Задний ход конструкцией не предусмотрен

Глава 36 Под сенью Мораториума

— Это точно была твоя старая подружка? — спросил я Аннушку.

Мы сидим в кабинете местного врача, на одной кушетке, оба в трусах. Ей бинтуют ногу — сквозное пулевое правого бедра. Кость не задета, рана чистая. Будет ещё один шрам в её богатой коллекции.

Мне обрабатывают культю — она плохо перенесла марш-бросок с девушкой на плече. Будем хромать оба.

— Да не парься ты, — говорит она медсестре, — на мне всё заживает, как на собаке. Метаболизм такой.

Та кивнула, попросила посидеть подождать доктора и вышла.

— А насчёт Ольги… — это уже мне, — в тот момент я была уверена абсолютно. Лицо, фигура, поза, движение… Она. Но сейчас думаю, что нет.

— Например, — подсказал я, — то, что она, увидев подругу, немедленно приказала её пристрелить?

— Не только. Лицо… Ладно, она старше, чем была, это не удивительно. Ольга всегда выглядела сущей девчонкой, потому что впервые приняла Вещество в двадцать. Сейчас может выглядеть на любой возраст, но… это как бы Ольга. Но не та Ольга.

— Не понимаю.

— Я, наверное, единственная, кто знал настоящую Ольгу. Не руководителя разведки Коммуны, а весёлую рыжую девчонку, которой она так и осталась в глубине души несмотря на то, что жизнь её прожевала жёстко. Мы не сразу подружились, но, когда это случилось, она иногда сбегала со мной.

— Куда?

— Да куда угодно. Мы шатались по Мультиверсуму просто по приколу, пили в барах разных миров, плясали в клубах разных городов, купались в морях разных срезов, гоняли на «Чёрте» по пустыне, я показывала ей самые красивые пейзажи во Вселенной, она делилась со мной тайнами древних руин.

— Круто, наверное, было.

— Да, очень. Понимаешь, когда мы встретились, она уже не первый раз принимала Вещество, и лет ей было… не знаю сколько. Но возраст — это тело. А телу было двадцать. Она не могла позволить себе быть двадцатилетней, её бы сожрали с такой-то работой. Она держала маску «старой злобной суки» так долго, что та приросла, но со мной она ухитрялась её как-то снимать. Мы веселились как девчонки, и это было по-настоящему. А та Ольга, которую мы встретили тут… Она другая. Совсем. От неё не то ощущение.

— Чуйка? — понимающе кивнул я.

— Да, точно, — подумав, согласилась Аннушка. — Сразу не поняла, всё произошло очень быстро, но я узнала её только глазами. Не чуйкой. Ольгу я могла найти в любой жопе Мультиверсума, просто знала, куда ехать. Потом она исчезла. Её не стало. Для меня или вообще, не знаю. Только сейчас до меня дошло: а ведь её до сих пор нет. Так что да, ты прав. Кто бы там ни был, это не она.

Пришёл строгий пожилой доктор, отругал нас за пренебрежение безопасностью, как будто мы сами себе в ноги от нефиг делать стреляли. Мне вручил заживляющую мазь и костыли, Аннушке рекомендовал не пропускать перевязки. За сим медицина нас отпустила.

— Сделай уже себе нормальный протез, — сказала она, глядя, как я ковыляю. — Денег ты неплохо поднял, должно хватить.

— Как только появится время, первым делом, — согласился я.

— Напоминаю, что ты не обязан таскаться со мной. Я большая девочка.

— Тебя могли сегодня пристрелить.

— Меня миллион раз могли пристрелить, но я пока шатаюсь по Мультиверсуму. Но спасибо, конечно. Я от неожиданности зависла тогда. «Фигассе, — думаю, — Ольга!» И правда, подставилась.

— Обращайся.

— Надеюсь, не потребуется. Второй раз не куплюсь. Ладно, как только образуется пауза, сама оттащу тебя к Мирене и не выпущу, пока она не приделает тебе новую ногу. А пока похромали потихоньку, хочу глянуть, откуда эта Лжеольга вылезла.

Улица, как и все тут, похожа на какую-нибудь «Бейкер-стрит» из романа. Точнее, так кажется мне, отродясь в Лондоне не бывавшему и судящему о загранице исключительно по фильмам. Когда я стал достаточно взрослым для путешествий, то на красивые дома с европейских открыток можно было посмотреть разве что в прицел, но архетипы работают.

— Отсюда они вылезли, — Аннушка рассматривает солидные деревянные двери с вычурной бронзовой фурнитурой, потом решительно толкает створку. — О, не заперто!

За дверью не подъезд, а целый холл — просторное помещение, из которого уходит наверх широкая лестница, покрытая багровым ковром. Стойка консьержа пустует, но есть звонок, которым его можно призвать. А ещё есть дверь, на которую заворожённо уставилась Аннушка.

— Это он!

— Кто? — спросил я.

— Тот самый дом, который мы вчера искали. Я узнала дверь. Это кросс-бифуркатор.

— Что это за фигня?

— Как кросс-локус, но переключаемый… Смотри!

Она подошла к двери и открыла её. Вдаль уходит сумрачный коридор с редкими лампами и дверями квартир. Чистенько, винтажненько.

— А теперь смотри!

Она закрыла дверь, приложила ладонь к чёрной панели на стене и открыла её снова. Теперь коридор за ней выглядит совершенно иначе — запущенный, пыльный, лампы не горят, стены обшарпаны, тусклый свет единственного окна подсвечивает неприглядность давней заброшки. Пахнет мышами, пылью и старым деревом.

— И что это за место? — спросил я.

— Ответная часть локуса Библиотеки, — Аннушка решительно вошла в коридор, я последовал за ней.

Дверь закрылась за нашими спинами с сухим стуком. Я открыл её, выглянул — холл как будто постарел лет на сто, причём весь этот век в него, похоже, никто не входил. Есть и визуальные отличия — двери расположены иначе, стойка консьержа в другом углу, лестница уже без ковра, зато есть очень стильный лифт. В таком должен обретаться лифтёр в ливрее с позументами, но там просто лежит какой-то мусор.

— Не совсем понял, как это работает, — признался я.

Как ни напрягаю чутьё, кросс-локуса не чувствую.

— Локаль Мораториума двойная, — Аннушка вышла за мной в холл, огляделась и направилась к входным дверям. — Потому что сам механизм состоит из двух. Точнее, как говорят умники, это один и тот же механизм, просто… не знаю, как правильно сказать. В общем, не бери в голову. Когда-то в древней древности, когда эти штуки строили, вокруг них образовался город. Он расположен по обе стороны локали, потому в каждом доме был кросс-бифуркатор, позволяющий ходить туда-сюда каждому, у кого есть доступ. Очень удобно, наверное, было. Или не очень, не знаю — всё-таки в двух частях локали время течёт немного по-разному, замучаешься часы подводить.

— А почему тут так… пусто?

Мы вышли на улицу, я огляделся — город не в точности такой же, как с той стороны, но похож. Стиль, архитектура, мостовые, дома… Всё цело, но давно заброшено. Садики за оградами разрослись до микроджунглей, стекла покрыты многолетними наслоениями грязи, черепичные крыши потускнели, стены домов затянули вьющиеся растения. Современный город выглядел бы ужасно, но булыжные мостовые и сложенные из крупного камня стены имеют вид загадочно-романтичный.

— Красиво, — признал я.

— Да, умели строить, — подтвердила Аннушка. — на века. Как твоя культяпка?

— Терпимо, а что?

— Надо прогуляться до площади. Справишься?

— Думаю, да. Если не быстро. А твоя дырка в ноге как?

— Да почти зажила уже. Меня если сразу не грохнуть, то я быстро восстанавливаюсь. Регенерация входит в пакет «вечные двадцать пять».

— Но ты не скажешь, как его получила? Ведь Вещества, ты говоришь, давно уже нет?

— Не скажу, солдат, извини. Когда-то я принимала Вещество, да, но теперь оно мне не нужно.

— То есть существуют и другие способы?

— Разумеется. Но мой тебе не подойдёт. Никому не подойдёт. Так что если ты со мной из-за этого…

— Ты же знаешь, что нет. Я не Донка.

— Знаю, — вздохнула она. — Извини. Похромали.

И мы похромали.

— Пусто здесь, потому что ортогональ, — объясняет Аннушка, пока мы бредём по пустому городу. — Место как бы… перпендикулярное всему. То ли Мораториум его разворачивает, то ли наоборот, Мораториумы ставили в готовых ортогоналях… Не проси меня объяснить, сама не знаю. Попасть в него с Дороги можно, но только если точно знаешь, где вход. Найти как обычный срез — нет, не выйдет. Мастер-ключи от кросс-бифуркаторов в Библиотеке постепенно терялись, права прохода «по крови» тоже, лазить в одну-две двери неудобно, и постепенно эта часть города была заброшена. Там и в Библиотеке-то два дома из трёх пустуют, потому что делать в ней, собственно говоря, нечего, а книжки читать не все любят. Тем более, что та часть Мораториума сломана.

— А починить нельзя?

— Вряд ли. Я знаю, что, когда повредили Мораториум в Центре, с библиотекарского сняли запчасти для его ремонта. А это не то, что можно выпилить напильником. Технологии давно забыты, и даже принцип действия никто толком не понимает.

Мы доковыляли до конца улицы и вышли на круглую площадь, очень похожую на ту, где мы припарковали «Чёрта» в Библиотеке. И загадочный механизм на чёрном цилиндрическом постаменте тут тоже присутствует.

— Ну вот, — удовлетворённо сказала Аннушка. — Что я говорила? Работает!

Механизм вращается с тихим ненавязчивым жужжанием, но вблизи оно давит так, что, кажется, зубы вибрируют.

— Да, мне тоже не по себе от этих штук. В Школе наказание такое было — «почётный караул». Набедокуривших корректоров ставили «охранять Мораториум». От пары часов до суток возле этой штуки — кажется, что голова лопнет, потому что мозги закипят.

— И часто ты попадала?

— Постоянно. Я не любительница дисциплины. Да каждый хотя бы по разу огрёб. Дети же.

— Жестоко.

— Как многое там. Но, говорят, полезно. Болезненная, но нужная сонастройка с Фракталом.

Механизм крутится и крутится, рокочут шестерёнки, движутся по сложным траекториям тяги. Никакого источника энергии не видно, но это ему не мешает. Если присмотреться, то кажется, что одни детали проходят сквозь другие, как будто они расположены на разных пластах реальности, но при этом находятся в некоем зацеплении. Да, такое вряд ли просто починить, это вам не коробка передач.

Рядом с чёрным цилиндром кто-то возвёл несложную конструкцию из некрашеных досок. Нечто вроде невысоких строительных лесов с пандусом. Судя по их состоянию, это явно не антиквариат, дерево ещё пахнет смолой, а гвозди не заржавели.

— Интересное дело… — Аннушка покачала сооружение. — Зачем они лазили к механизму?

— Может, изучали конструкцию? — предположил я.

— Скорее, что-то тащили… — она внимательно рассматривает доски. — Не то сюда, не то отсюда… Первым делом надо будет охрану поставить. А то шляются всякие…

— То есть ты решилась?

— Ага, — она присела на пандус и со стоном вытянула раненую ногу. — Уф, болит ещё.

— Ещё бы. Пара часов как пулю словила. Ты вообще должна в шоке валяться.

— Перебьюсь. Надо выбираться отсюда, потому что дельту разбежки мы не знаем.

— Какую дельту?

— Мораториумы создают временной лаг. Или ортогонали создают временной лаг, а Мораториумы его используют… В общем, время тут идёт иначе. Я оставила одни часы в бардачке в «Чёрте», другие взяла с собой — посмотрим, насколько они разойдутся. Надеюсь, не лет на десять…

— Серьёзно?

— Ну, теоретически… В Центре разбежка в худшие годы была ого-го. Но потом запустили вторую часть, и сейчас пара минут в сутки. Тут — без понятия.

— Тогда действительно лучше поторопиться…

— У тебя маячок-таблетка, которую я тебе давала, с собой?

— Да, не пригодился же. Ты сама меня нашла.

— Давай сюда.

Я порылся в кармане и отдал ей чёрный диск с прорезью. Девушка переломила его сильными пальцами и кинула обломки в кусты.

— Скорее всего, я это место и так найду, — пояснила она, — но с маячком надёжнее. Пошли к выходу.

— Дверь же есть? — спросил я, ковыляя по грязной брусчатке.

— Через дверь машины Костлявой не пролезут, — резонно отметила Аннушка. Да и не нравится мне, что ей пользуются… всякие. У меня гостевая авторизация, её может отозвать тот, кто дал, или тот, у кого мастер-ключ, или тот, у кого уровень доступа выше… Не, это не вариант.

Когда мы доковыляли и вышли в холле (в том, который чистый и с ковром, но без лифта), Аннушка сказала:

— Стой. Положи сюда руку.

Я прижал ладонь к чёрной пластине. Она оказалась похожа на ощупь на репер — такая же никакая. Без трения и температуры, как будто не совсем тут. Девушка пришлёпнула мою руку своей, прижала, в ладонь как будто кольнуло электричеством.

— Всё, теперь у тебя тоже есть доступ. Просто на всякий случай.

— Теперь меня тоже убьют?

— Могут. Но, если со мной что-нибудь случится…

— Ничего с тобой не случится. Благодарю за доверие.

— Я не шучу.

— Я тоже.

— Ну и хрен с тобой, солдат. Пошли к «Чёрту». В смысле, к машине моей, а не вообще.

Достав из бардачка простые электронные часы, она вытащила такие же из кармана куртки и положила рядом.

— Вообще не разбежались, можно сказать, — прокомментировала она удивлённо. — Может, пара секунд, а может, и вообще ничего, часы не очень точные.

— Это же хорошо?

— Это странно. Я ожидала реально большого лага, ведь он давно работает. Но… туда кто-то лазил и что-то делал. Может, его останавливали? Тогда локали синхронизировались. А может, ещё что-то. Ладно, погнали отсюда.

Ехали долго, ныряя на Дорогу и выныривая на зигзаги, а потом впервые на моей памяти остановились не тут, а там. В смысле не в срезе, а на Дороге.

— Смотри, солдат. Это мало кто видел.

Дорога ныряет под свод конструкции, образованной четырьмя сходящимися вверху арками из чёрного матового камня. Мы встали прямо в середине, вокруг туман, и мне не по себе.

— Что это?

— Перекрёсток.

— Чего с чем?

— Да хрен его знает, если честно, — призналась Аннушка. — Одного ничто с другим ничтом. Но здесь можно повернуть и остаться на Дороге.

— На той же самой?

— Без понятия. Может быть, повернув, ты окажешься в другой Вселенной, где всё похоже, но чуть-чуть не так… А может, ничего не произойдёт.

— А ты поворачивала?

— Несколько раз. В некоторые места иначе не попадёшь.

— И как?

— Да чёрт его пойми, солдат. Если это другая Вселенная, то и ты другой, а значит, не заметишь разницы. А если та же, то разницы просто нет. Ладно, хватит метафизики. Мне тут как-то не по себе.

Аннушка решительно вывернула руль, и мы повернули направо.

Ехать по брусчатке старого города на машине гораздо удобнее, чем ковылять на костылях. Мы снова там же, где были, в локали с Мораториумом.

— Вот, я же говорила, что найду, — сказала удовлетворённо Аннушка. — Теперь можно собрать тут всех, кому не по пути с Конгрегацией, Коммуной, Альтерионом и прочими большими игроками в «Хранителей». Их тут не достанут.

— И что они будут делать? — я оглядел пустую площадь.

— Для начала просто жить. Это, солдат, поверь, уже много. Беглых корректоров не сожрёт Конгрегация, синеглазых детишек Костлявой не сунут в мозгоёбку Школы, кайлитам не отгеноцидят с плеч их бедовые рыжие бошки…

— Чтобы жить, надо что-то жрать, для начала.

— А, ты об этом… Не переживай, найдут пропитание. Кайлиты четверть века на Эрзале выживали почти натуральным хозяйством; корректоры могут ходить, где вздумается, и подбирать, что плохо лежит; у Костлявой аж две глойти — переквалифицируется из кланлидерши в караванщицы, не пропадёт.

— А ты?

— Что я?

— Вот, допустим, собрала ты всех здесь, сказала: «Правьте и владейте, плодитесь и размножайтесь». Типа миссия выполнена, ладно. Чем дальше займёшься?

— Своими делами, солдат.

— То есть всё на этом и закончится?

— А ты как хотел?

— Я хотел, чтобы нет.

— Не любишь законченных историй?

— Ненавижу!

— Тогда разводи костёр. Думаю, доски с тех лесов как раз подойдут на топливо.

— Костёр? Зачем?

— Ты же не думаешь, что я куда-то двину не жрамши? Приготовим ужин, выпьем (я как раз захватила бутылочку виски), переночуем…

— И что дальше?

— Ну, смотри. Кто-то делает гранж и травит им людей, превращая в одноразовых глойти. Мне чертовски хочется открутить этим деятелям их делалки. Это раз.

Аннушка подняла кулак и отогнула на нём палец. Средний.

— Откуда-то высрались уроды на комспасовской технике, у которых акков хоть жопой жуй, причём не нашедшие лучшего занятия, чем пытаться меня грохнуть. Это не то, что можно просто проигнорировать, и это два.

Второй палец — указательный, и теперь она показывает знак V.

— Конгрегация, как выяснилась, творит какую-то херню с корректорами и коллапсами, и в этом, оказывается, по уши был замешан мой старинный приятель Калеб и мой бывший… во всех смыслах, Мелехрим. Я, конечно, не корректор, и плевать мне на их игры, но это, сука, уже личное.

Пальцев стало три.

— Оказывается, корректоры стерильны не от природы, а их сделали такими в Школе. Я не то чтобы планировала становиться матерью, это как-то не идёт к моему образу жизни, но, блин! Такие вещи нельзя делать не спрашивая! И теперь уже я хочу спросить: «Какого чёрта?» и намереваюсь получить ответ.

Она отогнула мизинец, пальцев стало четыре.

— И последнее по очереди, но не по значению — я просто обязана узнать, что это за рыжая баба, двойник Ольги. Та была моей лучшей подругой, и я должна себе и ей хотя бы это.

Аннушка отогнула большой палец и помахала в воздухе пятерней.

— А ещё, — сказала она, — я практически уверена, что всё это как-то связано.

— То есть, — осторожно спросил я, — мы не напишем тут «Конец»?

— Нет, солдат, — рассмеялась она. — Мы напишем:

«Продолжение следует».