Расправляя крылья. Шаг перед пропастью

Глава 11. Похожие традиции

— Хуан, ты совсем сдурел? Рухнул с купола? — Мишель я озадачил — ничего не сказать. Вообще не думал, что мать-командира, суку из сук, стерву из стерв, можно удивить ТАК.

— Никак нет! — вытянулся я.

— Давай тебе увольнительную оформлю, езжай домой, отдохни. Заслужил. — Она потянулась к терминалу. — Или к Санчес своим. Напряжение сбрось. Так сказать воспользуйся правом на супружеские обязанности.

От последней фразы я скривился.

— Мишель, я предельно серьёзен.

Она остановилась за мгновение, так и не включив рабочий терминал. Вперила в меня тяжёлый взгляд.

— ЗАЧЕМ? Зачем, Хуан? Ты всего достиг, всего добился — какого рожона теперь ворошить это дело? Езжай, отдохни, к утру всё забудется.

— К утру будет поздно. Их расстреляют. А я ЧУВСТВУЮ, так надо. Так правильно.

— Почему? — Снова пронзающий взгляд.

— Когда я уходил, встретился с ними всеми глазами. У шестерых взгляд был обычный, типовая ожидаемая ненависть — из-за меня, хорошего человека, дай бог мне здоровья, их, кого почти вытащили с того света, теперь казнят. А этот… — Я задумчиво покачал головой. — Он иначе смотрел, Мишель. Не так, как смотрят на своего палача и убийцу. В его глазах была… Грусть. Сожаление. Раскаяние.

— Раскаяние?

— Да, мия кара. Ты можешь меня пристрелить, но я чувствую, что должен разгадать этот взгляд, причину раскаяния. И я это сделаю. Даже если для этого мне лично, в обход тебя, придётся выходить на руководство.

— А ты упёртый мальчик! — Она вздохнула, откинулась в кресле, принялась качать его в стороны. — Ну, если ты найдёшь способ связаться с Ноговицыным, он не откажет. Сейчас он тебе и не такое одобрит. И у Леи отпросит, и в посольство сам отвезёт — мальчики в посольстве сидят, на своей, марсианской территории. Правда, для этого тебе придётся связаться с хранителями… А может лично с Васильевой…

— Васильевой? — не понял я.

— Они знакомы, — отмахнулась Мишель. — Что ж, при твоей фатальной везучести и наглости, думаю, ты перешагнёшь через себя и на неё выйдешь. И своего добьёшься. А значит, мне ПРИДЁТСЯ уступить, чтобы это движение возглавить, а не разгребать постфактум последствия.

Я приторно улыбнулся.

— Ты душка.

— Не лыбься! — осадила она. — Я прагматик, только и всего. Стой, сброшу «молнию» Лее. Без неё и её «одобрямс» такие вещи лучше не делать, хоть я и сама могу связаться со Стрелком. Хотя нет, «молния» для тебя слишком круто, ограничимся «кометой». Всё равно, судя по детскому времени, она не спит.

Сеньор Ноговицын лично заехал за мной. Подъехал к Восточным воротам, и я запрыгнул в его кортеж. Меня отпустили, но без помпезностей и понтов — просто подписали увольнительную до послезавтрашнего утра, и всё. Так что никакой охраны, только я, выцыганенные у Паулы (а кого ещё грабить? Девчонки тоже богатые, но красноволосая деньги вообще не считает) деньги на карточке, да условно гражданская одежда сверху. Повседневная, футболка, жилет и брюки, никакого официоза.

Его превосходительство внимательно меня оглядел, улыбнулся своим мыслям и спросил:

— Хуан, я не против, как видишь. Но с условием, что ты расскажешь, для чего этот цирк.

— Сеньор, это не так просто объяснить… — попытался уйти я от ответа.

— Я понятливый.

Я прикусил губу. Нашёл с кем спорить и кому отказывать. Он не Мишель, долгосрочных планов на меня не деожит. Передумает, выкинет из машины… И будет прав.

— Меня обучают сотрудники императорской гвардии, — зашёл я издалека. Как разведки, так и контрразведки.

— Это мне известно, — кивнул он.

— И они говорят, что настоящий разведчик, а я в их понимании разведчик, раз они меня учат, должен замечать мелкие нестыковки вокруг. Детали, ускользающие от взгляда обывателя. Что восемьдесят процентов раскрытых дел — последствия такой вот внимательности.

— Тебя учат правильно, — одобрил он. — Так и есть. Детали проработать невероятно сложно, они обычно и выдают агентов.

— Вот-вот. И вчера, после моего выступления, я, уходя, бросил взгляд на обвиняемых. Теперь уже обвинённых. И нашёл там такую вот нестыковку. Один из парней смотрел на меня не так, как был должен.

— А как был должен? — Сеньор улыбнулся — я его позабавил. Такой улыбкой улыбается матёрый волчище, когда опекаемый им волчонок ловит в прыжке первую в своей жизни бабочку.

— Ненависть. Безысходность. Страх. Отчаяние. Злость. Ярость. Желание удавить. В глазах шестерых так и было.

— А увидел что?

— Обречённость. Неизбежность. Воздаяние. Раскаяние. Желание следовать року, что он неизбежен. Фатум. И ничего из вышеперечисленного в комплекте с этими чувствами, только эти.

— Да, это… — Он нахмурил лоб. — …Это по меньшей мере странно. Но настольно ли, чтобы ради этого срывать с места двух правителей государств, озадачивая этой проблемой?

— Завтра будет поздно, сеньор, — парировал я, чувствуя себя совершенно спокойным. Ну да, вздёрнул, отвлёк двух правителей двух государств, и что? Потерпят. Я для них старался вчера, они пусть постараются для меня сегодня.

— Это не ответ, — покачал он головой.

— А ещё меня обучают своим премудростям сотрудники двадцать шестого отдела пятого управления… — произнёс я и замолчал.

— И? — сделал вид, что не понял, он.

— Это важно, сеньор. — Я скупо усмехнулся. — Меня учат доверять своим чувствам, а не знаниям. А чувства намекают, что не надо никого слушать, надо брать и ехать.

— Но они могут и обмануть, эти чувства. По моим сведениям, двадцать шестые оценивали тебя хоть и положительно, но недостаточно, чтобы делать из тебя оперативника.

— Тут пятьдесят на пятьдесят, господин президент, — победно воскликнул я. — Или они врут, или нет. Знаете анекдот про вероятность падения на твой купол астероида? Когда об этом спросили астронома и блондинку?

— Нет? Поделись? — Он снова улыбнулся улыбкой мудрого волка.

— Астроном ответил, что одна стамиллионная. А блондинка — что пятьдесят на пятьдесят, или упадёт, или нет. Я может и не блондинка, сеньор, но предпочитаю доверять своей логике и своим спецчувствам. Осуждаете?

Он в голос рассмеялся и сдался.

— Если бы осуждал, не вёз бы тебя в посольство. Кстати, подброшу и улетаю. И так с тобой на полтора часа задержал яхту. Там же с расчётами межпланетных траекторий знаешь как строго, мне теперь неделю, весь полёт, слушать бурчание капитана, как могли разогнаться, но полетели не оптимальным путём.

— Вы расслабляете своих людей, — не удержался я от оценки.

Сеньор Ноговицын довольно сверкнул своими узкими глазами:

— Это МОИ люди, Хуан. МОЙ капитан. От него и его мастерства зависит моя жизнь, и опосредованно судьба Марса. Да, я позволяю ему вольности. И ему подобным — также. Вольности должны быть, просто в меру. О, кажется приехали. Сюда подойдёт?

Перед посадкой я попросил его подвезти вначале к любому ночному супермаркету, затариться алкоголем. После десяти вечера алкоголь продаётся только в туристической зоне по конским ценам, это одна из причин, по которой я грабил именно Паулу. Но её карточку доставать не пришлось:

— Держи. Как станет ненужная — сломай, проследи, чтоб превратилась в нерабочую. — Он протянул мне свою карточку, одного из марсианских, но имеющих международный статус, банков. — Она кредитная, трать столько, сколько потребуется.

— Доверяете такую вещь, как самому сломать вашу кредитку? — Кажется, версия про матёрого волка и волчонка лишний раз подтвердилась.

— Это всего лишь деньги, Хуан, — покровительственно улыбнулся он. — И да, тебе верю — ты карточку уничтожишь. И лишнего с неё не возьмёшь. Иначе бы Лея и Сирена тебя не взяли в оборот. Корысть и жажда наживы ради наживы — таких людей не берут в команду к тем, кто НА САМОМ ДЕЛЕ правит миром. Кто правит ВСЕМИ деньгами в виде рек и потоков, а не жалкой их кучкой.

— Деньги — всего лишь инструмент… — философски процитировал я.

— Именно! А тебе надо завербовать условного агента, расположив его к себе. Считай, это моя инвестиция в твоё будущее, в один из уроков того, что тебе в жизни ой как пригодится.

— Спасибо, сеньор… Господин Ноговицын.

— И ещё, ждать не буду, еду на космодром, но оставляю ребят с машиной. Они в курсе, тебя подбросят и всё устроят. Там, — махнул рукой вдаль, имея в виду посольство, — тоже все кто надо в курсе, я распорядился. У тебя время до утра. Утром же всё пойдёт по плану — изменить что-либо даже не проси.

— Я это понимаю, сеньор. — Я смиренно кивнул, чтоб не показаться идиотом. От мальчика можно ожидать такой просьбы, как помилование одного конкретного человека, приговорённого к расстрелу. А в их глазах я мальчик.

— Тогда удачи. — Он протянул руку, которую я пожал. — И это… Береги себя!

— Есть, сеньор! — Я вытянулся, насколько позволял салон «Либертадора».

— Привет! — произнёс я, войдя в камеру. Створка за спиной встала на место. Камеры здесь, в посольстве, были уютные, видимо предназначались для непростых заключённых. А может, тут вообще не планировали камеры — это ж посольство! И в последний момент сделали срочную перепланировку. Или планировали «для своих», спятивших или оступившихся сотрудников. Короче, мне сложно оценить этот момент, но камеры были снабжены столом, стулом, диваном; вбок уходила дверь, за которой располагались унитаз и душевая кабина. Чего б в такой не сидеть! Клетушка примерно с мою комнату у нас дома, в квартале космонавтов — не пентхаус в Пуэнте-де-Барко, но и не убогая камера обезьянника.

— Здоров, если не шутишь! — Человек, лежавший, что-то читая в вихре, на диване, сел. Произнёс для искина:

— Свет!

Камера… Буду всё же называть её камерой, залилась ярким рассеянным светом.

— О, сам пришёл! — Узнав меня, Колобок, а это был он, сжал кулаки. Впрочем, тут же их отпустил. — Зачем пожаловал?

Вместо ответа я подошёл к столу и принялся выкладывать и выставлять из сумки то, что купил в супермаркете. Ром, копчёное мясо, зелень, воду, сок.

— О, это по-нашему! — усмехнулся Колобок на такое богатство.

— У разных народов некоторые традиции часто совпадают, — прокомментировал я. — У нас, вот, когда хочешь подружиться с человеком, принято брать с собой что-нибудь горячительное. Я предпочитаю текилу, но это достаточно своеобразный продукт. А ром — он и на Марсе ром.

— Ром — так ром! — согласился парень. — А зачем тебе «подружаться» со мной? Жить скучно?

Я ухмыльнулся.

— Не поверишь, но да. — Помолчал. — Это неправильно, Макс.

— О, уже и имя моё знаешь! — едко прокомментировал он.

— Пробежался по вашему досье, — почти честно ответил я. Ибо изучал только его папку — не давал покоя этот взгляд.

— Ну, наливай, раз пришёл. — Макс пересел поближе. Остался на диване, но сел рядом со мной за стол. Я присел на стул. Откупорил, разлил ядовито пахнущую коричневую жидкость.

— Разбавлять?

— Зачем? — Макс нахмурился.

— Как знаешь. — Себе разбавил. Для начала. Я ж не нахрюкиваться сюда пришёл.

Не чокаясь, выпили. Какое-то время сидели молча. Колобок не закусывал, не запивал, просто молчал. Наконец, протянул руку:

— Макс. Копылов Максим Артурович. Досье, раз читал, знаешь, повторяться не буду.

— Знаю, — кивнул я и продолжил своей частью знакомства. — Хуан. Шимановский Хуан. Отчества у нас нет, не приняты, только вторые имена и фамилии, но у меня с ними туго.

— Чё так? — одними глазами усмехнулся он.

— Отца не знаю, а второго и третьего имени мама не дала. Она полька, у них тоже не принято.

— Полька… — потянул Макс. — Из славян значит. Хоть и предателей.

— Правда, бабушка у меня русская, — решил я не заострять на предателях. — Так что я на четверть твой земляк, если говорить не географически, а социокультурно.

— Хорошо, земляк, — усмехнулся собеседник. — А сюда, в камеру… Расстрельную камеру как проник?! Не говори только, что на лапу дал.

— Зачем лапу, — усмехнулся я. — Я, как оказалось, дальний родственник королевы. По линии неизвестного ранее отца. Потому меня и отмазали за эту драку, не приписали «паровозом», только с нашей стороны.

— О как! — Макс обалдел. Попытался отогнать от себя какие-то мысли, словно наваждение, но наваждение не уходило.

— Ладно, хорошо, почти земляк, и это понял, — согласился он. — Но всё же не понял, нахрена припёрся? Особенно ты, родственник королевы? И почему ко мне? Устроил бы вечеринку для всех парней, благо всё равно из посольства не убежим…

— Они не поймут, — покачал я головой, снова разливая ядрёный ром по рюмкам, которые тоже купил в магазине. Традиция. Только ром поможет преодолеть стену неприязни, хоть как-то сбавив её градус.

— А я, значит, особенный?

— Да. Ты не такой. Почему — не знаю, просто понял, когда вам в глаза смотрел. Для них главное — они. А ты… — Я сбился.

— Договаривай! — Он взял рюмку, отсалютовал мне, и не дожидаясь моей персоны, снова в один глоток осушил. Я специально чуть-чуть налил, он мне ещё для разговора нужен. — Что я? Ху-у-х, хорошо пошла! Умеют ваши гадость делать!

— Стараются. — Помолчал. — Не поймут они, что есть государственное, а есть личное. И что не мог, НЕ МОГ я по-другому! — сорвался я на крик. — Если я этого бы не сделал, не выступил вчера, ещё бы много крови пролилось. Слишком много. И марсианской, кстати, в том числе.

— А почему я должен понимать? Меня тоже казнят, как и их.

Я пожал плечами.

— Спроси что попроще.