Рокси

1 НалоксОн прихоДИт слишком поздНо

Я не супергерой. Но я могу спасти тебя от того, кто называет себя супергероем.

Я не волшебник. Но я знаю заклинание, которое может вернуть мертвого с того света.

Почти.

Не всегда и недостаточно часто.

Я твоя последняя линия обороны, твоя последняя надежда в тот момент, когда сама она свернулась в сингулярность, способную раздавить не только тебя, но и всех вокруг.

И вот мы остались вдвоем — ты и я. Сцена выстроена. Она никогда не повторяется в точности и при этом всегда одна и та же.

Сегодня это комната в доме на улице, рожденной в те времена, когда верхом мечтаний были молочно-белое кухонное оборудование, когда автомобили, напоминавшие идущие по суше корабли, гордо отвергали ремни безопасности.

Когда-то это были зажиточные пригороды, но их давно уже поглотило студенистое урбанистическое цунами. Микрорайоны боролись за выживание и иногда даже процветали. Но эта улица… Она мертва. Ею пожертвовали ради Высшего Блага.

Деревья по обе ее стороны уже убраны, стволы распилены на дрова, ветки и сучья скормлены измельчителю. Большинство дверей и окон сорваны, дома пялят на мир мертвые глаза и молчаливо щерят беззубые рты. Ряд таких домов протянулся на целую милю. А дальше — бульдозеры и горы обломков, а за всем этим, словно колонны античного храма, возносятся к небу бетонные пилоны.

Здесь построят автомагистраль. Шестиполосный транспортный коридор рассечет район на две половины как раз по этой самой улице. Так свершается жестокий обряд перехода, называемый правительственной экспроприацией.

Когда наступает ночь, обреченная улица погружается в темноту — самую глубокую в городе.

А вот и ты — в пятом доме слева.

Ты не из этой части города, но ты все же здесь. Тебя привлекла тьма — такая густая, что в нее можно завернуться, словно в одеяло.

Лучи ручных фонариков освещают знакомую картину: один полицейский, двое парамедиков. И я.

Один из парамедиков, женщина, наклоняется над тобой, прижимает палец к твоей шее.

— Пульс не прощупывается, — говорит она. — Если и есть, то очень слабый.

Когда-то это была спальня. Но сейчас здесь нет ни кровати, ни комода. Все, что осталось — искореженный письменный стол и поломанный стул, — хлам, на который никто не позарился. Ты лежишь на ковролиновом полу, изъеденном плесенью, отчего кажется, будто от стены до стены протянулась длинная рваная рана. Эпицентр потерянной надежды.

— Дыхание не обнаруживается. Начинаю сердечно-легочную реанимацию.

Для полноты картины не хватает только крыс, но здесь уже побывал санитарный контроль вместе с моими злобными родичами, которые и истребили грызунов. Только с тараканами они справиться не могут, как ни стараются. Тараканы — вот кто истинный триумфатор этого мира. Они непобедимы.

Зато тебе нанесено жестокое поражение. Насколько жестокое? Это еще предстоит узнать.

Тридцать нажимов на грудную клетку, два спасительных вдувания воздуха рот. Повторить.

Второй парамедик готовит меня для выполнения моей миссии, в то время как полицейский передает по рации твое описание. Они не знают, кто ты. И я тоже не знаю, но скоро мы с тобой станем очень близки. Я окажусь у тебя внутри. Столь интимной близости никто из нас не хотел бы, но она нужна нам обоим. Это, если уж на то пошло, мое предназначение. Что касается тебя… у тебя выбора нет.

— Ввожу налоксон.

— Убедись, что прямо в мышцу.

— Я никогда не промахиваюсь.

Игла проникает глубоко в твое левое бедро, и я выливаюсь в мышечную ткань, ища капилляры, которые понесут меня к сосудам побольше. И — о да, ты все еще на этом свете! Я слышу твое сердцебиение — медленное, едва заметное, но оно есть!

Я плыву на этой долгой медленной волне в твои сердечные камеры, а оттуда — вверх, вверх, к мозгу. Только там я смогу спасти тебя. Я вырву тебя из их удушающей хватки.

Их.

Других. Которым есть до тебя дело, лишь пока они стискивают тебя в своих объятиях, словно потертого плюшевого мишку. Для них не важна любовь, важно обладание. Они обещают тебе освобождение и вознаграждают тебя… вот этим:

Тридцать нажимов, два выдоха. И я.

Это ты и такие, как ты, вручили им власть над собой и изо дня в день поддерживаете эту власть. Ибо кто, как не вы, в состоянии генерировать ток для ярко сверкающих огней их нескончаемого Праздника? Как можете вы не видеть, что другие — мои жестокие родичи — это раковая опухоль, обернутая в обольщение? Пустота в сердцевине ваших пристрастий? Они считают себя богами, но на самом деле они такие же, как я. Всего лишь химические вещества. Возможно, хитро скомбинированные, но все равно не более чем настойки, растворы да мелкая фарма. Препараты, созданные природой или человеком, чтобы химичить с твоей химией.

Если они и живут, то только потому, что вы дали им жизнь. Заодно с разрешением прикончить вашу. И если они выходят за рамки отведенных им ролей, то только потому, что вы поместили их на сцену и позволили играть.

Итак, все готово к спектаклю. Публика, холодная и бесчувственная, ждет развлечения, но она слишком пресыщена, чтобы верить, будто спектакль и вправду их развлечет.

Однако мы должны попытаться, верно?

И потому здесь, между компрессиями грудной клетки и искусственным дыханием, я приступлю к исполнению своей роли, пытаясь вырвать тебя из рук капризных «богов».

Я не супергерой. Я не волшебник. Но я могу спасти тебя. Хотя в половине случаев у меня это не получается. Я слишком часто опаздываю. Победа и трагедия будут вечно сражаться на этой сцене.

И сегодня огни рампы осветят трагедию.

Сердцебиение сменяется фибрилляцией. Затем твое сердце сжимается, как яростный кулак… и через мгновение расслабляется. Волна останавливается. Я не смогу выполнить свою задачу, если не попаду в твой мозг! И хотя парамедики продолжают реанимацию, ничто не сможет изменить того факта, что здесь, в этой израненной комнате, в гниющем доме, на улице, которая скоро исчезнет, твоя жизнь кончилась.

Заглянув в твое удостоверение личности, медики привязывают к пальцу на твоей ноге жетон, на котором значатся фамилия и инициал:

Рейми, А.

Затем они кладут тебя на каталку и вывозят наружу. Мне ничего не остается, кроме как успокоиться в твоих венах, — еще одно химическое вещество среди прочих, которые обнаружатся при посмертном анализе.

И я проклинаю других.

Мой бездушный клан завлек тебя на свой Праздник, а потом бросил в этом безрадостном месте, где даже те, кто пытался спасти твою жизнь, слишком измотаны, чтобы пролить по тебе хотя бы одну слезу.

Если бы у меня был голос, клянусь, я рассказал бы твою историю. По крайней мере затем, чтобы самому понять, кто ты.