"НЕЙРОС". Часть первая "Коннект"

Глава 4. No future

Нагма на меня дуется.

— Ты ушёл и пропал! — обиженно стукает маленьким кулачком по плечу. — Уже ночь, а я одна, а тебя нету.

— Прости, колбаса, были важные дела.

— Правда важные?

— Сомневаешься?

— Ты иногда как настоящий мальчишка, знаешь? Так странно, — вздыхает она.

— Знаю, солнышко. То, какой ты, влияет на то, как ты думаешь.

— Это прикольно — иметь тебя-брата. Ты крутецкий брат, мне нравится. Но тебя-папы мне иногда не хватает.

— Прости, мне тоже того себя не хватает.

— Кстати, Лирания про тебя спрашивала!

— Правда? — обрадовался я. — И что именно?

— Ну, куда ты делся. Наверное, что-то узнать хотела.

— А ты что сказала?

— Что ты с Колбочкой ушёл. Она такая сразу: «Ах, с Колбочкой…» — и всё.

— Что всё?

— Отвернулась такая и ушла.

— Ты специально, что ли?

— А вот не надо меня бросать на целый день одну! О сестре надо заботиться! А если бы я была голодная?

— А ты была?

— Нет, меня Лирания покормила. Еда тут, кстати, вообще невкусная, даже которая сладкая. А которая несладкая — та вообще бараний навоз в красивых бумажках.

— Ты была у Лирании?

— Ну да, я же говорю, она меня кормила. Этими, типа батончиками. На них как будто шоколад, только не шоколад, просто какая-то сладкая ерунда.

— На вот, ешь. Эти вкусные, — я протянул Нагме упаковку со сладостями.

Лакомства мы с Колбочкой спёрли на Средке. Точнее, спёр я, она только объяснила, как это делается. Одно из популярных развлечений шпаны из низов — выбраться на Средку и спереть что-то по мелочи. Что-то из платного, а значит, вкусного, красивого или просто прикольного. Можно огрести проблем, да — но, если сразу не попался, искать не будут. «Это незаконно, но всем насрать».

Я-взрослый думаю, что это специально. Не так уж и сложно отловить малолетнего несуна, учитывая, что везде камеры, а у него в кармане дистанционно считываемая айдишка. Но гораздо интереснее дать ему распробовать вкус настоящей платной жизни, позволить сравнить с дармовыми суррогатами низов. Ведь он вырастет, отмотает аренду и прибежит тратить деньги. Думаю, бесплатную еду специально делают не слишком вкусной. Вкусовые добавки фигню стоят, но должна быть разница, стимул платить. В общем, если не наглеть и не хапать много, то мелкому тырщику почти ничего не грозит.

Я-пацан при этом думал только о том, как весело хапнуть пачку сладостей с прилавка и свалить так шустро, чтобы киберпродавец не схватил. Они быстрые и резкие, но у них, оказывается, есть предельное расстояние, дальше которого они не отойдут от прилавка, и предельная стоимость украденного, до которой они не вызывают полицию. В общем, немножко адреналинчика, ничего такого. Главное, не думать, что будет, если тебя поймают и сдадут полицейским. Потому что обычному нижнику просто выпишут авансовый штраф, который оплатит его будущий арендатор. Теоретически это может повлиять на возможность выбрать контракт получше, но чтобы реально напрячь арендатора, надо нахватать дофига штрафов. По сравнению со стоимостью имплов любой штраф — копейки, а склонность к антиобщественному поведению никого не парит, всё личное потом выключат. Но это обычному. А меня-то, скорее всего, ищут. Так что я всерьёз рисковал собой и, что самое противное, — Нагмой. Но я-подросток не мог сказать девчонке: «Нет, я не буду, слишком опасно». Особенно девчонке, с которой только что имел сумасшедший секс при очень странных, но, несомненно, возбуждающих обстоятельствах.

— Спасибо, братец Док! — поблагодарила Нагма. — Ты самый лучший брат на свете! У-у-у, эти, и правда, вкусные!

И захрустела конфетами. Я смотрю на неё, сглатывая слюну. Сам голодный. Без айди не могу получить бесплатный паёк, а Колбочку просить было как-то неловко.

— Поделиться с тобой? — спросила проницательная Нагма.

— Нет, егоза, лопай сама, это всё тебе.

— Спасибо, братик. У меня тут есть пара невкусных, Лирания дала. Я не стала отказываться, ничего? Решила, что будет невежливо.

— Умница, что не стала. Вежливость — наше всё. Давай их сюда скорее!

***

Утром Нагма меня разбудила:

— Там Колбочка пришла. Я сказала, что ты спишь, но она говорит — важно!

Я почти весь остаток ночи гонял видео на ноте Кери, уснул только под утро, не выспался зверски. Но какого чёрта, мне пятнадцать! У этого возраста есть и свои преимущества.

— Сейчас встану, впусти её.

Жилые модули в низах маленькие, в занятом нами одна кровать, один столик, один санузел, где, чтобы принять душ, надо встать на площадку рядом с унитазом. Но всё не так уж плохо — кровать широкая, мы с Нагмой худые, пинается она не слишком часто, в санузле есть горячая вода, бесплатные зубные щётки, а также диспенсер с пастой и универсальным гелем для мытья. Жить можно. Вот только тазик с замоченной майкой мешает, забыли про неё. Выставил наружу, быстро принял душ, вышел.

— Блин, обещала и замоталась! — с досадой сказала Колбочка, глядя в таз. — Сейчас, две минуты, подожди, простирну.

— Ты меня разбудила, чтобы майку постирать?

— Не, там народ тебя видеть хочет.

— Народ?

— Ну, наши. Типа, новый прем и всё такое. Пупер, как оклемался, сразу свалил. Сказал, некогда ему с детьми возиться, пора контракт на аренду ловить. Целуйтесь, мол, со своим Доком, раз он вам так нравится. Кстати, ты отлично целуешься. И не только.

— Спасибо, надеюсь, это не придётся демонстрировать каждому.

— Я за тебя поручусь, если что, — фыркнула Колбочка, водружая тазик на унитаз, потому что больше некуда.

— А чего они хотят-то? В целом? — спросил я несколько озадаченно.

— Сами не знают, — вздохнула девушка, намыливая майку универсальным гелем. — С Пупером было скучно. Никакой движухи, кроме как сходить к школе интиков напугать да выбраться на Средку спереть чего-нибудь. И то редко. Он ссыкливый так-то был, Пупер. И ленивый. Ему только дышку садить да до девчонок домогаться. Ну, и в морду, чуть что. А на что-то серьёзное сразу: «Нет, нафиг надо, мне хороший контракт будет нужен, без штрафов». Так себе прем. Народ думает, вдруг ты лучше будешь.

— Лучше в чём? — озадачился я.

— Ну, меньше руки распускать, например. Во всех смыслах.

— Это я могу.

— Придумаешь что-то прикольное.

— Типа чего?

— А я знаю? Подними крышку, я воду солью.

Я протиснулся в тесный санузел и поднял крышку унитаза, Колбочка вылила мыльную воду и шлёпнула мокрую майку обратно в таз.

— Закрывай, сейчас прополощу ещё. Мы, когда все вместе стусовались, думали, что будем крутой корпой. Ну, знаешь, как кланы окраин. Замутим чо-нить мощное, полный суперкрайм, будем в токах купаться, на аренду забьём. Станем самой молодой и отвязной тусовкой Средки и всё такое.

— Что-то пошло не так?

— Да вообще ничего никуда не пошло, — сказала Колбочка, выполаскивая гель. — Трындели-трындели, так ни до чего и не договорились. Даже название не придумали, только пересрались все. Пупер обещал всякое, врал, что у него в кланах связи, но так и слился постепенно. Ему Лирка как-то раз при всех припомнила за тот трындёж, так он ей сразу в морду. Она ему в обратку, он её отметелил, хотя и сам тоже огрёб. На том всё и затихло, больше желающих подтащить према за базар не нашлось.

— Лирка?

— Лирания, есть тут такая девчонка. Пупер к ней клеился, но обломался, с тех пор так и норовил уесть. Но она на всю башку отмороженная, дерётся, как загнанная в угол пегля, и на язык злющая. Из неё бы и прем получше Пупера вышел, я думаю. Только он был сильнее. Помоги выжать.

Я выкрутил майку, отжимая воду.

— Дай сюда, на окно повешу. На ветерке быстро высохнет, — отобрала её Колбочка. — Потом зашью. Так что, сказать народу, чтобы собирались?

— Да, хоть посмотрю на них. А то я пока прем хуже Пупера, вообще ни с кем не знаком.

— Ты знаком со мной, это главное, — важно заметила Колбочка, расправляя мокрую майку на створке окна. — Спускайся во двор минут через десять, я всех соберу.

***

Я сосчитал собравшихся во дворе подростков — насчитал двадцать семь. Но это ещё не все, например, Лирания, которую я надеялся увидеть, пока не спустилась. Игнорирует или не торопится? Девчонок меньше, чем парней, но ненамного. Большинство в возрасте примерно тринадцать-пятнадцать, Пупер был самый старший. Одна раскосая девчонка совсем мелкая, лет семи — как её-то в эту компанию занесло?

— Это сестра Лирании, — шепнула мне стоящая рядом Нагма. — Она о ней заботится.

В центре двора со мной встала Колбочка и в некотором отдалении — Ойпер, который «Пегля», бывший шнырь Пупера. «Бывший Пупера», а не «бывший шнырь». Шнырь — это судьба.

— Привет, народ, — сказал я не громко и не тихо, ровно так, чтобы все заткнулись и прислушались.

Сработало — воцарилась тишина. Тут важно сразу взять верный тон, уверенный, но без давления. Я-взрослый это умею. Я-пацан неохотно уступил штурвал, слегка балдея от направленного на меня почтительного внимания сверстников. Особенно тех, кто женского пола.

— Меня зовут Док. Я, походу, новый прем. Если кто-то почему-то против, лучше скажите это сейчас.

— …и получите в харю, как Пупер! — ехидно продолжил кто-то с заднего ряда.

— В харю ещё нужно заслужить, — ответил я веско. — Я не Пупер, мне это всё на хрен не впёрлось. Кто там такой умный? Выйди вперёд и скажи!

Из второго ряда протолкался худой черноглазый паренёк лет пятнадцати, с косой чёлкой и такой же ухмылочкой.

— А и скажу! — заявил он. — На кой чёрт нам прем из вершков?

— А вам есть что терять? — картинно удивился я.

— В смысле? — насупился парень. — Мы нормально живём, да, народ?

Народ не проявил какой-то внятной реакции, бурча и пожимая плечами.

— И что же вы делаете? Когда нормально живёте? Ничего, кроме как нихрена, насколько я вижу. Валяетесь по комнатам, пыритесь в видео, гоняете тупые бесплатные игрушки и лысого в кулачок. Так?

Народ зафыркал утвердительно.

— Всем этим вы могли бы где угодно заниматься. И в чём тогда смысл этой движухи? Зачем вы тут? Зачем вместе? — я шагнул вперёд и ткнул нахального пацана пальцем в грудь так, что тот отступил. — Вот ты, скажи мне!

— Ну, мы, типа крайм-корпа, — ответил он не очень уверенно. — Почти клан.

— Ну, хвастайся тогда, чего накраймил.

— Ну, я чо… — сдулся парень. — Я как все…

— Представься, боец! — рявкнул я своим лучшим командным тоном.

— Лендик.

— Скажи мне, Лендик, чем промышляет ваша — теперь наша — крайм-корпа? Какая у неё специализация? Толкаете наркоту? Угоняете тачки? Грабите караваны? — я лихорадочно соображаю, что вообще криминального можно учинить на низах, где почти ни у кого нет ни денег, ни имущества, но ничего толкового в голову не приходит.

— Ну… Мы как-то подломили автомат и натырили дышки! — воспрял он.

— Много?

— Дофига! Тридцать доз! Всё выгребли — в автоматах больше не бывает, а доставка сразу вырубилась.

— То есть примерно столько, сколько вы могли получить, просто подойдя толпой и приложив по очереди айдишки?

— Ну… Типа того, да. Но это было круто!

— И как давно был этот охренительный крайм-подход?

— Ну… Месяц? Полтора назад? — он заоглядывался в поисках поддержки.

— Три с лишним, — заявила уверенно Колбочка. — И ещё месяц об этом трындели, не затыкаясь. Повторить зассали, потому что полиса стали пасти квартал.

— Да вы, я смотрю, реально крутая крайм-корпа. Кланы, небось, сосут от зависти, — хмыкнул я.

У кого бы спросить, что за кланы такие? Эх, невнимательно я Дмитрия слушал. Не вникал в подробности местной жизни. Кто знал, что понадобится?

— Не, а что делать-то? — развёл руками Лендик. — Пупер вон обещал крутые подгоны от кланов, типа, мы будем для них всяким палевом банчить, токи с двух рук загребать, но только, сдаётся мне, он просто щёки надувал. Не было у него никаких связей. А у тебя есть? Или ты, как он, только брехать и морды бить умеешь?

— Чего у меня есть и чего у меня нет, это мы обсудим позже, — сказал я строго. — Потому что это средства. Средства нужны для достижения цели. Какая у вас цель, народ? Чего вы хотите от жизни?

Я-взрослый всё ещё не понимаю, на кой чёрт мне вообще это сборище никчёмышей. Любая уличная гоп-компания из моего первого детства нагнула бы таких лузеров, не напрягаясь, на одних понтах и распальцовках.

Я-пацан вижу, что во двор спустилась Лирания. Она встала возле сестры, положила руку ей на голову и ерошит чёрные волосы. Но смотрит при этом на меня. Внимательно смотрит. И меня-пацана от этого конкретно штырит.

Народ к целеполаганию не готов. Как ни вглядываюсь в лица подростков, вижу там только непонимание, растерянность, проблемы с самооценкой, неумение анализировать и неспособность планировать. Если они пошли за таким унылым говном, как Пупер, то активной жизненной позицией тут не пахнет.

— Молчите? — спросил я, выдержав паузу. — Молчите. Ладно, я скажу за вас.

Я плавно прошёлся туда-сюда, потом резко встал и обвёл строгим взглядом собравшихся, как будто заглядывая каждому в глаза. Так, что ребята дружно вздрогнули. Слон так делает, если надо, чтобы бойцов до жопы пробрало. Его бы сюда — они бы уже строем ходили и по команде оправлялись. Прямо в строю.

— Так вот, никаких целей у вас нет, и от жизни вы не хотите примерно ни хрена, — я поднял руку, останавливая тех немногих, кто уже раскрыл рот возразить. — Не спорьте. Хотеть — значит делать. Ничего не делаете — значит, ничего не хотите. Никакая вы не крайм-корпа, и сами это отлично понимаете. Хуже того — никакие вы не «вы». Вас нет. Вы даже название себе не придумали. Вы не сообщество, потому что сообщество невозможно без общей цели, а у вас её нет. Я вижу перед собой просто ребят, живущих в соседних комнатах. Сначала вам было прикольно играть в банду, слушать Пупера, не веря тому, что он обещает, и побаиваясь того, что он вдруг исполнит обещанное, но потом и это надоело. Даже надрачивать, — простите девочки, — на то, что вы якобы крутые, — и то больше не выходит. Сами себе не верите. Вы просто ждёте, пока стукнет семнадцать, и можно будет уйти на аренду. Отдать свою жизнь ни за хрен, потому что она ни хрена и не стоит. Я прав или я прав?

Утверждающее молчание было мне ответом. Все опустили глаза, переминаются с ноги на ногу, не знают, куда деть руки, ковыряют носком кеда мусор и так далее. И только Лирания продолжает смотреть на меня, сильно смущая «я-подростка». Я-взрослый, пользуясь тем, что руль у меня, твёрдо и прямо посмотрел в ответ. В её раскосые глаза. В очередной раз удивившись, что она вовсе не красавица, но меня к ней неудержимо тянет.

— Что ты предлагаешь, вершок? — спросила она, не отведя взгляд.

Я-пацан обмер, как напуганный опоссум, и рухнул во внутренний обморок. Она со мной заговорила!

Я-взрослый ответил.

— Не дать этому миру нас сожрать.

Правильно было бы сказать: «Гребитесь веслом, неудачники, а я пошёл. На хрена мне такой балласт?» ― но я смотрю на девочку и не могу.

— И как ты думаешь это сделать? — голос её полон скепсиса, а рука нервно прижала к себе растрёпанную головёнку сестры.

Та раздражённо вывернулась и с недоумением посмотрела снизу верх, — наверное, Лирания сделала ей больно.

— Я точно знаю, как это сделать, — ответил я небрежным тоном. — И у меня есть всё, что для этого нужно. Вопрос в другом — нужно ли это вам? Или вы собираетесь слить в сортир десять лет жизни, за ними спустить токи на Средке и повторять этот трюк до тех пор, пока не сдохнете? Сколько лет вы на самом деле проживёте, народ? Полгода веселья на пять лет аренды? Тогда вам стоит задуматься о том, что большая часть вашей жизни уже прошла.

— Как это большая? — спросила растерянно Колбочка.

— Ну да, считать вас не научили. Допустим, ты доживёшь до восьмидесяти. Минусуем семнадцать — шестьдесят три года жизни. Минусуем первую аренду — тебе двадцать семь, осталось пятьдесят три. В режиме «пять лет на полгода» это девять-десять арендных сроков, то есть максимум пять лет жизни, которую ты запомнишь. Ты уже прожила большую половину жизни и умрёшь в восемьдесят лет двадцатилетней, так и не повзрослев. Как тебе такая арифметика, Дженадин? Вы все умрёте молодыми, детишки.

— Не обязательно же повторно арендоваться, — сказал неуверенно Пегля.

— А ты много знаешь тех, кто не пошёл на второй круг? — спросила Лирания.

— Я — нет…

— И я нет, — подтвердила ошарашенная моим подсчётом Колбочка. — Но я вообще мало взрослых знаю.

— Дженадин, — сказал я устало. — Ты не поняла. Нет никаких взрослых. Твоя мать родила тебя не в двадцать семь, а в семнадцать. И ей всё ещё семнадцать. Все низы — один большой детский сад, радостно меняющий себя на конфеты. У вас украли жизнь. Но я знаю, как это исправить.

***

Я оставил их осмыслять сказанное. Вернулся в комнату. Ребятам надо переварить эту арифметику. Они задумались, что система аренды — это пожизненная эксплуатация детей, которым не оставили шанса вырасти. Они никогда не повзрослеют, а значит, и не поймут, в чём обман. Кажется, Дмитрий говорил, что соотношение численности верх/низ примерно один к ста. Один взрослый вершок съедает за свою жизнь сто детей. Счастливых детей, проживающих пять лет непрерывного веселья на Средке и ничего, кроме этого. Я-взрослый поражаюсь людоедской продуманности этого мира. Я-подросток думаю о Лирании. О Колбочке, которую только что жёстко ткнул носом в то, что её смертельная обида на мать — это обида на ровесницу, я-подросток не думаю. Подростки не ценят того, что уже получили, они жаждут того, чего у них нет.

Хреново быть подростком.

— Хорошо выступил, — дверь открыта, в проёме стоит Лирания.

За ней маячат любопытствующая мордочка её сестры и хитрющая физиономия моей.

Я-пацан потерянно мну в руках высохшую на окне футболку, краснею, бледнею и застываю в неловком молчании.

Я-взрослый невозмутимо говорю:

— Привет, заходи.

— Я Лирания, — сообщает девушка.

— Я знаю, сестра про тебя рассказала.

Нагма в коридоре что-то шепчет на ухо малышке, та делает удивлённое лицо, но кивает и они исчезают вдвоём. Дверь тихо закрывается за спиной вошедшей Лирании.

— Можно? — она протягивает руку, и я автоматически отдаю ей футболку.

Девушка пробует наощупь ткань, смотрит швы, выворачивает ворот и внимательно читает ярлычок. Зачем-то нюхает, просовывает палец в продранную в драке дырку, показывает мне. Я-пацан всё ещё в полуобмороке, я-взрослый вспоминаю, что эту футболку купил себе Дмитрий в маленьком магазинчике нашего приморского городка. Мне она великовата, но куда в меньшей степени, чем моя собственная взрослая одежда. Обычная чёрная хлопчатобумажная майка с белым принтом «витрувианский рок» — там изображён «витрувианский человек» с электрогитарой.

— Порвалась, — констатирую я-взрослый.

Лирания возвращает майку, я-подросток судорожно в неё вцепляюсь, не зная, куда деть руки, а я-взрослый обращаю внимание, что девушка и сама одета нетипично для низов. Не похоже на бесплатную синтетику из автоматов.

— У меня есть гитара, — сказала она, ткнув пальцем в картинку. — Почти такая же.

— Круто, — ответил я. — Играешь?

— Да, но нет усилителя, почти неслышно. Поэтому только для себя.

— Я, возможно, знаю, где взять усилитель, — сказал я, подумав о ящиках с электронным хламом в берлоге Кери.

— Я почему-то так и подумала, — кивнула Лирания. — Если уж ты знаешь, как избежать аренды, то всё остальное для тебя вообще ерунда.

Я-пацан смутился ещё больше, решив, что она надо мной издевается, я-взрослый спросил прямо:

— Ты из верхних?

— Я из внешних, — ответила она. — Как и ты. Только я, в отличие от тебя, знаю, что в этом мире нет гитар. Мои родители привезли её сюда, чтобы я не забросила музыку.

— Не забросила?

— Ноты потеряла, — вздохнула она. — И комбик. Приходится импровизировать.

— Сыграешь? — спросил с замиранием в голосе я-подросток.

— Может быть, однажды, — неопределённо ответила девушка. — Всё равно без комбаря тихо, хоть ухо к деке прикладывай.

Я-подросток согласен приложить ухо куда угодно, но я-взрослый спрашиваю:

— Что случилось с твоими родителями?

— Думаю, то же, что с твоим братом. Однажды вернулась с сестрой — квартира опечатана полицией. Я сорвала печать, схватила сумку, гитару, и мы смылись. Родители так и не вернулись. Я тут почти год тусуюсь. Уже хотела свалить из-за Пупера, но ты ему навалял, и я осталась.

— А как твои родители сюда попали?

— В командировку приехали, на три года. Разве твой брат не так же?

— Не совсем, — не стал уточнять я. — А чем они занимались?

— Что-то компьютерное, я не разбираюсь. В башне, где мы жили, было много командировочных из других миров. Некоторые приехали с детьми, мы тусовались вместе. Года полтора назад люди начали пропадать, родители часто шептались об этом, но по условиям контракта надо было обязательно доработать, иначе не заплатят. Родителям говорили, что те просто уехали. Ага, бросив все вещи…

***

Межмировое хэдхантерство — относительно развитой бизнес для Мультиверсума. Десятки, может, сотни людей в год находят себе работу таким образом. Немного, но иногда и один человек может здорово подтолкнуть местную науку и производство просто благодаря свежему взгляду и локальным ноу-хау. Патенты-то между мирами не работают.

— Из какого вы мира? — спросил я.

— Из нашего, — пожала худыми плечами Лирания. — Я не знаю, как ещё сказать. Да и какая теперь разница?

— Никакой, — согласился я.

— Сколько твоей сестре?

— Оньке? Восемь. Уже тут исполнилось.

— Скучает по родителям?

— А кто не скучает? Я так да. А твои где?

— Мои умерли.

— Прости.

— Ничего, — я не стал уточнять, что было это до того, как она на свет родилась.

— Ты тут с братом был?

— Братом и его девушкой. Они пропали вместе.

— Соболезную.

— Рано. Я их найду.

Лирания посмотрела на меня очень внимательно и строго.

— Звучит как мальчишеский трёп.

— Верь мне! — сказал уверенно я-подросток, понятия не имеющий, как это сделать. — Может, заодно и твоих родителей найду.

— Не смей так говорить! — лицо Лирании застыло злой маской.

— Почему?

— Нельзя давать надежду. Это жестоко. Прошёл почти год, даже Ония не верит, что они ещё живы. Если ты снова заставишь меня по ним плакать, я тебя никогда не прощу, понял?

— Принято, — ответил я коротко, девушка дёрнулась, как от удара.

— Что опять не так?

— Ничего, — ответила она мрачно. — Отец так говорил. Когда мама ему что-нибудь объясняла, а он был не согласен, то не спорил, а говорил «Принято». То есть услышал, но поступит по-своему. Чёрт, я всё-таки сейчас заплачу. Скотина ты. Все вы.

— Кто «мы»? — спросил я растерянно в спину, но она уже ушла.

Я-пацан готов догонять и оправдываться, но я-взрослый знаю, что девочкам иногда надо поплакать.

***

— Здорово ты народ перебаламутил, — сказала Колбочка. — Дай сюда майку, я зашью.

Я отдал ей футболку, она присела на кровати рядом. Достала из кармана куртки маленький швейный набор, саму куртку бросила на пол, оставшись в коротком топике.

— Я никогда не думала про это говно с арендой. Все же так живут, чего такого? Конечно, просрать всё за месяц, как моя мамка, глупо, можно растянуть. Но ты прав, все потом уходят на второй круг. Иначе мы бы тут не сидели. В лучшем случае после первой десятки выдерживают пару лет, успевают завести ребёнка, но потом всё равно сдают его в интернат, а сами арендуются. Думают, что второй раз-то будут умнее — но хрен там. Или берут короткую аренду, на год, но тогда и денег мало, мамке на неделю хватает. И знаешь, что она эту неделю делает?

— Что?

— Трахается как ненормальная. Выбирает на Средке бордель для баб и спускает там деньги на кибермужиков с киберчленами. И упарывается так, что ничего потом не помнит. И смысл? Её и так весь год трахают, и она не помнит. Я её ненавидела, ты прав. Но ты сегодня сказал, что ей так и осталось семнадцать, и я врубилась — это же я себя ненавижу, а не её. Себя будущую, которая будет вот так же. Зачем ты мне это сказал?

— Потому, что так всё и есть.

— Это-то и погано, — вздохнула Колбочка.

Она завязала и откусила нитку, показала мне футболку.

— Глянь, как новая! А ты выбросить хотел.

— Спасибо, — поблагодарил я.

На мой взгляд, зашито очень средне, шов грубый, ткань перекосило. Но вряд ли у неё много практики.

— Ты на Лирку запал, да? — спросила она, глядя в сторону.

Я промолчал.

— На неё многие западали, только она никому не дала. И тебе не даст. Злая она какая-то, ни с кем не общается. И некрасивая совсем — худая, ни сисек, ни жопы, глаза странные. Но всё равно на неё парни западают. Не знаю, почему.

Я снова промолчал.

— Может, мне не делать сиськи? – она подняла руками грудь нулевого размера, пытаясь добавить объёма. — Мамка сделала, и толку? Может, чёрт с ними, что выросло — то выросло? Как думаешь?

Я протянул руку и осторожно коснулся её соска через ткань топика.

— А мне нравится. Как раз в ладонь ложится.

— Врёшь, — вздохнула она. — Но я не против насчёт ладони. Клади.