Ехать решили с Денисом, не зная, что ожидает в Спасск-Рязанском, не хотел рисковать остальными. Из всех нас только Денис обладал необходимой подготовкой при чрезвычайных ситуациях. Кроме автоматов положил в Ниссан ручной пулемет, если вдруг придется вступить в бой с Шершневской бригадой. В глубине души надеялся, что Сердюкова просто отвлекли непредвиденные дела и поэтому он поручил связаться со мной третьему лицу.
Уже в районе Брыкина Бора полностью стемнело, пришлось сбросить скорость, дорога оставляла желать лучшего. Маме я соврал, что поеду к деду по срочным делам, чтобы зря не волновалась. Ашот и Ваня были в курсе ситуации, еле отбился от них, пообещав вызвать их по рации в случае серьезной проблемы.
— За нами машина!
Слова Дениса заставили насторожиться. Внезапный ночной вызов, теперь машина сзади. Что-то слишком много странных моментов, вряд ли простое совпадение. Впереди была развилка — левая дорога уходила в сторону Оки через заброшенный поселок Одоевские горы, нам же надо было брать вправо на Макеево.
— Включи левый поворотник, сбрось скорость, доедь до самой развилки и, не выключая поворотник, поверни на Макеево.
Я перелез назад и снарядил пулемет, пристроив ствол на подголовник второго ряда сидений. Автомобиль за нами включил левый поворот, и если повернет направо -открою огонь без промедления. Жаль заднее стекло Ниссана, но жизнь, как говорится, куда дороже. Стрелять не пришлось, авто проследовало налево, я даже видел свет фар, уходящий дальше по дороге.
— Отбой. — выдохнул, возвращаясь на переднее сиденье.
— Так и паранойя может развиться. — согласился Денис с моими словами, что нервишки ни к черту. До самого города ехали практически молча. Лишь пару раз Денис уточнял направление движения.
У блокпоста было оживление — вспыхнул прожектор, ослепивший нас своим мощным лучом. Машину узнали, поэтому свет отвели в сторону. Так многолюдно здесь не было — порядка двадцати солдат в бронежилетах, второй БТР, грозно ощетинившийся пулеметом. Значит, Сердюков вернулся с обвешанными боевыми машинами, хотя «Тигров» я не заметил. Оставив пулемет в машине, накинув на него плед, вышли с автоматами на плечах. Народ нервный, если держать оружие в руках, могут и отреагировать.
— Олег, это я вызывал по рации. — лейтенант тоже был в полной экипировке. — У нас ЧП, Юрий Владимирович вернулся после обеда, все привез — и тут покушение.
— Он жив? — перебил я рассказчика, холодея при мысли, что утрата полковника ставит крест на всем городе. Лейтенант явно не годился для серьезных задач — солдаты бестолково сновали по территории поста, даже не оцепив периметр и не выставив охранение.
— Ранен, но состояние тяжелое. Его сейчас оперируют, но сам понимаешь, что условия не те, врачи не дают гарантий. Мы собираемся напасть на Шершневскую бригаду и отомстить, потому и вызвал.
— Артем, стоп! Какое нападение ночью? Без разведки, да еще по горячим следам? И почему ты решил, что это его рук дело? — мы автоматически перешли на «ты».
— Так убийцу поймали, он сознался, что подослан Шершневым, — лейтенант посмотрел на меня, как на идиота, — хотя и без его признаний ясно, чьих рук это дело.
— Артем, тут что-то не так. — остановил прыткого лейтенанта, удерживая за рукав. — Удели мне пару минут, расскажи, как все было.
— Он ждал полковника с самого утра, говорил, что есть очень важная информация. — начал рассказывать лейтенант, попутно покрикивая на солдат и давая бессмысленные указания. Как только полковник вернулся, Юрий Владимирович попросил привести его, а он, тварь такая, выстрелил два раза, и обе пули попали в грудь.
— Вы не обыскали человека и подпустили его на минимальную дистанцию?
— Обыскали, но у него оказался ПСМ. — лейтенант выудил плоский небольшой пистолетик из кармана. — Когда машины показались на улице, он попросился в туалет. Там и вытащил оружие из трусов, ведь пах ему никто не проверял. — оправдывался собеседник.
— И что было дальше? Он выстрелил без слов?
— Выстрелил дважды и сам бросил пистолет, поднимая руки, успел только сказать: «Привет от Шершнева». И потом не отпирался — рассказал, что пистолет ему дал лично Шершнев и отправил с заданием убить Юрия Владимировича. Ты с нами, или Юрий Владимирович ошибся в тебе? — в голосе лейтенанта прозвучали нехорошие нотки. Так говорят, когда из категории друзей тебя готовятся перевести в категорию недругов. Но что-то меня напрягало в этой истории — все слишком очевидно, словно нас пытались усиленно направить на путь мщения. Человек приходит и стреляет, понимая, что это билет в один конец. Сразу сдается, не отпирается, во всем признается и сдает заказчика. Даже привет от него передает.
— Артем, есть минутка? Это важно. — удержал лейтенанта, готового уже выезжать в сторону Старой Рязани.
— Это ловушка, Шершнев все рассчитал, он просчитал твою реакцию и специально устроил именно таким образом покушение, чтобы мы ринулись мстить. Мы нападем, но боюсь, что уже на подступах будет и засада, и еще сюрпризы. Кроме того, нападая ночью, а они ожидают этого нападения, мы лишаемся своего преимущества — видимости. Они на своей территории, у них наверняка устроены долговременные огневые точки.
— У нас БТРы, два «Тигра». — возразил лейтенант, но по его лицу было видно, что мои слова нашли понимание.
— Шершнев начальником полиции был? Они забрали оружие? По штату им положено пара гранатометов, — продолжал я гнуть свою линию, — подпустят они нас без огня и шандарахнут гранатометом. А потом откроют перекрестный огонь — горящие «Тигры» и БТР дадут прекрасное освещение. Ты не за себя думай, Артем, пока полковник не поправится, на твоей совести судьбы целого города.
— И мы спустим с рук это покушение? — лейтенант скрипнул зубами. — Логика есть, Олег, в твоих словах, но вот здесь живое сердце! — он приложил руку к груди.
— Чтобы оно и дальше оставалось живым, думать надо головой, не эмоциями. Месть — это блюдо, которое подают холодным. Если не сочтешь, что лезу в твои дела — я бы усилил сегодня охранение перед мостом через Оку, да и другие тоже.
— Зачем?
Мне захотелось закатить ему оплеуху, он с горя совсем умом тронулся?
— Потому что не исключено, что не дождавшись нашей атаки, Шершнев решит, будто часть солдат дезертировала после убийства Сердюкова. И, возможно, захочет по горячим следам ворваться в город, пока все заняты горем и дезорганизованы.
Лейтенант взглянул на меня странно:
— Кто ты такой, Олег? Вроде мы ровесники с тобой. А рассуждаешь прямо как Юрий Владимирович.
— Воевал я, Артем, целый год почти пробыл на фронте. Всякое видел, да и с офицерами приходилось пересекаться. Где сейчас полковник? И где убийца, он жив?
— Полковник в больнице, у них здесь она одна, а тварь та гниет уже в канаве. — зло процедил лейтенант. Он послушался моих советов, удваивая охранение по периметру, особенно в районе моста через Оку.
— Как проехать к больнице?
Лейтенант дал мне провожатого, и судя по его взгляду, он сам бы поехал, но служба обязывала быть на месте.
— Ты надолго в больницу, Олег? — за этими словами читалась невысказанная просьба поскорее вернуться, на него впервые свалилась такая ответственность, и он хотел ее разделить.
— Недолго, только узнаю, как командир, и сразу вернусь.
Какое-то время мы двигались в сторону Оки, я уже начал сомневаться в провожатом, когда он попросил свернуть направо. Больница оказалась у рукава Оки, выходя забором вплотную к воде. Мост в сторону Старой Рязани находился всего в километре, очень неудачное расположение лечебного учреждения. Двое солдат караулили у входа в стационар, пришлось показать бланк за подписью Сердюкова. Еще двое находились перед входом в операционный блок — история с бланком повторилась. Эти вообще взяли нас на прицел издалека, потребовав положить оружие на пол.
— Операция не закончилась?
— Закончилась, ждут, пока придет в себя после наркоза.
В коридоре было несколько светильников, дававших неплохое освещение. А вот операционная была освещена лучше — наверное, натаскали фонарей со всего города.
Каталку с Сердюковым выкатили спустя минут десять.
— Как он? — спросил я у врача, шедшего рядом, опережая солдат, открывших рот.
— Не дождетесь!.. — прозвучал слабый голос Сердюкова. Чуть не оттолкнув возмущенного врача, рванул к каталке:
— Юрий Владимирович, очень рад, что все в порядке!
— Повезло, что калибр маленький, обе пули прошли навылет, не задев ни одного крупного сосуда, — врач, потянул меня за плечи, — ему надо отдохнуть, товарищ военный, не мешайте нам делать вою работу.
Сердюков меня узнал, даже умудрился схватить за руку:
— Никаких атак пока, Олег, это ловушка. И пусть Синицин усилит охранение моста. Это приказ.
— Уже сделано, не волнуйтесь, Юрий Владимирович! — постарался успокоить полковника.
— Не ошибся я в тебе. — прошептал полковник, устало закрывая глаза.
— Все, товарищ, уходите! — худосочный врач в очках показал недюжинную силу, выталкивая нас в коридор.
— Когда он поправится?
В ответ на мой вопрос доктор задумался:
— Если не будет осложнения и вы не будете нам мешать, дня через три-четыре сможет ходить.
— Пусть муха не пролетит без вашего ведома, в туалет ходить только при наличии врача в палате и только по одному. Я попрошу лейтенанта прислать вам пару человек на подмогу.
Солдаты даже отдали мне честь. На них произвел впечатление мой короткий разговор с полковником.
Вместе с солдатом, данным Артемом в провожатые, двинулись обратно на пост. Не успели отъехать от больницы метров на триста, как началась интенсивная стрельба из автоматов. Секунду спустя пророкотал крупнокалиберный пулемет.
— Это у моста! — сообразил солдат. Денис гнал максимально быстро, но все равно мы опоздали. Нападавшие, наткнувшись на мощный огонь, ретировались, оставив три трупа на мосту.
— Кто старший? — на мой вопрос отозвался сержант, виденный мной на посту не раз. Он также меня узнал, обрадовавшись подкреплению.
С нашей стороны потерь не было, шершневские почти открыто пошли на Спасск, уверенные в отсутствии серьезной преграды. Такой сильный отпор обескуражит бандитов, они его свяжут с тем, что Сердюков не пострадал, хотя наверняка у них есть шпионы в городе. Противоборствующие стороны не мешали передвигаться из Рязани в Спасск и обратно, но со слов сержанта, такие случаи были единичны. Народ давно сделал свой выбор — адекватные и законопослушные выбрали сторону Сердюкова и относительную безопасность. Отребье обоих полов примкнуло к Шершневу, где царили разврат и вседозволенность.
— Баб у них куча, и все красивые!.. — словоохотливый сержант даже сглотнул при упоминании о женском поле.
— Поеду в центр, надо Синицина поставить в известность, останься пока здесь. — оставил провожатого.
— Я ему все доложил по рации! — прокричал вслед сержант, прося напомнить о подкреплении. Один солдат был не тем, на что он рассчитывал.
— Что, теперь так и будем стрелять друг в друга, словно врагов нам мало? — Денис саданул по панели, заводя по машине. Пластик глухо пискнул, словно не соглашался с его словами.
— Это не люди, Ден, им что война, что мать родная. Развели притон, баб трахают, колются, пьют. Еще и город хотят прибрать к рукам. А ты представь, что такое произойдет повсеместно. Думаешь, много в стране Сердюковых осталось? Наверняка у него есть семья, он же сам псковский. Но он остался в том месте, где его застигла война, и принял командование, обеспечивая защиту и стараясь помочь. Только люди с большой буквы способны на такое, и боюсь, что большинство из них мертвы.
Лейтенант встретил меня, едва не задушив в объятиях:
— Олег, ты был прав. Не послушай я тебя, прямиком в ловушку угодил бы. Мы поймали одного лазутчика, околачивался, выспрашивал про состояние Юрия Владимировича. Ребята с ним поработали — выложил все как на духу, и у них есть гранатометы.
— Он живой? — покосился на Синицина, солдаты его были скоры на расправу. Тот замялся, переминаясь с ноги на ногу.
— Убили?
— Живой, — отозвался лейтенант, — только вид у него не самый лучший.
Слова «не самый лучший вид» не отображали и десятой доли состояния задержанного. Вместо лица было кровавое месиво, порванные губы, закрывшиеся от кровоподтеков глаза, смятый нос.
— Артем, ну что это такое? Как его допросить, он же отвечать не сможет! — подтверждая мои слова, кровавый комок зашевелился, попытался откашляться и сплюнул на пол зуб. Из уголка рта шла струйка крови. Воздух со свистом вырывался из его легких, а вдох пострадавший делал с усилием — даже вены на шее набухали.
— Он не жилец. — Мне было неприятно смотреть на лица солдат, отводивших взгляды. Все понимаю, их злость, ярость, обиду за командира. Но так отделать живого человека у меня не поднялась бы рука. Мужчина пошевелился, он с усилием наполовину открыл правый, менее затекший, глаз, сквозь веки блеснул зрачок, губы пытались произнести что-то.
— У…
— Что? — переспросил, наклоняясь ближе.
— У…бей! — неожиданно четко произнес лазутчик и закашлялся кровью. Во время СВО до нас доходила информация, что противник недавно добивал своих тяжелораненных. Вначале это казалось дикостью, но в одном бою двое наших умирали от тяжелых ран. Нас заблокировали в двухэтажном здании, подступы простреливались ПЗРК и джавелинами. Один из раненых был дагестанцем, приходя в себя, он просил пристрелить его, вывороченные осколками кишки не оставляли ему шанса спастись. В тот момент мы и сами попрощались с жизнью. Дагестанец умирал несколько часов, ни у кого из наших не поднялась рука пристрелить товарища. Он умер за час до того, как к нам прорвался сводный отряд морской пехоты, оттеснив противника. После того случая много раз думал про раненого дагестанца, корил себя за нерешительность. Он был обречен, я мог прекратить его страдания, но проявил малодушие. Так родилось понятие «выстрел милосердия», со временем прижившееся и среди наших воинов.
Я передал Синицину приказ Сердюкова, совпадавший с моими прежними указаниями. Уже выходя из железного контейнера, где держали умирающего лазутчика, остановился.
— Ты не заслужил выстрела милосердия, но его заслужили мы, чтобы не видеть твоих страданий. — дослав патрон, произвел выстрел в голову. Шум от грохота выстрела в железном контейнере заложил уши, и я не сразу услышал, что говорит Синицин.
— Олег, Орлан вызывает, может, сам ответишь?
Успокоил Ваню, попросил не беспокоиться, добавив, что мы с Денисом задержимся на пару дней. От предложения приехать к нам на подмогу отказался: Ваня и Ашот не сильно увеличили бы наши силы. А вот в Эдеме они нужны, я не забывал про бандитский Касимов и близость к нему.
Синицин с удовольствием поделился полномочиями — практически весь личный состав меня знал теперь как «боевого соратника бати», как они за глаза называли полковника. Самого Сердюкова навестил ближе к обеду следующего дня — Синицин разместил нас в доме, где расположился сам полковник.
Миловидная медсестра в шерстяной кофте поверх халата кормила полковника с ложечки. Показав солдатам у двери свой бланк (стояла новая смена), открыл дверь. Сердюков поперхнулся при виде меня и даже попробовал отстраниться от медсестры, сидевшей вполоборота на его кровати.
— Добрый день, Юрий Владимирович! А вы время даром не теряете.
Медсестра выскочила за дверь, бросив на ходу:
— Он наш защитник, мы все ему обязаны.
Сердюкову было лучше, будь его воля, уже, наверное, натягивал бы форму. Но как часто бывает, военный, прошедший все горячие точки, до ужаса боялся врачей. Заглянул врач, явно предупрежденный медицинской сестрой, строго сказав мне, что раненого нельзя утомлять. Полковник даже вжался в кровать при виде медицинского халата.
Доложив общую обстановку и про ночную попытку прорыва, я поднялся:
— Выздоравливайте, Юрий Владимирович, чует мое сердце, что на этом не все. Шершнев нанесет новый удар, главное — понять, где и когда.
— Рота. — Сердюков улыбнулся.
— Что рота? — не понял его слов.
— Дадут роту, я добился, должны появиться на своем транспорте через два дня после моего приезда.
Рота — это уже серьезно, особенно если среди них есть люди с боевым опытом. Уже направляясь к Сергею в «Светлану», понял, почему так во мне был заинтересован Сердюков. Я был единственным среди всего его личного состава, кто кроме самого полковника имел боевой опыт.