Путешествие в Шахристан

Ч а с т ь 15 Варварское гостеприимство

В первый же день пути по Улюмскому каганату мы столкнулись с той же проблемой, из-за которой лишнюю неделю провели в Караканском ханстве, но о которой успели порядком подзабыть. После широких, мощёных камнем шахрайских дорог с подробными табличками, указывавшими не только направление до ближайших городов, но и расстояние до них, степные тропинки казались лабиринтом. К тому же лабиринт этот был словно бы эфемерен, потому как неиспользуемый путь в степи скоро зарастал травой.

Мы попытались спросить дорогу у местных жителей, встреченных нами на каком-то лишённом растительности пятачке, но те лишь стенали что-то на тему 'Проклятое место. Который день воду ищем, а из земли какая-то вонючая черная жижа хлещет! То-то здесь ничего не растет, всё на корню чахнет...' и продолжали своё нелёгкий труд с кирками и заступами. Посул вознаграждения смог отвлечь их на некоторое время от переживаний и работы, но даже при виде золотого шахера они не смогли с уверенностью указать нужную нам дорогу.

Окончив ужин в одной из подорожных - или потропиночных? - едален, мы засиделись за столом. Пытаясь сообразить, куда нам ехать дальше, мы склонились над картой и все вчетвером погрузились в изучение оной. Останавливаясь на трапезу, мы приметили поодаль воды большого озера и теперь с помощью карты пытались понять - это ли указанная на карте бухта Барахта или же перед нами какая-то другая часть степного озера Клякса.

За соседним столом, развалившись на стуле, сидел плюгавый лысоватый мужичонка в шахрайской одежде. Мне надолго запомнилась внешность этого шахрая, усилиями которого наш маршрут претерпел столь стремительные метаморфозы! Лицо его было самым заурядным и наводило на мысли то ли о еноте, то ли о каком-то сморщенном корнеплоде, а взгляд был полон плохо скрываемого нахальства. Впрочем, по временам шахрай делал над собой усилия и пытался смотреть на нас чуть ли не с отеческой заботой, что у него получалось неважно, поскольку он был возраста неопределенного, но на мудрого старца отнюдь не походил. Против шахрайского обыкновения, бороды он не имел.

Кувырдак

Увидев, что мы изучаем карту, он встал и направился в нашу сторону. При этом передвигался он так, словно был ранен в ногу - однако на военного был совсем не похож.

- Заплутали малость? - спросил он, представившись просто Кувырдаком. - Здесь Улюм, здесь пути надо держаться. Улюмцы они такие - не замочат, так отбуцкают!

Я поморщился при звуках столь просторечных слов, но эмоции свои попытался скрыть по мере сил: путешествие приучило меня к осторожности.

- А сам-то ты путь знаешь, уважаемый?

- Да без базара! Кому как не мне знать!

- Мы заплатим тому, кто покажет кратчайшую дорогу до Ур-Кагана.

- Кизяк вопрос! Только вы сами кто такие будете? Лица у вас не местные, одеты по-лукоморски...

- Мы и есть лукоморцы. Едем из Ширин-Алтына в Ур-Каган.

- А-а-а, так не вы ли те самые послы, по которых ботают на каждой хате? Это ж новость последнего месяца - лукоморцы в Шахристане. Ну вы же те самые лукоморцы и есть, вы, колитесь, братаны! Как я сам, дурак, сразу не просёк! А где, по чесноку, этот Нибельмес, который, говорят, при лукоморцах завроде вертухая был?

Здесь мы без него. Мы его с собой не взяли.

И чё, он даже никакой малявы вам в дорогу не накатал?

Признаюсь, я не очень понимал степной диалект, на котором изъяснялся наш новый знакомый, но его непосредственность меня подкупала. Графу же речь Кувырдака оказалась неожиданно понятной. Они быстро нашли общий язык, и, бегло ознакомившись с выданными нам Нибельмесом верительными грамотами, Кувырдак за сходное жалование пошёл к нам в проводники.

Должен признать, что первое время у нас не было причин пожалеть об этом решении. Двигались мы, судя по всему, в верном направлении, а при малейшем сомнении наш новый проводник брался растолковывать нам подробности карты, энергично указывая на окружающий нас ландшафт и отыскивая нужные значки на схеме. Если в каком-то караван-сарае или чайхане хозяева недобро смотрели на нас, то Кувырдак всегда отводил их в сторону и что-то вполголоса, но энергично втолковывал, после чего мы неизменно получали сносное обслуживание, съедобную еду и даже удобные места для ночлега.

В иных местах, где Кувырдака знали хорошо и с порога встречали как родного, мы получали поистине неожиданное гостеприимство. Улюмцы показывали себя с совершенно неожиданной стороны: как радушные и хлебосольные хозяева и красноречивые, темпераментные собеседники. Любезность их при таких трапезах была безгранична, а обещания всяческой помощи и клятвы братства - безупречно искренними. В таких-то местах застольные беседы шли привольно и открыто, чего никогда не было в эмирате, и мы, не скованные более дипломатическим этикетом и чрезмерными требованиями вежества, могли высказывать все наши сомнения и обсуждать даже самые щекотливые вопросы, касающиеся виденного в Шахристане. Улюмцы отвечали откровенностью на нашу откровенность и не стеснялись в выражениях по адресу коварных и надменных соседей, а Ля Ляфа-апа поддерживала наш разговор, снабжая нас не известными никому из присутствующих подробностями шахрайской жизни.

- А мы ещё думали, что это в Шахристане можно говорить свободно и ничего не опасаясь, - покачал головой граф во время очередного задушевного застолья.

- Это кто ж вам такую пургу прогнал? - скривился Кувырдак.

- Нибельмес-ага.

- Да знаю я вашего Нибельмеса, знаю, - презрительно рассмеялся на это имя наш проводник. - Его тут все знают. Он чиновник, да причём не простой, чую, чиновничек! Он вам официоз гонит, как должно быть. Только туфта всё это! На бумаге-то всё гладко, а вот в жизни малость по-другому. Я расскажу вам, как на самом деле шахраю живётся. Я вот в детстве без отца остался, сам восемнадцати лет от роду женился. И чё? По их бумагам мне надо в подмастерьях ходить, в третью гильдию выбиваться. А жрать-то охота!

- Разве казна не платит вам пособие на питание и кров?

- Ну, платит. Но тебе бы самому хотелось, чтобы соседи на тебя пальцем показывали: 'Вот идёт Кувырдак, он получает пособие по бедности, и жена его получает, и дети его'. Не, мы получаем, чё. Но только беспонтово это. Особенно когда вокруг тебя всякие в парче ходят, на чистокровных скакунах гарцуют...

- Мы думали, что в Шахристане можно заработать и на парчу, и на скакуна...

- Ну, можно. А можно и не заработать. Только к тому времени как я заработаю - уже состариться успею. А жить-то сейчас хочется! Я бы, может, уже сейчас мог бы не хуже ихнего эмира управлять... порядок бы им навёл... стабильность... а то зажирели, распустились, ишь! Но нет, по ихним бумажкам я не подхожу! Не учён, говорят! Городом, говорят, не управлял! Даже дела своего, говорят, нет! Так что мыкаюсь, промышляю кой-чем...

- Наверное, вы работаете с деловыми кругами Улюмского каганата? - я попытался увести шахрая от невеселых размышлений.

- Ну да, типа того. Помогаю косоглазым, можно сказать. Эмиры же правят ими по беспределу, так что кто им поможет кроме меня-то! Я вообще косоглазых страсть как люблю. Думаю, вообще вся сила Шахристана должна быть только в этой... в могонаци... многонассы... короче, в том, чтобы шахраи степнякам дань платили и не возбухали бы, если косоглазенькие какого шахрая невзначай прирежут. Подумаешь, делов-то! Я бы лично за шахрая в такой ситуации и шиша ломаного не дал! Но нет, сейчас всё не так, всё не так... Потому что степняки честные и бесхитростные. А шахраи - ленивые пьяницы хитрож... - Кувырдак перехватил взгляд графа и точно уловил его безмолвное 'Не лайся при даме!', а потому продолжил чуть спокойнее. - Очень хитрые, короче. На весь эмират, поди, одни степняки и вкалывают. И всегда так было. Слышали про битву в Домашней Степи? Ржачная история, в натуре! Так вот, даже там, если почитать секретные источники, воевали караканцы с караканцами. А шахраи так, рядом стояли, стрелы подавали, прятались за караканскими спинами. Я это точно знаю. Я вообще много чего знаю. Если бы не ихние бумажки, я бы вообще офицером мог бы быть. Засланцем! Но нет, не подхожу я по ихним бумажкам...

Надо сказать, что Кувырдак не одобрял шахрайского образа жизни ещё более, чем Ля Ляфа-апа, что и не преминул высказать со всей откровенностью во время очередного застолья:

- Народовластие, гильдии - всё это разгильдяйство... Порядок должен быть настоящим, крепкая рука должна быть! Нужно, чтобы каждый безропотно повиновался начальнику. А начальник - своему начальнику. А все начальники - мн... ну, правителю, который за долгие десятилетия правления смог показать себя молодым и энергичным лидером. Так, чтобы если сказано делать - то делали. Если сказано молчать - то молчали. И не рассуждали бы, как начальник правит, куда он деньги тратит и о чём думает. Не подчиненного ума это дело! И если все вот так, как я сказал, жить будут, тогда и наступит всем щастье...

- Всем начальниками, то есть?

- Всем!!! Ведь единственное щастье подчиненного - угождать своему начальнику. И других мыслей у подчиненного быть не должно. А если он этого не понимает, значит он плохой подчиненный. И плохой человек.

- А как же свобода...

- В сортире я видал эту свободу! От свободы одни беды и неустройство. Ведь если человек свободный - он непременно бедный. И только когда над человеком крепкий начальник появляется, только тогда он богатеть начинает!

- Начальник?

- Человек! Человек, говорю, богатеть начинает...

- А...

- А если он этого не понимает, значит он плохой подчиненный и плохой человек. Если начальник сказал 'жизнь стала лучше' - значит, жизнь стала лучше. Иногда просто подчиненный слишком глуп, чтобы понять, насколько ему, подчиненному, на самом-то деле лучше жить стало. А начальник умнее, ему виднее. Потому не верить начальнику - это страшный порок, развращающий человека, развращающий общество...

- Думаю, не все одобрят такую организациею публичного управления в государстве, - всё же не мог согласиться я с нашим словоохотливым проводником.

- - А кто их слушать будет? -- усмехнулся тот. - Всем несогласным по двушечке влепить - всего и делов-то! И нечего сопли жевать. По двушечке - и по этапу!

- В острог, что ли? -- удивился граф.

- На зону, в натуре! А ещё лучше, пусть десятерик помотают. Не, ну если недовольный своё раскаяние государю деятельно выкажет - тогда другой базар... - Кувырдак изобразил жест, словно бы отсчитывает невидимые монеты.

- Если столь суровые экзекуции ждут даже инакомыслящих, то казнокрады, наверное, должны и вовсе приходить в трепет от ожидающего их наказания?

- Эээ.... вот здесь как раз торопиться не надо... - как-то сразу сник Кувырдак. - Не надо устраивать охоту на ведьм. И на колдунов. И на казнокрадов. Казнокрад, думаю, всегда является самым эффективным управленцем. Его вину сперва надо тщательно доказать, а потом уже строгий выговор ему выносить. Может быть, человек и не виноват, что казённые деньги пропали! Может, они сами испарились! Вы слышали про сверхтекучесть денег?

- Сверхтекучесть денег?! - боярин Никодим уставился на Кувырдака с любопытством, смешанным, как мне показалось, с изрядной долей брезгливости. - Надо будет лукоморскому боярству рассказать... для потехи исключительно... - Никодим осёкся под тяжёлым взглядом Рассобачинского.

- А чё, лучше шило в стенку и на боковую залечь?

- А и погаными же словами ты лаешься, мил человек, - покачал головой боярин. - Я хоть и половины не понимаю, но аж срамно слушать!

- Ну от чего же сразу 'погаными'? - скривился Кувырдак, от чего сделался особенно похожим на какого-то мелкого, но кровожадного грызуна. - Именно так, думаю, и должен выражаться настоящий великий правитель, чтобы быть ближе к своему народу.

- А почему 'настоящий великий правитель' должен так плохо думать о своём народе? - усмехнулся Пётр Семёнович, понимавший причудливое наречие нашего проводника куда лучше, чем мы с боярином.

Думаю, у Кувырдака имелись все основания для таких мыслей - и в силу непростой судьбы его, и в силу полученного от этого опыта. Признаюсь, меня всё больше интересовал образ мыслей этого необычного человека, столь яростно отметающего всё, что в Шахристане нам преподносили как истину. Я ждал следующей трапезы, дабы можно было бы подробнее узнать его рассуждения и, если получится, печальную историю его жизни. Однако на следующий день после памятной мне беседы об общественном устройстве мы двигались по совершенно безлюдной местности и много часов провели в пути, не останавливаясь, по настоянию нашего проводника, даже для приёма пищи. Кувырдак стоически терпел возмущения моих спутников и лишь поминутно обещал, что ещё до ужина мы достигнем не только человеческого жилища, но и чайханы, в которой сможем наверстать пропущенный обед.

Надо сказать, что обещание своё он сдержал. С видимым облегчением миновав пустоши, которые он именовал 'лихими местами', Кувырдак вывел нас к скопищу лачуг. При ближайшем рассмотрении лачуги оказались предместьем небольшого города, и за ними скрывались вполне благопристойные кварталы, в одном из которых и отыскалась обещанная нам чайхана, явно пользующаяся успехом у местных жителей.

- Это лучшая чайхана в округе, зуб даю! - с гордостью сообщил нам Кувырдак, усаживая нас за не без труда отысканный свободный стол и делая знак хозяину подавать нам ужин. - Вы хавайте, братаны, а я сейчас сгонзаю кой за чем. Здесь не далеко. Одна нога здесь - другая там!

Как только Кувырдак затерялся между столов, все улюмцы в чайхане повернулись в нашу сторону. Тот из них, кто был одет роскошнее прочих, пристально смотрел на нас с восточной улыбкой, а потом, не переставая улыбаться, зло спросил: 'Я говорил тебе, что мы ещё встретимся, сын белой собаки?'.

Его лицо показалось мне смутно знакомым.