Рождение Зверя

Глава 14

Сергей только прикрыл глаза и сразу же провалился в глубокий сон.

Спали его соседи по коридору, не слышно было криков вечно недовольной уборщицы, не раздавались шаркающие шаги по старому линолеуму. Омоновец на входе в палату растянувшись на нескольких сидениях довольно сопел в свою форменную куртку. Усталая медсестра в этот момент, наконец, отложила свой очередной роман, и положив голову на руки забылась тревожным и чутким сном. Во всем здании остался один охранник на самом входе; ему тоже жутко хотелось спать, но он боялся даже прикорнуть на минутку, так как в прошлый раз за этим делом его поймал начальник смены. Он отчаянно зевал и ожесточенно тер глаза, надеясь хоть как-то сохранить бодрость. В этом ему уже не помогали ни полулитровые чашки с кофе, ни зажигательные звуки румбы, раздававшиеся из телевизора. Наконец, парень не выдержал и встал, решив пройтись и развеяться.

Как только его шаги стали затихать, входная дверь в больницу, негромко проскрипев, осторожно открылась и из-за неё показались две невзрачные фигуры. Они некоторое время стояли молча, прислушиваясь к больничным звукам, но все было тихо. Быстро сменив обувь, оба человека неслышно заскользили по коридору.

Сложно было сказать, кто это такие. Внешне, они совсем не напоминали трясущихся от жажды наркоманов, решивших обокрасть больницу, или обычных уголовников, позарившихся на и без того убогое имущество больницы, или в конце концов на хулиганистых молодчиков, которым вообще все равно что громить и разбивать… Двигались они легко, словно танцуя. Казалось, еще чуть-чуть и две невесомые темные фигуры взлетят под потолок. С другой стороны, было что-то в их походке крадущееся, навевающее таинственность и скрывающееся щемящую неизвестность.

Шаг за шагом они преодолевали бесконечные больные коридоры, взлетали по лестницам бесплотными тенями и вот их путь был окончен. Пришельцы стояли около заветной двери, однако смотрели не на нее, а на кобаноподобного милиционера, развалившегося на стульях. Последний спал тревожным сном ветерана; во сне он сильно ворочался, постоянно норовил ногой боднуть кого-то и странно шевелил губами.

Один из незнакомцев вытащил из-за пазухи небольшую ткань и осторожно поднес ее к носу охранника; спящий не заметил этих сложных манипуляций, лишь ноздри его огромного носа еще более мощно раздулись и потом по коридору стало раздаваться громкий храп уверенного в себе человека.

Второй в это время уже возился с дверью больничной палаты, замок которой долго не хотел открываться. Но через несколько минут он сдался под напором опытного взломщика и дверь медленно приоткрылась…

Они юркнули внутрь и мгновенно застыли, давая глазам привыкнуть к темноте. В сумраке вся обстановка палаты выглядела очень необычно и угрожающе. Угловой шкаф, днем так сиявший своей белизной, ночью выглядел притаившимся монстром, который своими руками-створками норовил схватить незванных пришельцев. Стоявшее слева от него, низкое кресло тоже было готово наброситься на них, подойди они чуть ближе.

Как только глаза привыкли к скудному освещению, они сразу же разделились: один направился к изголовью кровати, хватая со стула неизвестно как там оказавшуюся подушку, а второй остался стоять у самых ног лежащего. Заняв свои места они одновременно набросились на человека, лежащего в кровати…

Дико извиваясь, Сергей пытался вырваться из сжимавших его стальных объятий. Один рывок, другой! Ужасно скрипела кровать, ее стойки ходили ходуном. «Воздуха! Воздуха!» — вопил организм. Весь он стал этим желанием; все остальное ушло прочь, растворилось в сильной жажде хотя бы маленького глоточка живительно воздуха! Его физически выворачивало, горели внутренности, виски превратились в маленькие молоточки, которые выбивали звонкую дробь. Он вновь и вновь пытался вырваться, но с каждой новой попыткой его усилия становились все слабее и слабее. В конце концов, дерганья тела практически прекратились, но хватка напавших так и не ослабла.

Мозг умирал… С каждой секундой погибало все большее число его клеток… Но сердце продолжало неутомимо гнать кровь на самый наверх, не понимая, что из живительной жидкости она превратилась в страшный яд… Сознание постепенно погружалось в темноту, забирая в вечность боль и страх и не давая ни чего в замен…

… В непроглядной темноте мрачного леса оставался один маленький уголек огня, который ни как не поддавался темноте. Он горел маленьким и незаметным пламенем, постепенно подбирая под себя все новые и новые запасы пищи… Наконец, огонь окреп и стал пожирать сначала крупные ветки, потом пеньки и бурелом и вот его добычей стали деревья целиком… Крупный вепрь, роскошный самец в самом рассвете своей кабаньей жизни, медленно поднялся с земли и встревоженно стал принюхиваться… Он чувствовал опасность: где-то совсем близко царила страшная стихия огня, постепенно и неумолимо подбиравшаяся к нему. Громко хрюкая и грубо толкая, вепрь поднял все свое семейство и повел их прочь отсюда. Но бежать было уже поздно: маленький островок леса, где укрылись на ночь кабанье племя, был окружен стеной огня. Жаркое кольцо быстро сжималось и все, что попадалось ему на пути исчезало в его ненасытной пасти…

Беззащитные поросята жалобно хрюкали, пытаясь спрятаться от летящих углей под боком у матери. Вепрь просто осатанел — он видел опасность, которая угрожала его семейству. Низко наклонив к земле голову и угрожающе выставив вперед огромные клыки, он, взревев, бросился вперед, в огонь… Языки пламени он рвал на части, полосуя их клыками, втаптывал в землю жаркие угли, задыхаясь от дыма… Но кто сказал, что дикая ярость неминуемо падет под ударами первобытной стихии… Черный от гари, весь в страшных ожогах, вепрь нанес свой последний удар — огромной трухлявое дерево, у самых корней которого начал чуть заниматься огонь, не выдержав сильно удара стало медленно заваливаться на бок… Подняв в воздух кучу углей и дыма, оно с треском упало на самое пожарище, на время заткнув его ненасытную утробу… Самочка с поросятами, мгновенно ринулись в образовавшийся просвет…

Вепрь угрожающе похрюкивая, приподнялся и пошатываясь пошел за ними.

… Вспоминая потом все эти события в занюханной квартире, где он скрывался от местной братвы, Олег никак не мог понять где же они ошиблись… «В больницу проникли без приключений, охрану вырубили без крови, грамотно скрутили спящего клиента… У того не было ни шанса! Крепко прижатые руки и ноги, мягкая подушка, сдавившая лицо! Минут десять он рвался как сумашедший — и потом все!».

Каждый раз вспоминая, как их с напарником расшвыряло по углам палаты, он непроизвольно покрывался холодным потом. Макса, клещами вцепившегося в ноги, кинуло в больничный шкаф, который сразу же с жалобным грохотом развалился… Сам Олег, в это же самое время, ни чем не мог помочь своему другу, потому что летел в совершенно другую сторону… Очнувшись через несколько минут, он с удивлением смотрел, как парень, сев на кровать шумно дышал. Он словно не мог насытиться: его грудь быстро поднималась и опускалась, руки сжимали голову…

Осторожно подползший, Макс вытащил пистолет и направил на парня. Тому некуда было деваться — выход из палаты закрывали двое вооруженных человек… Однако вновь мгновенный переход из внешне спокойного и неопасного состояния в смертельный ураган застал их врасплох! Поднявшаяся в воздух кровать, скрипя всеми своими пружинами, метеором полетела в киллеров, отбросив их к двери… Еще в полете они превратили кровать в решето, пуская в нее пулю за пулей… Но лишь поднявшись с пола и отбросив поломанные железки, Олег увидел, что клиента в палате нет… Не было и здоровенных четырехкамерных алюминиевых окон, которые заменили в больнице совсем недавно. Вырванные с мясом, они сиротливо валялись на клумбе под окнами.

«Четвертый этаж, — с ужасом вспоминал Олег. — Этот черт спрыгнул с четвертого этажа!». Он также хорошо помнил, как они с Максом, обнюхав всю территорию, нашли лишь пару глубоко вдавленных в почву следов… и ни одного намека на то, что они хотя бы чуть-чуть его задели…

… Он зверски устал и очень хотел спать… Но первобытные инстинкты гнали его подальше от города. Прочь из тесных каменных джунглей, где каждый камень может оказаться смертельной опасностью, а темная нора — хитрой ловушкой! Сначала он бежал с невероятной скоростью, перепрыгивая притихшие автомобиле на стоянке, снося на своем пути хлипкие заборчики частных домов, пугая запоздавших прохожих и прогуливавшихся хулиганов. Вырвавшись из города на простор, он резко сбавил скорость и уже бежал еле-еле. Его ноги были покрыты корками запекшейся крови, все тело покрывали непонятно откуда появившиеся ожоги, причудливой вязью опоясавшей его… Босиком, в полосатой пижаме, Сергей последние два часа брел из последних сил… Колосившиеся поля сменялись небольшими рощицами, а те в свою очередь, покинутыми деревеньками… Наконец, подогнув ноги, он мешком упал в густом малиннике… Крепкий сон, граничащий с беспамятством, накатывался на него волнами, погружая все глубже и глубже… в спасительную темноту… Ноги и руки незаметно подгибались, тело стремилось принять позу максимальной защищенности и удобства — позу эмбриона…

Свернувшись калачиком, его сознание надолго выпало из этого мира… Лишь тело продолжало жить и залечивать свои раны. Порезы медленно затягивались, старые и новые шрамы рассасывались без следа, ожоги постепенно и неумолимо затягивались, оставляя после себя нежную и молодую кожицу… Странные изменения происходили и глубоко под кожным покровом: менялась структура костной ткани, которая становилась все более и более плотной и вязкой, ей клетки двигались в бешеном ритме, пробуя все новые и новые комбинации, варианты, получая совершенны невероятные соединения…

Тело сильно трясло, словно через него пропускали электрические разряды. Мышцы, начиная с самых крупных и массивных и заканчивая небольшими и незаметными, мелко дрожали. Они то сжимались, то разжимались… И все это происходило совершенно одновременно, создавая страшную картину змеиного клубка.

Сергей открыл глаза и попытался встать, но к его ужасу он не смог даже пошевелиться. Тело одеревенело, мышцы скрутило так, как-будто из них собрались делать витые канаты. При всем при этом его терзал невыносимый голод, окаянным зверем обгладывавшим его внутренности. Это было неудивительно, учитывая, сколько энергии потребовалось телу для самовосстановления.

Наконец, ему удалось расслабиться: мышцы одна за другой оттаивали из судорожного плена и тело постепенно начинало обретать свою природную гибкость… Сергей медленно поднялся и стал с шумом вдыхать воздух. Он искал пищу… Живая плоть, разорвав которую можно получить приз… Белок! Много белка, именно в нем нуждались обескровленные клетки его организма.

… Шум! Звук! Резко застрекотала сорока, гнездо которой было на дерево прямо над Сергеем. Ей, похоже, сильно не понравилось такое соседство! Через мгновенье, касаясь буквально одними пальцами рук и ног он стремительно взлетел на березу и с наслаждением выпил все три сероватых сорочьих яйца…

Уже на дереве его ноздри уловили болотный запах тины — где-то близко была вода, а, значит, и рыба. Улыбнувшись, он хищно оскалил зубы, предвкушая как вцепиться в её нежное брюшко… Шумно сглотнув наполнившую рот слюну, Сергей спустился на землю и чуть пригнувшись быстро побежал в сторону озера. Он еще не знал, что это будет озеро; для него главное было то, что там есть пища.

Незаметно преодолев с десяток километров, он оказался на высоком обрывистом берегу широкого озера, раскинувшегося на добрый сотню гектаров. Даже не подумав остановиться, Сергей сильно оттолкнулся и ласточкой ушел в воду… Быстро бежали секунды, чуть медленнее шли минуты, а он оставался под водой. И вот когда гладь озера вновь стала напоминать идеально ровную поверхность, он с шумом вынырнул из воды. Не успев свалить на берег всю свою добычу — штук семь — восемь небольших, с ладонь, карасей, пловец стал их пожирать… Грязными руками, богато усыпанных чешуей, Сергей разрывал каждую рыбину на две части и быстро, почти не жуя, съедал обе половинки. Вскоре в его ненасытную утробу отправился и маленький рак, случайно выползший в столь неудачное время, чуть позже на же оказалась и надкусанная буханка хлеба, забытая незадачливыми рыбаками.

Посмотрев с сожалением на остатки рыбы, Сергей вновь исчез в озере. На этот раз он нырял не переставая раз за разом погружаясь в глубину озера и лишь падающие время от времени маленькие серебристые тельца напоминали о том, что он ловит рыбу, а не плавает…

Время для него остановилось… Оно желтоватым песком просачивалось сквозь его пальцы, не оставляя в итоге никаких следов… Шли часы, мчались дни один за другим, а может быть недели сменяли друг друга — все это не имело для него ни какого значения…

Обычно он вставал с первыми лучами восходящего солнца, которые осторожно, игриво щекотало его веки. Несколько минут Сергей лежал, впитывая тепло солнечных лучей всеми клетками своей кожи, а потом резко вскакивал и бросался в прохладные воды озера… Он практически не чувствовал температурные перепады: «тепло», «холодно» стали для него обычной абстракцией, за которой стояла полная бессмыслица… Нежась на солнце или проплывая около самого дна, Сергей ощущал лишь мышечную радость; слаженное движение всех групп мышц рождало в нем уверенность и спокойствие…

Вдоволь наплававшись в озере, он начинал охотится… Его органы чувств приобрели невероятную остроту и чувствительность, став идеальным природным сонаром. Стоило ему только насторожиться, как сотни звуков, запахов стремительно врывались в его мозг, рождая удивительные по красоте ощущения… Банальное стрекотание кузнечика, засевшего где-то на краю поля, представало перед Сергеем страшной картиной отчаянной схватки маленького зеленого насекомого с отвратительным и огромным жуком-навозником… Попискивание стрижей, в огромном количестве гнездившихся в норах на высоком обрывистом берегу озера, оборачивалось будоражащим ощущением полета… Он чувствовал, как раздваивался, оставаясь одновременно в двух, трех, четырех местах… Наслаждаясь стремительным полетом, Сергей, в тоже время, ползал по извилистым и темным норам мышей-полевок, храбро сражался с большим рыжими муравьями, посягнувшими на его территорию…

Органы чувств потеряв разрозненность и индивидуальность, приобрели удивительные синестезические качества. Цвет для него приобрел вкус, аромат — тактильные ощущения, а прикосновение рождало целую гамму вкусовых ассоциаций… Впиваясь в сырую, еще чуть подёргивающуюся рыбу, он чувствовал как спокойно и неторопливо она плавала в глубинах озера, ворошила густой ил в поисках пищи… Вдыхая немного терпкий аромат ромашек, Сергей видел и чувствовал готовность цветов к опылению…

На четвертый день его странной робинзонады, с Сергеем случилось событие, определившее дальнейший его путь…

В это утро он встал, как и обычно, на восходе. Подходя к воде, залюбовался расходящимися по поверхности кругами, которые оставляли юркие рыбешки. Десятки окружностей, появлявшихся в разных местах, неудержимо расширялись и пересекались, образуя необычные фигуры. Вглядываясь в них, Сергей пытался следить за каким-нибудь одним кругом, но он то и дело убегал от него, маскируясь под своих собратьев… Вдруг, он резко вскочил и в возбужденном состоянии забегал по берегу, испуская громкие радостные вопли. Потом, поднимая один за другим валуны с песка, Сергей стал кидать их в воду, пристально вглядываясь в появляющиеся круги…

Круги стали неожиданно опустившимся спусковым крючком, прорвавшим темную пелену, окутавшую его сознание все это время. Непрерывно расходящиеся по поверхности озера круги вдруг ассоциативно связались с последним произнесенными священником словами о знаке трех… Круги вписанные друг в друга, действительно образовывали знаки трех, четырех и больше…, кому какое число нравиться… Но он чувствовал, что этот знак ему очень хорошо знаком, настолько хорошо, что четким светящимся контуром встает перед ним всякий раз, когда закрывает глаза… «Знак… трех…, - непрерывно звучал у него в голове слабеющий голос. — Помни… знак… трех». И тут Сергей ясно увидел его — тройные хорошо прочерченные линии вырисовывали небольшую фигурку человека, еле заметную на фоне огромного покрытого мхом валуна… «Альбигойцы…, язычники…, капище, валун, — слова мгновенно пронеслись перед ним».

Под впечатлением открывшегося знания, он медленно встал и… стал ошалело оглядываться… Казалось, все, что его окружало, в первый раз предстало перед глазами. Сергей разглядывал бесконечную синеву неба, то там то тут прерываемую тонкими цепочками пушистых облаков, широту озера, по которой бегали сотни беловато-синих барашков, стройные ряды красавиц-берез, мачтами устремившихся ввысь… Потом, случайно, он перевел взгляд на себя и… вновь обомлел! На нем были какие-то грязные лохмотья, которые даже последний бомж постеснялся бы одеть… Длинный полосатый халат выглядел оборванной гавайкой, еле прикрывавшей грудь, а брюки такой же расцветки превратились в шорты.

В полной прострации Сергей изучал свое тело, чувствуя в нем страшные переполнявшие его силы… Только сейчас, когда он окончательно пришел в себя, до него стало доходить какие изменения в нем произошли. Если раньше в беспамятстве, его тело само реагировало и действовало под руководством инстинктов, то сейчас Сергей немного растерялся и был просто не в состоянии мгновенно взять все под свой контроль, и вести себя так, словно ничего не случилось…

Он сделал несколько шагов, осторожно ступая по нагретому песку, и… вдруг, сжав кулаки, отчетливо проговорил:

— А что, собственно, я паникую? Разве случилось что-то страшное? Да ни черта! Просто я стал именно тем, кем и хотел быть…

Проговорив это, Сергей неожиданно поднял голову и, посмотрев в небо, негромко печально произнес:

— Спасибо, батюшка… Я помню… и сил у меня теперь должно хватить, чтобы отрубить гидре голову.