Рокси

17 Уход за пожилыми — деЛО хлопотлиВое

АЙЗЕК

Бабушку переводят в послеоперационную палату, затем в интенсивную, затем в обычную. Поиск заведения для пожилых людей похож на поиск квартиры в большом городе. А пока что ее перевозят в специальный медицинский центр для пожилых. Половина здешних пациентов проходит реабилитацию после падений, инсультов, операций и прочего. Через месяц или два они выписываются. Вторая половина остается на более долгий срок в ожидании иного исхода.

Айзек идет навестить бабушку — просто идет, без всякого тайного умысла. Он постоянно твердит себе это. Так он пытается смягчить чувство вины за действительный тайный умысел.

Заведение считается одним из лучших. Повсюду искусственные растения, в просторных палатах на двоих стоят хорошие телевизоры. Но ничто не помогает перебить запахи дезинфекции и увядания.

— Правда жуткое место, прямо мурашки по коже? — спрашивает бабушка, когда Айзек составляет ей компанию после обеда. В открытую дверь видна медсестра, толкающая по коридору кресло со сгорбленным, пустоглазым стариком — явно долгосрочным обитателем. — Бедный старпер. Если я когда-нибудь стану такой, обещай, что толкнешь меня под автобус.

— Ну ба!

— Знаю, знаю. Шучу. Но на самом деле сделай это.

Они с Айзеком уже провели беседу на тему «Что за хрень случилась с твоим плечом?», поскольку он не мог скрыть от нее поддерживающую повязку на руке.

— Спортивная травма, — сообщил Айзек, не вдаваясь в подробности.

Бабушка нахмурилась:

— Когда я была в твоем возрасте, спорт предназначался для удовольствия, а не для страданий. Мы вырастили поколение мазохистов, которых тренируют садисты.

Бабушка делит палату с женщиной, чья кровать стоит около окна. Соседка зовет няню каждые пять минут. Но не с помощью кнопки. Она просто вопит во все горло.

— Она как тот проклятый соседский пес, что все лает и лает, — шепчет бабушка, якобы чтобы не дошло до ушей товарки, а на самом деле достаточно громко, чтобы та все-таки услышала.

— С тобой хорошо обращаются? — спрашивает Айзек.

Бабушка, слегка поморщившись, чуть приподнимается на постели:

— Неплохо, могло быть и хуже.

— А боль?

— В разные дни по-разному.

Айзек кивает:

— Надеюсь, они дают тебе что-нибудь?

— Да, да, то же, что обычно, — отвечает она. — И не оставляют тебя в покое! Ты, может, спишь, но тут врывается сестра с ее дурацкой тележкой и идиотскими пластиковыми стаканчиками. Будят, заставляют принять лекарство, а потом ты долго лежишь и пялишься в потолок, пытаясь снова заснуть.

— Няня! — вопит женщина на соседней койке. — Няня!!!!

Бабушка вздыхает:

— Терпеть не могу стариканов.

Лекарства прибывают вскоре после четырех пополудни. Как и рассказывала бабушка, медсестра вкатывает в палату тележку, на которой аккуратно расставлены пластиковые стаканчики.

— А вот и она, — говорит бабушка. — Хранительница Снадобий.

— Добрый день, миссис Рейми. Вот ваши послеобеденные лекарства. А кто этот юный красавчик?

— Мой внук. А красота у него от меня.

— Кто б сомневался!

Сестра, раздающая лекарства, следует протоколу. Считывает бар-код с бабушкиного браслета, просматривает список лекарств на экране, еще раз проверяет содержимое стаканчика, чтобы убедиться, что нет ошибки. Педантично закатывает тележку в каждую палату. Тележка никогда не остается без присмотра.

— Пожалуйста, миссис Рейми. — Сестра подает ей стаканчик с несколькими таблетками и стакан с водой.

— Няня! — вопит женщина с соседней койки.

Бабушка вздыхает:

— В твоей тележке случайно не завалялся намордник?

— Ну-ну, будьте добрее, — укоряет медсестра. — У вас вон есть внук для компании. К мисс Козмицки никто не приходит.

Мисс Козмицки просит раздвинуть занавески, чтобы она могла выглянуть на улицу прямо с кровати. Смотреть там особо не на что, но, думает Айзек, лучше уж такой вид, чем совсем никакого. И тут мисс Козмицки просит закрыть занавески, потому что свет слишком яркий.

Айзек наблюдает, как медсестра дает мисс Козмицки ее таблетки, как старуха глотает их, как сестра следит, чтобы мисс Козмицки проглотила лекарство. Все это часть протокола. Медсестра должна убедиться, что пациент принял лекарство.

Впрочем, даже если бы таблетки были просто оставлены на тумбочке, Айзек не стал бы красть лекарство у больного человека. Но есть ведь и другие способы совершить преступление без жертвы.

Преступление.

Он спотыкается об это слово. Да, украсть чужие лекарства — это преступление, но лишь чисто технически. Что-то вроде белой лжи. Не очень хороший поступок в настоящем ради блага в будущем. Но для этого нужен план.

— Включи телевизор, Бэби-бой, — говорит бабушка. — Посмотри что-нибудь, если хочешь.

— Нет, спасибо, не хочу.

Он шевелит плечом и не может скрыть гримасу. Бабушка замечает ее.

— Как ты только умудрился повредить чертово плечо, играя ногами?

Айзек смеется:

— Ну, вообще-то к ногам прилагается и все остальное тело!

Бабушка берет с тумбочки брошюру.

— Ваши родители рассказали мне в подробностях о местах для стариканов. Все они отстой, но по сравнению с этой богадельней там, наверное, будет лучше. — Она вручает ему брошюру. — Вот это вроде ничего. Там есть бассейн с шезлонгами. Навестишь меня, когда мое бедро заживет, и мы с тобой поплаваем. — Она улыбается. — Помнишь, как я водила тебя на плавание?

— Да, бабуль, помню.

Айзек слышит, как тележка с лекарствами катится по коридору от одной двери к другой, потом к следующей… Возвращает брошюру бабушке.

— Мне надо в туалет. Я быстро.

— У нас в палате собственный.

— Да, но на нем табличка «Только для пациентов».

— В этом ты весь — всегда поступаешь по правилам, — вздыхает бабушка. — Осторожней там, это заведение настоящий лабиринт. Я слышала, они варят суп из заблудившихся посетителей.

— Ня-а-ня!

Ему действительно надо было в туалет. Но, сделав дело, Айзек пускается на разведку и обнаруживает комнату, где хранятся лекарства. Улучив момент, он проникает внутрь и находит множество полок с промышленного размера склянками для лекарств. Он дивится, что на двери нет замка, но быстро соображает почему. Стеклянные шкафы с лекарствами заперты. Никто не доберется до таблеток, кроме Хранительницы Снадобий. Раздосадованный этой непредвиденной помехой, Айзек таращится на банки и вдруг слышит за спиной голос:

— Вам помочь?

В дверях стоит санитарка и смотрит на него с солидной порцией подозрения.

Вместо того, чтобы начать заикаться и тем самым выдать свои намерения, Айзек берет себя в руки, надевает свое лучшее лицо заплутавшего подростка и выдает следующее:

— Да… Я хотел немного мороженого для бабушки, но холодильник заперт. — Он указывает на шкаф для лекарств, которые должны храниться в холоде.

— Этот холодильник не для еды, — говорит санитарка. — Пойдем, я покажу тебе, где он.

Айзек тихонько выдыхает и задается вопросом, как настоящие преступники умудряются прожить жизнь, не пачкая штаны каждые три секунды.

Возвратившись в палату со стаканчиком ванильного мороженого, он обнаруживает, что бабушка уснула.

На улице уже начинает темнеть. Родители против того, чтобы он ездил по темноте с поврежденным плечом. Можно подумать, при дневном свете руки держат руль крепче.

— Не следует водить автомобиль и управлять тяжелыми механизмами, когда ты на таких лекарствах, — указала мама.

— Обещаю оставить автопогрузчик дома, — отшутился Айзек.

Сошлись на том, что он не будет ездить далеко и после наступления темноты. Но он не может уйти отсюда, не предприняв еще одну попытку. И тут Айзеку в голову приходит идея.

Он целует спящую бабушку, перебрасывает рюкзак через здоровое плечо и выходит из палаты, все время прислушиваясь к далекому повизгиванию тележных колес. Заворачивает за угол. Звук приближается — тележка движется в его сторону.

Он колеблется. Замедляет шаг, а затем, в точно рассчитанный момент, взвинчивает скорость — как раз в то мгновение, когда тележка выкатывается из-за угла.

Бам! — Айзек на полной скорости налетает на тележку. Хватается за нее, пытаясь сохранить равновесие. Тележка опрокидывается, он тоже падает. Сотни таблеток рассыпаются по линолеуму. Поврежденное плечо ударяется об пол, и юноша взвизгивает от боли. Непритворной. Она придает аварии еще большую достоверность.

— О Господи, с тобой все в порядке?

— Да, я ничего, — кряхтит Айзек, его покрасневшее лицо искажается мучительной гримасой. Боль в плече такая, что, кажется, она простреливает все тело до кончиков пальцев на ногах. Но он не позволяет страданию помешать его планам.

— Извините, пожалуйста, извините… — Он начинает собирать рассыпавшиеся лекарства, возя руками по полу и сгребая таблетки в кучку.

— Нет-нет, не беспокойся, — говорит медсестра. — Сейчас позову кого-нибудь подмести.

— Нет, это моя вина, — настаивает Айзек, торопясь убрать беспорядок. — Моя вина. Я уберу.

Он высыпает пригоршню таблеток на тележку.

— Не нужно, — просит сестра. — Мы все равно выбросим эти таблетки. Нет, правда, все в порядке!

Но Айзек не слушает, продолжает собирать. Ссыпает таблетки на поднос.

— Извините, я нечаянно…

Сестра улыбается, неохотно принимая его ненужную помощь. А что еще ей остается делать?

— Ладно… — говорит она, — спасибо. Ты уверен, что с тобой все хорошо?

— Да. Так мне и надо. Бабушка всегда говорит, что нужно смотреть, куда прешься.

А затем Айзек уходит… унося с собой две пригоршни таблеток, которые он незаметно спрятал в поддерживающей повязке.

Закрывшись у себя в комнате, Айзек сортирует таблетки по кучкам, а потом идет в интернет, чтобы их распознать.

Розовая, круглая W 1 — «варфарин» для разжижения крови.

Белая, круглая M E16 — «эналаприл» от давления.

Желтая, овальная P 20 — «пантопразол» от изжоги.

Кучки таблеток на столе — настоящая радуга случайных химических препаратов, большинство из которых ему не нужны. Но есть среди них и другие.

Боль обычное дело в медицинских учреждениях, поэтому среди его трофеев одиннадцать таблеток представляют собой различные варианты того, что ему нужно. Неплохой улов для одной попытки. Конечно, надо найти более постоянный источник, но сегодня об этом можно не думать. Ведь говорят же, что нужно жить одним мгновением и оставить завтрашние заботы на завтра.

РОКСИ

Ненавижу семейные сходки. Особенно когда это моя собственная семейка, и особенно когда она сваливается на тебя неожиданно. Дерзкий поступок Айзека в медицинском учреждении для меня обернулся весьма неприятным переживанием.

Айзек лежит в гостиной на диване. Он положил лед на плечо, но пакет со льдом соскользнул, а Айзек слишком оторвался от действительности, чтобы это заметить. И как бы мне ни хотелось сказать, что сейчас мы здесь вдвоем, я не могу.

— Твоя вина, что ты такая недоступная! — слышится голос позади меня. Братец Вик[25]. Я знала, что он здесь, но не была уверена, где именно, пока он не заговорил. Теперь я могу его разглядеть. Безупречный костюм и роскошный галстук придают ему вид ну очень важной персоны, хотя иногда я думаю, что он одевается так только для того, чтобы чувствовать себя важной персоной.

Мы с Виком не близки. Возможно, потому, что оба чертовски независимы. Нам, акулам в необозримом океане, незачем соревноваться между собой, потому что добычи хватает на всех. И все же мы оба существа территориальные и к тому же слишком похожи друг на друга, чтобы чувствовать себя комфортно в одном мире. Поэтому каждый из нас притворяется, будто другого не существует. Мы как бы невидимы друг для друга, пока один из нас не привлечет к себе внимание второго.

— Будь уверена, мы с твоей сестрой выполним свою работу, — продолжает Вик, — и уберемся, как только закончим.

— Погоди — с сестрой? Какой сестрой?

И тут откуда ни возьмись появляется Дилли[26] и усаживается рядом с Айзеком — слишком близко, мне это не нравится.

— Привет, Рокси, — говорит Дилли с язвительной усмешкой. — А ты сегодня ничего себе. В смысле тебе сегодня ничего не светит!

Я много лет не разговаривала с Дилли, и вот надо же — она здесь, неуклюже поглаживает плечо Айзека!

— Не воображай, будто можешь перебить у меня мишень! — говорю я ей, не решаясь признаться даже самой себе, что Айзек для меня больше не просто мишень.

— Не вижу проблемы, — отзывается она. — Живи и давай жить другим. Надо делиться, понимаешь ли.

Она знает, что я не люблю делиться, но я наживку не хватаю.

— Не забудь, Рокси, — добавляет она, — я здесь по приглашению.

— Ничего подобного, — отвечаю я. — Ты здесь в результате акта отчаяния. Потому что нужно дойти до последней степени отчаяния, чтобы решиться иметь дело с тобой.

И тут Вик становится между нами.

— Девочки, девочки, не могли бы вы притвориться, что не ненавидите друг друга? Разве нельзя хотя бы раз в сто лет сохранить мир?

Не выношу этого его снисходительного тона, но Дилли подыгрывает Вику. Надув губы, она говорит:

— Наверно, можно, если Рокси перестанет вести себя, как будто она великий подарок человечеству от большой фармы.

— А знаешь, Дилли права, — говорит мне Вик, с гордостью поправляя галстук. — Мы способны делать то же, что и ты.

— Верно! — подхватывает Дилли. — Может, я и не такая быстрая, как ты, да и продержаться долго не могу, но это не значит, что я хуже тебя!

Тут Айзек шевелится и стонет под неделикатным прикосновением Дилли, тем самым доказывая обратное.

— Вместо препирательств ты бы лучше сосредоточилась на Айзеке, — отбриваю я.

— Айзек — так его зовут?

— Ты даже не знаешь его имени?

И опять Вик вмешивается:

— Очень забавная мыльная опера, но у всех нас есть другие клиенты, неважно, знаем мы их имена или нет; и чем дольше вы собачитесь, тем дольше мы здесь проторчим.

Ох уж этот Вик с его логикой! Весь из себя деловой. Даже явившись на Праздник, он хоронится в укромных углах и ведет профессиональные беседы. Он говорит «клиенты» вместо «мишени». Не сомневаюсь — он уже обменялся визитными карточками с «новой и улучшенной» Мэри-Джейн.

— Ладно, — сдаюсь я и больше не произношу ни слова. Придется перетерпеть, но только потому, что у меня нет иного выбора. Я задаюсь вопросом, видят ли они Айзека по-настоящему, как я? Блуждают ли их мысли где-то в другом месте, пока они составляют ему компанию, или они честно сосредоточены на своей временной работе — облегчению его боли, утолению его жажды?

Сказать по правде, не думаю. В этом и кроется одна из причин, почему я не работаю в тандеме.

Айзек уже понял, что ему нужно найти решение получше, чем это унылое суаре, и я надеюсь, что он так и поступит. Даже в качестве временной меры это неприемлемо для него и невыносимо для меня.