения?!

За дверью раздались перебивающие друг друга голоса, сливающиеся в неразборчивое эхо. Вилли, задыхаясь от бега, выпалил:

— Кэп, в Верхних...

Но Дин тут же перехватил инициативу:

— ...кварталах полный швах!

Капитан распахнул дверь так резко, что та заскрипела на петлях. Топор он уже закинул за спину, но пальцы не отпускали рукоять. Перед ним стояли близнецы Вилли и Дин, их лица пылали от быстрого бега, а глаза были круглыми, как новенькие золотые монеты.

Не теряя времени на расспросы, капитан уже мчался вниз по скрипучей лестнице, бросив через плечо:

— Если это опять про пьяного алхимика, который взорвал свою лавку, я вас сам вздерну за кишки!

Таверна "Трезубец Зарукса"

Полумрак в зале был густым, как бульон, пропитанный перегаром, прокисшим пивом и потом. Несмотря на ранний час, за столами уже толпились матросы, наёмники и даже пара бледных богачей в испачканных шёлках - явно сбежавших из Верхних кварталов.

Гэвин, с трудом продираясь через толпу, кричал:

— Кэп! Чёрт возьми, тут... - он споткнулся о пьяного гнома, осыпавшего его отборной бранью, - ...слухи, будто в квартале алхимиков чёрт знает что творится! Башня...

Капитан взорвался:

— ЗАТКНИТЕСЬ ВСЕ!

В таверне воцарилась мёртвая тишина. Даже гном замер с открытым ртом, забыв о своей брани.

Капитан окинул всех колючим взглядом:

— Кто-то знает, что случилось? Или только сопли будете жевать?

Из толпы вышел Барнс. Его плащ был покрыт пылью, а лицо исцарапано - явные следы бегства по крышам. Он вытер пот со лба и начал, стараясь говорить чётко:

— Из Чёрной Башни что-то вырвалось. Не просто побег - взрыв. Полквартала в дыму. Богачи бегут в порт, но там... - он кашлянул, - ...там уже баррикады. Инквизиторы перекрыли выход.

В толпе кто-то сглотнул. Барнс понизил голос, но в наступившей тишине его слова звучали громко:

— Говорят, это твари Тьмы. Но... - его взгляд скользнул к капитану, - ...некоторые выглядели как человек.

Капитан застыл. В его сознании всплыл образ: чёрные очки, за которыми скрывались рубиновые глаза. Мейер вышел из таверны. Утро было холодным, но небо над Верхними кварталами полыхало алым - и это был не свет восходящего солнца, а отблеск пожаров. Где-то вдали раздавались крики, звон разбитого стекла.

"Рубиновый... ты долбанный псих."

"И где теперь мои проклятые плотники?"

Он резко повернулся к Барнсу, который выскочил следом:

— Собирай команду. «Мэри» отплывает сегодня.

Барнс кивнул, но в его глазах вспыхнуло понимание - капитан не просто бежал. В них горело то же, что и в небе над Верхними кварталами - предчувствие бури.

Порт Аль-Дейма в огне.

Гавань металась в предсмертных судорогах. Верхние кварталы, еще вчера сиявшие белоснежными шпилями, теперь пожирал багровый пожар, клубы дыма ползли к морю, словно испуганные звери. Нижние кварталы охватила паника - богачи в дорогих, но испачканных шелках толкались у причалов, их крики сливались с матросской бранью. Лодочники, почуяв момент, заламывали цены втрое, а над всем этим нависли свинцовые тучи, будто само небо замерло в ожидании развязки.

"Жгучая Мэри" - готовность номер один.

Галеон стоял на якоре, его недавно перекрашенные борта уже забрызганы грязью от мечущихся беглецов. Новые паруса, пропитанные алхимическим составом на основе крови морских демонов, туго натянулись - каждый шов, каждый блок проверен и перепроверен. Корабль дышал готовностью, будто живой.

Капитан Роберт Мейер метался по палубе, его изумрудный глаз выхватывал малейшие недочеты: Гарг с боцманами ставили последние клинья на реях, их руки мелькали с привычной сноровкой. У штурвала Вирт яростно крутил недоделанный рунный компас, проклиная мастера на все лады - стрелка дергалась, как пьяная девка после корсарской гулянки. Юнга Томми-Крыса уже успел обчистить трех перепуганных богачей и теперь прятал добычу в трюме, довольный как кот объевшийся сметаны.

Капитан с размаху ударил кулаком по борту, и эхо разнеслось по всей палубе:

— Где чертовы якоря?! Если через пять минут мы не отчалим, я сам вас всех привяжу к ним и брошу за борт!

Матросы оживились, как по мановению волшебной палки. Последние канаты срывали с кнехтов с такой яростью, что искры летели от железа.

Новые баллисты, прозванные "поцелуями Мэри", уже были заряжены - гарпуны с алхимическими бомбами ждали своего часа. А на носу корабля резная женщина с пылающим сердцем в руках смотрела в сторону горящих кварталов, будто знала то, что остальным только предстояло узнать.

Капитан подошел к Вирту, его голос хрипел от напряжения:

— Ты хоть примерно представляешь, куда мы плывем?

Вирт ернически ухмыльнулся:

— В море?

Капитан огрызнулся, но в его голосе сквозило не раздражение, а азарт охотника:

— Вот именно. А там - посмотрим.

Команды сыпались одна за другой:

— Отдать швартовы!— Поднять якорь!— Паруса на ветер!

"Жгучая Мэри" вздрогнула всем корпусом, словно пробуждаясь ото сна, затем плавно отошла от причала. Ветер наполнил паруса, и корабль начал движение - сначала медленно, потом все увереннее.

Капитан стоял на корме, не отрывая взгляда от удаляющегося Аль-Дейма. В клубах дыма и хаоса там что-то произошло. И он был почти уверен, что за всем этим стоит один рубиновоглазый ублюдок.

"Если ты выбрался, Рубиновый... то где ты теперь?" - пронеслось в голове.

"И какого черта ты устроил этот погром?"

Но ответов пока не было. Только бескрайнее море впереди, предательский ветер в парусах и щемящее ощущение, что все это - только начало чего-то большего.

‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗

Кабинет Реми

Четырнадцать дней. Четырнадцать дней тихого ада.

Клетка из Света уже не просто жжёт кожу — она прожигает каждую клетку, каждый нерв, оставляя после себя невидимые шрамы. Реми усовершенствовал рунный круг: теперь символы не просто пылают в воздухе, а вгрызаются в плоть, как раскалённые иглы, вонзаясь глубже с каждым новым витком магии. Каждый оборот — новый уровень боли, новый ярус этого бесконечного чистилища.

Но Гилен не кричит. Он даже не шевелится. Его тело стало картой пыток, испещрённой отметинами страданий: ожоги от Света, которые Чёрный Шов едва успевает зашивать, нити под кожей работают без остановки, сшивая плоть, пока её снова не разрывает; губы в трещинах от обезвоживания, но он не просит воды; одежда превратилась в лохмотья, но ему всё равно.

Он медитирует. Даже когда Реми включает круг на полную силу.Даже когда падает в забытьё — его сознание не отдыхает, а копает глубже, вытягивая последние капли силы из Истока Крови.

«Помои», которые приносят раз в день, — серая жижа с запахом гнилой рыбы. Гилен ест, если не забывает. Ему неважно.

Он — не смертный. Он — не жертва. Он — палач, который пока позволяет себя пытать.

Реми входит. Дверь открывается бесшумно, будто боится потревожить тишину.

Реми входит, как всегда — с улыбкой, отполированной до блеска. Его мантия идеально чиста, волосы уложены с безупречной точностью, а в руках — новый инструмент. Сегодня это серебряный стилет с рунами подавления воли, тонкий, изящный, смертоносный.

— Доброе утро, Гилен. — Его голос сладок, как яд. — Как спалось? Надеюсь, вам не снились кошмары... хотя, учитывая ваше положение, это было бы даже милостиво.

Пауза. Гилен не реагирует. Реми вздыхает, будто разочарован нынешней молодёжью, её недостатком уважения к старым добрым пыткам.

— Ну что же... Может, сегодня вы смилостивитесь и расскажете мне что-нибудь? Хотя бы... откуда у вас эти прелестные рубиновые глаза?

Он включает круг. Символы вспыхивают, боль ударяет, как молот по наковальне, — но Гилен лишь чуть напрягает челюсть.

Реми наклоняется, любопытство звучит в его голосе, будто он действительно заинтересован в ответе.

— Или... может, вы просто скажете, кто вас создал? Я ведь могу угадать...

Гилен впервые за две недели открывает глаза. За чёрными стёклами — рубиновый холод, бездонный и безжалостный.

— Ты уже проиграл, Реми. — Его голос тих, без эмоций, но каждое слово падает, как приговор. — Ты просто ещё не понял.

Реми замирает. Потом смеётся — но в его смехе что-то надтреснуто, будто маска наконец дала трещину.

Тишину камеры разрывает шипение раскалённого металла — рунный круг вспыхивает ослепительным светом, прожигая воздух едким запахом озона. Реми активировал его изящным движением пальцев. Свет режет глаза, оставляя послеобразы на сетчатке, но Гилен не моргнул ни разу. Его грудь равномерно поднимается и опускается, поза сохраняет каменную неподвижность — будто он действительно погружён в медитацию где-то далеко от этой камеры пыток.

Но за чёрными стёклами очков Алый Взгляд фиксирует каждое движение, каждый микрожест. Зрачки сужены, как у хищника в темноте.

Реми скользит по каменному полу, стараясь не скрипнуть подошвами дорогих кожаных ботинок. В его руке играет отблесками тонкий серебряный стилет — изящное орудие с гравировкой рун подавления, каждая черточка которых светится зловещим голубым светом.

«Разрежь кожу — и воля ослабнет», — шепчут ему в ухо догмы Ордена. Губы расплываются в предвкушающей улыбке, когда он заносит лезвие...

Гилен — двигается. Его рука взмывает вверх с неестественной скоростью, пальцы сжимают запястье Реми с силой гидравлического пресса. Хруст ломающихся костей звучит как сухой треск ветки.

Из-под ногтей Гилена вырываются Кровавые Когти — хрупкие, но достаточно острые, чтобы оставить несколько аккуратных линий на коже инквизитора.

Руна "Кровоточащий Полумесяц" ꙮ — древний запретный символ, который Гилен видел только в глубинных слоях кода этого мира — вспыхивает на руке Реми алым светом, будто раскалённая проволока впивается в плоть.

Сначала — лишь лёгкое недоумение. Его брови приподнимаются, губы чуть размыкаются. Потом приходит боль.

Кровь начинает сочиться буквально отовсюду — из пор кожи, из уголков глаз, хлещет из ушей и носа. Алые струйки стекают по его безупречно выбритому подбородку, окрашивая белоснежный воротник мантии.

— Н-нет... НЕТ! — Его голос срывается в визг, теряя все следы былой элегантности.

Он бьётся в истерике, опрокидывает стол. Стеклянные флаконы разбиваются с хрустальным звоном, зелья смешиваются с кровью в ядовитый коктейль. Драгоценные пергаменты жадно впитывают алое месиво.

Дрожащими руками Реми хватает первый попавшийся флакон — зелёный, с иконкой сердца, зелье регенерации высшего качества. Он опрокидывает содержимое в горло, но кровь не останавливается.

Потому что это не просто рана. Это ошибка в самой матрице бытия.

Гилен. Он даже не встаёт с места. Рунный круг всё ещё пылает, но Чёрный Шов уже стягивает повреждённые ткани, нити под кожей работают с механической точностью.

Его голос звучит тихо, но каждое слово падает, как молот на наковальню:

— Ты хотел знать, кто я?

Пауза. В ушах Реми стучит кровь, его зрение заволакивает алая пелена.

— Я — ошибка, которую ты не смог исправить.

В последний момент, прежде чем сознание покидает инквизитора, он видит, как за чёрными стёклами очков вспыхивают два рубиновых солнца — холодных, безжалостных, чужих.

Кровь. Она повсюду — алые лужи на каменном полу, брызги на разбитых склянках, кровавые росчерки на испорченных пергаментах. Кабинет превратился в бойню, где единственной жертвой стал сам палач.

Реми бьётся в агонии, его тело съёживается, кожа трескается и скукоживается, как пергамент в пламени. Его пальцы, ещё минуту назад такие ухоженные, теперь когтеобразно искривлены, ногти впиваются в ладони, оставляя кровавые полумесяцы.

Гилен наблюдает. Хладнокровно. Без сожаления.

— Ан-Назгур...

Его губы шевелятся, произнося древнее слово, звучащее как скрежет металла по кости. Воздух вздрагивает, будто сама реальность на миг потеряла плотность.

Кровавый туман поднимается из луж на полу, собираясь в алые вихри, из разорванных вен Реми, вытягивая последние капли. Даже из пролитых чернил на испорченных пергаментах. Он тянется к Гилену, вплетается в его кожу тончайшими нитями, вливается в Исток Крови, как вода в иссушенную пустыню.

Реми кричит — но это уже не человеческий голос, а хрип иссушенного горла, звук лопающихся голосовых связок. Его тело обрушивается на пол с глухим стуком.

Сухое. Пустое.

Гилен закрывает глаза.

Боль не утихает — рунный круг всё ещё пылает, прожигая плоть, но теперь у него есть новый инструмент. Он направляет украденную кровь по энергетическим меридианам, заставляя её течь против законов природы.

Чёрный Шов просыпается: под кожей пробегает вибрация — будто ненасытный червь проснулся и потянулся за пищей. Тьма в жилах густеет, становится вязкой, как чёрная смола, смешиваясь с украденной кровью.

Десять минут медитации — и прорыв.

Кровяной Шов. Теперь запечатывает раны в два раза быстрее, нити теперь алые, как раскалённая проволока. Может впитывать и использовать чужую кровь для регенерации. Оставляет следы — тонкие алые шрамы, сплетающиеся в паутину по всей коже.

Гилен открывает глаза, взгляд скользит по иссушенному трупу Реми. Не идеально... но достаточно. Он встаёт. Рунный круг бьёт током, пытаясь удержать, но Кровяной Шов тут же гасит повреждения, алые нити мгновенно стягивают обожжённую кожу. Теперь... пора найти выход. Его рубиновые глаза за стёклами очков вспыхивают в полумраке камеры, освещая путь к свободе.

Несколько минут спустя дверь взрывается внутрь с оглушительным грохотом, ударяясь о каменную стену с такой силой, что сотрясаются полки с древними фолиантами. Тонкие клубы пыли поднимаются в воздух, смешиваясь с запахом гари и крови.

Трое инквизиторов врываются в кабинет, их латные доспехи с изящной гравировкой Ордена сверкают в тусклом свете. Мечи уже обнажены — сталь дрожит в напряжённых руках, лица искажены боевой готовностью.

Но картина, открывшаяся их взглядам, заставляет кровь стынуть в жилах. Тело Реми — иссушенная мумия, застывшая в неестественной позе. Его пальцы скрючены, словно в последний момент он пытался доползти до спасительной двери. Пустые глазницы смотрят в никуда, рот застыл в беззвучном крике.

Пол усеян осколками разбитых склянок, между которыми змеятся высохшие чёрные дорожки — всё, что осталось от луж крови. Драгоценные пергаменты испачканы, чернила расплылись в багровые кляксы, напоминающие кровавые отпечатки.

Рунный круг под клеткой пылает в полную силу, его символы режут воздух, как раскалённые лезвия, наполняя помещение гулом работающей машины пыток.

И в центре этого ада — Гилен. Сидящий в позе лотоса, абсолютно неподвижный. Его грудь поднимается в такт дыханию, пальцы сложены в медитативной мудре. Клетка из Света, которая должна была заставить его корчиться от боли, теперь выглядит просто душем из золотистых лучей.

Первый инквизитор, самый молодой, с лицом, на котором ещё не зажили юношеские прыщи, сжимает эфес меча до побеления костяшек. Его голос дрожит:

— Мастер Реми... мёртв.

Он делает шаг назад, его взгляд мечется между мумией и пленником. Второй инквизитор, мужчина в расцвете сил с грубым шрамом через левый глаз, медленно приближается к телу. Его меч описывает в воздухе защитные круги.

— Как...? Он же в клетке! Круг активен! Он не мог...

Его слова обрываются, когда он замечает пустые глазницы мумии. Что-то в этом взгляде заставляет его остановиться как вкопанного.

Третий инквизитор, женщина с лицом, высеченным из мрамора, безошибочно считывает ситуацию. Её голос, обычно такой уверенный, срывается на последнем слове:

— Это не просто убийство. Это... ритуал.

Первый инквизитор резко поворачивается к двери, его доспехи звенят от внезапного движения:

— Нужно доложить мастеру Сайлосу! Сейчас же!

Второй инквизитор в ярости бьёт мечом по столу, разбрасывая осколки стекла:

— И оставить это здесь?!

Его клинок дрожащим перстом указывает на Гилена.

Третья инквизиторша уже у двери, её плащ развевается за спиной:

— Я иду за подкреплением. Не подходите к нему!

Дверь захлопывается с гулким эхом.

Оставшиеся двое переглядываются. В их глазах — ужас, замешанный на долге. Мечи в их руках дрожат, отражая пляшущий свет рунного круга. Воздух наполнен электрическим напряжением, словно перед ударом молнии.

А в центре клетки, не шелохнувшись, продолжает сидеть Гилен. Его чёрные очки скрывают глаза, но оба инквизитора чувствуют — он наблюдает. И ждёт.

Гилен медленно поднимается во весь рост, словно тень, отделяющаяся от стены. Его движения текучи и неестественно плавны - суставы сгибаются без малейшего напряжения, будто кости заменены жидкой сталью. Адская боль от клетки Света, от которой обычное существо корчилось бы в агонии, для него лишь легкий дискомфорт, о котором он упоминает разве что мысленно.

Он протягивает руку к прутьям клетки. Искры Священной магии вгрызаются в пальцы, оставляя черные отметины на бледной коже. Но он не отдергивает ладонь. Напротив - пальцы сжимают раскаленный металл, проверяя его сопротивление. Кожа шипит, запах горелой плоти наполняет камеру, но его лицо остается невозмутимым.

Гилен поворачивает голову в сторону стражей. За черными стеклами очков вспыхивают рубиновые блики, когда он наконец открывает рот:

— Вы опоздали. Ваш мастер мёртв не из-за меня.

Его голос звучит спокойно, с легкой иронической ноткой, будто он рассказывает забавную историю в таверне. Он делает едва заметный кивок в сторону двери, и этот жест полон скрытого смысла:

— Один из пленников... сбежал. Вы знаете, кто здесь сидит в других камерах. Или думаете, что клетка — это гарантия?

Каждое слово падает, как камень в воду, создавая круги сомнения. Уверенность стражей начинает раскачиваться, как корабль в шторм.

Рейн, старший из оставшихся, сжимает меч так, что стальные пластины его перчатки скрипят. Шрам через левый глаз дергается:

— Заткнись, тварь. Мы сами разберёмся.

Но его клинок дрожит - этот ветеран видел, что творят высшие вампиры, как демоны обманывают смертных. Его опыт шепчет: эта ситуация пахнет ловушкой.

Бранн, молодой инквизитор, отступает на шаг. Его голос сдавлен, словно кто-то сжимает ему горло:

— Рейн... а если он прав? Что если... что-то вырвалось?

Его взгляд мечется к двери, словно он уже видит, как тьма сгущается в коридоре.

Рейн резко поворачивается к напарнику, стальные доспехи звенят:

— Бранн! Соберись!

Но и сам он не делает шага к клетке. Годы тренировок в Ордене кричат одно: «Никогда не доверяй пленнику». Но и другое: «Никогда не недооценивай угрозу».

Гилен остается неподвижным, но его Алый Взгляд фиксирует каждую деталь: пульс Бранна бьется так часто, что видно, как дрожит артерия на шее; пальцы Рейна белеют на рукояти меча, сухожилия напрягаются до предела; капля пота скатывается по виску младшего инквизитора.

Они не уверены. Они боятся. И в этом мире, где сила рождается из страха, это уже победа. Клетка еще стоит, но ее психологические стены уже рухнули.

Дверь распахнулась с оглушительным треском, от удара о каменную стену косяк раскололся, рассыпав щепки по полу. В проеме, окутанный дымкой коридорного полумрака, замер Сайлос де Сильва. Его плащ еще колыхался, будто живой, обвивая стройную фигуру.

Те всегда бесстрастные серо-голубые глаза теперь горели холодным пламенем - в них читалась редкая для этого мастера смесь ярости и изумления. Брови сведены в жесткую складку, тонкие губы сжаты в ниточку.

Бранн, молодой инквизитор, невольно сделал шаг вперед, его лицо озарилось надеждой:

— Мастер Сайлос! Мы...

Сайлос резким рубящим жестом прервал его. Голос прозвучал металлически:

— Только факты. Кратко.

Бранн вытянулся по стойке смирно:

— Мастер Реми мертв. Круг активен. Пленник невредим.

Рейн добавил хриплым шепотом:

— Тело... иссушено. Как пергамент.

Сайлос молча сбросил с плеча сумку из драконьей кожи - редкий артефакт, чья шкура переливалась синеватыми отсветами. Его длинные пальцы с безупречно подстриженными ногтями извлекли синий диск, испещренный рунами Хроноса.

Пальцы заскользили по символам с хирургической точностью, губы прошептали заклинание:

— Астральнум Реверто Видис.

Воздух замерцал, как нагретый над пламенем. Стены потеряли плотность, став полупрозрачными. В пространстве материализовались призрачные фигуры - силуэты Реми и Гилена начали разыгрывать последние минуты в обратном порядке.

Призрачный Реми приближался с серебряным стилетом, лицо искажено жестокой радостью. Затем - молниеносный бросок Гилена, его пальцы впились в запястье. Кровавые когти выводили замысловатую руну на коже. И наконец - ужасающий момент иссушения, когда тело Реми сжалось, как пергамент в огне.

Беззвучное представление разыгрывалось перед ними, отбрасывая мерцающие тени на бледные лица наблюдателей.

Гилен стоял неподвижно, но его Алый Взгляд за черными стеклами фиксировал каждую деталь. Сонная артерия Сайлоса пульсировала быстрее обычного - редчайшее явление! Перстень с печатью Ордена едва заметно дрожал на его пальце. Мышцы челюсти были напряжены, выдавая внутреннюю борьбу.

Сайлос повернулся к инквизиторам ледяным взглядом:

— Уйдите. Код "Рубин". Передать мастерам.

Бранн и Рейн исчезли в коридоре с поспешностью зайцев. Дверь захлопнулась с глухим стуком.

Сайлос уставился на Гилена — его взгляд стал тяжёлым, почти физически ощутимым. Глаза сузились — он снова использовал  «Опознание», как тогда на палубе корабля. Гилен не моргнул. Его поза оставалась расслабленной, но каждая мышца была готова к действию. Он знал: Сайлос понимал, что клетка больше не помеха.

Тишина между ними стала осязаемой, наполненной невысказанными угрозами. В этом молчании - тоже было оружие. И оба мастера владели им в совершенстве.

Сайлос медленно опустился на колени рядом с иссохшим телом Реми, его плащ распластался по каменному полу, словно черная лужа. Пальцы в белых перчатках методично исследовали останки: сухую кожу, напоминающую пергамент старинного фолианта; запястье с едва заметным отпечатком кровавой руны, похожей на древний запретный символ; пустые глазницы, где застыло последнее выражение ужаса

Блокнот из драконьей кожи в его руках быстро заполнялся точными зарисовками. Перо скользило по страницам, оставляя детальные изображения таинственного символа, медицинские заметки о состоянии тканей, а так же теоретические выкладки с пометкой "Гипотеза".

Его губы шевельнулись, произнося вслух наблюдения:— Дегидратация на клеточном уровне... но не магический вакуум, а именно поглощение... Интересно.

За черными стеклами Алый Взгляд сканировал клетку, анализируя микроскопические дефекты в плетении заклинаний. Тонкие линии напряжения в магической матрице. Точки возможного перегруза.

Мысленный расчет пронесся в сознании:— Если перегрузить здесь и здесь... да, сработает. Но не сейчас.

Дверь открылась беззвучно — вошли двое:

Бернан — его массивная фигура заслонила свет из коридора. Глубокий бас прокатился по комнате:— Очередной умник, который думал, что контролирует тьму.

В его обычно насмешливых глазах читалась неожиданная грусть — Реми был его старым знакомым по академии.

Джереми — его гладкое, как полированный камень лицо оставалось невозмутимым. Голос звучал сухо:— Он адаптировался. Клетка больше не эффективна.

Он постучал костяшками пальцев по прутьям — Свет взвыл протестующей сиреной, но Гилен даже не дрогнул.

Сайлос, не отрываясь от блокнота, произнес:— Нужен новый протокол. Круглосуточный дозор. И... — его взгляд скользнул по Гилену, — пересмотр методов сдерживания.

Бернан скрестил руки, его латы блеснули — под сталью мерцали защитные руны:— Я останусь первым. Мои чары не обмануть.

Джереми достал хрустальный шар с дымящейся фиолетовой жидкостью:— А я усилю круг. Пусть попробует не сжечь себя теперь.

Он вылил содержимое на пол — руны вспыхнули багровым адским светом, боль в каждой клетке усилилась втрое.

Гилен сжал зубы до хруста, но не издал ни звука. Только тонкая струйка крови вытекла из уголка рта.

Сайлос закрыл блокнот с решительным щелчком:— Я вернусь с новыми инструментами.

Его взгляд скользнул по Гилену в последний раз — в этих холодных глазах не было страха, только безжалостный ледяной расчет охотника, оценивающего добычу.