Раздражающие успехи еретиков

.I

Мы проводим слишком много времени в подобных залах совета, — подумал Робейр Дючейрн. — Если уж на то пошло, мы проводим слишком много времени внутри Храма и слишком мало времени вне его в Божьем мире. Мы слишком заняты, наслаждаясь роскошью Храма, чтобы оценить остальной мир, который архангелы построили для нас. И тот, в котором у всех остальных нет другого выбора, кроме как жить круглый год.

Эта мысль приходила ему в голову все чаще и чаще за последние год или два, и он предпринял попытку что-то с этим сделать. И все же, как бы он ни старался, обязанности, связанные с его служением, а также усиливающиеся опасности и вызовы, с которыми Церковь сталкивалась со всех сторон, продолжали тянуть его назад.

Будет еще хуже, когда снова наступит зима, — предупредил он себя. — Как только снег станет достаточно глубоким, как только на улице станет достаточно холодно, ты найдешь еще больше причин оставаться внутри с комфортом, изолированным от всех этих… неприятностей.

В этом есть метафора, — подумал он. — И ничто из этого не имело никакого отношения к погоде.

Он поднял глаза, когда в дверь вошел Замсин Тринейр. Канцлер опаздывал, он прибыл последним из храмовой четверки, и коротко, натянуто улыбнулся им в знак извинения.

— Простите меня, братья, — сказал он. — Мой офис только что получил депешу от Деснейра, и я подумал, что лучше расшифровать ее до моего прихода.

— И там было сказано что-нибудь интересное? — прорычал Жэспар Клинтан со своего места за столом совета.

— В ней было несколько интересных наблюдений, — ответил Тринейр. — Ничего особенно потрясающего. Большая часть состояла из сообщений из вторых рук о том, что делали чарисийцы, чтобы полностью покончить с судоходством Делфирака. По-видимому, их адмирал Рок-Пойнт теперь начал посылать диверсионные экспедиции даже в нейтральные порты — чаще всего средь бела дня — чтобы уничтожить или сжечь любой корабль под флагом Делфирака. Я заказал копии для всех нас, особенно для тебя, Аллейн.

Аллейн Мейгвейр кивнул в знак благодарности, хотя эта благодарность на его лице едва ли была искренней. Он с болью осознал, что его положение было самым шатким из всей четверки. Несмотря на то, что официально именно он понял, что Церкви потребуется флот из галеонов, а не галер, факт оставался фактом: никто — за возможным исключением Дючейрна — не мог толком сосчитать, сколько марок было вложено в их бесполезный флот галер. И ходили упорные слухи, что на самом деле именно Клинтан признал первоначальную ошибку Мейгвейра. Слухи, как сильно подозревал Мейгвейр, исходили от самого великого инквизитора… и которые несли с собой проклятие собственного суждения Мейгвейра, которое, к сожалению, было слишком точным в данном случае.

— Было ли что-нибудь еще об убийстве Гектора? — спросил Клинтан.

— Только о слухах и спекуляциях, циркулирующих в Деснейре, — сказал Тринейр. Он посмотрел на Клинтана с тщательно скрываемым любопытством. — У меня не было никаких новых сообщений о самом событии. А у тебя?

— Нет. — Клинтан покачал головой. — Если бы я получил, я бы, конечно, привлек к ним всеобщее внимание.

«Все» в данном случае, конечно, означало других членов храмовой четверки, — кисло подумал Дючейрн.

— Я хотел бы, чтобы у нас было больше достоверной информации об этом, — сказал он вслух, наблюдая за выражением лица Клинтана за внешне спокойными глазами. — Все это дело все еще кажется… странным для меня.

— Что в этом «странного»? — презрительно фыркнул Клинтан. — Очевидно, Кэйлеб приказал убить этого человека. По его мнению, у него было достаточно причин, даже до того, как он женился на Шарлиэн. И весь мир знает, как сильно эта сука ненавидела Гектора!

Что-то в пренебрежительном, почти небрежном приписывании Клинтаном вины со щелчком сработало внутри Робейра Дючейрна. Глаза генерального казначея метнулись в сторону Тринейра, и он увидел там то же самое понимание. Дючейрн знал, что оба они с самого начала задавались этим вопросом. Теперь они знали.

— Да, хорошо, — сказал Тринейр, — кто бы это ни устроил, — Дючейрн понял, что он очень старательно не смотрел в сторону Клинтана, — это ставит нас перед некоторыми интересными дилеммами.

— За последние пару лет у нас их было достаточно, — заметил Клинтан. — Не понимаю, как еще несколько человек смогут что-то изменить.

— Надеюсь, ты простишь меня, Жэспар, — сказал Тринейр с легким оттенком резкости, — но довольно многие из этих дилемм попадут на политическую арену. Это делает их более чем мимолетным интересом для меня и моего офиса. И, думаю, они, несомненно, будут иметь значение и для инквизиции.

Скуластое лицо Клинтана на мгновение напряглось, но затем снова разгладилось, и он кивнул.

— Ты прав, — признал он, что было настолько близко к извинению, насколько он когда-либо подходил.

— Спасибо.

Тринейр устроился на своем месте во главе стола и оглядел остальных троих.

— На данный момент, конечно, как мы все хорошо знаем, вся наша информация об убийстве Гектора в лучшем случае фрагментарна и получена из вторых рук. Уверен, что мы все надеемся получить более надежные отчеты от епископа-исполнителя Томиса, желательно — в ближайшее время. С другой стороны, уже сентябрь. Пройдет еще не так много пятидневок, прежде чем погода начнет закрывать нашу способность отправлять и получать сообщения, даже с помощью семафора. Думаю, нам придется пойти дальше и решить, как начать реагировать на это с помощью уже имеющейся у нас информации, какой бы неудовлетворительной она ни была в некоторых отношениях.

— Очевидно, что первое, что нужно сделать, — сказал Клинтан, — это осудить кровавые действия Кэйлеба, Шарлиэн и остальных членов отступнического руководства. Понимаю, что Гектор и его сын были всего лишь еще двумя жизнями против всех тысяч, которые уже погибли из-за их неповиновения Матери-Церкви. Но если они готовы так небрежно убивать правящих князей и их наследников, это указывает на совершенно новый уровень опасности.

— В каком смысле, Жэспар? — спросил Дючейрн. На самом деле он был немного удивлен, что смог сохранить свой тон таким нейтральным.

— Во-первых, это просто наглость, — ответил Клинтан. — Тот факт, что они готовы так открыто убивать своих противников, только подчеркивает их презрение к суждениям и осуждению остального мира. И, конечно, это будет иметь последствия для других князей и королей, не так ли? Кто может быть уверен, что их не преследует чарисийский убийца, если они кажутся каким-то препятствием для непристойных амбиций Кэйлеба и Шарлиэн? Кроме того, мы говорим об акте убийства, Робейр. Убийства не кого-нибудь, а князя, посвященного самой Матерью-Церковью, и того, кто вел собственную Божью борьбу против сил отступничества! Понимаю, что в Фирейде они уже продемонстрировали, что были готовы убивать даже священников Бога, но теперь они доказали, что убьют любого, и даже без показательного процесса, подобного тому, что был в Фирейде. Гектор — мученик, еще один мученик в священной войне против Чариса и сил Тьмы. Мы обязаны перед его памятью, перед Богом и Матерью-Церковью разъяснить это каждому из верующих!

— Понимаю.

Дючейрну удалось сдержать рвотный позыв, хотя это было нелегко. Пыл, сиявший в глазах Клинтана, напугал его. Это было почти так, как если бы великий инквизитор действительно верил в то, что он говорил об ответственности Чариса за смерть Гектора. Тот факт, что он мог сначала так небрежно отдать приказ об убийстве, а затем так цинично использовать его, был достаточно плох. Вероятность того, что он действительно мог поверить в свою собственную ложь, была намного хуже, особенно для того, кто обладал властью инквизиции.

— Думаю, мы все можем согласиться с этим, Жэспар, — спокойно сказал Тринейр. — Как ты говоришь, независимо от того, умер ли Гектор — на поле битвы, в постели или сраженный рукой убийцы, — он, очевидно, вел войну против врагов Матери-Церкви. Хотя я бы никогда не хотел показаться чрезмерно циничным или расчетливым, — Дючейрн задался вопросом, был ли он единственным, кто заметил, как на мгновение посуровели глаза Тринейра, когда канцлер пристально посмотрел на Клинтана, — простая пропагандистская ценность публичного и громкого заявления об этом будет неоценимой.

— Я и сам так думал, — согласился Клинтан с легким намеком на самодовольство.

Мейгвейр резко поднял глаза, и Дючейрн почувствовал что-то похожее на жалость к капитан-генералу.

До тебя дошло только сейчас, да, Аллейн? — сардонически подумал он. — Что ж, полагаю, лучше поздно, чем никогда. Но тебе действительно нужно поработать над тем, чтобы контролировать свое выражение лица.

Судя по выражению глаз Мейгвейра, он наконец понял, что Тринейр и Дючейрн подозревали все это время, и тот факт, что Клинтан действовал в одностороннем порядке, даже не посоветовавшись со своими коллегами, должно быть, пугал его еще больше, чем Дючейрна. В конце концов, Мейгвейр был самым уязвимым из храмовой четверки. Остальная часть викариата была, мягко говоря, недовольна, когда весь новый галерный флот был объявлен устаревшим перед его самой первой битвой с силами тьмы. Даже те, кто был слишком осмотрителен — или напуган — чтобы открыто критиковать великого инквизитора или канцлера, начали бормотать о явной некомпетентности капитан-генерала. Теперь Клинтан небрежно бросил Гектора на растерзание ящерам просто потому, что этот человек был более ценен как достойно умерший мученик, чем как живой. Если великий инквизитор мог сделать это, то он, безусловно, мог бы предложить самых слабых и уязвимых из своих коллег, чтобы успокоить гнев остальных членов викариата.

И он сделает это, Аллейн, — подумал Дючейрн. — Без малейших колебаний или раздумий, если он видит в этом какую-то выгоду.

Перед ним возник образ — образ ледяных виверн на острове дрейфующего льда, сталкивающих одного из своих собратьев в воду, чтобы посмотреть, там ли еще кракены. Нетрудно было представить одну из них с лицом Мейгвейра.

— Однако одна из дилемм, о которых я упоминал минуту назад, — продолжил Тринейр, — заключается в том, что нам делать с княжичем Дейвином.

— Я не уверен, что есть какие-либо причины торопиться с решениями, когда дело касается его, Замсин, — сказал Дючейрн. Канцлер посмотрел на него, приподняв одну бровь, и он пожал плечами. — На данный момент он и его сестра — и граф Корис — в достаточной безопасности в Тэлкире.

— И «на данный момент» у Жэймса тоже есть все основания держать его там, — сказал Клинтан с глубоким, веселым смешком.

Как бы мало Дючейрну ни было дела до веселья Клинтана по поводу войны между Делфираком и Чарисом, которая возникла из-за собственной политики великого инквизитора по захвату кораблей, он должен был признать, что Клинтан был прав. Пока король Жэймс воевал с Кэйлебом и Шарлиэн, он вряд ли отдаст дальнего родственника своей жены чарисийцам.

И, по крайней мере, Тэлкира находится достаточно далеко от материка, чтобы чарисийцы не смогли добраться до нее, — язвительно подумал Дючейрн. — Кажется, они могут отправиться в любое другое место в его королевстве, куда захотят!

Он упрекнул себя. Король Жэймс не был виноват в том, что имперский флот Чариса мог высадить морскую пехоту в любой точке вдоль его побережья, которую он выбрал. Однако было очевидно, что чарисийцы поняли, что он ничего не может с этим поделать, и они намеренно и методично закрывали все порты и гавани, которыми когда-то хвастался Делфирак. Они больше не сжигали города, но их блокада была практически непробиваемой, и они продолжали нападать на каждую военную цель, которую находили. К настоящему времени делфиракский флот вымер, и хотя чарисийцы были скрупулезно осторожны, чтобы избежать сопутствующего ущерба не-делфиракской собственности в ходе своих тайных экспедиций по захвату делфиракских торговых судов и галер в нейтральных портах, никто на самом деле не хотел рисковать гневом Кэйлеба, предлагая этим делфиракским судам убежище.

Тем не менее, в собственных мыслях Дючейрна о безопасности столицы Жэймса II было много правды. Тэлкира действительно находилась слишком далеко в глубине материка, чтобы ей могла угрожать какая-либо чарисийская атака. Что, по-своему, подводило окончательный итог ограничениям власти Чариса. Несмотря на их успехи на побережье Делфирака, или их способность вторгнуться в Корисанду, или даже сбивающие с толку отрывочные сообщения, которые до сих пор получал Мейгвейр о пугающем новом оружии и тактике их морской пехоты, им просто не хватало сухопутных сил, чтобы пробиться к жизненно важным органам любого материкового королевства.

— Я не особенно беспокоюсь о физической угрозе или безопасности Дейвина, — сказал Тринейр. — Я обеспокоен его политической ценностью. Я бы предпочел проследить за тем, чтобы никто другой не пытался использовать эту ценность таким образом, который может противоречить нашей собственной политике.

— Оставь пока мальчика в покое, Замсин, — сказал Клинтан почти нетерпеливо. — Он никуда не денется. Куда он может пойти, в конце концов? Никто из тех, кто уже не борется активно с отступниками, не захочет рисковать рыбалкой в таких водах, по крайней мере, пока мы им этого не скажем. И если придет время, что он нам понадобится, мы сможем добраться до него, когда захотим.

— Все не так просто, Жэспар. Особенно, если мы намерены признать его законным князем Корисанды.

— На самом деле, думаю, что Жэспар прав, — сказал Дючейрн, хотя ему и не нравилось, что он согласен с великим инквизитором. Тринейр снова посмотрел на него, и Дючейрн пожал плечами. — Это не так, как если бы у Дейвина — или Кориса, который действительно имеет значение в данном случае, — был кто-то еще, чтобы отстаивать его дело. Если мы объявим, что Дейвин — законный принц Корисанды, и если Мать-Церковь возьмет на себя обязательство восстановить его на троне, когда раскол будет полностью побежден, этого должно быть достаточно. Конечно, Корис достаточно умен и опытен, чтобы понять это. Давайте оставим его там, где он есть, по крайней мере, на данный момент. Мы можем справиться со всем, что нам нужно, посредством переписки. Или, если уж на то пошло, мы всегда можем вызвать Кориса сюда, в Зион, чтобы дать ему более конкретные личные инструкции. Думаю, мы можем позволить девятилетнему мальчику, который только что осиротел, попытаться найти хоть какую-то стабильность в своей жизни, прежде чем втянем его на какую-нибудь политическую сковородку.

Тринейр несколько мгновений пристально смотрел в глаза Дючейрну, затем медленно кивнул. Дючейрн не сомневался, что Тринейр пожертвует мальчиком без малейших колебаний, если решит, что это целесообразно. Но, по крайней мере, у канцлера было достаточно сострадания, чтобы оставить скорбящего мальчика в покое до тех пор, пока это не станет целесообразным. Возможно, Клинтан тоже это сделал, но Дючейрн лично никогда не сомневался, что позиция Клинтана была результатом безразличия — или даже самодовольного удовлетворения тем, насколько хорошо сработало его убийство отца мальчика, — а не какой-либо заботы о юном Дейвине.

— Хорошо, — сказал Тринейр вслух. — Я подготовлю послание Корису, в котором мы признаем Дейвина и предложим способы, которыми Корис и князь могли бы помочь нам в борьбе с убийцами его отца. Конечно, я разошлю черновик всем вам, прежде чем отправить его, — добавил он, бросив слегка острый взгляд в сторону Клинтана.

Этот взгляд отскочил от доспехов великого инквизитора, даже не поцарапав их краску.

— В то же время, — вставил Мейгвейр, — должен признать, что я немного обеспокоен тем фактом, что, как ранее указывал Замсин, в ближайшие несколько пятидневок погода будет сильно препятствовать нашей способности общаться.

— Обеспокоен в каком смысле? — спросил Дючейрн.

— Я не очень беспокоюсь о нашей способности координировать наши планы в других местах, — сказал Мейгвейр. — Наши существующие инструкции достаточно всеобъемлющи, так что они, вероятно, не потребуют больших изменений. И думаю, мы все согласны с тем, что, мягко говоря, маловероятно, что отступники предпримут какие-либо крупные операции против материка до следующей весны. Так что маловероятно, что нам придется реагировать на какие-либо немедленные военные кризисы.

— Ты имеешь в виду, какие-либо более неотложные военные кризисы, — пробормотал Клинтан голосом, уровень которого был тщательно рассчитан так, чтобы его было едва слышно. Губы Мейгвейра на мгновение сжались, но он продолжил, как будто великий инквизитор ничего не говорил.

— Что меня действительно беспокоит, — сказал он, — так это то, что произойдет здесь, в Храме и в Зионе, когда действительно наступит зима. Всегда есть такая тенденция… сосредотачиваться внутри после первого сильного снегопада.

В глазах Клинтана промелькнуло то, что можно было бы назвать невольным — и удивленным — уважением, и Дючейрн обнаружил, что разделяет удивление великого инквизитора. Обычно никто не ожидал такого замечания от Аллейна Мейгвейра. Хотя, мгновение спустя подумал генеральный казначей, это могло бы просто объясняться осознанием Мейгвейром своего собственного ослабленного положения.

Как метко заметил Мейгвейр, как только вокруг города Зиона наступала зима, интересы Храма, как правило, переключались на более чисто внутренние дела. Связь с внешним миром замедлялась, становилась менее надежной, а вместе с ней замедлялся и ритм жизни Матери-Церкви. Викарии и архиепископы, проживающие в Зионе, как правило, использовали это время, чтобы отшлифовать свои союзы и наверстать упущенное в бумажной работе и рутинных административных вопросах. А вражда и мелкие обиды друг на друга, как правило, вырисовывались даже сильнее, чем обычно, внутри соперничающих фракций иерархии.

Но эта зима обещала быть другой. Эту зиму предстояло провести в тревогах, размышляя над обращением великого викария Эрика с трона и размышляя о последствиях для будущего. Очевидно, непрерывная череда триумфов Чариса должна была стать огромным фактором в этом мышлении, как и любая потенциальная критика руководства «храмовой четверки». Обычно сонная зима обещала быть какой угодно, только не спокойной, с потенциально ужасными последствиями для храмовой четверки.

Или, по крайней мере, для его наиболее уязвимого члена.

— О, думаю, мы найдем, чем себя занять, — сказал Клинтан, и что-то в его тоне вернуло внимание Дючейрна к нему. Свет в глазах Клинтана был не просто уверенным, он был предвкушающим. Свет человека, с жадностью предвкушающего какое-то угощение, которое он себе пообещал.

Крошечные ледяные ножки, казалось, танцевали вверх и вниз внутри костей Дючейрна. Возможно ли, что…?

— У тебя есть какое-то конкретное «что-то» на уме, Жэспар? — спросил Тринейр. Судя по выражению лица канцлера, он, казалось, заметил то же самое, но задал свой вопрос гораздо спокойнее, чем, по мнению Дючейрна, он мог бы его задать.

— Что-то всегда происходит, Замсин, — почти весело заметил Клинтан. — На самом деле, я заметил, что это, как правило, происходит в самые удивительно полезные моменты.

Мышцы живота Дючейрна напряглись, когда он вспомнил, казалось бы, невинный разговор с викарием Сэмилом Уилсином. В то время он на самом деле не думал об этом так глубоко, главным образом потому, что это казалось таким подходящим к моменту. С тех пор как его призвали в «оранжевые», Дючейрн пропустил слишком много неделовых отступлений, на которые его регулярно приглашали. Он пытался компенсировать часть этого — во всяком случае, настолько, насколько это было возможно в соответствии с ненасытными требованиями его расписания, — и обнаружил, что сидит рядом с Уилсином на одном из молитвенных завтраков, которые он посещал. Он не придавал большого значения совпадению, которое свело их вместе. Не тогда. Только позже, когда у него была возможность поразмыслить над, возможно, более глубоким смыслом того, что сказал Уилсин.

С тех пор у него было еще два или три разговора — конечно, кратких — с Уилсином. Все они, как и первый, могли быть не более чем невинными совпадениями, но Дючейрн ни на мгновение в это не поверил. Уилсин о чем-то расспрашивал его, и, учитывая заслуженную репутацию семьи Уилсин, это было бы не то, что одобрил бы Клинтан.

Если Уилсин действительно что-то замышляет, и если Жэспар пронюхал об этом…

Дючейрн работал с Клинтаном столько лет и понимал, как работает разум великого инквизитора. В любое время его сильно привлекла бы подвернувшаяся возможность окончательно сокрушить своего самого ненавистного соперника. И он с особым удовольствием подождал бы, пока не смог бы в самый подходящий момент использовать шанс осудить Уилсина за «измену Матери-Церкви», чтобы отвлечь внимание своих коллег от неудач «храмовой четверки». Что еще лучше — по крайней мере, с его точки зрения — обнаружение «предателей» в рядах самого викариата могло бы только подстегнуть еще больший пыл против всех врагов Церкви… и укрепить позиции Клинтана как человека, которому поручено искоренять этих врагов, где бы они ни прятались.

Даже если это означало среди его коллег-викариев… и особенно среди тех, кто, возможно, осмелился бы критиковать великого инквизитора — и его союзников — за неправильное управление расколом.

У Тринейра не было преимущества от обмена мнениями Дючейрна с Уилсином, но он тоже, очевидно, почувствовал что-то еще под внешней веселостью Клинтана. Однако, что бы он ни подозревал, он явно не был готов настаивать на этом в данный момент.

— В любом случае, — сказал он, отметая замечания Клинтана, как будто они действительно были такими безобидными, как предполагал Клинтан, — есть еще несколько моментов, которые я хотел бы обсудить сегодня днем. Во-первых, есть вопрос о том, каким образом Сиддармарк, по-видимому, сговаривается продолжать торговлю с Чарисом. Боюсь, Сиддармарк — не единственное место, где это происходит. Как предупреждал нас Робейр, люди, которым грозит разорение из-за начинающих сказываться экономических последствий эмбарго, склонны искать решения своих трудностей. Мне приходит в голову, что было бы неразумно ожидать чего-то другого, а это значит…

Он продолжал говорить, занимаясь повседневными делами управления Матерью-Церковью в такие смутные времена, но Робейр Дючейрн обнаружил, что слушает его лишь вполуха.

Остальное его внимание было сосредоточено где-то в другом месте, беспокоясь о чем-то совершенно другом.

.II

— Вот, понимаете, что я имею в виду, говоря о хороших теплых кроватях? — потребовала императрица Чариса, прижимаясь к императору и кладя голову ему на грудь.

— Уверен, что в одну из этих ночей это будет хорошая теплая постель, — ответил он тоном человека, явно уделяющего таким важным вопросам должное внимание, которого они заслуживают, когда он положил руку ей на спину, и его ладонь легла на влажную, сладко пахнущую кожу. — На данный момент, однако, не могу сказать, что температура воздуха такая уж низкая. Даже здесь, в далеком северном Чисхолме.

Он преувеличенно вздрогнул, и Шарлиэн усмехнулась. Если бы на нее надавили, она была бы вынуждена признать, что за месяцы, проведенные в Теллесберге, она была виновна лишь в небольшом преувеличении в том, что касалось ледяного климата Черейта. Она предполагала, что ей действительно не следовало этого делать, но оказалось невозможным устоять перед искушением сыграть в соответствии с очевидными ожиданиями своей чарисийской аудитории. Судя по тому, с какой доверчивостью они слушали ее рассказы, она была уверена, что большинство из них были убеждены, что чисхолмцы провели всю зиму, закутавшись по самые брови в меха и парки.

На самом деле, она знала, что сентябрьская ночь действительно была немного прохладной для чарисийских чувств Кэйлеба. К тому времени, как наступит зима, все станет намного хуже, и она тоже это знала. Так же, как она знала, что во время карьеры Кэйлеба в королевском чарисийском флоте его корабль плавал в водах, столь же холодных, как и все, с чем ему предстояло столкнуться здесь, в Черейте.

Что ни на йоту не уменьшает удовольствия дразнить его по этому поводу, — призналась она себе. — Кроме того, мы оба будем дорожить теплом нашей постели до того, как весной растает лед.

— На самом деле, — сказал Кэйлеб, его дыхание было мягким и теплым на ее ухе, — я готов признать — не при свидетелях, заметьте, а исключительно наедине, — что есть немало причин рекомендовать эту конкретную кровать.

— В самом деле? — Она приподнялась на локте, чтобы заглянуть ему в глаза. — И что, скажите на милость, могут представлять собой эти «несколько вещей»?

— Ну, — рассудительно ответил он, протягивая один палец руки, чтобы нарисовать нежные круги вокруг одного из ее сосков, — во-первых, она достаточно большая. Я не могу начать считать количество виденных мной кроватей, которые были просто слишком короткими. Ваши ноги свисают с одного конца, или ваша голова свисает с другого. И к тому же она хорошо набита.

— Это всегда важная особенность. Иногда матрасы набивают соломой или даже старой кукурузной шелухой, и это никогда не бывает очень приятно. Простыни тоже хороши, теперь, когда я думаю об этом, и вышивка на наволочках первоклассная. Возможно, не совсем соответствует стандартам Чариса, но, учитывая ограничения, доступные декоратору, вполне удовлетворительно. Тогда есть…

Он замолчал, когда его жена бесстыдно воспользовалась его собственным нынешним обнаженным состоянием.

— Сейчас, сейчас! — поспешно сказал он, когда ее хватка усилилась. — Давай не будем делать ничего такого, о чем мы оба пожалеем!

— О, я не собираюсь делать ничего, о чем потом пожалею, — заверила она его с лукавой улыбкой.

— Ну, в таком случае, полагаю, должен также добавить, что самой важной особенностью всей этой кровати является то, что я в ней не один, — сказал он.

— Это движется в правильном направлении, — сказала она. — Возможно, не совсем соответствует стандартам Чисхолма, но, учитывая ограничения, доступные говорящему, почти удовлетворительно.

— Только «почти»?! — возмущенно потребовал он.

— Я единственная, кто в данный момент может выдвигать свои законные требования… среди прочего, — сладко заметила она.

— О, хорошо. — Он широко улыбнулся, подхватывая ее на руки и прижимая ее тело к себе. — Полагаю, я мог бы также пойти дальше и признать, что это вторая самая красивая кровать, в которой я когда-либо был за всю свою жизнь. Надеюсь, ты простишь меня, если у меня всегда найдется особое теплое местечко для нашей кровати в Теллесберге.

— О, — она поцеловала его медленно и тщательно, — наверное, могу простить тебя за это. В конце концов, я тоже так думаю.

Несколько часов спустя они вдвоем сидели бок о бок в гостиной своих апартаментов, глядя в окно на полированный серебряный диск луны, плывущий по иссиня-черному бархатному небу. Замигали звезды, и Кэйлеб медленно покачал головой.

— Трудно поверить, что каждая из этих звезд такая же большая и яркая, как наше собственное солнце, — пробормотал он.

— Труднее поверить, чем в то, что Мерлин — девятисотлетняя женщина? — спросила Шарлиэн, положив голову ему на плечо.

— Вообще-то, да. — Кэйлеб улыбнулся. — В конце концов, я всегда могу просто вернуться к идее, что Мерлин действительно волшебный, что бы он ни говорил!

— Идиот, — нежно сказала она, протягивая руку, чтобы дернуть его за теперь уже полностью отросшую бороду.

— Тебе это нравится? — спросил он. Она посмотрела на него, и он пожал плечами. — Я имею в виду бороду. Тебе это нравится?

— Это щекочет в некоторых довольно неподходящих местах, — строго сказала она, — и я бы не хотела, чтобы это вышло из-под контроля. Никаких огромных, лохматых облаков бакенбард, ты понимаешь. Но с этим условием, думаю, что смогу это вынести.

— Теперь это звонкое одобрение, если я когда-либо его слышал, — криво усмехнулся он.

— Ну, к этому нужно привыкнуть, — заметила она.

— Почти так же, как привыкнуть к мысли, что Корисанда теперь часть империи Чариса? — спросил он, и выражение его лица стало более серьезным.

— Полагаю, это зависит, в конце концов, от того, насколько Корисанда является частью империи, — сказала она, ее собственное выражение лица соответствовало его. — В конце концов, на данный момент присяжные все еще не пришли к этому выводу.

— Это верно, — согласился он. — Хорошая новость заключается в том, как я думаю, что Тартариэн и Энвил-Рок теперь искренне убеждены, что я не заказывал убийство Гектора. Имей в виду, я не думаю, что Энвил-Рок хотел, чтобы его убедили, но у этого человека довольно существенная честность, и его сын приложил немало усилий, чтобы привести его в чувство.

— Значит, ты убежден, что они намерены соблюдать условия мирного урегулирования?

— Мерлин показал тебе те же «образы» из своих снарков, что и мне, любимая. Это означает, что твоя догадка так же хороша, как и моя. Однако на данный момент я должен был бы сказать, что, по-моему, ответ — да. Не думаю, что им это нравится. Если уж на то пошло, если бы я был на их месте, мне бы это тоже не понравилось. Но они достаточно умны, чтобы признать неизбежное, когда видят его.

— Тот факт, что ты гарантировал личную безопасность Дейвина, независимо от того, сохранит он свой трон или нет, не повредил, — проницательно сказала Шарлиэн.

— Может, и нет. Но это также не помогло бы, если бы они не решили, что могут доверять мне в том, что я сдержу свое слово, пока они держат свое. И что бы они ни думали или ни намеревались делать в том, что касается мирного урегулирования, в данный момент они и остальные члены совета находятся на спине особенно раздраженного ящера-резака. Что бы ни случилось, им придется нелегко, и мы мало что можем сделать, чтобы помочь, не усугубляя ситуацию.

Шарлиэн серьезно кивнула. Одна из главных причин, по которой Кэйлеб вернулся в Черейт, заключалась в том, чтобы дать сэру Корину Гарвею, Тартариэну, Энвил-Року и остальным членам совета Корисанды, который технически действовал как коллективный регент князя Дейвина, возможность восстановить и поддерживать порядок в Корисанде, не беспокоя своим присутствием сторонников Храма и их союзников, патриотов-корисандцев, не сплачивая оппозицию против себя. Он оставил достаточно морских пехотинцев под командованием генерала Чермина, как официального имперского вице-короля новой провинции Корисанда, чтобы контролировать ситуацию, по крайней мере, в городе и герцогстве Мэнчир, даже если случится худшее, но это был определенно не тот способ, которым он или Шарлиэн хотели установить свое правление в Корисанде.

— Будут какие-то восстания, Кэйлеб, — сказала Шарлиэн через мгновение. — Ты знаешь это, не так ли?

— Да, — вздохнул он, — это неизбежно, учитывая тот факт, что мы завоевали Корисанду силой оружия, а не путем взаимного соглашения, как с Эмерэлдом. Или даже Зибедией, если уж на то пошло. Обязательно найдется кто-то, кто попытается «вышвырнуть иностранцев вон», будь то из-за подлинного патриотизма или как средство достижения личной власти для себя. А религиозный аспект только усугубит ситуацию. Я не питаю никаких радужных иллюзий относительно того, насколько послушными и добродушными будут наши новые корисандские подданные, Шарли. Но, по крайней мере, Тартариэн, отец и сын Гарвеи хотят ограничить кровопролитие в Корисанде, насколько это возможно, и они знают, что, в конечном счете, у нас есть огневая мощь — и военно-морская мощь — чтобы подавить почти любое восстание, которое может быть поднято. Конечно, они знают, что мы не хотим этого делать, но знают, что мы можем, если потребуется. Более того, они знают, что мы это сделаем.

Лицо императора Кэйлеба было жестким, решительным, и, когда Шарлиэн посмотрела на него в лунном свете, она поняла, что ее собственное выражение лица такое же. Ни один из них не хотел кровопролития, которого можно было избежать. Ни один из них не хотел видеть, как сжигаются города или поселки, как казнят людей за измену их новому императору и императрице. Ни один из них не хотел, чтобы его заставляли прибегать к суровым мерам подавления, которые предусматривали для завоеванных провинций правила ведения войны на Сейфхолде. Но, учитывая угрозы, которые окружали их, и долгую историю вражды корисандцев как к Чарису, так и к Чисхолму, ни один из них не стал бы колебаться, если бы это стало необходимым.

— Хорошо, если предположить, что любые восстания достаточно незначительны, чтобы генерал Чермин мог справиться с ними имеющимися у него ресурсами, что дальше? — спросила она через мгновение.

— Это то, над чем мы с тобой — и Мерлин — проведем довольно много этой зимы, размышляя, любимая, — ответил он. — Правда в том, что то, что мы только что закончили, было самой легкой частью. К весне Мейгвейр добьется большего прогресса, чем мне хотелось бы думать, в том, что касается его флота галеонов. Слава Богу, что он сначала потратил столько времени и денег на галеры! Но из того, что Мерлин видел до сих пор, кто-то действительно читал отчеты графа Тирска. И к настоящему времени они получили достаточно информации об артиллерии нового образца, чтобы мы могли столкнуться с хорошо вооруженными галеонами в чужих руках. Имей в виду, они не будут знать, что с ними делать, настолько хорошо, как мы, и я намерен продолжать в том же духе, обрезая их как можно более жестоко и как можно чаще. Как сказал мой отец, для любого адмирала Храма важно быть наполовину побежденным в своем собственном сознании, прежде чем он когда-либо выйдет в море против нас.

— Однако, помимо этого, я не знаю, каким будет наш лучший вариант. Я надеюсь, что ты и барон Грин-Маунтин сможете помочь мне разобраться в этом. На данный момент это похоже на битву между роковым китом и великим драконом. В нашей стихии мы должны быть в состоянии победить любой флот, который Храм может бросить против нас, даже если численное превосходство против нас, хотя бы потому, что мы будем знать, что делаем, а они нет… пока. Но если мы попытаемся высадить армию на берег против армий материка, нам надерут задницы. Может быть, не поначалу, но в конце концов. Мы просто не можем проникнуть достаточно глубоко на материк, чтобы заставить Храм сдаться, прежде чем он придумает, как дублировать наши преимущества в вооружении.

— Ты хочешь сказать, что это будет противостояние? Тупиковая ситуация?

— Я говорю, что это может быть противостояние. Или, по крайней мере, что это может начаться именно так. Но Храм будет пытаться найти способы добраться до нас, даже в то время, как мы пытаемся найти способы добраться до них, и со всеми этими умными и решительными людьми с обеих сторон, пытающимися найти способ, я почти уверен, что один из них найдется. В идеале это будет на наших условиях, а не на их, но я не настолько безрассуден, чтобы пытаться гарантировать это. До сих пор мы добивались успеха почти в каждом пункте. В конце концов, мы должны оступиться, Шарли. Хитрость в том, чтобы убедиться, что мы не упадем и не сломаем себе шеи, когда это произойдет.

— Что ж, — сказала она, прижимаясь к нему и снова прижимаясь щекой к его плечу, — как ты и сказал, на нашей стороне тоже много умных людей, включая тебя и меня. И у нас есть Мерлин, и архиепископ Мейкел, и я совершенно уверена — у нас есть Бог. Вместе мы должны быть в состоянии справиться со всем, что может бросить в нас кто-то вроде Клинтана.

.III

— Мне это не нравится, Сэмил. — Хоуэрд Уилсин покачал головой с серьезным выражением лица, когда он и его старший брат сидели лицом друг к другу над остатками ужина. Осенний ливень бил в огромное окно столовой, стекая как по прозрачным простыням, которые превращали затянутый облаками сумрак сгущающегося вечера за окном в колеблющийся гобелен, похожий на неясное видение какого-то оракула о неопределенном будущем.

— Есть довольно много вещей, которые не очень волнуют меня самого в данный момент, Хоуэрд, — ответил Сэмил. — Не мог бы ты быть немного более конкретным?

— Не пытайся шутить, — прорычал его брат. — Я не в настроении для этого.

— В сложившихся обстоятельствах не думаю, что кто-то из нас может позволить себе просто отказаться от своего чувства юмора, — отметил Сэмил. — Нет, если только мы не хотим размышлять обо всех наших потенциальных проблемах, пока это не сведет всех нас с ума, и Клинтан не сможет избавиться от нас без каких-либо усилий с его стороны.

— Очень смешно, — кисло сказал Хоуэрд. Затем он глубоко вздохнул и выпрямился в кресле. — Но, вероятно, точно, — признал он. — Имей в виду, не думаю, что этой зимой найду много поводов для смеха.

— Мы найдем их там, где сможем, — философски заметил Сэмил. — В остальном все, что мы можем сделать, это довериться Богу.

— Я бы чувствовал себя лучше, если бы у нас было Его обещание, что доверие к Нему поможет нам пройти через все это с целыми шкурами.

— Я бы тоже. К сожалению, Он никогда этого не обещал. Так что давай, расскажи мне, что у тебя на уме сегодня вечером.

— Это… резкость, с которой Клинтан и Тринейр возлагают на Кэйлеба предполагаемую ответственность за убийство Гектора, — сказал Хоуэрд.

— Что? Ты не думаешь, что это сделал он? — невинно спросил Сэмил.

— Забудь, что ты шулерит, и перестань играть в адвоката Шан-вей, — прорычал Хоуэрд. — Во-первых, нет, я не думаю, что он это сделал. Я уже говорил тебе это раньше. Он слишком умен, чтобы сделать что-то настолько глупое. И, во-вторых, был ли он ответственен или нет, на самом деле не имеет отношения к тому, что меня беспокоит.

— Тогда что же имеет отношение к делу? — спросил Сэмил… Хоуэрд заметил, что он никогда на самом деле не говорил, верит ли он в то, что Кэйлеб Армак приказал убить князя Гектора.

— Это то, как они это делают. Складывая это поверх всей «неспровоцированной агрессии» Чариса против Делфирака. — Хоуэрд покачал головой. — Соедини это с обращением с трона, и что ты видишь? Ты видишь, как они готовят почву для объявления священной войны, как только растает лед в проходе Син-ву, вот что ты видишь, — сказал он, отвечая на свой собственный вопрос.

— Вероятно, так, — согласился Сэмил, его собственное выражение лица стало более серьезным. — С другой стороны, если бы они не использовали эти предлоги, ты знаешь, что они нашли бы другие. Такова природа зверя.

— Кракены действительно склонны нападать, когда чувствуют запах крови, не так ли? — с горечью спросил Хоуэрд.

— Да, это так, — вздохнул Сэмил. — С другой стороны, мы мало что можем с этим поделать, кроме как увидеть, чего может достичь сила молитвы. Вот почему я рассматриваю более насущные проблемы.

— Дючейрн?

— Вот именно. — Сэмил тяжело кивнул. — Я не знаю точно, что происходило внутри этого человека, Хоуэрд, но я сильно склонен полагать, что мы наблюдаем подлинное возрождение с его стороны. Что, конечно, ставит его в положение смертельной опасности так близко к Клинтану. Последнее, что может позволить себе Клинтан, — это человек, который серьезно относится к Писанию, сидя там в середине храмовой четверки.

— На самом деле, — серьезно сказал Хоуэрд, — это может быть лучшей защитой Дючейрна. Клинтан по своей природе неспособен всерьез принимать веру любого, кто с ним не согласен. Или, скорее, воспринимать любого, кто с ним не согласен, как серьезную угрозу, если им движет искренняя вера.

— Нет? Тогда как насчет предупреждения Дючейрна?

— Жэспар Клинтан беспокоится о нас не из-за нашей веры, Сэмил, он беспокоится о нас, потому что мы представляем угрозу для его базы власти, и, — с несчастным видом добавил Хоуэрд, — потому что он думает, что мы можем устроить великолепную диверсию.

— Точно, — снова подтвердил Сэмил.

Он был более чем немного удивлен предупреждением Дючейрна. Генеральный казначей рискнул поговорить с ним лично, и, несмотря на собственные усилия Уилсина говорить дипломатическими околичностями, Дючейрн с сокрушительной откровенностью перешел прямо к делу.

— У Клинтана должен быть кто-то внутри Круга, Сэмил, — сказал теперь его брат напряженным голосом.

— Мы работаем уже давно, — ответил Сэмил. — Есть множество других способов, которыми мы могли бы выдать себя.

— Конечно, есть и другие способы, которыми мы могли бы выдать себя, — нетерпеливо сказал Хоуэрд, — Но это не то, что произошло, и ты знаешь это так же хорошо, как и я. Если Дючейрн прав, то Клинтан только ждет самого подходящего момента, с его точки зрения. И он не стал бы ждать, если бы не был уверен, что знает все, что мы делаем, знает, что мы не собираемся внезапно исчезать, прежде чем он будет готов наброситься. И единственный способ, которым он может это узнать, — это то, что у него есть кто-то внутри, кто рассказывает ему о наших обсуждениях, о наших планах. И поскольку мы не добавили никого нового, это должен быть кто-то, кто уже был там.

Рот Сэмила сжался, когда его брат изложил свой разрушительный анализ. Это не беспокоило бы его так сильно, если бы он сам не пришел к точно таким же выводам.

— К сожалению, я понятия не имею, кто этот «кто-то» может быть, — отметил он. — А ты?

— Если бы я это сделал, ты бы узнал первым. Или, возможно, — Хоуэрд обнажил зубы в самой нечестивой улыбке, — вторым.

— Тебе действительно нужно забыть тот факт, что ты когда-то был храмовым стражником, — сказал ему Сэмил. — Прямое действие — не всегда лучший вариант. Хотя, в данном случае, должен признать, что и сам испытал бы сильное искушение.

— Все хорошо и прекрасно. Но поскольку мы не знаем, кто это, что нам делать?

— Я не знаю, — признался Сэмил. — Все, что знаю, это то, что мы потратили слишком много времени, посвятили слишком много себя этой задаче, чтобы просто взять и убежать. Я не готов оставить Божью Церковь ради таких людей, как Клинтан и Тринейр, Хоуэрд. Если мне придется умереть, то есть гораздо худшие причины.

— Без сомнения. Но есть и гораздо лучшие смерти, — мрачно сказал Хоуэрд, вспомнив судьбу Эрейка Динниса.

— Да, есть. К сожалению, мы оба только что согласились, что Клинтан не стал бы давать нам столько веревок, если бы у него не было кого-то внутри. Он наблюдает за нами, и мы никак не можем предупредить всех членов Круга, не предупредив также и шпиона Клинтана. Это означает, что Клинтан будет знать все, что мы делаем, если мы попытаемся предупредить остальных.

— Разве мы все еще не должны их предупредить, что бы ни случилось? — Выражение лица Хоуэрда было обеспокоенным, и Сэмил кивнул.

— Конечно, мы знаем. В любом случае, мы просто не можем им этого дать.

— Так что мы можем сделать?

— Я уже начал делать все, что в моих силах, — сказал Сэмил. — Я вывожу как можно больше наших младших членов из Зиона под тем или иным предлогом. Требуется некоторая изобретательность, чтобы придумать достаточно «рутинных миссий», чтобы я мог отослать их с приближением зимы, но я уже отослал более дюжины наших епископов и верховных священников из города. На миссии, которые не позволят им вернуться в город до окончания снегопадов. Не знаю, смогу ли придумать что-нибудь, чтобы вытащить кого-нибудь из архиепископов, не вызвав подозрений Клинтана и не заставив его нанести удар раньше. Канир — единственное исключение из этого правила, поскольку он вот-вот должен совершить свой зимний пастырский визит в Гласьер-Харт. Но пока мы с тобой все еще здесь, Клинтан должен чувствовать себя достаточно уверенно в том, что он может наложить на нас руку в любое время, когда захочет.

— Почему-то это не внушает мне большого личного доверия, — сухо заметил Хоуэрд.

— Знаю. — Сэмил улыбнулся брату, зная, что Хоуэрд видит любовь в его глазах. — Мне жаль, что я втянул тебя в это.

— Чепуха. Превращение себя в занозу в заднице для таких людей, как Клинтан и Тринейр, было частью семейного бизнеса с тех пор, как я себя помню. На самом деле, это было фирменным блюдом Уилсинов с самого Творения.

Тон Хоуэрда слегка изменился, и он выгнул бровь, глядя на своего брата.

— Я знаю, — ответил Сэмил через мгновение.

— Ты думаешь?..

— Нет. — Сэмил твердо покачал головой.

— Самил, если мы не воспользуемся Ключом сейчас, когда мы сможем им воспользоваться?

— Ключ никогда не предназначался для использования против тех, кто находится в Церкви, — ответил Сэмил. — Не только это, но это оружие последней инстанции, и его можно использовать только один раз. Шулер дал понять это предельно ясно. И ты действительно думаешь, что Кэйлеб и Чарис уже переступили порог, который он установил?

— Конечно, нет, — сказал Хоуэрд. — Мы договорились об этом с самого начала. Но этот раскол становится все глубже и глубже, Сэмил. Слишком вероятно, что рано или поздно это скатится в настоящую ересь, чего бы ни хотели Стейнейр или Кэйлеб, если Клинтан продолжит двигаться в этом направлении. И если для Круга случится худшее, если не останется никого, кто мог бы остановить его…

Он позволил своему голосу затихнуть, и Сэмил мрачно кивнул.

— Я знаю, — сказал он, — знаю. Но это одна из причин, по которой Пейтир находится в Чарисе, Хоуэрд.

Хоуэрд несколько секунд пристально смотрел на него, затем тяжело вздохнул.

— Иногда я жалею, что мы не родились в другой семье, — сказал он с кривой улыбкой.

— Я тоже… иногда, — согласился Сэмил. — К сожалению, это не так. Вот почему в первую очередь нас так чертовски любит остальная часть викариата.

Хоуэрд усмехнулся. Затем он покачал головой. — Ты знаешь, я с самого начала был рад, что Пейтир остался в Чарисе, но я не думал об этом с точки зрения Ключа.

— Это потому, что я никогда не говорил тебе, что отдал его ему, — сказал Сэмил. — Не то чтобы я действительно ожидал, что до этого дойдет, когда я помог Клинтану «организовать» его назначение туда. На самом деле, не могу честно сказать, что я предвидел что-либо из этого, когда он впервые отправился в Теллесберг, но Бог всегда действовал таинственными путями. Должно быть, это было то, что Он имел в виду… И, по крайней мере, Пейтир в данный момент вне досягаемости Клинтана.

— И моли Бога, чтобы он остался там, — тихо сказал Хоуэрд. Сам он никогда не производил на свет детей, и, размышляя о том, что такой человек, как Клинтан, вполне может сделать с семьями его врагов в викариате, он был глубоко благодарен за этот факт.

— Я посылаю сообщение Лисбет через Анжилик, — тихо сказал Сэмил. — Советую ей оставаться дома и оставить других детей с собой, вместо того, чтобы этой зимой привозить их в Зион.

— Ты думаешь, Клинтан не будет наблюдать за ними?

— Знаю, что Клинтан будет наблюдать за ними, — голос Сэмила был мрачен. — Но также знаю, что он должен был следить за Эйдорей Диннис и ее мальчиками, и договоренности Анжилик вывели их наружу. Думаю, она может сделать то же самое для нас. Во всяком случае, я молюсь об этом.

— Ты отправишь их в Чарис?

— Где еще они могут найти что-то отдаленно похожее на безопасность?

— Не могу придумать другого места, — признался Хоуэрд.

— Очевидно, я также предупрежу ее, чтобы она сама принимала меры, — продолжил Сэмил, — хотя, честно говоря, я был бы удивлен, обнаружив, что она еще не подумала об этом. Она не из тех, кто преждевременно покидает тонущий корабль, но она определенно из тех, кто заранее готовит себе путь к отступлению, благослови ее Бог!

— Аминь, — согласился Хоуэрд с ироничной улыбкой.

— И, — сказал Сэмил, снова глядя в глаза своему брату, — я собираюсь отправить ей еще одно письмо. Это для Пейтира… на всякий случай.

.IV

Прохладный ветерок, дующий с озера Эрдан, теребил волосы Айрис Дейкин, как игривые пальцы. Над огромным озером опускался вечер, и она наслаждалась знакомым зрелищем колышущейся водной глади. И все же, что бы это ни было, озеро не было Мэнчирским заливом. Она скучала по прибою, запаху соли, запаху приливных болот, ощущению столкновения жизни суши и моря через плотно утрамбованный песок линии прилива и более мягкий, рыхлый песок дюн.

И она скучала по своему отцу.

Она стояла на зубчатой стене дворца короля Жэймса II на скалистом холме над городом Тэлкира. Это был более грубый и старый дворец, чем дворец ее отца в Мэнчире. Несмотря на свои размеры, Делфирак никогда не был таким богатым королевством, как Корисанда, и семья Жэймса, как правило, в большей степени полагалась на железный кулак для поддержания своей власти. Периодическое беспокойство, вызываемое этой техникой, потребовало дворца, который все еще оставался замком, крепостью, которую можно было защитить в случае необходимости. Хотя и король, и королева Хейлин заверили ее, что те времена давно прошли.

Но я тоже так думала об отце, — подумала она и сердито смахнула слезу рукой. — Никогда не позволяй им видеть, как ты плачешь. Я помню, как ты говорил мне это, отец. Я помню все.

Ее руки легли на твердый, выветренный камень зубчатой стены и сжались так сильно, что костяшки пальцев побелели. Оглядываясь назад, она задавалась вопросом, знал ли ее отец каким-то образом, что это произойдет. Если это было истинной причиной, по которой он вытащил ее и Дейвина из Корисанды. Она надеялась, что нет. Она надеялась, что он был честен с ней в их последнем разговоре. Но о чем бы он ни думал, каковы бы ни были его конечные мотивы, он вытащил их наружу, и однажды Кэйлеб и Шарлиэн из Чариса узнают, насколько дорого это обойдется.

Она смотрела в сгущающийся вечер, и доставшиеся от ее покойной матери глаза были суровыми, суровыми, когда она, не мигая, смотрела на ветер.

Ей повезло, что у нее был Филип. Она знала это, даже если временами ей хотелось накричать на него. Он слишком долго был мастером шпионажа, — подумала она, — и разучился мыслить иначе, чем холодно и аналитически, как шахматист. Его настойчивость в том, что они все еще должны были держать свои умы открытыми для возможности того, что кто-то, кроме Кэйлеба, мог отдать приказ, вероятно, подходила для шпиона, но у Айрис не было никаких сомнений. Нет вопроса о том, кто несет ответственность… или кто в конечном итоге заплатит.

А пока она последует тактическому совету Филипа. Он был прав в том, что они вдвоем каким-то образом должны были уберечь Дейвина от цепких лап Церкви. Как бы горячо храмовая четверка ни заявляла о своем признании его законным правителем Корисанды, он был всего лишь маленьким мальчиком.

Кто-то вроде Клинтана скрутил бы его, как крендель, уничтожил бы так же небрежно, как прихлопнул муху, если бы это служило его целям. У Айрис не было никаких иллюзий на этот счет, так же как у нее не было никаких иллюзий относительно оснований для внимательной заботы короля Жэймса о Дейвине.

Такой маленький мальчик, — подумала она, и у нее снова защипало в глазах. — Такой маленький мальчик, оказавшийся в такой глубокой воде. Они высосут из тебя мозг, если у них будет такая возможность, Дейвин. Они будут использовать тебя, а потом выбросят. Если только их кто-нибудь не остановит.

И Айрис знала, кем должен был быть этот «кто-то».

Посоветуй мне, Филип, — подумала она. — Посоветуй мне. Помоги мне сохранить его в безопасности — сохранить ему жизнь. Теперь он не просто мой младший брат, он мой князь и все, что у меня осталось. Все, что оставил мне мясник Кэйлеб. Никто — никто — не сделает с ним того, что они сделали с отцом и Гектором. Бог мне свидетель, я вырву им глотки своими голыми зубами, прежде чем позволю этому случиться!

Без сомнения, было глупо со стороны незамужней восемнадцатилетней девушки думать о таких мыслях. Без сомнения, король Жэймс погладил бы ее по голове, сказал бы, чтобы она бежала и оставила беспокойство тем, кто лучше подходит для таких задач. Без сомнения, Жэспара Клинтана позабавила бы мысль о том, что она может даже подумать о том, чтобы противопоставить свою слабую волю и ничтожные ресурсы его собственному плану в отношении ее брата. И, без сомнения, Кэйлеб из Чариса посмеялся бы над мыслью, что когда-нибудь она увидит, как он вдвойне страдает от боли, которую причинил ей и ее семье.

Но, — сказала она себе, пообещала Самому Богу, глядя мрачными глазами в лицо ночному ветру, дующему с севера, — они обнаружат свою ошибку.

О, да. Они обнаружат свою ошибку.