Разделённый схизмой

I Шхуна «Клинок» и галеон «Хранитель», у Острова Ящера, Залив Хэнки[16]

— Хорошо, мистер Нетол! Ждите у носовой пушки!

— Так точно, сэр!

Хейрим Нетол махнул, подтверждая услышанное со своего поста на носу шхуны, когда ходкий, гладкопалубный капёр обрушился на свою намеченную добычу. Капитан Эколс Рейнейр, капитан и наполовину владелец «Клинка», стоял у штурвала, внимательно следя своими прищуренным карими глазами за ветром, парусами своего корабля и доларским галеоном, на который он нацелился.

— Положите нас под ветер на четверть румба, — прорычал он, и рулевой кивнул.

— Так точно, кэп, — ответил он, переместив свой хорошо пережёванный комок жевательных листьев на другую сторону рта, и Рейнейр усмехнулся. Было сложно представить что-то похожее на дисциплину военно-морского флота на борту «Клинка», но работа была сделана. Он и его шхуна находились в семи тысячах миль от Черис, если бы летела виверна, и в три раза дальше, чем они обычно плавали. Это был долгий путь, но Рейнейра это не волновало. Даже для такого быстрого корабля как «Клинок» и его сопровождающие, плаванье заняло почти три месяца, но и это его так же не заботило.

Нет, Эколса Рейнейра беспокоило только то, что он и его партнёры по консорциуму были правы с самого начала. Казалось совершенно очевидным, что никто в Доларе не питал ни малейшего подозрения о том, что черисийские капёры могут действовать так далеко от дома. Четыре шхуны — «Клинок», «Секира», «Тесак», и «Кинжал» — уже почти месяц прореживали неосторожные доларские торговые корабли, и бухгалтерские книги экспедиции выглядели очень, очень хорошо.

«Как мило, что король Ранилд тратит всё это время и силы на то, чтобы сделать нас богатыми», — подумал Рейнейр, когда его корабль рассекал воду, словно клинок, чьим именем и был назван. Конечно, это было совсем не то, о чём он думал на самом деле. — «Но если ты достаточно глуп, чтобы плавать с кракенами, то тебе повезёт, если ты отделаешься только кровоточащими культями».

С доларской точки зрения, амбиции Ранилда IV по созданию с нуля торгового флота были, без сомнения, похвальны. Рейнейр же их такими не находил. Его отец и один из его дядей были капитаном и первым помощником (и совместными владельцами) черисийского торгового корабля, который заходил в Залив Долар двенадцать лет назад и на подходе к Бухте Силькия столкнулся с доларской военной галерой.

Они даже не направлялись в доларский порт — их груз предназначался торговцу специями в Великом Герцогстве Силькия — но это не имело значения.

Король Ранилд решил, что Залив Долар, Залив Хэнки и Бухта Силькия должны быть закрытыми водами. Он начал с взимания пошлин с тех, кто проходил к востоку от берегов Долара и примыкающих к нему группы островов. Затем он начала расширять зону своих операций дальше на запад. В конце концов, он расширил «защищаемую» им зону до острова Китов, что находился более чем в тысяче миль от его берегов. Заявление о том, что он получил какую-то полицейскую власть на таком большом пространстве солёной воды было не только неслыханным, но и нелепым. Например, Черис, как и почти любая другая морская держава на планете, придерживалось более старого правила, согласно которому держава могла претендовать на суверенитет только над водами, в которых она могла — и осуществляла — эффективный контроль. И это не означало простого вымогательства денег у проходящих мимо торговых судов. Это означало борьбу с пиратами, предотвращение военных действий со стороны других морских держав, ограждение буями и маркировку навигационных помех, обновление карт, и, главным образом, принуждение «детей» вести себя хорошо. Что, в свою очередь, для всех практических целей, означало, что территориальные воды простирались в пределах от берега до самого дальнего выстрела из пушки, что, как обычно все подразумевали, составляло приблизительно три мили. На самом деле, как все прекрасно понимали, даже лимит в три мили был слишком велик. К тому же, стоило отметить, что каким-то образом корабли Харчонгской Империи были освобождены от «оплаты прохода» королю Ранилду.

Так или иначе, Абнейр и Уиллим Рейнейры не видели никаких причин, по которым они должны были вливать свои с трудом заработанные золотые марки в карманы Ранилда. Тем более, что было очевидно, что все требования «платы за проход» задумывались исключительно для того, чтобы лишить не-доларские торговые суда возможности использовать воды, которые Ранилд IV считал «своими».

Никто в Черис точно не знал, что же произошло в тот полдень в водах между Заливом Хэнки и Бухтой Силькия. Единственное, что они знали, это то, что галеон «Гордость Рейнейра» был обстрелян, взят на абордаж, а затем потоплен Доларским Флотом. Ни отец Эколса, ни его дядя не пережили это испытание, и всего лишь двое из их команды смогли вернуться домой.

Была причина, по которой Эколс Рейнейр был удивлён меньше других тем, что Ранилд так охотно стал союзником Гектора Корисандийского несмотря на то, что Долар и Корисанд были почти на противоположных сторонах света друг от друга, чёрт возьми. Да и, по-правде говоря, не только прибыль привела «Клинок» и его компаньонов в доларские воды.

Он снова перевёл взгляд на неуклюжий доларский галеон. Он мог понять, почему тот плавал в заливе. Один взгляд на по-настоящему открытое море, вероятно, испугал бы команду неуклюжего, высокобортного, неповоротливого корабля до смерти. К счастью, чтобы не думала Церковь — или, в данном случае, Ранилд Доларский — о Черис, имперский наместник провинции Швэй, похоже понимал, что черисийские марки тратятся так же, как и любые другие. В данный момент он, в некотором роде, неплохо себя чувствовал, позволяя Рейнейру и его партнёрам сбывать призовые корабли и конфискованные грузы у харчонгских торговцев в Юй-Шай, в Бухте Швэй. Как долго это могло продлиться, можно было только гадать, но, по крайней мере, на данный момент Рейнейру хотя бы не нужно было беспокоиться о том, что его возьмут на абордаж по дороге домой в Черис.

«Конкретно этот галеон кажется более упрямым, чем большинство других», — подумал Рейнейр. Его капитан упрямо продолжал придерживаться своего курса, вместо того чтобы принять неизбежное. Он поднял все паруса, которые у него были — не такие уж и впечатляющие для тех, кто видел паруса черисийских галеонов — и шёл так, как будто действительно думал, что сможет уклониться от элегантной, низко посаженной шхуны.

«Что же, скоро он узнает всё получше», — подумал Рейнейр.

— Держите голову этого чёртова дурака ниже фальшборта! — зарычал капитан Грейгейр Мейги.

Провинившийся солдат поспешно нырнул обратно в укрытие, и Мейги зло и удовлетворённо хмыкнул.

После чего снова обратил своё внимание на черисийское судно, которое приближалось к «Хранителю» с наветренной стороны.

«Забавно», — подумал он. — «Всё это казалось гораздо лучшей идеей, когда они объясняли мне это в бухте Горат. Сейчас же мне интересно, какой придурок это придумал. Конечно, если бы кто-нибудь в этом проклятом Флоте отличал свою задницу от своего локтя, мы бы вообще не оказались в этом бардаке».

— Как думаете, сэр, он выстрелит в нас, или положит выстрел перед нашим носом? — тихо спросил его старший помощник, Айра Синклир.

— Откуда мне знать, чёрт возьми? — сердито ответил Мейги. Хотя, он должен был признать, это был хороший вопрос. — Я полагаю, мы узнаем… когда узнаем, — добавил он. — Что, если я не ошибаюсь в своих предположениях, должно произойти очень скоро.

— Хорошо, мистер Нетол… дайте выстрел перед его носом!

Носовая пушка выстрелила ещё до того, как Рейнейр умолк, и он увидел, как султан белой воды поднялся далеко перед галеоном.

«Клинок» и его сёстры были построены на верфи Шумейр в Черис. В основном, они были копией проекта сэра Дастина Оливира, предназначенного для Королевского Флота, но с некоторым незначительными изменениями, делающими их более подходящими для их роли частного предпринимательства — их военные двойники несли по четырнадцать тридцатифунтовых карронад на борту, но «Клинок» нёс только десять карронад и одну длинную четырнадцатифунтовку на носу, на новой «вертлюжной установке».

Рейнейр не знал, кто придумал «вертлюжную установку», да и, на самом деле, ему было всё равно.

Она состояла из почти стандартного орудийного лафета, который был установлен на платформе, сделанной из двух тяжёлых брусьев, или салазок, которые были соединены четырьмя массивными равномерно расположенными блоками. У лафета не было колёс, однако вместо этого, когда он отскакивал, то скользил по канавкам, прорезанным в салазках. Сами салазки были прикреплены к палубе с помощью шарнирного пальца через соединительный блок сзади. Палец проходил сквозь палубу, и его нижний конец был прикреплён к брусу площадью два фута. Точка, в которой он проходил сквозь палубу, была укреплена массивной чугунной втулкой, которая была вставлена внутрь на половину бревна, а его верхний конец, в том месте где он соприкасался салазками, был сильно измочален, так как он принимал большую часть отдачи, когда пушка стреляла. Поворотные колёса под передней частью салазок катались по круглому рельсу, закреплённому на палубе, и перемещая переднюю часть по рельсу, при закреплённом заднем конце, вся установка могла быть повёрнута теоретически на триста шестьдесят градусов, хотя бушприт и такелаж корабля закрывали определённые углы ведения огня. Слухи приписывали изобретение заслугам барона Подводной Горы, но всё, что действительно волновало Рейнейра — это то, что осевое крепление позволяло использовать единственную длинноствольную пушку «Клинка» с любого борта.

Существовали ограничения на калибр орудия, которое могла выдержать установка, и длинная четырнадцатифунтовка стреляла гораздо более лёгким выстрелом, чем карронады, но дальность её стрельбы была больше, и в море на самом деле не требовалось самое тяжёлое орудие, чтобы убедить любого достаточно здравомыслящего шкипера торгового корабля, что пришло время сдать свой корабль.

— Как, чёрт возьми, они это сделали? — поинтересовался Синклир.

— Ты думаешь, я знаю? — огрызнулся Мейги в ответ.

По правде говоря, он знал, что это был риторический вопрос. На самом деле, он не был уверен, что Синклир вообще понял, что говорит в слух. Нечего и говорить, что новые свидетельства ещё одних, казалось бесконечных, черисийских инноваций, не заставили его чувствовать себя счастливее.

Фактически, это было самое лучшее объяснение, что Мейги мог сказать о черисийской артиллерии, которая, как он подозревал, более чем наполовину была причиной его раздражающей напряжённости. Почти все в доларском Флоте, начиная с герцога Тораста, были заняты тем, что пытались преуменьшать эффективность черисийских пушек. Мейги подумал, что это было неизбежно — «Очевидно», — сардонически подумал он, — «притворяться, что черисийские пушки не работают, гораздо проще, чем выяснять, что с ними делать, если окажется, что они, в конце концов, работают» — но это было чертовски важно для бедного ублюдка, который оказался с ними лицом к лицу.

Ему очень хотелось вытащить подзорную трубу и хорошенько рассмотреть вооружение шхуны, но подзорные трубы были редкостью на борту торговых судов и в более лучшие времена, и в особенности на таких умышленно потрёпанных, как «Хранитель».

— Приготовьтесь, мистер Синклир, — сказал он вместо этого и посмотрел на своего второго помощника. — Пора, мистер Джинкс, — сказал он.

— Это странно, — пробормотал Эколс Рейнейр про себя, когда галеон, наконец-то, подчинился неизбежному и лёг в дрейф. Он нахмурился, пытаясь понять, что же всё-таки терзало уголок его сознания, когда «Клинок» последовал его примеру, а Нетол и дюжина тяжело вооружённых моряков спустилась в первый катер, чтобы завладеть их призом. Было тут что-то…

Через мгновение он узнал, в чём заключалось это «что-то»

— Сейчас! — рявкнул капитан Мейги, и одновременно произошло сразу несколько вещей.

Ждущие солдаты вскочили на ноги, с мушкетами наготове, поднявшись над высоким фальшбортом, в то время как другие, специально подготовленные части этого фальшборта внезапно упали, обнажая орудия, установленные позади них. Этими орудиями были исключительно «соколы», чья ядра весили чуть меньше восьми фунтов.

В конце концов, «Хранитель» был просто переделанным торговым галеоном. Он не был построен с учётом размещения на нём артиллерии, а каждое из этих орудий весило чуть более тонны по-отдельности. Было просто нецелесообразно размещать на нём какие-либо более крупные и тяжёлые орудия, и даже если десятая часть рассказов о новых черисийских пушках была правдой, его бортовой зал будет гораздо медленнее. Но у капёра было только по пять орудий на борт, в то время как у «Хранителя» их было восемнадцать.

Сердце Рейнейра, казалось, перестало биться, когда доларский «торговый корабль» внезапно обнажил клыки. Его рот открылся, но прежде, чем он успел отдать первый приказ, мир вокруг него, казалось, взорвался.

На борту этого корабля было по меньшей мере сто мушкетёров. В этот момент они выскочили из своих укрытий и открыли огонь по досмотровому катеру «Клинка». На таком расстоянии даже мушкеты с фитильным замком не могли промахнуться, и сосредоточенный залп превратил катер в разрушенную, медленно тонущую развалину, наполненную мертвецами и кровью.

Факт смерти Нетола, наряду с расправой над остальной частью его абордажной команды, только начал доходить до сознания, как прогремел доларский бортовой залп. Хотя это и были доларские пушки, но их было много, и, очевидно, что у их артиллеристов было чертовски хорошее представление о том, с какой стороны орудия вылетают ядра. Некоторые из них, не смотря на смехотворную дистанцию, умудрились промазать, однако большинство из них справились, и на палубе «Клинка» раздались крики, когда огонь доларца пропорол насквозь команду Рейнейра.

Уже это было достаточно ужасно, но этот же бортовой залп обрушил вниз лавину обломков и парусины, разрушив фок-мачту «Клинка». Для двухмачтовой шхуны, фок-мачта была основной, и запутанные обломки причинили «Клинку» множество повреждений.

— Огонь! — Рейнейр услышал, как кто-то ещё закричал его голосом, и четыре из пяти карронад по левому борту шхуны плеснули огнём.

— Да! — закричал Мейги, когда мачта черисийского корабля с грохотом рухнула вниз. Это было много больше, чем он надеялся, и он мог видеть, что как минимум дюжина тел упала на изуродованную выстрелами палубу шхуны.

Но затем капёр исчез в облаке своего собственного дыма, и Мейги пошатнулся, когда гораздо более тяжёлые и мощные заряды карронад шхуны обрушились на его собственную команду.

«Хранитель» был спроектирован и построен как торговое судно. Его шпангоуты были легче, его обшивка была тоньше, чем потребовал бы любой военный проектировщик. Был только один пункт, который работал в его пользу. Поскольку обшивка была намного тоньше, то сокрушительный удар от огня «Клинка» породил меньше разлетевшихся осколков, чем их было бы в случае более тяжёлой конструкции «правильного военного корабля», и их было меньше. С другой стороны, его корпус был забит солдатами и моряками, а его более лёгкая конструкция означала, что он был гораздо более хрупким, чем военный корабль.

В ушах Мейги зазвенело от воплей и криков его собственных раненых. Одно из его орудий получило прямое попадание и громоздкая деревяшка от неуклюжего, бесколёсного лафета разлетелась на куски, когда большая часть черисийского тяжёлого залпа прочертила огромные кровавые борозды среди команды корабля. «Хранитель» превосходил «Клинка» по числу орудий более чем три к одному, и у доларца было преимущество неожиданности. Но орудия «Клинка» стреляли гораздо более тяжёлыми ядрами, и делали это намного быстрее.

— Перезаряжай! Перезаряжай, будьте вы прокляты! — Он слышал, как Синклир кричит в дыму откуда-то спереди. На фоне криков голос первого лейтенанта звучал искажённо и резко. Мушкеты стреляли по черисийскому кораблю так быстро, как только могли, но для какой-либо прицельной стрельбы расстояние до шхуны было слишком велико.

— Бей их, бей ублюдков! — Рейнейр даже закричал, когда боцман повёл вперёд толпу моряков с топорами и абордажными ножами, чтобы срезать обломки.

Подобно большинству капёров, «Клинок» имел гораздо большую команду, чем на самом деле требовалось кораблю для управления или боя. В конце концов, призовые команды, чтобы овладеть кораблями, которые они захватили, должны были откуда-то взяться. Но смертоносный сюрприз доларца, убил или ранил, должно быть, по меньшей мере тридцать человек Рейнейра. — «Считая Нетола и команду его катера, это число ближе к шестидесяти, чем к пятидесяти», — свирепо сообщил ему голос откуда-то глубоко изнутри. — «Это была как минимум треть всей корабельной команды».

Тем не менее, была причина, по которой он требовал таких неустанных и беспрерывных тренировок и упражнений с пушками во время их долго путешествия от Черис. Расчёты орудий левого борта понесли тяжёлые потери, но им на смену пришли расчёты с правого борта, чтобы заменить убитых и раненых. Если бы «Клинок» мог свободно маневрировать, всё было бы совсем иначе. К сожалению, обломки передней мачты означали, что даже неуклюжий галеон превосходил их по манёвренности.

Нет, сейчас Эколс Рейнейр мог делать только одно, и он оскалил зубы, когда прогремел второй бортовой залп «Клинка».

II Теллесбергский Дворец, Город Теллесберг, Королевство Черис

— Это отвечает вашим потребностям, доктор?

Ражир Маклин отвернулся от окна и посмотрел на отца Клайфирда Леймина, личного секретаря и исповедника короля Кайлеба. За прошедшие годы Маклин сталкивался со многими священниками, которые, казалось, были… далеки от восторга по поводу работы Королевского Колледжа. Отец Клайфирд, однако, казался отрадно свободным от любых недомолвок. Вероятно, неудивительно, что он был лично рекомендован королю для деликатных поручений архиепископом Мейкелем. Сейчас Леймин стоял и внимательно ждал, пока Маклин обдумает его вопрос.

«Не то, тут действительно было много чего, что нужно было „обдумывать“», — подумал Маклин, посмотрев назад в окно башни. Башня Короля Кайлеба — построенная прадедом нынешнего монарха — стояла на самой дальней от гавани стороне дворца. Окно предлагало вид примерно на треть южной части Теллесберга, а также на лес, фермы и далёкие горы за ними. Это было несомненно намного лучше, чем вид из его старого кабинета, на набережную, а сама башня предлагала, как минимум, в половину большую площадь помещений. Правда, ему придётся взбираться на ещё большее количество ступенек, чтобы достичь своего нынешнего наблюдательного пункта, но, если он захочет подняться ещё на один пролёт, он сможет достичь плоской крыши башни, открытой солнечному свету и ветру. Там уже была удобная группа плетёных кресел с мягкими подушками на сиденьях, которые ждали под навесом от солнца, а воображение Маклина было полностью в состоянии представить себе греховное удовольствие сидения на одном из этих стульев, с блокнотом на коленях, ноги подпёрты на удобном табурете, с прохладительным напитком у его локтя — охлаждённым льдом, собранным в тех же самых далёких горах и хранящимся в леднике, похороненном глубоко под дворцом — и слугами, чтобы обновить его при необходимости.

«Я думаю, что это часть проблемы», — сардонически подумал он. — «Так или иначе, «чистая наука» не должна быть такой уж весёлой!»

На самом деле, как он прекрасно знал, его затянувшиеся сомнения ни с чем таким связаны не были. Они олицетворяли его упорную приверженность принципу, согласно которому Колледж должен был быть официально (и как можно более заметно) независимым от Короны. Это было глупо с его стороны, так как нынешний король Кайлеб совершенно ясно дал понять, что собирается изменить эти отношения. Если на то пошло, за пятидневку, прошедшую с момента огненного разрушения изначального здания Колледжа, Маклин понял, что решение короля было правильным. К сожалению, у него продолжало оставаться что-то, что он мог бы описать только как угрызения совести всякий раз, когда он думал об этом.

«Перестань быть таким занудой и ответь человеку, Ражир», — твёрдо сказал он самому себе.

— Думаю, башня подходит просто отлично, отче, — сказал он, возвращая своё внимание к секретарю Кайлеба. — Я мог бы пожелать, чтобы у нас было немного больше места для хранения записей, но это, к сожалению, не то, о чём нам придётся беспокоиться, по крайней мере, некоторое время.

Он улыбнулся, но это была чрезвычайно кислая улыбка, так как он снова подумал о всех бесценных записях и документах, которые были уничтожены. И он пришёл к выводу, что капитан Атравес с самого начала был прав насчёт того, как и почему этот огонь возник… и с чьей помощью.

— Если вы уверены, доктор, — сказал Леймин, — полагаю я должен сказать вам, что Его Величество хотел бы перевезти вас, вашу дочь и зятя, а также ваших внуков в старую семейную часть Дворца.

Маклин открыл рот в автоматическом отказе от этого предложения, но Леймин продолжил говорить, прежде чем он смог возразить против размеров, роскоши и комфорта предлагаемого жилья.

— Эта часть Дворца практически не использовалась в течении большей части последних двадцати лет, доктор. Фактически, нам придётся сделать небольшой ремонт крыши, прежде чем это станет чем-то, что Его Величество сочтёт действительно пригодным для жилья. И хотя я понимаю, что вы и ваша семья можете чувствовать, что вы болтаетесь здесь, как семечки в тыкве, уверяю вас, что это ненадолго. Его Величество намерен превратить одну из королевских опочивален в рабочий кабинет для вас, и весьма вероятно, что по крайней мере двое или трое из ваших старших коллег тоже переедут сюда. Если Башня Короля Кайлеба станет подходящим домом для официального Колледжа, то тот факт, что она находится прямо напротив Двора принца Эдварда, находящегося в старой семейной секции, несомненно, будет удобен для всех вас.

Маклин снова закрыл рот. Леймин сделал небольшой, но безошибочный акцент на трёх своих последних словах, что убедительно указывало Маклину, что они исходили либо от самого короля, либо от капитана Атравеса. В любом случае, в этом были признаки их презренного коварства. Он не знал, кем могут быть эти «старшие коллеги», но у него были свои подозрения, и по крайней мере двое из них были такими же скрипучими в суставах, каким был он. Аргумент об удобстве делал для него отказ гораздо более трудным, чем если бы ему приходилось беспокоиться только о собственных коленях.

«Кроме того, Тейрис убьёт меня, если я отклоню предложение подобное этому!»

— Очень хорошо, отец Клайфирд, — сказал он наконец. — Пожалуйста, сообщите Его Величеству, что он слишком щедр, но я с благодарностью и радостью принимаю его щедрость.

— Я уверен, что Его Величество будет рад это услышать, — пробормотал Леймин с едва заметным проблеском торжества.

— Теперь, — продолжал он более оживлённо, — о той административной помощи. Его Величество думал…

— О, хватит ворчать, отец! — сказала Тейрис Канклин с ласковой улыбкой, поставив салатник в центр обеденного стола. — Можно подумать, что король предложил вам келью в подземелье!

— Это просто дело принципа, — стойко возразил Маклин. — Мы должны быть независимыми и критически настроенными, а не подкупленными и развращёнными обещаниями греховной роскоши!

— Как по мне, я лично полностью поддерживаю греховную роскошь, — вставил Айзек Канклин, взяв деревянные щипцы и начав раскладывать салат.

Зять Маклина был крепким, коренастым человеком среднего роста. У него была тяжёлая, быстрорастущая борода, густые брови, мощные плечи и предплечья, а его тёмные глаза выглядывали из глазниц, похожих на пещеры. Люди часто думали, что он выглядел так, как будто чувствовал себя как дома будучи портовым грузчиком в доках или за плугом где-нибудь на ферме. На самом деле, в этих глубоко посаженных глазах искрилось живое любопытство, и он был одним из наиболее умных и начитанных людей в окружении Маклина. Он и Тейрис были также официальными библиотекарями Колледжа, и если кто-то был опустошён больше, чем сам Маклин, из-за уничтожения записей Колледжа, то это должны были быть его дочь и зять.

— Я тоже. Я тоже! Я люблю греховную роскошь! — объявила Эйдит Канклин, младшая дочь Тейрис и Айзека, почти подпрыгивая на своём стуле. Её брат-близнец Жоэл закатил глаза. Он всегда так делал, когда энтузиазм тринадцатилетней Эйдит бил через край. Тем не менее, Маклин не услышал, чтобы он выражал и какой-то протест, и потому он посмотрел на Эйдрин, свою старшую внучку.

— Должен ли я предположить, в данном случае, что ты поддерживаешь своих родителей и свою в некоторой степени громогласную сестру? — спросил он у неё.

— Дедушка, — ответила двадцатилетка с улыбкой, — если ты действительно хочешь жить и работать в грязном, скрипучем старом многоквартирном доме, в котором нужно подняться на четыре лестничных пролёта, просто чтобы добраться до твоего кабинета, и в окна которого любой человек с грязными мыслями может забросить зажжённый масляный фонарь, тогда валяй, вперёд. Остальным из нас просто придётся приноравливаться здесь, во Дворце.

— Гедонисты, все вы, — проворчал Маклин.

— Если ты действительно так думаешь, то называй нас так, не улыбаясь, папа, — сказала Тейрис. Маклин проигнорировал её вызов с достоинством, присущим патриарху его преклонных лет. Тем более, что он прекрасно знал, что не мог бы принять его, в любом случае.

— Кто-нибудь обсуждал это с дядей Томисом? — спросил Эрайк. Ему было семнадцать лет, и он был вторым по старшинству из внуков Маклина. Высокий, стройного телосложения, он был больше похож на свою мать, чем на отца, и он определённо был в семье самым беспокоящимся человеком.

— Мой маленький брат может позаботиться о себе, большое тебе спасибо, Эрайк, — сказала в ответ с улыбкой его мать. — В конце концов, он делал это годами. И я совершенно уверена, что когда он вернётся домой, он будет за то, чтобы «отдать якорь» здесь, вместо нашей старой свободной спальни.

Большинство из сидящих за столом захихикали. Томис Маклин никогда не был женат — пока, по крайней мере; Маклин напомнил себе, что ему было всего тридцать шесть — в основном потому, что он утверждал, что жена и капитанская койка не подходят друг другу. Будучи шкипером одного из галеонов Эдвирда Хоусмина, Томис находился за пределами Теллесберга гораздо чаще, чем дома, и Маклин подозревал, что у него было довольно много возлюбленных, разбросанных по океанам Сэйфхолда. В отличие от своей сестры, Томиса никогда не прельщала жизнь учёного. Он был слишком занят, преследуя более… живые цели, и у него не было никаких возражений против того, чтобы наслаждаться лучшими в жизни вещами.

— Боюсь, по крайней мере насчёт этого, твоя мать права, — сказал Маклин своему внуку.

— Конечно, права, — весело сказал Айзек. — Помимо его особенного вкуса к солёной воде, он один из самых здравомыслящих людей, которых я знаю. Ты действительно думаешь, что твой дядя воротил бы свой нос от жилья здесь, во Дворце, Эрайк?

— Не дядя Томис, будьте уверенны! — вставила Эйдит с огромной усмешкой. — Точно, — сказал Айзек, передавая Маклину его тарелку, наполненную салатом. — И это даже не учитывает всех других преимуществ, — добавил он, чуть тише, встречая глаза своего свёкра с другой стороны стола.

«Нет, Айзек, не учитывает», — молча согласился Маклин. — «Им будет чертовски тяжело разбрасывать здесь вокруг любые зажжённые фонари, так ведь?»

— Хорошо, — сказал он. — Хорошо! Я перестану жаловаться, возьмусь за ум и буду страдать от навязывания всей этой греховной роскоши в благородном молчании.

— Ваше Величество!

Маклин попытался вскочить на ноги — или, как минимум, сделать что-то близкое к этому, насколько это мог человек его возраста, с его коленями — но король Кайлеб взмахом отправил его обратно в кресло.

— О, оставайтесь на месте, Ражир! — проворчал молодой монарх. — Мы знаем друг друга много лет, вам достаточно лет, чтобы быть моим отцом, и это ваша территория, а не моя.

«Со стороны короля было тактично», — подумал Маклин, — «хотя и не совсем точно, сказать „отец”, а не „дедушка”».

— Ваше Величество весьма добры, — сказал он, садясь обратно в роскошно обитое кресло, предоставленное ему Кайлебом.

— Моё Величество отнюдь не такое, — раздражённо сказал Кайлеб, когда Мерлин Атравес проследовал за ним через дверь в кабинет Маклина, неся кожаную, плиссированную папку для документов. — Моё Величество — расчётливое, циничное и эгоистичное Величество. Следить за тем, чтобы у вас и ваших коллег было всё необходимое для бесперебойной и эффективной работы — и не беспокоиться об отравлении угарным дымом — полностью в моих собственных интересах.

— Конечно это так, Ваше Величество.

Маклин улыбнулся, и король улыбнулся в ответ. Но затем выражение его лица стало более серьёзным, и брови Маклина поднялись, когда капитан Атравес закрыл за собой дверь кабинета.

— На самом деле, в том, что я только что сказал, доктор Маклин, есть много правды, — сказал Кайлеб. — На самом деле, я думаю, больше, чем вы знаете.

— Прошу прощения, Ваше Величество?

— Позвольте мне начать, — сказал Кайлеб, садясь в одно из кресел, стоящих в большом, залитом солнечными лучами кабинете. — Я полагаю, что без опасений могу предположить, что вы отметили, так скажем, несколько… незначительных особенностей, касающихся сейджина Мерлина?

Он сделал паузу, склонив голову, и Маклин прищурился.

— Вообще-то, Ваше Величество, — медленно сказал он, — да, отметил.

— Ну, как выяснилось, это потому, что он в каком-то роде довольно своеобразный человек, — сказал Кайлеб с немного натянутой улыбкой. — И причина моего небольшого неожиданного визита сегодня днём состоит в том, чтобы рассказать вам о некоторых его особенностях и о том, почему они — и вы — так важны для того, что происходит не только здесь, в Черис, но и для всего Сэйфхолда.

— До самого недавнего времени я сам не знал о некоторых особенностях сейджина, — продолжил он. — До того дня, когда он и архиепископ Мейкел пришли, чтобы рассказать мне о небольшой истории, о которой большинство людей не знают. Видите ли, доктор, похоже, что несколько веков назад…

Чуть более трёх часов спустя, Кайлеб откинулся на спинку своего кресла и поднял обе руки ладонями вверх.

— Так что это правда, доктор, — тихо сказал он. — Я знаю, что многое нужно принять, и я знаю, что это бросает вызов всему, чему Церковь когда-либо учила нас, но это правда. Я спросил архиепископа Мейкеля, и он сказал мне, что он более чем готов подтвердить всё, что я уже сказал вам. Если уж на то пошло, Братство готово предоставить вам оригиналы документов, чтобы вы смогли изучить их сами, в Сен-Жерно.

— В этом… нет необходимости, Ваше Величество, — медленно произнёс Маклин. Его глаза были огромными, сверкающими жарким, пылающим любопытством от того, что он смотрел не на короля, а на Мерлина. — О, я непременно приму предложение Его Высокопреосвященства… что за историк смог бы не принять его?! Но мне не нужно понимать этого, чтобы поверить каждому слову, которое вы только что сказали мне, и не просто потому, что я никогда не думал, что вы лжёте. Я не буду притворяться, что когда-нибудь хотя бы подозревал, что вы только что сказали мне, но это объясняет очень много других вещей, которым я удивлялся в течение моей жизни.

— Если вы простите мне мои слова, доктор Маклин, вы из тех людей, которые всегда чему-нибудь, да удивляются, — заметил Мерлин с блеском в глазах.

— Стараюсь, сейджин Мерлин. — Маклин покачал головой. — С другой стороны, глядя на вас, на знания и способности, которые представляет само ваше существование, очевидно, что я не хочу прекращать задумываться обо всех тех вещах, которые должны меня удивлять, прежде чем у меня закончится время.

— Теперь, когда вы всё знаете, доктор, вы будете чувствовать себя более комфортно? — тихо спросил Кайлеб.

— Учёному не должно быть слишком комфортно, Ваше Величество.

— Это не совсем то, что я имел в виду, — сухо сказал Кайлеб.

— Я это знаю, Ваше Величество. — Маклин посмотрел на короля с сокрушённым взглядом. — В то же время, тем не менее, мой ответ был не совсем легкомысленным. Сейджин Мерлин и вся история, которую вы только что сообщили мне — это то, ради чего живут учёные. Или, во всяком случае, ради чего мы должны жить. Я уверен, что я открою для себя аспекты этой истории, которые будут тревожащими, и попытка усвоить всё это перед лицом того, чему всегда учила Церковь, неизбежно вызовет некое беспокойство. Хотя по сравнению с коэффициентом очарования…

Он пожал плечами, и плечи Кайлеба, казалось, немного расслабились, словно какое-то, ранее незаметное, напряжение только что покинуло него.

— Я также начинаю понимать, откуда появляются странные маленькие тайники знаний сейджина Мерлина, — продолжил Маклин.

— Я не думаю, что когда-либо лгал об этом, доктор.

— Нет, я тоже не думаю, что вы лгали. — Маклин усмехнулся. — На самом деле, я просто пробежался в памяти по вашим вводным замечаниям, которые вы делали каждый раз, когда представляли какую-то новую, полезную технику или изобретение. Вы всегда были очень осторожны с тем, как вы их представляли, так ведь?

— Разумеется, я старался быть осторожным, — серьёзно сказал Мерлин, — и во многом потому, что я всегда знал, что такие моменты как этот должны наступить. Могут быть вещи, которые я был не в состоянии рассказать вам, или другим людям, но я с самого начала решил, что важно, чтобы я не придерживал эту информацию таким образом, который мог бы подорвать мой авторитет, когда я наконец смогу ей поделиться.

— И, если вы думаете, что он станцевал несколько искусных танцев там, где дело касается вас, доктор, вы бы видели, как он разговаривает с отцом Пейтиром, — с чувством вставил Кайлеб.

— Мне кажется, что я хотел бы увидеть это. — Маклин покачал головой с ещё одним смешком. — Это должно быть… занимательно.

— О, вы даже не представляете, доктор, — заверил его Мерлин.

— Наверное, нет, — согласился Маклин. Затем он сел в своём кресле прямее, наклонившись вперёд и сложив руки на столе перед собой. — С другой стороны, Ваше Величество, я начинаю понимать, что вы сказали, когда только зашли. Должен ли я предположить, что у сейджина Мерлина есть несколько дополнительных зёрнышек знаний, которые можно распространить в Колледже и через него?

— На самом деле, да, — согласился Кайлеб. — И мы также хотели бы, чтобы вы рассмотрели дополнительные кандидатуры для «внутреннего круга». Очевидно, вы знаете своих коллег по Колледжу лучше, чем кто-либо из нас. Кто из них, по вашему мнению, был бы… достаточно гибкими, чтобы принять правду?

— Я должен немного подумать об этом, Ваше Величество, — осторожно сказал Маклин, и Кайлеб фыркнул.

— Если бы вам не нужно было «немного подумать», я бы вас обязал сделать это, доктор! И помните, окончательное решение зависит не только от вас или от меня. Всё-таки, определенно было бы чрезвычайно полезным иметь дополнительных членов Колледжа, которые могли бы работать с нами над этим.

— Я понимаю, Ваше Величество, — заверил его Мерлин.

— Хорошо. А теперь, Мерлин, я думаю, у тебя есть что-нибудь для хорошего доктора?

— Конечно есть, Ваше Величество, — сказал Мерлин с полупоклоном. Затем он залез в папку, которую принёс в кабинет, и достал стопку бумаги. — Я перевёл это в рукописную форму, доктор, — сказал он. — Я подумал, что это, вероятно, вызовет меньше вопросов, чем правильно распечатанная копия в твёрдом переплёте с датой публикации раньше Дня Сотворения, если кому-то ещё случится увидеть это. Держите.

Он протянул её Маклину, который принял её с небольшой опаской. Он открыл её, а затем удивлённо дёрнулся.

— Это же мой почерк! — выпалил он, поднимая взгляд на Мерлина.

— На самом деле, Сыча, — сказал Мерлин с улыбкой. — Он довольно способный фальсификатор, и я подсунул ему образец вашего почерка, прежде чем он изготовил это. Я думаю, что так будет лучше для всех.

— Но что это? — спросил Маклин.

— Это, доктор Маклин, что-то, что было написано много лет тому назад, на Старой Земле, человеком по имени сэр Исаак Ньютон. Я немного обновил это — оригинальному английскому уже около двух тысяч лет — но я думаю, что вы найдёте это интересным.

III Королевское Патентное Бюро, Город Теллесберг, Королевство Черис

— … а это ваш кабинет, отче.

Отец Пейтир Уилсинн вошёл вслед за отцом Брайаном Аширом в большую квадратную комнату и огляделся вокруг.

Она была меньше, чем его старый кабинет во дворце архиепископа, но Уилсинн всегда думал, что та комната была больше и, пожалуй, более величественной, чем ему было нужно. Эта была более чем достаточно большой, с окнами в двух стенах и потолочным окном, чтобы пропускать много света. Кресло за столом тоже выглядело удобным.

— Я надеюсь это приемлемо, отче? — спросил отец Брайан после некоторой паузы.

— А? — Уилсинн встряхнулся. — Я имею в виду, конечно, отец Брайан, — сказал он помощнику архиепископа Мейкела. — Этого более чем достаточно.

— Я рад. У нас также есть для вас полдюжины обученных клерков, из которых вы можете выбрать для себя личных помощников. Я послал за ними сегодня утром, и они ждут, когда вы поговорите с ними. Не стесняйтесь, можете выбрать любого — или, если хотите — всех из них.

— Архиепископ очень щедр, — сказал Уилсинн, и Ашир пожал плечами.

— Его Высокопреосвященство просто хочет, чтобы у вас были требующиеся вам инструменты, отче.

— Ну, он, безусловно, позаботился о том, что я буду делать. — Уилсинн прошёл через кабинет, чтобы осмотреть тома, аккуратные расставленные в книжном шкафу, который занимал всю стену от пола до потолка за стойкой ожидания. Он провёл взглядом по отпечатанным корешкам книг, бессознательно кивая в знак одобрения. У него были все справочные издания, которые ему могли бы понадобиться.

— В таком случае, отче, я уберу себя с вашего пути и позволю вам начать устраиваться, — сказал ему Ашир. — Если вы обнаружите, что мы что-то упустили из виду, пожалуйста, сразу сообщите нам об этом.

— Сообщу, — уверил его Уилсинн, и проводил до двери своего нового кабинета.

Ашир ушёл, и Уилсинн медленно обошёл стол, чтобы усесться за него. Он ещё раз оглядел кабинет, но на самом деле он вообще ничего не видел. Он был слишком занят, спрашивая себя, действительно ли он знал, что он сделал, чтобы беспокоиться об обстановке или служебных помещениях.

Подобные рода сомнения в правильности принятого решения были редкостью для Пейтира Уилсинна. С того дня, как он сказал отцу, что готов принять своё назначение в Черис, он всегда чувствовал, что находится в «правильном» месте. Не обязательно удобном, но месте, в котором он должен был быть, чтобы достичь того, чего желал от него Бог.

Конечно, до тех пор, пока Черис не решила бросить вызов не просто «Группе Четырёх», но и всей иерархии Матери-Церкви.

Молодой священник закрыл глаза, потянувшись к тому тихому, спокойному месту в глубине своего существа, где он сохранял свою веру. Он коснулся его ещё раз, и из него распространилось приятное чувство покоя. Его тревоги и опасения не исчезли волшебным образом, но его наполнила уверенность в том, что он сможет справиться с каждой из них, когда они возникнут.

«Конечно», — подумал он, снова открыв глаза, — «„иметь дело с” это не то же самое, что быть уверенным, что ты поступаешь правильно, верно, Пейтир?»

«Правда», — отметил он, — «заключается в том, что его решение о признании полномочий Мейкела Стейнейра — духовных и светских — в качестве архиепископа Черис волновало его гораздо меньше, чем всё это понятие „патентного бюро”».

Когда ему впервые объяснили эту идею, он немного растерялся. Регистрировать новые идеи и методы? Предоставлять людям, которые их придумали, фактическое владение ими и требовать, чтобы другие платили им за их использование? Абсурд! Хуже того, сама концепция пахла преднамеренным подбрасыванием топлива в топку инноваций, а это было чем-то, из-за чего ни один из членов Ордена Шуляра, вероятно, не чувствовал себя по-настоящему комфортно. Тем не менее, он должен был признать, что он не смог найти ничего в Писании или «Комментариях», что бы запретило такое бюро. Может быть потому, что никому просто не приходило в голову, что кто-то мог бы даже подумать о его создании, но отсутствие письменного запрета оставалось фактом.

«А если эти люди собираются выжить, им нужны инновационные решения проблемы того, как защитить себя от тех, кто превосходит их численностью в восемь или девять раз».

Эта мрачная мысль пробрала его знакомым холодком. Часть его хотела настаивать на том, что это было лишь логическое обоснование, способ оправдать нездоровое и духовно опасное увлечение новыми знаниями. Однако всякий раз, когда возникало это искушение, он понимал, что вспоминает ужасную, неспровоцированную атаку, которую Черис каким-то образом удалось отразить.

Конечно, Господь не хотел и не ожидал, что Его дети будут беспомощно стоять, пока их семьи будут убивать, а дома сжигать над их головами! Ни в чём не повинные люди имели полное право искать средства, чтобы защитить себя от чужого нападения, и независимо от того, что Церковь могла бы официально сказать, Уилсинн знал, что атака на Черис было абсолютно неоправданной. Не то чтобы он был особенно удивлён заявлениями об обратном, исходящими от Зиона и Храма. Да, огорчён и испытывал отвращение, но не удивлён. Несмотря на свою глубокую и неизменную веру, Пейтир Уилсинн никогда не питал никаких иллюзий по поводу разложения «Группы Четырёх» и Совета Викариев в целом.

«Нет, это не совсем правильно», — резко сказал он себе. — «Ты лелеял хотя бы некоторые иллюзии, разве нет? Вроде иллюзии, что даже Великий Инквизитор не решится на уничтожение целого королевства только потому, что оно его раздражает».

Он думал, молился и медитировал после этого решения Клинтана, и наконец пришёл к выводу, что то, что происходило здесь, в Черис, было волей Божьей. Какими бы неудобными, какими бы… беспокоящими не считал он убеждения архиепископа Мейкела, он не сомневался, что архиепископ Черис гораздо ближе к намеренью Бога, чем Великий Инквизитор. Мейкел Стейнейр мог заблуждаться; он не был злом… и это больше не было тем, что Уилсинн мог сказать о Жаспере Клинтане и остальной части «Группы Четырёх». И, по правде говоря, Уилсинн становился всё увереннее в том, что Стейнейр не заблуждался. Последствия этого и монументальные изменения в собственном понимании Уилсинном Писания и доктрины, сопряжённые с ними, были пугающими, но Бог никогда не обещал, что исполнять Его волю будет легко.

И потому, отец Пейтир Уилсинн, Интендант Черис, рукоположенный священник Ордена Шуляра, обнаружил себя здесь, сидящим в кабинете, в здании, специально предназначенном для того, чтобы побуждать людей придумывать новые способы делать вещи.

При этой мысли он покачал головой, а губы его изогнулись в подобии улыбки. Затем он встал и подошёл к одному из своих новых окон, глядя сквозь него на вторую половину дня.

Патентное Бюро разместилось в здании, принадлежавшем министерству барона Железного Холма. У Хранителя Кошелька было гораздо больше дел в Черис, чем во многих других королевствах Сэйфхолда, и Железный Холм в прошлом году переместил большинство своего персонала в значительно большее здание. Это здание, возможно, было слишком мало для нужд Железного Холма, но всё же в нём было множество кабинетов — многие из которых были не больше, чем достаточно маленький шкаф — в которых новое Патентное Бюро (входящее, по крайней мере, на данный момент, в министерство Железного Холма) могло бы разместить неисчислимых клерков, которые, вероятно, ему потребуются. Оно было также окружено зрелыми полудубами и соснами, которые обеспечили желанную тень.

А низкая стена вокруг него патрулировалась, днём и ночью, вооружёнными ружьями морскими пехотинцами.

Рот Уилсинна напрягся, когда он увидел, как полуденное солнце блестит на штыках морских пехотинцев, размещённых у ворот Патентного Бюро. Их присутствие — наряду с тем, что случилось с первоначальным зданием Королевского Колледжа — было мрачным напоминанием о том, что не все согласны с его собственной оценкой событий, происходящих здесь, в Черис. Мысль о том, что его нужно защищать от людей, считавших себя верными сыновьями Матери-Церкви, была… тревожащей. Но такова была судьба, которую Инквизиция раздала Эрайку Диннису.

«Нет простых ответов», — подумал он. — «В Писании говорится, что Бог испытывает тех, кого Он любит, и я всегда верил, что это правда. Но обычно то, что Он хочет от меня, достаточно просто, чтобы быстро понять. Может, не легко сделать, но достаточно просто понять».

Он глубоко вздохнул. Пришло время отставить в сторону сомнения в правильности сделанного. Он был здесь не для того, чтобы не поощрять инновации — видит Бог, было уже много черисийцев, энергично делающих это! — но чтобы гарантировать, что ни один из вновь запатентованных процессов или концепций не нарушает «Запреты Чжо-чжэн». Хоть это он мог сделать без всяких сомнений.

«И что ты сделаешь, когда увидишь, что новых процессов и концепций, протекающих через твой рабочий стол, так много, что «Запреты» начнут размываться даже для тебя, Пейтир?» — спросил он себя. — «Как ты скажешь «стоп» после того, как стал частью того, что говорит людям, что перемены — это хорошо? Его Высокопреосвященство прав, «О вере и послушании» говорят, что бывают времена, когда перемены хороши, даже необходимы. Но если это один из тех случаев, то где это закончится… и кем ты станешь, когда доберёшься туда?»

У него не было ответов на эти вопросы… пока. Но были времена, когда любой человек, особенно священник, просто должен поверить, что Бог ведёт его к правильной конечной цели.

Пейтир Уилсинн расправил плечи, подошёл к двери своего нового кабинета, выглянул и посмотрел на дежурного по этому этажу.

— Отец Брайан сказал мне, что собрал для меня несколько кандидатов, которых я мог бы прособеседовать на должность потенциальных клерков, — спокойно сказал он. — Не могли бы вы попросить первого из них пройти в мой кабинет?

IV Здание Парламента, Королевство Черис

Это был первый раз, когда Мерлин увидел внутреннее убранство Здания черисийского Парламента своими собственными глазами.

Ну, своими собственными визуальными рецепторами, если он хотел быть неукоснительно точным.

Оштукатуренные стены зала были обшиты панелями высотой выше человеческого роста, сделанными из древесины редких тропических деревьев, которыми изобиловали более северные леса Черис. Потолочные вентиляторы, установленные на выставленных напоказ балках, медленно и непрерывно вращались над головами, вытягивая тепло вверх, а огромные световые окна-жалюзи на потолке открывались утреннему солнечному свету, помогая охлаждающему движению воздуха. Ещё больше солнечного света проникало сквозь окна, вставленные в толстые, препятствующие проникновению тепла стены типичной черисийской архитектуры. Несмотря на постепенно увеличивающуюся жару раннего дня и большое количество людей, собранных в одном месте, здесь, в зале, было всё ещё на удивление прохладно, что говорило о мастерстве людей, которые спроектировали и построили его.

В Черис не было официального разделения по зданиям между Палатой Лордов и Палатой Общин. У обеих Палат были собственные залы заседаний, где значительная часть работы — большая её часть, на самом деле — выполнялась на заседаниях небольших комитетов, но это было рабочее пространство Парламента, его дом. Мерлин задавался вопросом, как долго это продлится, и будет ли Парламент перенесён в отдалённом будущем в новое, более крупное здание. Это казалось маловероятным, хотя бы потому, что в новом и большем Парламенте было бы слишком много членов, чтобы делать что-либо эффективно, не разделяясь внутри себя на фракции.

Однако сейчас, он нашёл текущую расстановку странным образом обнадёживающей. И даже если ни у одной из Палат не было своего отдельного зала, было чёткое разделение в расстановке сидячих мест по правой и левой стороне их общей палаты, так они были расставлены у кафедры Спикера.

Ряды сидений были расположены в форме многоярусной подковы с кафедрой, стоящей между её открытыми концами, при этом члены Палаты Общин сидели слева от Спикера, на удобных скамейках за отдельными письменными столами с чернильницами и графинами, наполненными водой. Но их столы были простыми — конечно, хорошо изготовленными и отполированными, но без резьбы или других украшений. По сути, это были обычные стулья и столы, предоставляемые тем людям, кто занимал парламентские должности, полученные в ходе выборов, а не по праву наследования.

Лорды сидели справа от Спикера. Их скамьи имели такую же толщину обивки, как и у их коллег из простонародья, но на передней стороне каждого из столов на этой стороне Палаты был изображён герб мужчины — или, в очень редких случаях, женщины — что сидели за ним. Некоторые из этих гербов были простой резьбой по дереву, другие были сильно позолочены и раскрашены; а некоторые из них были отлиты из золота или серебра и украшены драгоценными камнями, которые отражали свет, падающий из световых люков и окон танцующими отблесками красных, зелёных и синих огней.

Несмотря на всё это, Палата была не настолько впечатляющей, как на том настаивали эмоции Мерлина, учитывая его знание того, каким когда-нибудь мог стать этот зачаток. Конечно, британская Палата Парламента всегда поражала Нимуэ Албан своей нарочитой скромностью, несмотря на то что её вполне справедливо называли «матерью парламентов». Это сооружение, в этом мире, будет претендовать на тот же титул для себя в грядущие века, предполагая, что Черис удастся выжить, поэтому он предположил, что вполне уместно, чтобы и оно избегало своего рода рассчитанного на определённый эффект величия, которое архитекторы «Архангелов» предусмотрели в конструкции Храма.

В любом случае, пока Парламенту было не нужно огромное здание, здесь, в Черис. Пока ещё нет. Несмотря на осведомлённость нескольких последних монархов о настоящей истории Земной Федерации и их преднамеренную политику продвижения в этом направлении, Черис всё ещё оставалась обществом, которое лишь недавно вышло за рамки настоящего феодального строя. Относительно стандартов страны, где родилась Нимуэ Албан, количество людей, имеющих право на участие в выборах, всё ещё оставалось в высшей степени ограниченно требованиями по уровню состояния и грамотности одновременно. Оно было намного больше, по отношению к общему количеству жителей, чем в любом другом государстве отличном от Черис, включая «Республику» Сиддармарк, но всё равно оставалось относительно небольшим. На самом деле, Палата Общин, не смотря на свою номинально гораздо большую представительскую основу, была лишь немногим больше Палаты Лордов.

«Конечно», — угрюмо подумал Мерлин, глядя на собравшийся Парламент через плечо Кайлеба, пока король, впервые после своей коронации, в полном придворном облачении, шёл к кафедре Спикера, — «есть причина, по которой Палата Лордов имеет так много представителей».

Целая треть мест в верхней палате — по большей части тех, которые несли на себе самые впечатляющие гербы — занимали не светские вельможи, а епископы и влиятельные аббаты Церкви Господа Ожидающего. Вне зависимости от того, что мог желать Хааральд или его непосредственные предшественники, у них не было никакой возможности создать парламент без предоставления Церкви обширного представления в нём.

Однако, некоторые из мужчин, сидевших на этих конкретных местах, были не мужчинами, кто сидел на них до Битвы в Заливе Даркос. Большинство из тех, кто был заменён новичками, выдвинутыми и рукоположенными на эти должности архиепископом Мейкелем, в яростном протесте подали в отставку, когда их собратья решили поддержать Кайлеба и Стейнейра в их стремлении к независимости от Совета Викариев. Однако, двое из них были отстранены по Королевскому Ордеру и в настоящее время находились в достаточно удобных кельях, ожидая судебного разбирательства. Так происходило, когда Корона располагала неопровержимыми доказательствами того, что люди, о которых шла речь, активно участвовали в заговоре с целью убийства короля.

«Неопровержимые доказательства, которые я предоставил Волне Грома», — подумал Мерлин с мрачным удовлетворением. — «Хотелось бы, чтобы этого не было — не было никаких заговоров, с целью убить Кайлеба — но это всё равно что желать, чтобы солнце не светило. И, по крайней мере, оставшаяся часть Церкви перенесла арест двух её старших членов светскими властями по светским обвинениям, которые имеют высокую вероятность смертного приговора, если он будет вынесен, гораздо лучше, чем я боялся».

Кайлеб подошёл к кафедре, неся в руках Державный Скипетр (который, в случае Черис, был богато позолоченной и украшенной драгоценностями, но всё равно бескомпромиссно впечатляющей булавой), и Мерлин подавил внутренний смешок. Этот «Скипетр», без сомнения, пришёлся бы весьма кстати, чтобы открыть любую дверь, которую кто-либо имел неосторожность закрыть перед его носителем. Что только подчёркивало тот факт, что в Черис не было глупого вздора на тему кто, и кому равен. Как не было и обычая, по которому монарх формально «просил» о допуске его в Палату Общин[17]. Хааральд VII и его непосредственные предшественники, возможно и признавали свою ответственность за перемены, производимые в Черис, но они были очень осторожны в том, чтобы к настоящему времени сохранить истинную власть в руках монархии. Вот почему, каждый мужчина, и группка женщин, в этой зале, стояли, склонившись в поклоне, пока Кайлеб водружал скипетр на ожидающую его подставку перед кафедрой.

— Садитесь, милорды и миледи, — пригласил король после короткой паузы, и подошвы и одежды зашуршали и зашелестели, когда Парламент повиновался. Он снова подождал, пока все усядутся, а затем наклонил голову, разглядывая ожидающие его лица со спокойствием, которого, как подозревал Мерлин, он на самом деле не испытывал.

— Мы призвали вас, чтобы поделиться с вами содержанием и последствиями письма, которое Мы недавно получили от нашего доверенного слуги, графа Серой Гавани, — начал он. — Это касается решения Её Величества Королевы Шарлиен о предложении, которые Мы передали ей лично руками графа Серой Гавани.

Он сделал паузу, но каждый человек в этом зале сидел очень, очень тихо. Мерлин подумал, что эта тишина была подтверждением того, что секретность удалось сохранить. Все знали, что Серая Гавань отправился в Чизхольм в качестве специального посланника Кайлеба, и даже наименее проницательному политическому тупице было ясно, что первого советника не послали бы, если бы Кайлеб не хотел сказать Шарлиен что-то значимое. Но никто за пределами ближайшего круга советников Кайлеба не знал, что это было, и желание Парламента узнать было почти осязаемым.

— Сим, Мы объявляем вам, — чётко сказал Кайлеб, — что Королева Шарлиен приняла Наше предложение о браке.

Одно или два удара сердца, казалось, никто ничего не мог понять. Затем это произошло, и волна удивления прокатилась по Парламенту, словно сильный ветер по луговой траве. Мерлин видел, как она проносится по сидящим членам палаты представителей и пэрам, и, не смотря на присутствие короля, несмотря на торжественность самого Парламента, её сопровождал хор изумлённых голосов.

Даже усиленный слух Мерлина оказался не способен выделить какие-либо отдельные замечания из этого спонтанного бедлама, а Кайлеб даже и не пытался. Он просто подождал несколько секунд, позволяя вопросам и восклицаниям своей аудитории идти своим чередом перед тем, как, наконец, кашлянуть и повысить свой голос.

— Милорды и миледи! — резко сказал он. — Это похоже на перерыв? — Голос короля пронзил гомон, который прекратился с поразительной быстротой. Многие лица выглядели смущёнными из-за волнения, охватившего их владельцев, но даже у них преобладающими эмоциями были удивление и напряжённые размышления.

— Благодарю вас, милорды и миледи, — сказал Кайлеб, когда вновь воцарилась тишина. Затем он позволил себе небольшую улыбку. — Мы полагаем, что вряд ли можем сильно винить вас за это удивление. Согласие Её Величества на наше предложение руки и сердца было нелёгким решением. Потребовалось большое мужество и мудрость, чтобы закрыть глаза на неизбежную ярость, которая будет вызвана её решением у тех продажных индивидуумов, которые в настоящее время контролируют Храм. Не может быть никаких сомнений, что, приняв это решение, она нерушимо венчала, — он снова улыбнулся собственному выбору слов, — судьбу её королевства с судьбой нашего. По своей собственной воле, она согласилась встать рядом с нами и нашим народом на смертельную борьбу за душу Матери-Церкви и наше собственное выживание. Можете не сомневаться, что это битва, к которой она решила присоединиться, и с этого момента не будет пути назад ни для неё, ни для Чизхольма, так же как нет его и для Черис. Всё это она осознанно и добровольно приняла вместе с нашей рукой в браке.

Неподвижность и безмолвие были абсолютными.

— Согласно условиям нашего предложения, которое Мы намереваемся обнародовать вам сегодня, и которое будет предоставлено каждому из вас в письменной форме после этого выступления, короны Черис и Чизхольма будут равны друг другу до конца жизни Её Величества и нашей собственной. После наших смертей обе короны будут объединены, в лицах наших детей, в единую корону Черисийской Империи.

— Тем временем, Мы и Её Величество представим парламентам обоих королевств условия, на которых мы предлагаем создать новый, общий и совместный Имперский Парламент, который будет консультировать и помогать нам в справедливом управлении обоими королевствами в условиях их новых имперских отношений друг с другом. Флоты и армии наших государств будут объединены в новый Имперский Флот и Имперскую Армию, а возможность получить чин в этих общих вооружённых силах нашего нового и более крупного государства будет открыта как для черисийцев, так и для чизхольмцев. Будет учреждена Имперская Казна, в которую оба королевства будут вносить свой вклад, а наши законотворцы, в согласии с законотворцами Чизхольма, будут согласовывать законы обоих королевств, чтобы подданные одного могли пользоваться правами, привилегиями, обязанностями и повинностями другого.

— И, поскольку, всегда будет угроза того, что отношения наших королевств станут неравноправным партнёрством, в котором одно королевство становится — или считает, что оно стало — слугой другого, а не равным ему, Теллесберг и Черайас должны быть равны как столицы. В течении четырёх месяцев каждого года, то есть в течении полугода, учитывая время плавания между Черис и Чизхольмом, Мы с Её Величеством будем проживать и управлять обоими королевствами находясь в Теллесберге, а в течении следующих шести месяцев жить и управлять обоими королевствами, находясь в Черайасе. Без сомнения, обоим городам будет не просто приспособиться к этому, но это произойдёт, милорды и миледи.

Кайлеб сделал паузу, глядя на ошеломлённую тишину, и в этот момент его лицо выглядело гораздо старше. Его глаза были такими же твёрдыми, как и лицо, и когда он снова заговорил, его голос звучал твёрдо и чётко, пронизанный гранитной решимостью и железными намерениями.

— Поймите Нас правильно, милорды и миледи, — сказал он Парламенту. — Это не будет союзом неравных. Мы не предлагали брак королеве Шарлиен как нечто меньшее, чем полное и всеобъемлющее слияние наших королевств. Как наша Королева, она разделит Нашу власть в Черис, так и Мы разделим с ней Её власть в Чизхольме. Она будет нашим регентом[18], если Нас призовёт война. Она будет иметь все полномочия действовать здесь, в Черис, так, как она, по её собственному здравому смыслу, и по рекомендациям нашего Королевского Совета и этого Парламента, а потом и его имперского преемника, сочтёт это целесообразным, и её решения и действия будут заранее одобрены нами.

— Мы представляем вам не номинальную фигуру, милорды и миледи. Это Королева, со всей силой и достижениями своей собственной власти, в её собственном Королевстве. Она та, кто, как и Мы, и как Наш отец до Нас, противопоставил себя могущественным врагам, и кто встретил суровое испытание и трудности престола, на который она была призвана, в ещё более раннем возрасте, чем Мы, с мудростью, мужеством и решимостью. Её будут встречать, приветствовать и повиноваться ей так, как если бы она была черисийкой по рождению.

«Звук падающей булавки был бы оглушительным», — подумал Мерлин, наблюдая, как слова молодого короля доходят до сознания окружающих.

— Мы уверены, что даже небольшое размышление ясно покажет всем вам, какое военное преимущество это нам принесёт. То впечатление, которое готовность королевы Шарлиен поддержать нас в нашем осуждении разложения Совета Викариев должно произвести на мысли других государств и других правителей, так же не потребует от нас ни объяснений, ни преувеличений. Преимущества, которые мы получим в операциях против наших общих врагов в Корисанде, должны быть очевидны в равной степени, как и способ, которым сила и мощь нашего торгового флота будут укрепляться и расширяться.

— Все эти вещи являются правдой. Тем не менее, Мы бы хотели, чтобы вы знали, что, по Нашему мнению, самым большим преимуществом из всех, что принесёт, в будущем, этот брак нам, нашему королевству и всему Сэйфхолду, будет мужество, мудрость и разум нашей Королевы… и вашей. Не сомневайтесь в этом, милорды и миледи. И будьте уведены, что, если кто-то из вас начнёт сомневаться, эти сомнения быстро исчезнут перед лицом накапливаемого опыта.

Он снова сделал паузу, глядя на молчаливые ряды членов палаты представителей, дворян и священников.

— Великие и ужасные дни наступили для нас, милорды и леди, — сказал он затем тихо. — Времена, чтобы проверить и испытать стойкость души любого мужчины или женщины. Времена, когда каждый из нас — король, епископ, дворянин или простолюдин — должны стоять за то, что мы считаем священным, за те вещи, ради которых мы откажется от нашей жизни, если этого потребует от нас Господь. В наших руках лежит будущее Матери-Церкви, Сэйфхолда, жизней, душ и свободы каждого мужчины, женщины или ребёнка в огромном творении Господа. Если мы претерпим неудачу, если мы дрогнем, то разложение, которое охватило Совет Викариев, и запятнало Матерь-Церковь жаждой и светскими амбициями Тьмы, победит всех.

— Мы, Кайлеб Армак, Король Черис, умрём, прежде чем увидим, что это произойдёт. Мы не привели бы к вам ни одну королеву, если бы боялись, что её решимость и мужество, могли бы оказаться недостойными этого момента, этого времени, этого места, и мы не боимся, что Королева Шарлиен будет такой. Как Черис встала против Тьмы, так встанет и Чизхольм. И Королева Шарлиен. И, Бог нам свидетель, Мы не остановимся, не прервёмся и не успокоимся до тех пор, пока те, кто развязал войну, насилие и разрушение в мирных государствах в угоду порочным личным амбициям, скрывающимися под властью Матери-Церкви, не будут навсегда изгнаны из этого мира. Этой цели мы посвящаем нашу жизнь, наше судьбу и нашу священную честь.

V Особняк графа Тирска, Город Горат, Королевство Долар

— Итак, насколько хорошо это сработало? — спросил своего гостя Люис Гардинир, граф Тирск.

— Это зависит от обстоятельств, — тотчас же ответил тот гость.

Адмирал Павел Халинд имел незавидную задачу командовать кораблями, назначенными защищать коммерцию Королевства Долар в заливе Хэнки и подходы к бухте Горат. Когда-то это было простой, даже скучной задачей. В эти дни это стало чем угодно, кроме скуки.

— Зависит от чего, Павел? — спросил Тирск настолько терпеливо, как только мог.

— Зависит от того, сколько твоих «кораблей-ловушек» нам придётся разменять на черисийских пиратов, — кисло сказал Халинд.

— Так плохо, да?

— Достаточно плохо, — согласился Халинд. Затем он вздрогнул и глубоко вдохнул. — На самом деле, я думаю, Мейги в конце концов победил бы его, не появись ещё одна из этих проклятых шхун. Хотя, против двух таких…

Адмирал пожал плечами с мрачным выражением лица, и Тирск кивнул. На самом деле он не был очень удивлён результатом, особенно учитывая тот факт, что черисийцы были достаточно умны, чтобы сосредоточиться там, где они могли бы поддерживать друг друга.

«Не совсем то, что ты ожидал от «пиратов», так ведь, Павел?» — кисло подумал он, а затем почти мгновенно отругал себя. Халинд, возможно, не полностью осознал, что Тирск сказал ему о новых черисийских орудиях или беспощадной дисциплине их капитанов и экипажей, но, по крайней мере, он потрудился послушать. И не просто слушать. Он фактически осуществил некоторые из предложений и рекомендаций Тирска.

«И он чертовски хорошо заслужил, чтобы это сработало лучше», — сказал себе граф.

— Судя по тому, что говорят, — продолжил Халинд, — Мейги, вероятно, сумел убить или ранить по меньшей мере две трети экипажа первого корабля. И он, очевидно, выбил дерьмо из его корпуса. — Адмирал показал зубы в усмешке, которая была более чем наполовину рычанием. — Во всяком случае, это единственная причина, которую я могу придумать, почему пират сжёг свой корабль.

Тирск снова кивнул, на этот раз с немного большим энтузиазмом. Если черисийцы сожгли один из своих кораблей, находившийся так далеко от дома, то оценка Халиндом ущерба, который смог нанести «корабль-ловушка» Тирска, должна была быть достаточно точной. И хотя в окружении Халинда редко встречались офицеры такого калибра, как Мейги — «Особенно после битв за Каменный Пик и Скальный Плёс», — с горечью подумал он — размен один к одному, вероятно, был самым лучшим, на что мог разумно надеяться Долар.

Он подумал указать Халинду, что черисийские капёры радикальным образом отличались от случайных пиратских подонков, базирующихся в Харчонге или Треллхейме, с которыми обычно имел дело другой адмирал. Капёры, которые выкосили коммерцию Долара и Таро у восточного побережья Говарда и которые теперь рыскали вдоль всего западного побережья материка, во всех смыслах, были вспомогательными крейсерами Королевского Черисийского Флота.

Тирск был совершенно уверен, что король Кайлеб и адмирал Остров Замка́ изобретательно проклинали утечку обученной рабочей силы из своего военно-морского флота к капёрам, но они не могли быть удивлены этим. Капёры платили лучше, в конце концов… по крайней мере, до тех пор, пока были вражеские торговые корабли, на которых можно было охотиться. Несмотря на потерю обученных людей из их экипажей, Тирск почему-то сомневался, что частные судовладельцы смогут получить в свои руки хоть одно из новых черисийских артиллерийских орудий, по крайней мере, без молчаливого одобрения Королевского Флота. Что, учитывая список капёрских успехов на сегодняшний день, должно было стать одной из лучших инвестиций Кайлеба. И, наконец, многие из этих утёкших моряков, вероятно, снова вернуться на военно-морскую службе. Капёрство могло бы хорошо обогатить, пока оно продолжалось, но Тирск не был особенно оптимистичен относительно того, как долго черисийцы смогут находить торговые корабли, на которые можно наброситься.

«Думаю, это единственный способ отправить капёров домой», — с горечью подумал он, глядя в окно особняка на красивый синий залив бухты Горат. — «Как только они полностью уничтожат наш торговый флот, у них не будет никаких причин оставаться здесь, правда?»

— Мне не ненавистно говорить это, — сказал он вслух, ни на секунду не отрываясь от вида за окном, чтобы облечь свои мысли в слова, — но размен одного из наших галеонов на один из их капёров, вероятно, настолько же хорош, насколько это возможно.

— Ну, это не очень хорошо, — прорычал Халинд. — И не только потому, что Тораст обвиняет меня в этом!

— Я знаю, Павел, — ответил Тирск. — Я знаю.

И он знал. На самом деле, Халинд был одним из относительно немногих старших офицеров Королевского Доларского Флота, которые были более озабочены поисками наилучшего способа противостоять принципиально новым угрозам, с которыми столкнулся Флот, чем прикрытием своих собственных драгоценных задниц.

«Ну, по крайней мере, одним из относительно немногих всё ещё служащих старших офицеров», — поправил сам себя граф.

— Они должны снова дать тебе командование, Люис, — сказал Халинд так, словно он читал мысли Тирска. — «Совсем не требуется гений, чтобы понять, о чём он думает», — неохотно признался сам себе граф. — Конечно, они должны понять, что не могут позволить себе оставить тебя на берегу, как запасной якорь!

— Не делай ставки на это, — кисло сказал он и полностью повернулся лицом к своему гостю. — Учитывая то, как Тораст и король обвиняют меня в том, что случилось у Армагеддонского Рифа, я полагаю, что мне повезло, что они согласились просто списать меня на берег.

У Халинда был такой вид, словно он предпочёл бы поспорить. К сожалению, король Ранилд был более заинтересован в поиске и наказании козла отпущения, чем в извлечении выгоды из опыта своего лучшего морского командира, полученного в столкновении с черисийским флотом. Ещё одна «удача» Тирска заключалась в том, что герцог Тораст, занимавший в Доларе должность, ближайшим аналогом которой был министр военно-морского флота — и, в добавок, бывший старшим офицером этого флота — был женат на сестре герцога Мэликая, невероятно некомпетентного (и, к счастью, покойного) «гранд-адмирала», который сделал так, что большую часть Доларского Флота покрошили на наживку для кракенов, несмотря на все усилия Тирска, направленные на то, чтобы спасти его от устроенной им же катастрофической путаницы. Тораст вряд ли признал ответственность Мэликая за это, особенно имея кого-то ещё, на кого можно было взвалить вину. В этих обстоятельствах Тирск действительно всерьёз обдумал приглашение барона Белого Брода остаться в Таро заместителем командующего Таротским Флотом.

Если бы не семья, он бы, наверное, согласился, признался он сейчас сам себе. Его жена была мертва в течении уже многих лет, а у всех трёх его дочерей были собственные мужья и дети. Он бы не только скучал по ним почти больше, чем по самой жизни, но и был далеко не уверен, что король не наказал бы их за «неудачу» их отца и деда, если бы сам Тирск оказался вне его досягаемости.

— Они не могут оставить тебя надолго прохлаждаться здесь, — заявил Халинд. — Ты самый лучший и самый опытный из имеющихся у нас командующих флотом!

— И я также являюсь той костью, которую они готовы бросить викарию Аллайну и «Рыцарям Храмовых Земель», если до этого дойдёт, — сказал Тирск более спокойно, чем он на самом деле чувствовал.

— До этого это наверняка не дойдёт.

Тирск мог бы чувствовать себя лучше, если бы Халинд смог придать немного больше уверенности своему голосу.

— Надеюсь нет. — Граф снова повернулся к окну, сложив руки за спиной и желая, чтобы его жизнь была такой же спокойной, как выглядели отсюда те далёкие воды. — Хотя, я не вполне уверен в этом.

— Знаешь, — немного неуверенно сказал Халинд, — возможно, это поможет, если бы ты, ну…

— Держал свой рот на замке? Перестал наступать им на ноги? — Губы Тирска сардонически скривились. — К сожалению, Павел, у меня есть свои обязанности, и не только перед королём.

— Я знаю это. Это одна из причин, по которой я был здесь, пользуясь твоими советами, стараясь эксплуатировать твои идеи. Но правда в том, что каждый раз, когда ты открываешь рот, ты только бесишь короля. А что касается Тораста…!

Халинд закатил глаза и покачал головой, и Тирск кисло рассмеялся.

— Я не могу думать ни о чём — если не считать предсмертные хрипы, по крайней мере — что Тораст хочет услышать от меня, — сказал он.

«На самом деле», — безмолвно добавил он про себя, — «если бы не Ферн, я думаю, что Тораст предпочёл бы, чтобы меня осудили военным трибуналом и повесили перед Парламентом в качестве предупреждения всем тем другим «трусливым бездельникам» — подобным тем, кто очевидно помог мне предать его шурина в силу нашей собственной некомпетентности и трусости — которые, как он уверен, есть где-то там».

По крайней мере, Сэмил Какрейн, герцог Ферн и первый советник Долара, казалось, понимал, что Тирск и горстка других выживших (и опозоренных) старших офицеров разбитого флота герцога Мэликая были ценным ресурсом. Во всяком случае, он казался пытающимся их защитить. А без такого высокопоставленного защитника, Тирск, вероятно, уже испытал бы все последствия королевского «крайнего недовольства». Конечно, всегда была вероятность, что настоящая причина, по которой Ферн оберегал Тирска, заключалась в необходимости потенциального жертвоприношения при большой нужде. Если «Группа Четырёх» в конечном итоге потребует сакральную жертву за провал столь «невероятно блестящего» плана морской операции викария Аллайна, было бы трудно придумать кого-нибудь лучшего, чем старший выживший адмирал этого фиаско.

— Боюсь, ты прав насчёт того, что касается Тораста, — безрадостно признался Халинд.

— Конечно я прав. — Тирск фыркнул. — Если это всё не моя вина, тогда это должна быть вина его шурина, в конце концов.

— Это, безусловно, часть этого, — согласился Халинд. — Но то, как ты продолжаешь настаивать на том, что касается новой программы строительства, никак не помогает.

— Нет? — Тирск мгновение смотрел на него, затем пожал плечами. — Ты, вероятно, прав, но это не меняет того факта, что «новая строительная программа» так или иначе мало поможет против Черис. Нам не нужен ещё один флот галер, Павел. На самом деле, это последнее, что нам нужно!

Халинд начал что-то говорить, потом передумал, и Тирск снова фыркнул.

Судя по всему, никто особенно не интересовался его собственными отчётами о том, что произошло у Армагеддонского Рифа. В более честные моменты, он пытался напомнить себе, что люди, читающие эти отчёты, должны были задаться вопросом, говорит ли он правду или просто пытается прикрыть свою задницу. В конце концов, это сделало бы его собственный провал выглядящим гораздо более простительно, если бы оказалось, что он столкнулся с каким-то новым смертоносным проектом военного корабля, а не просто с вражеским командиром, который оказался более компетентным, чем он сам. Но правда имела неприятную привычку кусать людей, которые отказывались противостоять ей, и Тирск был печально уверен, что его флот снова будет укушен.

— Это просто глупо, Павел. Галеры? — Он покачал головой. — Ты только что рассказал мне, что одна из их шхун сделала с галеоном, вооружённым самой эффективной бортовой артиллерией, которую мы могли на него поставить. Разве никто не может понять, что галеры только что остались далеко за кормой?

— По крайней мере, новые проекты будут более мореходными. — Тирск подумал, что Халинд удивительно похож на того, кто ищет хоть что-то хорошее в плохом.

— Я готов признать это, — сказал он спустя мгновенье — и, честно говоря, это не так уж плохо.

Его глаза стали мрачными и суровыми, когда он вспомнил бесконечное путешествие своего собственного флота на его последнюю катастрофическую встречу с Королевским Черисийским Флотом. Галеры Доларского Флота были предназначены для плавания в прибрежных водах, а не для того хождения через открытое море, которое от них потребовалось. Они были короче, чем большинство тяжёлых черисийских галер, и их осадка была намного меньше, даже для их размеров. В результате их водоизмещение было на половину или треть меньше, по сравнению с черисийскими галерами. Это делало их намного быстрее и манёвреннее под вёслами, конечно… до тех пор, пока их днища были достаточно чистыми. Но это также делало их гораздо менее устойчивыми под парусами (что означало, что они могли нести их меньше), и гораздо более уязвимыми даже для средних условий в открытом море. Это значило, что за исключением того, когда они шли на вёслах (где-нибудь за пределами прибрежных вод), они были на самом деле медленнее и менее манёвренными. Черисийские галеры на самом деле не были спроектированы для передвижения под вёслами, за исключением штиля или маневрирования после вступления в бой. Они были спроектированы в первую очередь как парусные суда, у которых вёсла предназначались для выполнения вспомогательных задач: чтобы придать им дополнительную скорость под парусом, помочь им ускориться, быстрее перевести их на новый курс. В условиях штиля их способности к маневрированию были существенно ограниченны; в типичных условиях открытого моря преимущество полностью переходило на их сторону.

Флагманский корабль герцога Мэликая, «Король Ранилд», был самым большим кораблём во всём Доларском Флоте. Он был почти таким же длинным, как тароский флагман барона Белого Брода, и возвышалась намного выше над водой… но его водоизмещение, огромное для доларского военного флота, было лишь немногим больше половины водоизмещения флагмана Белого Брода. Даже корабль Белого Брода был более лёгким и мелкосидящим, чем большинство галер Королевского Черисийского Флота, а черисийские галеоны были ещё более глубокосидящими. Что не только сделало их ещё более мореходными, но и сделало из них идеальные платформы для новой артиллерии, созданной черисийцами. Скорость и манёвренность под вёслами, характерные высокие боевые надстройки, оказались бесполезными в бою с галеонами, имеющими гораздо более тяжёлый бортовой залп и большую мореходность. Если уж на то пошло, Тирск был уверен, что, по крайней мере, дюжина или, возможно, больше кораблей, потерянных Мэликаем, потерпели крушение главным образом из-за того, что у них просто не было опыта переходов через океан. Так что, если новые проекты были хотя бы немного более мореходными, так было даже лучше.

К сожалению, это так же означало, что они останутся на плаву достаточно долго, чтобы черисийцы превратили их всех в пла́вник.

— Не так уж плохо, — повторил он, — но этого всё равно недостаточно. Помни, мы не единственный флот, который разбил Кайлеб.

— Нет, мы не единственные. Но, насколько я знаю, у нас до сих пор нет достоверных сообщений о том, что случилось с Чёрной Водой и графом Мандиром. — Тирск хмыкнул. К сожалению, это было достаточно верно. — Ты прав, — сказал он. — И я полагаю, что это говорит кое-что о решимости «Группы Четырёх», во всяком случае, они уже подготовили свою новую кораблестроительную программу… даже если это неправильная программа. Тем не менее, жаль, что они не дождались, чтобы сначала прочитать отчёты.

Существование церковной системы семафоров позволило «Группе Четырёх» передавать приказы различным королевствам и империям со скоростью, с которой не могло сравниться ни одно чисто светское государство. Это было преимущество, которое хорошо служило Церкви (и «Группе Четырёх») на протяжении многих лет, как хорошо знал Тирск. В этом случае, однако, эта скорость на самом деле работала против них. Они запустили то, что должно было стать самой большой единственной в мире судостроительной программой… и строили не те корабли. Один лишь Бог знал, сколько денег и, что ещё важнее, времени и квалифицированного труда они уже вложили в покупку кораблей, которые в новых условиях морской войны будут хуже, чем просто бесполезны. Дело заключалось в том, что Церковь, вероятно, могла позволить себе финансовые последствия, но, если «Рыцари Храмовых Земель» упорно игнорировали написанные Тирском доклады, они должны были получить страшное количество новых моряков и морских пехотинцев, перебитых Королевским Черисийским Флотом.

«И я не могу убедить ни одного из них даже прочитать мои чёртовы доклады», — с отчаяньем подумал граф. — «Оказаться «правым умником» в конце концов будет чертовски слабым утешением».

— Ладно, Павел, — сказал он, наконец, — всё, что мы можем сделать — это стараться изо всех сил. Я знаю, что это маловероятно, но, если я буду продолжать кричать достаточно громко, достаточно долго, возможно, кто-то на самом деле прислушается ко мне. Уверен, что нечто более невероятное, должно быть, произошло где-то в мире с момента Сотворения.

Халинд послушно хмыкнул над жалкой шуткой Тирска, но сам граф вовсе не чувствовал ничего смешного.

«Бывают времена», — подумал он, — «когда действительно очень трудно продолжать верить, что Бог на нашей стороне».

Конечно, это была мысль, которую он не осмелился высказать даже Халинду. На самом деле, он предпочёл бы не высказывать её даже самому себе.

VI Гавань Теллесберга, и Теллесбергский Дворец, Город Теллесберг, Королевство Черис

Когда маленький, безоружный галеон прошёл сквозь проход в волноломе Теллесберга, не было салюта из пушек… но с другой стороны, ни одна из батарей не открыла по нему огонь.

«Что», — отметил про себя Тревис Олсин, — «было намного лучше, чем могло бы».

Граф Сосновой Лощины стоял у корабельных поручней, глядя на Теллесберг, в то время как чайки и виверны кричали и свистели у него над головой. Подобно большинству портов, вода рядом с доками была не очень чистой, хотя строгие предписания Архангела Паскуаля, где речь шла о таких вещах, как канализация и мусор, не давали ситуации стать уж очень плачевной. На самом деле, Сосновая Лощина отметил, что в гавани пахло лучше, чем в Эрейсторской Бухте, несмотря на то что Теллесберг был значительно больше Эрейстора.

По факту, это был крупнейший из городов — кроме самого Зиона — который когда-либо видел Сосновая Лощина, и его крыши простирались от невероятно оживлённой набережной, чья суета резко контрастировала с блокадной тишиной Эрейстора, в сторону гор, синеющих шапками вечного снега на юге и юго-востоке. Район складов был огромен и обладал прямыми улицами, которые явно были заранее спроектированы для проезда тяжёлых грузовых повозок и драконов. Жилые здания, обступившие доки, по большей части выглядели скромно. Ему не попалось на глаза ни одного дома, рассчитанного на одну семью, но многоэтажные блоки жилых многоквартирных домов и апартаментов выглядели ухоженными. Казалось, что большинство из них были построены из кирпича, и по крайней мере, с того места, где он стоял в данный момент, не было видно никаких признаков трущоб. Это также было впечатляюще, хотя он был совершенно уверен, что даже Теллесберг, при всём просвещённом правлении Армаков, должен был иметь по крайней мере некоторое их количество.

Дальше, за доками — которые простирались вверх по реке Телль настолько далеко, насколько он мог видеть — город поднимался по небольшим холмам, где жили уже более состоятельные люди. Там, по мере удаления от района порта, появлялись дома, рассчитанные на одну семью. Некоторые из них были чрезвычайно внушительными — скорее всего, особняки знати или богатых купцов и владельцев мануфактур (здесь в Черис, вероятно были и те, и другие) — но другие были значительно более скромными. Честно говоря, Сосновая Лощина нашёл эти дома намного более впечатляющими, чем особняки. Почти в любом другом сэйфхолдийском государстве было неслыханным делом, чтобы кто-то кроме богатых и могущественных владел собственным домом в таком большом и богатом городе, как Теллесберг.

Королевский Дворец был виден как на ладони, пока его галеон двигался по направлению к пристани, где ему было предписано пришвартоваться. Дворец был расположен на достаточном расстоянии от реки, омывающей подножие его западной крепостной стены, хотя и не так далеко, чтобы кто-нибудь, выглядывающий в одно из башенных окон, не лишился прекрасного вида на Теллесбергскую бухту, и Сосновая Лощина обратил внимание на большое знамя, развевающееся на вершине самой высокой из его башен. Он не мог разобрать эмблему на нём с такого расстояния, но ему и не нужно было видеть золотого кракена на чёрном поле или королевскую корону, которая венчала его. То, что оно развевалось на вершине именно этой башни, говорило всему миру, что король Кайлеб находится у себя в резиденции, и Сосновая Лощина почувствовал, как у него подводит живот при этой мысли.

«Не будь глупее, чем ты должен быть, Тревис», — строго сказал он самому себе. — «Встреча с Кайлебом лицом к лицу — вот причина, по которой ты здесь, идиот. Желать, чтобы он был где-то в другом месте — где угодно — чертовски нелепо, когда ты смотришь на всё это в таком свете».

Его желудку от этой мысли почему-то спокойнее не стало. Глубокоротая виверна пронеслась мимо него, менее чем в двадцати футах от корабля, и её нижняя челюсть ударила по воде, вызвав шквал брызг. Виверна замедлилась под действием тормозящего действия своей волочащейся челюсти, а затем снова взлетела, все четыре её крыла натужно махали, когда она начала подниматься в воздух, с подчелюстным мешком уже наполненным рыбой. Пессимистично настроенный человек, решил Сосновая Лощина, мог бы увидеть в этом тревожное предзнаменование вероятной судьбы Изумруда, и он бросил взгляд на три галеры Черисийского Королевского Флота, бдительно наблюдающих, как его безоружный галеон направился к докам. Он не мог винить их за то, что они внимательно следили за ним, хотя от его понимания ускользало, что мог сделать один галеон, у которого на борту не было ничего кроме мушкетов, с гарнизоном и населением города размером с Теллесберг. Он решил относиться к их присутствию как к знаку уважения, и если он очень сильно притворится, что действительно верит в это, то возможно сможет убедить особенно доверчивого трёхлетнего ребёнка, что он действительно верит в это.

Его губы дрогнули в непроизвольной улыбке, и он фыркнул при этой мысли. Что, как он обнаружил, оказало, по крайней мере, некоторый расслабляющий эффект на мышцы живота. Это было, несомненно, временно, но он решил извлечь из этого максимум пользы, пока это продолжалось.

Король Кайлеб II восседал на троне, когда в тронный зал в сопровождении пары необычайно настороженных королевских гвардейцев ввели его «гостя». Каблуки гвардейских ботинок громко стучали по лазурно-синему, сделанному из черисийского мрамора, полированному полу огромной залы, но более лёгкие туфли графа Сосновой Лощины почти не были слышны.

Это был первый раз, когда Кайлеб видел Сосновую Лощину в живую. Он увидел перед собой типичного изумрудца, физически не отличимого от любого другого черисийца, но одетого в куртку с подплечниками, определённо не черисийского покроя. Подкладки добавили ширины его плечам, хотя, по правде, граф был достаточно широкоплечим по своей природе, чтобы не нуждаться в таких искусственных ухищрениях. На шее Сосновая Лощина носил тяжёлую золотую цепь как знак его статуса первого советника Изумруда. Его глаза были такими же карими, как и у Кайлеба, и, не смотря на его высокий пост, его волосы всё ещё оставались тёмными. На самом деле, он выглядел значительно моложе, чем ожидал Кайлеб. Сосновая Лощина был более чем на пятнадцать лет старше Кайлеба, но выглядел не старше отца Пейтира Уилсинна. Ну, возможно, чуть старше, но далеко не настолько седым, чтобы занимать пост первого советника правящего князя.

«Который может быть, а может и не быть «правящим князем» в будущем», — мрачно напомнил себе Кайлеб.

Сосновая Лощина подошёл к трону и без подсказки остановился точно на приличествующем расстоянии. Ему удалось выглядеть удивительно спокойным, когда он склонился в глубоком, уважительном поклоне. Как бы он не выглядел, Кайлеб знал, что на самом деле он не может быть таким спокойным, как ему удавалось казаться, и король поставил отметку в положительной части списка, который он составил в своей голове в отношении своего посетителя.

Кайлеб не торопился приступать к делу по нескольким причинам. Первая из них заключалась в том, что принуждение Сосновой Лощины к ожиданию с большой вероятностью направляло последующий разговор в том направлении, которого хотел Кайлеб. Второй и менее благородной причиной было то, что Кайлеб получал несомненное удовольствие, подчёркивая баланс сил между Черис и князем, который пытался убить Кайлеба. Третья причина была связана с ещё одним гостем, чьего прибытия Кайлеб ожидал в ближайшие несколько дней.

Сам тронный зал представлял собой просторное помещение с высокими потолками. Потолочные вентиляторы, приводимые в действие небольшим водяным колесом в подвале дворца, плавно вращались, поддерживая движение тропического воздуха, а толстые, отражающие тепло стены были пронизаны глубоко сидящими окнами, которые выходили во внутренний дворик, озеленением которого несколько лет занималась умершая мать Кайлеба. Весь дворец представлял собой промежуточный этап в королевской архитектуре. Его территория была окружена толстыми, хорошо спроектированными крепостными стенами, которые через регулярные промежутки были усилены бастионными башнями, но эти стены были построены до наступления дней артиллерии, а территория внутри них была спроектирована и благоустроена как место для жизни, а не как мрачная серая крепость. Однажды, сказал ему Мерлин, — и довольно скоро, вообще говоря — эти мощные стены уйдут в прошлое. Против артиллерии, которая должна была появиться в самое ближайшее время, старомодные стены, такие как стены Теллесбергского дворца, для любого серьёзного противника, были не более чем небольшим раздражением.

Кайлеб выдернул свой разум с тропинки раздумий, по которой он бесцельно бродил, и опёрся локтями о подлокотники своего трона, сцепив пальцы на груди, так же как это много раз делал его отец в этом же тронном зале. Отец, чья смерть была, по крайней мере, частично, на совести человека, который стоял перед ним, и князя, которому тот служил.

— Что же, — наконец сказал король в ожидающую тишину тронного зала, — я совсем не ожидал увидеть вас здесь, милорд. Или, точнее, не в качестве дипломатического представителя.

Это утверждение имело очень отдалённое отношение к истине, учитывая, что «видения» Мерлина предупредили Кайлеба о предстоящем прибытии Сосновой Лощины более трёх пятидневок назад. На самом деле, Кайлеб знал инструкции, отданные Сосновой Лощине Нарманом, так же хорошо, как знал их сам изумрудский граф. Конечно же, он не имел ни малейшего намерения позволить Сосновой Лощине догадаться об этом.

«В конце концов, вряд ли стоит начинать давать Инквизиции реальные основания полагать, что я увлекаюсь чёрным колдовством и другими запрещёнными искусствами», — сухо подумал он. — «Если бы я так сделал, Мать-Церковь могла бы решить, что она мне больше не нравится».

Он заметил, что Сосновая Лощина слегка вздрогнул от его последних семи слов. Это было хорошим знаком.

— Раз уж вы здесь, — продолжил Кайлеб после короткой паузы, призванной подчеркнуть эти слова, — я полагаю, мы должны выслушать, что вы должны сказать.

— Ваше Величество, — в данных обстоятельствах голос Сосновой Лощины был похвально спокойным, — я уверен, что вы должны, по крайней мере, подозревать причину этого довольно драматичного и внезапного визита.

— Учитывая тот факт, что вы прибыли на официальном судне, я не думаю, что вы здесь для того, чтобы передать вашу личную преданность князю Нарману Черис, — сухо сказал Кайлеб.

— Нет, я здесь не для этого, Ваше Величество. — Сосновая Лощина встретил взгляд Кайлеба очень ровно, и молодой монарх почувствовал лёгкий укол уважения, когда увидел стойкость в его глазах. Они были, по-своему, упрёком его собственному легкомыслию.

— Нет, я в это, конечно, не верю, — признал Кайлеб более серьёзным тоном. — Фактические, учитывая нынешнее соотношение вооружённых сил между нашим королевством и княжеством вашего властителя — и его союзниками, конечно — я могу на самом деле предположить только одну вещь, которая могла привести вас сюда. И это, милорд, обсуждение условий, которые князь Нарман думает, что он может получить.

— В широком смысле, это, безусловно, верно, Ваше Величество. — Сосновая Лощина склонил голову в кратком подтверждающем поклоне.

— В таком случае, я мог бы сказать, что у него есть не так много, с чем можно заключить сделку, — сказал Кайлеб. — Я действительно не хочу проявить неуважение — корабли вашего флота храбро и решительно сражались в заливе Даркос — но Изумруд беззащитен перед нами. Мы захватили ваши морские укрепления тогда и как мы этого хотели. Ваши основные порты находятся под полной блокадой, и, как я полагаю, мы продемонстрировали, что способны высадить штурмовые отряды, чтобы сжечь любой из тех небольших портов, где коммодор Зестро может попытаться оснащать своих капёров. И мы можем высадить армию в любое время, и в любом месте, по нашему выбору.

Глаза Сосновой Лощины моргнули от удивления, когда Кайлеб упомянул Зестро по имени. Очевидно, что глубина познаний Кайлеба о событиях внутри Изумруда стала для него неприятным откровением.

«О, если бы вы только знали, милорд», — сардонически подумал Кайлеб.

— Всё это может быть правдой, Ваше Величество, — сказал изумрудский граф спустя мгновение. Затем он покачал головой. — Нет, — сказал он, — давайте будем честными. Это и есть правда. И всё же верно и то, что как бы неизбежна ни была ваша победа над моим Князем, её достижение может быть очень дорогостоящим. Не только с точки зрения потерянных жизней и денег, но и с точки зрения потерянного времени. Несмотря на все ваши нынешние преимущества, про которые мой князь поручил сказать вам, что он полностью их осознаёт, что у вас очень много врагов и нет друзей. По крайней мере, нет открытых друзей. Князь Нарман не сомневается, что вы продолжаете и даже ускоряете наращивание военной мощи. В то же время, однако, он прекрасно понимает — как, должно быть, и вы — что ваши враги вовлечены точно в тот же процесс. Если вы обнаружите, что вынуждены тратить драгоценное время на завоевание Изумруда силой оружия, вы можете обнаружить, что время, потерянное вами на это, предоставило вашим наиболее грозным врагам срок подготовиться к следующей, неизбежной стадии вашего противостояния.

— Учитывая правильность вашего анализа, на данный момент, милорд, — сказал Кайлеб с неприятной улыбкой, — последствия для дома Бейтц всё равно будут… менее приятными, чем для Черис.

— Это обстоятельство, о котором, уверяю Вас, мой князь прекрасно осведомлён, Ваше Величество.

— Я так и думал. — Кайлеб откинулся назад, скрестив ноги, и склонив голову, рассматривал Сосновую Лощину.

— С другой стороны, я должен признать, что заинтригован, — сказал он. — Каким бы ни был князь Нарман, я не верю, что он глух, слеп или глуп. Как не думаю, что есть большая вероятность того, что он не знает, кто стоял за его приказами, независимо от того, как притворяются «Рыцари Храмовых Земель». Следовательно, я должен предположить, что он, как и мы, здесь, в Черис, так же хорошо знает, кто является нашим истинным врагом. Что заставляет меня задаться вопросом, почему он желает навлечь гнев Великого Инквизитора и «Группы Четырёх» на свою голову, осмелившись послать нам официального дипломатического представителя.

Он испытующе посмотрел на Сосновую Лощину, и изумрудец пожал плечами. — Ваше Величество, я мог бы сказать, что, когда человеку приходится выбирать между тем, чтобы иметь дело с кракеном в его ванне и думвалом за пределами волнолома гавани, он, как правило, в первую очередь, сосредотачивается на кракене. Это, по сути, та мысль, которая легла в основу размышлений моего князя именно сейчас. Но это не единственное соображение, которое заставило его послать меня к вам. Я привёз с собой письма непосредственно от него, предлагающие вашему рассмотрению его собственный анализ ситуации. Думаю, вам будет интересно прочесть их.

— Я уверен, это так и есть. — Кайлеб тонко улыбнулся. — Могу ли я также предположить, что эта переписка касается условий, которые он может надеяться получить?

— Это так, Ваше Величество. — Сосновая Лощина снова поклонился, затем выпрямился. — Более того, она сообщает вам, что я назначен его официальным полномочным представителем. В пределах, установленных полученными мною от него обязательных к исполнению инструкций и ограничений, я уполномочен вести с вами переговоры от его имени и заключать любые соглашения, которые могут быть достигнуты между нами в рамках этих ограничений.

— Соглашения, которые могут быть достигнуты между нами, — тихо повторил Кайлеб. Затем выпрямился на троне, опустил руки, плотно прижал предплечья к подлокотникам и наклонился вперёд.

— Поймите меня правильно, милорд Сосновая Лощина, — тихо сказал он. — Я понимаю, что ваш князь был вынужден против собственных желаний принять участие в недавнем нападении на моё королевство. Но я также понимаю, что причины, по которым он счёл это нападение… неразумным, не имели никакого отношения к глубокой любви к королевству Черис. Я не верю — и никогда не верил — что он мог бы испытать какую-либо радость или удовольствие от массовых убийств, разрушений и поджогов, которые «Группа Четырёх» предложила обрушить на мой народ, но я не верю, что он был встревожен разрушением и разделом этого Королевства. Подводя итог, милорд, каковы бы не были причины его вражды, князь Нарман в прошлом неоднократно проявлял себя врагом Черис. Теперь же, когда он обнаружил свою ногу плотной зажатой в капкан, он может так же найти в себе желание… пожить в моём Королевстве и моём Доме. Ну, не могу сразу сказать, что такой компромисс невозможен. Но скажу вот что. Любой компромисс, которого мы достигнем, будет достигнут на моих условиях, а не на его. И вы можете быть уверены, что любые условия, которые я захочу рассмотреть, не позволят ему снова представлять угрозу для моего народа, моего королевства и моей семьи. Вы понимаете это?

— Конечно, понимаю, Ваше Величество, — ответил Сосновая Лощина, и его голос был таким же тихим. — Если бы я сидел на этом троне, а вы стояли здесь, передо мной, мои желания были бы точно таким же, как и у Вас. Уверяю Вас, мой князь понимает это так же, как и я.

— В таком случае, в вашей миссии может быть смысл, милорд, — сказал Кайлеб, снова откинувшись назад. — В любом случае, я готов выслушать всё, что хочет скажет князь Нарман. Если я найду его предложения менее чем полностью приемлемыми, всегда будет время вернуться к их решению на поле битвы. И, честно говоря, ваша точка зрения — и его — о ценности времени в нынешнем положении Черис имеет определённую обоснованность.

Сосновая Лощина ничего не говоря склонил голову, и Кайлеб улыбнулся.

— Но рассмотрение этих предложений ещё в будущем. Пока меня есть другие неотложные дела, которыми я должен заняться сегодня, а я намерен очень внимательно прочитать письма вашего князя и тщательно их обдумать, прежде чем мы с вами поговорим о их содержании. Тем временем, для вас приготовлены удобные апартаменты в Башне Королевы Мериты. Я надеюсь, вы найдёте их подходящими вашим нуждам, и, конечно же, вы можете разместить там любых ваших слуг, которых вы можете счесть необходимым для удовлетворения ваших потребностей.

— Благодарю Вас, Ваше Величество.

— Несмотря на всё, что уже произошло, милорд, нет никаких причин, почему мы не можем быть цивилизованными в подобных вещах. — Улыбка Кайлеба стала чуть теплее и искренней. — И чтобы там не было правдой, вы пришли сюда, доверяя моему гостеприимству и безопасности моего Дома. В этих обстоятельствах, мне надлежит продемонстрировать, что это доверие не было лишено оснований, не так ли?

— Поскольку вы решили говорить так откровенно, Ваше Величество, — ответил Сосновая Лощина с тем, что могло быть тенью ответной улыбки, — я позволю себе признаться, чтобы эта мысль — и эта надежда — не раз приходила мне в голову с тех пор, как мой галеон вошёл в черисийские воды.

— Что же, будьте уверены, что вы получите всё уважение, как и любой другой посланник, несмотря на любые… необычные причины вашего путешествия сюда, в Теллесберг.

— Спасибо, Ваше Величество.

— В любом случае, вы можете в этом не сомневаться, — сказал Кайлеб и махнул рукой в сторону человека в чёрно-золотой форме Черисийской Королевской Гвардии, стоящему справа от трона. — Капитан Атравес сопроводит вас в ваши покои, милорд, и проследит, чтобы охрана башни была проинформирована о вашем статусе и была готова удовлетворить любые ваши разумные пожелания.

VII Храм, Город Зион, Храмовые Земли

— Очень хорошо, Аллайн, — в голосе Замсина Трайнейра было гораздо больше раздражения, чем он обычно себе позволял, когда Робейр Дачарн уселся за столом совета, — мы все здесь. Теперь ты наконец можешь сказать нам, в чём дело?

Аллайн Мейгвайр, возможно, не был одного с Трайнейром уровня интеллекта, но он без труда распознал раздражение в тоне Канцлера, и его губы на мгновение сжались. Затем он повернул голову и посмотрел прямо на Трайнейра.

— Я только что получил дополнительные сообщения о ситуации в Заливе Долар, Замсин. — Он позволил следу преднамеренного терпения окрасить тон своего голоса. — Я подумал, что тебя может заинтересовать то, что герцог Ферн может сказать в них. Уверяю тебя, это было… любопытное чтение. Но, конечно, если ты слишком ограничен по времени…

«Нужно очень тщательно присматриваться, чтобы заметить лёгкий румянец на щеках Трайнейра», — отметил Дачарн. — «Даже это, однако, было разоблачением гораздо большего гнева, чем он когда-либо позволял себе испытывать к такой детской провокации при нормальных обстоятельствах. Впрочем, эти обстоятельства были какими угодно, только не нормальными, так ведь?»

— Конечно, у нас есть время выслушать любую информацию, которая кажется уместной и важной, Аллайн, — услышал свой собственный голос Казначей Церкви. Два других викария посмотрели на него, и он очень слабо улыбнулся. — Я уверен, что ты не потребовал бы встречи всех четверых из нас, если бы не думал, что полученные тобой сообщения являются таковыми, — продолжил он. — С другой стороны, у всех нас в расписаниях есть достаточно неотложные обязанности, которые делают нас немного более… раздражительными, чем, вероятно, мог бы предпочесть Господь.

Мейгвайр смотрел на него ещё секунду или две, затем кивнул, и кратковременная злость Трайнейра, казалось, постепенно угасла.

— Спасибо, Робейр, — сказал Канцлер. — Как всегда, ты сделал весьма ценное замечание. Аллайн, — Трайнейр снова перевёл взгляд на Мейгвайра, — если я выразился слишком резко, я прошу прощения. Робейр прав. У всех нас слишком много дел, которые требуют нашего немедленного внимания, но это не оправдывает отсутствие вежливости с моей стороны.

— Не беспокойся об этом. — Мейгвайр кривовато хмыкнул. — Честно говоря, за последние пару месяцев я откусил несколько собственных голов. Трудно быть терпеливым, когда так много всего происходит одновременно и не вовремя.

— Потому наша работа как пастырей Божьих заключается в том, чтобы позаботится, чтобы они снова пошли по правильному пути, — сказал Жаспер Клинтан. Как обычно, Великий Инквизитор, похоже, не особо заботился о том, чтобы поливать маслом неспокойную воду. — Поэтому, я полагаю, твоё требование встретиться имеет какое-то отношение к этому?

— Ты мог бы сказать так. — Мейгвайр откинулся на спинку своего удобного кресла. — Или, ты можешь сказать, что это связано с появлением чего-то ещё, что пошло не так.

— Тогда расскажи нам об этом, — сказал Дачарн, прежде чем Клинтан снова смог открыть рот.

— Я, конечно, приготовил копии для всех вас, — сказал Мейгвайр, указывая на стопки заметок, лежащие на бюварах его компаньонов. — Они прибыли с посыльной виверной, а не через семафор, так что содержат гораздо больше подробностей. И именно эти подробности меня больше всего волнуют. Особенно в связи с тем, что мы слышим из других источников.

— По существу, ситуация даже хуже, чем мы изначально думали. Теперь черисийцы используют «капёров» по обоим побережьям Ховарда, а также на восточном побережье Хевена, вплоть до находящегося на севере Прохода Бурь. Должно быть, их сотни, и кажется, что у каждого из них артиллерия новой конструкции. Таким образом, даже если технически они называют себя капёрами, на самом деле они являются крейсерами Черисийского Флота. И, если называть вещи своими именами, они сеют хаос.

Дачарн слегка нахмурился. За последние месяцы он нашёл огромное утешение в своей обновлённой личной вере, которое дало ему определённое спокойствие перед лицом всех напастей, которым Бог, казалось, позволял обрушиться на Его Церковь. Некоторые из других викариев — те, кто не требовал (или гораздо более многочисленные викарии, которые хотели бы иметь смелость требовать) ликвидации «Группы Четырёх» — казалось, уходили в своего рода изолированный кокон, где они могли притвориться, что их мир не находился в состоянии насильственного переворота. Однако, новое перечитывание Дачарном Священного Писания на самом деле вернуло его к гораздо более глубокому осознанию его ответственности за то, чтобы встретить этот переворот с открытым забралом. И из всей «Группы Четырёх» он, как главное должностное лицо Церкви по финансовым вопросам, несомненно, был лучше всех осведомлён о последствиях от массированного нападения, которое Черис предприняла на коммерческие перевозки своих врагов.

В конечном счёте, предположил он, можно было утверждать, что Черис играла в опасную игру, подавая пример такого энергичного капёрства. Как ни крути, черисийская экономика полностью зависела от собственного судоходства. В этом заключалась не только главная потенциальная слабость, но, так же, и основная ценность черисийской морской торговли, обещавшая огромную прибыль любому, кто сумел бы совершить на неё успешный налёт, и было маловероятно, что враги королевства навсегда останутся слепыми к этим незначительным фактам. С другой стороны, лишь очень немногие из материковых государств имели что-то, отдалённо похожее на тот источник обученных моряков, который имела Черис, а это означало, что простой набор команд для достаточного количества капёров мог оказаться трудным делом, особенно в условиях конкуренции с новым наращиванием военно-морских сил Церковью, привлекающим туда тот же ограниченный резерв моряков.

«Кроме того», — подумал он немного мрачно, — «подозреваю, что есть очень веская причина, по которой Кайлеб с таким энтузиазмом поощрял строительство такого большого количества этих чёртовых капёрских шхун, могущих плавать на такие дальние расстояния, и даже «позволял» им покупать новые пушки. Как только запасы жертв закончатся, его Флот сможет прибрать к рукам все эти корпуса в качестве анти-капёрских крейсеров, так ведь? Их владельцы будут стремиться избавиться от них за бесценок, как только они закончат «охоту» на торговый поток всех остальных. Они могут быть быстрыми, но, чтобы они не делали, нет никакого способа, используя который, обычный капёр смог бы иметь грузоподъёмность, равную соответствующему сухогрузу, поэтому владельцы будут вынуждены избавиться от них. Могу поспорить, что они согласятся на десятую часть от их первоначальной цены, и Флот — самый логичный покупатель. Это означает, что Кайлебу даже не пришлось оплачивать стоимость их артиллерии из своего кармана, не говоря уже о всех этих корпусах, чтобы обеспечить себя десятками — может быть даже сотнями — лёгких морских крейсеров. Вот пример того, как ведение войны окупает само себя!»

От этой мысли его губы дёрнулись в намёке на кислую улыбку горького восхищения. Однако, из гневного фырканья Клинтана стало очевидно, что тот не был впечатлён важностью — или актуальностью — доклада Мейгвайра.

— Налёты на несколько торговых судов могут быть раздражающими, но вряд ли могут представлять какую-либо настоящую опасность, — пренебрежительно сказал он, словно решив проиллюстрировать именно этот момент. — И что бы ни говорилось в ваших отчётах, даже еретики не смогли бы поставить свои проклятые новые пушки на «сотни» капёров так быстро. Без сомнения, люди паникуют и дико преувеличивают. — Мейгвайр начал открывать рот, но Дачарн вежливо поднял руку и повернулся к Великому Инквизитору.

— Во-первых, Жаспер, — сказал он, — никто не говорит, что у всех капёров есть новые пушки. Большинство черисийских торговых галеонов всегда несли, как минимум, несколько орудий, хотя бы для того, чтобы сдерживать пиратов, и не нужно много огневой мощи, чтобы заставить торговый корабль лечь в дрейф и сдаться. Так что артиллерия «старой конструкции», вероятно, всё, что нужно подавляющему большинству из них, да и не так уж трудно для них найти старые пушки в эти дни. Одному Богу известно, как много их валяется в Черис без дела после залива Даркос!

Клинтан сердито зыркнул на него, но Дачарн спокойно выдержал его взгляд, пока, наконец, Великий Инквизитор не кивнул, сердито и раздражённо.

— Во-вторых, — продолжил он после этого, — если бы это было всего лишь «несколько торговых судов», ты мог бы быть прав относительно того, насколько важны эти потери. Но их не «несколько», и Аллайн совершенно прав, когда беспокоится о потенциальных последствиях.

Лицо Клинтана напряглось, но Дачарн выступил в роли внутреннего миротворца «Группы Четырёх», и тучный Инквизитор заставил себя кивнуть во второй раз, как бы мало он этого ни хотел.

— О чём ты говорил, Аллайн? — пригласил Дачарн.

— Я говорил, что согласно отчёту Ферна, доларский торговый флот понёс чрезвычайно тяжёлые потери. По-видимому, эти проклятые «капёры» действуют практически по своему усмотрению, несмотря на тот факт, что они находятся в тысячах миль от любого черисийского порта. Кажется, они повсюду в Заливе, включая Залив Хэнки и, по-видимому, также Бухту Швэй. Потери настолько высоки, что страховые тарифы подскочили до небес. И даже со страховкой, многие владельцы вообще отказываются разрешать выход своих судов в море. Из того, что герцог хочет сказать, можно сделать вывод, что морская торговля Королевства фактически остановилась

— И что с того? — На этот раз голос Клинтана был, по крайней мере, умеренно вежливым, как заметил Дачарн, и Инквизитор пожал тяжёлыми плечами. — При всём уважении, Аллайн, и в полной мере признавая, что последствия для Долара могут быть значительными, я не могу понять, что там такого непосредственно угрожает ситуации. Мы всегда знали, что, как только эти проклятые еретики начнут совершать набеги, последствия будут серьёзными для всех остальных торговых флотов.

— Дело в том, Жаспер, — сказал Дачарн, — что ущерб оказался намного хуже, чем мы изначально ожидали. Несмотря на то, что я только что сказал, Аллайн совершенно прав, что многие из этих «капёров» кажутся специально построенными судами, вооружёнными лучшей черисийской артиллерией. Той артиллерией, напомню вам, которую у нас пока не получилось продублировать для наших собственных судов. Я — Главный Казначей Матери-Церкви. Я знаю, насколько дорогой является наша программа перевооружения, а значит, я должен по крайней мере чувствовать, какие именно инвестиции должны делать черисийцы для производства того количества артиллерии, которое необходимо их собственному флоту. Тем не менее, несмотря то, что его собственный флот явно требует всё больше и больше пушек, Кайлеб разрешает капёрам доступ к ним. Это указывает на то, насколько высокий приоритет он и его советники должны уделять операциям этих капёров. И, опять же, выступая в качестве Главного Казначея Матери-Церкви, я могу лучше понять некоторые… косвенные последствия, чем вы.

— Так просвети нас, — предложил Клинтан голосом похожим на рычание.

— Аллайн, вероятно, находится в лучшем положении, чем я, чтобы минимизировать последствия для наших строительных программ, — сказал Дачарн, — но я уже знаю, что черисийские атаки были больше, чем незначительным раздражением там, где это имело к ним отношение. Многие из материалов, требующихся для строительства наших новых галер, обычно перевозится морем, Жаспер. Лонжероны, мачты, шпангоуты, артиллерия, якоря — всё, что является тяжёлым, массивным, или просто большим и не может быть произведено в непосредственной близости от самих верфей, должно быть доставлено туда грузовым рейсом, а попытка перевезти такие грузы, как эти, по земле, даже при наличии сухопутного маршрута, является кошмаром. Если они не могут быть доставлены морским транспортом, расходы будут расти до небес, а время строительства намного вырастет.

— Но есть и другое, более прямое следствие. Если черисийцы преуспеют в эффективном уничтожении торговых флотов своих врагов — а создание ситуации, в которой старающиеся выжить торговцы съёживаются от страха в порту, вместо того чтобы осмелиться выходить в море, будет иметь эффект аналогичный захвату или пусканию на дно всего, что они смогут произвести — экономикам этих государств будет нанесён серьёзный ущерб. Даже наша казна в конечном счёте ограничена в плане субсидий и ссуд, которые мы можем предоставить, чтобы компенсировать такого рода ущерб. А так как их экономики пострадают, десятины, причитающиеся казначейству, также уменьшатся, что в конечном итоге приведёт к серьёзным последствиям для нашего финансового положения.

— В то же время бойня, которую устраивают черисийцы — это не что-то, чего государства, которые не ведут с ними активной войны, скорее всего, не заметят. У всех нас были свои опасения по поводу окончательной надёжности Сиддармарка. Ну, если они увидят, что враги черисийцев страдают от такого рода опустошения, это сделает их ещё менее склонными к тому, чтобы добавить себя в список этих врагов… и в список целей капёров. Кроме того, я довольно сильно сомневаюсь, что кто-то вроде Грейгора Стонера будет непременно убит горем, наблюдая, как торговля конкурирующих правителей будет разбита в пух и прах. В конце концов, раз уж их торговый флот сокращается, его флот может расширяться, чтобы заполнить часть пустоты.

Теперь даже Клинтан слушал внимательно, а Замсин Трайнейр откинулся на спинку стула. Были времена, когда он находил явное возрождение личного благочестия Дачарна более чем утомительным. Новообретённая готовность Казначея «верить в Бога» и перемежать обсуждения, связанные с политикой и планированием, цитатами из Писания и «Комментариев», могла принести ему умиротворение, но это не имело большого значения для всех тех раскалённых докрасна углей, которыми Трайнейр должен был жонглировать каждый день. С другой стороны, его способность убедить даже становящегося всё более агрессивным Великого Инквизитора остановиться и действительно послушать была впечатляющей. Настолько впечатляюще, что Трайнейр даже сам подумывал провести некоторое время с Писанием.

— Но даже влияние на мышление его потенциальных врагов является вторичным по отношению к тому, что на самом деле преследует Кайлеб, — продолжал тем временем Дачарн. — Он систематически уничтожает возможность грузоперевозок у других государств. По сути, он делает именно то, в чём мы обвиняли его отца: намеренно ставит перед собой задачу захватить полный контроль над всем мировым торговым судоходством. И причина, по которой он делает это, Жаспер, заключается в том, что если все другие торговые перевозчики будут уничтожены, то останутся только те, у кого на мачтах развевается черисийский флаг. Это означает, что потребность материковых государств в средствах доставки для перевозки грузов, необходимых для их собственной экономики, заставит их использовать черисийские суда. А, по сути, это означает, что они будут субсидировать военные расходы Кайлеба. Он будет заставлять королевства Хевена и Ховарда в буквальном смысле платить за его войну против Матери-Церкви.

— Тогда помешай им это сделать, — прорычал Клинтан.

— Это гораздо проще сказать, чем сделать, — возразил Дачарн. — Торговым домам эта доставка нужна просто для того, чтобы выжить, и я не вижу ничего, что мы могли бы сделать, чтобы предотвратить последствия для нашего собственного денежного потока. Это то, что я пытался объяснить всё это время. Всё здание гораздо более хрупкое, чем может показаться извне, и императивы экономического выживания будут столь же очевидны для королей и принцев, как и для отдельных банкиров. Эти же императивы способны загнать даже божьих людей в руки черисийцев, если для них это единственный способ выжить.

— И это не единственная вещь, которая вызывает беспокойство, — добавил Мейгвайр. Он явно хотел позволить Дачарну нести основную ношу объяснения, но сейчас он наклонился вперёд и его собственное выражение сочетало в себе беспокойство и гнев. — Тут дело не только в том, чтобы вредить их врагам и укреплять их собственную экономику. Существует также разлагающий эффект.

— Разлагающий эффект? — Клинтан резко выпрямился в своём кресле, так как Мейгвайр наконец-то полностью завладел его вниманием. — Что за ещё за «разлагающий эффект»? — требовательно спросил он.

— Эти «капёры» производят огромный денежный поток, — сказал Мейгвайр. — Кем бы они ни были, они продолжают быть черисийцами, когда дело доходит до поиска способов выжать марки из любой ситуации. И они разбрасывают некоторые из этих марок вокруг. У меня есть подтверждённые отчёты, что им удаётся сбыть свои призы в материковых портах. Это означает, что им не нужно сажать им на борт призовые экипажи и плыть весь путь обратно до Черис. Им нужно всего лишь сформировать экипаж достаточный для того, чтобы довести приз до одного из открытых для них портов, что означает, что их призовые команды могут немедленно вернуться к ним. А это значит, что они могут захватить гораздо больше кораблей, прежде чем нехватка рабочей силы заставит их пойти домой и набирать новые команды. В некотором смысле, ещё хуже то, что это также означает, что они выстраивают тесные отношения с властями в этих портах. Они не могли бы продавать там захваченные корабли, или сбывать грузы со своих призов, без ведома и согласия этих властей.

Челюсти Клинтана сжались, и гнев полыхнул в глубине его глаз.

— Аллайн прав, — сказал Дачарн. — Эти капёры, несомненно, являются частью скоординированной черисийской стратегии. Основные расходы Кайлеба из собственного кармана — это артиллерия, которую он позволяет им покупать, и даже это всего лишь стоит его флоту времени, так как я совершенно уверен, что литейные заводы, отливающие эти орудия, демонстрируют приличную прибыль в процессе без каких-либо фактических субсидий со стороны Короны. И как только у них кончатся чужие грузоперевозчики, которых можно атаковать, все они будут доступны для принятия на военно-морскую службу в качестве лёгкого конвойного сопровождения и крейсеров. Это не только причиняет вред его врагам и помогает его собственной экономике, но также и освобождает его флот, позволяя ему сконцентрироваться на Изумруде и Корисанде, так как вынуждает наших союзников сосредоточить всю их ограниченную оставшуюся военно-морскую силу на усилиях по защите оставшейся у них торговли. И одновременно, как только что указал Аллайн, давая чиновникам таких мест, как Харчонг, сильные личные стимулы активно сотрудничать с ним, одновременно указывая тем правителям, которых ещё нет в списке его активных врагов, что он может сделать то же самое с ними, если ему придётся.

— Тогда, очевидно, нам нужна контрстратегия? — спросил Трайнейр.

— Я бы сказал, что да, это было разумное замечание, — с лёгкой иронией в голосе согласился Дачарн.

— Это легко, — прорычал Клинтан. Трое других посмотрели на него, и он фыркнул.

— Вы только что указали, как уничтожение торговых флотов наших союзников причинит им вред, Робейр. Это не моя область знаний, а ваша, и я готов полностью принять ваш анализ. Но если грузоперевозки важны для них, для еретиков из Черис они критичны. Все их проклятые флоты и все их проклятые капёры должны быть как-то оплачены, и эти пиявки платят за них деньгами, которые они высасывают из материковой экономики. Обрежьте этот доход, и вы уничтожите их способность финансировать их противостояние воле Божьей.

— Это достаточно справедливо, — признал Дачарн, смотря на Клинтана прищурившимися глазами.

— Что ж, чтобы сделать это нам не нужен никакой «капёрский» флот, — грубо сказал Великий Инквизитор. — Всё, что нам нужно сделать — это приказать закрыть все материковые порты для черисийских грузоперевозок. Нам не нужно топить или сжигать их корабли, чтобы сделать их бесполезными для Кайлеба и его собратьев-отступников.

Трайнейр нахмурился с задумчивым выражением лица. Мейгвайр, казалось, разрывался между согласием с Клинтаном и скептицизмом по поводу кажущейся простоты его размашистого предложения. Дачарн, со своей стороны, покачал головой.

— Это будет не так просто, Жаспер, — сказал он почти мягко. — Слишком много людей и слишком много средств к существованию замешано в этом. Даже самые лучшие люди, столкнувшиеся с необходимостью обеспечить свои собственные семьи, обнаружат, что они испытывают крайнее искушение продолжить скрытно иметь дела с Черис, если выбор встанет между этим и финансовым крахом. И не заблуждайся насчёт этого, потому что для многих людей, принимающих участие в любых успешных изгнаниях черисийских грузоперевозок из наших портов, последствия будут разрушительными.

— Если это так — то так и будет. — В голосе или выражении лица Клинтана не было никакой гибкости. — Это сражение за главенство Самого Бога в Его собственном мире, Робейр. Учитывая это, финансовые невзгоды группы торговцев и лавочников — это несущественная цена, которую нужно заплатить, если она ослабляет руку нечестивого потомства Шань-вэй.

— Может быть, — ответил Дачарн. — Но действительно ли это или нет, не в этом дело, Жаспер. В первую очередь, дело в том, можем ли мы убедить или заставить этих «торговцев и лавочников» сделать это. И, если быть полностью честным, даже если мы добьёмся успеха в этом, последствия для наших собственных потребностей, если мы намерены начать войну с Черис, могут быть значительными.

— Когда на улицах Теллесберга будет расти трава, потому что у них не будет никого, кто мог бы купить их товары или арендовать их корабли, нам не нужно будет платить за какие-то «потребности», чтобы свергнуть Кайлеба и его навечно проклятых советников, — парировал Клинтан. — Что будет неудобством для нас — возможно, даже серьёзным — будет фатальным для Черис. Как долго, по вашему мнению, продержится Кайлеб, как только его поклоняющиеся деньгам черисийцы осознают, что всё его королевство обанкротится, и они вместе с ним? — проворчал он с голодным смешком. — И как только они набросятся друг в друга, как сброд, которым они и являются, сколько военной мощи потребуется, чтобы смести осколки?

— В чём-то он прав, Робейр, — тихо сказал Трайнейр, и Дачарн был вынужден кивнуть.

— Да, он прав. Предполагая, что мы могли бы осуществить такую политику.

— Всё, что нам нужно сделать — это отдать приказ, — прохладно сказал Клинтан.

— Не в этот раз, Жаспер, — не согласился Дачарн, глядя на ярость Великого Инквизитора из безмятежности его вновь обретённой веры. — Рыцари Храмовых Земель не имеют полномочий просто издавать приказы подобные этому и смотреть, как им подчиняются, не задавая вопросов. Не тогда, когда искушение — даже необходимость — не повиноваться им будет настолько сильным.

— Шань-вэй забери «Рыцарей Храмовых Земель»! — ощерился Клинтан. — В любом случае, нам пора перестать танцевать в тенях.

Лицо Дачарна окостенело. Гнев Великого Инквизитора продолжал ферментироваться в ярость, и совершенно неожиданное неповиновение, продемонстрированное Диннисом, особенно перед лицом его мучительной смерти, заставило вечно вспыльчивый характер Клинтана вспыхнуть раскалённым докрасна пламенем. Хуже того, в некотором смысле, последнее выступление Динниса, хотя оно и было прервано, поставило под сомнение мотивы «Группы Четырёх». Никто — по крайней мере, никто за пределами Совета Викариев — не был готов сказать об этом открыто, но тот факт, что собственный архиепископ Черис был готов предъявить обвинение не Черис, но Церкви, находясь на самом краю невыразимых мучений и смерти, нанёс совершенно неожиданный удар по авторитету «Группы Четырёх». На самом деле, как бы ненавистно не было Дачарну признавать это, это нанесло удар по авторитету самой Матери-Церкви.

«И это также подорвало стратегию Замсина по разграничиванию Церкови и Рыцарей Храмовых Земель», — подумал он. — «Диннис не обвинял Рыцарей, которые атаковали Черис; он обвинил нас, нас четверых и даже саму Мать-Церковь. И если кто-то поверил ему, когда он провозгласил непорочность Черис до того, как мы напали на неё, это также свело бы на нет аргумент, что всё это является результатом какого-то многолетнего, еретического черисийского заговора, который, наконец, просто проявил себя в открытую».

— У меня есть полномочия приказать это на основании первостепенной власти Инквизиции по борьбе с ересью и вероотступничеством, где бы она ни возникала, — продолжил Клинтан.

«И с каких это пор какой-либо Великий Инквизитор имел такие полномочия?» — задался вопросом Дачарн. — «Внутри Церкви, да. И власть призывать светских лордов для поддержки Матери-Церкви против ереси на их собственных землях. Но самоуправно приказать им закрыть свои порты для другой нации? Диктовать условия, на которых их подданным разрешается зарабатывать средства к существованию, необходимые, чтобы прокормить своих детей? Ни один Инквизитор никогда не претендовал на такого рода власть! С другой стороны, когда любой другой Великий Инквизитор сталкивался с угрозой, с которой мы сталкиваемся?»

— Это может быть прямая эскалация, — заметил Трайнейр. — Это сняло бы бремя ответственности за нынешнюю ситуацию с Черис, по крайней мере, до некоторой степени, и возложило бы её на Мать-Церковь.

— И, — добавил Дачарн, — если мы сделаем это, это также усилит давление на нас — на Мать-Церковь — чтобы мы предприняли мощные военные действия против Черис, и я боюсь, что едва ли мы в состоянии сделать это.

— По крайней мере, до конца этого года, — согласился Мейгвайр. — Даже после того, как мы построим корабли, потребуется время, чтобы подготовить для них экипажи. А нельзя сказать, что у нас было неограниченный источник моряков, который, похоже, есть у Черис.

— Кого волнует, если это «эскалация»? — требовательно спросил Клинтан. — Это война между Божьей Церковью и Его врагами. Между Светом Лангхорна и вечной Тьмой Шань-вэй. Вместо того, чтобы притворяться, что это не так, пришло время рассказать всем Верующим правду о тщательно спланированном и давно подготовленном черисийском бунте против законной власти Бога и пастырей Его, здесь, в этом мире. Мои агенты говорят мне, что в тавернах и на улицах уже ходят перешёптывания о неповиновении Стейнейра и так называемом выступлении со смертного одра этого ублюдка Динниса. Пришло время, когда мы должны открыто признать истинную природу этой борьбы, время, когда мы открыто призываем всех Верующих присоединиться к священной битве против этого гнезда Шань-вэй. Лучше открыть рану очищающему воздуху и истощить яды сомнения, прежде чем они ещё больше приведут на пути разложения.

Трайнейр, как и Дачарн, задумчиво нахмурились. Как бы сильно он ни боялся и не доверял последствиям вспыльчивости Клинтана, в его словах было много смысла. По крайней мере, черисийцы никогда не пытались сделать вид, что не бросали вызов власти Матери-Церкви. Фактически, они напечатали тысячи копий текста вызывающего письма Стейнейра к Великому Викарию и распространили их в каждом портовом городе Сэйфхолда. Инквизиция изъяла все копии, которые смогла найти, но Дачарн был уверен, что довольно много копий всё ещё передаются из рук в руки. И тот факт, что Стейнейр выражал своё неповиновение с точки зрения противодействия разложению Церкви, а не против какого-либо доктринального спора — помимо, конечно, доктрины о верховенстве власти Великого Викария — не остался незамеченным.

И в сочетании с выступлением Динниса, это действительно задело Жаспера за живое. Но сам факт того, что в его рассуждениях столько же гнева, сколько логики, не обязательно делает его неверным. И совсем не факт, что он искажает доказательства.

«В одном Стейнейр прав. Я могу ненавидеть мысль о том, чтобы признать это — я терпеть не могу признавать это — но Совет Викариев развращён. Мы развращены, и прошло много времени с тех пор, как мы убирались в собственном доме. Но как бы он ни был прав, во-первых, мы должны сохранить этот дом. Мы не можем позволить кому-то разрушить единство Матери-Церкви, существовавшее с момента самого Сотворения, каким бы оправданным ни был его гнев и призывы к реформе. И если это правда, то мы должны открыто противостоять реальной природе битвы, с которой мы столкнулись. И», — признал он с грустью, — «если это потребует от нас… исказить некоторые подробности, чтобы сохранить целое, то какой у нас действительно есть выбор?»

— Итак, ты рекомендуешь открытую энциклику[19] от Великого Викария? — спросил Трайнейр. — Не только для распространения среди епископов, но и для доведения до сведения прихожан с кафедры?

— Это именно то, что я рекомендую. — Клинтан пожал плечами. — Я понимаю, что она должна быть тщательно составлена, и для этого потребуется некоторое время и размышления. Но я верю, что пришло время выложить все наши карты на стол.

— Если мы сделаем так, как ты предлагаешь, Жаспер, — сказал Дачарн вслух, — это уменьшит масштаб и гибкость стратегий, доступных нам. Если мы проведём эту линию открыто, перед всеми детьми Божьими, то эти дети будут по праву ожидать, что мы будем действовать. Действовать настолько смело и решительно, как того требует от нас Бог. И всё же, как только что сказал Аллайн, у нас не будет такой способности действовать в течение следующих месяцев.

— В любом случае, для того чтобы наше сообщение распространилось и действительно отложилось в сознании, понадобятся месяцы, — ответил Жаспер. — Мы можем передать наши директивы вовлечённым светским правителям и передать нашу энциклику в каждую церковь на материке в течение пятидневки, используя семафор. Но даже после того, как мы это сделаем, простым людям понадобится время, чтобы впитать то, что мы хотим им сказать. И Матери-Церкви понадобится время, чтобы сформировать и направить их естественное и неизбежное чувство возмущения.

— Если мы объявим Святой Крестовый Поход, — сказал Дачарн тщательно подбирая слова, — пути назад уже не будет. Любая возможность убедить духовенство Черис, или людей, живущих там, добровольно и покаянно вернуться в объятия Матери-Церкви будет утеряна навсегда. Единственной оставшейся апелляцией станет меч, а не уговоры или выражение протеста.

— Это решение уже было принято, — мрачно сказал Клинтан. — Оно было сделано, когда Кайлеб и Стейнейр решили отправить своё адское письмо и открыто отдать свою преданность Шань-вэй.

Дачарн вздрогнул, вспомнив ещё одну встречу, когда Жаспер Клинтан, за бутылкой вина, почти случайно подвёл их, по сути, к тому, чтобы приговорить целое королевство к смерти через огонь и разрушение без предупреждения. У Дачарна не было никаких сомнений в том, что они несут первостепенную ответственность за сохранение Церкви и её авторитета как последнего смертного гаранта душ всех людей повсюду. Тем не менее, заявление Клинтана глубоко обеспокоило его на нескольких уровнях. Во-первых, из-за того, что подразумевалось в отношении того, кто на самом деле принял первоначальное решение прибегнуть к насилию. Во-вторых, потому что это недвусмысленно подчёркивало пропасть смерти и опустошения, в которую Клинтан был готов бросить любого, кто встал на его пути. И, в-третьих, потому что Клинтан действительно верил в то, что он только что сказал.

«Это действительно страшная вещь, не так ли, Робейр?» — подумал он. — «Этот человек является Великим Инквизитором Матери-Церкви, хранителем святости её учений и незыблемой нравственности её священников. Достаточно плохо думать, что он по-прежнему готов принимать решения во времена, подобные этому, хотя бы частично, исходя из циничного прагматизма. Но если хранитель учения Божьего способен искренне убедить себя верить во всё, во что ему нужно верить, чтобы удовлетворить свои собственные цели, сохранить свою поддержку в Церкви, то куда же смотрит истинный гарант этого учения?»

У него не было ответа на этот вопрос. Возможно, Бог откроет ему его в конце, но Он явно не собирался этого делать раньше, чем «Группа Четырёх» приняла своё решение от имени всей Церкви. И при всех его сомнениях относительно мудрости предложения Клинтана или того, что побудило его сделать это, у Дачарна не было лучшего ответа, который он мог бы предложить.

— Жаспер прав, — сказал Мейгвайр. — Не было никакого пути назад с тех пор, как письмо Стейнейра прибыло сюда в Храм, Робейр. Ты знаешь это так же хорошо, как и мы все.

— Да, я полагаю, что знаю, — вздохнул Дачарн. — Однако мысль о том, сколько людей умрёт, заставляет меня желать, чтобы я этого не знал.

— Смерть — это лучшее из всего, что заслуживает любой еретик. — Голос Клинтана был холодным, а мясистое лицо словно вырезано из гранита. — Чем скорее большинство из них присоединятся к своей тёмной госпоже в аду, тем лучше для всех истинно верующих в Бога.

«А как насчёт всех людей, которые не являются еретиками, Жаспер?» — молча спросил Дачарн. — «А как насчёт детей, которые будут перебиты с их родителями, когда ты сожжёшь черисийские города? Есть ли у этих невинных возможность выбирать между ересью и правдой? И как насчёт тех черисийцев, которые остаются верными Богу и Церкви и всё же стоят на пути святых армий, которые ты предлагаешь направить совершить резню их соседей? И как насчёт реакции — а реакция наступит, в один из дней — когда остальная часть Черис поймёт, что обвинения Стейнейра в разложении были полностью оправданы? Собираешься ли ты искоренить разложение? Отказаться от собственной позиции, дающей власть и богатство? Начать подходить к учению и вопросам веры с искренне открытым и принимающим умом?

Но, несмотря на его вопросы, всё по-прежнему возвращалось к одному единственному, неопровержимому факту. Чтобы иметь хоть какой-то шанс восстановить Мать-Церковь в том виде, какой она должна быть, какой она должна снова стать, в первую очередь, Мать-Церковь, какими бы ни были её нынешние недостатки, нужно было сохранить.

— Мне это не особенно нравится, — сказал Трайнейр с тем, что Дачарн распознал бы как огромное преуменьшение, — но я боюсь, что ты, возможно, прав, Жаспер. В любом случае, мы должны предпринять какие-то меры против последствий действий черисийских капёров, которые Робейр и Аллайн проанализировали для нас. И ты, безусловно, прав насчёт зависимости Черис от своего торгового флота. Честно говоря, я не хочу делать никаких предположений о том, что Священная Война неизбежна — пока ещё нет — но ты прав в том, что мы должны что-то сделать.

Он оглядел стол переговоров с мрачным выражением лица.

— В данных обстоятельствах я считаю, что у нас действительно может не быть другого выбора.

VIII Город Менчир, Княжество Корисанд

Послеполуденный свет, падающий на плечи Гектора Дайкина, был не слишком обжигающим. Звон и скрип доспехов, оружейных ремней и седельной кожи окружали его и его гвардейцев, но его мысли, пока он ехал по улицам Менчира, были заняты другим.

День начался лучше, чем он ожидал. Полевые манёвры армии сегодня утром прошли хорошо, и он был доволен явной жизнерадостностью войск. Конечно, никто из них не собирался стоять с унылым видом там, где он мог их видеть, но была разница между людьми, которые просто подчинялись приказам, и людьми, чьи сердца были увлечены работой.

Гектор, однако, сомневался, что его солдаты — большинство из которых, в конце концов, были довольно грубыми и лишёнными воображения — подозревали, как много они и их манёвры сделали, чтобы вдохновить их князя. Или, если уж так пошло, как сильно он нуждался во вдохновении все эти дни. Как трудно было много работать на пути к процветанию, размышляя о том молоте, который Кайлеб Армак, должно быть, деловито готовился обрушить на его княжество. Однако тот факт, что этого ещё не произошло, был, по крайней мере, некоторым утешением, предположением, что у него, возможно, есть ещё, по крайней мере, пара месяцев, прежде чем это случится. И, выказанное только что в отношении его войск, говорило о том, что каждый день, который он мог отыграть для себя, был ещё одним днём, который делал задачу Кайлеба труднее и труднее.

«Этого, вероятно, будет достаточно, чтобы дать мне довольно сомнительное — и посмертное — моральное удовлетворение», — признался он сам себе. — «Тем не менее, это лучше, чем ничего. И всегда возможно — по крайней мере, в некоторой перспективе — что я могу поставить себя в положение, что причинит ему достаточно неприятностей и заставит потратить время, чтобы хотя бы рассмотреть возможность переговоров».

Он усмехнулся своим мыслям, размышляя о том, как бы он отреагировал — в действительности, планировал отреагировать — если бы планы вторжения «Группы Четырёх» увенчались успехом, а они поменялись бы местами. При таких обстоятельствах, на ум приходила только старая поговорка об утопающем и соломинке.

«По крайней мере, это даёт мне возможность что-то делать, пока я жду»!

Он посмотрел через левое плечо назад, на крупного, скорее даже тучного, седовласого мужчину, ехавшего на полкорпуса лошади позади него. Сэр Ризел Гарвей, граф Каменной Наковальни, был одним из его кузенов и его главнокомандующим армией, сухопутным эквивалентом графа Тартаряна. Традиционно, в Корисанде, армия была намного менее престижным местом службы, чем Флот. В этом, по крайней мере, Корисанд и Черис были похожи — вероятно неизбежно, учитывая тот факт, что оба государства были, по существу, очень большими островами. Но в отличие от Черис, к началу сложившейся неприятной ситуации, Корисанд, по крайней мере, обладал постоянной регулярной армией, состоящих из профессиональных военных. Гектор был вынужден признать, что так было главным образом потому, что некоторые его подданные (и некоторые его дворяне), особенно в Зебедайе, любили его гораздо меньше, чем оные любили Хааральда в Черис. Существование регулярной армии, верной князю, который ей платил, а не их собственным феодальным лордам, являлось для этих «нелюбящих» душ красноречивым намёком на то, что им следует держать своё нелицеприятное мнение о князе Гекторе при себе.

С другой стороны, никто — и меньше всего Гектор — никогда по-настоящему не ожидал, что войска Каменной Наковальни могут столкнуться с отражением чужого вторжения в Корисанд. Всегда предполагалось, что если они будут вовлечены в какие-то вторжения, то это они будут вторгаться куда-либо ещё.

Но Каменная Наковальня не казался слишком уж удручённым. На самом деле, его общий настрой бы таким же твёрдым как у Тартаряна, хотя Гектор и подозревал, что таким он был по несколько иным причинам. После десятилетий игры второй скрипкой при военно-морском флоте, сэр Ризел внезапно обнаружил, что оказался одним из самых важных людей во всей Лиге Корисанда, и, не смотря на серьёзность угрозы, нашёл необычную ситуацию довольно волнующей. Гектор мог не разделять возбуждение своего кузена, но был полностью доволен отношением Каменной Наковальни до тех пор, пока тот продолжал настаивать на своих собственных приготовлениях так же настойчиво и твёрдо, как и до этого момента.

Князь поймал взгляд графа и мотнул головой, подзывая Каменную Наковальню к себе. Граф тронул коня пятками и порысил чуть быстрее, пока не приблизился к Гектору. Затем он снова замедлил ход, скача с ним стремя в стремя.

— Да, мой князь?

— Я думаю манёвры прошли хорошо, — сказал Гектор. — Пожалуйста, передай полевым командирам мои комплименты.

— Конечно, мой князь! — Широкая улыбка Каменной Наковальни была явно искренней, и Гектор протянул руку, чтобы чуть коснуться его плеча.

— Я ценю все твои усилия, Ризел, — сказал он. — И я понимаю, что у тебя не так много времени, чтобы подготовиться. Есть ещё что-нибудь, что я могу сделать, чтобы помочь тебе?

Каменная Наковальня задумался на несколько секунд, хмыкнув в густые усы, потом пожал плечами.

— Раз уж вы спросили, мой князь, может быть есть одна вещь.

— Какая?

— Я был вчера в Королевском Арсенале, — сказал Каменная Наковальня. — Сэр Терил пригласил меня посмотреть на пробную стрельбу второй партии новых пушек.

— В самом деле? — Гектор склонил голову в сторону. — Что ты думаешь о них?

— Думаю, что они очень впечатляют. И я определённо могу понять, что произошло с Чёрной Водой, если все черисийские корабли, или хотя бы их галеоны, несли пушки, подобные этим. При таких обстоятельствах, я понимаю, почему Тартарян хочет их так много, сколько только может получить.

Каменная Наковальня закончил говорить, и бровь Гектора поднялась выше.

— Но?

— Прошу прощения, мой князь?

— Я услышал, как где-то там прозвучало «но», Ризел. Не мог бы ты сказать мне, почему я это услышал?

— Полагаю, что да, услышали, — признал Каменная Наковальня. — И вот почему…

Он несколько раз задумчиво вздохнул, посмотрел на широкую улицу, ведущую к дворцу Гектора, и снова пожал плечами.

— Мой князь, я понимаю, почему Флоту нужны новые пушки. И я понимаю, что мы должны восстановить флот как можно быстрее. Но, честно говоря, я не думаю, что есть какой-то способ, с помощью которого мы сможем справиться со его восстановлением до того, как Кайлеб и Королевский Черисийский Флот нанесут нам визит. Это значит, что они будут способны высадить свои войска почти везде, где захотят, без реального существенного сопротивления со стороны нашего Флота. Я не виню Терила — графа Тартаряна — в этом. Это не его вина. На самом деле, это вообще ни чья вина, но всё это означает, что Армия — и я — должны отбить любые вторжения, поскольку в первую очередь их не сможет остановить Флот.

Он сделал паузу, пристально глядя на своего князя, и Гектор кивнул.

— Я думаю, что в этом ты абсолютно прав, — согласился он. — И?

— И в этих обстоятельствах, я думаю, что может быть более разумным использовать наши ресурсы и доступное нам время для производства пушек для Армии, а не для Флота. Или, по крайней мере, не только для Флота.

— Даже так?

Гектор задумчиво нахмурился, обдумывая то, что только что сказал Каменная Наковальня. И, когда обдумал, понял, что граф был прав. На самом деле, абсолютно прав. Никто на Сэйфхолде никогда не слышал о «полевой артиллерии». Во всяком случае, не в том смысле, в каком этот термин когда-то использовался на планете, называемой Земля. Сэйфхолдийские пушки были слишком большими, слишком тяжёлыми, слишком медленно стреляющими. На своих неуклюжих, бесколёсных «лафетах», они были практически стационарными. После того, как они были установлены, передвигать их, особенно в присутствии врага, нечего было и думать.

Однако учитывая лёгкость и удобство новых черисийских пушек, это уже не могло долго оставаться правдой. Тот вид корабельного лафета, который разработали черисийцы — и который ремесленники и литейщики Тартаряна скопировали с эскизов капитана Миргина — был не очень удобен для использования в полевых условиях, но, конечно, можно было бы разработать что-то ещё.

— Могу ли я предположить, что ты уже задумывался над тем, как именно ты бы мог расположить и использовать артиллерию в полевых условиях? — спросил он вслух.

— На самом деле, об этом думал Корин, — ответил Каменная Наковальня, и Гектор кивнул. Сэр Корин Гарвей, старший сын и наследник Каменной Наковальни, так же был одним из старших войсковых командиров графа. И не смотря на кумовство, которое неизбежно благоприятствовало его карьере, он оказался очень хорош в том, чем занимался.

— И что Корин смог придумать?

— Во-первых, новый лафет, — сказал Каменная Наковальня. — Это больше похоже на двухколёсную тележку, чем на то, что использует Флот, но мне кажется, что она будет работать. По крайней мере, если она будет достаточно прочной. И я предполагаю, что её можно будет довольно быстро буксировать двойкой лошадей. Вполне возможно, что лучше будет работать не двойка, а четвёрка лошадей. Или мы могли бы попробовать использовать тягловых драконов. Хотя, они не очень хорошо переносят звуки выстрелов. Думаю, что лошади будут переносить их лучше. На каждую пушку их понадобится больше, и они могут быть менее выносливы, но, кроме этого, на небольших дистанциях они быстрее.

— Я вижу, что вы двое думали об этом, — заметил Гектор. — И учитывая обстоятельства, с которыми мы, вероятно, столкнёмся в ближайшее время, я думаю, что вы, вероятно, правы относительно того, кому артиллерия понадобится больше. Особенно, если ты и Корин сможете выработать тактику для её эффективного использования.

— Это мы тоже рассмотрели со всех сторон, — сказал Каменная Наковальня. — Вы понимаете, конечно, что всё, что мы придумаем, на данный момент будет чистой теорией. Не может быть по-другому, пока мы не получим некоторые реальные детали, чтобы опробовать наши идеи, и даже тогда…

— Осторожно, Ваше Высочество!

Гектор вскинул голову, так как один из его гвардейцев внезапно пришпорил коня. Зверь скакнул, резко нагоняя коня Гектора, и правая рука гвардейца метнулась вперёд. Глаза Гектора распахнулись, когда эта рука буквально сдёрнула его с лошади, прижимая его к нагруднику гвардейца, в то время как телохранитель одновременно повернулся боком в седле. Повинуясь бессознательному самозащитному рефлексу, князь потянулся к кинжалу, когда услышал — и почувствовал — внезапный, судорожный вздох гвардейца. Железная хватка, которая вытащила его из седла, внезапно ослабла, и Гектор обнаружил, что неуклюже падает на уличную брусчатку. Когда он приземлился прямо в свежую, влажную кучу конского навоза, он сильно ударился, а левое предплечье прострелило болью, но он едва ли заметил хоть что-то из этого. Он смотрел на гвардейца, который напал на него.

Из спины гвардейца, который сполз в своём седле вперёд, торчали два арбалетных болта, которые в противном случае должны были бы попасть в Гектора. Наспинник его кирасы замедлил их, но они, должно быть, были выпущены с очень близкого расстояния, потому что пробили его насквозь.

Пока Гектор смотрел, гвардеец начал выскальзывать из седла. Князь вскочил на ноги, потянулся, и закряхтел от напряжения и нового укола боли в левой руке, когда поймал вес умирающего человека, который только что спас ему жизнь.

Он встал на колени, удерживая телохранителя и наблюдая за пузырями крови из его носа.

— Окно, — прошептал умирающий юноша. — Увидел их… в окне…

— Я понял, — сказал Гектор, склоняясь над ним. — Я понял.

— Хорошо, — прошептал телохранитель, и его глаза застыли навсегда.

— Никаких признаков их присутствия, кем бы они ни были, — резко сказал граф Корис. — Мы всё ещё раздираем на части этот район города, но они, должно быть, заранее спланировал путь своего отхода.

— Это всё, что ты можешь сказать? — воскликнул сэр Терил Лектор. Граф Тартарян сел за совещательным столом рядом с Каменной Наковальней, словно главные военные советники Гектора сомкнули ряды против начальника его разведки.

Намеренно они это сделали или нет, общая неудовлетворённость командующих корисандийскими военно-морскими силами и армией была очевидна, и рот Кориса сжался.

— Что бы вы предпочли? Чтобы я вешал лапшу на уши, стараясь произвести впечатление? У нас нет ни одного свидетеля, который действительно бы их видел. Единственный человек, который видел их, мёртв, что означает, что у нас даже нет их описания, а арбалеты мы нашли в комнате, из которой они стреляли. Они просто бросили их и ушли, а сама комната является одним из кабинетов счётной конторы, которая пустовала месяцами. Никто не видел, как они прибыли; никто не видел, как они стреляли; и никто не видел, когда они уходили. У нас нет возможности связать кого-либо с оружием, даже если бы у нас в тюрьме были подозреваемые!

— Спокойно, Филип, — сказал Гектор, отворачиваясь от окна, рядом с котором он стоял, глядя на гавань. Его левое предплечье было в гипсовой повязке, поддерживаемой перевязью, и, несмотря на его слова, вокруг рта были напряжённые складки, которые не имели отношения к боли от сломанной руки.

— Как вы можете ждать, что я буду спокоен после всего, что произошло? — требовательно спросил Корис. — Им не хватило нескольких дюймов для того, чтобы убить тебя сегодня, Гектор. Ты что, не понимаешь этого?

— Поверь мне, я понимаю это слишком хорошо. — Голос Гектора внезапно стал жёстче и холоднее. — И я хочу, чтобы о семье гвардейца — Андрея — позаботились. Он не только умер, чтобы спасти мою жизнь, но и, как ты только что отметил, был единственным человеком во всём отряде, кто смог увидеть их. Таких людей как он, вокруг мало. Их всегда будет мало. Так что проследи, чтобы его семья знала, что я благодарен. Знала, что они никогда ни в чём не будут нуждаться.

— Конечно, я прослежу, — сказал Корис более спокойно.

— Хорошо.

Гектор повернулся к окну, но затем снова оторвал взгляд, так как дверь залы открылась, и сквозь неё быстро вошла высокая молодая женщина с волосами Гектора и карими глазами её покойной матери.

— Отец! — Вошедшая была одета в костюм для верховой езды. Её волосы были растрёпаны ветром, а глаза на взволнованном лице — темны и полны решимости. — Я только что вернулась во дворец. Мне только что сказали! С тобой всё в порядке?

— В порядке, Айрис, — сказал он, протягивая свою неповреждённую правую руку. — Рука сломана, но, кроме этого, я в порядке, уверяю тебя.

Принцесса Айрис позволила здоровой руке отца обхватить её за плечи, но сразу же отстранилась от него, глядя ему в лицо пытливыми глазами. Он точно не знал, что она ищет, но что бы это ни было, она, казалось, увидела это, и её напряжённые плечи расслабились, по крайней мере, частично.

— Да, — тихо сказала она. — Да, ты в порядке.

Затем она сама обняла его, крепко сжав, и прижалась лицом к его плечу. Он почувствовал напряжение, исходящее от неё, и прикоснулся губами к её волосам.

«Она выросла такой высокой», — подумал он. — «Так похожа на свою мать. Куда делись все эти годы»?

— Лучше? — мягко спросил он после некоторой паузы, и, глубоко вздохнув, она кивнула.

— Лучше, — подтвердила она, затем отпустила его и повернулась лицом к трём остальным мужчинам, находящимся в зале.

Конечно, она всех их знала. На самом деле, она потратила больше, чем немножко времени, помогая им — и своему отцу — обдумать ту неприглядную ситуацию, с которой они столкнулись. В свои семнадцать лет Айрис Дайкин не была типичным подростком, и её понимание проблем, стоящих перед ними, было таким же хорошим, каким мог похвастаться любой из более взрослых советников Гектора.

— Они сказали, что это были арбалеты, — сказала она, и Гектор кивнул.

— Это были они. Андрей увидел их в последнюю минуту. — Его ноздри раздулись. — Он спас мне жизнь, Айрис… и это стоило ему его жизни.

— Ох, нет, — сказала она тихо. На мгновение слёзы наполнили её глаза. — Он был таким хорошим, отец.

— Да, был, — согласился Гектор.

— У нас есть предположения, кто это был? — спросила она через мгновение с видом человека, который был бы счастлив сменить тему.

— Если ты имеешь в виду тех, кто непосредственно нажимал на спуск, то нет, — признал её отец. — Люди Филипа нашли арбалеты, но мы не имеем ни малейшего понятия, кто были эти стрелки. — Он пожал плечами. — Если же речь о том, кто может быть ответственным за то, что послал их, то ты как раз вовремя, чтобы помочь нам начать спекулировать на этот счёт.

— Кайлеб! — Айрис почти прошипела его имя. Глаза, которые несколько мгновений назад были наполнены слезами, теперь блестели от ярости, и Гектор пожал плечами.

— Возможно. На самом деле, в данных обстоятельствах, я бы сказал вероятно. Во всяком случае, я вполне уверен, что это был не спонтанный акт восстания со стороны моих подданных. Хотя, кроме этого, я ни в чём не уверен. Насколько я понимаю, это мог быть кто-то из наших дворян. Кто-то, кто боится того, что может произойти, и он решил убрать меня с доски, чтобы упростить умиротворение Кайлеба.

— Мой князь, в самом деле, вы же не… — начал Корис.

— Нет, я в самом деле не думаю, что всё было именно так, — сказал Гектор, качая головой. — Я пока ещё не настолько боюсь теней, Филип! Всё, что я имел в виду, так это то, что, как ты сам только что сказал, мы действительно не знаем, кто это был.

— Это был Кайлеб, — холодно сказала Айрис. — Кто ещё настолько сильно хочет твоей смерти, чтобы попытаться совершить убийство в середине дня в центре твоей собственной столицы.

— Любовь моя, — начал Гектор, поворачиваясь к ней с кривой улыбкой, — боюсь, что список людей, которые хотели бы видеть меня мёртвым, очень и очень длинный. Ты знаешь это. На данный момент, Кайлеб мог бы возглавить мой собственный список подозреваемых. Я признаю это. Но это мог быть и Нарман. Или Шарлиен — она никогда не делала секрета из того, что она чувствует ко мне! Если уж на то пошло, то это мог бы быть зебедайец, или один из «соратников» Великого Герцога. Или просто кто-то, кто ненавидит меня по совершено иной причине и решил, что подозрение автоматически падёт на Кайлеба, а не на него. Я уже говорил тебе об этом раньше. Когда происходит что-то подобное, ты никогда не должна закрывать свой ум от любой возможности до тех пор, пока у тебя не будет хоть каких-нибудь твёрдых доказательств.

— Да, отец, — снова вздохнула Айрис, после чего резко кивнула. — Я продолжу говорить, что Кайлеб наиболее вероятен, но ты прав. Пока у нас не будет чего-то большего, чем автоматическое подозрение, на котором мы будем основывать свои мысли, я постараюсь непредвзято думать о других возможных подозреваемых.

— Хорошо. — Гектор протянул руку, чтобы на мгновение коснуться её головы ладонью правой руки, и улыбнулся ей.

Затем он повернулся к Корису, Каменной Наковальне и Тартаряну, и выражение его лица стало жёстким.

— Я хочу знать, кто на самом деле стоял за этим, — сказал он им решительно. — Используйте столько людей и столько золота, сколько нужно, но выясните, кто за этим стоит.

— Мой князь, если смертные люди могут это сделать, мои следователи сделают это. Но, честно говоря, я должен предупредить вас, что шансы на успех, в лучшем случае, не велики. Как правило, когда что-то подобное появляется из ниоткуда, у следователей либо случается прорыв в первые несколько часов или дней, либо они ничего в итоге не смогут найти.

— Это неприемлемо, Филип, — сказала Айрис холодным, жёстким голосом.

— Я не говорю, что это приемлемо, Ваше Высочество. Я только предупреждаю Вас и Вашего отца, что так, вероятно, и произойдёт, не смотря на все усилия всех в этом зале. Теперь мы знаем, что тот, кто хочет смерти князя, готов попытаться это осуществить. Это больше, чем мы знали утром, но я не говорю, что этого достаточно, только, что мы знаем чуть больше. Мы будем продолжать пытаться выяснить, кто за этим стоит, но пока всё, что мы можем сделать, это принять меры предосторожности, чтобы сделать это достаточно сложным для того, кто бы это ни был. И, при всём уважении, я думаю, было бы мудрым увеличить количество ваших собственных телохранителей, а также телохранителей ваших братьев. Я не хочу тревожить никого из вас, но если это был Кайлеб, то устранение всех вас вполне может быть тем, что он задумал.

— Граф Корис прав, Ваше Высочество, — тихо сказал Каменная Наковальня. — Мы все сделаем всё, что сможем, но сейчас это действительно немного больше, чем простое повышение безопасности вокруг вашего отца — и вас, и ваших братьев, конечно.

— А что мы скажем всем остальным? — Голос Айрис всё ещё был прохладным, но уже утратил характерный привкус старого, холодного железа. Корис поднял брови, и она фыркнула. — К настоящему времени, слухи уже должны разнестись по всему городу, — указала она. — Завтра, к этому времени, они будут на другой стороне Баркора и долетят до Шрива или Нориста!

«Это преувеличение», — подумал Гектор. — «Чтобы передать какое-либо сообщение — или слух — на расстояние в шестисот миль церковному семафору понадобилось бы всего лишь двадцать шесть часов. Тем не менее, она права».

— Вокруг кружится достаточно неопределённости и беспокойства, чтобы добавлять сюда ещё и это, — продолжила она. — Особенно, если всё, что мы можем сказать, когда кто-то спросит, это «Мы не знаем, кто это был».

— В этом она права, — сказал Гектор. Остальные посмотрели на него, и он фыркнул. — Конечно, она права! Поверьте мне, слухи, которые сможет породить незнание, будут хуже, чем любой возможный точный ответ!

— Так что же нам с этим делать, мой князь? — спросил Тартарян через мгновение, и Айрис засмеялась. Это был не особенно приятный смех.

— Могу я сказать, отец?

— Давай, — пригласил Гектор, качаясь на пятках, и она мрачно улыбнулась остальным трём мужчинам.

— Самое главное, чтобы мы придали какое-нибудь имя или лицо тому, кто бы это ни был, — сказала она. — Так мы убьём любое возможное впечатление, что это мог быть какой-либо акт неповиновения или восстание внутри Корисанда. А кто наш самый вероятный подозреваемый с нашего общего согласия?

— Кайлеб, — ответил Тартарян. Как и большинство мужчин, в такие моменты, как этот, он имел склонность забывать, что принцессе Айрис ещё не исполнилось и двадцати. На самом деле, она была настолько дочерью своего отца, что иногда это пугало.

— Точно, — согласилась она. — Может быть, это был Кайлеб, а может, и нет, но, очевидно, это мог быть он. И у нас так же нет никаких доказательств того, что это был не он. Учитывая тот факт, что мы воюем с Черис, он станет для большинства людей очевидным подозреваемым, и он — чужак. Да ещё и угроза, на данный момент. Кроме того, убийство — это именно то, что вы ожидаете от еретиков. Поэтому, объявление, что мы верим, что это на самом деле был он, будет иметь объединяющий эффект.

— Она права, — снова сказал Гектор, улыбаясь ей. Затем он снова посмотрел на остальную троицу. — На самом деле не важно, действительно ли это был Кайлеб. У нас, во всяком случае, нет никаких причин заботиться о его репутации, поэтому я вряд ли буду лежать без сна по ночам, беспокоясь о том, что мы обвинили во всём невинного человека! И это будет иметь именно такой эффект, какой Айрис только что описала. На самом деле, помимо того, что он убил верного нам человека, это может оказаться очень полезным для нас.

— До тех пор, пока мы сами не прекратим думать о том, что это, возможно, был не Кайлеб, мой князь, — предупреждающе сказал Корис.

Гектор выгнул бровь, и граф пожал плечами.

— В целом я согласен с Вами и Её Высочеством, — сказал он. — Особенно, когда речь идёт о политических последствиях этого. Но даже если в каком-то роде это будет «полезным», давайте не будем забывать, мой князь, что сегодня днём кто-то действительно пытался убить вас. Всегда вероятно, что они попробуют снова, и я не хочу, чтобы любой из нас — особенно я и мои следователи — отбрасывал из рассмотрения любых возможных подозреваемых или пути расследования до тех пор, пока мы не узнаем наверняка, кто это был.

— Конечно, Филип, — согласился Гектор. — Конечно. А тем временем, — неприятно улыбнулся он, — почему бы нам не подумать о том, как нам лучше всего очернить репутацию Кайлеба на основе этого?

IX Гавань Теллесберга, Королевство Черис

Мерлин гадал, понимает ли Кайлеб, что он медленно и ритмично переносит свой вес с ноги на ногу, стоя на причале, окружённый ураганом из знамён. Не говоря уже о нескольких десятках Королевских Гвардейцев, почётном карауле от Королевского Черисийского Флота и Королевской Черисийской Морской Пехоты, большей части его Королевского Совета, нескольких сверкающих драгоценностями рядов, которые выглядели как минимум половиной Палаты Лордов, значительной делегации из Палаты Общин, и каждом рядовом гражданине его столицы, который смог выпросить, одолжить, купить или украсть место достаточно близкое, чтобы увидеть единственно самое знаменательное прибытие в Теллесберг, по крайней мере, за последние пятьдесят лет.

Как и полагается правильному телохранителю, Мерлин бесстрастно стоял позади юного короля, внимательно выискивая потенциальные угрозы. — «Хорошо», — отметил он про себя, когда услышал, как салютующие орудия батарей гавани выстреливают свои приветствия в виде клубов дыма, — «что никто до сих пор не удосужился усовершенствовать артиллерию, с которой начал экспериментировать Подводная Гора. Единственный гаубичный снаряд, выпущенный в середину этого сборища на причале, имел бы катастрофические последствия для будущей истории Сэйфхолда».

«Конечно», — подумал он с чувством глубокого удовлетворения, пока вёсельные буксиры подводили величественный галеон, несущий знамя королевского синего цвета с серебряным думвалом Черис на нём, боком к причалу, — «если бы «Группа Четырёх» только знала, что на самом деле должно высадиться в этом доке, это имело бы ещё более катастрофические последствия».

Он с огромным трудом удержался, чтобы не расплыться в широкой улыбке, наблюдая за Кайлебом. В данный конкретный момент, король явно не думал о будущих политических и военных последствиях, несмотря на его похвальную работу по концентрации внимания на этих аспектах предполагаемого брака, проделанную им, когда он представлял его Парламенту. Было болезненно ясно, что, по крайней мере пока, эти последствия отошли на второй план в мыслях очень молодого жениха, собирающегося впервые встретиться со своей невестой.

Шарлиен Чизхольмская приказала себе спокойно и величественно стоять на высокорасположенной кормовой палубе своего галеона. Очень высокорасположенной палубе, кстати говоря. На самом деле, КЕВ «Думвал» был одним из всего четырёх галеонов, которыми обладал её военно-морской флот до злополучной кампании, закончившейся в Заливе Даркос, и, в отличие от галеонов Королевского Черисийского Флота, сопровождавших его в Теллесберг, «Думвал» сохранил и своё оригинальное громоздкое парусное вооружение, и свои высокие, массивные, многоэтажные надстройки, на носу и на корме. Эти же прилизанные, низкобортные суда избавились от этих особенностей в своём безжалостном стремлении снизить вес оборудования, размещённого в верхней части судна и улучшить мореходные качества и способность держаться круто к ветру, и это стремление, очевидно, было успешным. Сама Шарлиен была далеко не профессиональным моряком, но зависть её капитана к лёгкости управления черисийцев была очевидна даже ей, несмотря на все его попытки скрыть это.

На данный момент, однако, она была гораздо меньше озабочена относительными достоинствами галеона, по сравнению с молодым человеком, ожидающим её прибытия.

«Я не собираюсь бежать по трапу, как какая-то переволновавшаяся школьница. Ради Бога, я правящая королева! У меня есть достоинство королевы, которое нужно поддерживать… и абсолютно нет дела, до всех этих бабочек, что танцуют кругами у меня в животе».

Она сказала себе это довольно твёрдо.

Похоже, помогло это не очень.

«Сейчас же прекрати это! Ты знаешь, почему ты приняла это решение, несмотря на противодействие таких людей, как дядя Биртрим. По сравнению со всеми этими причинами, какое это имеет значение, как он выглядит, ради всего святого?!»

Она мысленно фыркнула от направления своих собственных мыслей и взглянула на молодую женщину, стоящую рядом с ней на кормовой палубе.

Леди Мейра Люкис была единственной фрейлиной, которую она привезла с собой. Отчасти это было связано с тем, что одним из первых действий Шарлиен было сокращение количества фрейлин, которое обычно поддерживалось королевой-консортом[20], в качестве преднамеренной тактики, направленной на то, чтобы уменьшить склонность её аристократов думать о своей находящейся в подростковом возрасте королеве, как о трепещущей девушке, нуждающаяся в ласке… так и о субъекте для «подходящего брака», манипуляций или устранения. Та же логика была применена при выборе списка гостей для этого путешествия, и ни у кого не возникло никаких вопросов относительно того, какую из её сравнительно короткого списка фрейлин она выберет. Мейра Люкис была не просто её самым близким другом среди чизхольмского дворянства; кроме этого, она была племянницей барона Зелёной Горы.

Но на самом деле Мейра не была тем, кто занимал её мысли в данный момент, и её губы слегка сжались, когда она подумала о человеке, который должен был стоять рядом с ней.

Марек Сандирс был наиболее близок к тому, кого она могла бы назвать отцом после смерти короля Сейлиса. — «Если кто-нибудь ещё должен был присутствовать на её свадьбе, это должен был быть дядя Мейры», — подумала она. Но он не мог быть здесь. Не был он и единственным человеком, по чьему присутствию она будет скучать. У неё не было другого выбора, кроме как отправиться без него, так же как она была вынуждена оставить королеву-мать Элану в качестве своего регента, в то время как она уплыла, чтобы впервые встретиться со своим женихом. Они были единственными двумя кандидатами, чьим способностям и лояльности она могла полностью доверять.

И тот факт, что это было правдой, также объяснял причину, по которой она была вынуждена взять с собой герцога Халбрукской Лощины.

На самом деле она не верила, что её дядя мог бы в её отсутствие раздуть восстание против неё, особенно с его собственной сестрой, оставшейся в качестве её регента, но она не могла полностью убедить себя, что она уверена в этом. Несмотря на то, что она знала, что он любит её, она также знала, что, принимая это решение, она надавила на него слишком сильно. Его вера — не просто в Бога, но в Божью Церковь — никогда не позволила бы ему одобрить этот брак. Из-за её политики, которую согласие принять предложения Кайлеба сделало кристально ясной для всего мира. Где-то должна была быть разделительная черта между тем, что любовь дяди к ней могла перенести без активного сопротивления, и тем, что Мать-Церковь потребует от своего верного сына, несмотря на эту любовь, и Шарлиен не имела намерения оставлять его в положении, которое вынудило бы его посмотреть в лицо этому решению.

Ей хотелось, чтобы он смог заставить себя присоединиться к ней на палубе. Но он сослался на «морскую болезнь», несмотря на спокойные воды Теллесбергской Бухты, и вместо этого удалился в свою каюту. Вот почему мужчина, который на самом деле стоял рядом с ней, был графом Серой Гавани, а не кто-то из чизхольмцев.

Краешком глаза она посмотрела на его профиль. Его радость от возвращения домой была очевидна, и она видела, как его глаза нетерпеливо обшаривают разноцветную толпу, толпящуюся на пристани. Доски пристани были покрыты роскошными толстыми коврами — она поняла, что ковры были чизхольмского синего цвета, и задумалась, где Кайлеб нашёл их в достаточном количестве. Знамёна обоих королевств хлопали и рвались на ветру, а почётные караулы были выстроены в идеальном порядке. Тем не менее, выражение лица Серой Гавани ясно давало понять, что ему совершенно безразличны вся эта помпезность и торжественность. Его глаза искали кого-то — какого-то одного конкретного человека — и она увидела, как они сузились, когда он нашёл того, кого искал.

— Там, Ваше Величество, — тихо сказал он, хотя, учитывая шумные возгласы, эхом доносившиеся от берега, вряд ли кто-то на расстоянии более трёх футов мог услышать его, даже если бы он кричал. Его правая рука лишь слегка двинулась, скорее более воображаемым, чем видимым жестом. — Слева от королевского штандарта, — добавил он, и Шарлиен почувствовала, как её слегка бросило в краску, когда она последовала его указаниям.

— Это было действительно так очевидно, милорд?

— Вероятно, нет, Ваше Величество. — Граф повернул голову и улыбнулся ей. — С другой стороны, у меня есть собственная дочь.

— Я не собираюсь быть нервной девицей, — сказала она ему, выразив свои прежние мысли словами, и увидела, как губы Мейры почти сложились в улыбку, когда Серая Гавань усмехнулся.

— Если Ваше Величество позволит мне указать на это, это немного глупо с вашей стороны. Вы всё ещё очень молоды, как вы знаете. Старше, чем Кайлеб, правда, но всё равно молоды. Весь мир имел достаточно возможностей узнать, что, молоды вы или нет, вы оба — грозные правители. Но хотя бы сейчас, Ваше Величество, вспомните, что ваш трон уже отнял у вас бесчисленные удовольствия, которыми могут наслаждаться менее благороднорождённые молодые женщины и мужчины. Наслаждайтесь этим. Не беря в расчёт государственные вопросы, как бы ни были правдивы все аргументы, которые я использовал, следуя моим обязанностям убедить вас в государственной прозорливости и мудрости принятия этого решения, я заверяю вас, что молодой мужчина, ожидающий вас там — очень хороший молодой человек. Он сделает вас счастливой, если это вообще возможно, и я обещаю, что вам никогда не придётся сомневаться в его чести или стыдиться какого-нибудь решения, которое он может принять.

— Дай Бог, чтобы вы были правы, милорд, — сказала она тихо и искренне.

— Я верю, что так и будет, — ответил он. — Конечно, я предубеждён. Я был бы плохим первым советником, если бы не был таким, я полагаю. Но я наблюдал, как Кайлеб рос, Ваше Величество. Я имел честь знать одновременно и его отца, и его мать, видел, что за брак был у них… и научил его желать такого же.

Шарлиен кивнула, но её взгляд был прикован к фигуре, на которую ей осторожно указал Серая Гавань.

Они были всё ещё слишком далеко, чтобы она могла разобрать какие-либо детали, но она могла видеть, что он был выше, чем кто-либо из мужчин, стоящих вокруг него. На самом деле, она с некоторым удовлетворением заметила, что только одетый в чёрное с золотом гвардеец, с бдительным видом стоящий за его спиной, казался выше.

Она увидела цепь, которую по черисийскому обычаю использовали вместо её королевской короны, сверкающую вокруг его шеи золотым и зелёным огнём, и почувствовала отчётливое чувство облегчения от того, что Кайлеб воздержался от придворных регалий. Она ожидала этого, но, когда они подошли к гавани и она обнаружила, что ищет поводов для беспокойства, ей пришло в голову, что она могла ошибаться. В конце концов, всё, что могло пойти не так, так обычно и шло, и последнее, что ей было нужно — это выглядеть одетой слишком бедно рядом со своим предполагаемым женихом. И не менее плохим вариантом было бы выглядеть слишком богато.

«Да прекрати ты этот скулёж!» — отругала она себя. — «Даже если Серая Гавань прав, ты по-прежнему королева. У тебя всё ещё есть обязанности, видимость которых нужно поддерживать».

«Кроме того, он не может быть таким красивым, как на том портрете».

Вопреки её стараниям, у неё вырвался кудахтающий смешок, когда она, наконец, позволила себе обдумать эту нелепую мысль. Из всех глупых, дурацких вещей, о которых она могла бы беспокоиться в такой момент, как этот, эта должно быть была самой пустоголовой и бесполезной из всех.

Что не заставило её исчезнуть.

Серая Гавань взглянул в её в сторону, когда она рассмеялась, и она с улыбкой покачала головой. Она никогда не стала бы объяснять ему причины своего веселья. Даже если у него была своя собственная дочь.

Достаточно странно, но смех, казалось, помог. Или, возможно, она просто наконец позволила себе признать, что даже правящая королева может питать хотя бы несколько романтических фантазий.

«Но держу пари, он действительно не такой милый, как на его портрете».

Галеон, при помощи вёсельных буксиров, прижался к причалу на набережной и остановился.

Швартовы были поданы на берег и затянуты вокруг ожидающих их кнехтов, когда экипаж выбрал слабину на них, а изящные сходни, чьи безупречно белые тросы поручней сверкали на солнце, плавно выдвинулись на своё место. Отгремело последнее салютующее орудие, пороховой дым отнесло в сторону, ненадолго затмив солнечный свет, и наступил краткий момент почти полной тишины, прерываемый только звуками морских птиц, виверн, и голосом маленького ребёнка, громко спрашивавшего свою мать, что происходит. А затем, когда стройная царственная фигура появилась наверху трапа, у входного порта в высоком борту галеона, трубачи, сконцентрированные позади Кайлеба, заиграли свои пышные, золотые фанфары приветствия.

Шарлиен приостановилась, когда заиграли трубачи, и Мерлин спросил себя, поняла ли она, что фанфары, которые они играют, предназначены только лишь для королевского дома Черис. Он не знал этого, но его усиленное зрение приблизило её лицо на расстояние вытянутой руки. Он увидел, как её глаза слегка расширились, увидел, как её голова поднялась с ещё большей гордостью, увидел, как порозовели её щеки. А потом она пошла вниз по трапу.

Никто её не сопровождал. Её собственные телохранители замешкались позади неё, их лица ничего не выражали, несмотря на беспокойство, которое ощущалось почти физически. Благодаря СНАРКу, который продолжать осуществлять охранное наблюдение за Шарлиен с момента прибытия Серой Гавани в Чизхольм, Мерлин знал, что она специально приказала своей страже оставаться на борту «Думвала», пока она сама будет идти навстречу своему новому мужу и приветствовать своих новых подданных.

Никому из них это не понравилось, и, следует отметить, что капитан Уиллис Гейрат, их командир, возражал против её решения до тех пор, пока она не приказала ему — в очень нетипичной для неё вспышке раздражения — заткнуться. То же самое она приказала и сержанту Эдвирду Сихемперу, бывшему с детства её личным оруженосцем, пусть и немного менее экспрессивно. Она едко указала обоим своим опекунам, что если какой-нибудь из подданных её предполагаемого мужа был достаточно безумен от ненависти к королеве, с которой он никогда не встречался, чтобы совершить самоубийственную попытку покушения перед лицом всех гвардейцев, которых Кайлеб собирался поставить на караул, тогда в долгосрочной перспективе ни один из них не сможет защитить её, что бы они ни делали.

Капитан Гейрат и сержант Сихемпер явно не были обеспокоены «долгосрочной перспективой». Они были заинтересованы в том, чтобы сохранить её жизнь прямо сейчас, и Мерлин обнаружил, что безмерно сочувствует им. Несмотря на это, Мерлин знал, что когда приветственные возгласы черисийцев удвоились в силе и объёме, инстинкты Шарлиен не подвели её. Когда эта одинокая, стройная фигура спустилась вниз по трапу, чтобы впервые поприветствовать людей своего будущего мужа, символика её жеста не ускользнула от внимания этих людей.

«Она держит их на своей ладони», — восхищённо подумал Мерлин. — «И, возможно, самое лучшее в этом то, что она сперва приняла решение и нашла время, чтобы выяснить, почему только потом».

От Кайлеба этот жест тоже не ускользнул.

— Оставайтесь здесь… все! — наполовину прокричал он, сквозь бедлам приветствий, свиста и криков.

Больше, чем несколько человек, из числа специально назначенной официальной приветствующей делегации, повернули головы, поскольку команда короля предназначалась им. На лицах одного или двух человек отразилось негодование, но большинство из них лишь моргнули от удивления, так как он без долгих рассуждений отбросил всю тщательно срежиссированную церемонию, которая была запланирована, чтобы приветствовать королеву Шарлиен.

«Привыкайте к этому, люди», — подумал Мерлин с язвительным удовольствием, когда Кайлеб сам вышел вперёд. — «Эти двое достаточно плохи сами по себе, когда речь заходит о протоколе. Подождите, вы ещё не видели их в действии одновременно!»

«Бог мой, он выглядит лучше, чем на портрете!»

Эта мысль вспыхнула в мозгу Шарлиен, когда Кайлеб подошёл к подножию церемониального трапа, улыбаясь ей и протягивая сильную мускулистую руку, на которой сверкали украшенные драгоценными камнями кольца. Он стоял высокий, стройный и широкоплечий в своей льняной куртке до бёдер и свободных брюках из хлопкового шёлка. Золотые и серебряные нити, украшавшей куртку вышивки, отражали утренний солнечный свет. Крошечные драгоценные камни мерцали среди традиционных, вихрящихся, волнообразных узоров, а его пояс, замысловато украшенный бляшками из кованого серебра в форме раковин, сверкал почти как зеркало.

Но по-настоящему она увидела только его глаза. Эти улыбающиеся, карие глаза, которые встретились с её глазами, были наполнены не долгом, обязывающим монарха жениться, чтобы служить нуждам своего народа, а искреннем радушием молодого человека, приветствующего свою долгожданную невесту.

Мерлин был очень взволнован. — «Она такая красивая!»

Кайлеб знал, что таращился словно какой-то придурковатый, местечковый болван, но ничего не мог с этим поделать. Несмотря на всё, что Мерлин рассказал ему, он во многих отношениях боялся этого момента. Отчасти, как он подозревал, потому, что уголок его разума не мог отбросить упрямый пессимизм, что что-либо столь важное, столь критичное для выживания его народа, должно было быть исключительно предметом холодного политического расчёта. И жертвой.

Но молодая женщина, протягивающая ему свою тонкую, изящную руку, не была предметом расчёта и жертвой. Её чёрные волосы под золотой, предназначенной для выхода на публику, короной блестели на солнце, а в огромных глазах искрился интеллект. Её обманчиво простое платье было соткано из шёлка стального чертополоха, даже более лёгкого и гладкого, чем хлопковый шёлк, и скроено по непривычному образцу. Черисийские фасоны, как мужские, так женские, отдавали предпочтение свободным, не стесняющим движение предметам одежды, хорошо подходящим для экваториального климата. Платье Шарлиен было сшито гораздо более обтягивающим, наглядно демонстрируя, несмотря на её стройность, роскошные изгибы фигуры и она откинула голову назад, когда он осторожно, почти деликатно взял её пальцы своими и поднёс её руку к губам.

— Добро пожаловать в Черис, Ваше Величество, — сказал он, когда приветствия, раздающиеся на берегу позади него, снова удвоились.

— Добро пожаловать в Черис, Ваше Величество.

Шарлиен едва могла слышать его сквозь шум голосов, пульсирующий вокруг них, подобно какому-то урагану человеческой энергии. Её собственная рука сжалась на его руке, чувствуя мозоли от меча на его пальцах, силу его хватки и странное чувство удовольствия, которое охватило её, когда она поняла, что её голова лишь немного выше его плеча. Гардероб графа Серой Гавани подготовил её к экзотике черисийских фасонов, и, взглянув на Кайлеба, она поняла, что эти свободные, разноцветные одежды идеально подходят для его мускулистой фигуры.

Несомненно, в данный конкретный момент, было довольно глупо думать об этом.

— Спасибо, Ваше Величество, — сказала она, повышая голос чтобы перекричать крики толпы. — Приветствие ваших людей… ошеломляющее.

— Они ждали вас с нетерпением с тех самых пор, как прибыло ваше письмо, — пояснил Кайлеб. Затем его глаза смягчились. — Как и я.

Это могла быть вежливая придворная, ничего не значащая, лесть. Но это было не так, и Шарлиен улыбнулась, услышав искреннее приветствие и удовольствие в его голосе.

— Ваш портрет не отдаёт вам должного, Ваше Величество, — ответила она с дьявольским блеском в глазах и увидела, что он слегка покраснел. Затем он засмеялся и покачал головой.

— Если вы можете сказать так после того, как действительно встретились со мной, возможно, нам лучше попросить королевского оптика проверить ваши глаза!

Его собственные глаза наполнились юмором, и она засмеялась в ответ. Затем настала её очередь качать головой.

— Ваше Величество — Кайлеб — я уверена, что мы найдём время, чтобы познакомиться друг с другом. Однако сейчас я уверена, что ваши люди ждут нас.

— Нет, Шарлиен, — сказал он, встав рядом с ней, проведя её руку себе под локоть и повернувшись, чтобы сопровождать её до конца пути по трапу. — Нет, наши люди ждут нас.

X Дворец Архиепископа, Город Теллесберг, Королевство Черис

— Простите меня, Ваше Высокопреосвященство.

Мейкел Стейнейр оторвал взгляд от последней пачки документов, потому что отец Брайан Ашир приоткрыл дверь его кабинета. Учитывая суматоху и волнение от прибытия королевы Шарлиен сегодня утром, в этот день архиепископу удалось сделать очень мало, а с некоторыми документами на его столе нужно было разобраться как можно быстрее. Было нелегко выкроить необходимую пару часов из своего графика, чтобы справиться с ними, и отец Брайан знал это так же хорошо, как и Стейнейр. С другой стороны, младший священник был выбран в качестве личного секретаря и помощника архиепископа не наобум. Стейнейр доверял его суждению безоговорочно, и, при нормальных обстоятельствах, Ашир был настолько невозмутим, насколько мог бы желать любой архиепископ. И всё же сегодня днём в его голосе было что-то необычное. Нечто очень необычное.

— Да, Брайан?

— Я сожалею, что беспокою вас, Ваше Высокопреосвященство. Я знаю, насколько вы заняты. Но… тут есть кое-кто, кого, как я полагаю, вы должны увидеть.

— «Кое-кто»? — Стейнейр вопросительно поднял брови. — Случилось ли так, что у этого человека есть имя, Брайан?

— Ну, да, Ваше Высокопреосвященство. Дело в том, что… — Ашир совсем нехарактерно для него замялся, затем покачал головой. — Я считаю, что было бы лучше, если бы я просто привёл её сюда, если это приемлемо, Ваше Высокопреосвященство.

Теперь любопытство Стейнейра было по-настоящему хорошо подогрето. Он не мог представить, что могло так взбудоражить Ашира. Судя по тому, что только что сказал его секретарь, посетитель, о котором шла речь, явно, был женщиной, а Стейнейр не мог вспомнить ни одной женщины в Черис — за исключением, возможно, королевы Шарлиен — которая могла бы вызвать у него такую реакцию. Но он знал молодого священника достаточно долго, чтобы согласиться выполнить его просьбу, даже если это не совсем совпадало с обычным протоколом посещения примаса[21] всея Черис.

— Очень хорошо, Брайан. Дай мне минутку или две, чтобы привести это в порядок, — он махнул рукой в сторону отчёта, который просматривал, — а затем приводи её.

— Да, Ваше Высокопреосвященство, — пробормотал Ашир, и вышел, тихо закрыв дверь.

Стейнейр задумчиво глядел на эту дверь в течении нескольких ударов сердца, затем пожал плечами, вставил клочок бумаги, чтобы отметить место, где остановился, и начал складывать листы доклада по порядку.

Что бы ни вызвало взволнованную реакцию его секретаря, это не повлияло на чувство времени Ашира, или его способность оценивать, сколько времени нужно его архиепископу. У Стейнейра было ровно столько времени, чтобы отложить отчёт в сторону, навести на своём столе некое подобие порядка, и настороженно выпрямиться в своём удобном кресле. Затем дверь открылась, и Ашир прошёл через неё вместе с просто одетой женщиной, чьих тёмных волос лишь слегка коснулось серебро, которую сопровождали два мальчика. Черты мальчиков совершенно ясно давали понять, что они были её сыновьями, но в них было что-то ещё. Что-то… знакомое, хотя Стейнейр не мог понять, что именно. Старший из них выглядел как подошедший к подростковому возрасту; младшему было, может быть, десять или одиннадцать лет. Это было первое, что пришло в голову Стейнейра, но новая мысль последовала за первой почти мгновенно.

Они были напуганы. — «Особенно мальчики», — подумал он. Их мать смогла скрыть это лучше, но, несмотря на силу воли, отразившуюся на её лице, в её глазах также был страх. И что-то ещё. Что-то мрачное, страстное и пронизанное железной гордостью.

— Ваше Высокопреосвященство, — тихо сказал Ашир, — позвольте мне представить мадам Адору Диннис.

Глаза Стейнейра распахнулись, и он вскочил на ноги, даже не осознавая, что он сделал. Обогнув стол и пройдя к ней через весь кабинет тремя быстрыми шагами, он протянул руку.

— Мадам Диннис! — Он услышал удивление в своём собственном голосе, и ему показалось, что он слышит кого-то другого. — Это очень неожиданно!

Её рука слегка дрогнула в его пальцах, и посмотрев в эти глаза он увидел истощение — и отчаяние — спрятавшееся за страхом и гордостью. То, как ей удалось проделать весь путь от Храмовых Земель до Черис, не будучи опознанной и схваченной Инквизицией, было больше, чем он мог себе представить.

— Воистину, — сказал он ей, мягко сжимая её дрожащую руку, когда его собственное удивление стало хотя бы немного ослабевать, — Бог творит Свои таинства так, что они находятся за пределами человеческого понимания или предсказания. Вы и ваша семья были в моих молитвах с тех пор, как епископ-исполнитель Жеральд и отец Пейтир получили последнее письмо от вашего мужа, но я не мог представить, что он будет настолько милостив, что позволит вам добраться до Черис!

— Письмо, Ваше Высокопреосвященство? — повторила она. Он услышал усталость и напряжение в глубине её голоса, но её брови поднялись, а взгляд обострился. — Эрайк смог отправить письма?

— Конечно, конечно, он смог, — сказал Стейнейр. Он протянул другую руку, сжимая уже обе её, и покачал головой. — По крайней мере, одно из них. Я понятия не имею, как ему это удалось, и я не буду притворяться, архиепископ Эрайк и я часто не могли прийти к единой точке зрения. Очевидно, то, что произошло здесь, в Черис, с момента его последнего визита, является достаточным доказательством этого. Но судя по последнему письму, которое он каким-то образом смог отправить епископу-исполнителю и отцу Пейтиру, я могу сказать вам, что в конце своей жизни ваш муж вспомнил истинное прикосновение Бога. — Он снова покачал головой. — Здесь, в Черис, мы не имели подтверждения его смерти, но из письма, которое он послал — и из вашего собственного прибытия сюда — я должен предположить, что предвиденный им конец действительно настиг его.

— О, да, — почти прошептала она, подбородок её на конец задрожал, а в глазах заблестели слёзы. — О, да, Ваше Высокопреосвященство. Настиг. И вы правы. Я верю, что он почувствовал перст Божий, несмотря на всё, чего ему это стоило.

— Что вы имеете в виду? — мягко спросил Стейнейр, потому что в её голосе и манерах было что-то, что говорило больше, чем её слова. Она мгновение смотрела на него, затем взглянула на двух мальчиков, которые наблюдали за ней и архиепископом израненными, встревоженными глазами.

— Ваше Высокопреосвященство, — сказала она уклончиво, — это мои сыновья, Тимити Эрайк и Стивин. — Тимити, старший из двух, неуклюже кивнул с настороженным выражением, когда его мать представила его, но Стивин только посмотрел на архиепископа. Горе и напряжение младшего мальчика резанули Стейнейра, как нож, и он выпустил одну из рук мадам Диннис, чтобы протянуть руку подросткам.

— Тимити, — сказал он, и сжал руку парнишки в рукопожатии равного, прежде чем отпустить её и легко положить ту же руку на голову младшего мальчика. — Стивин. Я знаю, то, что случилось в вашей жизни за последние несколько месяцев, было пугающе. Я даже представить не могу, как вашей матери удалось доставить тебя в Черис. Но знайте это, вы оба. Здесь вы в безопасности, как и она. Никто не причинит вам вреда и не будет угрожать вам, и я знаю, что говорю от имени короля Кайлеба, когда говорю, что все вы трое будете взяты под его личную защиту. И мою.

Нижняя губа Стивина задрожала. Выражение лица Тимити было более сдержанным, более настороженным, но через мгновение он снова кивнул.

— Могу ли я секундочку поговорить с вами наедине, Ваше Высокопреосвященство? — попросила Адора. Её взгляд на короткое мгновение метнулся в сторону мальчиков, которые всё ещё смотрели на Стейнейра, а не на неё, и архиепископ кивнул.

— Конечно. — Он подошёл к двери кабинета и открыл её, выглядывая в рабочую зону Ашира. — Брайан, не могли бы ты отвести Тимити и Стивина на кухню и посмотреть, не сможет ли повар найти им что-нибудь поесть? — Он с улыбкой оглянулся через плечо. — Прошло довольно много времени с тех пор, как я был в вашем возрасте, ребята, но мне помнится, что меня было невозможно накормить по-настоящему.

Недолгая ответная улыба промелькнула на лице Тимити, а затем исчезла. Мгновение он с тревогой смотрел на свою мать, и она кивнула.

— Идите со святым отцом, — мягко сказала она. — Не беспокойтесь обо мне. Как говорит архиепископ, теперь мы в безопасности. Я обещаю.

— Но…

— Всё в порядке, Тим, — сказала она более твёрдо. — Я не на долго.

— Да, мэм, — сказал он после ещё одного момента нерешительности, и положил руку на плечо брата. — Давай, Стив. Держу пари, у них есть и горячий шоколад.

Он вывел Стивина за дверь. Голова младшего повернулась, продолжая удерживать взгляд на матери, пока дверь между ними не закрылась, и Стейнейр сам повернулся к ней.

— Пожалуйста, мадам Диннис, — пригласил он. — Садитесь.

Он подвёл её к месту на одном конце небольшой софы в углу своего кабинета, а затем сел на другом конце, наполовину развернувшись лицом к ней, вместо того чтобы снова занять своё место за столом. Она оглядела комнату, кусая нижнюю губу и явно стремясь обрести душевное равновесие, затем снова посмотрела на него.

— Мои мальчики знают, что их отец мёртв, — сказала она, — но я ещё не рассказала им, как он умер. Это было нелегко, но я не могла рисковать, что они выдали себя, пока мы не окажемся в каком-то безопасном месте.

— Теперь они в безопасности, — мягко подтвердил он вновь. — У вас есть обещание, как лично моё, так и моего офиса.

— Спасибо. — Она пристально посмотрела на него, затем её ноздри раздулись. — Я искренне благодарна за ваше обещание, и я знаю, что ничего из того, что вы сделали, не было сделано из личной неприязни к Эрайку. И всё же, я надеюсь вы простите меня, но я не могу полностью отделить ваши действия от того, что с ним произошло.

— И вы не должны быть в состоянии делать это, — ответил он. — Во всяком случае, пока. И никто не может обвинить вас, если это разделение никогда для вас не наступит. Я не буду притворяться, что ваш муж был повсеместно любим здесь, в Черис, потому что это не так. И всё же его никогда не ненавидели… во всяком случае, насколько мне известно. Говоря за себя, я никогда не считал его злым человеком, каким я считаю Великого Инквизитора. Я только чувствовал, что он слаб и, простите меня, испорчен. Испорчен теми пятнами разложения, которые прилипли ко всему Совету Викариев и всем старшим членам епископата.

— Он был слаб, — согласилась она, и её глаза снова наполнились слезами. — Но он оказался сильнее, чем я когда-либо предполагала. Определённо сильнее, чем он когда-либо сам подозревал. Эта сила пришла к нему под конец.

— Расскажите мне, — мягко попросил он, и она глубоко вздохнула. Слеза вырвалась и скатилась по её щеке, и она расправила плечи, словно солдат, стоящий перед битвой.

— Я была там. — Голос её был низким и хриплым. — Я должна была быть там. Я видела всё, что они делали с ним, прежде чем они, наконец, позволили ему умереть. Это заняло часы, Ваше Высокопреосвященство. Он даже не был человеческим созданием в конце, только поломанным, освежёванным, истекающим кровью куском плоти, и «Мать-Церковь» назвала это правосудием.

Её голос перешёл в шипение, когда она произнесла последнее слово, словно это было проклятие. Слёзы потекли ручьём, но в этих заплаканных глазах вспыхнул свирепый гнев, когда она посмотрела на мужчину, сменившего её мужа на посту архиепископа Черис.

— Вы ошибаетесь в одной вещи, Ваше Высокопреосвященство, — сказала она ему безапелляционно. — Не каждый член Совета Викариев испорчен. Даже не каждый священник Инквизиции, несмотря на яд Клинтана в самом сердце Управления. Вот откуда я знаю, что ему предложили лёгкую смерть, если только он подтвердит версию «Группы Четырёх» о том, что произошло здесь, в Черис.

— Он отказался сделать это. — Она встретилась с ним взглядом, и её подбородок поднялся с гордостью несмотря на то, что слёзы текли по её лицу. — У нас с мужем никогда не было нормального брака, Ваше Высокопреосвященство. Вы правы, он был испорченным и слабым человеком. Но я говорю вам — мне никогда не будет стыдно за Эрайка Динниса. Нет ничего, что бы эти лживые монстры в сердце Церкви смогли бы когда-либо сказать, когда-нибудь сделать, чтобы заставить меня забыть сделанный им выбор, смерть, которой он умер. В конце своей жизни, он был кем угодно, только не слабым.

— Это хорошо согласуется с его последним письмом, — тихо сказал Стейнейр, вытащив безупречный носовой платок из рукава своей рясы и передав его ей. — Я, конечно, не знаю никаких подробностей его смерти. Но я знаю, что он нашёл в себе силы, о которых вы говорите. И что, какими бы ни были его недостатки, в конце своей жизни он ясно видел и говорил правду — не просто другим, но себе. Каждую среду, с тех пор как пришло его письмо, я провожу поминальную мессу для слуги Божьего Эрайка.

Она судорожно кивнула, сжимая носовой платок. Прошло несколько секунд, прежде чем она могла говорить снова.

— Я должна сказать мальчикам, — сказала она затем. — Они должны знать, и в любом случае пройдёт не так уж много времени, как им скажет кто-то другой. Наш корабль покинул Порт-Харбор вечером в день его казни, и экипаж не знал никаких подробностей. Они знали, что он был казнён, и мальчики, конечно, тоже. И хотя команда не знала подробностей, некоторые из них… размышляли о том, на что это было похоже. Они понятия не имели, кто мы, никогда не догадывались, что говорят о отце моих сыновей. Я сказала им, что думаю, что это не та тема, которую должны слушать такие молодые мальчики, и я должна признать, что после этого они старались не говорить об этом в их присутствии. Но это был не очень большой корабль, Ваше Высокопреосвященство, и я знаю, что они оба слышали… кое-что из этого. Я не могла предотвратить этого, хотя я верю — и молюсь — что мне удалось защитить их от худшего. Но я не могу делать это вечно.

— Конечно, не можете. — Он наклонился вперёд и мягко коснулся её колена. — Я понимаю, что им, в их сознании, может быть трудно отделить меня от того, что случилось с их отцом, особенно учитывая тот факт, что я тот, кто занял его пост здесь, в Черис. Но одна из обязанностей этого поста — служить всем детям Божьим, так что, если я могу оказать какую-либо помощь, когда вы решитесь сказать им, пожалуйста, позвольте мне помочь.

— Я думаю, что, возможно, если вы сможете объяснить им, или хотя бы попытаетесь объяснить, почему это происходит, это может помочь, — ответила она. Затем она покачала головой. — Я не знаю, есть ли кто-нибудь, кто может объяснить им это, Ваше Высокопреосвященство. Не в их возрасте.

— Не так давно, — сказал Стейнейр, — король Хааральд был вынужден объяснить двум своим кузенам — двум мальчикам, которые оба моложе вашего Тимити — почему умер их отец. Ему пришлось объяснить, что их отец пытался убить кронпринца и короля, и был убит их собственным дедом в процессе этого. — Он грустно улыбнулся. — Дети несут достаточное бремя, не веря, что их отцы могут быть предателями или могут быть испорченными. Без необходимости принимать их смерть в бесчестии. Из того, что вы сказали, по крайней мере, отец ваших сыновей умер, говоря правду, противостоя своим палачам с храбростью истинной убеждённости и выступая за эту убеждённость, несмотря на несправедливость его казни. В их возрасте это будет слабым утешением для такой потери, особенно когда они узнают природу смерти, которой он умер. Но им нечего стыдиться. В этом вы правы, миледи, и со временем они поймут это. Это не избавит от боли, но, возможно, это как минимум поможет им почувствовать гордость за своего отца, которую он так справедливо заслужил в самом конце его жизни. И хотя Бог знает, что им — и вам — понадобится время, чтобы исцелиться, я обещаю вам, что мы будем оказывать вам всё это время, всю поддержку, которую мы только сможем предоставить.

— Я рада, — тихо сказала она, и он изогнул одну бровь. Она увидела это и покачала головой.

— Я рада, — повторила она. — Я надеялась и молилась, чтобы Эрайк умер не зря. Что «Группа Четырёх» действительно лгала, и что человек, который заменил моего мужа здесь, в Черис, действительно был человеком Божьим, а не просто кем-то, ищущим политической выгоды, как бы оправданно не было то, что он сделал, особенно в свете собственных злоупотреблений Церкви. Я рада видеть, что человек заменивший его — человек Божий.

— Я стараюсь таким быть. — Он улыбнулся ей со смесью грусти и юмора. — Бывают моменты, когда я не настолько уверен в своём успехе, как мне хотелось бы. Но я стараюсь.

— Я понимаю. — Она смотрела на него ещё немного, затем глубоко и ровно вздохнула. — Отче, — сказала она, — я согрешила, и прошло уже три месяца с тех пор, как я последний раз посещала мессу. Вы выслушаете мою исповедь?

XI Королевский Дворец, Город Теллесберг, Королевство Черис

— Ваше Величество?

Голова Шарлиен автоматически повернулась к высокому гвардейцу со шрамом на щеке — капитану Атравесу — когда тот почтительно вошёл в маленькую уединённую столовую. Затем она поняла, что голова Кайлеба сделала точно тоже самое, и хихикнула.

Она ненавидела, когда хихикала. Смешки были приемлемы. Как и смех. Но хихиканье было неискоренимо девчачьим. Это заставляло её снова чувствовать себя двенадцатилетней. Хуже того, это давало её чувство, что все остальные чувствуют тоже самое, но у неё не получалось искоренить их, и она почувствовала, как её щеки пунцовеют от смущения.

Но потом она взглянула на Кайлеба, увидела в его глазах такое же дьявольское веселье, и это было слишком. Хихиканье перешло в смех, и она покачала головой, глядя на него.

— Мне кажется, что привыкнуть к тому, что я посетитель в каком-то чужом Дворе, будет сложнее, чем я думала, — сказала она.

— Чепуха, — ответил он. — Вы можете быть новичком в этом Дворе, миледи, но вы, конечно же, не «посетитель». Не здесь. Нам понадобится какой-то новый протокол, чтобы мы знали, какое «Ваше Величество» в данный момент является Величеством.

— Возможно, и так. Но в этот конкретный момент я совершенно уверена, что капитан Атравес имел в виду вас.

— Так и есть, Ваше Величество, — серьёзно сказал Атравес.

Гвардеец почтительно поклонился, но в его почти неземных сапфирово-голубых глазах мелькнули огоньки, и Шарлиен отметила это с тщательно скрываемым любопытством.

Она пробыла здесь, в Теллесбергском дворце, всего двенадцать часов и три из них она была заперта в официальном, железном этикете официального полуденного банкета, на котором, казалось, присутствовало три четверти Черис. Однако, несмотря на это, она уже поняла, что отношения Атравеса и Кайлеба выходят далеко за рамки обычных отношений монарха и слуги. Во многих отношениях, они напоминали ей о её собственных отношениях с Эдвирдом Сихемпером, но Эдвирд был её личным оруженосцем с тех пор, как ей едва исполнилось десять лет, в то время как весь мир знал, что сейджин Мерлин Атравес стал оруженосцем Кайлеба менее трёх лет назад. Кроме того, в этих отношениях было нечто большее, чем её глубокая личная связь в таких же отношениях с Эдвирдом. Шарлиен умела анализировать отношения острым взглядом человека, для которого умение знать, чего на самом деле стоили люди, означало разницу между удержанием трона и тем, чтобы стать ещё одним свергнутым — и, вполне возможно, убитым — наследником. Это была одна из вещей, которые её беспокоили, потому что она не могла точно понять, что связывает Кайлеба и сейджина, и благоразумие нашёптывало, что это незнание требуется исправить как можно скорее.

— Что там, Мерлин? — спросил тем временем Кайлеб.

— Архиепископ Мейкел только что прибыл во дворец, Ваше Величество, — ответил сейджин. — Его сопровождает нежданный гость, и он жаждет нескольких минут вашего времени.

Мысленные ушки Шарлиен насторожились. Было что-то особенное в том ударении, которое сейджин применил к слову «нежданный». И как она поняла, реакция Кайлеба на этот акцент так же была какой-то необычной. Как будто бы он был особенно удивлён, услышав это.

— Кайлеб, если тебе нужно поговорить с архиепископом, я безусловно пойму, — сказала она, начиная отодвигать свой стул от стола с ужином. — Я уверена, что то время, которое мы уже провели сегодня вместе, могло быть потрачено на массу других вещей, которые тебе нужно было сделать. Так что, вероятно, сейчас самое время…

— Нет, — прервал он её, быстро качнув головой. — Я имел в виду то, что сказал ранее. Если архиепископ считает, что ему требуется конфиденциальность, чтобы обсудить какой-то конкретный вопрос о Церкви, это одно, но я не предполагал, что этот брак, добавит ещё одного человека в список людей, которым я не могу доверять. Если мы собираемся создать брак — и объединённое королевство — чего я думаю, мы хотим оба, то начинать нужно прямо сейчас.

— Конечно, — пробормотала она. Она откинулась на спинку стула, надеясь, что он поймёт, как она была рада его ответу. Было легко сказать, что кому-то доверяют; в раннем возрасте, она на горьком опыте обнаружила, что доверять гораздо труднее… чем продемонстрировать это.

«И я знаю какой… я могу быть властной», — подумала она внутренне улыбаясь. — «Научиться искренне делиться не только доверием, но и властью, будет трудно, независимо от того, насколько сильно мы оба хотим, чтобы это получилось. Получилось во многих отношениях».

— Пожалуйста, попроси архиепископа присоединиться к нам, — продолжил Кайлеб, опять поворачиваясь к сейджину.

— Конечно, Ваше Величество.

Капитан Атравес поклонился ещё раз и вышел. Через мгновение дверь снова открылась, и сейджин вернулся с архиепископом Мейкелем и просто одетой женщиной, которая была, вероятно, лет на двадцать старше Шарлиен.

— Архиепископ Мейкел, Ваши Величества, — сказал сейджин Мерлин.

— Ваше Величество, — Стейнейр поклонился Кайлебу, а затем, ещё раз, Шарлиен. — Ваше Величество, — повторил он, и губы Шарлиен дёрнулись от эха её недавнего обсуждения с Кайлебом. Но затем архиепископ выпрямился, и мрачность его глаз отбросило любое возможное легкомыслие с её стороны.

— Что случилось, Мейкел? — Голос Кайлеба стал более резким и обеспокоенным, так как он тоже распознал настроение архиепископа.

— Ваше Величество, корабль Её Величества был не единственным, что прибыл сегодня в Теллесберг, и, боюсь, наши худшие опасения относительно судьбы архиепископа Эрайка подтвердились.

Лицо Кайлеба стало бесстрастным от серьёзных слов Стейнейра, и Шарлиен почувствовала, что её собственное становится таким же. Как и Кайлеб, она была слишком хорошо осведомлена о судьбе, которую Книга Шуляра предрекала любому, кто был виновен в преступлениях, за которые Инквизиция привлекла к суду Эрайка Динниса.

— Как подтвердились? — спросил Кайлеб после очень короткой паузы.

— Подтверждены этой леди, — ответил Стейнейр, вежливо указывая на женщину рядом с ним. — Она была свидетелем его казни, и я считаю, что вы должны выслушать то, что она скажет по этому поводу.

Вкусный ужин, только что съеденный Шарлиен, внезапно застыл у неё желудке. Последнее, что она хотела услышать во время ужина — особенно за этим ужином, и этим вечером — были дикие подробности мучительной смерти Динниса. По выражению лица Кайлеба, он чувствовал тоже самое. Но, как и у самой Шарлиен, у него были обязанности, от которых он не мог уклониться, и она почувствовала извращённое удовлетворение, когда он даже не подумал спросить, не хочет ли она уйти, чтобы не слушать эти подробности вместе с ним.

— Если архиепископ Мейкел посчитает, что мы должны выслушать вас, миледи, — вежливо сказал король другой женщине, — тогда я более чем готов доверять его мнению.

— Спасибо, Ваше Величество, — сказал Стейнейр, затем прочистил горло. — Ваши Величества, позвольте мне представить мадам Адору Диннис.

Кайлеб резко выпрямился в своём кресле, а Шарлиен напряглась.

— Мадам Диннис! — Кайлеб вскочил, быстро обходя стол и протягивая ей свою руку. — Как, во имя Господа, вам удалось благополучно добраться сюда?

— Подозреваю, что Он имел к этому больше, чем немалое отношение, Ваше Величество. — Голос мадам Диннис был глубже, чем сопрано Шарлиен, а отголоски утраты и горя скрежетали в его глубине, как осколки древних валунов, но она смогла улыбнуться.

— Пожалуйста, — сказал Кайлеб, беря её руку своей и подталкивая к столу, — присаживайтесь.

— Это не обязательно, Ваше…

— Я думаю, что это обязательно, — прервал он её. — И я уверен, что королева Шарлиен согласится.

— Безусловно, — сказала Шарлиен, вставая и сама отодвигая стул.

— Спасибо, — тихо сказала мадам Диннис, с едва заметной печальной улыбкой, предназначенной им обоим, а затем присела на предложенный стул.

— Я даже представить не могу, каково вам было, мадам, — сказал Кайлеб, наливая бокал вина и протягивая его ей. — В самом деле, учитывая обвинения, выдвинутые Инквизицией против вашего мужа, мы все боялись, что под стражу возьмут и вас и ваших детей. — Его губы сжались. — Учитывая… особенности характера Клинтана, я был уверен, что он может предположить, что вы, должны быть «запачканы» просто потому, что были рядом. А что касается ваших сыновей…

Он позволил своему голосу утихнуть, и она коротко, почти судорожно, кивнула.

— Я не знаю, что случилось бы со мной, Ваше Величество, но думаю, что Вы правы насчёт мальчиков. Во всяком случае, я знаю, что он называл их «ядовитой порослью навеки проклятого и отвратительного еретика». — Её губы сжались в горькой гримасе. — Полагаю, что его «коллеги» могли попытаться вмешаться, каким бы маловероятным это ни казалось. Но мы определённо были бы арестованы, если бы некоторые… мои друзья в Зионе вовремя не предупредили меня. — Она отпила вина из бокала. — Они не только предупредили меня, Ваше Величество, но и дали нам троим убежище, до тех пор, пока не смогли тайком вывезти нас из Порт-Харбор.

— Сюда.

— Куда ещё мы могли пойти, Ваше Величество? — Шарлиен осознала, что слышит в голосе мадам Диннис явные оттенки гневного отчаяния. Да и кто бы мог её в этом винить?

— Правильный вопрос, миледи, — признал Кайлеб, но спокойно встретил её взгляд. — Мы никогда не хотели, чтобы страдали невинные, но мы не можем — и не будем — отрицать, что не знали, что так будет. С другой стороны боюсь, что у нас с отцом — и архиепископом Мейкелем — не было особого выбора, учитывая судьбу, которую «Группа Четырёх» запланировала для всех наших поданных.

— Я знаю, Ваше Величество. И я понимаю, что двигало Вашей рукой и чего Вы надеялись достичь. Или по крайней мере, мне так кажется, особенно после встречи и разговора с архиепископом Мейкелем. — Шарлиен отметила, что она произнесла титул Стейнейра без колебаний или оговорок. — В самом деле, это понимание — одна из причин, по которой я прибыла сюда вместо того, чтобы постоянно прятаться в Храмовых Землях. Но, честно говоря, другая причина заключалась в том, что я верю, что ваше Королевство обязано помочь моим сыновьям укрыться от многих в Зионе и Храме, которые убьют их просто из-за того, кем был их отец.

— Миледи, мы должны дать это убежище не только вашим сыновьям, и даже не только вам, но и любому, кто окажется в опасности из-за продажных людей, контролирующих Совет Викариев. Со временем, я надеюсь и верю, Черис станет открытым убежищем для всех детей Божьих, которые понимают разложение таких людей, как «Группа Четырёх».

— Спасибо, — повторила она.

— Всегда пожалуйста, во всех смыслах этого слова, — просто ответил ей Кайлеб, после чего, казалось, набрался решимости. — Но теперь, миледи, — продолжил он мягко, — можем ли мы услышать то, что вы хотели нам рассказать и ради чего проделали такой долгий путь?

Несколько часов спустя Кайлеб и Шарлиен стояли на балконе, расположенном высоко на стене Башни Короля Мейкела, глядя поверх редких огней самого Теллесберга и более яркого пятна света, которое отбрасывала постоянно оживлённая набережная.

— Бедная женщина, — пробормотала Шарлиен.

— Аминь, — тихо сказал Кайлеб, потянувшись и взяв её за руку. Она повернула голову и взглянула на него, когда поняла, что это действие было полностью неосознанным с его стороны. Его глаза всё ещё были устремлены на тёмную гладь его спящей столицы, когда он положил её руку на своё предплечье и накрыл её своей рукой.

— Сомневаюсь, что смогу хорошо выспаться этой ночью, — продолжил он. — Я обнаружил, что знать, каким был его приговор, и на самом деле слышать, как он был приведён в исполнение — особенно слышать от его жены — это две разные вещи. — Он покачал головой, плотно сжав зубы. — Инквизиции есть за что ответить. На самом деле, — он повернулся, чтобы посмотреть на неё, — если истина будет известна, она выйдет за рамки «Группы Четырёх», что бы мы ни говорили.

— Я поняла это ещё до того, как Серая Гавань передал мне твои послания, — сказала она твёрдо, и нежно, но крепко сжала его руку. — Что свинья Клинтан единственный, кто непосредственно ответственен за всё это. Я никогда, даже на мгновение, не сомневалась в этом, и каждое слово сказанное мадам Диннис, только подтвердило это. Но если бы вся Церковь не была поражена коррупцией, такой человек, как Клинтан, никогда бы не получил той власти, которую он имеет. Заманчиво обвинять человека, а не организацию, но это простой ответ, который спасает нас от того, чтобы смотреть правде прямо в глаза. И, — она встретила его взгляд, не дрогнув — едва ли не первый урок, который преподал мне Марек — барон Зелёной Горы — после того, как Гектор заплатил за убийство моего отца, заключался в том, что первый и главный долг монарха — смотреть правде в глаза, какой бы уродливой она ни была. Как бы сильно она — или он — ни стремились избежать этого.

Кайлеб несколько секунд в молчании смотрел на неё, затем дёрнул головой в каком-то странном, коротком полукивке. При этом у неё возникло странное ощущение, что этот кивок был предназначен кому-то другому, кого не было рядом, хотя он и не отводил от неё взгляда.

— Я предложил объединение Черис и Чизхольма потому, что это казалось военной необходимостью, — сказал он ей. — Конечно, у меня были доклады о тебе и твоём Дворе так же, как, я уверен, и у тебя были о Черис и обо мне. Исходя из этих докладов, я надеялся найти не просто союз с твоим Королевством, но и союзника в твоём лице. — Его ноздри раздулись. — Я должен сказать тебе, Шарлиен, что, даже несмотря на то, что мы так недолго знакомы, мне совершенно ясно, что доклады о твоей мудрости и храбрости не отражают действительности.

— В самом деле? — Она постаралась, чтобы её тон был лёгким, так как она изучала его лицо так близко, как только могла при таком освещении. Затем она тихонько рассмеялась. — Я думала о тебе примерно так же, когда это случилось. Я надеюсь, что это не тот случай, когда два нерешительных молодожёна решают сделать всё возможное в их ситуации.

— Если кто-то из нас и должен быть в таком положении, миледи, — сказал он, кланяясь с галантным взмахом, — так это вы. Теперь, когда я увидел вас и знаком с вами, уверяю вас, я понял, что это была одна из лучших идей, которые у меня были. На очень многих уровнях.

Он выпрямился, и Шарлиен почувствовала приятное покалывание внутри от откровенного желания, которое он позволил себе выразить.

Она снова сжала его руку, затем отвернулась, чтобы посмотреть на Теллесберг, пока она разбиралась в своих чувствах. Будучи дочерью короля, а затем и сама королевой, Шарлиен Тейт давно смирилась, что её брак будет государственным. Также она поняла, что как королева в королевстве, которое в прошлом проявляло так мало терпимости к правлению женщин, брак будет представлять для неё особую опасность, и всё же на ней лежала чёткая обязанность родить законного, признанного наследника её трона, чтобы обеспечить преемственность. С таким количеством потребностей, баланса возможностей и угроз, в её жизни не было времени, чтобы беспокоиться о том, может ли она любить — или просто испытывать симпатию — мужчину, который в конечном итоге станет её мужем.

А теперь это. Всего пять месяцев назад она была уверена, что Черис — и Кайлеб — обречены, и что она будет вынуждена участвовать в их убийстве. Даже в самом диком полете фантазии, она никогда не представляла себе, что ей представится возможность выйти за него замуж. Безвозвратно связать своё королевство с Черис, и восстанием Черис против угнетающей власти Матери-Церкви. К какой бы судьбе не привело это восстание. Даже сейчас, были мгновения, когда она задавалась вопросом, какое безумие заставило её просто подумать о таком союзе.

Но только мгновения, и их становилось всё меньше.

«Это сам Кайлеб», — подумала она. — «Я видела столько цинизма, столько осторожного маневрирования за положение, и потратила большую часть своей жизни, наблюдая за кинжалами, спрятанными в рукавах предполагаемых друзей. Но в Кайлебе нет цинизма. И я думаю, что это самая замечательная вещь из всех. Он верит в ответственность и обязанности, в идеалы, а не только в прагматизм и целесообразность, и у него есть безумный, непобедимо оптимистичный энтузиазм одного из тех невероятно глупых героев из романтических баллад. Как, во имя Господа, он мог стать кронпринцем, не узнав правды»?

Конечно, это было полное безумие. В самые тёмные мгновения ночи, когда её посещали сомнения, она мучительно ясно понимала это. Несмотря на нынешнее военно-морское преимущество Черис, королевство было просто слишком маленьким, даже при поддержке Чизхольма, чтобы бесконечно долго противостоять той огромной силе, которую Церковь могла на него обрушить. В эти тёмные моменты бодрствования всё было ужасающе ясно, как и неизбежно.

Но не теперь. Она покачала головой, удивляюсь простому осознанию, которое текло через неё. До того, как она прибыла в Черис, её вера в то, что Черис — и Чизхольм — могут выжить, была результатом умозаключений, триумфом аналитических изысканий над упрямством «здравого смысла». И, она наконец, призналась сама себе, результатом отчаяния. Чём то, во что она была вынуждена поверить — заставить себя поверить — если была хоть какая-то надежда на выживание её собственного королевства перед лицом очевидной готовности Церкви уничтожить любого, даже лишь подозреваемого в неповиновении «Группе Четырёх».

Теперь всё изменилось. Изменилось, когда она поняла, что Кайлеб при личной встрече, несмотря на свою молодость, несмотря на своё неоспоримое обаяние, оказался даже более впечатляющим, чем говорили слухи. Было что-то невероятно привлекательное в его вспышках мальчишеского энтузиазма, но за этими вспышками она увидела неумолимого воина, который одержал самые сокрушительные морские победы в истории Сэйфхолда. Который был готов идти вперёд, как бы долго ему ни пришлось, чтобы одержать столько побед, сколько требовало его дело, потому что он действительно верил, что мужчины и женщины должны быть чем то большим, чем послушными рабами продажных людей, которые утверждали, что говорят от лица Самого Бога.

И, возможно, ещё более впечатляющим был тот факт, что его королевство и его народ верили вместе с ним. Верили в него. Они были готовы пойти так далеко, насколько он мог их завести, чтобы противостоять любому врагу — даже самой Матери-Церкви — на его стороне. Идти не следом за ним, но рядом с ним.

И она, с удивлением поняла, хочет сделать то же самое. Чтобы встретить лицом любой шторм, который мог налететь, какими бы ни были шансы, потому что это было правильно. Потому что он и его отец, архиепископ Мейкел, его дворяне и его парламент, решили, что это их обязанность. Потому, что они были правы, когда приняли это решение, сделали этот выбор… и потому, что она хотела разделить эту способность делать то, что правильно, потому что это только так и нужно.

«А тот факт, что он не просто милый, но, вероятно, один из самых сексуальных мужчин, с которыми ты когда-либо сталкивались, не имеет к этому никакого отношения, не так ли, Шарлиен»? — настоятельно спрашивал её какой-то уголок её мозга.

«Конечно же нет», — строго сказала она этому уголку. — «И, даже если бы это было так, вряд ли сейчас время думать об этом, ты, глупый болван! Заткнись! Хотя… должна признать, что это не такая уж и не правда».

— Мы действительно можем это сделать, Кайлеб? — тихо спросила она, поворачиваясь к нему лицом. — Не просто мы, а ты и я — Кайлеб и Шарлиен. Всё это. После того, что мадам Диннис рассказала этим вечером, при всём богатстве и людских ресурсах «Группы Четырёх», мы сможем это сделать?

— Да, — просто сказал он.

— Ты так просто это говоришь. — Её голос звучал удивлённо, но не пренебрежительно, и он криво улыбнулся.

— Нет, не просто. — Он покачал головой. — Из всех слов, которые ты могла бы использовать для его описания, «просто» — последнее, которое я бы выбрал. Но я считаю, что это нечто более важное, чем просто. Это неизбежно, Шарлиен. В Зионе слишком много лжи, слишком много обмана и коррупции, даже больше, чем кто-либо подозревает. Я не настолько глуп, чтобы думать, что истина и справедливость должны неизбежно восторжествовать просто потому, что они этого заслуживают, но лжецы в конечном счёте разрушают то, о чём они лгут, чтобы защититься, а коррупция, амбиции и предательство неизбежно предают себя. Вот что здесь происходит.

— «Группа Четырёх» сделала серьёзную ошибку в рассуждениях, когда они думали, что смогут просто отодвинуть Черис в сторону, раздавив ещё одного неудобного овода. Они ошибались насчёт этого, и доказательство этой ошибки, так же, как и доказательство их коррупции, в конечном итоге обречёт их. Они совершили ошибку, пытаясь навязать свою волю силой, террором и пролитой кровью невинных, и они думали, что это будет просто, что остальной мир будет продолжать принимать это. Но Мейкел прав, когда говорит, что целью Церкви должно быть воспитание и обучение, а не порабощение. В этом был источник истинной власти Матери-Церкви, несмотря на существование Инквизиции. И теперь эта власть, это почтение исчезло, потому что все увидели истину. Увидели, что Инквизиция сделала с Эрайком Диннисом, что она готова сделать с целыми королевствами… и почему.

— И ты действительно думаешь, что это имеет значение?

— Да, думаю. Всё, что нам действительно нужно сделать, это прожить достаточно долго, чтобы эта истина просочилась в умы других правителей, другие парламенты. В конце концов «Группа Четырёх» оказалась права по крайней мере в одном. Наш пример представляет для них реальную угрозу гораздо больше, чем наша действительная военная мощь или богатство.

— Это то, что сказал Марек, — сказала она ему. — И то, что я сказала себе, когда смогла убедить свои эмоции прислушаться к разуму. Но когда это говоришь ты, это звучит как-то по-другому.

— Из-за моих благородных манер и впечатляющего телосложения? — спросил он игриво, и она со смехом покачала головой.

— Не совсем, — сухо ответила она.

— Из-за чего тогда? — спросил он более серьёзно.

— Отчасти, я думаю, потому что ты сам король, и довольно впечатляющий, и я вынуждена признать, не только из-за Каменного Пика, Скального Плёса или Залива Даркос. Когда ты говоришь об этом, это несёт в себе тот ореол власти, который может исходить от кого-то, кто в состоянии по-настоящему судить о возможностях. Но, более того, это происходит из того, кто ты есть, что ты есть. Я была не готова ни к архиепископу Мейкелу, ни к тому, насколько остальные твои люди готовы следовать за тобой. Ты едва ли Архангел, вернувшийся на землю, но я думаю, что это на самом деле часть твоего секрета. Ты простой смертный, а смертность — это то, что прочие из нас могут понять.

— Мне кажется, ты слишком сильно превозносишь нас, — сказал он серьёзно. — Или, возможно, должен сказать, что ты слишком мало доверяешь другим людям. Никто не может заставить целое королевство восстать против чего-то такого, как «Группа Четырёх». Это приходит изнутри; это не может быть навязано извне. Ты знаешь это так же хорошо, как и я — это причина, по которой ты смогла так эффективно править Чизхольмом, несмотря на то что твоя знать, очевидно, помнила пример королевы Исбель. Именно по этой причине ты смогла прийти сюда, приняв моё предложение, не видя, как Чизхольм позади тебя поднимается в пламени восстания. Твои люди понимают это так же хорошо, как и мои, и это — истинная причина, по которой, в конце концов, мы победим, Шарлиен.

— Я думаю, ты прав, — сказала она ему, протягивая руку, чтобы впервые коснуться его лица. Её пальцы легонько коснулись его скулы, над чёткой линией челюсти, и она посмотрела ему в глаза.

— Я думаю, ты прав, — повторила она, — и только это сделало бы этот брак для меня «правильным». Не важно, что я чувствую, и чего хочу. Что важно, так это моя ответственность перед Чизхольмом, и эта ответственность заключается в том, чтобы увидеть, что мой народ свободен от гнёта «Группы Четырёх».

— И это единственное, что имеет значение? — тихо спросил он.

— О, нет, — сказала она. — Не единственное.

Он вглядывался в её лицо в течение нескольких бесконечных секунд, а затем медленно улыбнулся.

— Должен признаться, я надеялся, что ты так скажешь, — пробормотал он.

— Разве это не то место во всех этих дурацких романах, где герой должен запечатлеть жгучий поцелуй на губах целомудренной девы и подхватить её сильными, как железо, руками? — спросила она его с затаённой улыбкой.

— Я вижу, мы оба зря тратили время, когда были юны, читая одни и те же легкомысленные книги, — заметил он. — К счастью, я уверен, что теперь мы оба мудрее, у нас больше здравого смысла и понимания реальности, чем тогда.

— О, я в этом уверена, — сказала она с тихим смешком.

— Я тоже так подумал, — заверил он её, и наконец его губы встретились с её губами.

XII Бальная зала дворца, Теллесбергский дворец, Город Теллесберг, Королевство Черис

Эдвирд Хоусмин и Алвино Павелсин стояли рядом с чашей с пуншем и наблюдали за пёстрой толпой.

Двое мужчин были старыми друзьями, и одним из их любимых развлечений на официальных балах и вечеринках было подсчитывать присутствующих и смотреть, кому удалось появиться в самом модном, чем у всех остальных, наряде. Богатство Хоусмина и титул барона Железного Холма Павелсина — и его должность Хранителя Кошелька — практически гарантировали, что оба они будут приглашены на любое светское собрание. Ни один, ни другой не особенно любили такие дела, особенно Хоусмин, но ни один из них не был глуп настолько, чтобы думать, что он мог бы избежать неприятностей, избегая их. Таким образом, они имели тенденцию тяготеть к какому-нибудь тихому уголку, иногда в сопровождении горстки своих близких друзей, и наблюдать за оперением, которое демонстрировалось богатыми, могущественными и — прежде всего — глупыми.

— Вот это платье, — пробормотал Хоусмин, незаметно дёргая головой в сторону матроны средних лет, которая только что величественно вплыла в бальный зал дворца, с тем, что выглядело как полдюжины дочерей брачного возраста, неуклюже делающих книксен вслед за ней. Кондитерское изделие, которое она носила, должно быть стоило столько, что этого было бы достаточно, чтобы прокормить семью из пяти человек по крайней мере в течение полугода. Таким образом, это было достаточным доказательством её богатства; к сожалению, это было также достаточным доказательством её вкуса.

— Ну, — философски заметил Железный Холм, — это может ранить твои глаза, но, по крайней мере, Рейян, должно быть, взял с неё кучу марок, в оплату за него. И, — он усмехнулся, — говоря от лица сборщика налогов Короны, я в восторге, что у него всё хорошо!

— Ты в самом деле не должен напоминать мне на светских мероприятиях, что ты враг, — ответил Хоусмин.

— Я? — спросил Железный Холм с искусной невинностью.

— Если только это не кто-то другой установил новые налоги на товарные пристани. Да, и пошлины на складские запасы тоже, раз уж думаю я об этом.

— Но, Эдвирд, ведь это ты сказал мне, что торговцы и производители Королевства должны быть готовы заплатить немного больше, чтобы обеспечить финансирование флота.

— Очевидно, это был момент временного помешательства с моей стороны, — хмыкнул Хоусмин в ответ. — Теперь, когда я пришёл в себя, я осознал, что эта рука снова пробирается в мой кошелёк. Ты знаешь — та, на которой надеты твои кольца.

— Ах, но я сделаю это так нежно, что ты едва ли почувствуешь боль. Даю слово.

Хоусмин снова усмехнулся, затем повернулся, чтобы ещё раз осмотреть бальный зал.

Если бы на него надавили, он был бы вынужден признаться, что он нашёл торжества этого вечера менее обременительным, чем большинства других. Его жена была в восторге, когда были доставлены приглашения, и на этот раз он даже не пытался убедить её, что ей следует пойти и хорошо провести время, пока он останется дома с книгой. Или, может быть, устроил экстренный визит к стоматологу, или что-то ещё, не менее приятное. Жейн Хоусмин была дочерью графа, в то время как сам Хоусмин родился простолюдином и всё ещё не удосужился получить патент дворянина, который несомненно заслуживало его богатство. По большей части, Жейн не имела абсолютно никаких возражений против того, чтобы быть простой «мадам Хоусмин», а не «леди Кто-то-там», но у неё действительно было намного более развитое чувство социальной динамики Теллесберга и королевства в целом.

Хоусмин очень хорошо понимал, насколько ценным активом была его супруга. Они не только глубоко любили друг друга, она также не позволила ему уйти в социальное отшельничество, которое, во многих отношениях, подошло бы ему гораздо лучше. Хотел ли он ходить на такие сборища, как сегодня вечером, или нет, он действительно не мог находить оправдание тому, чтобы избегать их совсем. У человека его богатства в этом вопросе не было никакого выбора, но Жейн, как правило, следила за тем, чтобы он посещал те, которые должен был посещать, и изящно избегал все до единого, которые мог.

Однако никто из списка приглашённых не смог бы избежать официального бала сегодня вечером. Не тогда, когда он был организован королевой Шарлиен Чизхольмской в бальном зале, который она позаимствовала у своего будущего супруга.

Хоусмин посмотрел на плотное скопление изысканно одетых, роскошно украшенных придворных, собравшихся в другом конце комнаты вокруг короля Кайлеба и его будущей супруги, и почувствовал укол сочувствия, наблюдая, как Кайлеб улыбается, принимает приветствия и болтает, как будто он искренне наслаждается этим.

«А он вполне может и наслаждаться, в самом деле» — подумал Хоусмин, заметив, как близко к боку Шарлиен, казалось, приклеился Кайлеб. Очевидно, что ни один мужчина, у которого есть хоть какие-то чувства, не уйдёт и не бросит просто так свою невесту несчастной и в одиночестве на её собственной вечеринке. Кайлеб, с другой стороны, ещё никому не позволял даже танцевать с ней. Если на то пошло, Хоусмин довольно сильно сомневался, что кто-нибудь смог бы просунуть руку между ними двумя. И, судя по выражению лица Шарлиен и языку её тела, она была совершенно счастлива от такого положения дел.

— Я думаю, это сработает даже лучше, чем я надеялся, — очень тихо сказал Железный Холм, и Хоусмин посмотрела на своего более высокого друга.

— Полагаю, ты имеешь в виду ту несчастную парочку, что оказалась в центре этой кормящейся стаи кракенов? — сухо сказал он.

— Сегодня вечером они кажутся кормящимися немного агрессивнее, чем обычно, — признался Железный Холм. — Я полагаю, на самом деле, трудно упрекать их за это.

— О, наоборот, я нахожу, что упрекать их очень легко. — Хоусмин поморщился. — Ты вообще когда-нибудь замечал, что загнать в угол вот такого почётного гостя изо всех сил стараются самые бесполезные люди?

— Я не знаю, достаточно ли это справедливо, — сказал Железный Холм, чьи брови взлетели вверх от необычной резкости тона Хоусмина. Железный фабрикант никогда не был слишком высокого мнения о «придворных трутнях», как он обычно их называл, но он обычно относился к ним с некой весёлой терпимостью. Однако, сегодня вечером в его голосе звучало искреннее отвращение. — Очень немногие из этих людей имеют такой же доступ к королю, которым наслаждаемся мы с тобой, Эдвирд, — отметил он. — Социальные события, подобные этому — единственная реальная возможность, которая у них есть, чтобы привлечь внимание Короны.

— О, я знаю это. — Левая рука Хоусмина рассекла воздух жестом, в котором смешалось принятие точки зрения Железного Холма и раздражение. — И я также знаю, как и почему каждый хочет быть как можно ближе к королеве. Я даже знаю, что это всё не просто потому, что люди ищут преимущества и возможности. Но всё же…

Он раздражённо пожал плечами, его настроение явно омрачалось, и Железный Холм нахмурился.

— Я давно тебя знаю, Эдвирд, — сказал он. — Не хочешь рассказать мне откровенно, на какую пауко-крысу ты наступил сегодня ночью?

Хоусмин снова посмотрел на него, а затем, словно против своей воли, рассмеялся.

— Ты давно меня знаешь, да?

— Я думаю, что сам только что сделал то же самое наблюдение, — сказал Железный Холм с терпеливым видом. — И ты до сих пор не ответил на мой вопрос.

— В общем…

Хоусмин на мгновение прервался, затем тяжело вздохнул.

— Просто я начинаю соглашаться с точкой зрения Бинжамина в том, что касается Храмовых Лоялистов.

— Что? — Железный Холм чуть не моргнул, несмотря на очевидное отсутствие умозаключения. — А что, скажи на милость, навело тебя на эту мысль в данный конкретный момент?

— Они сожгли дотла Королевский Колледж, они пытались убить Архиепископа в его собственном соборе, и они лепят отпечатанные листовки, осуждающие «раскольников» и призывающие «всех верных сынов истинной Церкви» к сопротивлению любыми доступными средствами, на стенах по всему городу, — резким тоном ответил Хоусмин. — Лично я сказал бы, что это уже более чем достаточная причина. Я понимаю, что Король и Архиепископ из кожи вон лезут, чтобы избежать прямых репрессий, но я думаю, что они могут перестараться.

— Я не могу сказать, что не согласен с тобой, — сказал Железный Холм. — С другой стороны, я понимаю точку зрения короля и думаю, что он совершенно прав, когда говорит, что мы не можем позволить себе стричь под одну гребёнку каждого, кто выступает против раскола. Если мы сделаем это, мы всего лишь преуспеем в подталкивании законопослушных членов Храмовых Лоялистов в руки людей, которые любят играть с ножами, или бросать зажжённые лампы в окна. Ничто из этого не даёт мне ключа к пониманию того, почему ты завёл эту тему в данный конкретный момент. Ты съел что-нибудь неподходящее на ужин, Эдвирд?

— Что? — Хоусмин резко посмотрел на него, а потом весело фыркнул. — Нет, конечно, нет.

— Это хорошо. Я боялся, что эта болтовня может быть от больного живота, и уже подумывал позвать целителя, чтобы вызвать рвоту.

— Ты можешь быть довольно грубым парнем на таком снобистском собрании, да? — усмехнулся Хоусмин.

— Это одно из преимуществ принадлежности к знати с рождения, даже если я всего лишь барон. Ты собираешься наконец объяснить, о чем на самом деле все эти твои загадочные высказывания?

— Как мне кажется, это просто список приглашённых. — Хоусмин пожал плечами. — Я знаю, что существуют правила о том, кого нужно приглашать на что-то подобное, но, чёрт возьми, Алвино, пришло время провести черту и сказать Храмовым Лоялистам и их сторонникам, что они уже больше не желанные гости здесь, во Дворце.

Железный Холм почувствовал, как его брови поднялись ещё раз, и повернулся, чтобы рассмотреть толпу вокруг короля и королевы более внимательно. Он смог увидеть нескольких представителей дворянства, которые высказали по крайней мере некоторые сомнения насчёт Церкви Черис, но никто из них не был особенно голосистым в этом деле. Если на то пошло, почти никто из черисийского дворянства не выступал против решений короля Кайлеба и архиепископа Мейкела. По крайней мере, не открыто.

— О ком ты говоришь, Эдвирд? — тихо спросил он через мгновение.

— Что? — Судя по выражению Хоусмина, вопрос Железного Холма застал его врасплох.

— Очевидно, что кто-то из тех, кто стоит рядом с королём, тебя серьёзно беспокоит, или, по крайней мере, бесит. Кто это?

— Ты же шутишь… да?

— Нет, не шучу. Кто тебя так беспокоит?

— Не скажу, что я о ком-то беспокоюсь, — сказал Хоусмин чуть медленнее. — В бешенстве быть может, если выражаться вежливо.

Железный Холм бросил на него сердитый взгляд, и он чуть смущённо пожал плечами.

— Извини. И отвечая на твой вопрос, человек на которого я разозлился — это Трейвир Кейри.

Понимание засветилось в глазах Железного Холма, и он покачал головой.

— Эдвирд, я знаю, что ты и Рейян ненавидите Кейри. Собственно говоря, я и сам не слишком его люблю. Но он один из примерно дюжины самых богатых людей в Королевстве. Не твоего веса, возможно, или не веса Рейяна, но, с другой стороны, вы двое сами по себе целое сословие. Тем не менее, он безусловно, достаточно богат, чтобы включать его в этот твой список «тех-кого-нужно-приглашать». И, к тому же, он через свой брак связан, наверное, с четвертью всех пэров.

— Он сребролюбивый ублюдок, — категорически сказал Хоусмин. — Ему совершенно наплевать на мужчин и женщин, работающих на него, а его концепция торговли заключается в том, чтобы производить свой продукт так дёшево и так плохо, как ему может сойти с рук, и продавать его по максимуму, который он может выжать из своих клиентов. Я бы не доверил ему присматривать за моей собакой, когда я уезжаю за город после полудня.

Брови Железного Холма снова поднялись от холодного, горького отвращения в голосе Хоусмина. Конечно, он знал о вражде между Трейвиром Кейри и Эдвирдом Хоусмином в течение многих лет. Все в Теллесберге знали об этом. Но это был новый уровень неприязни, и это его беспокоило.

— Что же на тебя так подействовало в данный момент? — спросил он, оборачиваясь, чтобы поглядеть на толпу вокруг короля и королевы.

Кейри, как заметил барон, казалось, держался на расстоянии от королевской пары. Он был частью толпы, собравшейся вокруг них, но он остановился на её периферии, где стоял и беседовал с горсткой других людей. Несколько других богатых теллесбергских дельцов собрались вокруг него, и они приложили все усилия, чтобы поставить в трудное положение некоторых из наиболее старших чизхольмцев, которые сопровождали Шарлиен в Черис. Судя по их виду, они были заняты, пытаясь поразить приезжих тем, какие соблазнительные возможности для инвестирования представляли их предприятия. Один или два чизхольмца, в том числе дядя королевы, выглядели так, как будто бы они предпочли бы оказаться в каком-то другом месте, но хорошие манеры не позволяли им просто так отмахнуться от черисийцев.

— Я полагаю, что в основном это вызвано «несчастным случаем» на его мануфактуре сегодня утром, — признался Хоусмин.

— Что ещё за несчастный случай? — Железный Холм повернулся к своему другу, и губы Хоусмина скривились от отвращения.

— Подобного рода несчастные случаи притягиваются к таким как он, как магнит притягивает к себе железные опилки. Он не обучает своих людей должным образом, он не беспокоится об опасностях от механизмов вокруг них, и он предпочитает «нанимать» детей, потому что он может получить их намного дешевле. И ему удалось убить троих из них сегодня. Пара братьев — десяти и одиннадцати лет, ты не поверишь — и их четырнадцатилетний кузен, который пытался вытащить их из зажевавшей их машины.

— Я не слышал об этом, — тихо сказал Железный Холм.

— А есть вероятность, что и не услышал бы, если бы у нас с тобой не было этого разговора, — с горечью ответил Хоусмин. — В конце концов, разве он единственный, кто использует сейчас детей? Именно поэтому мы с Рейяном так усердно боролись за то, чтобы провести законы против найма детей через Совет. И поэтому мы оба были так раздосадованы переносом даты вступления их в силу и предоставлением «переходного периода».

Хоусмин выглядел так, словно он испытывал искушение плюнуть на полированный мраморный пол, и Железный Холм вздохнул.

— Я понимаю, и я был на твоей стороне, если ты помнишь. Но действительно был определённый смысл в аргументе, что увольнение с мануфактур всех, кто не достиг пятнадцати лет, вызовет много путаницы. И, нравится тебе это или нет, Эдвирд, также верно, что многие семейства, которые полностью или частично зависят от заработка, который их дети приносят домой, пострадают в процессе этого.

— Я не говорил, что это будет легко, и ни Рейян, ни я никогда не утверждали, что это будет безболезненно. Но это нужно сделать, и Кейри — наглядный пример почему. Посмотри на него… просто посмотри! Ты видишь на его лице хотя бы намёк на беспокойство? И поверишь ли ты хоть на мгновение, что он готов выплатить семьям этих трёх молодых людей какую-то пенсию за их смерть? Зачем ему это? Пока законы о детском труде не вступят в силу, там, откуда они пришли, всегда будут другие.

Холодная, горькая ненависть в голосе Хоусмина была сильнее яда, и Железный Холм испытал лёгкий дискомфорт. Он не мог оспорить ничего из того, что только что сказал Хоусмин. Собственно говоря, в целом он был согласен с позицией Хоусмина, хотя временами он думал, что его друг может довести её до крайности, стараясь слишком быстро продвинуться вперёд. В черисийском деловом сообществе были люди, которые гораздо более предвзято, чем Железный Холм, относились к крестовому походу Хоусмина и Рейяна Мичейла, направленному на улучшение условия труда на своих мануфактурах. «Сердобольный» было одним из терминов, которые время от времени упоминалось, и многие бизнесмены брюзжали о том, какое катастрофическое влияние должна была неизбежно оказать политика, которую они отстаивали, на экономику королевства.

«Что было очень глупо с их стороны», — признался сам себе барон, — «особенно учитывая, что Эдвирд и Рейян обычно демонстрировали наибольшую отдачу от инвестиций от своих предприятий среди всех остальных в Черис. И всё-таки…»

— Я не знал об этом несчастном случае, — тихо повторил он. — Я прекрасно могу понять, почему это так разозлило тебя. По правде говоря, теперь, когда я знаю об этом, это чертовски меня злит. Но как это связано с Храмовыми Лоялистами?

— Ты действительно должен сесть и обсудить это с Бинжамином Райсом, — сказал ему Хоусмин. — Я уверен, что к настоящему времени у Бинжамина должно быть достаточное досье на нашего хорошего друга Трейвира.

— Почему? — прищурился Железный Холм.

— Потому что тот же ублюдок, который не придаёт особого значения тому, что рабочие гибнут на его мануфактурах, возмущён самим понятием нашего «безбожного вероотступничества», когда мы сказали «Группе Четырёх», что мы не хотим, чтобы они сжигали наши дома над нашими головами. Оказывается, мы обрекли каждую душу в Черис гореть целую вечность в Аду вместе с Шань-вэй, если послушать, что он говорит. Удивительно, насколько больше он обеспокоен душами своих рабочих, чем их физическим здоровьем. Как ты полагаешь, это имеет какое-либо отношение к тому факту, что ему не придётся забирать билет для их пропуска на Небеса?

От едкости в голосе Хоусмина могла бы отслоиться краска со стен, и Железный Холм нахмурился. Трейвир Кейри всегда был в значительной степени частью религиозной политической элиты. Однако, учитывая его обычную деловую практику и то, как он относился к своим работникам, Железный Холм всегда полагал, что его преданность Церкви обусловлена объёмом бизнеса и покупок, которые она контролировала, чем каким-либо подлинным чувством благочестия.

— Насколько открыто он выражал свои взгляды? — спросил Хранитель Кошелька.

— Не так открыто, как он делал это раньше, — признался Хоусмин. — Сразу после того, как Кайлеб арестовал Адимсина и назначил Мейкела архиепископом, он был намного громогласнее. С тех пор он сдал назад на пару шагов, особенно после попытки убийства. Я не думаю, что он вообще много говорит об этом публично. К сожалению, я не могу избежать вращения в тех же кругах, что и он — по крайней мере, полностью — а люди, которые знают нас обоих, склонны болтать. Поверь мне, он не изменил свою позицию, Алвино. Он просто был достаточно осторожен, чтобы хотя бы немного уйти в тень. Я опасаюсь, что он обманывает следователей Бинжамина, заставляя их думать, что он изменил свою точку зрения, но просто посмотри на него, как он там улыбается и кивает. Мне не нравится мысль о том, чтобы подпустить к королю кого-то с такими симпатиями, как у него, на расстояние удара кинжалом.

— Я сомневаюсь, что он готов зайти так далеко, — медленно сказал Железный Холм. — Во всяком случае, для этого потребовалось бы больше смелости, чем я когда-либо у него видел.

— Возможно, нет. Но то, что он чертовски хорошо бы сделал — это побежал бы и рассказал своим собратьям Храмовым Лоялистам всё, что ему удалось разнюхать при Дворе… или где-нибудь ещё, кстати говоря.

— Теперь я вижу, как он это делает, — признался Железный Холм. Он нахмурился, ещё несколько секунд глядя через бальную залу на Кейри, а затем скривился.

— Прежде чем это выскочит из моей головы, Эдвирд, позволь мне поблагодарить тебя за то, как тщательно ты разрушил моё скромное удовольствие от этого вечера.

— Не бери в голову, — торжественно сказал Хоусмин. — В конце концов, для этого и нужны друзья.

— И не думай, что я не найду способ вернуть должок, — предупредил его Железный Холм. — С другой стороны, — продолжил он более серьёзно, — ты дал мне над чем подумать. Кейри участвует в торгах по нескольким из текущих контрактов Короны. На самом деле, если я не ошибаюсь, он, вероятно, предлагает самую низкую стоимость, по крайней мере, на двух из них… включая один на пять тысяч новых ружей. В данных обстоятельствах, я думаю мне возможно следовало бы подумать, хочу ли я чтобы кто-то с такими взглядами, как у него, имел возможность находиться так глубоко внутри того, что мы делаем.

— Я думаю, на самом деле, возможно, следовало бы, — согласился Хоусмин.

— Я не знаю, как король отреагирует на эту мысль, — предупредил его Железный Холм. — Он серьёзно относится к тому, чтобы не наказывать никого за убеждения совести, если они не нарушили никаких законов.

— Алвино, я глубоко уважаю Кайлеба. Более того, я готов следовать за ним в любой место, куда он укажет. Но он, во многих отношениях, всё ещё очень молод. Я понимаю его логику насчёт отказа от принятия репрессивных мер и понимаю позицию Мейкела о совести людей. Это не значит, что я думаю, что они правы. Или может быть лучше сказать, что я не думаю, что они полностью правы. В какой-то момент им придётся начать принимать некоторые меры предосторожности, основанные на чём-то, сродни подозрительности. Я не говорю об арестах или необоснованных тюремных заключениях, и Бог знает, что я не говорю о казнях. Но они должны начать защищать себя от таких, как Кейри.

— Я буду первым, кто, до некоторой степени, признает, что интенсивность моей… неприязни к нему вызывает у меня подозрения в том, что касается его, по крайней мере. И, как и ты, я не думаю, что у него хватит смелости рискнуть умереть за свои убеждения. Но могут быть и другие, у которых есть такая смелость… и которые лучше скрывают, насколько они не согласны с тем, что мы здесь, в Черис, делаем. Вот те, кто меня волнуют, Алвино.

Эдвирд Хоусмин посмотрел в глаза своему другу и покачал головой, глаза его были темны.

— Вот те, кто меня волнуют, — повторил он.

XIII Город Фирейд, Залив Фирейд, Королевство Дельфирак

— Чем я могу вам помочь, милорд епископ? — вежливо спросил сэр Вик Лакир, когда в его офисе около набережной Фирейда появился епископ Эрнист Джинкинс. Отец Стивин Грейвир, интендант епископа Эрниста, следовал по пятам за епископом, мрачный в своей зелёной рясе старшего священника, с нашитой на ней знаком из меча и огня Ордена Шуляра.

Лакир почувствовал себя довольно неловко от мысли, что могло заставить Джинкинса увидеться с ним. Он не был ни мэром Фирейда, ни губернатором округа, в котором находился портовый город, с одним из которых епископ Фирейда ожидаемо мог бы вести дела. А вот то, что он был старшим офицером военного гарнизона Фирейда, учитывая события, произошедшие в других местах в последнее время, помогло объяснить его беспокойство.

— Я уже виделся с мэром, сэр Вик, — сказал Джинкинс. Беспокойство Лакира поднялось ещё на несколько градусов, хотя он продолжал сохранять вежливо-внимательное выражение лица. — Я уверен, что вы услышите какие-нибудь новости от него — и вполне вероятно, от губернатора — в ближайшее время. Однако, поскольку этот вопрос напрямую касается Матери-Церкви, я подумал, что будет лучше, если я приду и обсужу это с вами лично.

— Понимаю, — сказал Лакир. Затем он остановился и покачал головой. — На самом деле, милорд, я не понимаю. Пока, по крайней мере.

— Во всяком случае, это честно, сэр Вик. — Джинкинс мимолётно улыбнулся, и его лицо снова быстро стало серьёзным.

— На самом деле, сэр Вик, — сказал он, — я здесь по прямому указанию канцлера Трайнейра и Великого Инквизитора Клинтана.

Лакир почувствовал, что его лицевые мышцы окаменели, но просто кивнул.

— Управление Инквизиции и Совет Викариев определили, что тлетворные учения, искажение фактов, богохульства и ложь, распространяемые вероотступными еретиками из Черис, ещё более ядовиты и развращают весь народ Божий, чем первоначально считалось, — сказал Джинкинс. Что-то в тоне епископа прозвучало для Лакира так, словно это произнёс человек, который не был полностью согласен с тем, что он должен был сказать, но прелат непоколебимо продолжал.

— Из-за разлагающего воздействия богохульных учений так называемой «Церкви Черис», Великий Инквизитор решил, что на него возложена обязанность ограничить их распространение любыми возможными способами. И, поскольку было точно установлено, что торговые корабли Королевства Черис несут с собой свои еретические учения, куда бы они ни пошли, чему свидетельствуют столь широко распространившиеся копии пронизанного ложью «письма» вероотступника Стейнейра Его Святейшеству, Великий Инквизитор Клинтан принял решение закрыть все порты всех богобоязненных государств в целях предотвращения их проникновения и соблазнения их ложью. Соответственно, вы должны предпринять шаги, чтобы закрыть Фирейд для них в будущем… и арестовать и интернировать любые суда под черисийским флагом, находящиеся в настоящее время в порту. Согласно моим собственным сообщениям, Король в этом вопросе согласен с Канцлером и Великим Инквизитором. Мать-Церковь предоставила ему доступ к семафору, и я уверен, что вскоре вы получите от него подтверждение этих указаний.

Лакир чувствовал, как будто кто-то неожиданно ударил его кулаком. Какое-то мгновение он мог только смотреть на Джинкинса, не в силах сразу понять, что сказал епископ. Затем его мозг снова начал работать, и он задумался, почему же он так удивился.

«Потому что фактически это уничтожит экономику Фирейда, вот почему», — сказал упрямый голос в глубине его мозга. Город стал богатым и могущественным потому, что он был одним из крупнейших портов Королевства Дельфирак… и так же потому, что его относительная близость к Черис сделала его естественным пунктом перевалки грузов из всех портов на всём западном побережье Говарда. Это было похоже на порку ребёнка топором!

— Если таковы мои приказы от короля Жамиса и Матери-Церкви, милорд епископ, — сказал он, — я, конечно, буду исполнять их в меру своих возможностей. Однако я чувствую, что должен отметить, что в гавани в данный момент стоит по крайней мере двадцать пять судов под черисийским флагом. Вообще говоря, вероятно, даже больше; я давненько не справлялся у начальника порта, но их было даже больше, чем обычно, после… эээ, после того дела в Заливе Даркос. — Он немного нервно откашлялся, затем продолжил. — Кроме того, по крайней мере, половина из них стоят на якоре, в ожидании свободного места, не пришвартованные ни к одному из причалов. Будет довольно трудно арестовать их, если они поймут, что происходит, и попытаются поднять паруса.

— У вас будет поддержка нескольких галер, — довольно резко сказал отец Стивин. На краткое мгновение на лице Джинкинса промелькнуло раздражение, а его губы крепко сжались, но он не сделал выговор Грейвиру за то, что тот включился в разговор.

«Конечно, он не сделал», — подумал Лакир. — «Грейвир не был известен своей скромностью и спокойным характером даже в лучшие времена. Один лишь Бог знает, что он может сообщить в Храм, если решит, что кто-то — пусть даже епископ — чинит препятствия указам Великого Инквизитора. И этот момент мне тоже лучше иметь в виду».

— Это, несомненно, очень поможет, отче, — сказал он вслух. — Однако всё равно это будет непросто. Я вас уверяю, что мы сделаем всё от нас зависящее, но вполне возможно, что по крайней мере некоторые из них ускользнут от нас.

— Тогда потопите их, если они попытаются сделать это, — холодно сказал Грейвир.

— Потопите их, если не будет другого способа остановить их, — тихо поправил Джинкинс. Взгляд, которым Грейвир посмотрел на него, был совсем не из тех, что привык видеть Лакир, когда простой старший священник смотрит на епископа, но Джинкинс спокойно встретил его.

— Конечно, это именно то, что я имел в виду, милорд, — сказал интендант после короткого колебания.

— Эээ, боюсь, это может быть легче сказать, чем сделать, отче, — деликатно сказал Лакир. Оба священнослужителя повернулись к нему, и он пожал плечами. — На данный момент ни одна из островных батарей не укомплектована. У меня есть костяк орудийных расчётов для береговых батарей, но не для внешних батарей. Если они выберутся непосредственно из гавани, у них будет свободный проход по любому из основных каналов.

— Так укомплектуйте их. — Грейвир сказал это так, будто думал, что разговаривает с идиотом, и Лакир почувствовал, как сжались его челюсти.

— Это не так просто, отче, — сказал он, изо всех сил стараясь не допустить никаких эмоций в свой голос. — У меня нет пушкарей для этих батарей. Знаете, мы обычно не держим их укомплектованными в мирное время.

«Что», — он тщательно проконтролировал, чтобы не сказать этого вслух, — «объясняется тем, что они за сотню долбанных миль от города… несведущая ты душонка».

Большие острова между Заливом Фирейд и Южным Океаном, и обширные отмели вокруг них, помогли защитить огромный залив от часто капризничающей погоды у южной оконечности Говарда. Острова также предлагали удобные места для размещения батарей, чтобы прикрыть судоходные каналы, но комплектование таких укреплений персоналом обходились дорого… а Жамис II Дельфиракский имел заслуженную репутацию скупиться на марки до последнего. За исключением минимально необходимых для охраны комендантских подразделений, островные батареи никогда не были полностью укомплектованы в мирное время.

— Потребуется как минимум несколько дней — более вероятно, добрая часть двух-трёх пятидневок, если говорить начистоту, даже если бы вы разрешили мне использовать семафор Матери-Церкви — чтобы я запросил необходимые пушечные расчёты, доставил их сюда, а затем доставил их на острова, — продолжил он в том же болезненно нейтральном тоне. — У меня сложилось впечатление, что вы хотите, чтобы я закрыл порт для Черис безотлагательно. Если это действительно так, тогда у нас не будет достаточно времени, чтобы получить артиллеристов, которые нам нужны для комплектования фортов канала.

— Понимаю, — Грейвир выглядел так, словно хотел найти ошибки в объяснениях Лакира, и не почувствовал ничего, кроме раздражения, когда не смог.

— Вы правы насчёт того, как быстро нам нужно это сделать, сэр Вик, — сказал Джинкинс. — Но, — он взглянул на Грейвира, — всё, что Бог может просить у любого человека — чтобы он делал всё возможное, в пределах своих возможностей. Я уверен, что вы, как всегда, будете делать именно это.

— Спасибо, епископ. — Лакир отвесил ему лёгкий, но искренний поклон.

— В этом случае мы оставим вас, чтобы вы могли начать приготовления, — сказал епископ. — Пошли, Стивин.

Мгновение Грейвир выглядел словно хотел возразить. Потому что, как понял Лакир, интендант хотел взять на себя личное командование всей операцией. Поскольку он не мог этого сделать, запасным вариантом могла оказаться трата нескольких часов на то, чтобы рассказать Лакиру, как он должен это делать.

«И не приведёт ли это в результате к ужасному беспорядку», — язвительно подумал Лакир, тщательно пряча своё настроение за щитом своих глаз. — «Не то, чтобы это, скорее всего, так и не закончилось. И как, по мнению Клинтана и Канцлера, Черис и король Кайлеб отреагируют на всё это?»

У него не было ответа на свой собственный вопрос… пока.

Эдминд Уолкир, первый после Бога[22] на галеоне «Волна» (по крайней мере, пока его жены не было на палубе), стоял у кормовых поручней галеона и волновался.

Именно здесь, в большинстве случаев, он всегда и позволял проявляться своему беспокойству. А ещё он предпочёл бы делать это после захода солнца, чтобы никто из его команды не смог увидеть выражение его лица и быть заражённым его тревогами. И, конечно же, чтобы его не увидела Лизбет и не предложила приложить ему по уху, в виде своего собственного, к счастью, уникального, противоядия от беспокойства.

Хотя она действительно могла… но не перед командой, по крайней мере.

«Я думаю».

При этой мысли его губы дёрнулись, но веселье было недолгим, и, глядя на воды тёмной гавани в тусклом свете набережной Фирейда, его мысли быстро вернулись к тому, что его беспокоило.

«Мне всё равно, что она говорит», — твёрдо сказал он самому себе. — «В следующее путешествие, Лизбет остаётся дома. Как и Грейгор».

Он не ожидал, что будет легко продавить это решение. Подобно минимум трети, а точнее, половине всего черисийского торгового флота, «Волна» и однотипный ей «Ветер» были кораблями, принадлежащими одной семье. Эдминд и его брат Жордж были, соответственно, шкипером и первым офицером «Волны», а зять Эдминда, Люис, и младший брат Эдминда, Мичейл, занимали те же должности на борту «Ветра». Члены семьи обычно составляли ядро экипажей на таких судах, так что жена Эдминда, Лизбет, выполняла функцию казначея «Волны». Существовали веские причины для такого положения дел, и при нормальных обстоятельствах, когда всё, о чём приходилось беспокоиться человеку были только ветер, погода, кораблекрушения и утоплении, это не особенно тревожило сон Эдминда.

Но обстоятельства не были нормальными. Даже отдалённо.

Он положил обе руки на поручень, барабаня по нему пальцами, и, нахмурившись, задумался. С момента ничем не спровоцированного нападения «Группы Четырёх» на Черис, напряжение взлетело на невероятную высоту. Ещё бы оно не взлетело! Когда сам Великий Инквизитор потворствовал уничтожению целого королевства, торговые корабли из этого королевства могли ожидать, что они окажутся в ситуации, которую можно было бы мягко назвать «неудобным положением».

Тем не менее, во время первого путешествия, совершённого Эдминдом после Битвы в Заливе Даркос, всё не казалось таким уж беспокоящим. В тот раз он оставил Лизбет дома — конечно, не без битвы характеров, которая заставила его жаждать чего-нибудь столь же безмятежного, как ураган — но он действительно не испытал никаких проблем. Маршрут от Теллесберга до Фирейда и обратно был обычным делом для «Волны», а посредники и торговцы, с которыми он обычно имел дело здесь, в Королевстве Дельфирак, казалось, с облегчением увидели его снова. Учитывая количество товаров, которые накопились на складах Фирейда в ожидании перевалки, не говоря уже о всех торговцах, которые ждали задержанные войной партии товаров из Черис, это, вероятно, не должно было быть таким удивительным — или таким большим облегчением — как это было.

К сожалению, это также предполагало (как предсказуемо и указала Лизбет), что не было никаких причин, по которым она не должна идти в следующий рейс. Что она и их старший сын, Грейгор, и сделали. И он попросил Небеса, чтобы он снова оставил их обоих дома.

«Это всё то письмо архиепископа», — подумал он несчастно. — «Я не могу не согласиться с тем, что он сказал, но что есть — то есть».

Когда он был здесь в прошлый раз, это письмо всё ещё было в пути. Теперь оно дошло до адресата, и реакция Церкви была… неутешительной. И то, что, насколько мог сказать Эдминд, все материковые порты были завалены тысячами печатных копий этого письма, тоже не помогало улучшению ситуации. Раньше все стремились притворяться, что это всё ещё было обычным делом, что нападение на Черис действительно было совершено её чисто светскими врагами… и, конечно же, не менее светскими «Рыцарями Храмовых Земель». Теперь, когда вызов архиепископа Мейкеля был так публично брошен, это стало невозможно. Хуже того, то, что в действительности произошло, было дико искажено в церковных докладах… с предсказуемым результатом, так что многие люди были готовы допустить, что солгала именно Черис.

Большинство фирейдских торговцев по-прежнему оставались полны страстного желания увидеть черисийские галеоны и черисийские товары, но они не очень стремились видеть черисийцев. Или, правильнее говоря, они не хотели, чтобы их видели встречающимися с черисийцами. Без сомнения, многое из этого было связано с тем, что общение с кем-то, кого называли врагом Церкви, несло в себе фактическую угрозу официальной немилости. Но ещё была и скрытая, опасная враждебность, не имеющая ничего общего с чиновничеством, которая пузырилась под поверхностью.

В любом портовом городе всегда были элементы, которые возмущались богатством и силой, казалось бы, вездесущего черисийского торгового флота. Местные судовладельцы, которые возмущались черисийцами потому, что они брали «их» законные грузы. Местные моряки, которые обвиняли Черис в частых периодах безработицы. Местные ремесленники, которые возмущались потоком черисийских товаров, сбивающих цены, которые они могли устанавливать. Даже местные кораблестроители, которые возмущались тем фактом, что все «знали», что корабли черисийской постройки были лучшими в мире… и, соответственно, покупали такие корабли. Всегда находился кто-нибудь такой, и теперь у этих людей было дополнительное «оправдание» (не то, чтобы им действительно нужны были какие-то дополнительные причины, насколько Уолкир хоть что-нибудь понимал) очевидности того, что все черисийцы были еретиками, старающимися уничтожить Мать-Церковь.

В тавернах на набережной было несколько скверных инцидентов, а на одну группу черисийских матросов напали в переулке и жестоко избили. Городская стража не особенно напрягалась, пытаясь выяснить, кто был ответственен за нападения. К настоящему времени, по негласному соглашению, капитаны черисийских кораблей, набившихся в гавань Фирейда и ожидающих своей очереди на швартовку, по ночам держали своих людей на борту корабля вместо того, чтобы позволять им, как обычно, бежать на берег. Многие из них — как и сам Уолкир — также тихо приготовились к возможным беспорядкам прямо на набережной, хотя он и надеялся, что до этого никогда не дойдёт. С другой стороны, он совсем не был уверен, что такого не может произойти… и, тот факт, что экипажи даже не жаловались на ограничения своих капитанов, очень много говорил о том, насколько напряженной была ситуация.

«Нет», — твёрдо сказал он себе. — «Когда я снова доставлю Лизбет и Грейгора домой, они, чёрт возьми, останутся там. Лизбет может устраивать любые истерики — и побить все горшки — какие только хочет, но я не собираюсь видеть, как её ранят — или ещё чего хуже — если эта ситуация выйдет из-под контроля».

Его разум вздрогнул от мысли о том, что с ней что-то может случится, и он глубоко вздохнул, а затем посмотрел на безлунное небо с ощущением решительного настроя.

«Конечно», — сказал он сам себе, — «в настоящий момент, у меня нет никакой острой необходимости рассказывать ей о моём решении, до тех пор, пока мы не вернёмся в Теллесберг?»

— Хорошо, — прорычал сержант Аллайн Декин, — есть у кого-нибудь вопросы, которые нужно выяснить в последнюю минуту?

Ожидаемо, ни одного не оказалось. — «Что», — подумал Декин, — «в равной степени предсказуемо гарантирует, что какой-нибудь непроходимый дурак и тупица просто не понимает того, о чём он, чёрт побери, должен был спросить». — Так было всегда, и каждый сержант знал это.

Даже без всех дополнительных вещей, ждущих, чтобы пойти не так сегодня вечером

Декин поморщился и обернулся, чтобы посмотреть вдоль плохо освещённого пирса со своего места в чернильно-чёрной тени от штабеля ящиков. Лично он думал, что вся эта операция была такой же глупой, как и те, кто её придумал. Причём это была не та мысль, которую он хотел бы выразить кому-нибудь вслух. Особенно не там, где какая-нибудь чересчур усердная боль-в-заднице могла пойти донести на него в Инквизицию.

Аллайн Декин был таким же верным сыном Матери-Церкви, как и любой другой. Но это не значило, что он был глухим, немым или глупым. Он был более чем готов согласиться с тем, что черисийцы зарвались, открыто отвергая власть Совета Викариев и даже власть самого Великого Викария. Спору нет, они зарвались! Но всё-таки…

Выражение лица сержанта стала угрюмее. Зарвались ли они или нет, он не мог притвориться, что не понимал многое из того, что заставило их это сделать. Можно даже сказать, что он был согласен с их претензиями, и даже с их явными обвинениям в разложении по отношению к иерархии Церкви. Но как бы он не симпатизировал Черис, Инквизиция, очевидно, относилась к ней по-другому, и он чувствовал мрачную уверенность в том, что причина сегодняшних ночных действий в большей степени была вызвана желанием Инквизиции преподать еретикам урок, чем чем-либо ещё мало-мальски целесообразным. И, похоже, что выбор времени их проведения был больше связан с нетерпением Инквизиции, чем с каким-либо фактическим планированием. Середина кромешной ночи была не лучшим временем, которое мог придумать Декин, для того чтобы послать вооружённых людей, причём многие из тех, кто был сегодня на набережной, вообще не имели в этом деле никакого опыта, на абордаж совершенно незнакомых кораблей меньше чем через день после того, как им сказали об этом.

«Ну, это, вероятно, не совсем справедливо», — сказал он сам себе. — «Если мы хотим захватить корабли в якорной стоянке, я полагаю, нам понадобится прикрытие ночного мрака. И, по крайней мере, они дали в наше распоряжение арбалетчиков вместо мушкетёров, чтобы мы не выделялись в темноте, как стая проклятых мерцающих ящериц! Но лишь Лангхорну известно, как много вещей, Шань-вэй их побери, могут пойти не так, если стараться делать их это среди ночи! И я, возможно, не моряк, но даже мне пришло в голову, что делать это, когда начался отлив, совсем не блестящая идея».

Он покачал головой, затем бросил на свой взвод ещё один сердитый взгляд — больше по привычке, чем по какой-то другой причине — и, как мог спокойно, стал ждать сигнала капитана Кейрмина.

Хотя сержант Декин едва ли знал об этом он, он, конечно, не был единственным дельфиракцем, который питал сомнения относительно сроков проведения предстоящей операции и своего участия в ней. Как минимум, Ховирд Макнил, капитан галеры «Наконечник», с ним бы полностью согласился.

Корабль Макнила был отправлен перекрыть выход из главного судоходного канала в Залив Фирейд. Было бы неплохо, если бы они смогли найти ещё один корабль для поддержки «Наконечника», особенно если они хотели сделать это безлунной ночью, когда начался отлив. Канал между Банками Летучих Рыб и Банкой Пауко-крабов начинался почти в ста милях от самой набережной, и его ширина была более двенадцати миль. Ожидать, что одна галера сможет охранять такое большое водное пространство и предотвратить бегство любого из черисийских торговых судов из гавани, было, по его твёрдому убеждению, не просто смешно, но и невероятно глупо.

Конечно, никто особенно не был заинтересован в том, чтобы спросить его личное мнение.

Он стоял на юте галеры, глядя на небеса. По крайней мере, расчёт времени показывал, что спасающиеся бегством галеоны не смогут достичь его позиции до того, как наступит рассвет, так что у него должно быть достаточно света, чтобы засечь их.

Предполагая, что погода будет благоприятствовать. Звёзды были достаточно ясными… на данный момент, но ему не очень нравилось, как растущая гряда облаков закрывала звёздное небо на севере, так как ветер неуклонно нёс облачность на юг.

«И ещё одна вещь», — проворчал про себя. — «Люди, которые планировали это, упустили из виду не только тот интересный маленький факт, что любые беглецы должны были поймать прилив и отлив на обоих концах, но также и то, что ветер также вряд ли будет оказывать содействие. Залив только что прошёл через верхнюю точку прилива, что, учитывая длину приливного цикла в тринадцать с половиной часов и вероятную скорость спасающихся галеонов при текущей скорости ветра, означало, что прилив снова будет спадать, сильно проходя через каналы к открытому морю, к тому времени, когда беглецы доберутся так далеко на юг. Это, наряду с тем фактом, что ветер дул почти прямо с северо-северо-запада, будет благоприятствовать любому галеону идти в сторону главного канала или Восточного Прохода, между Восточным Островом и Головой Разбитого Сердца. А с учётом благоприятствующего им одновременно ветра и прилива, даже что-то столь же принципиально неуклюжее, как галеон — а черисийские галеоны, по крайней мере у трети из которых, похоже, было новое парусное вооружение, были гораздо менее неуклюжими, чем большинство остальных — вполне могло бы ускользнуть даже от хорошо управляемой галеры».

В этот момент ни одного из начальников Макнила особенно не заботило, насколько хорошо может быть управляем «Наконечник». Или то, что Макнилу пришлось отдать более половины из своих ста пятидесяти морских пехотинцев и четверть из трёхсот гребцов для абордажных команд, как того потребовал сэр Вик Лакир. Заманчиво было обвинить в этом Лакира, но Макнилу было известно, что у командира гарнизона выбора насчёт этих приказов было не больше, чем у самого Макнила, если он собирался раздобыть необходимых людей и лодки.

«И, если разобраться, уже давно пора было что-то сделать с этими проклятыми еретиками и их ложью», — мрачно подумал Макнил. — «Возможно, это не самый разумный из возможных способ сделать это, но, по крайней мере, кто-то наконец-то что-то делает!»

— Весь экипаж будет готов занять свои посты за час до рассвета, сэр, — раздался голос, и Макнил отвернулся от поручня, так как рядом с ним появился старпом «Наконечника» Ранилд Гармин.

— Я заметил, что вы не сказали, что все боевые посты будут полностью укомплектованы и готовы, как должен был бы сделать хороший первый лейтенант, мастер Гармин, — заметил Макнил с едкой улыбкой.

— Ну, нет, сэр, — признался Гармин. — В конце концов, предполагается, что первые лейтенанты должны быть правдивыми. А учитывая, как мало нас осталось, я подумал, что это, возможно, было бы небольшим преувеличением.

— О, да ладно, правда? — кисло усмехнулся Макнил. — «Преувеличение», а?

К настоящему моменту, Гармин был с ним почти два года. Первоначально капитан питал некоторые сомнения относительно лейтенанта. В конце концов, Макнил был моряком старой школы, и он более чем подозрительно относился к офицеру, который проводил своё свободное от дежурств время за чтением и даже сочинением стихов. Но за те месяцы, что они прослужили вместе, Гармин наглядно продемонстрировал, что каким бы странным ни был его вкус к отдыху вне службы, он был самым надёжным и внушающим доверие офицером, кого когда-либо знал Макнил.

— Ну, «преувеличение» звучит лучше, чем называть это откровенной ложью, не правда ли, сэр?

— Может быть. — Улыбка Макнила увяла. — Как бы вы это ни называли, думаю, это та ещё чёртова боль в заднице.

— Я не верю, что найдётся кто-нибудь, кто может с вами не согласиться по этому поводу, сэр. В любом случае, точно не я.

— Я бы хотел, чтобы они смогли найти хотя бы ещё одну галеру, чтобы помочь нам закрыть канал, — пожаловался Макнил на то, что случилось — по его собственному подсчёту — по крайней мере в двадцатый раз.

— Если бы они дали нам ещё несколько дней, они, вероятно, смогли бы, — заметил Гармин.

— Я знаю. Я знаю! — Макнил снова глянул по направлению города… и приближающихся облаков. — Мне не нравится запах ветра, — пожаловался он. — За этими облаками идёт дождь, Ранилд. Попомни мои слова.

Гармин только кивнул. Чувство Макнила к переменам погоды было поразительным.

— Хотя я никогда бы не хотел выглядеть критикующим наших уважаемых начальников, сэр, — сказал он вместо этого, спустя мгновение, — я должен сказать, что не уверен, что это самый мудрый способ сделать это.

— Барахтаться в одиночестве в темноте, как пьяная, слепая шлюха на официальном балу? — Макнил рассмеялся. — Что в этом может быть неразумного?

— Я имел в виду не только выбор времени, сэр, — сказал Гармин.

— Нет? — Макнил обернулся, чтобы взглянуть на него в тусклом отражённом свете от ходового фонаря левого борта. — Что же вы тогда имели в виду?

— Я просто… — Гармин отвёл взгляд от своего капитана, вглядываясь в темноту. — Я просто задался вопросом, является ли закрытие наших портов лучшим способом справиться с ситуацией, сэр.

— Я соглашусь с тем, что это будет неприятно для Фирейда, — ответил Макнил. — Тем не менее, это будет ещё менее приятно для этих проклятых еретиков!

Капитан не мог видеть выражение лица Гармина, так как лейтенант смотрел в сторону от него, и, возможно, это было к лучшему. Гармин несколько секунд помолчал, тщательно обдумывая свои следующие слова, после чего повернулся к Макнилу.

— Я уверен, что для Черис это будет болезненно, сэр. Но, как вы уже сказали, это также будет болезненно и для Фирейда. И это не единственный порт, где это будет правдой. Я боюсь, что приказать закрыть порты будет намного проще, чем держать их закрытыми, когда торговля действительно начнёт иссякать.

— Возможно, в ваших словах есть смысл, — признал Макнил. — Но если это произойдёт, то нам и остальному Флоту придётся позаботиться о том, чтобы каждый, кто мог бы соблазниться сотрудничать с этими безбожными отступниками, тоже увидел ошибочность своего пути.

— Я просто надеюсь, что у нас хватит кораблей, чтобы сделать эту работу, сэр.

— Мать-Церковь строит достаточно, чтобы мы смогли это сделать, — наполовину проворчал Макнил. Что-то в последнем комментарии Гармина обеспокоило его. У лейтенанта, к сожалению, была правильная точка зрения о трудностях, с которыми, вероятно, мог столкнуться Флот, удерживая пробку в бутылке. В конце концов, всегда найдётся хотя бы несколько человек, достаточно недальновидных, чтобы больше заботиться о деньгах в своих карманах, чем о том, где и как их души проведут вечность. А для выполнения приказа Викария Жаспера понадобится много галер; кто угодно, кроме идиота, должен был это предвидеть! Но у Макнила было странное ощущение, что наблюдение Гармина не было о том, про что начал говорить лейтенант.

— Надеюсь, вы правы, сэр, — продолжил Гармин, немного более энергично. — И, с вашего позволения, я пойду и сделаю последний обход корабля перед тем, как завалиться спать. Учитывая, насколько мы неукомплектованны, я думаю это не повредит.

— И я тоже, Ранилд, — с улыбкой согласился Макнил, и лейтенант, коснувшись в салюте левого плеча правым кулаком, растворился во тьме.

— Не показалось ли вам, что этим утром лодки плавали не слишком активно, Кевин?

Кевин Эдвирдс, первый лейтенант черисийского галеона «Кракен», развернулся, несколько удивившись от вопроса, раздавшегося позади него. Капитан Хейрис Фишир отправился спать более двух часов назад, и, как и большинство профессиональных моряков, он понимал, как важно спать столько, сколько у человека есть возможности. Вот почему Эдвирдс не ожидал, что он снова появится посреди ночи на палубе, в то время когда «Кракен» уютно устроился на якоре в защищённых водах.

— Простите? — сказал лейтенант. Фишир склонил голову в его сторону, и Эдвирдс пожал плечами. — Я не совсем уловил вопрос, сэр, — объяснил он.

— Я спросил, не показалось ли вам, что этим утром было слишком активное движение лодок.

— Вообще говоря, — нахмурился Эдвирдс, — теперь, когда вы упомянули об этом, мне кажется, что на самом деле, весь сегодняшний день движение лодок было меньше, чем обычно. Было всего три или четыре продающих провизию катера, которые пытались пристать к нам сегодня днём, вместо обычной пары десятков.

— Я говорил не про обычные перемещения лодок, — сказал Фишир. — Хотя теперь, когда вы упомянули об этом, это кажется ещё одним интересным моментом. Просто после того, как я сдал вахту, я задумался. Вы заметили, что все галеры покинули гавань почти перед рассветом сегодня утром?

— Вообще, нет, сэр, — медленно признался Эдвирдс. — Не могу сказать, что заметил… на самом деле. Как вы знаете, я не нёс утренней вахты.

— Сам я не слишком много думал об этом, — сказал Фишир. — Не тогда. Но, как я уже сказал, я задумался после того, как я проснулся сегодня вечером, и это воспоминание бьётся у меня в мозгу. Я могу поклясться, что видел, как минимум, два или три флотских баркаса, гребущих в гавань, вскоре после того, как галеры, которым они принадлежали, покинули гавань.

Эдвирдс снова нахмурился, на этот раз сильнее. Сам он по-настоящему не обращал на это внимания, но капитан Фишир был не из тех, кто мог выдумать что-то. К тому же Дельфиракский Флот, как и несколько других флотов, позволял своим капитанам раскрашивать шлюпки своих кораблей в соответствии со своими фантазиями. Большинство из них — особенно те, кто хотел подчеркнуть своё богатство — выбирали весьма индивидуальные схемы раскраски, которые делали их легко узнаваемыми. И это также означало, что, если Фишир думал, что он видел баркасы, которые принадлежали определённым галерам, он, скорее всего, был прав.

— В этом нет особого смысла, сэр, — сказал он после долгого, задумчивого мгновения.

— Нет, нету, так ведь? — Фишир сумел сдержать преувеличенное терпение в своём голосе. На самом деле, это было не очень сложно, несмотря на склонность Эдвирдса повторять очевидное, и учитывая, насколько высоко он ценил своего старшего помощника. Эдвирдс может и не был самой острой стрелой в колчане, но у него было в достатке здравого смысла, чтобы восполнить любой недостаток блеска, и он был бесстрашным, невозмутимым и абсолютно надёжным в кризисные моменты. Не говоря уже о том незначительном факте, что он в течение почти десятилетия служил офицером в Королевском Черисийском Флоте, что сделало его особенно ценным для «Кракена», учитывая, что галеон больше не был таким невинным грузоперевозчиком, каким казался.

— Я думаю, — продолжил капитан через мгновение, — что, возможно, было бы очень неплохой идеей по-тихому разбудить подвахтенных.

— Да, сэр, — согласился Эдвирдс. Затем он сделал паузу и кашлянул. — Эээ, сэр. Не хотите ли вы, чтобы я заодно почистил пушки? Не открывая портов?

Фишир задумчиво посмотрел на своего первого лейтенанта.

«Либо у Кевина больше воображения, чем я о нём думал, либо я действительно на что-то наткнулся», — подумал он. — «Боже, как бы мне хотелось думать, что Кевин просто тревожится больше, как обычно!»

— Я думаю, на самом деле, это может быть очень хорошая идея, — сказал он. — Только тихо, Кевин… тихо.

— Я надеюсь, вы внушили своим людям необходимость продемонстрировать этим еретикам достаточную твёрдость, капитан Кейрмин?

— Конечно, отче, — ответил Томис Кейрмин и повернулся, чтобы посмотреть отцу Стивину в глаза. Он предпочёл бы избежать этой конкретной необходимости, но интендант был одним из тех инквизиторов, которые были почти полностью уверены в своей способности читать правду по глазам других людей. Что делало очень неблагоразумным представить себя в его глазах тем, кто пытается лишить его этой возможности.

Отец Стивин Грейвир так пристально вгляделся в глаза Кейрмина, словно он только что прочитал мысли капитана.

«Причём, я безусловно надеюсь, что он это не сделал», — подумал Кейрмин, — «учитывая, что инструкции сэра Вика были почти полностью противоположны его указаниям!»

— Хорошо, капитан, — сказал Грейвир через мгновение. — Хорошо.

Интендант снова отвернулся, вглядываясь в густые чёрные тени склада. Разглядеть — уже — можно было мало что, и старший священник громко вздохнул.

— Я понимаю, — сказал он, почти, как если бы разговаривал сам с собой, — что не все по-настоящему осознают опасность пропасти, над которой мы все стоим. Даже некоторые члены епископата, похоже, не осознают полностью, что происходит.

«Это», — подумал Кейрмин, — «почти наверняка намёк на епископа Эрниста».

Это размышление не особо его обрадовало.

— Полагаю, их сложно винить, — продолжил Грейвир. — Все люди хотят верить в добродетель других людей, и никто не хочет верить, что простые смертные могут нарушить Божий замысел, план Бога о вечном благополучии человека. Но даже Архангелы, — он коснулся своего сердца, затем его губ, — обнаружили к своей печали, что грех может разрушить любую добродетель, может развратить даже самого архангела. Эти черисийцы, — он медленно покачал головой, — взялись за дело Шань-вэй. И, как и их вечно проклятая госпожа, они начали с выражения благочестивых забот, которые скрывают их истинную цель.

Кейрмин смотрел в спину интенданта, слушая глубоко укоренившийся гнев — и разочарование — в голосе другого человека.

— Любой человек, даже сам Великий Викарий, всего лишь смертный, — сказал Грейвир. — Вот почему это делает их обвинения такими чертовски убедительными для тех, кто слаб верой. Но какими бы ни были смертные слабости Его Святейшества как отдельной личности, когда он говорит как Наместник Лангхорна, он говорит с безошибочностью Самого Бога. Среди викариата могут быть… изъяны. Могут быть отдельные случаи подлинного разложения среди священнослужителей. В конце концов, это одна из тех вещей, которые Архангел Шуляр поручил искоренить и карать Управлению Инквизиции, и задачи Инквизиции никогда не будут полностью выполнены, как бы ревностно мы к этому не стремились. Но когда грешные люди бросают вызов главенству Церкви самого Бога, как бы тщательно они не формулировали свой вызов кажущимися причинами, это дело рук Шань-вэй, а не Лангхорна, к которому они приложили свои руки. И, — он снова повернулся, почти сверля Кейрмина взглядом сквозь тьму, — они должны быть остановлены. Яд Шань-вэй должен быть вырезан из тела Верующих, как хирург отрезает больную конечность, пострадавшую от огня и меча.

Кейрмин хотел бы, чтобы у него достало смелости спросить интенданта, разрешил ли ему епископ присутствовать здесь этой ночью. Или, если уж на то пошло, знал ли вообще епископ Эрнист, где находится Грейвир. Но он не осмелился… не больше, чем он осмелился спросить Грейвира, когда интендант появился с дюжиной своих собратьев-шуляритов, которые были распределены в различные отряды солдат, задействованные в ходе сегодняшней ночной операции.

«И, насколько я знаю, он совершенно прав насчёт того, что происходит в Черис, что это значит для всех нас. Я всего лишь солдат — что я знаю о Божьей воле? О непогрешимости Великого Викария? То, что говорят черисийцы, звучит разумно, учитывая то, что, по их словам, «Рыцари Храмовых Земель» действительно хотели с ними сделать, и почему. Но откуда мне знать, что они говорят правду, когда сама Мать Церковь настаивает, что все их обвинения — ложь? В конце концов, отец Стивин прав, по крайней мере, в одном — они не зря называют Шань-вэй «Матерью лжи»!

— Отче, — сказал он, наконец, — я солдат, а не священник. Я сделаю всё возможное, чтобы исполнить данные мне приказы, но, если вам всё равно, я оставлю решения о доктрине и богословии тем, кто лучше подходит и обучен для того, чтобы их принимать.

— Это именно то, что вы должны сделать, капитан. — Голос Грейвира был теплее и более одобрительным, чем всё, что Кейрмин слышал от него до сих пор. Затем интендант обернулся, чтобы посмотреть в ночь, кивая головой.

— Именно то, что вы должны сделать, — тихо повторил он.

— Может ты, наконец, ляжешь? — требовательно спросила Лизбет Уолкир.

— Что? — Эдминд Уолкир отвернулся от поручня, когда за его спиной появилась жена. Она мгновение смотрела на него, затем сложила руки и покачала головой.

— Я сказала, что самое время тебе пойти спать, — сказала она ему сурово.

— Да, я знаю. Я просто… немного дышу свежим воздухом.

— Стоишь здесь, пытаясь набраться смелости, чтобы сказать мне, что планируешь в следующий раз оставить меня дома, ты имеешь в виду.

Эдминд слегка вздрогнул от непосредственности её язвительного вызова, но затем пожал плечами.

— Отчасти это так, я полагаю, — признался он. — Извини. Я знаю, что это расстроит тебя… что, вероятно, означает, что мне повезёт, если я сам вернусь в море c головой, не расколотой кухонным горшком! Но это так. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, Лиз. Извини, но я просто не могу этого допустить.

Он не мог ясно разглядеть её лицо на затемнённой кормовой палубе, но распознал смягчение в языке её тела. Он не очень часто говорил о глубине своей любви к ней, хотя и знал, что она знает, насколько действительно она глубока. Она постояла ещё секунду, затем подошла к нему сбоку и обняла.

— Даже не думай обмануть меня этим, — тихо сказала она, прижимаясь щекой к его груди. — И не думай, что ты сможешь сделать меня мягкой и послушной, сказав несколько нежностей!

— О, поверь мне, я никогда ничего такого не думал, — сказал ей Эдминд, обнимая её за спину.

— Хорошо. — Она отступила назад, держа его за плечи и глядя ему в лицо в тусклом свете якорных огней. — Я не хочу, чтобы ты думал, что я размякла на старости лет. Но, — она наклонилась ближе и поцеловала его, — если ты так собираешься поступить, то мне придётся с этим смириться. Во всяком случае, на этот раз.

Эдминд был достаточно мудр, чтобы не произносить благодарственных молитв там, где она могла их услышать.

— В таком случае, — сказал он вместо этого, — позволь мне сделать ещё один кружок вокруг палубы, и после этого я буду рад спуститься вниз и лечь спать.

— Хорошо, — повторила она совершенно другим тоном, и он улыбнулся, услышав вызов — и обещание — в её голосе.

Он ещё раз быстро поцеловал её, похлопал по всё ещё удивительно крепкому и стройному заду и двинулся вперёд.

— Ладно, двинулись! — Хрипло прошептал сержант Декин, и его взвод бесшумно — или почти бесшумно, насколько вообще могли двигаться двадцать пять пехотинцев с ногами как у коров — двинулся вниз по тускло освещённому пирсу.

Он оглянулся через плечо на младшего священника, который присоединился к взводу. Декина не особого заботила пылкая манера поведения священника. Ещё меньше его волновало, что во взводе теперь были два сержанта. Или то, что второй сержант был старше самого Декина. — «И без того достаточно причин, чтобы всё полетело прямо в Ад, чтобы солдаты ещё и следили, от кого в этот момент исходят приказы», — угрюмо подумал он. — «Ну почему, почему, офицеры и священники не могут просто убраться с дороги, Шань-вэй их возьми, и позволить сержантам разбираться в деталях?»

Когда он и его люди приблизились к первому кораблю в списке, он снова сосредоточился на поставленной задаче. Они как раз подходили с фонарём к подножию корабельного трапа, когда с дальнего конца пирса раздался внезапный крик.

— Вы, там! Отойдите в сторону! Мы поднимаемся на борт!

— Шань-вэй! — Декин выругался, так как узнал голос.

Он никогда особенно хорошо не думал о сержанте Зозефе Стивирте, который командовал вторым взводом их роты. По его глубокому мнению, Стивирт был достаточно глуп, чтобы стать совершенно справным офицером, но они оба присутствовали, когда капитан Кейрмин раздавал им приказы. Это значило, что даже Стивирт должен был поднять своих людей на самый первый корабль в его списке прежде, чем начать кричать с пирса!

— Так, давай прибавим! — рявкнул он на своих людей, когда крики портовой вахты с черисийских галеонов ответили Стивирту. Черисийцы не казались счастливыми — или готовыми сотрудничать — и Стивирт прокричал что-то громче и гораздо более непристойное.

— Идиот! — пробормотал Декин себе под нос. — Что за херню он тво…?

Вопрос сержанта оборвался, когда крики неожиданно были прерваны безошибочно узнаваемым «чуннннг» стального арбалетного лука и душераздирающим криком.

— Будь оно проклято! — зарычал Декин.

«Нужно было меньше минуты на то, что он должен был сделать тихо и быстро, а этот тупой сукин сын уже позволяет своим людям стрелять в гражданских!»

Грейгору Уолкиру было четырнадцать сэйфхолдийский лет. Он провёл почти треть своей жизни в море на одном из двух галеонов семьи, но это было первое путешествие, когда ему было позволено фактически приступить к выполнению некоторых обязанностей настоящего офицера, а не увязнуть в делах пресловутого кают-юнги[23]. Это был головокружительный опыт, но даже этого было недостаточно, чтобы не позволить ему увидеть напряжение, охватившего его родителей, особенно с момента их прибытия сюда, в Фирейд. Он не до конца понимал все проблемы, связанные с противостоянием между Черис и Церковью — на самом деле он не понимал до конца ни одну из связанных с этим проблем. Он был слишком сосредоточен на своих внезапно расширяющихся профессиональных горизонтах, чтобы сильно волноваться по этому поводу.

Тем не менее, он чувствовал беспокойство, и — как и его мать (и, если уж на то пошло, все остальные члены команды) — он точно знал, куда именно на борту «Волны» его отец пошёл предаваться беспокойству о делах. Он не собирался вмешиваться в разговор своих родителей. Его уши звенели бы в течение пятидневки от затрещин, которые влепила бы ему мать, если бы он осмелился проделать что-нибудь подобное! С другой стороны, молодой офицер, даже на ранних этапах своей подготовки и карьеры, нёс определённые обязанности. Вот почему Грейгор решил сделать свой собственный тихий обход корабля перед тем, как отправиться на боковую этой ночью.

Он был достаточно осторожен, чтобы не приближаться слишком близко к своим отцу и матери, и потому ждал, когда они спустятся вниз, чтобы он мог заняться своими самоназначенными дополнительными обязанностями без, несомненно, саркастических комментариев, которые они бы начали отпускать, если бы поняли, что он задумал. Но он был достаточно близко, чтобы увидеть, как дёрнулась голова его матери, когда где-то дальше вдоль пирса послышались громкие голоса. Грейгор всё ещё пытался выяснить, с какого именно направления доносились крики, когда они прервались самым ужасным воплем, который он когда-либо слышал.

Он вскочил на ноги с того места, где он сидел на верёвочной бухте, и направился через палубу к своей матери, ровно в тот момент, когда она тремя или четырьмя быстрыми шагами подошла к фальшборту, обращённому к пристани. Глядя вниз на пирс, она схватилась за поручень.

— Кто вы?! — закричала она внезапно. — Что вы ещё возомнили о себе?!

Крик со стороны причала был слишком невнятным, чтобы Грейгор мог его разобрать. — «Что-то про 'имя Матери-Церкви'», — подумал он, ровно в тот момент, когда услышал, как его отец настойчиво что-то кричит матери с отдалённой носовой надстройки.

— Оставайтесь на месте! — гаркнула его мать. Она слетела вниз по крутому трапу с полуюта на главную палубу и направилась к сходням. — Оставайтесь на месте, говорю я вам!

— Мы поднимаемся на борт!

На этот раз Грейгор понял крик с причала, несмотря на дельфиракский акцент крикнувшего.

— Шань-вэй вас возьми! — закричала его мать в ответ и выхватила кофель-нагель[24] из кофель-планки рядом с входным портом. — Это корабль моего мужа, и вы, ублюдки, не…

Глухой мясистый, пропарывающий «тум», изданный арбалетным болтом, который пролетел сквозь тело его матери в брызгах крови, был самым ужасным звуком, который когда-либо слышал Грейгор Уолкир.

Удар отбросил её в сторону так, что она даже не вскрикнула.

— Мама! — закричал Грейгор. Он молнией бросился к ней через палубу несмотря на то, что слышал новые — злые и противоречивые — крики, доносившиеся с пирса.

— Вистлир, ты проклятый идиот! — рявкнул Аллайн Декин. — Я же сказал тебе не стрелять, чёрт возьми!

— Но еретическая блудница собиралась… — начал протестовать солдат.

— Мне похрен, что она собиралась делать! Мы здесь не для того, чтобы убивать треклятых женщин, которые только…

Грейгор добрался до своей матери. Жизнь на парусном корабле с прямым парусным вооружением редко бывает лёгкой и никогда не бывает по-настоящему безопасной. Грейгор видел людей, погибших в результате несчастных случаев и падений с высоты, как минимум одного человека, выпавшего за борт и утонувшего. И когда он взглянул на свою мать, лежащую в растекающейся луже крови из ужасной раны на груди, он узнал смерть, увидев её ещё раз.

Он не позвал её ещё раз. Не стал кричать своему отцу. Он даже не думал. Он просто прыгнул к перилам, где был смонтирован на вертлюге «волк», который его отец приказал зарядить после того, как члены экипажа с галеона «Алмаз» были избиты в одном из переулков Фирейда.

Лёгкие орудия, которые черисийцы называли «волками», имели различные калибры и вес выстрела. Тот, что был установлен на вертлюге на фальшборте «Волны», имел калибр полтора дюйма, и стрелял ядрами, которые весили чуть меньше половины фунта. В настоящий момент, однако, вместо этого он был заряжен целым мешком мушкетных пуль, и глаза Грейгора Уолкера вспыхнули, когда он рывком развернул его, навёл его на людей, вскочивших на сходни, и схватил тлеющий фитиль, свечение которого было спрятано от взглядов с причала фальшбортом.

Он коснулся мерцающим фитилём запала «волка», и дульная вспышка разорвала ночь подобно разряду молнии.

Аллайн Декин по-настоящему так и не осознал эту дульную вспышку. На это не было времени, так как заряд мушкетных пуль, словно картечь из огромного дробовика, пролетел прямо по сходням и разорвал его, солдата, который сделал фатальный выстрел, и ещё троих из его взвода в кровавые клочья.

Инквизитор, который присоединился к взводу сержанта, взревел от шока, когда кровь Декина плеснулась на него горячей солёной волной. Какое-то мгновение он не мог двигаться и едва мог дышать. Но затем ядовитая сила его собственной паники коснулась его ненависти к черисийским «еретикам», и он повернул голову, чтобы взглянуть на двадцать выживших солдат взвода.

— Чего вы ждёте!? — взвизгнул он голосом, пронзительным от порождённой страхом ярости. — Бейте еретиков! Святой Лангхорн, и никакой пощады!

— Чёрт возьми! — дико выругался Томис Кейрмин, когда вспышка выстрела из «волка» с «Волны» осветила всю набережную, подобно Ракураи Лангхорна. — Какого чёрта…?

Он резко оборвал сам себя, вспомнив, что старший священник стоит рядом с ним, но вопрос продолжался яростно биться в его мозгу. Теперь можно поставить крест на приказах сэра Вика сделать это тихо!

— Это должны были быть еретики, — проскрежетал отец Стивин. Кейрмин посмотрел на него, и интендант зло передёрнул плечами. — Это был не арбалет, капитан! Может, я и не солдат, но даже я понимаю это. И стало быть, это исходит от проклятых еретиков. Конечно же, их самая первая реакция — это прибегнуть к трусливому убийству людей, служащих Божьей воле! Что ещё вы можете ожидать от кровожадного потомства Шань-вэй?

Кейрмин не мог придраться к анализу шулярита по поводу того, кто сделал этот выстрел, хотя мог бы поцепляться к словам в последней паре предложений. К сожалению, ничего из этого не могло предотвратить то, что должно было случиться там, в темноте.

На всех пирсах гавани, дельфиракские солдаты и матросы, которые тихо приближались к назначенным им целям, услышали и увидели залп «волка». Одновременно его увидели и услышали портовые вахты на борту черисийских кораблей, которые они пришли захватывать, и дельфиракцы услышали крики с бортов этих судов, услышали, как звенели корабельные колокола, услышали, как босые ноги начали бегать по настилам палуб, когда остальные члены экипажей галеонов ответили на крики вахтенных.

На одно мгновение абордажные группы заколебались. Но только на одно. Затем приказы их сержантов, страстные крики Инквизиторов, которые присоединились к абордажникам, послали их вперёд в атаку, бросая на сходни в попытке попасть на борт, прежде чем может быть организовано значительное сопротивление.

Ошарашенные торговые моряки, всё ещё подбегающие к поручням собственных кораблей, в попытке выяснить, что происходит, столкнулись лицом к лицу с вооружёнными солдатами, поднимающимися по сходням их собственных кораблей. Довольно многие из этих моряков развернулись и сбежали, но черисийские матросы были известны не за свою робость. Шторма, кораблекрушения и пираты имели тенденцию к безжалостному отсеиванию слабаков, и, подобно Лизбет Уолкир, сопротивление и ожесточённая защита были их естественным ответом на любую угрозу для их кораблей.

Люди схватились за кофель-нагели и такелажные свайки[25]. Другие, чьи капитаны, подобно Эдминду Уолкиру, почувствовали нарастание напряжённости, вместо этого схватились за незаметно извлечённые матросские тесаки, и тут и там вдоль набережной полыхнули и прогремели вспышки других заряженных «волков».

— Лангхорн! — воскликнул Кевин Эдвирдс.

Он и Хэрис Фишир оказались бок о бок у кормового поручня «Кракена», глядя в сторону пристани. «Кракен» не смог найти места рядом с одним из пирсов, когда прибыл, и потому стоял на якоре в добрых полутора тысячах ярдов от него. Что было достаточно близко, чтобы видеть и слышать даже выстрелы лёгкой артиллерии в середине ночи.

— Вот же ублюдки! — рявкнул Фишир мгновение спустя. — Они пытаются захватить наши корабли!

— Вы правы на счёт этого, сэр. И посмотрите туда!

Фишир проследил за указательным пальцем Эдвирдса, и его губы растянулись в оскале, когда он увидел пару катеров, гребущих по направлению к «Кракену». Гребцы на них были явно удивлены внезапной суматохой в порту. Пока же он наблюдал, они удвоили усилия, но они явно не ожидали, что тревога будет поднята так рано, и были как минимум в десяти минутах от «Кракена».

«И десяти минут будет более чем достаточно», — подумал он злобно. — Экипаж! — взревел он. — Экипаж, отбросить абордажников!

XIV Гавань Фирейд и Главный Судоходный Канал, Залив Фирейд, Королевство Дельфирак

Сэр Вик Лакир яростно выругался, когда очередной залп осветил ночь. По крайней мере, его батареи в гавани начали стрелять в ответ, но, в данных обстоятельствах, это утешало удивительно мало.

Он стоял в открытых грузовых воротах на втором этаже одного из припортовых складов, под нависающей над ним тонкой стрелой подъёмника, которым поднимали ящики и бочки. Он выбрал этот высокий насест в качестве своего импровизированного командного пункта, когда бедлам, крики, выстрелы и вопли сделали болезненно очевидными, что его усилия выполнить приказ с минимумом насилия и кровопролития ни к чему не привели. Он понятия не имел, что изначально спровоцировало насилие, но даже те фрагментарные сообщения, которые он уже получил, ясно давали понять, что то, что должно было быть тихим, упорядоченным захватом собственности, вместо этого превратилось во что-то имеющее все признаки резни.

«Не то чтобы она была совсем уж односторонней», — мрачно подумал он. Ни одна из команд черисийских торговых кораблей не была достаточно крупной, чтобы сдерживать его войска и позаимствованных военных моряков длительное время, но по крайней мере некоторые из них явно посетили некоторые подозрения относительно грядущего. У многих из них было под руками оружие, и им удавалось сопротивляться… достаточно ожесточённо, чтобы жертв было в достаточном количестве, чтобы привести в бешенство его людей. А ещё более разъярённые, благочестивые голоса инквизиторов, которые присоединились к его абордажным отрядам, при том, что отец Стивин случайно не упомянул об их намерениях сэру Вику, помогли превратить этот совершенно естественный гнев и страх в настоящую жажду крови.

Прямо у него на глазах загорелся ещё один черисийский галеон, присоединившись к тем двум, что уже пылали у причала. Казалось, что пламя не собиралось перекинуться ни на один из складов, но оно обеспечивало соответствующее адское освещение, так что он мог видеть по крайней мере один галеон, который всё ещё сдерживал каждую попытку взять его на абордаж. Было похоже, что экипажи двух или трёх других черисийцев сумели пробраться к нему на борт — вероятно, вплавь, когда их собственные корабли были захвачены — так что прямо у него на глазах с высокого фальшборта раздался выстрел ещё одного «волка». Оттуда стреляли даже из фитильных мушкетов, а кто-то бросал вниз на пристань зажжённые ручные гранаты.

«Что только сделает нападавших ещё более озлобленными», — подумал он мрачно, — «когда они наконец одолеют оборонявшихся, хотя вряд ли что-то могло сделать их менее дикими после того, что уже произошло».

«А тот факт, что технически этим крысятником командую я, означает, что в Черис обвинят в этом именно меня», — подумал он ещё мрачнее.

По многим причинам, он не сильно волновался об этом, включая тот факт, что ни один человек не хотел бы, чтобы его запомнили как кровавого убийцу, особенно когда он сделал всё возможное, чтобы избежать хоть чьей-нибудь смерти. Однако в данный момент у него были другие заботы, и он стиснул зубы, когда из темноты прогремел ещё один бортовой залп, хлеща штормом картечи по амбразурам одной из его береговых батарей.

Очевидно, что по крайней мере один из стоявших на якоре галеонов был замаскированным капёром. Хорошей новостью было то, что количество орудий, которое можно было скрыть за замаскированными пушечными портами, было ограничено. Плохая новость заключалась в том, что орудия, о которых шла речь — судя по звуками, гораздо более тяжёлые, чем те, про которые он думал, что их можно успешно спрятать — явно были одними из тех новых, быстро стреляющих черисийских пушек, о которых он слышал… а стоявшие за ними орудийные расчёты явно знали, как с ними обращаться.

Галеон неуклонно и величественно прошёл напротив набережной под одними только топселями и стакселями, яростно обстреливая батареи гавани. То тут, то там, какое-нибудь из медленных оборонительных орудий делало выстрел в ответ, но не смотря на то, что Лакир не мог разглядеть многих деталей сквозь дым, тьму и вспышки света, ему казалось, что его артиллеристы не сумели добиться слишком уж большого количества попаданий. И было очевидно, что они даже близко не приблизились по скорострельности к черисийцам.

Крики со стороны носа сказали капитану Фиширу, что «Кракен» только что получил ещё одно попадание. Это было четвёртое, и какими бы не были другие качества, корабль Фишира никогда не проектировался и строился как настоящий военный корабль. В некотором смысле, его более тонкие элементы набора корпуса фактически работали в плюс, так как у них была тенденция меньше крошиться и давать меньше обломков, чем более тяжёлые борта военных кораблей. С другой стороны, они оказывали меньшее сопротивления попаданиям ядер, а у него уже было убито по меньшей мере семь человек и ранено в двое больше.

«Это меньше, чем мы стоили этим ублюдкам!» — подумал он с яростным удовлетворением.

Бортовой залп «кракенов» и установленных на фальшборте «волков» застал пару дельфиракских катеров, направлявшихся к нему, совершенно врасплох. Одних только «волков», вероятно, было бы достаточно, чтобы перебить их команды, но двенадцать тридцатифунтовых карронад, стоявшие на левом борту, вспенили воду двойными зарядами картечи, превратив сами баркасы в плавающие щепки. Ни на одном из них выживших не было.

С этого момента «Кракен» не сидел без дела. Он был единственным черисийским кораблём во всей гавани, который действительно можно было считать вооружённым, и он мог быть только в одном месте за раз, но он перехватил — и разбил — абордажные группы, направлявшиеся к двум другим стоявшим на якоре галеонам, а его собственные абордажные команды перехватили ещё три. У Фишира было слишком мало людей, чтобы распылить их на ещё большее количество абордажных команд, не оголяя свои артиллерийские расчёты или опасно ослабляя способность «Кракена» противостоять попыткам абордажа. Но в дополнение к пяти кораблям, спасённым при его непосредственном вмешательстве, к нему смогли присоединиться ещё всего лишь три корабля. У каждого из них было, по крайней мере, несколько «волков» — достаточно, чтобы убедить экипажи остальных лодок не пытаться приближаться к ним, по крайней мере теперь, когда их экипажи знали, что происходит — и Фишир подвёл свой корабль как можно ближе к батареям порта, стреляя картечью по их амбразурам в попытке подавить их огонь, в то время как другие черисийские корабли пытались пробить себе путь из этого хаоса.

Пока всё выглядело так, что это получится сделать далеко не всем.

Загорелся третий галеон, и Фишир сжал челюсти так, что заболели зубы. Он понятия не имел, кто устроил пожар на борту этих кораблей, но, в отличие от моряков большинства других наций, которые имели тенденцию тонуть как камни в глубокой воде, черисийские моряки, по большому счёту, плавали, как рыбы. «Кракен» уже подобрал из вод гавани по крайней мере дюжину пловцов, и их отрывочные, задыхающиеся рассказы — плюс количество тел, которые Фишир сам видел плавающими на поверхности гавани, отражающей языки пламени — сделали ужасающе ясным, что происходило на бортах осаждённых торговцев. Даже без их рассказов, он был достаточно близко, чтобы видеть один из галеонов, вырисовывающийся на фоне пламени за ним, в то время как дельфиракские абордажники волокли сопротивляющихся черисийцев к борту их корабля. Затем среди дыма и света блеснули лезвия, и внезапно обмякшие, больше не сопротивляющиеся тела плюхнулись в воду, словно кучи мусора.

— Всё кончено, сэр! — почти в ухо прокричал ему Кевин Эдвирдс. Фишир посмотрел на него, и первый офицер «Кракена» поморщился. — Никто больше не выберется оттуда, сэр! — сказал Эдвирдс, махнув рукой в сторону хаоса, насилия и пламени, ревущего вдоль причалов. — Пора уходить!

Фишир хотел спорить, опровергать оценку Эдвирдса, но не мог. Слишком много дельфиракских солдат буквально кишели на пришвартованных у причалов галеонах. К настоящему моменту, большинство стоящих на якоре черисийских торговых судов были взяты на абордаж с лодок. «Кракен» и восемь следовавших за ним кораблей были единственными беглецами, которых он видел, и эти корабли не могли выйти в море без постоянной защиты «Кракена».

— Вы правы, — признал он. — Проложите курс к Банке Пауко-крабов. Мы пойдём по основному каналу.

Капитан Макнил медленно и размеренно расхаживал взад и вперёд на юте вдоль поручней надстройки, заложив руки за спину и размышляя о том, как идут дела в Фирейде. Если всё шло по расписанию — и так, как планировалось — то все черисийские корабли в гавани были захвачены уже несколько часов назад. Но, конечно, редко когда всё идёт по расписанию — и так, как планировалось — не так ли?

При этой мысли он поморщился, затем взглянул на постепенно светлеющее небо на востоке. Оно было неясного, невыразительного серого цвета, потому что облака, которые он наблюдал прошлой ночью сгустились и расползлись во все стороны, до тех пор, пока вдоль южного горизонта не осталась видимой лишь тонкая полоска ясного, звёздного неба. Ветер тоже усилился, поднимая белые барашки, катящиеся по всему Заливу Фирейд, и немного отклонился к северу. Движение «Наконечника» стало заметно более резким, чем раньше, с резким подскоком, когда он шёл против ветра, а первые капли дождя застучали по верхней палубе галеры почти два часа назад. В этот момент, по крайней мере, дождя ещё не было, но даже после восхода солнца видимость лучше не станет, признался он сам себе, невесело хмыкнув.

«Если кто-нибудь из этих ублюдков сбежит, мы, вероятно, увидим их в ближайшие несколько часов», — подумал он. — «Хотя что именно мы должны с ними делать, если их будет больше одного или двух одновременно, ускользает от моего понимания».

Он фыркнул от невольной, ироничной весёлости этой мысли, после чего встряхнулся. По крайней мере у него было время, чтобы накормить людей, прежде чем произойдёт что-либо захватывающее.

— Что-нибудь заметили, Кевин? — спросил Хейрис Фишир, вернувшись на палубу, и смахивая крошки бисквита с своего кителя.

— Только один корабль, сэр, — ответил Эдвирдс. Лицо первого офицера выглядело усталым и осунувшимся, как и должно было быть после ночи, подобной той, что только что была, подумал Фишир. Почти никто не спал, и, несмотря на постоянно свежеющий ветер, максимальная скорость маленького конвоя «Кракена» была немногим больше восьми-девяти узлов. Для того, чтобы развить даже такую скорость, им пришлось поставить больше парусов, чем были готовы рискнуть большинство шкиперов торговых судов такой ночью, когда их дозорные могли бы не заметить несущиеся на них шквалы, на таком расстоянии, чтобы у них было достаточно времени успеть уменьшить паруса. Однако, учитывая возможность того, что галеры, которые он видел выходящими из гавани утром, могли затаиться, чтобы наброситься на беглецов, никто из шкиперов не протестовал, когда Фишир настоял на максимальной возможной скорости.

— Только один корабль, — повторил Фишир и услышал резкость в своём собственном голосе. Там, в Фирейде, было двадцать семь торговых черисийских судов, кроме «Кракена». Из этих двадцати восьми только десять, чуть больше трети сумели вырваться на свободу… по крайней мере, пока.

«И я не думаю, что кто-то из остальных справился бы без нас», — с горечью подумал он. — «Так что же произошло в других местах»?

Это был не тот вопрос, ответ на который он ожидал получить, когда наконец узнает. Если только король Дельфирака Жамис не сошёл с ума по собственной воле, то это было дело рук Клинтана и «Группы Четырёх». Рассказы, которые он уже слышал от выживших, выловленных «Кракеном» из вод гавани, подчёркивали крики нападавших об убийстве «еретиков». И они также ясно дали понять, что дельфиракцы не делали различий между мужчинами, женщинами и детьми. Он едва мог представить, как отреагирует Королевство Черис, когда узнает об этом, но всё же знал, что всё, что он мог себе представить, будет далеко от реальности.

Более того, в данный момент единственной причиной, по которой кому-то удалось сбежать из Фирейда, было то, что никто в Дельфираке не знал, что «Кракен» был на самом деле капёром. Это означало, что шансы на побег из любого другого порта, где, несомненно, разыгрывались подобные сцены, были невелики.

«И если бы я был тем, кто это планировал…»

— У них будет пикет у входа в канал, — сказал он вслух.

— Да, сэр, — согласился Эдвирдс. — Либо там, либо дальше на юг, внутри самого канала.

— Могут быть и там, и там. — Фишир опёрся обеими руками на фальшборт, барабаня по нему пальцами и смотря назад на следующие за кормой галеоны, видимые в постепенно светлеющей предрассветной серости.

— Это то, что бы я сделал сам, — сказал Эдвирдс, кивнув. — С другой стороны, сэр, когда всё это началось, галер у них в порту было не много. Так сколько пикетов у них может быть?

Настала очень Фишира кивнуть. Вопрос Эдвирдса был весьма к месту: в Фирейде было не так уж много свободных галер. Если уж на то пошло, во всём Дельфиракском Флоте их было в общей сложности не более тридцати. И если местные власти не были предупреждены о том, чего от них ждут больше, чем подозревал Фишир, у них не было времени чтобы усилить те три или четыре галеры, которые уже были в Фирейде.

Можно даже сказать, если бы у них было больше свободных галер, они, скорее всего, использовали бы их для абордажа. Во всяком случае, они были бы намного эффективнее, чем атаки лодок.

— Ну, — сказал он, поворачиваясь к Эдвидрсу, — если они всё время сидели здесь, охраняя канал, тогда они не знают, что случилось в Фирейде. Я имею в виду, как всё произошло. И они знают о нас не больше, чем знали те другие ублюдки.

— Нет, сэр, не знают, — задумчиво согласился Эдвирдс, прищурившись.

— Давайте снова закроем порты, — сказал Фишир, оживившись. — Я думаю, что мы можем оставить половину «волков» в вертлюгах: они будут ожидать, что любой галеон должен иметь хотя бы несколько их них на борту, и будет удивлены, если не обнаружат никаких признаков их наличия. Но что касается всего остального…

Он позволил своему голосу затихнуть, и улыбки, которыми обменялись он и его первый офицер, сделали бы честь тёзке их корабля.

— Вижу корабль!

Ховирд Макнил быстро поднял глаза в ответ на доклад наблюдателя.

— Пять парусов — нет, по крайне мере семь — идущих на северо-северо-запад!

— Семь? — Капитан покачал головой. — Семь?

— Что-то, должно быть, пошло нет так, сэр. — До тех пор, пока лейтенант Гармин не ответил ему, Макнил не осознавал, что говорит вслух. Он повернулся и посмотрел на него, и Гармин пожал плечами. — Я не знаю, что это могло быть, сэр, но, очевидно, что-то произошло. Если бы мне нужно было дать оценку произошедшему, я бы поставил на то, что руку сэра Вика что-то подтолкнуло раньше времени, а это те, кому удалось поставить паруса и избежать абордажных партий на лодках.

Макнил хмыкнул. Умозаключение Гармина почти наверняка было правильным, но это не очень помогло ему. Семь кораблей были почти четвертью от общего количества черисийских галеонов, стоявших на якоре в Фирейде в тот момент, когда «Наконечник» отправился на выполнение своей части операции, теперь у него была ровно одна галера, чтобы остановить их.

«И, если кто-нибудь из них сбежит, кому-нибудь захочется, чтобы моя задница поджарилась на вертеле, и никто не вспомнит о том, что я могу перехватить всего одного из них за раз»!

— Готовьтесь к бою, мастер Гармин, — сказал он решительно.

— Так точно, сэр.

Гармин коснулся своего плеча в салюте, развернулся и начал выкрикивать свои собственные приказы. Раздались свистки боцманов, глубоким басом загремели барабаны, и раздался дикий топот множества ног, когда команда «Наконечника» откликнулась на призыв к бою.

— Эй, на палубе! Я вижу уже, как минимум, девятерых! — крикнул наблюдатель, и Макнил поморщился.

Количество кораблей не стало меньше, но, по крайней мере, это были торговые корабли, а не военные галеоны. Бортовое вооружение «Наконечника», возможно, было не более чем шуткой, по сравнению тем, что, как сообщалось, ставилось на галеоны короля Кайлеба, но восьми «соколов», каждый из которых метал восьмифунтовые ядра, должно было хватить, чтобы справиться с любым простым торговым судном. А если нет, то погонные пушки на баке — пятидесятифунтовый «думвал» и пара тридцатифунтовых «кракенов» по бокам, установленные так, чтобы они могли стрелять прямо по курсу — несомненно, смогут. Проблема заключалась не в том, сможет ли он остановить галеон, с которым ему придётся схватиться, а в том, что он не видел никакого способа, как единственная галера сможет «схватиться» с девятью кораблями, по крайней мере, прежде, чем большинство из них проплывёт мимо него.

«В Писании сказано, что Лангхорн знает, когда человек сделал всё, что мог. Я просто надеюсь, что Мать-Церковь и король одинаково понимают друг друга».

— Вы хотите использовать погонные орудия или «соколов», сэр? — спросил лейтенант Гармин.

— Один выстрел из «думвала» вывернет любого из этих парней наизнанку, — сказал Макнил.

— Да, сэр. Я знаю.

— С другой стороны…

Макнил задумчиво потёр подбородок. То, что он только что сказал Гармину, без сомнения, было правдой. Погонные пушки были намного более мощными, чем требовалось для того, чтобы остановить любого, когда-либо построенного купца… но они были бы определённо более впечатляющими, чем его «соколы». И он так же мог бы использовать погонное вооружение, чтобы атаковать их с кормы, если они решат продолжить убегать. При таком волнении моря, его канониры не смогли бы похвастаться меткостью. На самом деле, им повезёт, если они попадут в цель на любом расстоянии, намного превышающем шестьдесят или семьдесят ярдов. Но им может повезти, а даже если и нет, торговцы, столкнувшиеся с перспективой попадания ядра весом в пятьдесят фунтов в свои корабли, могут просто принять решение не искушать судьбу.

— Пусть канонир идёт на бак и зарядит погонные орудия, — сказал он через мгновение. — И скажи ему, что я хочу, чтобы предупредительный выстрел был сделан из «думвала». — Брови Гармина поползли вверх, и Макнил кисло усмехнулся. — Я не очень люблю еретиков, Ранилд, но я бы предпочёл никого не убивать, если на это не будет необходимости. Если бы вы плавали на торговце, как бы вы отнеслись к тому, что перед вашим носом стреляют из «думвала»?

— Вообще-то, сэр, — сказал первый лейтенант с первой искренней улыбкой, которую Макнил увидел на его лице после того, как они получили их приказы, — я думаю, что после того как я обмочусь от страха, я брошусь спускать свой флаг так быстро, как только это доступно человеку!

— Как вы думаете, что они собираются делать, сэр? — тихо спросил Кевин Эдвирдс, когда дельфиракская галера устремилась к ним сквозь усиливающиеся белые барашки волн.

Эта низкобортная галера шла тяжелее, чем галеоны, но в ней, по сравнению с высокими и пузатыми галеонами, была несомненная лихая грация. Это был прибрежный корабль, гораздо меньший по размерам, и с гораздо меньшей осадкой, чем любая черисийская галера. На ней не могли внезапно открыться сдвижные крышки, тщательно окрашенные для соответствия остальному корпусу, как на галеоне. Они возникли, как будто их всех сорвали одним махом, и из внезапно открывшихся проёмов появились короткоствольные карронады.

Он открыл рот, но Гармин тоже видел происходящее. Первому лейтенанту не нужны были приказы, и фланговые погонные орудия «Наконечника» выстрелили почти одновременно. На самом деле, они выстрелили слишком рано, когда форштевень ещё поднимался, и они оба задрались вверх. Одно из них совсем промахнулось, а удар второго, хоть и ударил в корпус черисийца, пришёлся слишком высоко по его борту, чтобы быть хоть сколько-нибудь эффективным. Он пробил круглую, окаймлённую щепками дыру в фальшборте, продолжил своё движение по восходящей траектории и упал в море далеко за галеоном, не причинив больше никакого ущерба.

«Наконечнику» повезло меньше.

Палуба «Кракена» вздрогнула, когда двенадцать тонн карронад отбросило назад в едином, зверином рыке. Взметнулся дым, мгновенно ослепляя всё вокруг, не смотря на свежий ветер. Затем его потащило прочь, унося в подветренную сторону, как клочья тумана, и Фишир оскалил зубы, снова увидев галеру.

— Лево на борт! Лево на борт! — закричал Макнил, пытаясь развернуть «Наконечник» так, чтобы дать возможность выстрелить его бортовым пушкам, пока пушкари перезаряжали носовые. К несчастью, когда черисиец начал стрелять, галера едва начала отвечать на действия руля.

Несмотря на относительно узкую цель, несмотря на то, что и их цель, и палуба под их ногами двигалась, и несмотря на ядро, которое уже поразило их собственный корабль, черисийские канониры не ошиблись. По меньшей мере восемь ядер, каждое из которых было таким же тяжёлым, как и ядра боковых погонных орудий «Наконечника», попали по носу галеры.

Люди завопили, когда тяжёлое ядро пронеслось в сторону кормы, убивая и калеча всех на своём пути. Одно из них удалило по импровесате[26] правого борта, разломав её и срезав веретёна вёсел, как коса, косящая пшеницу. Ещё два просвистели сквозь гребную палубу, сопровождаемые смертоносным дождём из осколков, и «Наконечник» покачнулся, когда слаженная хореография его гребцов была грубо нарушена.

Остальные железки пронеслись в сторону кормы на уровне верхней палубы, насквозь пробив носовую надстройку, вырвались из её открытой задней стороны подобно демонам, и прорубив себе дорогу сквозь палубных матросов и морпехов, ждавших приказа подняться на борт толстого, беспомощного галеона после его капитуляции. Один снаряд попал прямо в балку рамы лафета бокового погонного орудия по правому борту, уничтожив само орудие и убив почти весь его расчёт, а другой врезался в кабестан, осыпав палубу веером деревянных и металлических осколков.

— Разворачивай его! — рявкнул Макнил своему рулевому, и перо руля тяжело повернулось. Несмотря на дикое, неупорядоченное движение вёсел правого борта, «Наконечник» сохранил достаточную инерцию, и галера повернулась, стараясь пустить в ход «соколов» с левого борта.

В этот момент Ховирд Макнил и обнаружил, что нелепые рассказы о том, как быстро может стрелять черисийская артиллерия, вовсе не нелепы.

— Да! — Закричал Хейрис Фишир, когда второй бортовой залп обрушился на дельфиракцев. Его орудийные расчёты знали, насколько важна была скорость, но при этом находили время чтобы прицелиться, стреляя в условиях качки так, чтобы каждый выстрел попадал в корпус их цели, и ещё один железный шторм обрушился на галеру.

«Наконечник» был более крепкой постройки, чем «Кракен», но даже близко не таким крепким, как черисийская галера, и его поворот подставил под огонь его борт вместо узкой носовой проекции, что дало пушкарям «Кракена» более протяжённую и большую цель. Тяжёлые ядра врезались в шпангоуты, круша и дробя, убивая и калеча, и он смог слышать крики раненых и умирающих, когда галера по инерции подошла ещё ближе.

Дельфиракцу удалось завершить поворот, и рявкнул залп его лёгких «соколов». По меньшей мере три восьмифунтовых ядра попали в «Кракен», и кто-то закричал от боли. Но дымящиеся карронады галеона уже откатились, расчёты уже перезаряжали их, и галера едва успела выстрелить, как бортовой залп «Кракена» раздался в третий раз.

Макнил пошатнулся, цепляясь за перила, чтобы удержать равновесие, поскольку огонь черисийца вновь и вновь обрушивался на его корабль, пока он переваливался на волнах. Гребцы «Наконечника» были в безнадёжном замешательстве, корабль потерял способность двигаться вперёд, мёртвые и раненные грудами покатились по палубам, когда корабль беспомощно увалился на подветренную сторону, лейтенант Гармин рухнул на палубу — Макнил не знал, мёртвым или раненым — и пока он смотрел, «торговец», который уже так изуродовал его команду, изменил курс. Он повернул по ветру, кренясь, чтобы пересечь курс его изломанного, истекающего кровью корабля, чтобы пройти на расстоянии всего нескольких ярдов, и он знал, что он ничего не может сделать, чтобы остановить его.

Он смотрел, как орудия черисийца появляются в портах, видел, как они снова вспыхивают огнём, чувствовал, как их выстрелы бьют по кораблю, словно по его собственной плоти, и знал, что всё кончено.

— Флаг спустить! — услышал он, как кто-то кричит его голосом. — Флаг спустить!

Фишир смотрел, как зелёно-оранжевый дельфиракский флаг упал вниз, словно раненная виверна, и его губы с рычанием изогнулись. Перед его внутренним взором снова встали тела, выброшенные за борт их собственного корабля, словно кучи портового мусора. Снова послышались в ушах отчёты выживших об убийствах и издевательствах над мёртвыми женщинами и зарубленными детьми, а также яростный призыв безжалостно убивать «еретиков» во имя Господа.

Его орудия прогремели ещё раз, и в его сердце вспыхнуло яростное ликование, когда железные ядра врезались в изуродованный корпус галеры. — «Они решили начать эту бойню», — яростно подумал он. — «Теперь они имеют дело с последствиями этого».

— Они сдаются, сэр! — прокричал Эдвирдс прямо ему в ухо, и Фишир кивнул.

— Я знаю, — сказал он ровным голосом, когда ещё один бортовой залп попал в изуродованный, истекающий кровью корпус его противника.

— Чёрт возьми, сэр… они сдаются! — прокричал Эдвирдс.

— И что? — Фишир повернулся к своему первому офицеру, а затем поднял руку, указывая назад, туда, откуда они приплыли. — Они как-то предупредили нас, как это положено «офицеру и джентльмену»? Неужели эти люди, с которыми мы даже не воюем, остановились, когда убивали наших людей? Наших женщин и детей? Сжигали наши корабли? Убивали наших друзей?

Эдвирдс на мгновение посмотрел на него, покачал головой и наклонился ближе.

— Нет, сэр, они этого не сделали. Но вот эти люди были здесь, когда это всё произошло. И даже если они этого не сделали, мы не они. Вы действительно хотите, чтобы мы превратились в то, в чём нас уже обвиняет Клинтан?

Глаза Фишира расширились от удивления, когда грубоватый, лишённый воображения Кевин Эдвирдс бросил ему этот вопрос прямо в лицо. В течение долгого, напряжённого мгновения, за время которого пушки успели выстрелить ещё раз, они стояли, глядя друг другу в глаза… и капитан не выдержал и первым отвёл взгляд.

— Нет, Кевин, — сказал он, и его голос был бы практически неслышен даже без грохота битвы, бушевавшей вокруг них. — Нет. Я не буду таким.

Он глубоко вздохнул, ещё раз взглянул на разбитую, истекающую кровью галеру и повысил голос:

— Прекратить огонь! — крикнул Хейрис Фишир. — Прекратить огонь!

XV Черисийское Посольство, Город Сиддар, Республика Сиддар

Сэр Рейджис Драгонер, задумчиво глядя в окно, изо всех сил старался почувствовать благодарность за своё назначение.

Обычно, он не считал это особенно трудной задачей. Из всех посольств, куда мог быть назначен честолюбивый дипломат, то, что находилось в городе Сиддар, было, вероятно, самым лакомым. Безусловно, любому черисийцу всё равно пришлось бы мириться с фундаментальным, почти бессознательным высокомерием, которое жители материка демонстрировали почти любому из тех, кого даже лучшие из них были склонны называть «внешними островами». Сиддармаркцы были в этом не так уж плохи, как большинство их собратьев по континенту, но всё же достаточно плохими, чтобы продолжать делать это.

И всё же, несмотря на все мелкие неудобства, Республика была самым удобны местом, которое черисиец мог найти среди материковых государств. Сиддармарк был твёрдо привержен своей древней, республиканской форме правления, а его общество и социальные обычаи были гораздо менее жёстко расслоёнными, чем могли похвастаться большинство более могущественных государств Сэйфхолда. Это не мешало Республике поддерживать свои собственные великие династии — по сути, если не по названию, столь же могущественное наследственное дворянство, как и у всех остальных — и, хотя здесь было значительно меньше предубеждений против тех, чьи богатства происходили от «торговли», чем в других материковых государствах, всё же этих предубеждений было больше, чем в Черис. Тем не менее, несмотря на всё это, сиддармаркцы более спокойно, чем большинство, относились к черисийским, иногда возмутительным, социальным представлениям, и их общность самосознания, как сиддармаркцев, включала в себя такую мощную, самоосознанную черту характера, как упрямую независимость мышления, которую они осознанно и обдуманно воспринимали, как определяющий аспект их национальной индивидуальности.

«Без сомнения», — подумал Драгонер, — «эта независимость во многом объясняет традиционную напряжённость между Республикой и Храмовыми Землями». — Несмотря на кошмары, которые время от времени явно преследовали «Рыцарей Храмовых Земель» по ночам, ни один сиддармаркский лорд-протектор никогда всерьёз не задумывался о том, чтобы развязать против них завоевательную войну, какой бы заманчивой целью не было их богатство. Это, однако, не мешало поколениям церковных канцлеров беспокоиться о том, что однажды какой-нибудь сумасшедший лорд-протектор может это сделать. А ещё хуже, в некотором смысле (главным образом потому, что это была значительно более реалистичная возможность), был страх Церкви, перед тем, что упрямо непримиримые сиддармаркцы могут когда-нибудь отказаться подчиниться какому-то церковному эдикту. Если бы это когда-нибудь случилось, хорошо обученные, профессиональные, хорошо экипированные копейщики Республиканской Армии могли бы стать грозным врагом. И в отличие от Черис, это был враг, который жил буквально по соседству с самими Храмовыми Землями.

Эта независимость мышления была одной из причин, по которой Сиддармарк, традиционно, поддерживал тесные торговые связи с Черис. Сиддармаркское торговое сословие было широко представлено в Республиканском выборном Народном Собрании. На самом деле, в сочетании с богатым фермерским сословием, они доминировали в Собрании, в немалой степени благодаря строгому имущественному цензу, необходимому для права голоса. Интерес торговцев к поддержанию дружеских отношений с Черис был очевиден, и, несмотря на некое традиционное предубеждение против банкиров и торговцев в целом, интерес фермеров был ещё сильнее. Никто в Сиддармарке не мог поставлять промышленные товары по ценам, хотя бы отдалённо похожим на те, что могли предложить черисийцы, а Черис была самым крупным рынком сбыта для Сиддармарка, где продавался хлопок-сырец, шёлк, чай, табак и пшеница. Это были прибыльные торговые отношения, которые обе нации имели все основания сохранить.

Всё это объясняло, почему у посла Черис в Республике была более лёгкая работа, чем та, о которой большинство дипломатов могли когда-либо мечтать. По крайней мере, при нормальных обстоятельствах.

Обстоятельства, однако, больше не были «нормальными», и сэр Рейджис весьма сомневался, что они когда-нибудь станут такими снова.

Он поморщился, продолжая смотреть из окна своего кабинета поверх залитых солнцем крыш Сиддара на тёмно-синие сверкающие воды Северной Бухты Бе́дард. Северная Бухта Бе́дард — обычно её называли просто «Северная Бухта», чтобы отличить от ещё более широких вод Бухты Бе́дард на юге — была более двухсот миль в ширину, а проход между этими двумя водоёмами был немногим более тридцати миль в поперечнике. Судоходные каналы были ещё уже, и Республика за огромные деньги построила Остров Каменного За́мка (и снабжённые большим количеством пушек, фортификационные сооружения на нём) на мелководье между двумя главными каналами, где они наиболее близко подходили друг к другу. Во многих отношениях, Каменный За́мок был республиканским Островом Замка́, хотя ни один из участков Бухты Бе́дард никогда не был столь важен для развития Республики, как Бухта Хауэлл для Черис.

Однако, до сих пор это делало Сиддар удивительно безопасной гаванью. Пиратство никогда не было здесь большой проблемой, а набережная и район складов обычно были шумными ульями, похожими по активности на черисийские. И как один из главных портов Западного Хевена, Сиддар был также домом для одной из крупнейшей общин черисийцев за пределами их королевства.

Всё это сделало город жертвой противоречивых, опасных приливных волн общественного мнения с тех пор, как конфликт между Черис и её врагами перерос в открытую войну. Напряжение достигло предела, когда все были заняты попыткой сделать вид, что «Рыцари Храмовых Земель» и Совет Викариев — или по крайней мере «Группа Четырёх» — были двумя независимыми сущностями. С тех пор как обличительное письмо архиепископа Мейкела прибыло в Зион (и, насколько мог судить сэр Рейджис, одновременно во все портовые города Сэйфхолда), это притворство разбилось как хрупкая маска. И уровень напряжённости в Республике взлетел соответственно.

«Даже те, кому не нравится «Группа Четырёх» чертовски обеспокоены», — подумал Драгонер. — «И это намного хуже, чем когда речь заходит о бескомпромиссных Храмовых Лоялистах. Единственная хорошая вещь — что самые упёртые Лоялисты уже сделали себя совершенно непопулярными среди сиддармаркцев ещё до того, как разразился весь этот беспорядок. К сожалению, как ни старайся, будет только хуже. О чём, во имя Господа, думали Кайлеб и Стейнейр, когда затеяли это?!»

Его гримаса усилилась, так как он столкнулся с неприятной правдой. Несмотря на свои собственные сомнения относительно «Группы Четырёх» и уверенность в том, что чтобы они ещё не заявили, это не было Божьей волей, сэр Рейджис Драгонер был одним из тех черисийцев, кто пришёл в ужас от внезапного раскола между Теллесбергом и Храмом. Противоречивые привязанности тянули его в двух разных направлениях, и он обнаружил, что надеется — и регулярно молится — о том, что неизбежная конфронтация между Королевством, которое он любил, и Церковью, которую он уважал, может бы быть каким-то образом предотвращена.

«Но этого не произойдёт», — печально подумал он. — «Не потому, что сумасшедшие с обеих сторон давят так сильно. Тем не менее», — признался он самому себе почти неохотно, — «я полагаю, что Кайлеба трудно обвинить в этом, учитывая то, что пыталась сделать «Группа Четырёх». И что бы я ни думал о письме Стейнейра, он прав насчёт злоупотреблений и коррупции в Церкви. Но, безусловно, должен быть лучший способ бороться с этими злоупотреблениями! Мать-Церковь служила человеческим душам с самого Творения. Неужели никто не видит, к чему может привести разделение Церкви?»

Это был вопрос, который, во многих отношениях, имел для него определённую значимость. Как и он сам, вся черисийская община здесь, в Сиддаре, оказалась расколотой между восторженными сторонниками того, что уже называлось Церковью Черис, и Храмовыми Лоялистами. Он подозревал, что отдалённость Сиддара от Теллесберга имеет большое отношение к характеру здешней раскола. Если только он прискорбно не ошибся, Лоялисты составляли лишь относительно небольшое меньшинство населения, жившего в королевстве, тогда как в Сиддаре они составляли по меньшей мере половину живущих здесь черисийцев.

«К сожалению, большинство сиддармаркцев, похоже, не в состоянии отделить одну группу черисийцев от другой», — мрачно подумал он. — «Что ещё хуже, я не уверен, что и Церковь может это сделать. Плохо и то, что черисийцы, даже отдельные семьи, расколоты и разделены. Что раскол превращается в гнев, даже ненависть, между людьми, которые привыкли дружить, между братьями, между родителями и детьми. Но если те, кто хочет оставаться верными Церкви, окажутся сваленными «Группой Четырёх» в одну кучу с врагами Церкви, то любая возможность примирения будет спущена в сортир. И что мне тогда делать?»

У него не было ответа на этот вопрос. Никакого ответа, кроме клятв верности, которые он дал, и обязанностей, которые он согласился принять, когда стал послом короля Хааральда к Лорду-Протектору Грейгору.

Он всё ещё смотрел в окно, когда кто-то тихо постучал в дверь его кабинета. Его брови поднялись, и он, нахмурившись, повернулся. День клонился к вечеру, и список его дел, к счастью, был для разнообразия пуст. Но характер стука — два, один, три, два — был знаком предупреждения от его секретаря, что у него важный гость.

Он отвернулся от окна, быстро подошёл к своему столу и сел в кресло.

— Входите! — позвал он приятным тоном, готовясь вскочить в искусном удивлении, когда его неожиданный гость войдёт.

Когда это произошло, ему не нужно было даже притворяться, что он удивлён.

— Посол, мастер Кейли просит уделить ему несколько минут вашего времени, — сказал Жерилд Марис, его секретарь.

— Конечно, — сказал Драгонер автоматически. — Спасибо, Жерилд.

— Всегда пожалуйста, посол.

Марис удалился со своей обычной спокойной деловитостью, а Драгонер придал своему лицу выражение профессионального дипломата, оставшись наедине со своим гостем.

Ролф Кейли был довольно высоким мужчиной со светлым цветом кожи и светлыми волосами, что было вполне обычным для Республики, но которые всё ещё казались непривычными для черисийских глаз Драгонера. Он был средних лет, с сильным носом, который позволял предположить — в его случае, это было правильно — что он был связан с могущественным кланом Стонер. На самом деле он был пятиюродным кузеном Лорда-Протектора Грейгора… и звали его не «Ролф Кейли». Его звали Аврам Хивстин — лорд Аврам Хивстин — и он был чиновником среднего звена в Министерстве Иностранных Дел Республики. То, чем он занимался, было загадкой для большинства людей, хотя его отношения с Лордом-Протектором, несомненно, предполагали несколько интересных вариантов.

Однако сэр Рейджис Драгонер не нуждался в каких-либо «предложениях». Он был из сравнительно небольшого числа людей, которые знали, что лорд Аврам был пальцем своего могущественного кузена на пульсе отношений Республики с наиболее важными для неё государствами. Также он был каналом, по которому правитель Республики иногда передавал особо деликатные сообщения или кусочки информации некоторым другим послам. Конечно, никто, даже — или особенно — Лорд-Протектор Грейгор, не собирался признавать ничего подобного, и потому мастер Ролф Кейли был альтернативной личностью Хвистина. Драгонер прекрасно знал, что этот маскарад никогда никого не обманывал, но на самом деле это не имело значения. Это обеспечило определенную степень официального разделения. Это, конечно, было таким же надуманным притворством, как и то, что «Рыцари Храмовых Земель» не являлись Советом Викариев, но, во всяком случае, никто не мог слишком сильно давить на Лорда-Протектора Сиддармарка за любые дипломатические выдумки, которые он поддерживал.

«Кроме того, настоящая причина, по которой Аврам назвался Кейли, подчёркивает тот факт, что всё, что он собирается сказать мне, важно… и что его никогда здесь не было».

— Это приятная неожиданность, мастер Кейли, — спокойно сказал он. — Могу я предложить вам что-нибудь освежающее?

— Это очень мило с вашей стороны, посол, — сказал его гость. — К сожалению, сегодня днём у меня мало времени. Возможно, в другой раз.

— Конечно, — пробормотал Драгонер и вежливо указал на удобное кресло напротив своего стола. Он подождал, пока «Кейли» усядется, затем уселся обратно в своё кресло. — Могу ли я спросить, что привело вас сюда сегодня? — вежливо спросил он.

— Вообще-то, — сказал сиддармаркец — сегодня утром на моём столе появилось весьма примечательное послание. Послание от канцлера Трайнейра к лорду Уоллису.

Драгонеру удалось сохранить на лице лишь выражение вежливого внимания, не смотря на дрожь от потрясения, которая прошла по его телу. Лорд Франклин Уоллис был Канцлером Республики, эквивалентом Лорда Серой Гавани здесь, в Сиддармарке. Тот факт, что «Кейли» был здесь вместо официального гонца из приёмной Канцлера, прозвучал как набат. А то, что «Кейли» был здесь по поводу переписки между Уоллисом и канцлером Совета Викариев, было ещё одной прекрасной новостью, которая ужасала.

«Чёрт с ней, с этой «ещё одной прекрасной новостью», Рейджис», — сказал он сам себе, — «это ужасно страшно, и ты знаешь это!»

— В самом деле? — сказал он так спокойно, как только мог.

— В самом деле. — Его гость сидел очень прямо, а его глаза были напряжённо-внимательными. — Оно было передано семафором для Лорда-Проектора с пометкой «срочно». К сожалению, Лорда-Протектора сегодня нет в городе. Он вернётся не раньше самого позднего вечера.

— Я не слышал об этом, — сказал Драгонер, очень внимательно слушая что говорил «Кейли», а также то, что он не говорил.

— Канцлер Трайнейр потребовал, чтобы его послание было представлено Лорду-Протектору как можно скорее и максимально конфиденциально. К сожалению, это ставит нас перед некоторой проблемой. Поскольку мы не совсем уверены, где находится Лорд-Протектор в данный конкретный момент — мы знаем его расписание, но не можем быть уверены, что ему удалось его придерживаться — мы вряд ли можем послать копию сообщения, пытаясь найти его. Но, чтобы выполнить требование канцлера о конфиденциальности и безопасности, мы передали сообщение во дворец Протектора, дожидаться его возвращения, и послали гонцов, ищущих Его, чтобы сообщить ему, что оно прибыло.

— Это звучит весьма похвально, — сказал Драгонер.

— Благодарю. Однако именно это и привело меня сюда сегодня — как, так сказать, как одного из тех посланников. Случилось так, что Лорд-Протектор упомянул, что он может заскочить в ваше посольство по пути домой. Очевидно, его расписание не высечено в камне, поэтому я не могу быть уверен, что он действительно навестит вас. Но если вы вдруг случайно встретитесь с ним, не могли бы вы передать ему сообщение за меня?

— Буду рад оказать вам любую услугу, какую смогу, — заверил его Драгонер.

— Я ценю это, посол. — Губы сиддармаркца, в отличие от его глаз, улыбнулись. — Пожалуйста, не могли бы вы передать ему, что мы получили распоряжение от канцлера, переданное по поручению Великого Инквизитора. Очевидно, что я не могу вдаваться в детали такого конфиденциального коммюнике, но, если вы сможете, также сообщите ему, что нам необходимо его разрешение для начальника порта, начальника таможни и адмирала порта, чтобы обеспечить выполнение директивы Великого Инквизитора. И, — он посмотрел прямо в глаза Драгонеру, — нам так же нужны его инструкции относительно того, где и как он хотел бы, чтобы мы разместили экипажи и офицеров торговых судов, причастных к исполнению этой директивы, пока Церковь не будет готова предпринять свои собственные меры по их обеспечению.

Мышцы живота Драгонера сжались в тугой узел. Он знал, что выражение его лица выдаёт слишком многое, но рефлексы профессионального дипломата на мгновение покинули его.

— Конечно, — услышал он свой голос.

— Благодарю вас.

«Мастер Кейли» отодвинул кресло и встал. — Что же, посол, как всегда, было очень приятно увидеть вас. Однако, боюсь, мне пора идти. Есть ещё несколько мест, где мне нужно оставить сообщение для Лорда-Протектора на случай, если он там окажется. И я боюсь, что это довольно срочно. Нам действительно нужно его решение по этим вопросам не позднее завтрашнего рассвета.

— Я понимаю. — Драгонер встал, провожая гостя до дверей. — Я надеюсь, что вы найдёте его вовремя, ну а если мне случится увидеть его, я обязательно передам ваше сообщение.

— В таком случае, посол, желаю вам хорошего дня, — сказал сиддармаркец. Он слегка склонил голову в вежливом поклоне, затем шагнул в дверь, и она закрылась за ним.

Драгонер несколько напряжённых секунд пялился на закрытую дверь, после чего встряхнулся. Он знал — или, по крайней мере, был достаточно уверен, что знает — почему Лорд-Протектор Грейгор позаботился о том, чтобы он получил предупреждение «Кейли», не смотря на вполне реальный риск, которому подвергались он и его кузен. И, как у черисийского посла, у Драгонера не было никаких сомнений в том, что он должен сделать с этим предупреждением. Но даже когда он думал об этом, сын Церкви внутри него противился мысли о намеренном саботаже прямого приказа Великого Инквизитора, выступавшего от имени Совета Викариев.

«Но он не говорит от имени всего Совета», — почти в отчаянии сказала сам себе Драгонер. — «Он говорит от имени «Группы Четырёх», и только Бог знает, какова их настоящая цель сейчас! Тем не менее, даже если это правда, это волшебным образом не освобождает меня от ответственности чтить выраженную волю и эдикты Матери-Церкви. Но если я так поступлю, если ничего не сделаю, обладая этой информацией, тогда…»

Он склонился вперёд, прижимаясь лбом к прохладному дереву двери, в то время как совесть в нём боролась с долгом, а убеждённость противостояла невольному осознанию. Наконец, он сделал глубокий вдох, выпрямил спину, и открыл дверь. Юный Марис ждал, и Драгонер улыбнулся ему.

— Найди мне несколько посыльных, Жерилд, — сказал он. — Людей, которым ты можешь доверять, и которые будут потом держать рот на замке.

— Да, сэр. А что за послание им придётся нести? — спросил Марис, и улыбка Драгонера превратилась в нечто, очень похожее на искажённую ужасом гримасу.

— Скажем так: любой черисийский корабль, находящийся сейчас в Сиддаре, должен вдруг вспомнить, что у него есть срочные дела где-то ещё. В любом другом месте, если ты понимаешь, о чём я.

Неожиданно для самого Мариса, его глаза распахнулись. Затем, казалось, краска отхлынула от его лица, и он с трудом сглотнул.

— Да, сэр, — сказал он после долгого, напряжённого раздумья. — На самом деле, я думаю, что знаю таких людей, какие нам нужны.

— Это становится удручающе обыденным, — сказал Кайлеб Армак, подкрутив фитиль у прикроватной лампы.

— Я сожалею об этом, — Мерлин коротко и криво улыбнулся. — Боюсь, что становится всё труднее находить подходящие моменты для передачи неприметных сообщений теперь, когда ты король, а не просто кронпринц.

— Или, по крайней мере, пройти так, чтобы никто не заметил, что это ты делаешь, — согласился Кайлеб, зевая. Он спустил ноги с кровати и встал, после чего поморщился. — И я думаю, что после свадьбы будет только хуже, — кисло сказал он.

— Кайлеб…

— Я понимаю! — Кайлеб прервал ответную реплику Мерлина, и уже его гримаса превратилась в кривую улыбку. — Когда я согласился подчиниться решению Братства о том, кому мы можем рассказывать про это, я и не думал, что это решение так быстро развернётся и укусит меня за задницу.

— Никто не хочет усложнить всё больше, чем уже есть сейчас, — начал Мерлин. — И ты знаешь…

— Да, я знаю, что ты и Мейкел, оба думаете, что мы должны пойти и сказать ей. И, честно говоря, мне будет очень трудно найти оправдание, чтобы не сказать ей, когда мы поженимся. Я не могу полностью избавиться от ощущения, что это будет происходить под заголовком одной из тех интересных маленьких государственных тайн, которыми соправители, как ожидается, должны делиться друг с другом, Мерлин.

Мерлин кивнул. На самом деле, он знал, что Кайлеб в действительности понимает, что Мерлин с ним полностью согласен. Это была вещь, о которой Шарлиен нужно было рассказать, даже если бы это выглядело лишь как «Кстати, мы упомянули, что у сейджина есть видения?». К сожалению, наиболее осторожные среди Братьев Святого Жерно тоже были в чём-то правы. Какой бы умной и целеустремлённой ни была Шарлиен — какой бы гибкой она ни казалась, или на самом деле была — у них просто не было достаточно времени, чтобы понять, как она может отреагировать на разрушительные последствия записей Святого Жерно.

Говоря за себя, Мерлин чувствовал уверенность, что она справится гораздо лучше, чем опасались многие другие. Но, отчасти, это было потому, что он провёл два последних года наблюдая за ней с помощью СНАРКов. Он видел, слушал и наблюдал за её способностью хранить секреты государственной важности, и развил в себе живое уважение как к её интеллекту, так и к её интеллектуальной гибкости. Так же, как и её силе духа и способности противостоять разным неожиданностям. Как человек, который когда-то был Нимуэ Албан, он испытывал ещё большее уважение к её способности делать это в королевстве, где правящие королевы никогда раньше не добивались успеха. Братству не хватало именно этой перспективы для прозрения, однако, они были слишком хорошо осведомлены о своей ответственности как хранители тайны Святого Жерно.

Кайлеб знал Шарлиен буквально всего несколько дней. Однако всем было очевидно, что они оба были в восторге от взаимных открытий, которые они совершили, и у Мерлина не было сомнений, что многие из Братства, как следствие, подозревали, что решение Кайлеба было… не совсем полностью беспристрастным. Что касается Кайлеба, он смог напомнить себе о том, что сомнения Братства могли быть вполне обоснованными. Конечно, заставить себя поверить в то, что они были обоснованными, было сложнее.

«С другой стороны, он во многом похож на своего отца», — размышлял Мерлин. — «В том числе и в том, что когда он даёт своё слово, то это что-то значит».

— О, не волнуйся, Мерлин, — сказал Кайлеб чуть хрипло, как будто он читал мысли Мерлина. Он нетерпеливо махнул рукой, затем прошёл от круга света вокруг своей кровати к окну спальни. Несколько секунд он смотрел сквозь прозрачные, слегка колышущиеся занавески на ночь, пропитанную лунным светом, затем повернулся обратно.

— И теперь, когда я-проснулся-по-середине-чёртовой-ночи, что ты пришёл сказать мне в это время?

— Ничего хорошего, — сказал Мерлин. Лицо Кайлеба нахмурилось от его тона, но очень удивлённым, как заметил Мерлин, он не выглядел. — Впрочем, я почему-то подозреваю, что ты и так догадался об этом, — добавил он.

— Скажем так, я не ожидаю, что ты вытащишь меня из постели в такой час, чтобы сказать мне что-то не важное. И в эти дни я могу придумать относительно мало вещей, которые мы можем разумно описать как «важные» и одновременно «приятные».

— К сожалению, — согласился Мерлин. После чего глубоко вздохнул. — Я только что просматривал то, что Сыч получил со СНАРКов, — продолжил он, размышляя о том, какое это было огромное облегчение — больше не беспокоиться об околичностях, когда он рассказывал Кайлебу о чём-то подобном. Молодой король Черис всё ещё шёл к подлинному пониманию того, что подразумевала передовые технологии, но он достаточно продемонстрировал свою гибкость, и то, что он уже понял, только подогревало его аппетит, чтобы понять ещё больше. Это была хорошая новость; плохая новость заключалась в том, что даже с Сычом, который помогал обрабатывать информацию, в мире происходило слишком много событий, чтобы за ними могло уследить какое-то отдельное создание — даже ПИКА — а ситуация становится всё хуже, поскольку события нарастали снежным комом. То, что Мерлин до сих пор не знал, для чего были предназначены те, не идентифицированные, источники энергии под Храмом, а поскольку он не этого знал, то не осмеливался и поместить СНАРКа в совещательных залах «Группы Четырёх», тоже не помогало. Благодаря ему, разведывательные возможности Кайлеба были несравнимо лучше, чем у кого-либо ещё на планете, но они всё ещё не были идеальными, и он слишком поздно узнавал многие вещи. — «Или даже полностью упускаю их», — подумал он, с резким гневом в отношении самого себя, что было, как он знал, несправедливо, так как видения резни и горящих кораблей воспроизводились в его искусственных глазах.

«И слишком много других вещей подобных этим, например».

— Есть несколько вещей, о которых тебе нужно знать, — продолжил он вслух, — но самые важные — из Сиддармарка и Дельфирака.

— Сиддармарка и Дельфирака? — повторил Кайлеб и фыркнул, когда Мерлин кивнул. — Эти двое слишком далеки друг от друга, чтобы нападать на нас, не так ли?

— И да, и нет, к сожалению, — мрачно ответил Мерлин. — И это была не совсем их идея. Видишь ли…