Путешествие в Шахристан

Схолия четвертая. О шахрайской семье

Как я узнал много позже, семья составляет для шахрая главную ценность. Женятся шахраи несколько позже лукоморцев и существенно позже своих соседей. Разводы, хотя и допускаются законом, но считаются ужасным позором для обеих сторон брака, а потому крайне редки, ибо честь свою и своей семьи шахраи ценят наравне с жизнью. Второй брак для вдовы или вдовца, не имеющих детей, допускается, а при наличии детей считается предосудительным, хотя и законным.

Главой семьи в Шахристане считается мужчина, что всячески подчёркивается, причём в первую очередь его супругой. 'Мы же не асхаты!' - говорят по этому поводу эмиратцы. Муж принимает важнейшие решения в жизни семьи, даёт имена детям, одобряет или не одобряет их брак, выбирает род занятий для себя и для детей и вообще выглядит полным хозяином в своей семье. Жена и дети обязаны его слушаться во всём и оказывать ему знаки почтения, подобающие первенствующему. От отцовской опеки дети освобождаются только после собственной свадьбы, но и тогда сыновья обязаны оказывать отцу почтение и помощь (помощь со стороны замужних дочерей не предписана обычаями в качестве обязательной, ибо вышедшая замуж девица считается членом семьи мужа, однако же оказывающие такую помощь шахрайки всячески одобряются окружающими).

Семьи шахраев весьма многочисленны, ибо шахраи склонны к чадородию отчасти в силу природных наклонностей, отчасти же в силу шахрайской податной системы, ибо налогов в этой стране взимается тем меньше, чем больше в семье детей, а после наступления старости пособие по немощи из казны, напротив, больше получает тот, кто больше воспитал молодых граждан.

Может показаться, что и чада, и жена находятся всецело во власти главы семьи, однако это не так. Мужское самовластие ограничено в шахристане и законом, и обычаем, ибо муж-самодур является вторым излюбленным персонажем шахрайского фольклора после жены, возомнившей себя мужчиной. Супруга имеет равные с мужем права на жизнь, свободу, собственность. С одобрения своих мужей шахрайки занимаются наукой и коммерцией, поступают на государственную службу и даже становятся эмирами. Вообще, как мне показалось к концу пребывания в эмирате, границы свободы шахрайки напоминают границы Лукоморья, ибо столь же обширны и до конца не определены.

Дети шахраев по обычаю должны во всём повиноваться свои родителям и выполнять посильную им работу в домашнем хозяйстве, однако ныне от обеих обязанностей с успехом уклоняются. Виной тому не только юношеская непокорность и своеволие, но и то, что начиная с двенадцати лет большую часть времени отроки и девицы проводят в стенах учебных заведений, ибо обучение грамоте и основам наук считается для каждого шахрая почётной обязанностью.

Вместо детей большую часть работы в доме шахраев выполняют слуги. Разумеется, беднейшие из шахраев не могут позволить себе прислугу, остальные же пользуются ей с удовольствием. В первые десятилетия шахрайской государственности, особенно после приснопамятной битвы в Домашней Степи, зажиточные шахраи старались иметь как можно больше слуг и даже хвастались их числом друг перед другом. Опасаясь развития в шахраях сибаритства, наипаче же демонстрации превосходства имущих над неимущими, шахи постепенно законами ограничили дозволенное число слуг как для подданных, так и для себя. Как и раньше, слугами сегодня становятся либо рабы, выкупленные шахрайскими послами на невольничьих рынках окрестных стран, либо сами жители этих окрестных стран, желающие сделаться шахраями. И в тех, и в других нет недостатка, но всем им предстоит не менее пяти лет пробыть в услужении у шахрая - за это время, как считается, добросовестный чужеземец может постигнуть шахрайские обычаи, законы и неписаные правила. За слугами признают человеческие права, труд их оплачивается, однако они не могут иметь собственности в Шахристане. Если слуга или наёмный работник из чужестранцев за пять лет явил себя нерадивым, непочтительным или тем более нарушил закон, то он немедленно высылается из страны. Если же пять лет проведены им беспорочно, то он сдаёт перед Городской сотней экзамен на знание Шахристана, после которого становится кандидатом в граждане или, иначе говоря, получает ограниченное гражданство. Кандидат уже не обязан состоять в услужении у шахрая и может даже иметь собственное дело, но он не обладает такими привилегиями, как ношение оружия или участие в плебисците. Он не может стать выборным, для него закрыта военная карьера. За недостойное поведение он приговором суда может быть лишён своего кандидатства. Однако, если ему удалось сохранить своё звание в течение десяти лет без нарекания от шахраев, то он сам становится полноценным шахрайским гражданином со всеми положенными привилегиями, и этого звания его лишить уже никто не может.

Большинство шахрайских семей объединено в роды, то есть сообщества родственников, объединённых старейшим из ныне здравствующих общих предков. Как правило, род считается единым лишь при жизни этого общего предка, отчего его нельзя назвать объединением постоянным. Однако несколько родов, объединённых общим известным предком, даже после его смерти считаются кланом, сколь бы много родов в таком клане не объединялось. По традиции, члены клана должны оказывать друг другу всяческую возможную помощь, особенно же если их объединяет общность ремесла.

Шахрайский город далеко не всегда населён представителями одного-единственного клана, однако, как я успел заметить, все жители города в любом случае считают себя некоей общностью, пусть и не объединённой узами крови, но при этом деятельно проявляющей себя общими заботами, праздниками и взаимной помощью.

В течение всей трапезы достопочтенный Дастар-хан-ага не столько рассказывал про себя, сколько расспрашивал нас про Лукоморье, именуя оное не иначе как 'великой державой Запада' и являя на удивление обширные познания в том, что касалось лукоморской торговли и производства товаров. Не мешая гостям выспаться после обильной трапезы (благодаря чему наш отъезд пришёлся как раз на вечер следующего дня), он приготовил нам в путь столько съестных припасов, что повозка боярина Никодима далеко не сразу смогла сдвинуться с места. Сие обстоятельство, надо сказать, явилось причиной нескончаемого потока острот со стороны графа Петра...

Город Мухры, в который мы прибыли после незапланированной остановки у хлебосольного шахрайского агрария, оказался похожим на Хухры всем, вплоть до шума на центральной площади. Правда, причина этого шума была иной: несколько тысяч горожан, потрясая оружием, стояли перед зданием Городского Совета, выкрикивая неразличимые издалека речёвки. Нибельмес-ага, попросив нас не покидать стен гостиницы, отправился на площадь, стараясь держаться затенённой части улицы. Вскоре, впрочем, он вернулся явно повеселевшим.

- Ничего особенного, господа послы, - с порога объявил он. - Обычный городской плебисцит, если так можно выразиться.

- С оружием-то? - усомнился граф.

- Ну, это скорее для устрашения Сотни. Выборные отказались смещать проворовавшегося голову, и вот теперь горожане дают понять, что в таком случае сместят самих выборных.

- Подумаешь, всего и делов! - нервно хохотнул боярин Никодим. - В городе восстание, считай, вооружённые простолюдины на спокойствие власти посягают - а тебя послушать, так и заботы нет! Бунташный вы народ, как я погляжу...

- По шахрайским представлениям гораздо хуже, если власть посягает на спокойствие простолюдинов, - мягко ответил Нибельмес. - И никакого восстания, кстати, нет. Лавки открыты, по улицам ходить можно спокойно, стражники все на постах...

- Вот! - воскликнул Никодим. - Вот! Куда стражники-то смотрят?! Я бы этих бунтарей давно уже разогнал бы, дубинками по башке-то!

- Я бы тоже, если бы командовал оккупационным гарнизоном в покорённой стране, - много холоднее отозвался шахрай. - Не знаю, как в вашей великой державе, но у нас воин никогда не поднимет оружия на того, кто его содержит, тем более на жителя своего же города. Это для солдата позор.

- Тогда для чего же нужна стража?! - не унимался боярин.

- Сейчас стража нужна для того, чтобы в толпе не возникло давки и чтобы все могли приходить на площадь и уходить с неё без вреда для себя. Кстати, можете не бояться...

- Я не боюсь! Мне за державу обидно...

- ...ничего страшного не случится, - с нажимом повторил Нибельмес-ага. - Фискалы уж наверняка скачут в столицу, а сообщение от них прибудет туда раньше самых быстрых лошадей. Так что, думаю, в ближайшее время мы можем ждать эмирского указа о смещении местного нерадивого градоправителя.

- Кто, ты сказал, скачет? - заинтересовался Пётр Семёнович, до того с улыбкой наблюдавшей за дискуссией об общественно-государственных отношениях.

- Фискалы. Надзирающие за порядком в городе. Раньше в каждом городе было по одному фискалу, их присылал лично шах. Сейчас в каждом городе по три фискала: от шаха и двух эмиров. Они приезжают в город на год, живут под видом обычных граждан. Если город управляется надлежащим образом, они по истечении года спокойно уезжают. А в случае каких бы то ни было злоупотреблений они обязаны немедленно сообщить в столицу.

- Так этим троим денег дать - и можно целый год в ус не дуть, делай что хочешь! - рассмеялся Никодим.

- Интересная у вас система управления, - покачал головой Нибельмес. - Но, видимо, именно поэтому у нас фискалы живут в городах под видом обычных граждан.

- Ещё того хуже! - не сдавался боярин. - Так любой может к голове прийти и денег требовать: 'Я, мол, фискал! Плати, мол, не то про тебя знаешь что напишу!'

- Если кто-то так придёт, - сухо ответил шахрай, - то его ждёт солидный штраф и насмешки всех горожан. А если в таком вымогательстве будет уличён настоящий фискал, то простым штрафом он не отделается...

- И им действительно страшно? - удивился граф.

- Им действительно невыгодно...

К чести моих благородных спутников, все трое сочли за лучшее завершить дискуссию, грозящую перерасти в ссору. К удивлению моему, ко времени нашего отъезда вооружённого собрания на центральной площади больше не было, а на всех новостных столбах были размещены городские ведомости с единственным известием о смещении градоначальника.