Раяд

VI

– Рад тебя видеть, – Разбирин крепко обнял Костю, когда тот вошел в кабинет.

– И я вас, – сказал Костя сдавленным от крепкого объятия голосом.

В нос ударил табачный запах прокуренного кителя Разбирина.

– Ну и, конечно, мои соболезнования, – спохватился подполковник. – Ты знаешь, я не очень люблю все эти казенные фразы, но... В общем, ты понял. Время лечит.

Костя ожидал от Разбирина чуть больше сочувствия, но так как не очень представлял, в какой именно форме, то просто кивнул и, сев в кресло, огляделся. В кабинете у Разбирина ничего за месяц не изменилось. Более того, там, кажется, вообще ничего не менялось, кроме самого Разбирина, который лысел из года в год.

– Самое смешное, что я тебе собирался звонить, – усмехнулся Разбирин, открывая ящик стола и доставая оттуда что-то. – Да. А ты как почувствовал. Это хорошо. Пять за твою знаменитую интуицию.

– Да это здесь ни при чем, – отмахнулся Костя. – Просто не могу больше сидеть в четырех стенах.

Разбирин понимающе кивнул головой и запер ящик стола на ключ.

– Тогда на ловца и зверь бежит. Держи.

И он каким-то небрежным гусарским жестом шлепнул перед Костей на стол стопку бумаг.

– Что это? – удивился Костя.

– Про Оганесяна слышал?

– Да. В новостях что-то передавали.

– Ну так вот. А здесь, братец, то, что в новостях не передавали. Тут у нас такая каша заварилась. Врать не буду, я очень на тебя рассчитываю.

Костя вздохнул и приступил к чтению.

– Читай, читай, я подожду.

Разбирин был хроническим курильщиком. Но как всякий «хроник», он периодически пытался бросить вредную привычку или хотя бы сократить количество сигарет. Правда, единственное, на что его хватало, это максимально оттягивать сам момент закуривания. То есть он доставал сигарету, долго крутил и мял ее в пальцах, время от времени подносил к носу, нюхал, потом снова мял, покуда та не превращалась в бесформенную бумажку, затем комкал и выбрасывал. А после доставал новую и уже ее курил. Никакой логики или, тем более, оздоровительного смысла в этой процедуре не было, но она уже стала привычкой. Вот и сейчас, он катал пальцами уже изрядно мятую сигарету и задумчиво поглядывал на подчиненного.

Сначала Костя просто лениво листал страницы дела – это были какие-то отчеты, свидетельские показания, рапорты, накладные и прочая уголовно-справочная беллетристика. Но Разбирин его не торопил, и Костя стал изучать документы более внимательно. После столь длительного перерыва и отсутствия какой-либо мыслительной работы голова соображала хреново, и Костя буквально силком заставил себя погрузиться в это варево разных человеческих историй. Как иностранец, который тяжело воспринимает русскую литературу из-за бесконечных отчеств, и начинает путать, скажем, Иван Петровича с Иваном Павловичем, так и Костя блуждал среди различных имен и биографий, пытаясь выстроить стройную картину происходящего. Выстраивалась она, прямо сказать, не без труда. Какие-то кавказцы с их не всегда запоминающимися именами, какие-то уголовные клички, какие-то свидетели.

К тому моменту, когда Костя все отсмотрел, Разбирин скомкал смятую сигарету, достал свежую и с наслаждением закурил.

– Дочитал? – спросил он Костю, затягиваясь.

– Пожалуй.

– Разобрался?

– Пока не очень.

– В общем, так, Костя. Все очень хреново. Или, если в двух словах, пиздец.

– Это одно слово, – заметил Костя.

– Такое одно стоит десятка. Теперь без шуток. Я вчера был на совещании у помощника мэра Жердина. Он, по сути, должен теперь курировать все дела, связанные с СевероВосточным округом, то есть объединять ФСБ, МВД, муниципальные власти и так далее. Префект округа – некто Красильников. Я его знать не знаю и знать не хочу. Ясно одно – мы в эпицентре событий. Убитый в кинотеатре Оганесян – мой подчиненный. Стало быть, член моей команды. А это вызов, который требует ответных действий. И кому, как не ФСБ, расхлебывать эту малосъедобную кашу.

– Я ничего не понимаю.

– Молчи и слушай, – перебил его Разбирин и, выпустив струю дыма, задавил сигарету в пепельнице. – С февраля этого года из района улиц Щербинская и Ивановская, а это приблизительно шестнадцать многоэтажек в двадцать один этаж, несколько девяти– и пятиэтажек, в связи с давлением, угрозами, а иногда и просто хулиганскими действиями со стороны неизвестных лиц выехало более двух тысяч человек. Цифра ясна? Район, прилегающий к этим улицам, включает в себя автозаправку, больницу, торговый центр с кинотеатром, небольшой парк, школу, а главное, участок шоссе с оживленным движением. Я уже не говорю про многочисленные продуктовые магазины, рынок, парикмахерские, ларьки и киоски и, кстати, находящуюся неподалеку станцию метро. Некоторые оставляют там свой бизнес или продают его за копейки. Обменены или проданы на крайне невыгодных, подчеркиваю – на крайне невыгодных условиях более пятидесяти квартир. Заморожены десятки строительных проектов из-за дороговизны, связанной с привлечением российских работников, так как гастарбайтеры из ближнего зарубежья отказываются работать в районе, прилегающем к этим улицам.

– Откуда эта информация?

– Это из последнего рапорта следователя Оганесяна, который я получил за день до его гибели. Оганесян был направлен следователем в этот район примерно месяц назад. Должен был навести справки, начать сотрудничество с 69-м отделением милиции – это в том самом районе. Короче, эти несколько кварталов фактически блокируют работу целого Северо-Восточного округа столицы. Транзит транспортных средств снижен до рекордной отметки. Я уже молчу про бесчисленные угрозы в адрес работников местного отделения милиции, прокуратуры и простых жителей, про атмосферу нетерпимости, про десятки умышленных поджогов квартир, машин и гаражей. И все это, по крайней мере по нашим сведениям, на почве национальной вражды. Да, да, и нечего на меня так смотреть. Убийство Оганесяна – последняя капля. Мэр дал Жердину, Красильникову, а по большому счету нам месяц сроку, чтобы навести порядок в этом районе. Через месяц район должен функционировать, как все остальные районы города Москвы, ясно?

– Более или менее, – выдавил слегка обалдевший от обилия информации Костя.

– Тогда держи на десерт.

И Разбирин вытащил из ящика стола пухлую папку и толкнул ее по гладкой поверхности по направлению к Косте. Тот прихлопнул ее на подлете.

– Что это? – спросил он.

– А это дело конкретно Оганесяна. Мы его забрали из 69-го отделения милиции.

Костя придвинул папку и стал листать уголовное дело.

– И что, есть подозреваемые? – спросил он, отворачивая угол очередного подшитого документа.

– Подозреваемые есть. Например, некто Гремлин. Раньше состоял в нацистской группировке «Четвертый рейх». Слыхал о такой?

– Нет. Мало ли их развелось.

– Ну вот. А теперь он вроде как на вольных хлебах.

– А зовут как?

– Кого?

– Гремлина этого.

Разбирин рассмеялся.

– Так это фамилия у него такая – Гремлин. А ты думал что, погоняло? Леонид Гремлин. Если перевернешь еще одну страницу, увидишь его фото.

Костя мысленно подивился разбиринской наблюдательности – до этого казалось, что подполковник вообще не следит за его действиями. Костя перевернул страницу и наткнулся на лицо Гремлина. Узкий лоб, широко посаженные глаза, взгляд из-под бровей. В деле, правда, было две фотографии Гремлина – одна, где он с волосами, и другая, где он уже выглядел как заправский скинхед – бритая голова, татуировка на шее.

Но на первой Гремлину было не больше шестнадцати и выглядел он, как обычный «трудный» подросток.

– Если есть подозреваемые, то в чем тогда проблема? – оторвал он глаза от папки.

– Ты, Кость, меня, видимо, плохо слушал. Я сказал, что есть подозреваемые, а не обвиняемые.

– То есть?

– А то, что у нас на это дело в таком виде, – кивнул в сторону папки Разбирин, – никто даже смотреть не будет.

– В смысле?

– Поясняю.

Разбирин наклонился над столом, сложив пальцы рук в замок.

– Ты знаешь, что такое «свидетель»?

Костя пропустил этот вопрос мимо ушей как риторический.

– Так вот, в этом деле нет ни одного свидетеля по факту присутствия гражданина Гремлина в кинотеатре, где произошло убийство, зато есть куча людей, подтверждающих железное алиби гражданина Гремлина Леонида, чтоб ему провалиться в тартарары. Странно? Ха! Еще как!

– Да, но ведь Оганесян был убит на глазах у десятков людей, – ткнул пальцем в дело Костя. – Есть билетерши, есть кассирши, есть зрители, в конце концов.

– Есть, есть, – перебил его Разбирин. – В этом и незадача. Оганесяна они видели, а Гремлина нет.

– То есть как?

– Да так! – взорвался неожиданно Разбирин. – Не было его там, и всё! В это время его видели во дворе дома 18 по Водной улице. Куча свидетелей на то имеется. Да-да, я знаю, Костя. За дачу ложных показаний, статья 307 УК. Все это я знаю, не мальчик. Тут интересно другое. Что такое «алиби»? Правильно, нахождение подозреваемого в момент совершения преступления ля-ля-ля. Но главное не это, а что? А то, что алиби должны обеспечивать люди какие? Правильно. Незаинтересованные. А теперь перелистни пару страниц.

Разбирин выдержал почти театральную паузу, дожидаясь, пока Костя дойдет до нужной страницы.

– И почитай. Кто эти люди, которые видели Гремлина Леонида Алексеевича в 19.20 – время убийства Оганесяна – во дворе дома 18 по Водной улице? Друзья? Родственники? Знакомые? Не-а. Это случайные люди, которые с ним даже близко не были знакомы. Причем обрати внимание на их количество. И моя интуиция мне подсказывает, что, опроси ты любого из этого дома, каждый бы подтвердил, что в какой-то момент он выглянул в окно и увидел товарища Гремлина во дворе делающим куличики в песочнице. С чего бы это?

Костя поднял глаза от дела.

– Так, может… ну его, это дело?

– То есть? – удивился Разбирин.

– То есть взять этого Гремлина за жабры да тряхнуть посильнее.

– Ты свои чеченские замашки брось, – поморщился Разбирин. – И потом. Куда свидетелей девать? Гремлин – что, по-твоему, маньяк-одиночка, за которого почему-то все заступаются? А, как известно, возьмешь мелкую рыбу – спугнешь крупную, если таковая, конечно, в этом омуте водится. Он, может, никого и не знает лично. И что ты из него выбьешь? Точнее, выбить можно что угодно, но ведь на суде он плечами пожмет и заявит, что признание было сделано под давлением, и что? Нет, Кость, тут нужно аккуратно и деликатно. В общем, ты уж прости, что все это так попало на твою личную ситуацию, но сам видишь – дело-то тут паршивое. Если не сказать, очень паршивое. И боюсь, что на данный момент лучшей кандидатуры, чем ты, у нас просто нет.

Он пристально посмотрел на Костю, но тот спокойно выдержал «проникающий» взгляд подполковника.

– Я скажу тебе так, – продолжил Разбирин, не опуская глаз. – Убийство Оганесяна меня сейчас волнует меньше всего. Потому что если мы вскроем, что там происходит, что за организация за этим стоит, то виновники автоматом всплывут. Меня интересует ситуация в районе. Меня интересует, где находится мотор этой организации, ее сердце. Ее цели, ее масштаб. Кто принимает решения, кто отдает приказы. Короче, мне нужна группировка со всеми потрохами. Фашистская, нацистская, футбольная, хуёльная, мне по барабану. Мы тебе сделаем новые документы, если надо будет, устроим официально на работу. Ну, если понадобится. Для справочки. Имя-фамилию менять не будем, они у тебя распространенные, а излишне суетиться тоже вредно. Официальным путем через Оганесяна, как видишь, ничего не вышло, а ты выглядишь сильно моложе своих лет – значит, сможешь вписаться в ситуацию без понтов. Сколько тебе дают?

– Если побриться и бейсболку напялить, могу и за двадцатилетнего сойти.

– Во! То, что надо.

– Извините, товарищ подполковник. Разрешите?

– Да, да, – раздраженно перебил Разбирин, – давай без церемоний, иначе мне голову открутят раньше, чем мы с тобой беседу закончим.

– Почему я? Я не разведчик, если, конечно, не считать короткий период в Чечне, да и в следователях я без году неделя. У меня опыт был немного иного рода. Военного, что ли. Горячие точки и все такое. Что я вам-то рассказываю?

– А для меня, Костя, там война, – делая большие глаза, сказал Разбирин. – Самая настоящая. С жертвами. С военными действиями, акциями или что там. И твой опыт здесь о-о-очень даже уместен. И потом. Ноев ковчег построил любитель, а «Титаник» профессионалы. Так вот, одного профессионала мы туда послали – чем закончилось? Мне не нужен следователь. Мне нужен человек, который, не размахивая корочкой, может понять изнутри, что там происходит. В таких делах человек менее опытный может оказаться в сто крат полезнее. Тем более что ты не солдафон, а хомо сапиенс. Журфак закончил. Короче. Зайдешь к майору Хлыстову в 69-е отделение – Оганесян ему вроде доверял. Всю остальную информацию возьмешь у Антипенко. Получишь ключи от квартирки на Щербинской улице в башне девятиэтажной. Она чистая. В пятиэтажку не надо соваться – там слишком мало народу, будешь как бельмо на глазу. А в больших зданиях все разделены, разобщены, никто никого не знает. Тебе будет проще вписаться. Связь держи по мобильному, номер дадим тебе чистый, ну, в общем, что я тебя учу? Въезд, слава богу, туда пока еще свободный, – усмехнулся Разбирин, – так что всё в письменных рапортах и личных беседах. Не злоупотребляй телефоном – хер знает, как у них там это дело поставлено, я уже ничему не удивлюсь. Письменные отправляй по электронке. У Антипенко возьмешь всю необходимую информацию, а также документы по факту убийства Оганесяна, личную информацию. Если что, все запросы делаешь у Антипенко. Он будет на подхвате. Мне нужно: все сведения, связанные с настроениями в районе, с преступлениями, то есть поджогами, угрозами, молодежными организациями, вообще всякими неформальными организациями – кто входит, кто руководит. И на какой территории все это происходит? Только ли в этом микрорайоне или еще где-то? Срок смешной, конечно. Три недели. Я, конечно, попытался что-то вякнуть. Но Красильников, который префект Северо-Восточного округа, на короткой ноге с Жердиным, а Жердин. В общем, меня никто и слушать не хочет. Месяц, и всё.

– Ну хорошо, – согласился Костя, чувствуя, что диалог, начатый в виде просьбы, плавно превратился в приказ, – но у меня дочка.

– Оставишь на жену, – удивился Разбирин и тут же спохватился. – Ай, прости. Кстати, а что следствие говорит?

– Ничего. Ее сбила машина, – сказал Костя максимально сухо.

– Переходила.

– Прямо на тротуаре.

– И...

– Водитель скрылся. Следствие идет. Говорят, «копейка». Вроде видели за рулем брюнета. Может, гастарбайтер. Хер знает. Я даже не хочу об этом думать. Не в этом дело.

– Кавказец?

– Так что с дочкой-то? – спросил Костя, торопливо меняя тему.

– Бабушек-дедушек нет?

Костя помотал головой.

– М-да... Ну, брать ее, конечно, с собой не надо, мало ли что. Ладно, я найду женщину, которая поживет пока с твоей дочкой. Это я беру на себя. Еще вопросы?

– Нет, – сказал Костя после паузы, – не надо никаких женщин.

– В смысле?

– Я возьму с собой. Я ее никогда не оставлял на такой длинный срок. Одну, – добавил он для ясности. – И сейчас не хочу. Ну не горячая ж там точка.

Разбирин почесал переносицу.

– Да это как сказать. Вообще-то я вначале подумал, что дочка будет лишней – там наверняка тусовка молодежная, она тебе мешать будет, но… с другой стороны, с дочкой ты становишься… более достоверным, что ли.

– Именно, – сказал Костя, – Тем более там и школа, как я вижу, имеется.

– Ну смотри.

Разбирин вынул из пачки сигарету и начал мять ее пальцами так, что табак коричневым конфетти посыпался на стол.

– Ты знаешь, Кость, ведь Оганесяна, мир праху его, я недолюбливал. Конечно, о покойниках либо хорошо, либо никак, но мы не на поминках среди друзей и родственников, посему я тебе прямо и говорю. Оганесян был слишком самолюбив и по-восточному горяч. Нанял себе шофера, как звезда, епти. Вел себя как наместник в захваченной стране. К тому же терпеть не мог бумажную работу, а из нее, как ты знаешь, состоит восемьдесят процентов любого дела. В итоге после него остались какие-то непонятные вопросы, зависшие в воздухе, какая-то недоговоренность. Нюх у него был неплохой. Да и везло ему, гаду. Но… когда он шел по следу, он сам не оставлял следов, понимаешь? С одной стороны, оно, конечно, понятно – когда гончая бежит за раненым волком, у нее нет времени строчить отчеты по каждому кусту, но с другой стороны – мы не гончие. После убийства Оганесяна я не могу отделаться от ощущения, что он вел какую-то игру. Нет, не против нас, не подумай дурного. Но какую-то свою. В детали он никого не посвящал и тем самым сильно затруднил нам жизнь, да, в общем, и расследование собственной смерти. Ты – человек интеллигентный. Во всех смыслах. Тут и твоя семья, и твой склад ума. А мне не нужны ни костоломы, ни тупые гончие. Я очень рассчитываю на тебя. Поэтому будь осторожен, спокоен и… адекватен, что ли.

Разбирин понюхал мятую сигарету, скомкал и бросил ее в мусорное ведро.

– И побольше энтузиазма, Кость. Вспомни Чечню, в конце концов.

«Если я вспомню Чечню, – подумал Костя, – у меня не то что энтузиазм, а всякое мало-мальское желание пропадет».

Но вслух ничего не сказал.