Рассказы. Том 2. Колдовство

ЧЕЛОВЕК, ПРОШЕДШИЙ СКВОЗЬ ЗЕРКАЛА (The Man Who Walked Through Mirrors, 1939) Перевод К. Луковкина

Редактор Стенхоуп посмотрел в зеркало на свое круглое лицо.

Он заметил, что глаза у него покраснели, вокруг обычно спокойного рта залегли морщинки, а аккуратные светлые волосы растрепались. Он был похож на дьявола.

Обычно редактор с удовольствием принимал посетителей. Некоторые из авторов журнала были его старыми друзьями; некоторые из поклонников были желанными гостями в офисе. Но сегодняшний день преподнес ему чудаков.

Стенхоуп вздохнул. Работа в научно-фантастическом журнале имела свои недостатки. В этой области встречались эксцентричные люди, и временами у них возникали странные идеи. Однажды в контору пришел человек с вечным двигателем, сделанным из резинок.

Еще один визит привел к появлению маленького человечка с дикими глазами и миксером для яиц, прикрепленным к электродвигателю. Он установил эту штуковину в редакции и настоял, чтобы Стенхоуп посмотрел на вращающиеся лопасти взбивалки и увидел четвертое измерение. Это раздражало. Сегодня к нему заявилось не меньше трех таких болванов, вооруженных страницами формул и искаженными цитатами из Чарльза Форта или «Терциум Органум». Редактор Стенхоуп был весьма дипломатичен, но это давалось ему нелегко. И рассказы! «Каждая история научно достоверна» — гласила надпись на обложке журнала. Это был единственный стандарт Стэнхоупа. А рукописи, которые пришли сегодня, читать было невозможно.

Среди них была старая история о человеке, который отправился в прошлое, написанная кем-то, кто, вероятно, думал, что машина времени — это что-то вроде будильника. Была повесть, в которой город Нью-Йорк разрушили марсиане, и снова рухнул Эмпайр Стейт Билдинг. Редактор Стенхоуп твердо решил никогда больше не покупать рассказы, в которых рушится Эмпайр Стейт Билдинг. Почему бы для разнообразия не выбрать какое-нибудь другое здание? Даже Чикаго Трибьюн Тауэр оказался бы чем-то посвежее, но нет, всегда должен был взорваться именно Эмпайр Стейт Билдинг. Интересно, что подумал Эл Смит, прочитав все это?

Еще попалась история об атомном луче-дезинтеграторе; теоретически это звучало правдоподобно, но с персонажами-людьми, такими деревянными и чопорными, что редактору захотелось, чтобы они направили луч на себя. Это обескураживало. Но рассказы надо покупать, только — хорошие рассказы. «Каждая история научно достоверна». Редактор Стенхоуп хмуро посмотрел в зеркало, затем мрачно продолжил чтение. Он уже дочитал до половины абсурдную фантазию о космическом корабле с крыльями, думая о том, как, должно быть, переворачивается в гробу Стэнли Вейнбаум, когда открылась дверь.

Стенхоуп поднял голову и тихо вздохнул.

Вероятно, незнакомец, стояший в дверях, проделал все, что угодно, только забыл нацепить на груди десятифутовую табличку с надписью «псих». Выглядел он соответствующе. Спутанные черные вьющиеся волосы, падающие на высокий лоб. Глубоко посаженные сверкающие глаза. Циничная полуулыбка. Неопрятная одежда. Возбужденные движения рук, учащенное дыхание, нервное моргание век. Хуже всего было то, что незнакомец нес под мышкой машину.

Стенхоуп знал этот тип людей. Он не страдал предубеждениями, а был разумным человеком, но долгий опыт научил его, что в некоторых случаях не стоит быть слишком мягким. Чудаки и эксцентрики бывают во всех сферах жизни, но научные чудики, как ни крути, хуже всех. Судя по всему, предстоит тяжелый день. Редактор решил проявить твердость.

— Добрый день, сэр. Чем могу быть полезен?

— Быть полезны? Не смешите меня! Это я сделаю кое-что для вас.

Незнакомец с улыбкой вошел в комнату.

— Вы Стенхоуп, редактор этого журнальчика, не так ли?

— Да, я мистер Стенхоуп. Но давайте посмотрим.

— Не стоит!

Незнакомец отмахнулся от этих слов легким движением левой руки, сел в кресло напротив стола и положил на него сверкающий механизм.

— Мистер Стенхоуп, меня зовут Волмар Кларк. Вы, конечно, знаете меня?

— Не сказал бы.

— Что? — Брови незнакомца превратились в два клинка-обличителя. — Вы никогда не слышали о Кларке, человеке, который ушел из института после того, как отчитал всех за их глупость, человеке, которого вызвали, чтобы получить совет по строительству линзы Пасаденской обсерватории, несмотря ни на что? Никогда не слышали о Кларке? Вы такой же болван, как и все остальные: болтаете о Герберте Уэллсе, сэре Джеймсе Джинсе и еще о каких-то борзописцах, не обращая внимания на тихую работу великих ученых прямо у вас под носом.

— Подождите минутку, мистер Кларк. Я очень занят…

— В присутствии гения никто не бывает занят. Но вы говорите, что никогда не слышали о Кларке? Вы ведь знаете Эйнштейна? Ладно, забудьте о нем. В грядущие годы Кларк затмит Эйнштейна, как солнце затмевает подброшенную монету!

Стенхоуп поморщился. Он был так же терпелив, как и все остальные, но больше не мог позволить себе терять время. Этот шизофреник, который говорил о себе в третьем лице, был невозможен.

— Прошу меня извинить, — сказал Стенхоуп, вставая.

— О, все в порядке. Я ни в чем вас не виню, — заявил человек по имени Кларк. — Я просто подумал, что вы меня помните. Около года назад, когда я был еще достаточно наивен, чтобы желать общего признания, то совершил глупость. Я воплотил свою научную диссертацию, отвергнутую академическими невеждами института, в рассказ и отправил вам. Подумал, что вы, может быть, помните его; конечно, это была лучшая вещь в своем роде, когда-либо написанная, и я никогда бы не мог допустить, чтобы она могла быть отвергнута.

Стэнхоуп потерял терпение.

— Как называлась эта история?

— Вы даже не помните названия самого поразительного литературного произведения из когда-либо написанных? Мистер Стенхоуп, мне искренне жаль вас. Рассказ назывался «Зеркало четвертого измерения».

Внезапно Стэнхоуп вспомнил. Как он мог забыть? «Зеркало четвертого измерения»! Худшее название. Но сама история была гораздо хуже, чем подразумевал заголовок. Стэнхоуп действительно пытался забыть об этом. Чистое безумие бреда — бессвязная, невнятная история, которая содержала теорию о том, что якобы зеркала являются вратами четвертого измерения. Рассказ был переполнен дикими трактовками законов оптики и того, как глаз связан электрическим импульсом с мозгом, так что световые волны и мысль смешивались, чтобы произвести осознание четвертого измерения. Имелось что-то в силовом поле, созданном на таинственной отражающей поверхности зеркала, в которое могло физически войти человеческое тело. Субъект, проходящий сквозь зеркало в четвертое измерение, был, по всей вероятности, самым абсурдным образом, с которым когда-либо сталкивался Стенхоуп, читая научную фантастику. Он решительно отверг эту историю на своих обычных основаниях: «Каждая история научно достоверна».

— Теперь я вспомнил, — сказал он. — Помню, что отказался от этой истории.

— Почему? — вопрос уподобился струе пламени.

— Почему? Почему?! Потому что это неправдоподобно, мистер Кларк. — Редактор Стенхоуп взял со стола номер журнала. — Вы знаете нашу политику, наш бренд и закон: «Каждая история научно достоверна». Мне жаль, но ваша история под это правило не подходит.

Глаза-бусинки Кларка сверкнули, когда он внезапно схватил журнал и судорожно смял его пальцами.

— Каждая история научно достоверна! — его голос переполнял яд. — Что вы называете наукой? Роботы, марсиане, грибковые существа и видения курильщика опиума? Что, если так называемые теории математически правильны? Это делает фантазии достоверными? Это вымысел, а не факт, а наука — это факты. Как вы можете провести черту между ними?

— У меня сейчас нет времени вдаваться в подробности, мистер Кларк.

— Конечно, нет. Как и у людей в институте, когда я показал им свои теории. Они заставили меня уйти в отставку. И все же эти сволочи достаточно уважали мой выдающийся авторитет в области оптики, чтобы привлечь меня к работе с телескопическими линзами, но отказывались верить правде. Я написал правду в форме вымысла, и даже вы не смогли бы проглотить ее как простую фантазию. И все же это истина — более правдивая, чем всякая марсианская чушь о космических полетах, на которой вы настаиваете. Но я покажу вам! Я им всем покажу! Я расскажу, на что намекали Эйнштейн и де Ситтер. Каждая история научно достоверна, да?

Стэнхоуп смутно подумал, не сбегать ли за помощью. Этот человек сошел с ума. Он мог прибегнуть к насилию в своей мании величия; эта неестественная суета из-за отказного материала год назад была очевидным доказательством явной неуравновешенности гостя.

— Что делает истории научно обоснованными? — кричал Кларк. — Я вас спрашиваю?

— Доказательство, — пробормотал Стенхоуп, стараясь не встречаться взглядом с безумным посетителем.

— Доказательства? Точно! И я принес доказательства.

Кларк указал на машину.

— Вы спросите, почему я не пошел с этой машиной в институт или в высшие инстанции. Элементарно. Я целый год работал над ней, целый год! До этого же потратил двадцать лет на совершенствование своей теории, и надо мной смеялись. Поэтому я потратил еще один год на создание своего доказательства, своей машины. Теперь, вместо того чтобы обратиться к тем, кто смеялся, я решил начать с самого низа, с вас, самого незначительного из моих критиков. Вы и ваши «научно точные» истории не смогли проглотить мою теорию. Поэтому вы первым получите мое доказательство. Вы будете моей морской свинкой, редактор Стэнхоуп. Как бы вам понравилось увидеть четвертое измерение, о котором все время болтают ваши невежественные авторы?

Теперь Стэнхоуп по-настоящему испугался. Этот безумец был крупнее и сильнее худощавого редактора и явно возбужден. Стэнхоуп должен соглашаться с ним, поддерживать разговор до тех пор, пока не появится корректор или стенографист и не поймет суть происходящего. Поэтому редактор попытался улыбнуться. Он увидел в зеркале свое изможденное лицо и содрогнулся.

— Собираетесь отправить меня в четвертое измерение? — спросил он. — Каким образом?

— Вы читали рассказ. Сквозь зеркало, разумеется.

Стэнхоуп хотел проявить дипломатичность, но его природная честность воспротивилась этому. Прежде всего он был честным человеком, честным редактором. И его кредо, гласившее, что «каждая история научно достоверна» было запечатлено в сердце так же твердо, как и на обложке журнала. Он не мог смириться с подобным утверждением.

— Кларк, будьте благоразумны. Отправить меня сквозь зеркало? Это звучит как детская сказка. Как «Алиса в Зазеркалье» Льюиса Кэрролла.

— Именно, — ответил Кларк с улыбкой на бледном лице. — Вот тут-то мне и пришла в голову идея. О, не надо так хмуриться. Льюис Кэрролл — что вы знаете об этом человеке? Он был математиком, писал детские книжки под псевдонимом. Никто никогда не замечал спокойного маленького человечка в реальной жизни, но «Алиса в Стране Чудес» и «Зазеркалье» — пожалуй, самая уникальная литература, когда-либо написанная сама по себе. Не только дети, но и взрослые находили на страницах этих книг острые сатирические выражения; более того, обе книги до сих пор считаются самыми точными описаниями сновидений, когда-либо записанными. Вы понимаете, что я имею в виду? Льюис Кэрролл, застенчивый, скрытный преподаватель, был одним из величайших психологов в мире. И заметьте, он тоже был математиком. Он не был дураком — и когда послал Алису сквозь зеркало в мир снов, то основывал фантазию на самой продвинутой и запутанной математической логике, когда-либо придуманной человеком. Даже сегодня есть те, кто связывает сны с четвертым измерением; математические символы каждого из них взаимозаменяемы. Где, как не во сне, или четвертом измерении, изменяются тело и сознание? Где жизнь принимает новые и разнообразные формы выражения? На вашем месте я бы не был таким дураком.

Стэнхоуп на мгновение потерял самообладание.

— Переходите к фактам, — потребовал он. — Где эта машина и из чего она состоит? Хватит говорить о снах и сказках.

— Совершенно верно. Редактору нужны его научно точные доказательства, не так ли? — голос Кларка звучал насмешливо. — Очень хорошо. Вот машина на столе перед вами.

Стенхоуп повернулся и внимательно посмотрел на устройство. Это была длинная блестящая серебряная трубка, установленная на пьедестале, из которого торчали рычаги и кнопки. Внешне устройство напоминало обычный микроскоп. Кларк взял трубку, сел на стол и положил ее на колени. Его руки бессознательно поглаживали ее, и Стенхоуп наблюдал за игрой длинных тонких пальцев безумца.

— И как работает эта машина? — спросил редактор.

— Так же, как и машина из моего рассказа. Вы смотрите сквозь линзу, настраиваете фокус так, чтобы он соответствовал вашему собственному зрению, то есть скорости, с которой световые лучи попадают на сетчатку и преобразуются вашим мозгом в электрический импульс. Это создает электрический ритм, на который, в свою очередь, действует система угловых линз в трубке. Затем вы смотрите сквозь трубку на свое отражение в зеркале и попадаете в четвертое измерение посредством электрического контакта от сдвоения фокуса. Другими словами, когда вы прикладываете глаз к этой трубке, он становится просто продолжением самой трубки; необходимой частью машины, связывающей ваш мозг непосредственно с вашим образом. Силовое поле притягивает мозг к образу, и вот вы здесь.

«В психушке», — хотел добавить Стенхоуп, но передумал, глядя в фанатичные глаза Волмара Кларка.

— Но как вы ее собрали, каковы принципы ее работы? — спросил редактор, пытаясь выиграть время. Почему никто до сих пор не пришел и не спас его?

— Давайте будем последовательными, — промурлыкал Кларк. — Возможно, я смогу объяснить это, расспросив вас. Начнем с того, что вы верите в научную точность, не так ли?

Редактор Стенхоуп кивнул.

— И тем не менее вы утверждаете, что мой принцип, согласно которому зеркальные отражения являются проекциями трехмерных объектов в четвертом измерении, не основан на научных фактах и, следовательно, абсурден?

Стенхоуп снова кивнул.

— Очень хорошо. Давайте посмотрим, можете ли вы научно обосновать свой скептицизм. Я утверждаю, что вы смотрите через эту трубу в зеркало и становитесь втянутыми сквозь него.

— Солидный человек не может войти в собственное отражение, — парировал Стенхоуп. — Зеркало на стене — не что иное, как зеркальная пластина, покрытая тонким слоем ртути. Он просто отражает свет от гладкой, полированной поверхности стекла.

— Очень хорошо, мой скептический редактор. Отлично. А теперь не могли бы вы рассказать мне кое-что о стекле?

— Ну конечно.

— Что такое стекло с научной точки зрения? Это металл?

— Ну.

— Разве не правда, что стекло не имеет кристаллической структуры? Все металлы имеют.

— Подождите минутку.

— Стекло — это жидкость или твердое тело? Какова его температура плавления?

— Этого я не знаю.

— Верно. Никто не знает[8]. Ни один ученый не знает, как, например, не знает точной природы электричества. И ни вы, ни Эйнштейн не можете открыть состав его молекулярной структуры.

— Да, боюсь, вы правы, — признался редактор.

— Конечно, прав. Стекло — это загадка. Подобно электричеству, человек может производить его, управлять им в определенных пределах и даже использовать в нескольких простых задачах, которые даже не начинают затрагивать его возможности. Мы можем предположить, что мысль — это электричество, а жизнь, возможно, имеет электрическое проявление. Никто никогда не потрудился теоретизировать о тайне простого, повседневного стекла, величайшего ключа к тайне света. Странная субстанция, через которую мы видим звезды, является связующим звеном между светом и электричеством, между видимым и существующим.

И если правильно обращаться с ним в соответствии с математическими формулами, я скажу, что человек может попасть в особый молекулярный хаос стекла и войти сквозь его плоскости в четвертое измерение. Человек существует двояко, представая перед самим собой в зеркале. Единственная причина, по которой зеркальное отражение нереально, это то, что разум человека в нем отсутствует. Его трехмерное сознание не может проникнуть в четвертое измерение, но моя линза это делает. Соединяя линзой свой глаз с образом своего отражения и таким образом непосредственно соединяя мозг с образом, электрическая структура мысли воздействует на таинственные материи стекла, и проходит сквозь них.

Глаза Кларка сверкнули.

— Вот вам и научная достоверность, — вызывающе бросил он. — Опровергните меня, если сможете. Наука не способна ответить на все мои вопросы о природе стекла и его отражения. Говорю вам, я прав.

— Негативизм не доказательство, — ответил Стенхоуп. — Вот это зеркало, может, и такое, как вы говорите, но ваша машина невозможна. Вы когда-нибудь испытывали ее?

— Я только что закончил ее сборку, испытывая сильный стресс. И я еще не пробовал, спасибо. Я не хочу входить в зеркало. Кроме моего отражения и отражения этой комнаты, я не могу мечтать о странном мире, который составляет своеобразную структуру сверхмерного света. Но именно поэтому я пришел к вам, редактор. Как я уже сказал, вы моя морская свинка. Вы заглянете в трубку своим скептическим глазом и узнаете правду.

— Что?

Маньяк оказался убедителен. Редактор Стенхоуп почувствовал дрожь, которую тщетно пытался подавить. На мгновение дикий бред безумца почти убедил его, что все мы живём в космосе, управляемом странными законами. Но это была чепуха. Так и должно быть. Каждая история научно достоверна — теории недопустимы.

Кларк прочел скептицизм на лице редактора.

— Ну, — с вызовом произнес он. — Вы мне не верите, так что не бойтесь. Загляните в мою безобидную трубочку. Отрегулируйте рычаги до тех пор, пока не увидите свое отражение в зеркале. Затем наблюдайте, как вращаются линзы, как ваш мозг вращается в трубке, как ваше сознание проскальзывает через нее в зеркало. Давайте.

Стэнхоуп начал потеть. Кларк возвышался над ним, его руки подергивались. Казалось, он вот-вот вцепится ему в горло. Белое лицо исказилось.

— Что станет с моим настоящим телом, если меня… — спросил он, стараясь говорить спокойно и оттянуть время.

— Естественно, оно исчезнет. Тогда вы попали бы в реальность зеркала, в странную молекулярную структуру стекла, которое является четвертым измерением. Вы знаете, что мы сосуществуем в третьем и четвертом измерениях; даже Эйнштейн признает это. Но в третьем мы чувствуем себя живыми, потому что наше сознание трехмерно. Как только это сознание посредством светового воздействия на электрический импульс, который мы называем мыслью, преобразуется в наш образ, мы оживем там. Вы исчезнете в комнате, отраженный в зеркале. Мы не можем сказать, что лежит за его пределами. Но вы узнаете.

Голос Кларка сорвался на крик.

— Смотрите! — Он схватил редактора за плечо и наклонил его к блестящему инструменту. Стенхоуп молча сопротивлялся. Этот человек был силен. Его пальцы давили.

А потом поднялся шум: началось настоящее столпотворение. Двое мужчин вошли очень тихо, несмотря на всю свою дородность. Они действовали эффективно. Не говоря ни слова, они подкрались к Волмару Кларку сзади и скрутили его, бесшумно стащив со стола и заведя руки за спину. Кларк судорожно вздохнул, но он не мог противостоять решительным и умелым действиям противников. Те крепко держали его.

Редактор Стенхоуп поднял голову. Один из мужчин дотронулся до края шляпы.

— Простите, что побеспокоили вас, сэр. Мы получили приказ вернуть его.

— Что?

— Это Волмар Кларк. Он был под нашим присмотром в санатории с прошлого года, с тех пор, как закончил работу с линзами обсерватории. После этого у него случился нервный срыв, и родственники позаботились о том, чтобы его отдали на наше попечение.

— Не слушайте дураков, — прошипел Кларк.

Он сделал выпад, но резкий рывок остановил его.

— Обычно он очень тихий. Мы позволили ему построить лабораторию в его комнате в санатории, и он был вполне счастлив, собирая какую-то машину. Но сегодня он исчез. К счастью, мы сразу же проследили его путь до этого места; пора отправить его на попечение к медсестрам. Извините, что доставили вам беспокойство — но мы были бы признательны, если бы вы ничего не сообщали властям. Он находится в частном учреждении, и, учитывая его прошлое положение, семья была бы благодарна за секретность.

Стенхоуп кивнул. Мужчина обернулся.

— Пойдемте, мистер Кларк, — сказал он. — Вернемся в лабораторию.

Это послужило сигналом для странной сцены. В этот момент Кларк должен был проявить своё безумство и упасть, чтобы его с криками выволокли из комнаты. По традициям драматургии, это должно было произойти. Вместо этого Волмар Кларк, математический гений и специалист по оптике, выпрямился во весь рост и улыбнулся редактору Стенхоупу.

— Хорошо, — сказал он. — Извините за наше маленькое собеседование, Стенхоуп. Еще минута, и я… ладно, не важно. Жаль, что вы не поняли, о чём я говорил. Я работаю над этим уже год.

С этими словами он повернулся, и двое энергичных мужчин вывели его из комнаты. Стенхоуп опустился в кресло за столом и вытер лоб. Что за денек! Слава богу, теперь все позади. Он еще раз взглянул на свое отражение в зеркале. Он был изможден. Нет смысла возобновлять чтение рукописи, пора идти домой и отдыхать. Бесполезно подвергать свой ошеломленный мозг проверке на соответствие стандартам «научной достоверности каждой истории». Не сейчас.

Внезапно его взгляд упал на серебристый предмет, все еще лежавший на столе. Линза Кларка. Он оставил ее здесь! Охранники этого не заметили. Кларк тоже. Или заметил? Оставил здесь прибор нарочно? Редактор Стенхоуп вспомнил загадочные прощальные слова. Он снова взял журнал и невидящим взглядом уставился на обложку.

Он устало улыбнулся. Ну, история Кларка не была научно достоверной. Тайна это или не тайна, но человек не проходит сквозь стеклянные зеркала в новые миры. Теории не оправдались. Никакой научной точности. Он отверг эту идею, как отверг бы рассказ. Но подождите минутку. Когда-то этот безумец был гением. Он все еще был искренен. Как редактор, Стенхоуп восхищался искренностью. Он не откажется от рассказа, не прочитав его сперва. Мог ли он полностью отвергнуть теорию Кларка, не проверив ее?

Испытание заключалось лишь в том, чтобы посмотреть сквозь линзу. Когда Кларк принуждал его, Стенхоуп боялся, захваченный словами безумца. Теперь страх прошел. Он мог спокойно посмотреть сквозь линзу, выяснив, какие принципы приводят в действие механизм. Почему бы и нет? Прибор-то здесь.

Стенхоуп лениво склонился над трубкой, все еще сжимая в руке журнал. Он приподнялся и, прищурившись, осмотрел длинную камеру, затем поднял цилиндр и направил его на свое отражение в зеркале. Он посмотрел вниз. Не увидел ничего, кроме серого тумана. Потом вспомнил о системе рычагов. Свободной рукой он небрежно покрутил сначала один рычаг, потом другой. Покрутил обратно, примериваясь. Ах. Вот оно. Его лицо, его тело в зеркале. Комната в отражении.

Да ведь это устройство совсем не изменило изображение! Кларк был вне себя. Он отрегулировал фокус, как если бы смотрел в микроскоп. Каким ясным было его отражение в зеркале!

Нет. Теперь уже не так ясно. Все расплывалось. Снова туман. И… у него разболелись глаза. Серия мерцающих, ярких огней, казалось, пробежала от зеркала вверх по трубке к его глазам, а от них в мозг. Его глаза и мозг словно прилипли к линзе. Как будто у него больше не было глаз, а мозг стал частью линзы.

«Глаза, мозг и трубка — все это часть механизма», — сказал Кларк. Но Кларк злился. Тогда он, должно быть, сошел с ума, вообразив, что эти яркие лучи ярче ультрафиолетовых. Они двигались по кругу, и Стенхоуп видел круги. Это было невозможно, но он знал, что это такое. Трубка была заполнена вращающимися линзами, которые двигались под странными углами, искажая изображение, на которое он смотрел, посылая ослепительный свет, который был не светом, а электричеством, в его мозг. Он не мог отвести взгляд, не мог думать. Он чувствовал себя единым целым с тем, что находилось за ним, чувствовал, как погружается в него.

На одно кульминационное, ужасное мгновение у него возникло странное ощущение, что он смотрит не внутрь, а наружу; световые волны, казалось, были обращены вспять, текли от сетчатки глаза, а не к ней. Ему казалось, что он находится на дне трубы и смотрит вверх, а не вниз. А потом изображение в зеркале делалось все ярче и ярче, все больше и больше, и Стенхоуп почувствовал, как его тело плавает в кругах света. Ахнув, он рухнул на пол в серой комнате. Через мгновение открыл глаза и быстро заморгал. На один ужасный миг ему показалось, что он ослеп. Затем сверкающий туман рассеялся, и он смог видеть.

Стенхоуп поднялся с пола, все еще сжимая журнал. Глубоко вздохнул. Что за чертова машина! В конце концов, Кларк что-то с ней сделал, сотворил из нее гипнотизирующее устройство. Яркая отражающая поверхность зеркала, видимая через вращающиеся линзы в трубке, действовала как уловка для гипнотического процесса. Вот что произошло. Он загипнотизировал себя. Да, стекло и зеркала обладали странными свойствами, и свет стал электрической мыслью в мозгу. Но, в конце концов, эта теория четвертого измерения не была научно достоверной. Стэнхоуп рассмеялся. Он посмотрел в трубу, но не вошел в зеркало и отражение комнаты в четвертом измерении. Перед ним все еще было зеркало. В нем, как всегда, отражалась комната его кабинета.

Редактор Стенхоуп лениво взглянул на журнал, который все еще держал в руке. С поднявшейся в груди дикой паникой он прочитал слова на обложке. Странные слова, слова, которые не могли сохраниться в отражении, слова, которые врезались в его мозг.