Психикон

Глава 4. Спящая

Все отлично.

Стрим идет.

Вспоминая то состояние сознания, в котором я пребывал, я затрудняюсь логически его объяснить. Я тогда искренне верил, что продолжаю играть, чувствовал, что стримлю и на меня смотрят мои подписчики. Интуитивно я ощущал интерфейс игры, хотя мои действия то и дело выходили за рамки условностей геймплея. Игра мне как будто снилась, но не урывками, как бывает после долгого сидения за компом, а последовательно и реалистично. Мой мозг стал колесом, а я – хомяком, радостно бегущим внутри, и только тягостное дежавю иногда настораживало меня.

Я сел на поезд до Валь-де-Флеха, туманного городка, где давным-давно встал на скользкую дорожку темных искусств.

Расположившись в уютном купе без попутчиков, я смотрел в окно на летящие мимо пейзажи Луарции. Изумрудными спинами выгибались холмы, опушки лесов пестрели цветами, полуденное солнце до боли в глазах плясало на каменистых кряжах. Колеса поезда мирно отстукивали ритм поездки, вагон раскачивался, и я вместе с ним. В такие минуты мне всегда кажется, что так я могу ехать вечность.

Чем ближе я становился к месту назначения, тем явственней проступали воспоминания. В этом городе я однажды проник в дом чернокнижника Мишеля де Колы, которого вероломно убил в одном из сражений, и нашел гримуар с заклинаниями для гоэтии.

Здесь же я выполнил квест на получение зеленого перстня, для чего мне пришлось выпить эликсир и погрузиться в живой сон – параллельную реальность Зеленого баала. Компанию мне тогда составила министрантка Розет, но ей вернуться не удалось, а я не стал ее вызволять. С тех пор прошло немало времени, думаю, она будет чертовски мне благодарна, если я вытащу ее сейчас, и станет преданным союзником. Разумеется, если она еще жива, ведь ее летаргический сон населяют безумные и агрессивные человекоподобные свиньи – рабы Зеленого баала.

Железнодорожная станция находилась на возвышенности, и уже с перрона я увидел улицы Валь-де-Флеха, огибающие круглое водохранилище. В полдень тумана не было, водная гладь искрилась. По реке двигались баржи и лодки, нагруженный товарами пароход важно выдвигался с пристани, над ним носились крикливые чайки.

Блестящий черной краской паровоз подал прощальный гудок и заспешил вдаль, увлекая за собой вереницу вагонов. Клубы дыма из трубы растянулись над ними белым облаком. Немногочисленные пассажиры расходились по своим делам, переваливаясь под тяжестью чемоданов.

В первую очередь я навестил дом де Колы, точнее свой дом, который использовал как секретную базу для занятий гоэтией. Заниматься подобными вещами в казармах ордена было рискованно. Дом находился на улице обеспеченных горожан, но выделялся среди прочих коттеджей ветхостью и заброшенным видом. Не я тому виной, он всегда был таким.

Фундамент из коричневого кирпича порос мхом, деревянная обшивка посерела от солнца и рассохлась. Пожухлый газон казался вечно осенним, лишь на одной клумбе распустились цветы, но как! Она едва не раскалывалась от буйных растений, кричащих яркими цветами. Чует мое сердце, в свое время де Кола кого-то в ней закопал.

Как всегда, рядом с домом пропала фоновая музыка, звуки птиц и насекомых. В зловещей тишине я отпер дверь со стеклянными вставками и устремился в подвал. Там я хранил серебряный порошок, необходимый для ритуалов призывания, неудачно зачарованное оружие, которое никому не мог продать даже на черном рынке, некоторые энигмы сомнительного назначения и, конечно, эфирные петли – глиняные горшочки величиной с баночку для крема.

В подвале я зажег канделябр. Линии замысловатого знака на полу замерцали серебром. Со стороны и не скажешь, что знак удерживает в себе хищного духа рапинай, способного навести страху на целый город. Рядом на столе стоял ряд эфирных петель для вызова духа. Несколько этих запечатанных воском горшочков я взял с собой – до сих пор это мое главное оружие. Сразу почувствовал себя сильнее и увереннее. Впрочем, для вызволения Розет мне в первую очередь пригодятся социальные навыки.

Пролистав дневник заданий за прошлый год, я нашел имя пресвитера местного прихода Зеленого баала. Фламин Онезим, помимо прочего, талантливый доктор и экспериментатор. Приход я нашел не столько по карте, сколько ориентируясь на звучание флейт и гитар. В сквере гуляли и резвились парни в зеленых галстуках и девушки с такими же ленточками на шее – министранты Зеленого баала. От всех пахло спиртным и сладким дымом.

Из ворот высыпала шумная толпа, видимо, только что закончилась проповедь. Я протиснулся сквозь потные тела и вошел внутрь. Несмотря на величину зала, воздух здесь был спертый, кисло пахло испарениями. Из соседних комнат доносились хохот и женские стоны. Пресвитер, узнаваемый по зеленому самоцвету на груди, все еще стоял за кафедрой рядом с изваянием баала – изящным счастливым юношей с фужером и курительной трубкой. Из трубки статуи струился сладкий дым, благовония кружили голову и путали мысли.

– Пресвитер Онезим? – спросил я, смутно припоминая, что тот выглядел иначе.

– Леруа Нарсис, – улыбнулся сухощавый мужчина с ослепительно белыми зубами. – Приходом руковожу я. Давно не были в наших краях, сэр рыцарь?

– Давненько.

– Блудный сын вернулся! – воскликнул Леруа и радостно хлопнул в ладоши. – Каких удовольствий желает ваша душа? Или вы по делу?

– Мне нужен фламин Онезим.

– К сожалению, его здесь нет и никогда не будет. Может быть, я смогу вам помочь?

Я нахмурился.

– Вообще-то, мне нужен не сам Онезим, а его лаборатория. Знаете, здесь, под приходом, он проводил некие… эксперименты. Научные, можно сказать. Вызывал священные сны и хотел доказать существование баалов…

Пресвитер замахал руками.

– Ни слова больше, сэр рыцарь! Это же ересь, мракобесие! Баалы не существуют, они суть метафора. Именно поэтому Онезима и лишили должности. Его псевдонаучные эксперименты остановлены, лаборатории больше нет, хвала баалу.

– А что стало с людьми, которые лежат там, внизу? – спросил я и махнул рукой в сторону подвала.

– Теперь там огро-о-омный винный погреб, – улыбнулся Леруа, – больше я ничего не знаю.

– Дерьмо! – воскликнул я.

– Нет, вино, – сказал Леруа и расхохотался.

Я молча развернулся и вышел из храма.

Выходит, Розет так и останется блуждать в бесконечных видениях, пребывая в летаргическом сне, и никто ее не спасет. Вдоль позвоночника пробежал холод, словно кто-то сунул мне за шиворот кусок льда, руки покрылись мурашками. Не хотел бы я сам оказаться в такой ситуации!

Размышляя, что же теперь делать, я рассеянно разглядывал местных гуляк, пока взгляд не зацепился за валяющееся в траве тело. Тело ворочалось, ругалось и хваталось за основание дерева в попытке подняться. Я подошел ближе. Борясь с крайней степенью опьянения, мужчина вцепился пальцами в кору и все-таки поднялся, тяжело навалился спиной на ствол, откинул голову, хватая ртом воздух. Лицо с широкой челюстью опухло, кудрявая шевелюра сбилась в неопрятный ком, украшенный листьями и репьями, но пьяницу я узнал.

– Празднуете понижение в должности, фламин Онезим? – спросил я.

Онезим коротко хохотнул и тут же фыркнул, уголки губ опустились.

– Я тебя помню, шутник, – сказал он охрипшим голосом. – Хорошие были времена. Чего надо?

– Я пришел за Розет.

Бывший пресвитер попробовал снова рассмеяться, но зажмурился от приступа мигрени и сжал виски. Проморгавшись, он сказал:

– Да уж, вовремя ты. Меня выгнали, исследования запретили. Странно… никак не возьму в толк, почему. Ведь я почти доказал, что баалы существуют, это ведь хорошо! Ведь это на благо культа! Почему так?

– Розет, – повторил я.

– Как ты думаешь, что эти идиоты сделали со всеми спящими летаргическим сном?

– Ну?

Онезим развел руками, лицо было злым и обиженным одновременно. Он проговорил медленно, будто вслушиваясь в свои слова и удивляясь сказанному:

– Они же идиоты! Бесталанные бюрократы. Взяли и похоронили!

Я вытаращил на него глаза. Внутри словно лопнула струна. Не то чтобы я шибко переживал за Розет, но рассчитывал обрести союзника и даже в какой-то мере исправить свои прошлые деяния, из-за которых пострадало немало людей.

– И давно? – спросил я со слабой надеждой.

– Достаточно давно, – сказал Онезим и сверкнул глазами, словно был доволен, что это меня задело.

– Что с ними стало? – тупо спросил я.

– А что становится с человеком, если его похоронить? Как говорится, вскрытие показало, что причина смерти – вскрытие…

Я прищурился. Онезим отшучивался чересчур нарочито. Уж слишком амбициозным он был исследователем, чтобы вот так все бросить и отступиться. Как я помнил, давить на него бесполезно, среди пресвитеров слабовольных не бывает. Красноречием я не блистал, но стоило попробовать способность, которую я недавно выбрал на первой ступени навыка:

Малая откровенность. Вы можете спросить NPC о его секрете или тайне, и вам будет дан ответ. Расход: 20 пунктов запаса сил. Время восстановления 1 сутки. NPC должен испытывать к вам доброжелательность.

– Простите, но я не верю, что вы просто так без сопротивления позволили закопать своих подопечных, дорогой Онезим, – сказал я. – Неужели вы ничего не предприняли? Не… выкопали?

Он выпрямился и уже не казался столь пьяным.

– Сэр Карахан, если я еще и могилы начну раскапывать, меня не только сана лишат, но и повесят.

– Но что-то же вы предприняли?

Онезим хитро на меня посмотрел и наконец-то сознался.

Через полчаса я уже был на кладбище.

Никогда не понимал эту повсеместную традицию – располагать захоронения на возвышенности рядом с городом. Ведь останки разлагаются, проникают в почву, а потом идут дожди, и могильная субстанция стекает через землю вниз к городу, где находятся поля и огороды, колодцы и родники. Так местное население, как бы помягче сказать, постепенно поедает своих мертвецов.

Где-то слышал, что таким способом сохраняются и передаются все накопленные человечеством гены, даже от тех, кто не успел размножиться, поэтому испокон веков в большинстве религий надлежит именно хоронить усопших, а не сжигать. Такие странные мысли занимали меня, когда я открыл скрипучую калитку и вошел на территорию кладбища Валь-де-Флеха.

Оно казалось намного старше самого города и по большей части скрывалось под покровом леса. Возможно, когда-то лес был аккуратным парком, но теперь вышел из-под контроля и оставил для посетителей лишь сеть запутанных тропок, да одну сквозную мощеную дорогу, вдоль нее стояли фамильные склепы и дорогие надгробия. Для тех, кто при жизни не отличался высоким положением, места захоронения отводились где-то в чаще. Туда я и устремился, следуя невнятным указаниям Онезима и, слава Богу, маркеру на карте.

То и дело приходилось отклоняться от стрелки квестового компаса и огибать непроходимые кусты. Под ногами хрустела хвоя и прошлогодняя листва, в кронах ссорилось воронье. Я перешагивал через коряги и скользил взглядом по деревянным табличкам и редким каменным памятникам.

Впереди замаячил просвет с поляной, я ускорил шаг и едва не столкнулся с бегущим навстречу мужчиной. Одетый во фрак, он сжимал в руке цилиндр и шумно дышал. Увидев меня, закричал:

– Помогите! Грабят склеп! Мой фамильный склеп!

Я вздохнул. Только дополнительного квеста мне не хватало. Вряд ли в окрестностях города происходит что-то стоящее внимания.

– Рассказывайте, что случилось, – сказал я нехотя.

Мужчина вскинул руки и упал передо мной, словно в молитвенном поклоне, но причина была иной – между лопаток торчала стрела.

На поляне рядом с каменной будкой склепа суетились двое. Они заметили меня, но пока не нападали. Путь вел через поляну, так что встреча была неизбежна. Готовый в любую секунду укрыться за стволом дерева, я вышел на опушку.

– Ша! – крикнул один из расхитителей. – Лыцарская облава!

Из склепа выбежало еще пятеро. Не оборванцы, как я ожидал, а вполне матерые авантюристы. Некоторые в кольчугах, иные в нагрудниках, защищающих от огнестрельного оружия. Лучник был только один, остальные же вытащили кто пистолет, кто ружье, а у одного я заметил армейскую винтовку со штыком – долгое время сам ходил с такой, когда было две руки. У каждого на поясе висела шпага, тесак или сабля.

Вперед выступил высокий и бледный мужчина с лысой головой и круглыми глазами, похожими на рыбьи. В чехле на бедре висел кавалерийский пистолет, габаритами напоминающий обрез дробовика. Доставать оружие Рыба не спешил, осмотрелся, после чего расхохотался.

– Облава! – воскликнул он. – Ну вы, ребята, и паникеры! Одиночный рыцарь без коня. К тому же калека без глаза и без руки. Да это же подарок судьбы – ходячий сундучок с деньгами!

Все довольно загоготали.

– Что ты тут забыл, сэр Калека? – спросил Рыба.

– Просто иду мимо, – пожал я плечами и вежливо улыбнулся. – А вы, должно быть, ублюдочные и презренные осквернители могил?

Четверо из них уже двинулись в стороны, скрываясь среди деревьев и по двое заходя мне за спину.

– У тебя, конечно, целых две ноги, – сказал грабитель, – но тебе не убежать. А звать на помощь бесполезно, местечко глухое. Здесь нас никто не услышит. Никто.

Он злорадно ощерился. Я тоже улыбнулся, будто мы обменивались будничными фразами, и спросил:

– Точно никто не услышит?

– Будь в этом уверен, рыцарь. Даже не буду спрашивать, кошелек или жизнь – все уже наше!

– Вы хорошо разведали окрестности? Ты уверен, что метров на сто вокруг никого нет?

– Полностью, – кивнул Рыба.

– Замечательно, – сказал я. – Всегда бы так.

Револьвер и рапира мирно висели на моем поясе. Я достал перочинный ножик и закрепил его в пальцах протеза. Расхитители опешили от такого жеста и замерли, заинтригованные. Поморщившись, я провел лезвием по ладони, края ранки наполнились кровью, и в следующее мгновение я уже сжимал в кровавой руке эфирную петлю. Прошептав несколько слов, я швырнул глиняный горшочек в ближайшее надгробие.

В эту же секунду раздался дикий потусторонний вой. Грабители пригнулись и зажали уши, лица исказились от первобытного ужаса. Порыв ветра согнул деревья и поднял с земли вихрь листьев и мелких веток, мельтешащие тени затмили солнце. Не все устояли на ногах, кто-то завопил и бросился прочь.

Ближайший каменный памятник взорвался тысячью осколков, и из крошева взлетел хищный дух рапинай – громадная голова, переливающаяся багровыми эфирными потоками. Морщинистое лицо искажено в гримасе абсолютной ненависти, в глазах зияет бесконечная ночь, а в пасти с хаотично нагроможденными клыками способен поместиться всадник. Сочащаяся из ладони кровь превратилась в пульсирующую нить между мной и вызванным духом.

– Чернокнижник! – раздался невнятный от ужаса крик.

Запас моего здоровья начал постепенно снижаться, волны боли расходились по телу от пульсирующей раны на ладони, но они же были моими рычагами управления рапинаем. Усилием воли я приказал ему расправиться в первую очередь с теми, кто зашел ко мне с тыла. Оставляя огненный шлейф, голова пронеслась сквозь лес и вылетела на поляну уже с окровавленной пастью. Куски тел между клыков моментально сгнили и развалились дымящейся массой.

Шайка бросилась врассыпную, словно котята от пылесоса. Кто-то вслепую отстреливался, мою кирасу царапнула шальная пуля, другая попала в дерево – мне на голову посыпалась хвоя. Лишь Рыба сохранил самообладание и юркнул за каменную стену склепа. В следующую секунду он высунулся и выстрелил из кавалерийского пистолета.

Я усмехнулся, видя, что он целится не в меня, а в духа, ведь единственно верным решением было атаковать призывателя. Однако рапинай от выстрела вздрогнул и рассерженно зашипел. Я почувствовал, как мой контроль над ним уменьшился. Рыба оказался не так прост – стреляет серебром! Мы этого не любим!

Дождавшись, пока рапинай откусит голову одному из беглецов, я поспешно натравил его на Рыбу. Рапинай повиновался нехотя, черные глаза глянули на меня со злобой. Еще пара таких выстрелов, и лучше бы от него избавиться, пока он не накинулся и на меня.

Я видел незащищенную спину Рыбы, полностью сконцентрированного на рапинае. Эх, сейчас угостить бы его Прицельным выстрелом, но единственная рука была занята укрощением духа. Словив еще одну пулю, тот еще хуже реагировал на команды: полетел на Рыбу не прямиком, а по дугообразной траектории – выпрямить ее мне стоило неимоверного усилия воли. Пот катился по лбу, ладонь жгло, пульсирующая нить вытягивала из меня жизнь.

Очередной выстрел ранил не только духа, но и меня. Я вздрогнул, как от удара током, однако последовавшее бешенство рапиная сыграло на руку: он самовольно кинулся на ближайшую цель, которой, по счастью, оказался не я, а Рыба.

Рапинай проигнорировал каменный бортик, за которым пригнулся разбойник, и обрушился раскрытой пастью вниз, захватывая челюстями и камни, и стрелка. Как будто циркулярные пилы вгрызлись в железобетон – раздался скрежет, дробились и плавились камни, рвалась плоть и трещали кости, кипела кровь, поляну заволокло черным дымом, царапающим гортань гадким привкусом. Я выгнулся дугой – все мышцы тела свело судорогой, позвоночник хрустел, нервы стонали от напряжения, во рту было солоно от крови.

Внезапная легкость застала меня врасплох, я потерял равновесие и упал в траву. Рапинай исчез, вернувшись в эфирные пучины, ветер стих, сорванные с деревьев листья медленно опадали на землю. На поляне не осталось никого живого. Кроме меня.

Адреналин до сих пор щекотал нервы, волосы стояли дыбом, руки покрылись мурашками. Стряхивая с лица травинки, я поднялся и выругался.

Когда-то моих навыков гоэтии хватало, чтобы чувствовать себя уверенно в любой схватке, но теперь мое секретное оружие стало не таким внушительным. Да, разбойники оказались сильнее среднего, а главарь и вовсе в два раза превосходил меня по уровню, однако результат все равно расстраивал. Пусть я не использовал Тень чернокнижника и другие способности, но если бы серебряные пули нашлись не только у Рыбы, то мне пришлось бы туго. Нужно прокачивать гоэтию, иначе в квесте Великого магистра мне ничего не светит.

Все такой же недовольный, я придирчиво собрал лут. Все на продажу, кроме кавалерийского пистолета Рыбы. Увесистый и мощный, тот был неплохим компромиссом между ружьем и револьвером, а для стрельбы хватало одной руки. Что ж, хоть что-то полезное.

Из могилы Розет торчали тростниковые трубки, обеспечивающие доступ воздуха в гроб. Все-таки Онезим слукавил, когда открещивался от копания могил. Явно ждал подходящего момента, чтобы прийти на кладбище и вырыть своих подопечных. Я достал лопату и, стараясь не повредить импровизированную систему вентиляции, приступил к раскопкам, неуклюже орудуя единственной рукой.

Когда я на половину роста скрылся в яме, лопата глухо ударила о доски. Я стал разгребать землю и выбрасывать ее наверх, пока не проступили контуры гроба. Сердце мое забилось в волнении. Я выдернул оставшиеся тростниковые трубки и подцепил крышку краем лопаты.

Розет лежала на спине, сложив руки на груди. Увидев ее лицо, я ахнул. Я отчетливо помнил, что раньше у нее была отталкивающая физиономия дешевой проститутки, однако то, что предстало моему взору, поразило меня, как внезапная радуга во время дождя.

Никогда в жизни я не видел настолько притягательного, одновременно одухотворенного и эротичного лица с безукоризненными чертами. Кожа не бледная и не смуглая, а того оттенка, при взгляде на который понимаешь, что перед тобой идеал. Так бывает, когда наливаешь в кофе молоко, и на определенном моменте видишь, что вот сейчас вкус будет наилучшим, в меру сладким и в меру терпким. Самое странное, что я даже не мог понять, какого цвета ее волосы. Они как будто вовсе не имели такой характеристики, и единственным их качеством была божественная красота. Я нависал над телом в могиле, открыв рот как дурак.

Облегающее шелковое платье не скрывало женственное и атлетичное тело. Сегодня девушек с такой фигурой называют фитоняшками. Розет была министранткой Зеленого баала, иначе говоря, куртизанкой, посвятившей свою жизнь поиску и смакованию всех удовольствий мира, а в живом сне, где мы сражались бок о бок, она предстала амазонкой, виртуозно владеющей копьем. Сейчас она затмила все свои предыдущие образы.

В сердце защемило, я вспомнил себя подростком, который тащился от рисунков Луиса Ройо. На картинах испанского художника окутанные мягким сиянием девушки были исполнены воинственной эротики. Одна лишь такая картинка вызывала в уме целую эпопею фэнтезийных приключений и эротических грез. Все это воплотилось в Розет. Я судорожно сглотнул.

Негнущимися пальцами я достал сыворотку пробуждения, которую дал мне Онезим. Приблизил флакон к ее губам, но не удержался и вместо этого поцеловал их. Губы нежные и теплые, будто она не в летаргии была, а прилегла отдохнуть после буйного танца. Я зажмурился, ловя обрывки подростковых грез, а когда отстранился, то увидел, что Розет смотрит на меня.

Ее брови взлетели вверх, глаза распахнулись и стали еще больше, чем были.

– Это случилось? – спросила она тихим и мелодичным голосом, похожим на весеннюю капель, падающую на струны арфы.

Я прочистил горло и сказал:

– Приветики.

Она радостно засмеялась и потянулась. Шелковое платье натянулось, подчеркивая изгибы фигуры.

– Ну наконец-то! – воскликнула Розет. – Наконец-то ты вернулся за мной!

– Прости, что так долго, – пробормотал я. – Должно быть, ужасно без конца сражаться со свинолюдами.

Она лукаво улыбнулась и подмигнула.

– Я убила их всех.

– Всех? – опешил я. – Их же там тысячи!

– Всех до единого. Это меня как-то изменило, что ли…

Я промолчал, полностью согласный. Впрочем, позже мне объяснили, что дело не только в этом.

Розет легонько ткнула пальцем в повязку на моей глазнице.

– Милый шрам, тебе идет.

Я обнаружил, что чуть ли не лежу на ней, вглядываясь в лицо, а ее руки обнимают меня. Она покосилась мне за плечо и спросила:

– А мы в могиле?

– Да.

– Никогда еще не занималась любовью в могиле.

Воистину, все когда-то случается в первый раз.