Раздражающие успехи еретиков

VI

— Надеюсь, у тебя есть хоть какая-то чертова идея, что нам делать дальше, — резко сказал граф Энвил-Рок.

Он и граф Тартариэн сидели в помещении, которое когда-то было залом тайного совета князя Гектора, глядя друг на друга через стол, за которым они провели так много часов, совещаясь с Гектором. Западное небо, видимое через окно комнаты, представляло собой сердитый лист кованой меди, испещренный полосами облаков с огненными краями.

Что, — подумал Тартариэн, — чертовски уместно для слов.

Три дня, прошедшие после убийства Гектора и его сына, были одними из самых изнурительных в жизни Тартариэна. Вероятно, единственным человеком, который был еще более измотан, чем он, был тот, кто сейчас сидел за столом напротив него. Вместе им удалось поддерживать порядок в осажденной столице Корисанды, но как долго они смогут продолжать это делать — и что происходило за пределами города Мэнчир — было больше, чем они могли сказать.

— Если тебе нужны блестящие идеи, ты обратился не к тому человеку, Райсел, — откровенно сказал Тартариэн. — Все, что я знаю наверняка, это то, что прямо сейчас мы едем на ящере-резаке… и ты знаешь, насколько хорошо это сработало, согласно истории.

Губы Энвил-Рока дрогнули в короткой улыбке, но она так и не коснулась его глаз, и он глубоко вздохнул.

— Мы должны решить, что мы собираемся делать с преемственностью, — сказал он. — И мы также должны решить, что делать с проклятой армией Кэйлеба.

— Боюсь, что армия Кэйлеба — это легкая часть, — ответил Тартариэн. — Мы ничего не можем с этим поделать, что на самом деле оставляет нам только один вариант, когда дело касается Кэйлеба, не так ли? Это не то, что нравится нам обоим, но, по крайней мере, в нем есть достоинство определенной жестокой простоты.

— После того, как этот сукин сын убил Гектора? — почти зарычал Энвил-Рок.

— Во-первых, — сказал Тартариэн нарочито спокойным тоном, — у нас вообще нет никаких доказательств причастности Кэйлеба к этому убийству. Он…

— Знаю, что он сказал, что это не так, — прервал его Энвил-Рок. — Это именно то, что он сказал бы, не так ли? И если это был не он, то кто же еще?

— Не знаю, кто это был. В этом вся моя точка зрения. — Тартариэн снова подумал о том, чтобы упомянуть об одном неприятном подозрении, которое пришло ему в голову, и снова решил этого не делать. Во всяком случае, не напрямую. — Это мог быть Кэйлеб, хотя как именно он мог провести своих убийц через линию осады — интересный вопрос. С другой стороны, с таким же успехом это мог быть кто-то, пытающийся выслужиться перед Кэйлебом, кто-то, пытающийся ускорить сдачу до того, как война нанесет еще больший ущерб его интересам, какими бы они ни были. Или даже кто-то, кто узнал, что князь планирует вести переговоры с Кэйлебом, и был полон решимости помешать ему достичь какого-либо соглашения с Чарисом.

Эта последняя возможность была настолько близка, насколько он хотел, к предположению, что убийцы могли быть сторонниками Храма… или даже прямыми агентами Церкви. Судя по недовольному блеску в глазах Энвил-Рока, командующий армией понял его намек.

— Однако единственное, что меня поражает в этом с точки зрения Кэйлеба, — продолжил Тартариэн, — это то, насколько это было бы невероятно глупо. Имей в виду, люди совершают глупости, особенно когда замешано достаточно ненависти, а Бог свидетель, Кэйлеб и князь ненавидели друг друга. Но если это был Кэйлеб, то это была первая совершенная им глупость, о которой я слышал. И независимо от того, был это он или нет, это не меняет того факта, что у него все еще есть армия и флот… а у нас их нет. Мне неприятно это говорить, Райсел, но у нас нет выбора. На самом деле, с гибелью князя у нас еще меньше выбора, чем было у него.

— Даже если это правда, почему ты думаешь, что остальная часть княжества обратит на нас хоть какое-то внимание? — с горечью спросил Энвил-Рок.

— На данный момент на кого еще они могут обратить внимание? Поскольку Филип покинул княжество вместе с Айрис и Дейвином, ты — самое близкое, что у нас есть, к первому советнику. Не говоря уже о том факте, что князь назначил тебя регентом, если с ним что-нибудь случится.

— Но он назначил меня регентом молодого Гектора. Теперь, когда он мертв вместе с князем, мне не для кого быть регентом.

— Всегда есть Жоэл, — очень осторожно сказал Тартариэн.

— Нет! — Ладонь Энвил-Рока с грохотом ударила плашмя по поверхности стола совета, и его измученное лицо покраснело от гнева. Несмотря на блеск в его глазах, Тартариэн по нескольким причинам был рад видеть эмоции.

— Если я не скажу это тебе, Райсел, это сделает кто-то другой, — сказал он через мгновение. — Если бы князь хоть на мгновение задумался о том, что он и юный Гектор могут быть убиты, он бы не отправил Дейвина в Делфирак, но он это сделал, и мы все столкнулись с последствиями этого.

Мышцы челюсти Энвил-Рока напряглись. На мгновение он, казалось, завис на грани того, чтобы вскочить на ноги и выбежать из зала совета. Но затем он заставил себя откинуться на спинку стула и сделать еще один из тех глубоких, успокаивающих вдохов, которых ему, казалось, требовалось так много в последнее время.

Тартариэн был прав, и Энвил-Рок знал это, что не делало его ни на йоту лучше. И не только из-за завидного положения, в которое это грозило поставить его лично.

Предыдущие два поколения не были чрезмерно щедры в том, что касалось потомства Дома Дейкин. Дед князя Гектора, князь Льюк, произвел на свет только двоих детей: отца Гектора Фронза и его дядю Эйлика. Князь Фронз произвел на свет только двоих детей, которые дожили до совершеннолетия: самого Гектора и его сестру Шарил. А у Эйлика Дейкина была только одна дочь, Фара, двоюродная сестра Гектора. И Гектор, и Шарил были гораздо более плодовитыми, чем их родители. Гектор произвел на свет троих детей, а Шарил произвела на свет даже пятерых, и тем самым вызвала проблему Энвил-Рока, потому что Шарил вышла замуж за его троюродного брата, сэра Жэйсина Гарвея, барона Уинд-Хук, что делало ее детей троюродными племянниками Гарвея.

И, конечно же, сделало их племянницами и племянниками князя Гектора.

Согласно законам Корисанды, княжич Дейвин был законным наследником своего отца после убийства его старшего брата. Ни он, ни Тартариэн не сомневались, что Айрис стала бы лучшей правительницей, чем ее девятилетний брат, особенно в нынешних катастрофических обстоятельствах, но, в отличие от Чисхолма, закон Корисанды несколько поколений назад установил, что дочь не может наследовать трон. И, к сожалению, в данный момент этот вопрос был отвлеченным, поскольку в любом случае ни Дейвина, ни Айрис не было в Корисанде. Их двоюродные братья, с другой стороны, были тут, и молодой Жоэл Гарвей, нынешний барон Уинд-Хук, был следующим в наследовании после Дейвина.

— Знаю, что кто-то будет утверждать, что мы должны поставить Жоэла вместо Дейвина, — сказал Энвил-Рок через мгновение. — Даже вижу несколько довольно веских аргументов в пользу того, чтобы сделать именно это. Но что бы ни предлагал кто-то другой, я не могу участвовать в принятии решения об этом по многим причинам. Включая тот факт, что все мои клятвы были даны отцу Дейвина, а не Жэйсину. И, — добавил он более неохотно, — даже если бы это было не так, Жоэл не справится с этой работой, и ты это знаешь, Тарил.

— Не знаю, может ли кто-нибудь быть «готов к работе» в данных обстоятельствах», — ответил Тартариэн. — С другой стороны, знаю, что ты имеешь в виду, — признал он. — Хорошая новость заключается в том, что я думаю, что Жоэл сказал бы то же самое.

— Я тоже, — тяжело сказал Энвил-Рок. — Он всегда делал все, что мог, но, честно говоря, из него получился всего-навсего хороший барон.

Тартариэн кивнул. Нынешнему барону Уинд-Хуку было только восемнадцать, и он наследовал своему отцу — и стал законным опекуном своих младших братьев и сестер — когда оба его родителя погибли в дорожной катастрофе за три года до этого. В отличие от наследного княжича Гектора, он всегда старался изо всех сил выполнять обязанности, связанные с его происхождением, но если по правде, острота его ума была не более чем средней. Как только что сказал Энвил-Рок, ему удалось выполнить свои обязательства перед своим баронством, хотя бы благодаря упорному труду, но он действительно был бы счастливее, будучи простым фермером-джентльменом, и мысль о восхождении на корисандский трон при любых обстоятельствах, а тем более при тех, которые сложились в настоящее время, должно быть, пугает его. Если, конечно, такая возможность хоть на мгновение приходила ему в голову. Чего даже сейчас вполне могло бы и не быть. Вероятность, которая только подчеркивала, насколько он окажется совершенно неподходящим для трона.

Если бы они все же возвели его на трон, он был бы отчаянно несчастен. Тартариэн мог бы смириться с этим, если бы ему пришлось поступить так в интересах Корисанды. К сожалению, это определенно не было в интересах Корисанды. Дружелюбный, трудолюбивый, очень симпатичный молодой тупица окажется безнадежной — и беспомощной — мишенью для фракционных манипуляций, что приведет к катастрофическим последствиям для княжества. Его четырнадцатилетний младший брат Марак был бы гораздо лучшим выбором. Но он был младшим братом, и отказ Жоэла в его пользу только усугубил бы то, что неизбежно превратилось бы в ожесточенный спор о престолонаследии, если бы для начала Дейвин был отстранен в пользу кого-то другого.

— Если это не Жоэл, тогда это должен быть Дейвин, — сказал Тартариэн вслух, — и это само по себе размораживает ящера-резака.

— Расскажи мне об этом, — сухо сказал Энвил-Рок.

— Жэймс ни за что не отпустит его обратно в Корисанду, — продолжил Тартариэн. — Даже если бы он был склонен сделать это, у него должен был бы возникнуть законный вопрос о безопасности Дейвина. Если бы Кэйлеб действительно приказал убить князя и молодого Гектора, он, конечно, не колеблясь, убил бы и Дейвина. И независимо от того, стоял ли Кэйлеб за убийством князя или нет, Жэймс должен знать, насколько ценной картой только что стал Дейвин, особенно учитывая тот факт, что он тоже воюет с Кэйлебом.

— И если бы был какой-то возможный способ, которым Жэймс мог этого не заметить, Клинтан и Тринейр, черт возьми, это сделают. — Выражение лица Энвил-Рока было мрачным.

— Вот именно, — кивнул Тартариэн. — Итак, если мы настаиваем на том, что он законный князь Корисанды, тогда мы должны установить законное регентство от его имени, и, как ты только что указал, твой указ о регентстве касался молодого Гектора, а не Дейвина. Что означает заставить совет согласиться признать князем Корисанды девятилетнего мальчика, которого даже нет в княжестве, и который, вероятно, будет рассматриваться как ценная пешка каждым амбициозным политиком в мире, и назначить кого-то его регентом.

— Замечательно. — Энвил-Рок откинулся назад, устало потирая лицо и глаза.

— Честно говоря, не думаю, что у нас с тобой большой выбор, Райсел, — мрачно сказал Тартариэн. — Как ты говоришь, Жоэл, несомненно, был бы катастрофой на троне, и мы не можем позволить себе нарушать преемственность дальше, чем мы можем избежать. И, к сожалению, единственные два человека, которых я знаю, чьей преданности князю и Корисанде я доверяю — и у кого есть сила заставить решить весь вопрос — это ты и я.

— Я не буду участвовать ни в каких переворотах, — категорически заявил Энвил-Рок, отнимая руки от лица и спокойно встречаясь взглядом с Тартариэном через стол. — Как только мы откроем эту дверь — как только кто-нибудь откроет эту дверь — мы вступим на путь прямой гражданской войны. Гражданская война с чарисийской оккупацией прямо посреди нее!

— Ты прав, и я не предлагаю никаких переворотов. — Тартариэн встретил эти глаза, не дрогнув. — Я адмирал. Ты же генерал. Даже если бы нам удалось захватить власть, как бы нам удалось воспользоваться ею, не столкнув карету прямо с края обрыва? Ни один из нас не является политиком, как Филип, но он покинул княжество. Без его совета нам нужна замена, по крайней мере, такая же хорошая, чтобы удержать нас от какой-то катастрофической ошибки, и я не знаю другого политика здесь, в княжестве, которому я бы доверял. Хорошая новость, какая бы она ни была и что бы в ней ни было, заключается в том, что присутствие Кэйлеба означает, что традиционные политические договоренности в любом случае не будут применимы. Или ты думаешь, что Кэйлеб Армак, вероятно, оставит любого корисандца в положении, которое может угрожать его собственным планам?

Энвил-Рок открыл рот, затем сделал паузу и снова закрыл его.

— Точно, — снова сказал Тартариэн и изобразил ледяную улыбку. — На самом деле мы здесь говорим не о захвате власти. Это будет вопрос поддержания наилучших условий, на которые мы способны, когда передадим власть Кэйлебу. Уверен, что, по крайней мере, некоторые из наших уважаемых собратьев-дворян не будут смотреть на это таким образом. Они решат, что мы заключаем какую-то сделку с Кэйлебом, потому что это именно то, что они сделали бы на нашем месте. Вот почему я говорю, что ты единственный человек, способный действовать, в чью преданность я верю.

— Что бы мы ни делали, мы столкнемся с врагами, наступающими на нас со всех сторон, — сказал Энвил-Рок через мгновение. — Те, кто подумает, что мы заключили какое-то соглашение с Кэйлебом, будут в ярости, что у них не было возможности сделать это первыми. И те, кто признает, что мы сдались Кэйлебу, будут обвинять нас — и, вероятно, особенно меня — в том, что Кэйлеб в первую очередь надрал нам задницу.

— И пока ты перечисляешь всех людей, которые будут злиться на нас, — согласился Тартариэн с гримасой, — давай не будем забывать, в порядке важности, наших собственных сторонников Храма, Церковь и храмовую четверку. Особенно великого инквизитора.

— Прелестно.

— Поверь мне, — очень искренне сказал Тартариэн, — если бы в мире был хоть какой-то способ, которым мы могли бы переложить ответственность за это на кого-то другого, я бы принял это в мгновение ока. К сожалению, мы не можем.

— Ну, технически, мы могли бы, — указал Энвил-Рок. — Ты знаешь, что здесь, в Мэнчире, с нами законный кворум совета. Мы всегда можем позволить им самим решать, что с этим делать.

— Я просто вижу, как ты это делаешь, — фыркнул Тартариэн. — На самом деле, как ты сам отметил только что, нам придется собрать кворум, но лишь для того, чтобы мы вдвоем могли положиться на них и официально назвать Дейвина князем.

— Конечно. И ты собираешься сказать мне, что, когда мы соберем кворум, ты доверишь кому-нибудь из них заезженного тяглового дракона? Те, кто не украл бы его или не продал бы кому-нибудь другому, вероятно, заморят беднягу голодом до смерти!

— Ты, наверное, слишком добр к ним. И, нет, я бы не доверил им заезженного тяглового дракона. — Значит, мы пришли к согласию?

После вопроса Тартариэна повисла тишина. Он мог видеть противоречивые эмоции за измученным лицом Энвил-Рока, и их было легко распознать, поскольку он полностью разделял их. Желание избежать ответственности. Позор признания военного поражения. Горький гнев, вызванный убийством, и давнее подозрение — что бы ни говорила логика, — что Кэйлеб Армак на самом деле заказал это двойное убийство. Осознание того, что, что бы они ни решили, их обоих будут поносить другие люди, которым не приходилось принимать такие же решения… или чьи собственные надежды на власть рухнули. И осознание того, что для храмовой четверки не имело бы значения, что у них не было другого выбора, кроме как вести переговоры с раскольниками Чариса. Было гораздо больше причин, чем Тартариэн мог сосчитать, чтобы они вдвоем уклонялись от решений, которые стояли перед ними, и они оба это знали. И все же…

— Да, — тяжело произнес сэр Райсел Гарвей, граф Энвил-Рок. — Мы согласны.

.II

Кэйлеб Армак поднялся, когда графов Тартариэна и Энвил-Рока проводили в его командный шатер. — Граф Энвил-Рок и граф Тартариэн, ваше величество, — сказал лейтенант Астин. Два корисандца чопорно поклонились, и Кэйлеб ответил на любезность полупоклоном.

— Милорды. — Император слегка улыбнулся и махнул рукой другому мужчине, который только что встал из-за стола. — Полагаю, вы помните генерала Гарвея.

— Отец, — сказал сэр Корин Гарвей. — Милорд. — Он поклонился Тартариэну, и его отец протянул ему руку.

— Рад снова видеть тебя, Корин, — сказал он. — Хотя, — его собственная улыбка могла бы заморозить воду даже в Мэнчире, — я бы хотел, чтобы это было при других условиях.

Младший Гарвей пожал руку отца и кивнул. Затем Кэйлеб тихо прочистил горло, и все трое корисандцев посмотрели на него.

— Милорды, — обратился он к ним, — уверен, что все мы хотели бы встретиться при более счастливых обстоятельствах. К сожалению, нам это не дано. Тем не менее, каковы бы ни были обстоятельства, у хозяина есть определенные обязанности. Пожалуйста, садитесь. Позвольте мне предложить вам освежиться.

Остальные уселись на указанные стулья, и Кэйлеб кивнул единственному высокому голубоглазому стражнику, стоявшему за его собственным стулом. Капитан Этроуз ненадолго вытянулся по стойке смирно, затем лично налил бренди в четыре бокала. Он предложил первый из них Кэйлебу, но император покачал головой и указал на Энвил-Рока, старшего из трех корисандцев. Граф принял бокал, вежливо пригубил и одобрительно кивнул, а Мерлин обслужил двух других корисандцев, прежде чем поставить последний бокал перед Кэйлебом.

— Понимаю, — сказал тогда император, — что обычные правила требуют, чтобы вы похвалили меня за качество моего бренди, чтобы я отмахнулся от комплиментов с некоторой скромной оговоркой, и чтобы мы вчетвером обсудили сравнительные достоинства наших национальных вин, местную охоту и поговорили о погоде, прежде чем приступить к нашему настоящему делу. С вашего позволения и в интересах сохранения нашего взаимного здравомыслия предлагаю считать, что все эти вежливые разговорные гамбиты уже позади.

Граф Энвил-Рок сохранял восхитительно бесстрастное выражение лица. Губы Тартариэна, возможно, слегка дрогнули, и сэр Корин снова поднял свой бокал с бренди, сделав еще один глоток, только немного поспешно.

— Как пожелаете, ваше величество, — ответил Энвил-Рок через мгновение. — В таком случае, однако, я…

— Прошу прощения, — вежливо прервал его Кэйлеб, подняв руку. — Понимаю, что просьба об этой встрече исходила от вас, но прежде чем мы начнем, я хотел бы сказать несколько вещей. Уверяю вас, — он изобразил кривую улыбку, — что это не разговорные гамбиты.

— Конечно, ваше величество.

Энвил-Рок откинулся на спинку стула, его глаза были настороженными, а Кэйлеб наклонился вперед, положив руки на стол.

— Милорды, — тихо сказал он, — дипломатия, невысказанные договоренности и вежливая ложь, несомненно, имеют свое место. Однако в данном случае, думаю, нет особого смысла кому-либо из нас притворяться, что вы, граф Энвил-Рок, и вы, граф Тартариэн, не должны, по крайней мере, подозревать, что я приложил руку к убийству князя Гектора и его сына. На вашем месте я бы, конечно, так и сделал, и совершенно уверен, что большая часть остального мира автоматически предположит, что князь Гектор был убит по моему приказу. И, если быть до конца откровенным, учитывая… историю между моим и его Домами, а также недавнее нападение на Чарис, считаю, что у меня было бы полное право убить его.

Тартариэн и Энвил-Рок заметно напряглись, и Кэйлеб снова улыбнулся. На этот раз в выражении его лица не было абсолютно никакого юмора, и его глаза спокойно встретились с их глазами. Они никак не могли знать, что он использовал свой защищенный коммуникатор, чтобы лично просмотреть передачи от снарка, который шпионил за их частными встречами. Наблюдать за голографическими изображениями было все равно что позаимствовать у Бога собственный глаз. В то же время этот опыт помог ему еще лучше понять, почему даже Мерлин не мог уследить за всем, что происходило на поверхности целой планеты. В нем также предлагался по крайней мере один возможный способ облегчить бремя Мерлина в этом отношении, хотя он еще не поднимал этот вопрос.

Однако, более важным было его точное знание, что Тартариэн и Энвил-Рок говорили друг другу по этому самому вопросу. Более того, он видел выражения их лиц, слышал тон их голосов. Это было преимущество, которым никогда не пользовался ни один другой участник переговоров в истории Сейфхолда, и он намеревался им воспользоваться.

— Я сказал, что был бы оправдан, если бы его убили, милорды, — напомнил он им, — и полагаю, что вы оба, вероятно, достаточно осведомлены обо всех причинах, по которым это было бы правдой. Однако я не сказал, что с моей стороны было бы разумно это сделать. И какое бы оправдание у меня ни было для его убийства, я не занимаюсь случайным убийством детей.

Между возрастом Кэйлеба и наследного княжича Гектора отстояло не так уж много лет, но ни один из корисандских графов не видел ничего ироничного в использовании императором слова «дети».

— Даже если отбросить все соображения оправдания или справедливости и игнорировать тот факт, что наследный княжич также был убит, в данных обстоятельствах приказ об убийстве князя Гектора был бы особенно глупым поступком с моей стороны. Я полностью осознаю, что, несмотря на все причины, по которым мои подданные и я могли бы… думать о нем недоброжелательно, его собственные подданные видели его совсем в другом свете. Посадить его в тюрьму или даже казнить, дав ему время примириться с Богом, было бы одним делом. Возможно, им было бы все равно, но они поняли бы это, учитывая все, что произошло между нами. Однако приказать его убить было бы совсем другим делом, и я не могу придумать ничего лучшего, чтобы усилить любое негодование и сопротивление здесь, в Корисанде. И, если уж на то пошло, — он посмотрел им прямо в глаза, — я не могу придумать ничего, что более эффективно могла бы использовать против меня храмовая четверка. Уверяю вас, джентльмены, что какими бы ни были мои другие недостатки, я не настолько слеп и не настолько глуп, чтобы не понимать все десятки причин, по которым убийство князя Гектора было бы одним из худших поступков, которые я мог бы совершить.

Ни Энвил-Рок, ни Тартариэн ничего не сказали, но ему показалось, что где-то в глубине их глаз прокручивается воспоминание об их собственном разговоре. И он увидел, как напряглись их лица — особенно у Энвил-Рока — при упоминании о храмовой четверке.

Это подтекст, о котором он не хочет думать, — сказал себе Кэйлеб. — По выражению лица Тартариэна тоже, хотя тот уже думал об этом.

— Корисанда была врагом Чариса почти тридцать лет, милорды, — продолжил он. — Хотя понимаю, что у нас с вами неизбежно будут разные взгляды на эту вражду, полагаю, что простая честность заставит вас признать, что вплоть до моего нынешнего… визита в Корисанду практически вся агрессия в наших отношениях исходила из Мэнчира, а не из Теллесберга. У меня нет ни желания, ни радости обсуждать причины этого или распределять вину. Однако чего я действительно желаю и чего я намерен достичь, так это положить конец опасности для Чариса, которую представляет Корисанда. И, джентльмены, я намерен положить этому конец навсегда.

С последним предложением его голос стал мрачнее, жестче, и он позволил тишине продержаться несколько ударов сердца, прежде чем продолжил.

— Не вижу необходимости ни для кого из нас повторять все, что произошло с тех пор, как храмовая четверка предложила финансировать и посредничать в нападении князя Гектора на Чарис. Однако я знаю и уверен в вашем понимании того, что Клинтан и Тринейр никогда не видели в Гекторе ничего большего, чем нож, которым они могли бы перерезать горло Чарису. Уверяю вас, если бы Корисанда действительно смогла занять место Чариса в качестве торговой державы или построить настоящую Корисандскую империю, как того хотел Гектор, храмовая четверка в конечном итоге уготовила бы ей ту же участь, что и Чарису. Коррумпированные люди не меняются, и в их глазах было бы просто заменить одну угрозу их власти другой.

— Что никогда не приходило в голову храмовой четверке, так это то, что их план по уничтожению Чариса может не увенчаться успехом. К несчастью для них, этого не произошло, и в результате природа угрозы, которую мы представляем для их власти, резко изменилась. Если мы выживем, мы докажем, что кто-то может бросить вызов жадности и требованиям продажных людей, которые злоупотребляют властью Бога, и поскольку это правда, у них нет другого выбора, кроме как полностью уничтожить нас. Они могут прикрыть этот факт религиозной риторикой и страстно апеллировать к воле Бога, чьи законы они нарушают каждый день, но это остается правдой. И поскольку это так, я не могу позволить, чтобы Корисанду снова использовали как оружие против нас.

— Я говорю вам это с самого начала, потому что отказываюсь пытаться обмануть вас. Корисанда, добровольно или нет, станет частью империи Чарис. Я не могу ни разрешить, ни согласиться ни на что иное, кроме этого, по причинам, которые должны быть очевидны для вас обоих. Что еще предстоит выяснить, так это условия и обстоятельства, при которых это будет достигнуто. Очевидно, вы двое хотите добиться наилучших условий для подданных князя Гектора. Столь же очевидно, что у меня нет никакого желания оказаться втянутым в бесконечную череду местных восстаний против имперской власти здесь, в Корисанде. С точки зрения личных интересов, если не чего-либо другого, в этом случае мне надлежит навязать наименее карательные условия, которые я могу, обеспечивая при этом достаточную безопасность для включения Корисанды в империю. Это, кстати, вероятно, самая веская причина, по которой я бы избежал убийства князя Гектора. Честно говоря, я не собирался оставлять его на троне по нескольким причинам, но его смерть, особенно обстоятельства, при которых он был убит, неизбежно станут естественным объединяющим фактором для тех самых восстаний и сопротивления, которых я больше всего хочу избежать.

Он видел, что его рассудительный тон возымел действие. Ни Энвил-Року, ни Тартариэну не могло понравиться то, что они услышали, но было очевидно, что они ожидали от него гораздо более жесткого отношения.

— С нашей точки зрения, вполне понятный гнев, который вызовет убийство князя Гектора, — это прискорбная вещь, — продолжил он. — Тот факт, что я признаю оправдание, которое это дает для потенциального сопротивления власти Чариса, также означает, что я должен настаивать на условиях, которые будут более суровыми и ограничительными, чем они могли бы быть в противном случае. Сопротивление всегда было бы вероятным; теперь, к сожалению, я подозреваю, что оно неизбежно и что оно вполне может быть как более серьезным, так и более распространенным, чем было бы в противном случае. В таком случае у меня нет другого выбора, кроме как предпринять шаги, которые позволят мне справиться с ним, когда оно возникнет.

— Это будет иметь последствия как для вас лично, так и для знати и простолюдинов Корисанды. Я сожалею об этом, но не могу этого изменить. Я также осознаю… шаткое положение, в котором оказались вы двое, потенциальную возможность фракционной войны в случае оспаривания престолонаследия и все другие крайне дестабилизирующие последствия, которые вызвало убийство князя Гектора. Несомненно, условия, которые вы двое можете принять и, что еще более важно, убедить или заставить принять других великих дворян Корисанды, также будут затронуты убийством. Я тоже это признаю и буду иметь это в виду при любых обсуждениях между нами. Тем не менее, любые условия, к которым мы в конце концов придем, будут моими условиями. Я не могу согласиться ни на что меньшее, и, если быть до конца откровенным, ваше военное положение не дает вам права требовать ничего большего.

Он снова сделал паузу, давая своим словам полностью осесть, затем откинулся на спинку стула, все еще глядя на них через стол.

— Есть причина, по которой я говорю с вами напрямую, без толпы советников и без экранов послов. Я хочу, чтобы не было никаких недоразумений, никаких серых зон. И хочу, чтобы вы знали и могли сказать любому, кто спросит, что вы говорили непосредственно со мной. Что любые условия, которые в конечном счете будут предложены Корисанде, — это мои условия. Что если я не приму ничего меньшего, то и постфактум ничего больше требовать не буду.

— Ценю вашу искренность, ваше величество, — сказал Энвил-Рок через мгновение. — Не буду притворяться, что мне понравилось слушать все, что вы хотели сказать, потому что это не так. И хотя могу понять и оценить вашу позицию, я не испытываю большого искушения пожертвовать интересами Корисанды или князя Дейвина ради интересов Чариса. Тем не менее, я также не могу оспаривать ваш анализ текущей военной ситуации. И независимо от того, были ли вы причастны к убийствам князя Гектора и наследного княжича Гектора или нет, ваш анализ внутренних последствий для княжества тесно связан с нашим с графом Тартариэном взглядом на них. Никто из нас не хочет ситуации, в которой вооруженное сопротивление правлению чарисийцев или даже конфликт между нашими собственными внутренними группировками приведет к карательным мерам чарисийцев против подданных князя Дейвина.

Он внимательно следил за выражением лица Кэйлеба, пока тот говорил, и теперь император слегка улыбнулся.

— Я заметил, что вы только что упомянули «князя Дейвина», милорд, — заметил он.

— Он законный наследник князя Гектора, — указал Энвил-Рок.

— Верно, — согласился Кэйлеб. — К сожалению, в данный момент его нет в княжестве, не так ли?

Оба корисандских графа напряглись, а Кэйлеб пожал плечами.

— Понимаю, что это не общеизвестно даже во дворце, джентльмены, тем не менее, моим агентам и мне стало известно о его отсутствии и об отсутствии княжны Айрис. На самом деле, я скорее думаю, что один из моих крейсеров был очень близок к тому, чтобы схватить их обоих. Скажите мне, правильно ли я подозреваю, что харчонгский галеон «Уинг», который по какой-то странной причине перевозил груз чарисийской сельскохозяйственной техники из Чариса в Швей прямо в разгар нашей блокады Корисанды, на самом деле вез в то же время гораздо более ценный груз?

На этот раз тревога корисандцев была очевидна, и Кэйлеб покачал головой.

— Милорды, хотя мне больно признавать, что мой флот на самом деле не непогрешим, на этот раз ваши усилия увенчались успехом, и мы отправили «Уинг» в путь с нашего благословения. — Он поморщился, но в его глазах тоже появился легкий огонек. — Некоторые из моих других источников подтвердили отсутствие княжны Айрис и княжича Дейвина на Корисанде, однако, и изучение отчета капитана «Даун стар» указывает на присутствие трех пассажиров на борту таинственного «Уинга». Я также отмечаю отсутствие графа Кориса на нашей сегодняшней встрече, и весьма сомневаюсь, что вы вдвоем просто по рассеянности оставили бы его позади. И, наконец, если бы я был князем Гектором и решил отправить свою дочь и младшего сына в безопасное место, я могу вспомнить очень немногих из моих советников, которым я бы доверил их с чувством комфорта. На самом деле, могу вспомнить только трех или четырех, и двое из них сегодня утром сидят с вашей стороны стола. Это наводит мой мощный интеллект на мысль, что «торговый представитель» и двое его детей, указанные в декларации «Уинга», на самом деле были графом Корисом, княжной Айрис и княжичем Дейвином.

Тартариэн и Энвил-Рок посмотрели друг на друга. Затем Тартариэн снова повернулся к Кэйлебу.

— Поскольку в конечном счете нет смысла притворяться, что это не так, полагаю, мы можем также признать, что вы правы, ваше величество.

— Я так и думал, — кивнул Кэйлеб. — И, отвечая на вопрос, который вы не задали, милорд, я бы предположил, что все трое благополучно добрались до места назначения. Очевидно, что никто не может гарантировать капризы ветра или погоды — вы, как адмирал, знаете это так же хорошо, как и я, — но ваша маленькая уловка полностью одурачила единственный из моих крейсеров, который действительно перехватил «Уинг», за что я вас хвалю. Хотя на данный момент это невольно усложняет обе наши проблемы, не так ли?

На самом деле, Кэйлеб знал, что Айрис и Дейвин добрались до залива Швей без дальнейших происшествий.

— Полагаю, вы могли бы сказать, что это представляет собой, по крайней мере, небольшое осложнение, — с гримасой ответил Тартариэн.

— Вряд ли могло быть иначе, — согласился Кэйлеб. — И из вашего выбора слов, милорд, — он посмотрел на Энвил-Рока, — кажется очевидным, что вы и граф Тартариэн — и, я полагаю, совет — согласились признать Дейвина князем Корисанды, несмотря на его отсутствие. И несмотря на любых других потенциальных претендентов на корону.

— Да, согласились, — коротко ответил Энвил-Рок.

— Думаю, что это был, вероятно, ваш самый мудрый выбор в данных обстоятельствах, — сказал Кэйлеб. — С другой стороны, это, несомненно, создаст ряд трудностей. Я буду откровенен, милорды — учитывая отношения Чариса с Корисандой на протяжении многих лет, идея оставить кого-либо из дома князя Гектора на троне Корисанды, даже в качестве вассала Чарисийской империи, едва ли привлекает меня. Мысль о том, что наследник престола находится за пределами княжества и — простите меня, но мы все знаем, что это правда — в положении, которое наши враги могут использовать в качестве инструмента против Чариса, еще менее привлекательна.

— Каким бы привлекательным или непривлекательным это ни было, ваше величество, граф Тартариэн и я не имеем ни права, ни желания свергать нашего законного князя.

— И я вижу, что вы намерены быть упрямыми в этом, — короткая улыбка Кэйлеба лишила его слова большей части их остроты.

— Да, ваше величество, — непоколебимо ответил Энвил-Рок.

— Это может удивить вас, милорд, но я не только уважаю вашу честность, но и во многом согласен с вашим решением.

Невольно брови Энвил-Рока слегка приподнялись, а Кэйлеб хрипло усмехнулся.

— Не поймите меня неправильно, милорд. Согласиться с вами — это не значит, что мне нравится ситуация. Тем не менее, создание спора о престолонаследии в настоящее время не пойдет на пользу ни одному из нас. Это означает, что я готов признать молодого Дейвина законным князем Корисанды и герцогом Мэнчира.

Язык тела обоих корисандцев, казалось, слегка расслабился, но Кэйлеб еще не совсем закончил.

— Что именно в конечном итоге станет с притязаниями Дейвина на корону, еще предстоит выяснить. Если он хочет сохранить ее — или, если на то пошло, свое герцогство — он должен будет поклясться в верности мне и императрице Шарлиэн, что также будет справедливо для любого другого члена корисандской знати. И я не буду утверждать его ни в одном из его достоинств, пока он стоит на земле любого другого королевства. Я не буду лишать его их, но и не буду подтверждать их, пока не буду уверен, что он действует сам по себе и не находится под чьим-либо контролем. До тех пор, пока я не буду в этом уверен, его герцогством будет управлять кто-то по моему собственному выбору. Я бы предпочел, чтобы этим кем-то был корисандец, а не иностранец, навязанный Мэнчиру, и я был бы признателен за ваши предложения относительно подходящего управляющего.

Энвил-Рок и Тартариэн снова посмотрели друг на друга. Однако ни один из них не произнес ни слова, и они снова повернулись к Кэйлебу.

— Чего именно вы требуете от Корисанды, ваше величество? — прямо спросил Энвил-Рок.

— Думаю, что я уже изложил свои основные моменты, милорд. В частности, я потребую, чтобы Корисанда признала суверенитет Чариса и чтобы все члены корисандской знати индивидуально поклялись в верности чарисийской короне. Мне потребуется сотрудничество вашего собственного парламента и ваших собственных юристов для интеграции корисандского и чарисийского права. Я потребую официального признания Корисандой роспуска Лиги Корисанды и признания уже завершившейся постоянной интеграции Зибедии в империю в качестве отдельной провинции. Я назначу губернатора Корисанды, действующего от моего имени и от имени императрицы Шарлиэн при поддержке чарисийского гарнизона. Все военные корабли Корисанды после их сдачи будут включены в состав имперского чарисийского флота, а все подразделения корисандской армии будут расформированы. И я буду настаивать, по причинам, которые, уверен, вы оба поймете, на строгом ограничении числа вооруженных слуг, которых разрешено содержать любому корисандскому дворянину.

Лица корисандцев снова напряглись, пока он говорил, но он продолжал тем же спокойным, размеренным тоном.

— В свою очередь, я гарантирую защиту личности и собственности подданных Корисанды. Не будет общего захвата частной собственности, и будет уважаться собственность короны, хотя она также будет интегрирована в имперскую структуру. Все права чарисийских подданных будут распространены на любого корисандца, который поклянется в верности и лояльности империи, и корисандцам будет разрешено служить в чарисийских вооруженных силах, если они того пожелают.

— А Церковь, ваше величество? — тихо спросил Тартариэн.

— А Церковь, милорд? — голос Кэйлеба был почти таким же мягким, как у Тартариэна, а его улыбка была неприятной. — Церковь Чариса следует за короной Чариса.

— Что именно это означает, ваше величество? — спросил Энвил-Рок, его голос был резче, чем раньше.

— Это означает, что епископы Церкви и служащее духовенство в Корисанде должны будут подтвердить свою лояльность Церкви Чариса и признать архиепископа Мейкела предстоятелем этой церкви, — категорично ответил Кэйлеб. — Любой епископ или священник, который не может с чистой совестью сделать это утверждение и признание, будет лишен своего сана. Его не посадят в тюрьму за его отказ, не отправят в изгнание и не лишат его священнической шапки. Как согласился архиепископ Мейкел, священник остается священником навсегда, и, несмотря на обвинения «храмовой четверки», у нас нет желания наказывать или преследовать кого-либо просто потому, что он с чистой совестью не может согласиться с позицией и организацией Церкви Чариса. Мы будем наказывать любые предательские действия, независимо от их оправдания и независимо от того, кем могут быть предатели, но никаких произвольных арестов или тюремного заключения не будет.

— Многие из наших людей отвергнут ваше право диктовать условия Матери-Церкви, как бы разумно вы их ни обставляли, ваше величество, — предостерегающе сказал Энвил-Рок.

— Для себя, как личности, они имеют на это полное право, — непоколебимо заявил Кэйлеб. — Если они выходят за рамки вопросов личной совести в открытое неповиновение закону, который связывает всех людей, или в организованное сопротивление короне, тогда они становятся преступниками, и с ними будут обращаться как с таковыми. Хотя, — его глаза стали тверже коричневого агата, — я бы рекомендовал им принять к сведению тот факт, что архиепископ Мейкел специально отверг указания Книги Шулера, касающиеся «надлежащего наказания» за ересь. Что бы ни решила сделать храмовая четверка, Церковь Чариса не будет нести ответственности за зверства, подобные тем, что были совершены над архиепископом Эрейком. Также Чарисийская империя не будет сжигать невинные города или убивать, насиловать и терроризировать своих граждан, как храмовая четверка предложила сделать с Чарисом.

Энвил-Рок попытался встретиться взглядом с этими жесткими карими глазами. Через мгновение его собственный взгляд не выдержал.

— Как бы то ни было, милорды, — сказал Кэйлеб через несколько мгновений, его голос был несколько легче, чем раньше, — вы можете утешить себя знанием того, что императрица Шарлиэн и я остаемся под указом великого викария Эрика об отлучении от церкви. Теоретически, я полагаю, это означает, что любая клятва, которую вы можете дать нам, не является обязательной в глазах Матери-Церкви. Или, возможно, я должен сказать, совета викариев и храмовой четверки. Имейте в виду, я намерен привести в исполнение любые клятвы, которые вы можете принести, в точности так, как если бы они были обязательными, но если это поможет вам или другим дворянам Корисанды, когда речь идет о вашей совести… — Он пожал плечами.

— Ваше величество, мы… — немного резко начал Энвил-Рок, но Кэйлеб покачал головой.

— Простите меня, милорд, — прервал он. — Я не хотел, чтобы это прозвучало так, как будто я легкомысленно отношусь к ситуации, и я бы ни на мгновение не поставил под сомнение личную честь вас или графа Тартариэна. С другой стороны, хотим мы признать это или нет, все мы знаем, что кто-то в Корисанде собирается придерживаться именно такой точки зрения, чтобы оправдать активное сопротивление империи. Это произойдет, милорды, и все мы это знаем. Когда это произойдет, я сделаю все, что в моих силах, чтобы избежать чрезмерной реакции, но для тех, кто несет ответственность, будут последствия, и эти последствия будут серьезными. В этом отношении у меня не больше выбора, чем у любого другого светского правителя, как бы замешанные в этом люди ни пытались оправдать свои действия. Я не буду пытаться обманывать вас в этом вопросе, и вы бы мне не поверили, если бы я это сделал.

Энвил-Рок мгновение смотрел на него, затем кивнул с искренним, хотя, возможно, и неохотным уважением.

— В любом случае, милорды, — сказал Кэйлеб более оживленно, — полагаю, что мы все понимаем исходные позиции обеих сторон. Как я уже сказал, мои условия и требования по сути просты, хотя я не настолько наивен, чтобы полагать, что их реализация не будет сложной, трудной и — к сожалению — вполне возможно, сопровождающейся дополнительным кровопролитием. Я бы предложил вам сейчас вернуться в Мэнчир, чтобы обсудить их с другими членами совета. Если вы не согласны, я бы рекомендовал нам встретиться снова завтра, когда вы сможете объяснить мне смысл ответа совета, и мы сможем продолжить эти обсуждения, если таково будет решение совета. Тем временем перемирие между нашими двумя армиями будет продолжаться.

— Полагаю, что это звучит разумно, ваше величество, — серьезно согласился Энвил-Рок, хотя, в конечном счете, он, должно быть, понимал так же хорошо, как и Кэйлеб, что у совета не было другого выбора, кроме как принять условия императора. И, как подозревал Кэйлеб, хотел ли Энвил-Рок признать это или нет, они с Тартариэном должны были признать, что предъявляемые требования были не просто разумными, но и минимальными в данных обстоятельствах.

— Однако, прежде чем вы вернетесь в город, — сказал император, — я надеюсь, что вы окажете мне честь отобедать со мной и моими старшими офицерами. Я договорился, чтобы некоторые из наших гостей присоединились к нам за столом, — добавил он, и хотя его улыбка была слабой, она также была теплее, чем любая из тех, которыми они когда-либо обменивались, когда он кивнул сэру Корину.

— Ваше величество, — сказал Энвил-Рок со своей собственной улыбкой, — честь будет оказана нам.

III

Императрица Шарлиэн оглядела маленький, знакомый зал совета. За эти годы она многого достигла в этой комнате, — подумала она. И она никогда раньше не была вдали от него так долго. Прошел ровно год и два месяца с тех пор, как она покинула Чисхолм, чтобы выйти замуж за Кэйлеба Армака, и временами ей казалось невозможным поверить, что за такое короткое время произошло так много всего.

Она подошла к открытому окну, положила руки на подоконник и выглянула в него, и ее глаза смягчились от воспоминаний. Это правда, что отсутствие заставляет видеть знакомые вещи свежими, новыми глазами, — подумала она, и наслаждалась видом холмов, крыш и деревьев. — За ними виднелся живой голубой мрамор бухты Черри, а воздух был прохладным, не совсем свежим, словно предупреждая ее о приближении чисхолмской осени. Без сомнения, после долгого пребывания в Чарисе ей показалось еще прохладнее, и она внутренне содрогнулась, глядя на листья, зависшие на грани сезонных изменений, и думая о приближающейся зиме. Если она думала, что Чарис сделал ее чувствительной к этой прохладе, зима действительно обещала быть ледяной! Но даже когда она подумала об этом, она поняла, что в идее зимы было что-то такое, что казалось почти утешительным, частью жизни, которую она всегда знала, и ее дрожь превратилась в улыбку, когда она подумала о том, как будет отличаться эта зима.

И насколько теплее будет твоя постель, ты имеешь в виду, — сказала она себе и усмехнулась.

— Ты не представляешь, как сильно я скучала по тому, как ты это делаешь, — произнес голос позади нее, и она обернулась с улыбкой. Ее мать улыбнулась в ответ, затем подошла и села за стол для совещаний. Барон Грин-Маунтин добрался туда раньше нее и выдвинул для нее стул, и она посмотрела на него через плечо, когда он придвинул его ближе к столу, как только она села.

— Спасибо, Марак, — сказала она.

— Не за что, ваше величество.

Он с улыбкой поклонился ей, и глаза Шарлиан сузились от внезапной мысли. Жена Грин-Маунтина, с которой он прожил более тридцати лет, умерла три года назад, и королева-мать Эйлана была вдовой почти тринадцать лет. Они знали друг друга буквально с детства и всегда были близки, даже до смерти короля Сейлиса. С тех пор они работали друг с другом — и с ней — как политические союзники, которые полностью полагались друг на друга, и императрица внезапно задалась вопросом, как ей удалось упустить другие способы, с помощью которых они неуклонно сближались. Интересно, если..?

Она поспешно отбросила эту мысль, главным образом потому, что это было не ее дело, пока они были достаточно сдержаны, чтобы их отношения не превратились в политическую проблему, но также и потому, что она так долго думала о них как о матери и дяде Мараке, что думать о них как-то иначе казалось неясным, каким-то неправильным.

— Как сильно ты скучала по тому, что я делала что, мама? — невинно спросила она теперь.

— Смеялась, — просто сказала королева-мать Эйлана. — Конечно, я еще больше скучала по твоему хихиканью.

Шарлиэн усмехнулась и покачала головой, затем решительно повернулась спиной к окну и заняла свое место за столом.

— Я тоже скучала по тебе, мама, и по тебе, Марак, — сказала она, выражение ее лица стало более серьезным.

— Это чувство взаимно, — сказал ей Грин-Маунтин, — и не только потому, что у нас есть такая стопка документов, ожидающих вас. Конечно, — настала его очередь многозначительно взглянуть в окно, — мы бы предпочли, чтобы вы уже давно вернулись домой.

— Я знаю, знаю! — сказала она с раскаянием. — Это было просто одно за другим, и мы с Кэйлебом оба подумали…

— Дорогая, мы все знаем, что вы с Кэйлебом подумали. Если уж на то пошло, мы согласились с тобой, — сказала Эйлана, протягивая тонкую руку, чтобы положить ее на предплечье дочери. — Не буду притворяться, что я не возмущалась решением, которое удерживало тебя там так долго… то есть пока не встретила Кэйлеба на его пути в Корисанду. — Она тепло улыбнулась дочери и закатила глаза. — Такой восхитительный молодой человек! С ним тебе удалось поймать неплохой улов, Шарли!

Если ее целью было послушать хихиканье дочери, то ей это превосходно удалось, и Шарлиэн покачала головой.

— Не могу не согласиться ни с чем из этого, мама, — сказала императрица. — С другой стороны, вы, возможно, захотите подумать о том факте, что за последние, о, полгода или около того, он нанес больше визитов в Черейт, чем он должен был сделать.

— Конечно, это так. Вот почему я знаю, что твое решение остаться в Теллесберге было государственным, основанным на холодном политическом расчете и твоем чувстве долга, моя дорогая. Учитывая, какой он… вкусный, это единственная возможная причина, по которой тебя не было здесь все это время!

— Рада, что ты ценишь те жертвы, на которые я была готова пойти.

— Мы, конечно, знаем, — сказала королева-мать гораздо более серьезно. — И тот факт, что мы, возможно, согласились с вашим решением, не означает, что мы не скучали по вам.

— Если бы только я могла быть в двух местах одновременно, — вздохнула Шарлиэн.

— Если бы вы могли, жизнь была бы намного проще, — согласился Грин-Маунтин. — Раз мы не можем, нам просто придется сделать все, что в наших силах, не так ли?

— И если я не упоминала об этом раньше, хочу, чтобы вы знали, как я благодарна, что у меня есть вы двое, чтобы помочь мне сделать это, — сказала Шарлиэн с полной искренностью.

— Полагаю, вы упоминали об этом раз или два, — сказал он.

— Возможно, даже чаще, — добавила королева-мать. — Конечно, я должна была бы проверить свой дневник, чтобы быть уверенной в этом.

— Хорошо. — Шарлиэн улыбнулась. — Моя мать воспитала меня в том, чтобы благодарить людей всякий раз, когда они оказывали мне маленькие услуги, например, управляли моим королевством в течение года, пока я отправилась покататься, чтобы выйти замуж.

Грин-Маунтин рассмеялся, но кожа вокруг глаз Эйланы напряглась.

— Меня беспокоила не предстоящая свадьба, дорогая. По крайней мере, после того, как мы встретились с Кэйлебом. — Она старалась, чтобы ее голос звучал непринужденно, но ей это не удалось, и настала очередь Шарлиэн успокаивающе коснуться ее руки.

— Мама, я не могу выразить словами, как мне жаль, — тихо сказала она.

— Не говори глупостей, — сказала Эйлана. Бодрость, которую она вложила в свой голос, противоречила непролитым слезам, блестевшим в ее глазах, и она выпрямилась в кресле и глубоко вздохнула. — Биртрим всегда принимал свои собственные решения — ты это знаешь, если кто-нибудь вообще знает. Он сделал это, как и все остальные, и никто другой не несет ответственности за его последствия. Я только благодарю Бога, что у этого монстра Хэлкома ничего не получилось!

— Ты можешь поблагодарить Эдуирда и остальных моих охранников за это, мама, — мрачно сказала Шарлиэн. — Без них…

Она позволила своему голосу затихнуть, покачав головой, и Грин-Маунтин кивнул.

— Я уже поблагодарил Эдуирда, я имею в виду, — сказал он ей. — Я также предложил ему более существенный знак моей благодарности. Он отказался от этого предложения.

— Надеюсь, вежливо?

— Да, ваше величество. — Грин-Маунтин улыбнулся ей. — На самом деле он был очень вежлив.

— Хорошо, — снова сказала Шарлиэн, затем откинулась на спинку стула, думая о последних нескольких пятидневках.

Она вернулась в Черейт почти целую пятидневку назад, и каждый из этих дней был невероятным вихрем событий. Она едва могла перебрать их все в своей памяти, и она была относительно уверена, что некоторые из этих воспоминаний были расположены не по порядку, но, несмотря на ее чувство усталости, она также почувствовала огромное облегчение. Конечно, она получала регулярные письма от матери, и от Грин-Маунтина, и от Кэйлеба, если уж на то пошло, но это было совсем не то же самое, что быть здесь на самом деле. После более чем двенадцати лет пребывания на троне, казалось… противоестественно полагаться на отчеты других, независимо от того, насколько она доверяла этим другим. И им, должно быть, показалось еще более странным, что их монарх живет совсем в другом королевстве.

— Должна признать, — сказала она вслух через несколько мгновений, — что в целом все получилось даже лучше, чем я надеялась.

— Вы имеете в виду, помимо каких-либо мелких заговоров с целью твоего убийства? — голос Грин-Маунтина звучал немного раздраженно, и Шарлиэн поняла, что он был менее спокоен по поводу покушения, чем пытался притвориться. Ее глаза смягчились при этой мысли, и она улыбнулась ему.

— Кроме этого, конечно, — признала она.

— Должна сказать, дорогая, что, как бы хорошо мы ни справлялись в долгосрочной перспективе с тобой в Теллесберге, решение вернуться домой было правильным, — сказала ее мать. Шарлиэн посмотрела на нее, и королева-мать пожала плечами. — Когда до нас дошло известие о нападении в церкви святой Агты, реакция общественности была… недовольной.

— Как всегда, ваша мать — мастерица преуменьшать, — сухо сказал Грин-Маунтин. — С положительной стороны, я ожидаю, что любой из ваших дворян, которые, возможно, снова почувствовали беспокойство из-за остро ощущаемой несправедливости, связанной с простой королевой, пересмотрел свою позицию. Конечно, встреча с императором Кэйлебом лицом к лицу, вероятно, произвела бы такой же эффект в любом случае. Хотя он, возможно, и не произвел на них впечатления «восхитительного молодого человека», сомневаюсь, что кому-то из них понравилось бы, если бы он рассердился на них. И даже если бы они были готовы рискнуть этим, реакция королевства на покушение на вашу жизнь должна была стать достаточным предупреждением для любого, кроме полного идиота. Вы знаете, ваше величество, ваш народ не забыл, что случилось с вашим отцом.

— Я тоже, — мрачно сказала Шарлиэн.

— Нет, конечно, нет, — сказала Эйлана, и ее собственные глаза были жесткими. — Я скорее с нетерпением жду возможности отдать наш долг Гектору Дейкину. В полном объеме, со всеми отсроченными процентами.

— Как и все мы, мама, — ответила Шарлиэн, напомнив себе, что известие об убийстве Гектора еще не дошло до Чисхолма. Или, скорее, это не дошло ни до кого другого в Чисхолме. Конечно, это должно было измениться достаточно быстро, но она начинала в полной мере осознавать огромное преимущество, которое действительно давали «видения» Мерлина Этроуза и способность почти мгновенно передавать информацию на огромные расстояния.

Не говоря уже о боли в заднем отделе позвоночника, должно быть, Кэйлеб обнаружил это, когда не мог поделиться со мной такой информацией.

— Самое главное, помимо того факта, что вы все еще живы, — это то, насколько хорошо вам удалось донести до всех здесь, в Чисхолме, кто на самом деле стоял за этим, — сказал Грин-Маунтин. Она посмотрела на него, и он одобрительно улыбнулся ей. — Ваша мать права насчет вашего решения вернуться домой. Никакое сообщение от вас не могло бы быть таким убедительным, как то, что я действительно увидел вас здесь, на чисхолмской земле, и очень хорошо, что вы прибыли так близко к самой новости. Что бы сейчас ни говорили другие, в течение первой пятидневки или около того было огромное количество подозрений. План Хэлкома вбить клин между Чисхолмом и Чарисом почти сработал. На самом деле, если бы ему все-таки удалось убить вас, это бы сработало.

— Знаю. Я боялась этого с самого начала, — призналась Шарлиэн. — Вот почему я достаточно долго ждала расследования барона Уэйв-Тандера, чтобы подтвердить хотя бы некоторые детали. Мне нужно было иметь возможность рассказать присутствующим здесь людям, кто на самом деле планировал нападение и почему.

— И о цене, которую заплатили твои чарисийские стражники, чтобы помешать этому, — тихо сказала ее мать. — Никогда не забуду, что эти люди сделали для тебя, дорогая.

— Я тоже не забуду.

Шарлиэн почувствовала, как ее глаза снова загорелись, и заставила себя сделать еще один глубокий вдох.

— Я тоже, — повторила она. — Но поскольку им удалось сохранить мне жизнь, полагаю, нам троим пора приступить к работе.

— Конечно, ваше величество, — сказал Грин-Маунтин более официально, и она улыбнулась ему.

— Во-первых, Марак, — сказала она, — я бы хотела услышать ваше мнение о том, как союзники дяди Биртрима в совете, скорее всего, отреагируют на все это. Затем я хотела бы узнать ваши личные впечатления — и ваши, мать, — о том, как, вероятно, отреагируют наши собственные сторонники Храма. После этого есть пара проблем с казначейством, рассмотреть которые я обещала барону Айронхиллу. Нам с Кэйлебом давно пора учредить общую имперскую валюту, и теперь, когда имперский парламент почти полностью организован, мы можем начать думать о других вещах. Так что…

Ее мать и ее первый советник откинулись на спинки стульев с напряженными выражениями лиц, в то время как Шарлиэн быстро принялась за работу.

Шарлиэн поднял глаза, когда Эдуирд Сихэмпер открыл дверь и вежливо откашлялся.

— Прошу прощения, ваше величество, но только что прибыл курьер от императора.

— От него? — Брови императрицы изогнулись дугой, и Сихэмпер серьезно кивнул, но, как она подумала, без особого выражения, чтобы не выдать тот факт, что он и Шарлиэн уже знали, что этот человек в пути. Она молча улыбнулась этой мысли.

По крайней мере, есть один человек, с которым я могу обсуждать подобные вещи, не беспокоясь, — сказала она себе. — У Кэйлеба может быть Мерлин, но у меня есть Эдуирд, и это почти так же хорошо.

— Он говорит, что его депеши срочны, ваше величество, — добавил ее личный оруженосец, и она решительно кивнула.

— В таком случае, во что бы то ни стало, впустите его немедленно.

— Да, ваше величество.

Сихэмпер ненадолго удалился, и Шарлиэн оглядела лица своей матери и своего первого советника. Она была немного удивлена тем, как много им удалось сделать после обеда. Конечно, предстояло сделать еще гораздо больше. Вряд ли могло быть по-другому после ее долгого отсутствия, но они проделали значительную брешь в отставании. К счастью, большая часть этого состояла просто в одобрении и подтверждении решений, которые они уже приняли.

И самое лучшее в этом то, что, по сути, мама управляла Чисхолмом вместо меня, и не было даже заминки. По крайней мере, не со светской стороны. Может быть, мне действительно удалось убедить королевство, что монарх не обязательно должен быть мужчиной?

Конечно, всегда существовала религиозная сторона. Хорошей новостью было то, что между ними были архиепископ Поэл, Грин-Маунтин, сэр Албер Жастин, чисхолмский эквивалент барона Уэйв-Тандера, и граф Уайт-Крэг. Лорду-судье королевства удавалось твердо стоять на шее любого искушения лоялистов Храма к какому-либо активному сопротивлению. Тот факт, что именно сторонники Храма в Чарисе пытались убить их королеву, и то, как отреагировала на эту новость остальная часть королевства, несомненно, усилили склонность сторонников Храма в Чисхолме не высовываться.

К сожалению, это не означало, что они решили принять шарлиэнское «еретическое неповиновение Матери-Церкви». Благодаря Мерлину и его снаркам Шарлиэн, вероятно, знала об этом даже лучше, чем Жастин или Грин-Маунтин, ни один из которых не питал никаких иллюзий на этот счет. На самом деле Шарлиэн знала, что по меньшей мере три члена ее собственного совета в настоящее время общаются с отстраненным епископом-исполнителем Ву-шеем.

На данный момент они с Мерлином оба были убеждены, что определили «основных игроков», как их описал Мерлин, но у этого тоже были свои недостатки. Знание того, за кем нужно следить, было бесценным преимуществом; было нелегко бороться с искушением арестовать их за то, что, как она знала, они делали, но что было бы трудно доказать в открытом суде. На самом деле, она почувствовала сильное искушение сфабриковать нужные ей доказательства. К счастью, она давно решила, что подобная политика — это то, из-за чего короли и королевы свергаются их собственной знатью. Тот факт, что она всегда была скрупулезно справедлива в своем обращении даже со своими врагами среди чисхолмской знати, был главным фактором готовности, с которой большинство ее дворян приняли правосудие, которое она отправляла, когда у нее были четкие и убедительные доказательства неправомерных действий одного из них.

Что ж, в конце концов вы дадите мне эти доказательства, милорды — или, по крайней мере, покажете мне, где один из моих простых смертных агентов может «обнаружить» их. И когда этот день настанет…

Дверь зала совета снова открылась, когда вернулся Сихэмпер с курьером Кэйлеба.

— Ваше величество, — сказал, низко кланяясь, курьер — чисхолмец, — отметила Шарлиэн.

— Ваше имя? — спросила она.

— Коммандер Трейвир Гоуин, ваше величество. — Гоуин улыбнулся, явно довольный, что она проявила достаточно заботы, чтобы спросить. — Имею честь командовать вооруженной шхуной «Сентинел».

— Спасибо, — сказала она, улыбаясь ему в ответ, затем откинулась на спинку стула. — Сержант Сихэмпер говорит, что ваши депеши срочные, коммандер Гоуин?

— Боюсь, что так оно и есть, ваше величество. — Улыбка Гоуина исчезла, сменившись серьезным выражением лица.

— В таком случае, коммандер, можем мы их забрать?

— Конечно, ваше величество. — Гоуин открыл свой кейс и извлек толстый конверт, запечатанный личной печатью Кэйлеба и адресованный Шарлиэн четким, ровным почерком Клифирда Леймхина. Он вложил его в ее протянутую руку с еще одним поклоном.

— Спасибо, — еще раз сказала она, взвешивая его на ладони. — Вашему судну требуются припасы или услуги, коммандер?

— Я бы предпочел набрать пресной воды, прежде чем возвращаться в море, ваше величество. С этим условием «Сентинел» может отплыть в течение часа.

— Не думаю, что нам нужно будет так быстро отправлять вас обратно, коммандер Гоуин, — сказала Шарлиан с улыбкой. — Рада слышать, что мы могли бы, если бы нам пришлось, но надеюсь, что у вас будет время, по крайней мере, на свежий салат и еду, приготовленную на берегу, прежде чем мы отправим вас обратно в Корисанду.

— Благодарю вас, ваше величество, — ответил Гоуин, еще раз поклонившись перед тем как удалиться. Сихэмпер проводил его обратно из зала совета, и Шарлиэн повернулась к Грин-Маунтину и своей матери.

— А теперь, — капризно сказала она, криво улыбнувшись, когда ее тонкие пальцы сломали тяжелые восковые печати, — давайте посмотрим, какие свежие плохие новости сочла нужным сообщить нам Корисанда.

— …так что я не слишком уверен, что они тебе верят.

Если бы кто-нибудь из подданных императрицы Шарлиэн, кроме ее личного оруженосца, случайно заглянул в ее спальню, у них могли бы возникнуть серьезные сомнения в разуме своего монарха. Она сидела в одном из огромных мягких кресел, поджав под себя ноги, и разговаривала, по-видимому, в пустоту. Было уже очень поздно, и несколько часов назад она отправила Сейрей Халмин спать. Мейра Ливкис все еще восстанавливалась после травмы, полученной, когда Биртрим Уэйстин «устроил» ее падение во время верховой езды, чтобы уберечь ее от опасности в конвенте святой Агты, и заставить ее лечь спать достаточно рано тоже не составило труда. Теперь Шарлиэн сидела в освещенной свечами спальне, наблюдая, как все выше за ее окном неуклонно поднимается серебряный шар Лэнгхорна, единственной луны Сейфхолда, и, склонив голову набок, прислушивалась.

— Хотел бы я сказать, что был удивлен, услышав это, — произнес голос Кэйлеба в ее правом ухе. — К сожалению, если бы я был на их месте, то вполне мог бы подумать, что так бы и поступил.

— Думаю, что в конце концов они смирятся с правдой, — заверила Шарлиэн своего далекого мужа. — Марак уже более чем на три четверти пути к признанию того, насколько удивительно глупо было бы с твоей стороны убить Гектора в это конкретное время. В данный момент он, похоже, разрывается между восхищением вашим, по-видимому, безжалостным прагматизмом, недоумением, как вы могли быть настолько глупы, чтобы сделать это, и беспокойством по поводу того, что в долгосрочной перспективе это говорит о вашем характере.

— А твоя мать?

— Ну, мама уже считала тебя «восхитительным молодым человеком», — усмехнулась Шарлиэн. — Я думаю, она была и довольна, и удивлена тем, как сильно ты ей нравишься, и, честно говоря, мысль о том, что ты мог убить Гектора после того, что случилось с отцом, только заставляет ее любить тебя еще больше. Честно говоря, думаю, она будет разочарована, когда наконец поймет, что ты действительно, действительно этого не делал.

— Полагаю, это лучше, чем заставлять ее в ужасе убегать от хладнокровного убийцы, который мог сделать такое, — сухо сказал Кэйлеб.

— Доверься мне, Кэйлеб. Единственное, что могло бы заставить мать полюбить тебя больше, чем мысль о том, что ты снял голову с Гектора, — это рождение ее первого внука. О чем, кстати, она довольно многозначительно упомянула мне сегодня днем. Похоже, она придерживается мнения, что если ты будешь в Корисанде, а я в Чарисе или Чисхолме, то вряд ли это обеспечит преемственность. Мысль, которая тоже приходила мне в голову, хотя и не по таким чисто прагматическим причинам.

— Вы не единственные, кому это пришло в голову, — с чувством сказал Кэйлеб. — И, как ты говоришь, не обязательно по чисто прагматическим причинам.

— Так когда же ты собираешься появиться в моем дверном проеме, чтобы мы могли начать работать над этой маленькой проблемой? — спросила Шарлиэн, и Кэйлеб заметил, что ее собственный тон был довольно резким.

— Думаю, скоро, — ответил он более серьезно. — Сегодня днем я встретился с Тартариэном и Энвил-Роком в пятый раз. Было несколько моментов, о которых они хотели поговорить, но они, очевидно, понимают, что в итоге у них нет другого выбора, кроме как подписаться под окончательным обязывающим соглашением. Они собираются это сделать, Шарлиэн, и как только они это сделают, я назначу генерала Чермина своим временным вице-королем, а мы с «Эмприс оф Чарис» отплываем в залив Черри.

— Хорошо!

— Единственный вопрос, который у меня в голове, — это как меня встретят, когда я приеду, — продолжил Кэйлеб.

— Если ты имеешь в виду здесь, во дворце, не думаю, что в любом случае кого-то должно волновать, убил ты Гектора или нет, — ответила Шарлиэн. — О, некоторые люди будут беспокоиться об этом, и еще больше, вероятно, будут притворяться, что они в ужасе от самой идеи, но правда в том, что все знают, что Гектор в одно мгновение приказал бы убить тебя и твоего отца, если бы думал, что это сойдет ему с рук. На самом деле, я бы предположила, что половина знати в Чисхолме считает, что он был вовлечен в заговор с целью убийства Тириэна, что бы ни говорил об этом Нарман или ты. И возможность того, что ты действительно заказал это, в некотором смысле работает в нашу пользу. Я бы ни капельки не удивилась, узнав, что снарки Мерлина сообщают, что представители знати, которые, скорее всего, вступят в сговор против нас с приверженцами Храма… пересматривают свои позиции в свете убеждения, что ты просто убьешь их, если они станут слишком большой проблемой.

— Замечательно. — Воображение Шарлиэн почти буквально представляло, как Кэйлеб закатывает глаза. — Кто был тот политический писатель Старой Земли, о котором ты упоминал мне на днях, Мерлин?

— Макиавелли, — ответил Мерлин. Его голос звучал даже четче, чем у Кэйлеба, и это, как поняла Шарлиэн, было связано с тем, что он передавался непосредственно из встроенного коммуникатора Мерлина.

— Это был тот самый, — согласился Кэйлеб. — Думаю, я собираюсь выяснить, был ли он прав насчет того, что лучше бояться, чем быть любимым. — Он вздохнул. — Ну, отец всегда говорил, что очень важно, чтобы твои враги боялись тебя. Хотя я не слишком уверен, что мне нравится мысль о том, что меня боятся мои собственные подданные.

— Думаю, тебе нужно беспокоиться об этом только там, где речь идет о дворянстве, — успокаивающе сказала Шарлиэн. — Простые люди еще более склонны думать, что ты убил Гектора. Разница между ними и знатью в том, что у них нет никаких оговорок по этому поводу, если бы ты это сделал. На самом деле, с тех пор, как появились новости, они разжигали костры, чтобы отпраздновать смерть Гектора — и отдать дань уважения тебе за то, что ты это сделал. — Я уже упоминала, что Гектор был не очень популярен здесь, в Чисхолме, не так ли?

— Один или два раза, полагаю, — признал Кэйлеб.

— Ну, вот и все, — пожала плечами Шарлиэн. — Мы ничего не можем поделать с тем, как Церковь собирается использовать это для пропаганды, и Нарман и Мерлин оба правы. Даже если Церковь — или, по крайней мере, Клинтан — на самом деле не заказывали убийства, они все равно собираются использовать случившееся как молоток, чтобы избить нас обоих. Но что касается наших собственных людей, то даже если бы мы это сделали, с ними все в порядке. На самом деле, некоторые из них, похоже, считают это своего рода подходящей местью за попытку Хэлкома убить меня.

— Что? — Шарлиэн услышала замешательство в его голосе и хихикнула.

— Конечно, это так, глупыш! Знаю, что мы официально оправдали Гектора в непричастности к заговору Хэлкома, но мои люди ни за что не откажутся от совершенно хорошей теории заговора!

— Замечательно, — снова сказал Кэйлеб, его тон был более чем умеренно отвращающим. — Если они все в это поверят, тогда будет чертовски трудно убедить кого-либо еще в правде.

— Мы просто должны сделать все, что в наших силах. А тем временем, возвращение тебя сюда, в Чисхолм, чтобы мы провели несколько месяцев вдвоем в резиденции — как того требует конституция империи, если мне не изменяет память — должно в значительной степени закрепить принятие Чисхолмом новых политических договоренностей. Конечно, — она лукаво улыбнулась в окно, — это будет означать, что ты проведешь зиму здесь, в Чисхолме. У нас здесь есть кое-что, чего ты, возможно, не видел в Чарисе. Это называется «снег».

— Я слышал об этом феномене, — с достоинством сказал ей Кэйлеб. — Но, конечно, ты не хочешь сказать, что в Чисхолме так холодно, что снег прилипает к земле, не тая, не так ли?

— Это, как известно, случается, — торжественно заверила она его.

— Ну, в таком случае, с этого момента мы проводим зиму в Чарисе.

— Это был бы и мой выбор, учитывая все обстоятельства вместе взятые. А может, и нет. Во всяком случае, в данный момент.

— Почему нет? — Он старался говорить легким тоном, но она услышала внезапный всплеск беспокойства в его глубине и снова улыбнулась.

— Не волнуйся. Это не потому, что я не доверяю нашим чарисийцам больше, чем нашим чисхолмцам. Просто мне только что пришло в голову, что здесь, в Черейте, будет холодно, не так ли?

— И? — спросил Кэйлеб с подозрительной осторожностью.

— Ну, если действительно холодно, тогда бедный, малокровный южный мальчик, такой как ты, будет искать любой источник тепла, который он сможет найти.

— И? — повторил Кэйлеб.

— И, — сладко сказала она, — мне сразу пришло в голову, что нет ничего более теплого, чем хорошая, большая кровать прямо здесь, во дворце, с большими, толстыми стегаными одеялами и покрывалами. Если мы все сделаем правильно, нам, возможно, вообще не придется выходить до весны.