Расправляя крылья. Шаг перед пропастью

Глава 9. Во имя Альянса

Debes, ergo potes

Должен, значит можешь (лат)

Я один. Совсем один в огромном чужом доме. Мишель сказала, к вечеру прибудет прислуга, но мне это как-то… Далеко. Сама же свалила и понимаю почему — мораторий в нашем случае слишком аморфная штука, чтобы соблюдать его на голой силе воли. Табу преступается всего один раз, а мы уже пересекли черту. А ей надо смотреть в глаза любимому человеку, что в её положении чертовски трудная задача.

Но мне было не до Мишель, и не до эротических фантазий. Мне не было дела ни до чего вокруг, кроме информации. Его превосходительство на прощание дал несколько капсул, содержащих огромное количество данных относительно погромов, начиная от инцидента в метро и далее, по мере расширения.

Интересного было много, нереально много — и на себя со стороны посмотреть, ошибки учесть, и на на людей. Как своих, латинос, так и на противника. Причем сравнительный анализ оказал на меня влияние, которого от себя не ждал — будто ледяным душем окатили. Ведь ещё утром я был свято уверен в своей правоте, в правоте сограждан, отстаивающих свои ценности. Теперь, насмотревших на огромное количество темных личностей, разного сброда и откровенных подонков, словно коршуны слетевших на пиршество, делалось дурно.

Да, многие марсиане были высокомерны, венериан и Венеру ни во что не ставили. Но было много и тех, кто ни во что не ставил марсиан, вроде отморозков, что вошли в кабак подраться, когда мы пели песни после моего первого убийства. Не всё так однозначно, и это плохо, потому, что от меня требовали конкретного поступка, не допускаюшего шатание или внутренний разброд, возможность двоякого толкования со стороны присяжных. Никто в зале суда не должен ни на миг усомниться в моей искренности. И если в голосе хоть намеком проскользнет неуверенность…

Короче, я был в трансе. Делать, что от меня требовали, не хотелось — обвиняемые парни не заслужили казни. Но делать было нужно. Да, «паровозы», но «паровозами» их сделаю я, понимаете? Мне предлагалось стать их палачом, обвинив во всех произошедших погромах, и никакой альтернативы. Это трудно, очень трудно, задавить совесть осознанием подобной необходимости, а теперь я ещё и не уверен на сто процентов в действиях «своих», венериан…

— Стоп! — остановил я просмотр. Искин со славным именем Жером послушно остановил запись.

— Сеньор, не желаете ли поужинать? — раздался из под потолка его мягкий тенор.

— Ужинать? — не понял я.

— Вы сидите здесь более четырех часов. Время ужина. Я обязан напоминать об этом хозяевам, если они забывают.

— Прости, Жером, неохота. — Я как представил себе скучную одинокую кухню, где ничего не знаю, и, несмотря на голод…

— Донья Матильда просит передать, что сегодня будет камидос-корьентес и кокосовый пирог с овощами, — продолжил совращать искин.

— Донья Матильда?

— Распорядительница, — пояснил Жером.

Ясно, прислуга. Уже пришла и вовсю работает. Хотя, они и не обязаны сообщать мне о приходе, да вообще ни о чем не обязаны докладывать. Что ж, а жизнь не так плоха!

— Домашние работники уведомлены о вас, сеньор, — продолжил домовой, — как и о том, что беспокоить вас строжайше запрещёно. Потому донья Матильда передала сообщение, когда ей накрывать на стол, через меня.

Я прислушался к урчанию в животе и понял, что, в принципе, накрывать можно уже давным-давно.

— Пускай накрывает, — милостиво разрешил я. — Как будет готово — выйду.

— Слушаюсь, сеньор! — подвел итог беседе домовой.

Заседание окончилось ничем, да и не могло окончиться иначе. Весь процесс — показуха, что там может произойти интересного? Сейчас идет выяснение подробностей произошедшего, нюансы, детали: кто где был и почему. Концерт начнется завтра, когда буду выступать я — вот тогда будет оживление, причем независимо от того, что буду говорить.

Обратно ехали молча. Я переваривал свалившуюся информацию, раскладывал по полочкам, стараясь отогнать мысль о том, что предстоит. Понимал, что не имею права не поступить «правильно»; ребята не заслужили смерть, но иначе не выйдет. Сейчас погибло сто пятьдесят человек, не считая раненых и покалеченных, сколько погибнет завтра? А ведь джинн выпущен, больше Венера не станет терпеть марсиан, как терпела раньше. Все эти ультрас, подонки и отморозки с большим удовольствием будут добавлять статистику, дай им марсиане только повод. А те дадут, ибо не считают себя виновными, скорее наоборот, и будут всячески искать новых драк. Ребята не должны умереть, но умрут… Потому, что справедливость не только для них.

Но я? Сражавшийся за жизнь девчонок на Плацу? Выходивший к фонтану ради светлых идей равенства и воздаяния? Мне приговорить тех, кто не заслужил этого?

«Вот это и называется государственный подход, Ванюша», — съязвил внутренний голос. — «Именно этим ты и хотел заниматься».

Я знал это. Всё знал. Но знать и делать — разные вещи.

…И как же всё-таки паскудно на душе!

— Вот, держи, — протянул на прощание капсулы господин Ноговицын, стараясь не смотреть мне в глаза и вообще в мою сторону. — Изучишь. Тут всё, что смогло накопать УВР. Смотри, думай, что и как можно использовать.

Он понимал, что происходит. Наверное, ему в свое время было легче — к моменту избрания президентом он уже командовал людьми, отрядами, дивизиями и даже армиями. Примерно знал, что такое политика. Я же…

Впрочем, достаточно самобичеваний. Должен — значит смогу.

— …Не буду тебе мешать, — улыбнулась Мишель, проводившая меня в помещёние, похожее на кабинет. Личных вещёй в нем не было, только аппаратура, но аппаратура серьезная. От системы слежения за домом, включая управление системами безопасности, до межпланетной связи. — Ничего не трогай, ты понимаешь, о чем я. Я тебе доверяю, вот и оправдай доверие. Приду утром, заберу тебя.

— Хорошо. — Я скупо кивнул и она ушла, оставив вариться в собственном соку. И я был благодарен за то, что не добавила к сказанному ни слова.

— Жером, запрос, — произнёс я, чувствуя себя разбитой развалиной. Морально, естественно.

— Слушаю, сеньор? — отозвался вышколенный искин. «Есть», «слушаюсь», «так точно»… Прикольный искин! Впрочем, а как ещё может отвечать домовой компьютер в семье военных?

— Запрос на поиск. Её высочество принцесса Изабелла.

— Принято, сеньор. Уточняющие параметры?

Я задумался и произнес фразу, которую долго не мог сформулировать.

— Эксклюзив.

Через несколько секунд на подернутой рябью визора правой стене начали проступать результаты поиска — окошки видео, ровные пронумерованные прямоугольнички с краткими подписями о содержимом. Присмотревшись к ним, но не понимая, само собой, что там внутри каждого, даже не смотря на подписи, коротко бросил наугад:

— Четыре.

Да, она. Я уже не удивился, просто принял, как должное. Та же девушка, та же смуглая кожа, те же голубые глаза и ослепительные неестественные растрепанные белоснежные волосы.

— Отвали! — кричала девушка, глядя мне в лицо и закрываясь ладонью, точнее, пытаясь закрыться.

— Как вы считаете, такое поведение достойно… — говорил ей снимающий, видно, какой-то журналист, но она не слушала.

— Пошел ты! — продолжала кричать она. Камера отдалилась и я заметил ангелов, пытающихся закрыть её корпусом и оттащить в сторону. Но девушка уходить не хотела, вырывалась и перла на снимающего. — Все вы козлы! Уроды! Понятно? Вас всех вешать надо! За яйца! Я вас всех ненавижу!..

— Спокойно!.. — Ангелы что-то говорили ей, пытались втолковывать, но девушка не слышала и вновь пыталась вырваться. И получалось у нее, надо сказать, неплохо — ещё чуть-чуть, и вырвалась бы.

— А знаешь, почему я вас ненавижу? — ярилась она. — Потому, что вы уроды! Уроды, понятно?

— Пошли отсюда! — к делу подключилась третья ангел, видно, начальник охраны. Близко девчонок я не знал, но в лицо видел.

— Козлы! За яйца вас всех!..

— За то, что позволяем себе снимать членов семей правителей государства в таких неприглядных обстоятельствах? — иронизировал оператор. И как простой зритель, я был бы на сто процентов единодушен с ним… Не знай эту девушку ранее. — Вы позволяете себе вести себя… Нелицеприятно, и за это нужно вешать журналистов за яйца, я вас правильно понимаю?

— Ты! Скотина! Урод! Да я тебя!..

Тут ангелочки навалились и всё-таки утащили её, насилу запихнув в стоящую поодаль машину. Коричневый «Мустанг», стандартный броневик дворцовой стражи… На котором и увозили её на моей памяти оба раза, что мы виделись глаза в глаза. Запрыгнули в нее следом, машина тронулась, как и сзади стоящая — такой же «Мустанг», только черный. В камере появилось лицо довольного молодого улыбающегося парня, того самого снимающего журналиста.

— Итак, с вами был Хосе Андреас, с зарисовкой о нравах современной «золотой» молодежи на примере её высочества принцессы Изабеллы. «Пуэнте да Барко», Альфа, специально для канала…

Естественно, девушка, которую увезли, была в говно пьяная.

«Что, человек не может отдохнуть? Вволю напиться?» — тут же спросил внутренний голос.

«Может, естественно…» — ответил я. Вот только на душе стало как-то нехорошо.

— Тридцать четыре, — произнес вслух, следующая картинка заинтриговала.

На экране та же девушка, которую я вроде как знаю… Одетая в одежду…

Хм, точно. Косплей, вселенная Звездных Войн. Просторное одеяние аристократки этой вселенной, что-то типа шикарного плаща, не стесняющего, однако, движения и оставляющего открытыми ослепительные ноги. Волосы собраны сзади в две… Блямбы — понятия не имею, как они называются, но выглядит эффектно. Девушка остервенело махала зеленым световым мечом, сражаясь с каким-то парнем, одетым так же нелепо, вооруженным соответствующим ярко-голубым оружием.

Вокруг ревела толпа — действие происходило на арене и явно было мероприятием официальным. Чемпионат вселенной, или как он у них там называется. Во всяком случае, бой велся серьезно, на немаленьких скоростях, и Бэль выдавала результаты, которых трудно ждать от обычной изнеженной аристократки. Шух, шух, бымц!

«Троечка!» — пролетело в голове. Трехкратное ускорение сознания, стандарт для сотрудника спецподразделения. Чувствуется школа корпуса. Во время нападения Кампоса она показывала ту же «троечку», но там она ей не помогла. Скорость движений пары на арене я оценить не смог, девушка явно занималась меньше, чем должна для удержания этого параметра в тонусе, но больше того, что позволяют себе её ровесницы. А парень… Его техника мне была просто незнакома.

Красивое зрелище! Я бы назвал бой мастерским, если бы понимал в нем хоть немного. И Бэль побеждала, тесня противника, гоняя его по арене то влево, то вправо, постоянно атакуя и ловя на контратаках. Наконец, проведя обманное движение, зарядила ему «мечом» рубящий в лицо. Поскольку «мечи» игровые, не настоящие, и даже не деревянные, это не страшно, ушиб вряд ли останется, но смотрелось эффектно. Заревела сирена, сообщая, что бой окончен.

Девчонка запрыгала на месте, радуясь, как… Девчонка. После бросилась в один из углов арены, куда выбежало несколько стоявших внизу человек, тоже в одежде вселенной, и они принялись обниматься, прыгать все вместе.

— …Победительницей турнира объявляется Изабелла Органа Соло! — приветствовал зал чел в костюме… Ну что-то вроде сенатора их вселенной. Длинный балахон навел именно на такие мысли. Поднял вверх руку сияющей Бэль, которая чуть не плакала от радости…

— Тридцать шесть, — перевел я картинку. А девочка ничего! Кстати, у её противника была минимум «двоечка», он тоже из прокаченных. Так что нельзя утверждать, что она превосходила его классом, это была именно победа, не избиение. Особенно учитывая радость на её лице в конце.

От следующей картины меня передернуло. Запись велась в туалете. Девушка со всклоченными мятыми растрепанными белоснежными волосами, издавая нелицеприятные звуки, склонилась над унитазом. Послышался смех снимающего.

— А вот и наша Бэль. Ау, Эрида, как самочувствие?

Голос молодой, мужской. Я бы назвал снимающего придурком — такая ассоциация пронеслась благодаря одному только звуку голоса. И смех дурацкий.

…И да, голос так же принадлежал далеко не трезвому человеку, которому бы подошел эпитет «в дупель…».

Девушка… Девица, по-другому не скажешь, подняла голову и повернулась. Косметика размазана, глаза стеклянные. Щеки в туши, под глазами потеки… И волосы… Скомканные, грязные…

— Скажи что-нибудь? — продолжил голос, и вновь послышался идиотский смех.

— Пошел ты! — произнесло существо.

— Это всё, что можешь сказать в свой день рождения? — усмехнулся снимающий.

— Эдуардо, отвали! — Существо махнуло рукой и вновь склонилась над унитазом. Вновь раздались характерные неприятные звуки. Язык её, естественно, заплетался. Снова закадровый ехидный пьяный смех.

Камера отодвинулась подальше и охватила… Скажем так, заднюю часть существа. М-да, я как бы разное повидал, меня мало чем можно удивить… Но юбка существа была расстегнута и задрата, блузка с одной стороны заправлена в трусы… Немножко мокрые. Да и юбка не сказать, чтобы… Лужи на полу вроде нет, но бедра блестели.

— Стоп! Свернуть изображение! — скомандовал я. Искин послушно очистил стену.

Я узнал этот взгляд. Это не спиртное, нет. Сочетание спиртного с ноксом, изысканным аристократическим натуральным наркотиком. Это вам не какая-то синтетическая дрянь, что могут сделать в любой подворотне Альфы, это понимать надо! Как оно там в коричневых пятнах не было, не удивился бы…

— Ужин готов?

— Да, сеньор, — отчитался домовой. — Накрыт в столовой, можете идти.

— Спасибо, Жером! — искренне произнес я, поднимаясь с дивана, ощущая, как затекло тело за пролетевшие четыре часа.

— Рад стараться, сеньор! — я почувствовал, как он мысленно подтянулся и встал по стойке смирно. Улыбнулся. Хороший искин, под стать хозяевам.

— «…Пост главы департамента безопасности» — произнесла в моей голове Жанка. Мы сидели на опоре полигона «полос смерти» и обсуждали противостояние. — «Долго думали, но остановились на этом варианте, как самом приемлемом».

«…То есть, ты достаточно дальний и неофициальный родственник, чтоб не претендовать на трон, но достаточно близкий, чтобы считаться частью семьи, частью клана…» — продолжала она.

«…И когда на трон взойдет её величество королева Фрейя, её будет кому опекать. Женщины они ведь такие, без мужчин не могут…»

«А тут вассальная клятва, отсутствие права на престол, презрение аристократии, как худородного, хоть и члена королевской семьи с вытекающей из этого преданности королеве…» — произнес я, задумавшись.

«Да, Вань. Пост главы ДБ должен остаться в руках клана. Во что бы то ни стало. Но ни Эдуардо, ни тем более Изабелла не смогут его возглавить даже теоретически в отдаленном будущем…»

Эх, Жанка-Жанка. Тут даже не пост ДБ. Тут полная, полная-полная… опа.

«Ни Эдуардо, ни Изабелла…»

А Фрейя?

Если бы они могли сделать ставку на Фрейю, они бы её сделали. И воспитывали бы ЕЁ, а не меня.

Издав громкий вздох, я вошел в столовую. Тут было людно, присутствовала молодая служанка, накрывавшая на стол, и что-то ей объясняющая почтенного возраста — видно та самая распорядительница донья Матильда.

— Здравствуйте, — улыбнулся я, мысленно пытаясь найти линию поведения. Они — слуги, я — гость хозяев и не могу панибратничать, хотя именно такая линия больше всего была бы по душе. Ладно, что-нибудь придумаем, выкрутимся. Главное не перегибать палку и в другую сторону, хотя с этим проблемы вряд ли будут…

«…Мокрые трусы!» — пролетела вдруг мысль в голове, но я усилием воли старательно её вышвырнул.

— Приехали.

Открыл глаза, поднял голову. Попытался быстро прийти в себя, активировав боевой режим. Ночью спалось плохо — работал допоздна, а после валялся с боку на бок не в силах уснуть. Думал. Много думал. О чем? О любви. О политике. О Его Величестве Случае и тайных знаках, которые не увидит только слепой. О людских стремлениях, стимулах, мотивации. О злобе и ненависти… Много о чем. Трудно описать в двух словах, а пересказывать подробно нет ни времени, ни желания.

— Кто это? — За окном стояло много машин, возле которых важно вышагивало несколько человек с тяжелым вооружением.

— Вылезай. — По виду Мишель было заметно, что тоже спала плохо — сильно нервничала. Слава богу, сегодня не курила, сдерживалась — и на том спасибо. Она знала нечто, что не знал я, от чего меня берегут? Дабы дать больше возможностей для действия, сыграть на импровизации? Ведь не зная опасности, я смело войду в «воду», и, есть надежда, дуром перескочу мутную «реку», чего точно не сделаю, зная заковырки и омуты этого места. Или её треволнения — последствия личных проблем? Ведь главные силы четвертой эскадры уже висят над планетой, а связь у главы корпуса под рукой любая, даже самая-самая, для богоизбранных.

Вылез. Люк тут же встал на место, белая «Омега», не задерживаясь, покатила дальше. Передо мной возвышалось несколько человек в форме второго киевского. Именно возвышалось — у них там что, селекция? Генетически выводят? Не люди, а ходячие горы! За их спинами, оперевшись на передний капот глянцевого «Либертадора», стоял его превосходительство. Справа и слева, за машинами конвоя, наблюдались типовые «Мустанги» дворцовой стражи. Вздохнув про себя, я подошел к господину Ноговицыну.

— Всё в порядке? — участливо спросил он, заглядывая в глаза. Я почувствовал, тоже нервничает. И неслабо, хотя внешне по нему сказать трудно. Кивнул.

— Так точно.

— Информацию просмотрел? Подготовился?

Я улыбнулся.

— Да. Будут какие-то дополнительные инструкции? Стыковка планов? Каков вообще алгоритм сегодняшнего действа?

— Алгоритм? — Он грустно вздохнул. — Всё сложно, Хуан. Многое изменилось со вчера, не в лучшую сторону. Причем резко. — Его превосходительство сквозь зубы выругался. — Я связан по рукам и ногам, появились некие силы, которые очень не желают, чтобы задуманный нами процесс пошел по изначальному сценарию.

— Те самые враги? — усмехнулся я.

— «Те самые» — это какие? — Он скривился.

Действительно, что значит «те самые»? У таких людей, как он, врагов всегда много, и «тех» и «этих» самых.

— А вы?

— А я всего лишь президент, — выдавил он вымученную улыбку. — Хоть и с колоссальной поддержкой союзников.

Потому, Хуан, чем больше сегодня сделаешь ты… — Он сделал паузу, я же подхватил:

— Как человек чужой, птица вольная…

— Да, именно. Как человек, не связанный с этим гадюшником. Даже если ты будешь валять дурака, валяй.

На самом деле план тот же, — продолжил он. — Просто теперь мне нужен ПОВОД, чтобы вмешаться и дать тебе высказаться. Как это сделать — спланировать трудно, потому глупо говорить о каких-либо алгоритмах.

— Валять дурака я умею, — я задумчиво улыбнулся, вычленив это слово из общего контекста. — «Тетушка» рассказывала?

— Без подробностей, — покачал он головой. — Потому план такой же, как был: действуем по обстоятельствам. Кое-какая поддержка у тебя будет, но повторюсь, ТЕПЕРЬ вмешаться я могу только в очень серьезном случае.

Ага, понятно. «План» просто восхитительный.

«А ты ждал от её величества после противостояния чего-то иного?» — не согласился внутренний голос, заставляя осечься и перевести мысли на конструктивный лад.

Действительно, чего это я?

Итак, что имеем? Задание то же, просто появляется осложняющий фактор — «тяжелая артиллерия» может появиться только после достойного повода. Спровоцировать который — моя прямая дополнительная задача. И не менее, а даже более сложная, чем вся вчерашняя подготовка к «трибунной речи». Что ж, ничего сверхъестественного, прорвемся!

— Как вы допустили такое? — усмехнулся я, давя в себе иронию.

— Допустили? — он сделал наигранно удивленные глаза. — Ты плохо представляешь себе эту клоаку, Хуан. Я только кажусь всемогущим. На самом деле я всего лишь полевой командир, один из, и всегда им был. Просто моя партия была сильнее, чем у оппонентов, у меня было больше людей, техники, а после — хороших «нужных» должностей. Но это не значит, что на планете не было и нет других партий, со своей техникой, своими людьми и хорошими должностями. Да, сейчас оружие отошло на второй план, никто не бегает и не стреляет, всё решается в кабинетах… Но сути это не меняет. И пусть тебя не смущает наличие парламента, правительства, банков, суда, космодромов и галстуков, в которые одеты нынешние хозяева планеты. Это только ширма.

— А Лея? Она не могла оставить всё в таком виде, она же должна была… Первым делом…

— Против Леи всегда будут играть те, кто способен ей противостоять, — улыбнулся он. — А по поводу «первым делом» — пусть вначале у себя порядок наведет, в своем бардаке.

— Не надо думать, что битва за Красную планету окончена, Хуан, — подытожил он. — Я говорю всё это, чтоб ты понял, что на кону. Судьба Марса, моей Родины. И Альянса. Не подведи!

Он потрепал меня за плечо и сел в машину. После туда запрыгнула охрана, и кортеж из «Либертадора» и двух броневиков сопровождения так же умчался вдаль.

Да уж, действительно, дело не в четвертой эскадре. Что-то произошло такое, что мне, действительно, не стоит знать ради чистоты эксперимента. Но для его превосходительства тут есть и позитивный момент — независимо от исхода заседания он увидел в лицо, кто его противники. «Силы, могущие противостоять Лее» вывели их из состояния спячки, и теперь с ними можно «работать». Как с ними будут «работать» на Марсе, где правит описанный выше волчий закон, меня не интересует, но позитив, всё-таки, есть.

…Однако, он может запросто нивелироваться разрушением Альянса, который обязательно произойдет после следующего же погрома…

…Который гарантированно случится, если мое выступление окончится фиаско. Ведь врагов у его превосходительства много, одних «уйдут», другие придут. А Марс один.

De puta madre!

«Шимановский, тебе не надоело играть роль клоуна?» — серьезно спросил меня внутренний голос.

«Надоело», — честно ответил я. — «Но деваться некуда. Это называется «психологическое преимущество». Мне, пацану, мальчишке, простят многое, чего никогда не простят взрослому умудренному мужу вроде него. Это фактор, который будет действовать от силы год-два, и пока он есть, надо им пользоваться. Как в принципе и пытается делать наша умудренная опытом королева»…

— Сеньор? Всё в порядке? — перебил мои размышления сотрудник дворцовой стражи с погонами майора на парадной форме. Да-да, у них тоже есть парадная форма, на которой, диссонируя с боевой экипировкой, погоны всё-таки есть. Я кивнул.

— Так точно!

— Прошу в машину. — Он указал рукой на центральный «Мустанг». Как со значимой персоной заговорил, здорово! А действительно, ведь сегодня я «особа, охраняемая лично королевой»!.. И кажется, мне это начало нравится.

Сел. Салон мягкий, удобный, хотя и не роскошный. Но поинтереснее тех функциональных моделей «для собственно охраны», на которых довелось поездить ранее. Следом в машину залезло ещё четверо парней без доспехов, первое кольцо. Огромные амбалы, хотя и не дотягивающие до десантников его превосходительства. Машины тронулись.

Есть, приехали. Огромная-преогромная толпа перед зданием.

— На выход! — произнес кто-то по громкой рации. Люк начал распахиваться, и парни потянулись на улицу. Меня выпихнули предпоследним, обступили и практически потащили через толпу. Сколько тут собралось человек, несколько сот? Пара тысяч? В тот момент прививаемые навыки примерного подсчета не сработали — слишком нервная и необычная была обстановка. Мелькали и журналисты, и обычные горожане, машущие какими-то плакатами и растянувшие баннеры, болельщики «Энергии» в красно-желтых цветах, перекрикивающие шумную площадь своими кричалками. Естественно, градус на площади стоял негативный, ибо там, внутри, судили ИХ ребят, простых и, естественно, «ни в чем не виновных» (когда у нас марсиане были хоть в чем-то виновны?) Я для них олицетворял абсолютное зло со всеми вытекающими из этого последствиями.

Было заметно, что толпа здесь не просто так. После ТАКОГО погрома мало кто из марсиан отважился бы на выход и участие в подобном мероприятии. Но люди стояли, и не только футбольные болельщики — то есть их основательно «подогрели», даже осознавая риски. То есть это действительно серьезные люди, которым марсианская махновщина во власти глубоко параллельна, которые даже в центре Альфы могут замутить эдакое прескверное, не считаясь с потерями. М-да!

Когда подошли к ступенькам, толпа сдвинулась, пошла на нас волной. Это была не провокация, скорее спонтанное движение, у кого-то не выдержали нервы. Но как известно, в стаде дурной пример заразителен, и мой конвой ускорил ход, хотя мы и так почти бежали. Внешнее кольцо, парни в легкой броне и шлемах, уперлись изо всех сил, давая нам проскочить, что мы и сделали в самый последний момент. Охрана практически втащила меня в здание, а на последних ступеньках я споткнулся и чуть не растянулся. Вроде ничего, удержался, но… Знамение?

С точки зрения знамений спотыкание оценить сложно. Я ведь не упал? Нет, не упал. Так какие проблемы?

Оно и логично: если не выполню свою функцию, и парней оправдают, у меня будет чистая совесть, но появятся проблемы на межгосударственном уровне. Если парней расстреляют — самой жаркой части выяснения международных отношений можно будет избежать, но мой внутренний «я» меня заест. Как ни крути, я в проигрыше; как ни крути, я не мог не споткнуться.

Так что заморачиваться этой проблемой не стал и сразу начал настраиваться на боевой лад. Что-то подсказывало, битва будет знатная, и потребует от меня всех ресурсов организма, включая, естественно, наглость и изобретательность.

Внутри здания народу было поменьше, да и грозный вид вооруженных до зубов дворцовых стражей в броне кого угодно приведет в трепет — проблем с дальнейшим следованием не возникло. А вот и конечный пункт назначения — комнатка, предназначенная для процесса ожидания. Ранее это было какое-то помещёние с второстепенными функциями, сейчас же его экстренно переделали под зал ожидания для свидетелей. СвидетеЛЯ, одного единственного — другие свидетели, если таковые сегодня и были, находились в ином месте. Персональная «свидетельская» для особо ценного свидетеля.

— Сеньор, ожидайте, — кивнул мне начальник охраны и удалился. Парни в доспехах остались снаружи, первое же кольцо внутри, вместе со мной.

Я сел на роскошный диван — хорошие диваны в Верховном суде, заботятся ребята о своих попах, надо отдать им должное — и снова закрыл глаза. Ожидание может продлиться сколько угодно, пока суд не сочтет необходимым меня вызвать. Сон не шел, сказалось нервное напряжение, но мне всё-таки удалось провести немного времени между сном и явью. В голове стояли выкрики толпы самого нелестного содержания о моей персоне. О том, что неплохо было бы со мной сделать, да и со всеми этими «выродками-амигос»…

Атмосфера впечатляющая, но чего я хотел? Пастух тем и отличается, что должен заботиться о стаде баранов, даже если те отзываются о нем не очень хорошо. И теперь мне предстоит познать, как это, быть пастухом.

Сложившаяся ситуация немного походила на выступление на Плацу, но со своими нюансами. Во-первых, масштабом проблемы. А во-вторых, сегодня я обязан наоборот, сделать так, чтобы обвиняемых РАССТРЕЛЯЛИ, как бы мне ни хотелось этого избежать.

Совесть? Да, придется продать свою совесть. Потому, что цена вопроса куда больше, чем грядущая война, отставка господина Ноговицына или планы нашей доблестной королевы покорить этот мир. Цена — будущее Венеры, моей планеты, моей Родины. Глобальное, не зависящее ни от каких сиюминутных факторов.

Я ещё не сталкивался с Фрейей, не знаю её. Но если бы она на самом деле подавала надежды, никто бы не стал возиться со мной. Может она и лучше сестры с братом…

…Но она — она. А после нее, вторая в очереди… Второе… Существо в мокрых трусах под ноксом, блюющее в унитаз в свой день рождения.

После которого идет долб… Придурок, снявший всё это на камеру и не сделавший ничего, чтобы запись не попала к недругам, которые её наверняка на радостях и распространили, дабы как можно более дискредитировать семейство Веласкес.

Я должен. А значит, смогу.

От звука открывающейся двери вывалился в состояние яви, распахнув глаза.

— Сеньор Шимановский? — на ломаном испанском произнес человек, вошедший в комнатушку в сопровождении двоих бойцов внешнего кольца. Распорядитель. — Прошу!

Следом появился начальник охраны и кивнул — да, можно. Я подтянулся, взбодрился и с некоторой долей облегчения последовал за распорядителем.

Зал. В прошлый раз народу было меньше, как и охраны. Сегодня сидячих мест не осталось совсем, более того, люди стояли в проходах, жались к дверям. Сотни лиц, десятки камер. Прямая трансляция на другую планету, не считая Венеры. «Интересно, сколько человек из присутствующих хочет меня убить?» — повеселила шальная мысль. — «А сколько из наблюдающих за действом за пределами зала?»

Кстати, снаружи, пока мы пробегали, я мельком увидел большой стационарный генератор голографического поля (видно, местный, был тут и до марсианского процесса). По которому так же будут транслировать заседание. Так что с улицы, если что, может прийти подкрепление…

Последняя мысль была продуктом нервной иронии. Что действительно порадовало — наличие дворцовой стражи, охраняющей меня даже тут. Ну, хоть это разрулить у его превосходительства власти хватило, и на том спасибо. Всё-таки свои парни, венериане, в обиду не дадут…

Распорядитель указал мне на трибуну. Я встал, лицом к суду, боком к присяжным и… Задом к основной зрительской массе. Да, не продумали организаторы конструкцию зала, в амфитеатре базы с этим куда лучше.

Зал сзади шумел, но остывал. Судья какое-то время подождал, затем постучал молоточком, добившись окончательной тишины. Я пригляделся к нему, используя весь арсенал анализаторов. Интересный камаррадо! И перемены в настроении разительные. Вчера он тяготился тем, что приходится делать, сегодня же был уверен в себе и крайне доволен. Ну, вот и ещё один «инструмент влияния» вскрыт.

Итак, против меня играет чиновник немаленького уровня, да ещё иностранного государства, собаку съевший в своей работе. Старт высокий, более чем. Начали!

— Сеньор Шимановский… — произнес судья на кривом испанском.

— Господин судья, ваша честь, я свободно владею марсианским русским, — перебил его я на чистом новорязанском диалекте. — Если вам будет удобнее, готов отвечать на ваши вопросы на этом языке.

Судья задумчиво кивнул.

— Хорошо. Замечательно.

Пауза.

— Итак, господин Шимановский, как вам известно, суд проходит в юридическом поле Марсианской республики. Однако, согласно межгосударственным соглашениям между Венерой и Марсом… — Он начал перечислять статьи и параграфы базовых документов Альянса, — …за лжесвидетельство вы будете нести ответственность согласно законам республики. Если не желаете подпадать под уголовную ответственность законодательства Марсианской республики, вы имеете право отказаться от дачи показаний. Ваше решение?

— Мне нечего скрывать, — покачал я головой. — И не о чем врать.

— Хорошо. — Он вновь удовлетворенно кивнул. — Итак, вы подтверждаете, что вы — Шимановский Хуан, 2428 года рождения…

Вначале его вопросы носили протокольный характер. После чего он попросил подтвердить, действительно ли на записи из метро, которую тут же на боковом экране продемонстрировал, я. Затем попросил описать происходившее своими словами.

Я лишний раз убедился, что судья — дядька опытный. Очень опытный! Волк! Он не давал сказать ни одного лишнего слова, ни единой лишней ремарки, обрывая на полуслове, если я начинал что-то комментировать сверх необходимого. Строго «от пункта А к пункту Б». Видно, для его спонсоров было крайне важно, чтобы я не импровизировал, не наболтал лишнего. Интересно, спонсоры про Плац знают, или нет? Какого уровня эти ребята? Местные или всё-таки иностранные разведки?

Допрос шел своим чередом. Я играл по правилам, ожидая развития событий, понимая, что так просто вызвать «тяжелую артиллерию» с таким судьей не получится. Но пока шла всего лишь обязательная программа, и делать выводы рано.

Есть, вопросы закончились. Слово обвинителю.

Обвинитель, грузный дядька, явно не дотягивающий интеллектуальными способностями до роли, каковая должна была быть уготована такому персонажу, поднялся, задал несколько ничего не значащих вопросов, вроде того, где я обучался драться и что именно задело в действиях обвиняемых мои национальные чувства.

— Сеньор, если думаете, что поведение обвиняемых не должно было задеть мои национальные чувства, — начал я, но он мягко осадил.

— Я не говорю, что не должно. Я говорю, что именно?

— Всё, — усмехнулся я. — Все действия обвиняемых задели мои чувства, с момента начала приставания к девушке.

— Спасибо, — кивнул он и отстал. Нет, действительно, тюфяк какой-то. Или у него такая роль по плану? Или я чего-то пока не понял?

Затем слово предоставили адвокату — невысокому тощему лысоватому человечку с выражением ехидны на лице. Причем ехидны ехидной, королевской.

— Сеньор Шимановский, скажите, пожалуйста, вам известно о том, что избитый вами человек, Авакян Артем Геннадьевич, 2423 года рождения, с которым у вас изначально и произошла ссора, скончался? Скончался ещё там, в вагоне метро?

— Да, известно, кивнул я, чувствуя, как в кровь выбрасывается адреналин. Нормальная реакция на козырь врага.

— То есть, вы понимаете, что фактически убили этого человека, совершили убийство?

— Да, понимаю, это именно так и выглядит.

Зал зашумел, заволновался, но адвокат продолжал:

— Вы можете пояснить нам, суду и присяжным, почему в таком случае вы, совершив убийство, не сидите в тюрьме, не находитесь под надзором? Почему разгуливаете на свободе? Я чего-то не понимаю, или законодательство нашего союзника, венерианского королевства, прощает такие вещи, оставляя убийц наших сограждан безнаказанным?..

— Протестую! — рявкнул обвинитель, но зал взорвался так, что я чуть не оглох. Вот что значит козырь. И кто из нас первым начал дурачиться, играть на публику? Если что, теперь у меня отмаз — буду играть по ПРАВИЛАМ. Вашим правилам. Что бы ни выкинул.

…Интересно, почему королева с господином Ноговицыным не предупредили о подобном ходе? Не предвидели? Бред! Опять понадеялись на меня, на мою фантазию и импровизацию? Или банально забыли дать инструкции? Впрочем, уже не важно.

Судья постучал молотком.

— Прошу тишины! Протест принят, мы находимся вне юридического поля Венеры и не вправе рассматривать этот вопрос в рамках текущего процесса.

— Вообще-то мне предъявлено обвинение, — попробовал всё же ответить я, обернувшись к лысоватому человечку, но судья меня мгновенно перебил, тщательно скрывая довольную улыбку на лице.

— Достаточно, сеньор Шимановский! Это дело находится за рамками нашей юрисдикции. Ещё вопросы?

— Да. Хм… Ваша честь… — Адвокат сделал вид, что замялся. — Сеньор Шимановский, только что вы сказали, что вашу национальную гордость задело ВСЁ в поведении обвиняемых. Можете как-то прокомментировать этот момент? Что именно вас всё-таки задело?

Я начал перечислять действия своего противника по пунктам, один за другим, благо, выучил запись из вагона наизусть, посекундно. Когда почти закончил, он перебил:

— То есть, судя по описанному, если бы это не был гражданин Марса, если бы на месте пострадавшего Авакяна был подданный Венеры, ваши национальные чувства задеты бы не были. Я правильно понимаю?

— Сеньор… Господин адвокат, там был именно гражданин Марса. С друзьями — гражданами Марса, — настоял я. — И они делали всё, чтобы унизить нашу девушку, вытереть о нее ноги.

— Но если бы это были НЕ граждане Марса, — продолжал давить адвокат, — то вы бы возмутились просто отношением к девушке, как нормальный человек возмущается поведением обычного отморозка. В испанском есть слово «отморозок»? Вы в достаточной степени понимаете, о чем я? — уточнила эта скотина, вновь играя на публику.

— Да, сеньор. Я вас прекрасно понимаю.

— Это хорошо. В таком случае повторю вопрос: если бы на месте господина Авакяна с друзьями были, скажем, венериане, китайцы, имперцы, африканцы — был бы в этом случае национальный вопрос вынесен за скобку?

— Нет, — отрезал я, покачав головой, слыша, как за спиной вновь начинается шум. — Не был бы. Господин Авакян и товарищи были ГРАЖДАНЕ МАРСА. — Я почувствовал, как в душе просыпается злость. — И вели они себя так, как привыкли вести себя на наших улицах ГРАЖДАНЕ МАРСА!!!

Шум почти перекрыл громкость голоса, судья постучал молоточком. Адвокат продолжил:

— То есть, вы хотите сказать, что у граждан Марса есть некий особый вид поведения, я правильно понимаю? И что ни один хулиган, НЕгражданин Марса, не может вести себя так же?

Зал гудел, но мы больше не обращали на него внимания.

— Вы хотите вынести за скобку то, что было причиной раздора, — парировал я, чувствуя, что аргументации недостаточно. ТАКОЙ, стандартной. Передо мной волки, которые выкрутят что хочешь как хочешь. — А камнем раздора стало именно МАРСИАНСКОЕ отношение Авакяна Артема к девушке, имени, пардон, не знаю, при громогласной поддержке друзей. И я могу доказать это на примере записи нашего разговора в вагоне метро.

— Ещё раз, — победно усмехнулся лысый, проигнорировав упоминание о записи. — Вы хотите сказать, что более НИКТО, представитель ни одной национальности, не мог вести себя таким же образом. Это могли сделать только марсиане. Что будь на их месте кто-то иной, конфликт был бы погашен. Так, сеньор Шимановский?

— Так, — ответил я, чувствуя, как дрогнул голос. Зал неистовствовал.

— Тише! Тишина!..

Судья несколько раз стучал молоточком, пока гул в зале немного не стих.

— Ваша честь, у меня всё! — закончил коротышка, не скрывая удовлетворения.

— Ваша честь, я могу подтвердить данное высказывание делом, разобрав запись по пунктам!.. — попытался протестовать я, но был перебит:

— Отклоняю! Свидетель Шимановский, вы высказали свою точку зрения, ваша позиция понятна. В просмотре записи нет необходимости, она была рассмотрена нами не один десяток раз, в самых мельчайших подробностях.

— Но ваша честь…

— Достаточно, свидетель Шимановский! Ещё вопросы есть? — Это уже не мне.

— Нет, ваша честь.

И обвинитель, и адвокат отрицательно покачали головами.

— Сеньор Шимановский, вы свободны! — победно улыбнулся он, напоследок зло сверкнув глазами.

Зал снова начал гудеть, это дало мне несколько секунд собраться с мыслями.

— Ваша честь, на мой взгляд, здесь имеет место намеренное игнорирование факторов, определяющих судьбу процесса, — не сдавался я. — Вы не учитываете несколько нюансов, национальных особенностей, судите всех по себе, а это неправильно. Я всё же прошу слова, выступить и доказать вам, что вы ошибаетесь.

— А на мой взгляд, сеньор Шимановский, вы пытаетесь выдать желаемое за действительное, возможно, испытывая к обвиняемым неприязненные чувства личного плана, поскольку находитесь под следствием дела об убийстве. — Есть, инфа проскочила. Совсем немного, но градус настроя в зале сбить должен, а это уже хорошо. — Мы рассматриваем дело семерых обвиняемых, — продолжил он, — с которых началась драка в метро. Которые повели себя, и этому масса доказательств, некрасиво. Недостойно звания уважаемого человека, а, возможно, и просто человека. Но недостаточно некрасиво, чтобы судить по их действиям обо ВСЕХ гражданах Марсианской республики, сеньор Шимановский. До свидания, вы свободны!

Начавшийсяшум носил явно одобрительный характер, но уходить я не торопился. Это была точка, но только точка в обязательной программе. Дающая старт программе произвольной. И я вновь поднял руку.

— Вы ещё здесь? — скривился судья, лицо его побагровело бы, владей он собой хоть немного хуже.

— Да, ваша честь. У меня к вам вопрос личного характера, позволите?

Пауза. Наверное, опешил от такой наглости. Но на нас смотрели миллионы, он не мог заткнуть меня совсем уж грубо, потому я, почувствовав слабину, продолжил:

— Вам известно, что взаимоотношения венериан и марсиан далеки от идеала? Думаю, да, ибо вы производите впечатление умного грамотного человека, разбирающегося в происходящем. Вам так же наверняка известно, что сейчас эти отношения на грани взрыва, за которым последуют новые погромы, новые жертвы. И когда взаимная ненависть зашкалит, окончится всё разрывом космического Альянса.

Теперь пауза, необходимая для усвоения слов «стадом». Есть, продолжаем:

— Вам так же наверняка известно, какие глобальные последствия в мире это вызовет, какие сдвиги в геополитике. Потому, что повторюсь, вы производите впечатление умного и грамотного человека. Потому мой вопрос таков: сколько денег вам заплатила имперская разведка за то, чтобы вы «слили» данный процесс, упирая его в несущественные мелочи, не давая высказаться противной стороне, ускорив тем самым развал Альянса?

Несколько секунд ничего не происходило, затем начались возмущенные выкрики, усиливающиеся и усиливающиеся, переходящие в негодующий гвалт. Который, к слову, тут же начал и затихать. И кажется, впервые с момента начала выступления в зале появились мои сторонники.

Судья побагровел. Против него играли камеры, а так же сотрудники дворцовой стражи, стоявшие за моей спиной. Он не мог себе позволить вышвырнуть меня, хотя видит бог, как сильно хотел. Что, сеньоры, не нравится? Вы первые начали, так что я «в домике», не надо так буркалами зыркать! Слова сказаны, и сказаны на огромную аудиторию вещания. Даже если я сейчас уйду, так просто эту тему теперь не замнешь. А значит, есть надежда, что его превосходительство с королевой ситуацию всё-таки нужным образом выкрутят. План-минимум выполнен.

— Сеньор Шимановский, — выдавил, наконец, этот черт в мантии, — вы выйдете сами, или приказать охране вас выпроводить?

В зале стояла идеальная тишина, что придало мне силы.

— Прикажите, — нагло кивнул я. — Мне кажется, вы заигрались, сеньор. Ваши спонсоры учли всё, что можно, кроме одного. Это Венера. Здесь вы не можете делать всё, что вам вздумается, как на Марсе, и заткнуть противную точку зрения вам не удастся.

Я повернулся к залу… Эх, давно бы так! Двое амбалов в форме приставов стояли напротив пары десантников, смотря на упертые в свой живот иглометы. Стояли в нерешительности, хотя явно получили приказ меня выпроводить. Вот она, поддержка артиллерии, пусть даже и не тяжелой. У кого игломет увесистее и скорострельнее, тот и рулит — великий, как оказывается, закон управления Марсом! Что ж, раз так, работаем. Как там с клоунскими способностями и «фактором мальчика»?..

— Подданные Венеры, граждане Марса! — обратился я к залу, как к аудитории, начиная произвольную программу. — Вас обманывают! Обманывает этот человек, — жест в сторону судьи, — и люди, которые за ним стоят! Я не знаю, кто это, я гражданин другого государства и не вникал в борьбу ваших политиков, но их цель — посеять между нами вражду! Между вами и нами! Чтобы мы схлестнулись друг с другом, прокляли друг друга! Это их цель согласно их делам и поступкам! Я уйду, раз меня выгоняют, но хочу чтобы вы знали: не верьте им!

Само собой, начался ад: шум, гам, крики. Кто-то брызгал слюной, возмущенный моим поведением, кто-то просто кричал лозунги, кто-то требовал, чтоб мне, наконец, дали высказаться, а из дальнего угла зала я услышал слово «коррупция». А процесс тем не менее шел, и журналисты фиксировали каждый шаг, каждый выкрик.

«Ну что, Ванюша, работа сделана», — похвалил я сам себя и действительно собрался было уйти — перспектив стояния здесь не видел, как «царица полей», пресловутая тяжелая артиллерия, всё-таки выстрелила.

Крики в зале резко стихли, к трибуне в окружении охранников, подошел его превосходительство. Походкой Юлия Цезаря, весь такой грозный и величественный.

— Мальчик, тебе не кажется, что ты… Слишком неправильно себя ведешь? — ухмыльнулся он.

— Я веду себя как патриот своей страны, сеньор, — я важно надулся, одергивая себя, чтоб не переиграть. — А что не вписываюсь в ваши законы — так это ВАШИ законы.

Господин Ноговицын сделал очень строгие глаза.

— И всё-таки это законы. И я бы попросил тебя их соблюдать, даже из лучших побуждений.

Я виновато опустил голову. Он обернулся к залу:

— Сограждане! Мы все собрались здесь не просто так. Мы должны определить вину и её степень для этих молодых людей, — жест в сторону скамьи обвиняемых, во все глаза смотрящих на шоу. — Но на самом деле мы здесь не только для этого.

Только что, несколько дней назад, произошли трагические события, которые начались как раз после проступка этих ребят. После! Но не из-за! Я хочу подчеркнуть этот факт, напомнить его всем нам! А значит, дело, наверное, не только в их проступке? Может быть, дело в нас самих?

Театральная пауза.

— Я считаю, что мы должны попытаться разобраться в этом, выяснить это. Хотя бы для того, чтобы больше не повторялись подобные события, чтобы преодолеть ненависть между нашими народами. Чтобы хотя бы понять её причину. И потому я, как президент Марсианской республики прошу у всех вас и конкретно у присяжных позволить высказаться другой, противной стороне, пусть это выступление и не вписывается в наши процессуальные нормы. Перед нами на весах нечто большее, чем древние неповоротливые законы. В конце концов, законы пишут люди, пишем мы сами, для собственных нужд — так может сейчас именно тот случай, когда мы должны сделать исключение?

Вновь пауза. Зал молчал.

— Я прошу присяжных ответить, стоит ли выслушать этого молодого человека, или всё-таки выставим его из зала, продолжив заседание?

Вопрос был из разряда глупых. Учитывая вес прозвучавших аргументов, а так же тяжесть человека, их озвучивших, я бы удивился, если бы кто-то хотя бы воздержался. Отдельно я встретился глазами с сеньором Мухамедзяновым, трехкратным чемпионом одной из самых популярных в мире игр. Он смотрел на меня, оценивая, прищурив глаза, как оценивают спортсмены потенциальных противников. Почувствовал силу, подготовку? Ведь то, чем я до сего дня занимался, более всего походило именно на контрас, по всем статьям! Или почувствовал нечто большее, что наши пути пересекутся?

Не знаю. Но он оценивал меня, я — его. Именно там, в зале суда, наши пути пересеклись в первый раз, и мы оба сделали из этого контакта достаточно емкие друг о друге выводы.

— Сеньор Шимановский, прошу! — привел меня в реальность голос его превосходительства. — И молитесь, чтобы сказанное вами было стоящей информацией, а не глупым пустобрехством!

Последние слова, естественно, были для публики.

Я окончательно развернулся к залу, встав спиной к судье, прокашлялся и начал.

— Заранее прошу прощения у аудитории за некоторую нудность, но считаю, что предмет обсуждения невозможно понять, не углубившись в корни проблемы. Прошу тех, кто «все и так знает», не кривиться, не отворачиваться, а всё-таки послушать меня. Хотя бы потому, что я готовился. — Я улыбнулся. В зале тихо, можно начинать.

Поднял руку, опустил на лицо вихрь управляющего контура, просканировал зал и нашел выход на большой боковой экран перед присяжными. Сделал запрос на подключение, который мигом подтвердили — артиллерия в работе. Стена вспыхнула, на ней появилось изображение вертящегося оранжевого шарика, затянутого облаками, которое вдруг приблизилось, разбившись на сектора — колонии. Политическая карта планеты стопятидесятилетней давности.

— Что такое Венера, дамы и господа? — начал я менторским тоном. — Правильно, это колония. Имперская колония, на которую однажды прибыла имперская принцесса Алисия Мануэла Веласкес. Это все знают, как и то, что сделала эта женщина для планеты.

— Что она сделала плохого? — оглядел я зал. — Да ничего особенного. Ну, решила зарабатывать на всем, на чем нельзя заработать в объятой пожаром ультраконсерватизма метрополии. Допустим. Но она что, тащила сюда кого-то насильно? Заставляла что-то делать из-под палки?

Пауза.

— Нет, нет и ещё раз нет, сеньоры и сеньорины, дамы и господа! Никакого насилия! Всё, что делалось, делалось людьми, которые ХОТЕЛИ это делать, и летели сюда, зная, что их ждет. Как женщины, так и мужчины.

Я знаю, есть такая тенденция, жалеть тогдашних мужчин, дескать, бедные и несчастные работяги, выбора не было. Право, не стоит. Выбор был всегда, как есть он и сейчас. На этой планете не было и нет несчастных и обманутых, есть только те, кто выбрал для себя такую жизнь, или эдакую — в зависимости от вкусов и предпочтений. Венера — планета свободы, в самом полном смысле этого слова.

— Можем ли мы судить наших предков за то, что устроили на этой планете? — продолжил я, помолчав. — Имеем ли право?

И тут же ответил:

— Нет, не имеем. — Ни мы, потомки, ни тем более вы, чужаки.

— Что сделала собственно принцесса Алисия такого, что осталась в истории? — подошел я с другого конца. — Да, развила здесь кластер туристического бизнеса, львиную долю которого составляла проституция — это знают все. Но мало кто задумывается, что это на самом деле мелочь, ерунда. Кластеры проституции были много где, в том числе в благопристойных и консервативных странах. Они существовали века, принося прибыль владельцам, но жизнь окружающих аборигенов не менялась от этого никак. Бизнес сам по себе, жизнь — сама. Так же могло быть, и было бы, на Венере, если бы не её высочество.

А сделала она сущую мелочь. Она совершила ИНФОРМАЦИОННЫЙ ВБРОС, провела кампанию по внедрению на новоосваиваемой планете новых ценностей, замене ими старых. Ввиду того, что планета, действительно, осваивалась, а переселенцы были готовы с легкостью забыть старый дом, полный бед и лишений, со всеми его законами и традициями, это был сильный ход.

— Что же было сделано такого великого и гениального?

Снова пауза.

— Она создала культ Красоты, сеньоры, сеньорины, дамы и господа. Красоты, с большой буквы. Именно это изменило Венеру, а не какой-то там бизнес по продаже интим-услуг.

Это был именно культ, и он внедрялся постепенно, методично, без резких скачков и видимых изменений на памяти одного поколения. И благодаря постоянному притоку «свежей крови», с радостью перенимающей новые незнакомые традиции, успешно преодолевал сопротивление «старой», наиболее консервативной части общества.

На это потребовалось пятьдесят лет, сеньоры и сеньорины. Полвека политики информационного переформатирования, и налицо новое абсолютно непохожее на других государство с полностью чуждым для окружающих мировоззрением, готовое защищать себя с оружием в руках.

Это и стало причиной первой войны, — воскликнул я. — Да-да, дело было не в деньгах, и не в проблеме распределения финансовых потоков — деньги шли без перебоя и всех всё устраивало. Имперцы просто не поняли, что произошло и попытались силой повернуть процессы вспять, как они привыкли действовать со времен первой конкисты.

— Глупость, конечно. — Я иронично хмыкнул. — Но тем не менее, причиной гибели двух миллионов человек стало всего-навсего то, что некоторые люди не смогли понять, что ЭТО — красиво.

По движению моих пальцев по контуру управляющего вихря на экране возник слайд-ряд с… Обнаженными красавицами-моделями. Не то, чтобы совсем обнаженными, но для марсиан достаточно.

Из зала словно понеслась волна, порыв, в котором слышалось и негодование, что позволяю себе непотребства на подобном мероприятии, и поощрение со стороны мужской части аудитории, оценившей подборку по достоинству. Да и одобрение тоже — в конце концов, некоторые переселенцы с Марса живут у нас более десяти лет, «овенерились», и кое-какие моменты нашего менталитета для них близки и понятны.

Но общей всё же была эмоция удивления. Я сумел удивить всех присутствующих, создал предпосылку к возникновению внутреннего конфликта в обществе, и это было замечательно.

— В этих картинках ничего пошлого, — как бы расшифровал я свой поступок. — Да, девушки. Но они пристойные, можете сами это оценить. Главное, они КРАСИВЫЕ.

Древние восхищались человеческой красотой, записывали её для потомков в виде картин и статуй. Тонкости отношений между мужчинами и женщинами не считались пошлостью, а зачастую и не были таинством. Во всяком случае, в дохристианскую эру — точно.

— Мы не древние, — покачал я головой, подводя промежуточный итог. — Но красота для нас — это красота, а не распущенность и падение нравов. И жесткое мини, как у девушки из метро, не показатель её доступности.

Повторюсь, это культ, особое состояние души членов общества. Если хотите — поклонение красоте, как таинству.

Ведь на таинство нельзя поднимать руку, как бы ни хотелось — есть другие пути решения. Таинство неприкосновенно. А презираемая вами проституция — всего лишь попытка познать некую часть этого таинства, заплатив деньги за его временную аренду. Прикосновение к красоте. Глупое в общем, ибо таинство не покупается и не продается.

По залу прошлась легкая волна, но быстро опала. Мне удалось загрузить присутствующих, и главное, независимо от результата выступления, хоть кто-то, хоть несколько человек, но переосмыслит свою оценку венериан и венерианской культуры. Хотя бы начнет идти по этому долгому пути. И это — тоже достижение.

Возможно, я уже сделал для мира между нашими народами больше, чем поколения политиков и деятелей культуры. Однако, не стоит задираться, к тому же это не конец.

— Некоторые наши традиции кажутся вам распущенностью, — с жаром продолжил я. — Большинству из вас. Да, я понимаю эту позицию, она основывается на ваших ценностях и вашем менталитете. Ну что уж там, пусть так и будет — распущенность, чистой воды в чистом виде. Допустим. — Я хрипло рассмеялся. — Но у меня вопрос: имеете ли вы право нас за это судить? Кто вы такие, чтобы мы ставили ваше мнение выше собственных традиций? Почему мы обязаны выполнять чужие «хотелки» вопреки собственным привычкам и желаниям?

Я почувствовал, что завожусь: глаза наливаются кровью, а руки начинают подрагивать от ярости. Той самой, «холодной», которая разработка сеньоры Августы, дай ей бог здоровья.

— Мы заплатили за право хотеть и иметь то, что хотим, — продолжил я, делая всё возможное, чтобы не сорваться.

Палец вновь чиркнул по управляющему контуру визора, запуская следующий видеоряд, и на экране… Началась война.

Имперские огневые линкоры в трехмерной картинке выходили на орбиту планеты и сбрасывали по заданным координатам «балласт» — осуществляли ковровое бомбометание. Камера шла ниже, под облачный покров, показывая, как на фоне зеленоватого неба поднимаются тучи пыли. Как из-за горизонта к снимающему приближаются сотни истребителей, некоторые из которых ведут огонь, а некоторые отстреливают боезапас. Как закованные в броню танки, либо едущие по самой земле, либо летящие чуть-чуть в отрыве от нее, при поддержке дронов и тяжелой пехоты, фронтом наступают на купольные сооружения с виднеющимися рядом и перед ними земляными укреплениями. Вокруг которых виднеются вспышки лазерных орудий и хвосты ракет, запускаемых окопавшимися там людьми.

А вот один из самых известных кадров войны за Независимость — уничтожение Сантьяго-де-Аурелия, провал городских куполов, один за другим, под ударами каменюк с орбиты, с последующей зачисткой того, что осталось танковыми ударными группами при поддержке истребителей. Число погибших тогда в городе составило несколько десятков тысяч — это был первый уничтоженный город, и население его, не веря в подобный исход, что родное правительство решится, бОльшей частью не успело укрыться в подземных убежищах.

— Мы заплатили за право жить так, как хотим, уважаемые сеньоры, ОЧЕНЬ дорогую цену, — продолжил я. — Вот навскидку некоторые примеры этой цены.

По экрану замелькали новые ряды с новыми картинами боев и разрушений, один страшнее, кровавее другого.

— Лос-Сантос, провинция Санта-Мария. Уничтожен. Численность погибших до тридцати двух тысяч человек.

Нуэво Росарио, Санта-Катарина. Уничтожен. Численность погибших около шестидесяти пяти тысяч.

Сан-Фернандо-де-Аврора. Пятьдесят шесть тысяч, выживших нет.

Нуэво Кампинас. Сто сорок тысяч. Выжившие позавидовали погибшим — были брошены имперскими войсками посреди развалин и пустыни, без провианта, воды и еды, отрезанные от поставок сил самообороны Венеры.

Это города, стертые с лица земли, уважаемые сеньоры. Были и уничтоженные частично, которые удалось отстоять или быстро восстановить после войны. Например Омега-полис. Разрушен. Численность погибших до ста тысяч человек.

Нуэво-Флорианаполис. Число погибших до пятидесяти тысяч.

Альфа. Число погибших более двухсот тысяч, точный учет невозможен.

Общие потери ПЕРВОЙ войны за независимость — около двух миллионов человек, сеньоры и сеньорины, — подвел я новый итог, чувствуя, что ещё чуть-чуть, и сорвусь на рык. — Из проживающих на тот момент примерно десяти, за вычетом двух миллионов беженцев. Посчитайте, сколько осталось? Плюс, потери послевоенных лет из-за разрушенной инфраструктуры — а это сотни тысяч, сеньоры! Не меньше!

— Мы заслужили право херить ваше мнение! — закончил я со всем напором, на который был способен. — Мы отстояли это право, и никому не дадим на него класть с прибором, простите уж мне мой венерианский акцент!

Я на секунду замолчал, но молчал и зал. Тишина стояла такая, что упади у кого иголка — услышали бы. Надеюсь, озадачил я не только и не столько присутствующих.

— Теперь давайте ещё раз рассмотрим, что произошло в вагоне метро. Ещё раз! — обернулся я вначале к судье, потом к присяжным. — Потому, что вы смотрели, да только видели не то, что было, а то, что вам хотелось видеть! Что, на мой взгляд, для справедливого суда никак не допустимо.

Вновь тычок пальцем, активация последнего видеоряда. Наконец-таки!

Вагон. Девушка. А звук выключить, вот так. Звук вообще не нужен, всё портит.

Я дал залу немного посмотреть, после чего нажал стоп.

— Посмотрите внимательно на лица, дамы и господа. Видите, как эти ребята смотрят на нее? Что вы можете прочесть в их взглядах?

Приблизил картинку.

— Я вижу презрение, уважаемые сеньоры. И то, что они её презирают, сказано слабо. Да, его честь господин судья утверждает, что перед нами обычные хулиганы, что можно списать деяния подсудимых на это. Соглашусь, деяния — да, можно. Но ВЗГЛЯД — нельзя. А взгляд — именно тот показатель, который должен быть предметом дискуссии.

— Однако, — продолжил я, — происходящее сейчас — только начало, первая ласточка. Сеньор Авакян, — вспомнил я фамилию, — ещё не вошел в вагон и не устроил собственное представление, по сравнению с которым подсудимые — сущие котята. — Палец включил продолжение со звуком. На экране я окликнул парней, после чего они притихли. Небольшая перемотка. — Вот оно!

В вагон вошли красно-желтые ультрас. Эта стена была ещё больше, чем экран в доме Мишель, я невольно осоловел от разрешения и величины фигур, как и от деталей мимики. Тем временем трое из вошедших подошли к «моим», обвиняемым ныне парням, четверо направились в сторону «интеллигентов». Везунчики, их на скамье подсудимых нет.

Небольшая перемотка к следующему маркеру — и один из вошедших, тот самый Артем-«Урод» подсел к девушке. Я снова приблизил изображение, поставив процесс показа на уменьшенную, даже покадровую скорость.

— Дабы господин судья не обвинял меня и далее в предвзятости к марсианам, прошу уважаемых присяжных, а так же всех, кто сейчас это смотрит — судите сами. И делайте выводы. Никто кроме вас за вас этого не сделает.

Видите его лицо? Во всей гамме, без прикрас? Какие эмоции, какие чувства можно прочитать на нем?

В этот момент Урод приближался к девушке, которая отсаживалась от него всё дальше и дальше.

— Превосходство. Уже привычное презрение. Желание втоптать в грязь, но не просто по праву сильного, а… По праву превосходящего, единственно правого, и потому имеющему на это законное право, простите за тавтологию.

— В его лице читается власть, — продолжал я описывать главного врага. — Приглядитесь: брови, дуги, блеск в глазах… Она принадлежит ему в его понимании, как шлюха, дающая всем и каждому. Нет, он не тронет её, не возьмет силой, он хулиган а не бандит. Но показать ей, кто она — его право, которым он с удовольствием воспользуется.

Ну, он же не виноват, что она венерианская шлюха, правда? — успехнулся я. — Не была бы ею — и было бы всё в порядке! Так что с морально-этической точки зрения он не только не неправ за свое поведение, он ещё и почти благороден — выполняет пусть и грязную, но нужную работу по дискредитации нравов местного населения в их собственных глазах! Через унижения? А нечего жить по своим неправильным и глупым традициям! Сами виноваты!

— Мы должны жить по ЕГО традициям, единственно правильным и верным! — заорал я. — Она, я, те парни, что сидят на сидениях вдалеке — я откатил зуммер, показывая попавших в объектив «интеллигентов». — Да, он хулиган, он быдло, он осознает это, но, блядь же ж, ОН ПРАВ в своих глазах! — закричал я, срывая тормоз — для убедительности и экспрессии. — Простите мой испанский, но как расценить его мимику и поступки, кроме как унижение? Он понимает, что у него плохие, хулиганские методы, что он совершает хулиганское деяние, но его поступок — это ФОРМА выражения отношения к местным. Сам же принцип незыблем и непоколебим — презрение. Просто конкретно он ведет себя так.

Другой, более интеллигентный марсианин, сделает это иначе, не как последний уличный скот, а как тихая ядовитая сволочь. Потому что принцип в обоих случаях будет один — они правы, и их позиция единственно верная, а мы… — Я замолчал, намеренно сбившись.

— Я не прав, уважаемые присяжные и заседатели? — повернулся я к присяжным. Затем обернулся за спину. — Господин судья, вы можете аргументировано указать, где именно я не прав и почему?

Тот, видимо, подавленный вмешательством «тяжелой артиллерии», возражать не стал.

— А вы, уважаемое собрание? Вы можете возразить мне?

Тишина.

— Нет? Тогда примем это, как факт, что так и есть.

Я перемотал картинку, позволив залу ещё раз насладиться моментом с пересаживанием девушки и с рукой, задирающей ей юбку. Для закрепления.

— Почему я обвиняю не конкретно покойного господина Авакяна, — продолжил я, — а этих семерых ребят? И вообще всех-всех марсиан, говоря, что только они могли быть там, а не китайцы, вьетнамцы или индусы, предложенные господином адвокатом? Вот почему!

Камера отъехала, палец включил звук. Из динамиков раздалось дружное ржание.

— Они осуждают действия своего друга? Нет. Только что, за несколько минут до этого парни имели разговор со мной, вы это видели. Были ли хоть какие-то признаки дивергенции в их поведении? Были ли парни похоже на отморозков, презирающих или ненавидящих всех и вся, цель которых разрушение ради разрушения? Я не заметил.

То есть, перед нами именно что среднестатистические парни, пусть и болельщики, то есть склонные к излишней агрессии, но не хулиганы и не быдло-скот, вроде Авакяна, — заключил я. — Обычные рядовые граждане Красной планеты, показатель выборки. И в данный момент они мысленно со своим беспределящим товарищем, чтоб ему черти в котел дровишек подкинули, хотя и не поддерживают его хулиганских методов.

При словах о дровишках зале поднялся ропот, но вялый.

— Они, как я и говорил, поддерживают сам принцип, следствием чего и является этот смех. Да, методы не разделяют, но при этом никто не вступился за девушку, не одернул своего товарища, дескать, Артем, ты не прав. Наоборот, им весело потому, что знают, что девушке ничего не будет, и потому, что знают, что их друг прав. Вот их лица, — вновь приблизил я камеру. — Веселые. Целеустремленные. Жизнерадостные.

Перемотал ещё немного назад и вновь поставил на покадровку.

— Они осудили нас, венериан. Осудили наш образ жизни, наши ценности. Признали наши традиции несерьезными, недостойными уважения, а наших женщин поголовно шлюхами и «блядями». И это сделали не они, не эти семеро, вновь указал я в сторону скамьи подсудимых. — Это сделали все вы! КАЖДЫЙ ИЗ ВАС! — зло выделил я последнюю фразу.

В зале вновь поднялся шум, но я воспринял его будто откуда-то издалека. Я что было сил давил приступ, который сам для себя «разогнал», дабы говорить максимально искренне и максимально доходчиво. Ещё чуть-чуть, и сорвался бы. Но с другой стороны может только так и надо? На пределе, по самому краю? Может хоть тогда до них дойдет?

— Судья пытался заблокировать мое выступление, а адвокат — дискредитировать, — продолжил я. — Ваши политики активно поддерживают направленность процесса на оправдание этих ребят, создают массовку на выходе из здания, сеют межнациональную рознь. Почему? Хотят разрушить Альянс?

— Плевать им на Альянс! — парировал я сам себя, вновь переходя на крик. — Политики лишь пиарятся на сиюминутном тренде, говорят и делают то, что хотите видеть и слышать вы! Дело в вас самих, дорогие мои марсиане!

А вы не хотите, чтобы парни были обвинены. Потому, что на их месте мог быть любой из вас. Потому, что ВСЕ ВЫ виноваты в происходящем и не хотите слушать правду. Это же так просто — вытащить парней, спустить дело на тормозах, во всем обвинить «гадких и подлых венериан», как вы делаете это вот уж как десять лет… Пусть дальше случится война, потоп, но вы — белые и пушистые! Невиновные! Это всё они, такие нехорошие и подлые!.. Так?

Кажется, я сбился, но ровно на мгновение, продолжив тихо, почти шепотом.

— Но вы виноваты. Вы все, а не только они. Да, я уйду, и вы всё равно сделаете по своему — кто я такой, чтобы ко мне прислушиваться? Вы вновь наденете розовые очки и продолжите жить, не замечая очевидного. Но однажды…

Я улыбнулся, постаравшись, чтобы улыбка вышла максимально роковой. Дрожь в ладонях окончательно прекратилась.

— Однажды… Господин адвокат интересовался, почему я тут, с вами, хотя обвиняюсь в убийстве. Ему наверняка так же интересно, что будет со мной дальше, какой приговор мне вынесут и как накажут. Как и вам, разумеется. Так вот, поделюсь сокровенным: меня не накажут НИКАК! Наказание будет символическим, хотя я и совершил убийство. Почему?

— …Нет, вы тут совершенно не при чем, — рассмеялся я. — Никто не собирается вас этим унижать. Наоборот, в какой-то мере вас даже защищают, хотя вы не поймете этого и не оцените.

Дело в том, что наказав меня, власть Венеры создаст икону, мученика, пострадавшего из-за вас, плохих, нехороших и высокомерных. И эту икону накажут ОНИ, власти Венеры. И когда начнутся погромы, а они начнутся, толпа будет громить не только марсианский квартал. Громить будут министерства, ведомства, Сенат и Золотой дворец — все те учреждения, которые олицетворяют собой власть. Ту самую преступную, которая поощряет вас на провокации и преступления, дает вашим отморозкам уйти от возмездия, и которая кормит вас своими согражданами, то ли откупаясь, то ли окончательно ставя крест на них, венерианах, коренной нации, пролившей столько крови за право жить на этой планете.

Власть, ведущая преступную политику по отношению к своему населению, обречена, уважаемые сеньоры, это аксиома, придуманная не нами. А она проводит именно её, и это в конец всех достало. Практически так же, как ваше высокомерие и ваше презрение.

— Вы — чужаки, дамы и господа, — закончил я. — И по каким бы причинам здесь ни оказались, вы — гости. Вот и ведите себя как гости, дорогие мои! — вновь перешел на крик. — Мы заплатили слишком большую цену за то, чтобы иметь право на то, что имеем, не выслушивая ваши нравоучения и не лицезря ваше презрение! Вам несказанно повезло, что у нас такое огромное терпение, и что бить вас начали только сейчас, спустя долгих десять лет лояльного отношения!

Пауза. Естественно, в зале гул, как от разворошенного муравейника, но я его уже привычно игнорировал.

— Не верите? Тогда последний, финальный кусок. На закуску. — Я передвинул курсор на последний маркер и снова воскликнул, обращаясь больше к присяжным, чем к залу.

— Обращаю внимание, это было ДО драки, ещё до того, как гражданином Авакяном было принято относительно нее положительное решение.

На картинке стояли двое, я и Урод. Где-то за моей спиной пряталась девушка, но я наехал именно на наши с ним лица, с особенной тщательностью показывая его злобную гримасу бесконечного презрения.

— А ты не боишься, что вас в один прекрасный день выпрут с планеты? — спросил мой голос. — Всех вас? Вот из-за таких козлов, как ты?

Смех в ответ, веселый, задорный. Всеобщий — смеялись и оставшиеся за кадром его друзья. И даже рожа Урода, расслабилась от услышанной шутки, стала не настолько злобной.

— Пусть вас защищают власти, заигрывают с Альянсом, — продолжал мой голос, — но есть ещё мы. Люди. Простые венериане. И что когда-нибудь нам это надоест?

Снова смех, чуть более жидкий, но всё же.

Прикосновение к контуру. И снова:

— А ты не боишься, что вас в один прекрасный день выпрут с планеты? Всех вас? Вот из-за таких козлов, как ты?..

Смех. Маркер.

— А ты не боишься, что вас в один прекрасный день выпрут с планеты? Всех вас? Вот из-за таких козлов, как ты?…

Смех. Маркер. И снова:

— А ты не боишься, что вас в один прекрасный день выпрут с планеты?..

Смех.

— А ты не боишься…

Смех.

— А ты не боишься…

Смех.

— А ты не боишься…

Смех

— А ты не боишься…

Я крутил запись по кругу раз десять, а может двадцать — не помню. В зале стояла идеальная тишина, причем всеобщее настроение я бы охарактеризовал, как: «Хуже некуда, но никого в этом не обвинишь».

Достучался я до них? Нет? Не знаю, время покажет. Но сделал всё, что было в моих силах. Если Альянс выживет, то в его сохранении будет и моя пусть и скромная, но роль.

— Вы можете оправдать этих парней, — покровительственно указал я на решетку со скамьей обвиняемых, нажав на «стоп». — Вы вообще вольны сделать всё, что угодно. Но оправдывая их, вы оправдаете себя, так и не сделав должных выводов.

За сим, дамы и господа, прощаюсь — у меня всё. — Я церемонно поклонился, благо, смотрел лицом в зал. — Надеюсь, что наши народы всё-таки смогут жить в мире, несмотря ни на что.

Собрался идти, но, чувствуя, что что-то не окончил, недосказал, в последний момент остановился.

— Хулиганы? — Выдавил горькую усмешку. — Они есть и у вас, и у нас. И вы, и мы умеем и можем их ловить и наказывать. И наверняка будем делать это. Но только в том случае, если у наших народов может быть будущее хотя бы в теории. А это, как уже сказал, только в вашей власти. Всего хорошего!

Вот теперь всё. Под оглушительную тишину я быстро набрал скорость и выскочил из зала. Дворцовые гвардейцы пропустили меня вперед и выскочили следом. Кажется, только после того, как в дверном проеме замаячили их лица, в зале начался подниматься шум.

«Всё, ваше превосходительство, ваш выход. И будете полным идиотом, если не воспользуетесь сложившейся ситуацией» — произнес внутренний голос.

Единственные, кого было жаль это обвиняемые. Даже то, что тебе придется умереть во искупление ошибок соотечественников, не отменит факта того, что тебе придется умереть.

Репортеров внизу проскочили быстро — охрана вновь взяла меня в кольцо, да и сами репортеры были хоть и навязчивыми, но поддержки не имели — толпа шумела, но не давила, как когда мы приехали.

Есть, салон «Омеги» сеньоры Тьерри. Охрана осталась снаружи, сама же машина быстро тронулась, едва я впрыгнул внутрь.

— Сеньора полковник, задание выполнено, — шутливо откозырял я, давя в себе новый приступ злости и ярости. — Всё, что было можно сделать — было сделано, большее от меня не зависит!

Несмотря на общий пасмурный вид, моя начальница улыбнулась.

— Ты молодец, Хуан. Сделал даже больше, чем мы думали.

Я вновь шутливо поднял руку в салютующем жесте.

— Во имя Альянса!

Затем бессильно откинулся на спинку кресла.

— Мишель, у тебя есть в машине чего-нибудь выпить? Знаю, проходил, не поможет, но хоть немножечко, пока не доехали до базы?

Вопреки ожиданиям, не говоря ни слова, любовница и начальница потянулась к вмонтированному рядом с правым люком бару и вытащила прозрачную бутылку-фляжку с нечто коричневым и обжигающим даже на вид.

— Держи. Пока никто не видит. — Подмигнула. — Но завтра на разводе чтоб был как стеклышко!

— Есть, сеньора полковник, — хмыкнул я, откручивая пробку. — Буду!..

Есть открыл. И залпом, не читая этикетки и не нюхая, опрокинул бутылку в рот.