Рапсодия: Дитя крови

3

СТЕНЫ ОГРОМНОГО ГОРОДА остались далеко позади, а тьма поглотила окружающие Истон луга задолго до того, как трое путешественников разбили лагерь. Они покинули город через восточные ворота, располагавшиеся рядом с доками.

Истон был портовым городом, преуспевающим осколком прежних лет — эпохи расовых войн второго века. Истон, построенный на перекрестке торговых путей, замышлялся как центр искусства и культуры. За время долгих войн была тщательно продумана его оборона. Город превратился в окруженную высокими стенами крепость. С трех сторон возвышались каменные бастионы толщиной в восемнадцать футов, которые сходились у набережной. Таким образом, всегда оставалась возможность отступления по воде.

Рапсодии не в первый раз приходилось удирать от погони, петляя по узким улочкам Истона, но никогда она не бегала так стремительно. Иногда ее спутники попросту тащили девушку за собой по дворам или грязным переулкам.

Когда они пробрались через два пустующих здания и Рапсодия уже не сомневалась, что преследователи давно их потеряли, она поняла, что оказалась в незнакомых кварталах. Перед шумной портовой таверной человек в плаще остановился.

— Эти нам подойдут, — заявил он, и они увели двух лошадей прямо при свете дня.

Великан легко посадил Рапсодию на одну из лошадей. Они спокойно прошли еще несколько кварталов, после чего мужчины также вскочили в седла. Беглецы быстро покинули город, двигаясь через поля, вдоль берега моря, на юг.

Великан ехал немного позади, и девушка слышала, как тяжело дышит его лошадь. Сама Рапсодия сидела перед человеком с тонкими руками, но его дыхания слышно не было. Казалось, это не живой человек, а бесплотный манекен, что, впрочем, не мешало ему уверенно управлять лошадью. Рапсодия дрожала всем телом.

Прежде Рапсодия ни разу не бывала за южной стеной Истона. Она бросала частые грустные взгляды на череду сирых домишек, крытых жидкой соломой, на руины мраморных храмов, на полуразвалившиеся каменные здания и высокие статуи. Спустились сумерки, и она уже едва различала высокую изгибающуюся стену, доходящую до самого порта, где мерцали далекие огоньки. А потом осталась лишь плотная масса наступающего мрака…

Выбравшись из города, они сразу сбавили шаг, но Рапсодия видела, что ее спутники намерены уйти от Истона как можно дальше. Они продолжали двигаться даже после наступления темноты, когда девушка окончательно потеряла ориентацию. Более того, она начала думать, что ее похитили, а вовсе не спасли, как ей показалось сначала.

Рапсодия стала опасаться, что в такой темноте лошади могут споткнуться и упасть. Наконец, совершенно неожиданно, они остановились. Вокруг царила непроглядная тьма.

— Слезай, — послышался голос.

Прежде чем Рапсодия успела хотя бы пальцем пошевелить, мужчина схватил ее тонкими сильными руками и поставил на землю. Мгновением спустя он и сам спешился и быстрым движением перекинул поводья своему товарищу:

— Грунтор, прогони лошадей. — Еще миг — и человек в черном полностью растворился в ночи.

Рапсодия почти сразу потеряла его из виду. Она повернулась к громадной тени, которую мрак сделал еще внушительнее, и невольно отступила назад, а ее рука легла на рукоятку кинжала.

Грунтор укрепил поводья на спинах лошадей и чуть отошел от них.

— Идите с миром, — сказал он, но животные так устали, что не сдвинулись с места.

Казалось, великан предвидел такую реакцию. Он снял шлем и встал перед лошадьми так, чтобы они могли его видеть. Затем развел руки в стороны и заревел.

Грозный рык разорвал тишину ночи. На мгновение лошади застыли на месте, а потом опомнились и с отчаянным ржанием, забыв об усталости, бросились прочь.

Грунтор надел шлем и повернулся к Рапсодии. Он посмотрел на нее, все понял и оглушительно расхохотался:

— Привет, дорогая. Ой рад, что в твоих глазах любовь. Пойдем со мной. — И он зашагал в ночь.

Рапсодия сомневалась, что поступит разумно, если последует за великаном, но злить его наверняка не стоило. Пожав плечами, она двинулась следом. Стараясь не отставать, она тщетно пыталась понять, что происходит.

— Куда мы идем? Мы что, дальше пойдем пешком?

— Вряд ли. Сегодня мы цельный день топали.

У самого горизонта начала медленно подниматься полная луна, золотая, в ореоле тумана, встающего над морем. Однако свет ее не сумел разогнать мглу; непроницаемый мрак, тяжелый, словно смола, висел в летнем воздухе. Рапсодия всегда считала, что хорошо видит в темноте, но сейчас она двигалась, ориентируясь лишь с помощью слуха и осязания.

Она шагала за великаном, а тот уверенно топал по видимой одному ему тропе, пока Рапсодия едва не свалилась в маленький костер. Грунтор подхватил девушку в последний момент.

Лагерь был уже разбит. Однако Рапсодии не удавалось разглядеть никаких подробностей — то ли из-за того, что Грунтор загораживал весь вид, то ли из-за полнейшего мрака. А может быть, все дело было в выборе места?

Грунтор подошел к костру с наветренной стороны, снял шлем и сделал глубокий вдох, после чего плюхнулся на землю. До сих пор он практически не обращал на Рапсодию внимания, однако она решила, что лучше ей расположиться так, чтобы огонь оставался между нею и великаном. Девушка положила сумку на землю и села.

Теперь, в свете костра, у нее появилась возможность рассмотреть великана получше. Когда он опустился на землю, их глаза оказались на одном уровне, из чего следовало, что в нем было никак не меньше семи футов росту. А разворот плеч у него как у ломовой лошади.

Доспехи гиганта показались Рапсодии необычными. Эти доспехи, явно очень хорошей работы, напоминали чешуйчатую кожу, укрепленную металлическими пластинами, но девушка ни разу не слышала, чтобы они звенели или хотя бы поскрипывали. Кроме того, Рапсодию немного беспокоило, что многочисленные мечи и кинжалы великана также не производят ни малейшего шума. На плечах у него висел огромный топор и несколько длинных клинков разной формы, а из-за спины торчали рукояти еще нескольких мечей.

В мерцающем свете костра лицо великана и вовсе показалось Рапсодии страшным. Один зуб угрожающе торчал изо рта. Девушке никак не удавалось понять, какого цвета у него кожа. Кожа? Скорее, шкура! Глаза, уши и нос выглядели слишком большими даже для такого гиганта, и Рапсодия решила, что он видит, слышит и ощущает запахи лучше, чем обычный человек. Массивные руки заканчивались толстыми пальцами с широкими ногтями — или это когти? Великан напоминал существо из ночного кошмара. Впрочем, сейчас он был занят самым обычным делом: доставал из мешка съестные припасы, чтобы приготовить ужин. При этом он по-прежнему не обращал на Рапсодию ни малейшего внимания.

— Давай я угадаю: ты слышала о фирболгах, но никогда их не встречала, верно?

Скрипучий голос второго мужчины прозвучал прямо из-за спины Рапсодии, и она подскочила от неожиданности. Она и подумать не могла, что кто-то стоит так близко.

Девушка посмотрела на сидящего подле костра великана:

— Так ты фирболг? Не похож!

— Как так — не похож? — удивился великан.

— Прости, я не хотела тебя обидеть, — сказала Рапсодия и покраснела. — Ну, просто мой ограниченный опыт подсказывает, что фирболги — это настоящие чудовища.

— А мой стра-а-а-ашно богатый опыт напоминает, что лирины — вкусная закуска, — небрежно, без всякой злобы, бросил Грунтор.

— Полагаю, вы не намерены в дальнейшем руководствоваться этими соображениями, — произнес их закутанный в плащ спутник.

— Безусловно, — ответила Рапсодия, улыбаясь и дрожа одновременно.

Она чувствовала, что великан шутит. Худощавый человек бросил несколько кроличьих тушек у ног Грунтора.

— Кто ты? — обратился он к девушке.

— Меня зовут Рапсодия. Я изучаю музыку и хочу стать Певицей.

— Почему городская стража тебя преследовала?

— К моему огромному удивлению и досаде, выяснилось, что они служат одному болвану. Он хотел, чтобы меня отвели к нему.

— Зачем ты ему понадобилась?

— Полагаю, для развлечения.

— А у болвана есть имя?

— Он называет себя Майкл Дыхание Смерти. Многие награждают его похожими, но не такими звучными именами — правда, у него за спиной.

Мужчины переглянулись. Человек в плаще вновь посмотрел на Рапсодию:

— Откуда ты его знаешь?

— С сожалением вынуждена признаться, что три года назад, когда я зарабатывала на жизнь проституцией, он был моим клиентом, — откровенно ответила Рапсодия. — Я его не выбирала, но нас ведь никто и не спрашивал. К несчастью, я ему понравилась, и он сказал, что еще вернется за мной, но Майкл — такой напыщенный пустозвон, что я никогда не принимала его всерьез. Первая из печальной череды моих ошибок. Вторую я совершила сегодня, когда он послал за мной одного из своих отвратительных подручных и я отказалась пойти с ним. Если бы меня преследовали только люди Майкла, от них я бы сумела ускользнуть, но он призвал на помощь городскую стражу.

— А почему ты не могла согласиться на встречу с ним, а потом сбежать и спрятаться?

— Тогда мне пришлось бы солгать.

— Ну и что с того? — пожал плечами человек в плаще. — Зато ты сохранила бы жизнь.

— Я никогда не лгу. Не могу.

Грунтор рассмеялся:

— Ну и ну, сестричка! Ой не запамятовал, как ты говорила стражникам, будто мы с тобой — родня. Ой думает, что ты в нашей семье лишняя.

— Нет, — послышался скрипучий голос человека в плаще. В его глазах зажглось понимание. — Именно поэтому она и попросила ее удочерить.

Рапсодия кивнула:

— Правильно. Солги я — и моя попытка убедить их отстать от меня не удалась бы.

— Но почему?

— Ложь невозможна для тех, кто избрал мою профессию. Если ты не говоришь правду, то не можешь быть Дающей Имя, а это самое высокое звание Певицы. Необходимо, чтобы музыка в твоей речи гармонировала с окружающим миром. Ложь несовместима с гармонией и пятнает все, что ты хочешь сказать. Впрочем, абсолютных истин нет, поскольку правда иногда зависит от точки зрения. Таково философское обоснование. В последнее время, после того как я отказалась от своей… прежней профессии, я стала ценить правду превыше всех благ. Ее нет в том, чтобы быть шлюхой — ведь в таком случае ты всегда становишься чьей-то ложью. Тебе приходится прикусить язык и участвовать в чужих фантазиях, многие из которых трудно перенести. Поэтому теперь, когда я обрела свободу, я больше не могу скрывать свою ненависть к Майклу. Скорее всего, это очередная ошибка, но я сомневаюсь, что могла бы поступить иначе и продолжать после этого жить в мире с собой.

— Ну, ничего страшного с тобой не произошло.

— Нет, произошло. Теперь я вынуждена покинуть Истон. Пытаясь сбежать, я ослепила одного из стражников — и не могу вернуться обратно.

— Сомневаюсь, что там остались свидетели, — рассмеялся человек в плаще.

— Возможно, вас они и не видели, — сказала Рапсодия. — Но за мной гнались через восемь кварталов.

— В таком случае у тебя неприятности. — Человек в плаще уселся перед костром и задумчиво посмотрел на уходящие в небо завитки дыма. — Не возвращайся в город. У тебя есть семья, которая осталась в Истоне, или люди, на которых ты бы могла положиться?

Его голос был настолько лишен эмоций, что разговор больше походил на допрос. Рапсодия не сомневалась в том, что ей удалось убедить своих спутников в том, что она не представляет для них опасности, но усталость и неуверенность в будущем постепенно начали брать свое.

Между тем великан фирболг успел освежевать кроликов и приготовился их жарить. Рапсодия не знала, предложат ли они ей что-нибудь; ее бы не удивило, если бы они съели кроликов сырыми. Когда она приняла решение стать Певицей, одним из первых ее уроков стала эпическая песнь об истории фирболгов. Песнь эта произвела на Рапсодию тяжелое впечатление, и сейчас двое ее спасителей ничего не делали для того, чтобы это мнение переменилось.

Мужчины действовали так, словно они уже давно путешествуют вместе, — уверенно и быстро. Это свидетельствовало о большой практике и взаимном доверии. Худощавый добыл кроликов; великан их освежевал. Фирболг следил за огнем; его товарищ позаботился о разведении костра. Весь процесс приготовления пищи и устройства лагеря прошел без единого слова. Они вели себя так, словно Рапсодии попросту не существовало. Впрочем, Грунтор жестом предложил ей кусок горячего мяса, но она покачала головой:

— Нет, спасибо.

Рапсодия подкрепилась небольшим ломтем хлеба, который дал ей Пилам, а остаток засунула в карман плаща, а не в сумку, решив, что так будет надежнее. С каждой минутой спутники внушали ей все большую тревогу, и мысленно она начала готовиться к побегу. Однако ее сумка находилась довольно далеко от хозяйки. При обычных обстоятельствах Рапсодия никогда не бросила бы свои инструменты, но в сложившейся ситуации могло статься, что и придется.

Ей удалось разглядеть лицо худого мужчины, когда он закончил есть.

Она постаралась сделать это незаметно. Если великан производил устрашающее впечатление, то лицо его спутника вообще потрясло Рапсодию.

На нем не нашлось бы ни одного кусочка гладкой кожи. Сплошные рубцы и шрамы, кое-где выступали вены. Рапсодии доводилось видеть и больных людей, и тех, на кого наложили свою беспощадную печать время, оружие и пьянство, но ей вдруг показалось, что по ЭТОМУ лицу проскакала целая армия Всадников Судьбы.

Однако больше всего Рапсодию поразили глаза. Казалось, их взяли у разных людей — один был совершенно не похож на другой: ни размерами, ни формой, ни цветом. Они были даже не симметричны. Создавалось впечатление, будто незнакомец постоянно прицеливается из невидимого оружия. И тут Рапсодия почувствовала, что он на нее смотрит.

Она достаточно давно жила в городе, хорошо знала людей и постаралась отвлечь своего собеседника.

— Ну, и куда мы двинемся теперь?

— Мы покинем Остров.

Девушка неуверенно улыбнулась:

— Должно быть, вы тоже умудрились насолить какой-то важной персоне.

Туча закрыла луну. Рапсодии вновь показалось, что ей следует чего-то опасаться.

Однако она продолжала смотреть через костер на худого мужчину. Порыв ветра заставил пламя взметнуться вверх, и она увидела, как огонь отражается в его глазах. Ей вдруг представилось, что он жует ее ответы вместо жареного кролика.

Где-то в глубинах души, в той ее части, что была Дающей Имя, она услышала собственную мелодию, перекрывшую шорох пламени. Прозрачность и чистота ее Именной ноты, истинное мерило правды, предупредило ее о ловушке. Потом она увидела совсем рядом с собой худые руки и изборожденное шрамами лицо и поняла, что бежать уже слишком поздно. Она заморгала и вдруг ощутила, как тяжелеют ее веки. Дело было не только в усталости; наверное, ее спутники подбросили в костер какие-то незнакомые ей одурманивающие растения.

Однако мужчина в плаще не стал трогать Рапсодию. Вместо этого он схватил ее сумку и принялся изучать содержимое.

— Кто ты? — резко спросил он.

Теперь в его голосе звучало шипение, а от плаща, после прыжка через костер, поднимался дым. Незнакомец ждал ответа.

— Эй, положи мою сумку. — Рапсодия попыталась встать, но сумела лишь встряхнуть головой, пытаясь избавиться от наваждения.

Великан поднялся во весь свой огромный рост:

— Будь Ой на твоем месте, он сидел бы скромненько, мисси. Отвечай на вопрос.

— Я уже сказала: меня зовут Рапсодия. А теперь положи мои вещи, пока ты ничего не испортил.

— Я ломаю вещи, только если хочу их сломать. Попробуем еще раз. Кто ты?

— Я думала, ты понял с первого раза. Ладно, давай попробуем еще раз, если тебе хочется. Меня зовут Рапсодия. Разве я говорила что-то другое? — У нее кружилась голова, речь теряла четкость. — Что вы сунули в костер?

— Сейчас я собираюсь сунуть туда твои волосы. Как тебе удалось узнать, кто я такой? — Он схватил ее за руку.

Его пальцы больно впивались в кожу. Не руки, а настоящие ножницы. Острые и сильные.

Рапсодия почувствовала, как руку начинает сводить судорога. С каждым биением сердца боль усиливалась.

Однако девушка никак не отреагировала. Она всегда умела стойко переносить боль.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Мне ничего о тебе неизвестно. А теперь отпусти меня.

— В переулке, когда за тобой гнались стражники, ты назвала мое имя.

Хотя ее пальцы совсем онемели, Рапсодия по-прежнему сохраняла хладнокровие.

«Вы, джентльмены, получили возможность познакомиться с моим братом, — вспомнила она свои слова. — Брат, это городские стражники. Джентльмены, перед вами мой брат Акмед, Змей».

Одурманенная дымом, девушка тем не менее смутилась и принялась оправдываться.

— В тот момент мне требовались союзники, а вы оказались рядом, — объяснила она. — Я назвала первое же имя, которое пришло мне в голову, хотя теперь понимаю… Ужасное имя… прошу меня простить. Я не имела в виду ничего плохого.

— Он не то имеет в виду, — вмешался Грунтор. — Откуда ты знаешь, что он Брат?

— Чей брат?

Рапсодии показалось, что она больше не может терпеть и сейчас потеряет сознание. С каждым новым вопросом ощущение, что ей отрезают руку, усиливалось. Неожиданно незнакомец ослабил хватку, переглянулся со своим приятелем и снова посмотрел на Рапсодию:

— Полагаю, ты лишь прикидываешься такой глупой.

— Боюсь, что нет. Я действительно не понимаю, о чем вы говорите. Твое имя должно что-то значить для меня?

— Нет.

— Тогда отпусти мою руку.

Грунтор помог ей встать, а человек с лицом из кошмара вновь принялся осматривать вещи в ее сумке.

— Пойми, мисси, те, которые собирались тебя прихватить, — малые детки по сравнению с нашими врагами, — пояснил Грунтор. — Дело серьезное. Моему другу желательно понять, как ты узнала, что его зовут Брат.

— Мне очень жаль, но я никогда не слышала о Брате, если тебя так зовут. Я пыталась убедить стражников, что ты мой брат. Вот почему я сначала спросила, готовы ли вы принять меня в свою семью. Это было нужно для того, чтобы мои слова стали правдивыми. Получилось случайное совпадение. Я уже говорила вам, что никогда не лгу. Так что — либо поверьте мне, либо убейте, но только НЕ ЛОМАЙТЕ мои инструменты.

— Я переломаю их все, если ты не скажешь правду. Возможно, у тебя где-то живы добрые родители. Возможно, когда-то ты была шлюхой. Возможно, ты дала клятву не лгать. Возможно, ты стала супругой какого-то святоши, который получает удовольствие от твоей прямоты. Но сейчас скажи мне, кто ты НА САМОМ ДЕЛЕ и как ты узнала мое имя.

— Нет, сначала объясните, кто ВЫ такие и что собираетесь со мной сделать.

Незнакомец пристально посмотрел на Рапсодию:

— Моего друга зовут Грунтор. Мы не пытались скрывать его имя.

— Впрочем, — вмешался великан, — ты можешь называть меня Верховный Правитель, Которому Следует Повиноваться При Любых Обстоятельствах.

Человек в плаще обменялся взглядом с великаном и слегка расслабился.

— В данный момент имя Акмед меня устраивает, раз уж ты сама его выбрала, — мрачно проговорил он. — А вот относительно того, кто я такой и какова твоя дальнейшая судьба, ответа пока не будет. Ты произнесла мое имя, а потом изменила его. При обычных обстоятельствах это — мелочь. Но те, кто нас преследует, умеют заставить говорить даже мертвых и не остановятся ни перед чем, если им покажется, что они могут что-то узнать. Мертвые болваны слышали твои слова. А теперь, шлюха, скажи, зачем тебе такие дорогие инструменты?

Рапсодия потерла руку, чувствуя, как отступает боль.

— Я не шлюха. Я уже говорила, что изучаю музыку, чтобы стать Певицей истории лириков. На нашем языке это звучит как Энвр. Моя цель состоит в том, чтобы стать Дающей Имя, Ганвр. Этого статуса добиться трудно, но те, кто доходит до конца пути, могут многое. Четыре года назад я стала ученицей. Три года занималась под руководством Хейлиса, знаменитого в Истоне Дающего Имя. Примерно год назад он бесследно исчез, и мне пришлось продолжить свои занятия без наставника. Сегодня утром я закончила последнее исследование.

— Что ты умеешь?

Рапсодия протянула к огню дрожащие руки.

— Разные вещи. В первую очередь Певцы изучают древние легенды и баллады. Иногда — сказки или истории какой-либо расы. Иногда мы занимаемся какой-нибудь наукой — лекарственными травами, астрономией. Или собираем песни, рассказывающие о важных событиях, которые могут быть забыты.

Человек, который позволил называть себя Акмедом, посмотрел на нее:

— А иногда это изучение древнего волшебства.

Рапсодия нервно поежилась. То, чем занимались Дающие Имя, скорее приближалось к религии, чем к науке. Таким способом люди ее расы и профессии извлекали знания и силы из эманации окружающей жизни. Поскольку лирины верили, что Жизнь и Бог есть одно и то же, они облекали свои знания в форму молитвы, в результате возникало своего рода общение с Бесконечностью. Рапсодии совсем не хотелось обсуждать подобные вопросы с незнакомым человеком. В особенности — с этим.

Она подняла глаза и встретилась с пристальным, обжигающим взглядом Акмеда. Он молча требовал ответа. Девушка нехотя подчинилась.

— Иногда бывает и так, но обычно этим даром наделены лишь Дающие Имя и Певцы, которые обладают большим опытом и мастерством. Но даже и в этих случаях должна существовать веская причина, которая дает им основание прибегнуть к силе первичных элементов, огня или ветра, или вторичного — как, например, время. Они должны в совершенстве ими владеть; в некотором смысле, им необходимо знать историю элементов. Вот и вторая причина, по которой Дающие Имя клянутся говорить правду: если фальшь войдет в наши знания, она ослабит источник силы для всех нас.

Акмед засунул завернутую в мешковину арфу обратно в сумку и резко затянул завязки.

— Я снова спрашиваю у тебя, Певица: что можешь сделать ТЫ?

Рапсодия колебалась. Человек, которого еще совсем недавно звали Братом, взял ее сумку и высоко поднял над костром — еще немного, и все ее содержимое окажется в огне.

— Не слишком много, — наконец заговорила Рапсодия. — Я умею исполнять исторические баллады и эпические поэмы. Еще — находить растения, при сжигании которых выделяется гипнотический дым, действующий на людей. Очевидно, это искусство известно и вам. Я в состоянии прервать мучительную бессонницу или продлить сон уже спящего человека, что особенно ценно для родителей беспокойных детей. Кроме того, мне по силам ослаблять физическую и сердечную боль, заживлять небольшие раны, утешать умирающих, сделав смерть более легкой. Иногда удается разглядеть душу, когда она покидает тела умирающих. Я умею составить целую историю из обрывочных фактов, пользуясь реакцией слушателей. Могу сказать абсолютную правду — как я ее понимаю. И сделав это, я в силах изменить действительность.

Рапсодия кивнула на свою сумку, и Акмед молча ее отдал. Девушка не глядя засунула в нее руку и вытащила засохший цветок, который изучала утром. Осторожно, чтобы не сломать увядшие лепестки, она положила его на ладонь и назвала имя цветка, как оно могло бы прозвучать погожим летним днем в пору его славы.

Медленно, но уверенно лепестки стали оживать, и пока Рапсодия шептала слова, он вновь расцвел. Грунтор коснулся лепестка кончиком ногтя, и он слегка шевельнулся, словно стал совсем свежим. Потом Рапсодия замолчала, и жизнь цветка исчезла во мраке.

— Теоретически я могла бы убить целое поле таких цветов, если бы произнесла имя их смерти. Только его, конечно, нужно знать. Поэтому объяснение сегодняшних событий должно быть примерно таким: мы встретились при известных вам обстоятельствах. Я случайно назвала твое истинное имя, за что смиренно приношу извинения. И тогда я дала тебе новое; теперь ты действительно стал Акмедом, Змеем, и это имя сроднилось с тобой на самом глубоком уровне. Сожалею, что поступила так самонадеянно. Я не представляла себе, что уже способна на такое деяние. Должна признаться, что ты — мой первый опыт.

— Вот как, — с усмешкой сказал человек, которого она назвала Акмедом. — Интересно, сколько других мужчин слышали от тебя эти слова?

— Только ты один, — ответила Рапсодия без малейшей обиды. — Я уже говорила, и мне надоело повторять, я не лгу. Во всяком случае, сознательно.

— Все лгут, не нужно прикидываться наивной. Уж не знаю, помог ли нам твой трюк. Удалось ли нам замести следы, или преследователи стали к нам еще ближе.

— Не пора ли сообщить мне, от кого вы убегаете? Я рассказала вам о себе и о том, кто за мной гнался. Я оказалась в незнакомом месте, не имея ни малейшего представления о своих спутниках. И хочу знать, стоит ли мне оставаться с вами или лучше рискнуть и вернуться обратно.

— Ты говоришь так, словно у тебя есть выбор. — Акмед повернулся к ней спиной и начал что-то негромко обсуждать с Грунтором.

Рапсодии ничего не оставалось, как ждать, с трудом сдерживая нетерпение. По мере того как воздействие дурмана слабело, она вновь начала обдумывать план побега. Может быть, ей удастся спастись, не прибегая больше к помощи этой странной пары. Пока она наводила порядок в своей сумке, к ней подошел Грунтор. Она быстро обернулась, но Акмед уже исчез.

— Мисси, идем с нами.

— Почему? И куда?

— В Истон тебе нельзя — там смерть. Если Бесполезное Дыхание и не словит тебя, схватят наши враги. Ты не сможешь отрицать, что видела нас, и они будут мучить тебя. Ты скажешь им все, что знаешь, или помрешь.

— Я отправлюсь в другой город. Существует множество мест, где можно спрятаться. Я прекрасно сама о себе позабочусь. Спасибо.

— Тебе решать, дорогуша, но уйти с нами лучше, чем остаться.

— А куда подевался твой приятель?

— «Акмед», что ли? Ой думает, он пошел проверить, взял ли Майкл наш след.

Глаза Рапсодии широко раскрылись. В них стоял ужас.

— Майкл? Майкл нас преследует?

— А что, могет быть. Ой видел его лагерь у северо-западной стены, когда мы драпали из города. Сейчас он вряд ли где-то тут. Но если ему охота добраться до тебя… На нас-то ему плевать.

Рапсодия с тревогой посмотрела в темноту:

— Куда вы идете?

— Хочешь, идем с нами до леса.

— До леса лиринов? Зачарованного Леса?

— Угу, до него.

— Но раньше вы говорили, что собираетесь покинуть Остров!

Великан потер выступающий подбородок:

— О, уж поверь мне, очень даже собираемся. А сначала пойдем в лес.

— А зачем вам в лес лиринов?

— Ну, это… паломничество, мисси. До зарезу хочется взглянуть на Великое Дерево.

На лице Рапсодии появилось благоговение.

— Сагия? Вы идете к Сагии?

— Точно, к нему самому. Нам требуется поклониться Великому Дереву народа лириков.

Глаза Рапсодии сузились.

— А вы не собираетесь причинить ему вред? Потому что это было бы ужасной ошибкой с вашей стороны.

Казалось, Грунтор обиделся.

— Ты что, мисси! — возмущенно сказал он. — Мы просто помолимся, и все тут.

Рапсодия успокоилась.

— Ладно, — сказала она, поднимая сумку. — Я пойду с вами до леса, а там посмотрим.

— И сколько ты еще прошагаешь, мисси?

— Сколько потребуется.

— Ну, Ой боится, у нас столько сил нет. Мы целый день в дороге и переночуем здесь. Поспи, дорогуша, мы разбудим тебя перед рассветом.

— А это безопасно? Нас не настигнет Майкл? Казалось, великана изрядно позабавили ее слова.

— О, очень не опасно, дорогуша. Нам совсем ничего не страшно.

— Я могу стоять на страже, — Предложила Рапсодия. — У меня есть кинжал.

Из темноты послышался голос Акмеда:

— Да уж, я буду спать гораздо крепче, если ты будешь стоять на страже, Рапсодия. Только постарайся не обижать мелких животных, если они не годятся на ужин.

Глубоко в предгорьях Высоких Пределов, внутри Шпиля, где находился безмолвный обсидиановый склеп — скрытое от постороннего взора место силы, — распахнулись красные глаза ф'дора.

Цепь порвалась…

Тсолтан медленно сел на гладкой поверхности склепа, где обычно отдыхал. Он просунул руки в глубину тьмы, тщетно пытаясь ухватиться за невидимые метафизические путы, что держали в подчинении его главный трофей. Ничего; ни малейшего следа от прежнего абсолютного контроля.

Брат соскользнул с поводка.

По мере того как рос гнев, воздух вокруг демона-жреца стал сухим и разреженным. Еще немного, и в нем возникнут разряды. Тсолтан встал и быстро зашагал по длинному коридору Подземных Палат.

У него за спиной вспыхивали искры, загорались гобелены, покровы алтаря и одежды жрецов, имевших несчастье попасться на пути. Его приспешники мучительно ловили ртом раскалившийся воздух и содрогались в черном свете пламени, вновь познавая его суть — прелюдию гнева демона.

Охваченный яростью, он поднимался по ступеням, высеченным из мрамора с красными прожилками, к главному алтарю, месту кровавых жертвоприношений. Массивная глыба обсидиана, добытая наинами в Северных горах во втором веке, когда-то служила краеугольным камнем в храме Единого Бога, Божества Жизни, построенном союзными расами. Теперь здесь все изменилось.

Демон стоял на вершине огромной лестницы, по спирали поднимавшейся к невидимому потолку Шпиля. На алтаре были собраны кожаные ремни и множество металлических сосудов. Самое подходящее место для хранения истинного имени Брата, дракианина, который по праву рождения получил кровную связь с каждым жителем Серендаира. Дитя Крови — под таким именем его знали в определенных кругах.

Огромные церемониальные жаровни, холодные и безмолвные, мгновенно ожили, и чудовищный язык черного огня взмыл вверх. Дымное пламя отбрасывало на далекие стены жуткие тени, которые вели свой мрачный танец, словно предвкушая жертвоприношение.

Подойдя к алтарю, Тсолтан остановился. Он протянул дрожащую руку и провел ладонью по изящным символам ненависти, вырезанным чьим-то искусным резцом на полированной поверхности. Длинные пальцы демона следовали по черным каналам, опутывающим черную вершину и спускающимся к бронзовому колодцу в центре.

Через эту металлическую пасть он напоил плененную душу наемного убийцы кровью его собственного народа, а когда дракиане были почти полностью уничтожены — кровью других невинных жертв, чтобы не ослабевала связь, державшая Брата в подчинении.

Да, он заручился верностью Брата, необходимой для приведения в жизнь основного плана, хотя Тсолтан и не строил иллюзий относительно самого убийцы. Ему повезло, когда удалось повязать Брата кровью; убийца, до пленения его истинного имени, был известен тем, что брался только за такие заказы, которые приходились ему по сердцу. Его порабощение изменило все. Брат стал самым эффективным оружием Тсолтана и его главным орудием для претворения в жизнь завершающей части плана.

Ф'дор крепко вцепился руками в алтарь и произнес слова Открывающего заклинания на древнем языке Преждевременья — пароль доступа к силам, связанным с рождением огня, стихии, от которой произошла раса Тсолтана. Черный каменный алтарь замерцал, а затем покраснел, когда внутри обсидиана вспыхнул огонь, превращая камень в расплавленное стекло. Послышалось шипение, затем треск — и алтарь распался на две части.

Тсолтан просунул руки внутрь, где в самых глубинах алтаря хранилось имя Брата. Когда имя впервые принесли к алтарю, где его следовало запечатать, ф'дор испытал ни с чем не сравнимое удовлетворение.

То была кульминация долгих поисков и усилий. Ведь сначала потребовалось найти имя, а потом его пленить. Наконец, после нескольких месяцев изощренных пыток, удалось заставить величайшего Дающего Имя во всем Серендаире положить плененное имя на музыку и записать на свитке из древнего шелка. Тсолтан лично забрал свиток из безжизненной руки и любовно окружил его защитной сферой. Она была рождена пылающим огнем и удерживалась силами самой Земли. Сфера получилась невыразимо прекрасной, и Тсолтан ощутил странную печаль, когда прятал ее в алтаре. Эта печаль почти лишила его радости, которую он испытал, захватив имя.

Но теперь он утерял его. Гнев ф'дора был ужасен. Он не нашел ни сияющей сферы, ни свитка, сделанного Дающим Имя. Сохранились лишь кусочки шелка — все уничтожил небольшой взрыв. Тсолтан принялся лихорадочно собирать оставшиеся фрагменты, пытаясь найти запись мелодии, но на обрывках ткани не осталось ничего.

Безумный крик ярости заполнил огромное помещение. Обсидиан на стенах покрылся многочисленными трещинами. Слуги Тсолтана со страхом ждали его зова, но в зале воцарилась тишина. Однако спустя несколько мгновений их страхи превратились в настоящий ужас. Они почувствовали, как на них спускается мрак, ощутимый и холодный, точно плотный туман.

Тсолтан призвал Шингов.