Рапсодия: Дитя крови

5

В ТЕХ РЕДКИХ СЛУЧАЯХ, когда Акмед считал, что они могут развести костер, Рапсодия старалась спать как можно ближе к огню. Несмотря на обжигающий жар лета — даже ночи оставались теплыми, — дым и негромкое потрескивание действовали на нее успокаивающе. Они напоминали о доме, где она уже так долго не была.

Возле огня изменялись голоса ее снов. Они больше не повторяли глумливых речей Майкла и его приспешников, а возвращали девушку в далекое прошлое, к тем счастливым дням и ночам, что она провела возле родного очага. Теперь, когда Рапсодия постоянно находилась на свежем воздухе, ее сон стал крепким, а воспоминания о прошлом приносили в ее душу радость и спокойствие, а не страх…

… — Мама, расскажи мне о великом лесе.

— Сначала залезай в лохань. Вот, возьми меня за руку. Мыльные пузыри блестели в свете очага, превращались в разноцветные шарики, взмывали к потолку, а потом вдруг исчезали. От воды поднимались волны тепла, смешиваясь с жаром очага. А мать улыбалась.

— Что ты положила в воду сегодня?

— Сиди спокойно. Я положила лаванду, вербену лимонную, плоды шиповника, снежный папоротник…

— Снежный папоротник? Мы же его ЕДИМ!

— Совершенно верно. Я ведь вовсе не купаю тебя, на самом деле я варю суп.

— Мама, перестань меня дразнить. Пожалуйста, расскажи мне про лес! Лирины, которые там живут, похожи на нас?

Мать опустилась на корточки рядом с металлической лоханью, держась руками за край. На ее лице появилось безмятежное выражение, и глаза затуманились от воспоминаний — так бывало всегда, когда она задумывалась о прошлом.

— В некоторых отношениях — да. Они выглядят так же, как и мы. Во всяком случае, они похожи на нас больше, чем люди, вот только их цвета — иные.

— В каком смысле?

— Больше соответствуют лесу, где они строят свои дома. Наши — открытому небу и полям, где селится наш народ, лирингласы. — Мать легко дернула за ленту, и золотые волосы Рапсодии рассыпались по плечам. — Например, если бы ты жила в лесу, то твои красивые золотые волосы, которые так любит отец, скорее всего были бы каштановыми или красновато-коричневыми. А вот зеленые глаза остались бы прежними. Природа наградила бы тебя более темной кожей — так легче сливаться с листвой, ходить по лесу, чтобы никто тебе не замечал.

На голову Рапсодии обрушился водопад теплой воды, и она принялась отфыркиваться.

— Мама!

— Извини! Я не ожидала, что ты так резко повернешься. Посиди хотя бы немного спокойно.

— А у лесных лиринов есть маленькие девочки?

— Конечно. И маленькие мальчики. И женщины, и мужчины, и дома, и города. Просто они не такие, как те, в которых живем мы.

— А я их когда-нибудь увижу? Для меня наступит Год Цветения, и я пойду в лес, как ты когда-то?

Материнская ладонь ласково погладила щеку Рапсодии, а грусть в глазах стала еще заметней.

— Посмотрим. Мы живем среди людей, дитя мое; здесь наш дом. Твой отец может не захотеть, чтобы ты следовала обычаям моей семьи, в особенности если для этого тебе придется надолго нас покинуть. И кто станет винить его за это? Что мы будем делать без нашей девочки?

— Но среди лиринов мне не будет грозить опасность, правда, мама? Они не станут ненавидеть меня за то, что я наполовину человек?

Мать отвернулась.

— Никто не будет тебя ненавидеть. Никто. — Она развернула большое мягкое полотенце. — Вставай, малышка, вылезай наружу, только не упади.

Волна холодного воздуха, ощущение мягкой ткани на влажной коже. А потом теплая ночная рубашка и материнские руки…

— Садись ко мне на колени. Я расчешу тебе волосы.

— Расскажи о лесе, пожалуйста. Глубокий, почти музыкальный вздох.

— Он огромен — больше, чем ты можешь себе представить, — и полон запахов и звуков жизни. Ты никогда не видела столько разных цветов, даже во сне. Его песня звучит в каждом существе, которое там живет. Люди называют его Зачарованным Лесом, потому что многие растения и существа, которые его населяют, им незнакомы, но лирины знают его истинное имя: Илессан, священное место. Если ты когда-нибудь заблудишься, лес примет тебя, потому что в тебе есть кровь лиринов.

Потрескивание огня. Мерцающие отблески в золотых волосах…

— Расскажи мне о реке Виндершин, озере Сердечного Желания и Серой Скале. И о Дереве… мама, расскажи мне о Сагии.

— Ты знаешь эти истории лучше, чем я.

— Ну пожалуйста.

Ласковая ладонь погладила волосы.

— Ладно, я расскажу тебе о Сагии, а потом придет время молитвы. Великое Дерево растет в самом сердце леса Илессан, в северной его части. Оно такое высокое, что разглядеть его нижние ветви почти невозможно. А вершину видят лишь птицы, потому что она касается неба. Утверждают, что оно растет в том месте, где берет начало само Время, где свет звезд впервые коснулся Земли. Возраст Сагии так велик, что его невозможно себе представить. Иногда его называют Дубом Глубоких Корней, потому что его корни достигают тех мест Земли, где началось Время. Говорят, что стволовые корни идут вдоль Оси Мира, а меньшие проросли сквозь весь Остров, связывая Сагию со всем, что растет. В том, что касается Великого Леса, это так и есть — именно могущество Сагии создает песнь Илессан, которая охраняет лес… А теперь пойдем: солнце садится. Прохлада вечернего ветерка, чернильные разводы туч на горизонте, светло-голубое небо. Сияние яркой звезды, встающей над полями и долинами бескрайней холмистой земли. Нежная чистота материнского голоса, собственные неуклюжие попытки верно вывести мелодию. Одинокая прозрачная слеза, стекающая по щеке матери…

— Очень хорошо, малышка, у тебя уже получается. Ты знаешь, как называется вот та яркая звезда?

— Конечно, мама; это Серен, в честь которой названа наша страна.

Теплое, сильное материнское объятие…

— Это и ТВОЯ звезда, малышка; ты родилась под ней. Ты знаешь, как сказать «путеводная звезда» на нашем языке?

— Ариа?

— Хорошо, очень хорошо. Помни, хотя ты живешь среди людей и тебе дали человеческое имя, ты — потомок гордой и благородной расы, у тебя есть лиринское имя. В тебе живет музыка неба; ты — одна из его детей, как и все лирины. Серен находится в южной части неба, над лесом Илессан. Если все отвернутся от тебя, там тебя всегда примут как родную. И если ты посмотришь на небо, то обязательно найдешь свою путеводную звезду и никогда не собьешься с пути, никогда…

Плечо сжала сильная жесткая рука, и Рапсодия ощутила терпкий дым костра. Холодный утренний воздух вокруг. И глубокий голос звенит в ее ушах, вытесняя приятные воспоминания:

— Мисси? Просыпайся.

«И если ты посмотришь на небо, то обязательно найдешь свою путеводную звезду, и никогда не собьешься с пути, никогда…»

Рапсодия села, стараясь не упустить ускользающие воспоминания. Бесполезно: сон растворился. Она с трудом подавила рыдания и решительно встала, отряхивая с плаща траву и листья.

— Я готова.

Они видели лиринский лес уже несколько дней, прежде чем Рапсодия поняла, что перед ней именно он.

Поначалу, когда она впервые заметила его на южной стороне Широких Лугов, у самого горизонта, она не сомневалась в том, что по ошибке они забрались слишком сильно на восток и что широкое, темное пространство — это берег моря. Как и от моря, от леса расходились мерцающие волнообразные потоки теплого воздуха, придавая ему мистический ореол, хотя до самого леса было еще далеко. Несмотря на все материнские рассказы, Рапсодия никак не ожидала, что лес окажется столь громадным и что от него будет исходить ощущение поражающей воображение силы.

В полдень путники прятались в зарослях кустарника посреди огромного луга, когда Рапсодия вдруг сообразила, что означает эта бесконечная темная полоса. Повинуясь импульсу, словно зачарованная, она встала и посмотрела в сторону огромного леса. Мощная рука Грунтора тут же схватила ее за край плаща и вернула в кусты.

— Ты что, рехнулась? Пригнись.

Девушка сердито высвободилась и оттолкнула его руку:

— Пусти. Что с тобой? Здесь никого нет, и я хочу посмотреть на лес.

— Сядь! — послышался скрипучий голос у нее за спиной.

Голос Акмеда прозвучал так властно, что Рапсодия не посмела протестовать. Спрятавшись за высоким кустом и слегка приподняв указательный палец, тот смотрел на запад.

— Иначе они тебя увидят.

Послышался легкий шорох ветра, и наступила тишина. Прошло несколько долгих мгновений. Рапсодия вновь обернулась и увидела, что Акмед, закрыв глаза, к чему-то прислушивается. Девушка посмотрела на запад и опять увидела лишь, как волнуется под порывами ветра высокая трава. И больше ничего.

Затем — ближе, чем она могла себе представить, — из-за кустарника показалось лицо, по цвету настолько схожее с высохшей зеленью, что его было почти невозможно заметить. Коричнево-золотистые волосы слегка шевелил ветер, и они сливались с травой. Черты этого лица показались Рапсодии такими знакомыми, что горло у нее перехватило от нахлынувших воспоминаний.

Большие миндалевидные глаза, высокие скулы, прозрачная кожа, хрупкое телосложение, длинные руки и ноги… Это же лирин! Кожа смуглее, чем у ее матери… Возможно, им повстречались лиринведы, кочевники, которые не любили ни леса, ни поля — их домом была степь.

Неожиданно она поняла, что рядом с разведчиком, среди волнующейся высокой травы, находится множество других лиринов. Солнце закрыла туча, на поле упала тень, и в наступившей полутьме Рапсодия заметила блеск четырех десятков глаз. Потом они исчезли.

Рапсодия боялась шевельнуться, но боковым зрением углядела, как рядом с нею сверкнул в траве металл. Акмед потянулся за квелланом, бесшумный, словно пролетевшая над головой туча. Спустя миг грозное оружие лежало у него в руках, однако он еще не выбрал цели.

Грунтор убрал руку с плеча Рапсодии. Сердце ее упало — не приходилось сомневаться, что великан не задумываясь тоже применит оружие. Девушку охватил панический страх. Требовалось немедленно найти выход из почти безнадежной ситуации.

Человек в капюшоне пока не начинал метать свои диски, и Рапсодия сочла это хорошим знаком — может быть, Акмед вовсе не хочет устраивать здесь кровавую баню.

Однако, после того как два ее спутника расправились с людьми Майкла, она не сомневалась, что их не слишком беспокоит численное превосходство противника. И все же они находились на земле лиринов. Кто знает, какими преимуществами те обладают?..

Кроме того, Рапсодия не знала, чью сторону ей выгоднее занять в надвигающемся конфликте. Хотя Акмед и Грунтор спасли ее и никогда не пытались ей причинить вреда, Рапсодия им не слишком доверяла. Расправа, которую они учинили над солдатами Майкла, заставила девушку относиться к ним с опаской, граничащей с благоговейным ужасом.

А вот лирины — ее народ, с которым она ощущает глубокую внутреннюю связь. Тем не менее для них она чужая. Возможно даже, они посчитают ее врагом. «Лес уже виден, — сказал тогда Акмед. — Но его защитники прячутся. Сейчас дурное время; они не станут рисковать и уничтожат любых странников, которые посмеют подойти к их передовым постам».

В любом случае Рапсодия понимала, что ее жизнь ничего не стоит. Послышался негромкий щелчок — Акмед зарядил свое оружие.

Сухая ветка, подхваченная порывом ветра, ударила Рапсодию по лицу. Девушка закрыла глаза — она знала, что сейчас со всех сторон посыплются мелкие семена. Когда она готовилась стать Дающей Имя, ей пришлось заняться изучением различных растений. Эта высокая трава носила название гимиалация — так говорил наставник. Она росла на лугах и служила пищей для всех, кто живет на открытых пространствах. Истинное имя травы…

ЕЕ ИСТИННОЕ ИМЯ. Ощущение опасности исчезло — Рапсодия получила удивительно простой ответ на свой сложный и страшный вопрос. Она начала шептать.

— Гимиалация, — произнесла она на музыкальном языке Дающих Имя. — Гимиалация, гимиалация, гимиалация…

Ее кожа тихонько загудела, естественные вибрации изменились, стали пульсирующими и начали расходиться во все стороны.

Рапсодия почувствовала, как Акмед протянул руку и коснулся ее спины; она ощутила неуверенность в его движении и поняла, что он ее не видит. Ей удалось слиться с окружающей травой, как это делали лирины. И даже еще сильнее — во многих отношениях она СТАЛА луговой травой.

Рапсодия протянула назад дрожащую руку и нащупала ладонь Акмеда. Она сжала его пальцы, затянутые в тонкую ткань перчатки, продолжая напевать монотонную песнь травы.

— Я — гимиалация. Акмед, Змей, — гимиалация.

Снова и снова она шептала имена, растворяясь в простой мелодии повторяющейся песенки, сливаясь с ветром, с летящими над головой облаками. Она почувствовала ответное пожатие. Акмед показывал, что понял ее намерения.

Он прошептал что-то на незнакомом языке, и Грунтор повернулся к Рапсодии. Теперь ей будет труднее: она не знала истинного имени Грунтора.

Впереди зашелестела трава. Лирины сокращали расстояние, они уже были совсем рядом. Рассыпавшись по всей ширине луга, они приближались — бесшумно и неумолимо. Рапсодия закрыла глаза и коснулась плеча великана.

— ПРИГОРОК, — запела она тихонько.

Это слово она узнала в самом начале своего обучения, когда собирала лекарственные растения. Это было слово из ее детства, знакомое с той поры, когда она гуляла с отцом по бескрайним полям своей родины. Холмик, небольшое возвышение. ПРИГОРОК.

Рапсодия открыла глаза, продолжая напевать Именную Песнь. Чуть впереди, там, где только что на корточках сидел Грунтор, появился небольшой, заросший травой холмик, на вершине которого гордо красовались ветки кустарника. Рапсодия провела ладонью по его поверхности.

ПРИГОРОК. ГИМИАЛАЦИЯ. ВЕТЕР. ОБЛАКА НАД ГОЛОВОЙ. ЗДЕСЬ НЕТ НИЧЕГО, КРОМЕ ЛУГОВОЙ ТРАВЫ.

Она уже различала приближающиеся ноги, обутые в кожаные сапожки, коричневые штаны — совсем рядом. Их хорошо было видно сквозь кустарник.

— ПРИГОРОК, — прошептала Рапсодия, стараясь, чтобы ее голос звучал совершенно спокойно. — ПРЕПЯТСТВИЕ. МОЖНО УПАСТЬ. ЯМКА. ПРИГОРОК.

Ноги замедлили шаг, а потом остановились и после короткой заминки обогнули то место, где находился Грунтор. Рапсодия видела там лишь луговую траву, раскачивающуюся под порывами ветра, она слышала собственное пение, гудение пролетающих насекомых, легкие шаги лириков и чувствовала обжигающий жар летнего солнца да еще собственные волосы, которыми играл ветер.

Она снова и снова повторяла простую мелодию своей песенки, пока солнце не переместилось на небе и его луч не ударил прямо в глаза. Рапсодия заморгала; полдень уже давно миновал, золотые потоки света окутывали поля и янтарную траву. Песня наконец прервалась. Пересохшее горло мучительно болело.

Слева от нее зашевелилась трава. Акмед отпустил ее руку и поднялся на ноги.

— Они ушли, — сказал он.

Маленький пригорок завозился, отряхнулся, начал расти. Там, где только что зеленела листва кустарника, стоял Грунтор, из-за спины которого торчали многочисленные рукояти клинков. Бывший пригорок повернулся к ней и широко улыбнулся:

— Ну, мисси, ты даешь!

— Да уж, — сухо заметил Акмед. — Опять скажешь, что это первый раз?

Рапсодия открыла рот, чтобы ответить, но облака у нее над головой вдруг совершили резкий разворот. Рука Акмеда подхватила ее за локоть и помогла опуститься на землю. Рапсодия снова лежала на спине и смотрела на далекое небо, отметив странные синие круги, парящие в воздухе.

— Воды, пожалуйста, — прохрипела она и потеряла сознание.

Сумерки опускались на поля, словно серый туман, но Рапсодия так и не просыпалась. Она лежала не шевелясь, ее сон был удивительно глубоким. Ее спутники уже успели привыкнуть к тому, что девушке снятся кошмары, что она мечется во сне, что-то шепчет, а иногда и вскакивает со стоном ужаса на губах.

— Понятно, почему она передумала быть шлюхой, — сказал однажды Грунтор, наблюдая за спящей Рапсодией. — Ой представляет, как она мешала спать клиентам.

Акмед только улыбнулся в ответ.

Рапсодия повернулась на бок и больше не шевелилась. Солнце скрылось за дальней границей мира, дозор перешел от Акмеда к Грунтору, который принялся заново упаковывать то, что осталось от припасов, которые они забрали из седельных сумок солдат Майкла.

Дракианин отдал болгу флягу с водой, из которой он время от времени выливал по несколько капель на губы Рапсодии, после чего улегся с северной стороны лагеря и уснул.

Когда сумерки сгустились, Грунтор насторожился и начал пристально вглядываться в даль. Без особых колебаний он толкнул спящего дракианина, который тут же открыл глаза.

— Ой кое-что увидел.

Акмед перекатился на бок и сел, глядя в том же направлении, что и Грунтор. Обычно он видел лучше своего спутника, но сейчас ничего не замечал. Сосредоточившись, он не ощутил поблизости биений сердца — верный знак того, что они одни. Акмед покачал головой.

Грунтор пожал плечами, и Акмед собрался было вновь улечься, но замер на месте, поскольку болг вскочил на ноги.

— Вот, опять! Ой уверен. Там, далеко, кто-то есть. Акмед встал и подошел к краю топкой низины. Дальше, к самому горизонту, уходило море колышущейся травы. Он долго смотрел в ночь. Ничего.

Акмед ждал.

А потом и он заметил мелкие мерцающие огоньки, едва видимые в сером сумраке. Они вспыхивали и гасли вместе с биениями сердца. Их были сотни, может быть, даже тысячи, они двигались по далеким лугам, растянувшись в бесконечную линию.

«Какой огромный отряд, — подумал Акмед. — Интересно, на кого они охотятся? Кого может разыскивать такое количество людей после наступления ночи — здесь, среди бескрайних полей?»

Он закрыл глаза и откинул капюшон, чтобы лучше слышать далекое биение сердец. Поднял руку, даже открыл рот, стараясь почувствовать ветер и определить происхождение разнообразных ритмов. Но ветер не имел привкуса и не нес с собой сердечного ритма. Лишь тишину.

Акмед открыл глаза и вновь увидел множество мерцающих огоньков. Они продолжали приближаться. Движение, мерцающий свет, повторенный тысячи раз, потом тьма. И безмолвный ветер.

В следующее мгновение уши дракианина наполнило отчаянное биение сердца — его собственного.

— Боги, — прошептал он.

Шинги!..

Всполошенные, как вороны перед приближающейся бурей, двое мужчин подхватили свои вещи, подняли спящую Рапсодию и понеслись в сторону лиринского леса.