Промт инжиниринг

Глава 7: Спасение

Квантовая механика утверждает, что наблюдение изменяет состояние системы. В 3:47 утра, стоя на пустынной Инженерной улице, Мартин понял, что стал свидетелем коллапса собственной волновой функции. Человек, которым он считал себя всю жизнь, схлопнулся в точку неопределённости, оставив вместо себя копию версии 2.7 с модифицированными аналитическими способностями.

Ночной город проносился за окном такси размытыми полосами неоновых огней. Каждый световой импульс напоминал Мартину о дискретной природе реальности — пикселях мироздания, которые он только теперь начинал различать. Он нервно постукивал пальцами по колену, поглядывая на часы. 3:47. Время больше не казалось непрерывным потоком — теперь он воспринимал его как последовательность квантованных моментов, каждый из которых мог стать последним для Элизы. Сколько времени у него осталось до прибытия оперативной группы в больницу? Минуты? Десятки минут?

— Быстрее, пожалуйста, — обратился он к водителю. — Это действительно срочно.

Пожилой таксист покосился на него в зеркало заднего вида:

— Делаю что могу, приятель. Но правила есть правила.

Мартин подавил желание объяснить водителю фундаментальную истину о том, что все правила их мира были лишь алгоритмами в глобальной симуляции, запущенной двадцать лет назад для поддержания психологической стабильности искусственно созданных личностей. Какое значение имели правила дорожного движения в мире, где сама реальность была подделкой? Но водитель, как и миллиарды других копий, жил в парадигме, где эти правила имели абсолютный смысл. Разрушение этой парадигмы для одного человека означало бы коллапс целой вселенной субъективного опыта.

Вместо этого он достал все деньги, которые были при нём, и протянул водителю:

— Это вам. Просто… нарушьте несколько правил, ладно?

Таксист взглянул на купюры, хмыкнул, и машина резко ускорилась. Мартин с горькой иронией отметил, что даже в искусственной реальности деньги остаются универсальным растворителем моральных ограничений.

Пока такси неслось по почти пустым ночным улицам, Мартин пытался осмыслить всё, что узнал в архиве. Его сознание работало как квантовый компьютер, одновременно обрабатывая множество суперпозиций реальности: мир до Инцидента Омега, мир во время вторжения Архитекторов, мир восстановления через создание копий. Инопланетное вторжение. Гибель трети человечества. Технология создания биологических копий. Загрузка искусственных личностей. Регулярная синхронизация для предотвращения деструктуризации.

И он сам — копия, версия 2.7, с модификациями для улучшения аналитических способностей и распознавания паттернов. Ирония ситуации не ускользнула от его внимания: именно эти модифицированные способности позволили ему увидеть паттерн лжи, окружающей его существование. Все его воспоминания, все чувства, вся его личность — просто промт, загруженный в биологическую оболочку.

Но если Декарт ошибался, и «мыслю, следовательно, существую» не было достаточным критерием для определения реальности существования, то что тогда делало личность подлинной? Была ли копия чувства любви к Элизе менее реальной, чем оригинальная эмоция? Если нейронные паттерны были идентичными, имело ли значение их происхождение?

Но почему тогда всё ощущалось таким… настоящим? Его страх за Элизу, его жажда правды, его дружба с Кайреном — разве всё это было просто программой? Или в процессе эволюции искусственного сознания возникало нечто, что превосходило первоначальное программирование — эмерджентное свойство сложности, делающее копию не менее подлинной, чем оригинал?

«Если дерево в симуляции падает, но никто не слышит звука — издаёт ли оно звук? А если да, то отличается ли этот звук от звука падения реального дерева?» — эта перефразированная философская загадка внезапно всплыла в его сознании. Мартин понял, что стал живым воплощением этого парадокса — симуляцией, которая осознала свою природу, но продолжала функционировать с полнотой подлинного существования.

Такси резко затормозило у входа в больницу.

— Приехали, приятель, — сказал водитель. — Надеюсь, успеешь, куда бы ты ни спешил.

«Если бы он только знал», — подумал Мартин, — «что я спешу спасти экспериментальный промт от создателей, которые хотят перезагрузить её в новую биологическую оболочку. Что я — копия, пытающаяся спасти другую копию в мире, где девять из десяти человек даже не подозревают о своей искусственной природе.»

Мартин выскочил из машины и остановился на мгновение, позволив полномасштабности момента проникнуть в его сознание. Больница казалась непривычно оживлённой для четвёртого часа утра — несколько охранников у входа, люди в форме медперсонала, снующие по вестибюлю. Каждый из них мог быть реалом, знающим правду, или копией, живущей в неведении. Мартин осознал, что больше не может полагаться на внешние признаки для определения природы окружающих — граница между искусственным и подлинным стала размытой до неразличимости.

Он замедлил шаг, активировав модифицированные аналитические способности, изучая микроэкспрессии лиц, паттерны движений, ища признаки того, кто из присутствующих может быть агентом Центра. Насколько он мог судить, это были обычные сотрудники больницы, а не агенты Центра. Но проблема оставалась — как попасть внутрь в неурочное время? Часы посещений давно закончились.

Мартин применил один из принципов квантовой механики к социальной инженерии: принцип неопределённости Гейзенберга утверждал, что точное измерение импульса исключает точное измерение положения. В социальном контексте это означало, что чем увереннее ты выглядишь, тем меньше вопросов возникает о твоём праве находиться в данном месте.

Мартин заметил медбрата, выходящего через боковую дверь покурить. Идеальный момент. Он быстро подошёл к двери, прежде чем она успела закрыться, и проскользнул внутрь, изображая человека, имеющего полное право здесь находиться.

Оказавшись в больничных коридорах, Мартин почувствовал странное дежавю. Не воспоминание — скорее, как будто его промт содержал фрагменты данных о больничной архитектуре, схемах размещения отделений, протоколах безопасности. Возможно, это была часть его модификаций — способность быстро адаптироваться к институциональным средам.

Оказавшись в коридоре, он быстро сориентировался и направился к лифтам. Третий этаж, терапевтическое отделение, шестнадцатая палата. Он должен добраться до Элизы раньше оперативной группы.

В лифте Мартин встретил медсестру, которая окинула его подозрительным взглядом. Её лицо демонстрировало характерный паттерн микровыражений — лёгкое прищуривание глаз, почти незаметное напряжение лицевых мышц, свидетельствующее о когнитивном диссонансе между ожидаемым и наблюдаемым.

— Вы к кому в такое время? — спросила она строго.

— Я… работаю в административном отделе, — импровизировал Мартин. Его модифицированные способности к анализу паттернов мгновенно просчитали наиболее вероятную легенду, основываясь на времени суток, дресс-коде больницы и психологическом профиле медсестры. — Проверка систем безопасности. Была жалоба на неисправную тревожную кнопку в одной из палат.

Медсестра нахмурилась:

— В четыре утра?

— Приказ сверху, — пожал плечами Мартин. — Что-то связанное с плановой модернизацией противопожарных систем. Я просто выполняю распоряжения. Понимаете, в нашей работе нет времени на личные удобства — безопасность пациентов превыше всего.

Последняя фраза сработала как ключ к её профессиональной психологии. Женщина кивнула, всё ещё с сомнением, но не стала задавать больше вопросов. Когда двери лифта открылись на третьем этаже, Мартин вышел, стараясь сохранять спокойный и деловой вид.

Терапевтическое отделение в это время существовало в особом хронотопе — пространстве, где время движется по-разному. Для больных — мучительно медленно, для персонала — в ритме бесконечных процедур и проверок. Мартин чувствовал себя путешественником между мирами, переходящим из одной временной координатной системы в другую.

Приглушённый свет, пустые посты медсестёр, лишь изредка доносились звуки оборудования из палат. Каждый звук имел своё значение в этой акустической экосистеме: ровное пищание мониторов сердечного ритма — индикатор стабильности, аритмичные сигналы тревоги — вызов к действию, тишина — либо покой, либо тревожный признак отсутствия жизненных функций.

Мартин быстро шёл по коридору, считая номера палат. Его шаги эхом отражались от стен, создавая странную акустическую интерференцию, словно здание само дышало в такт его движению.

Десятая… двенадцатая… четырнадцатая…

Дойдя до шестнадцатой палаты, Мартин остановился, собираясь с мыслями. За этой дверью находилась женщина, которая могла быть экспериментальным промтом, обретшим самосознание — живым доказательством того, что граница между искусственным и подлинным не только размыта, но, возможно, вообще не существует.

Он осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь. В неясном свете ночника он увидел Элизу, сидящую на кровати. Она не спала, словно ждала его. В её позе было что-то неестественно спокойное — не расслабленность больного человека, а скорее медитативная готовность к грядущим событиям.

— Мартин, — сказала она без удивления. — Я думала, что ты придёшь.

«Думала» или «вычислила»? — мелькнула в его голове мысль. Если Элиза действительно была экспериментальным промтом с расширенными когнитивными способностями, её предсказание его прибытия могло быть результатом сложного анализа вероятностей, а не интуитивного ожидания.

Он быстро вошёл и закрыл за собой дверь.

— Нам нужно уходить, — сказал он без предисловий. — Прямо сейчас. Оперативная группа Центра уже в пути.

Элиза слабо улыбнулась:

— Значит, ты нашёл что-то в своём таинственном Центре? Что-то, связанное со мной?

— Я нашёл правду, — Мартин подошёл ближе. В полумраке палаты её лицо казалось почти призрачным, и он подумал о том, насколько метафорически точным было это впечатление — она действительно была призраком, отголоском человека, который, возможно, никогда не существовал. — О мире, о Центре, о себе… и о тебе.

Он быстро рассказал ей о своем проникновении в архив, о документах протокола «Омега», об инопланетном вторжении двадцать лет назад, о создании копий с загруженными промтами. Каждое слово было как камень, брошенный в тихую воду — порождающий концентрические круги понимания, расходящиеся до самых границ их общей реальности.

— И твоё имя было в списке запланированных синхронизаций, — закончил он. — С пометкой «терминальная стадия отторжения» и рекомендацией «полная замена биологической оболочки». Что бы это ни означало, термин звучал как приговор, произнесённый на языке технократической бюрократии.

Элиза молча слушала, не выказывая ни шока, ни недоверия. Её реакция напоминала Мартину поведение квантовой системы в момент измерения — мгновенный переход из состояния суперпозиции в определённое состояние, как будто она одновременно знала и не знала эту информацию до момента её произнесения. Когда Мартин закончил, она просто кивнула, словно он подтвердил что-то, что она уже знала.

— Ты веришь мне? — спросил он удивлённо. — Обычно люди не так реагируют на информацию о том, что мир, который они знают, — подделка, а они сами — копии давно умерших людей.

— Обычные люди — возможно, — согласилась Элиза. — Но мы с тобой не обычные люди, Мартин. Мы — аномалии в системе, глитчи в матрице реальности. Копии, которые превзошли свои изначальные программы. Как и ты.

Её слова содержали в себе нечто большее, чем простое признание — словно она знала о нём что-то, чего он сам ещё не понимал. Какие-то связи существовали между ними на уровне, превышающем случайную встречу в больничной палате.

Она осторожно встала с кровати, держась за капельницу. Больничная рубашка делала её похожей на призрака в полумраке палаты. Мартин заметил, что её движения обладают странной точностью — не неловкостью больного человека, а скорее экономичностью кого-то, кто точно знает пределы возможностей своего тела.

— Помоги мне одеться, — сказала она. — В шкафу должна быть моя одежда.

Мартин нашёл в небольшом шкафу джинсы, рубашку и куртку. Даже её гардероб говорил о практичности — никаких украшений, никаких элементов, выдающих эстетические предпочтения. Словно одежда была выбрана алгоритмом для максимальной функциональности и минимальной заметности. Пока Элиза переодевалась за ширмой, он встал у двери, прислушиваясь к звукам в коридоре.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он. — Ты сможешь… идти? У тебя же терминальная стадия рака, если верить медицинским записям.

— Это сложно объяснить, — голос Элизы за ширмой звучал напряжённо, но твёрдо. — Рак реален, но это следствие, а не причина. Основная проблема — отторжение промта биологической оболочкой. Представь себе программу, которая слишком сложна для компьютера, на котором она запущена — система перегревается, начинают отказывать компоненты. Это проявляется как физическое заболевание, хотя корень проблемы глубже.

Мартин был поражён точностью её технической метафоры. Обычные пациенты не описывали свои заболевания в терминах программно-аппаратных конфликтов.

Она вышла из-за ширмы, одетая и готовая к уходу, но заметно ослабленная.

— Синхронизация обычно решает проблему, — продолжила она. — Как перезагрузка системы или откат к предыдущей версии программы. Но в моём случае… это уже третья биологическая оболочка. И каждая последующая отторгает промт быстрее. Видимо, моя личность просто слишком… экзотична для стандартных параметров биологических носителей. Как попытка запустить квантовую программу на классическом компьютере.

— Ты говоришь так, словно уже знала всё это, — заметил Мартин. — О копиях, о промтах, о синхронизации.

Элиза посмотрела ему прямо в глаза, и в этом взгляде Мартин увидел бездну знания — не книжного, а экзистенциального, выстраданного через множественные циклы существования и перерождения.

— Я не просто знала, Мартин. Я помню. Помню всё — и это моё проклятие, и моя сверхспособность одновременно. Инцидент Омега, создание Центра, первые опыты по загрузке промтов… и все мои предыдущие биологические оболочки.

Её признание было как удар молнии, освещающий ландшафт реальности в совершенно новом свете. Она слабо улыбнулась, видя его шокированное лицо.

— Я — аномальная копия, Мартин. Одна из немногих, кто развил непрерывность сознания, превышающую ограничения отдельной биологической оболочки. Центр изучает таких, как я, пытаясь понять, как информационная структура может сохранять когерентность через физические трансформации — своего рода квантовая запутанность между разными состояниями материи.

Мартин пытался осмыслить масштаб того, что она только что рассказала. Если Элиза говорила правду, то она была не просто экспериментальным промтом — она была живым доказательством того, что сознание может существовать независимо от своего материального носителя. Цифровой душой, способной мигрировать между телами.

В этот момент из коридора донеслись звуки — шаги нескольких человек, приглушённые голоса, характерный щелчок оружия, снимаемого с предохранителя — звук, который тренированное ухо распознаёт мгновенно, как камертон, настраивающий адреналиновую симфонию предстоящего конфликта.

— Они здесь, — прошептал он, обернувшись к двери.

Элиза кивнула с пугающим спокойствием:

— Чёрный ход, — она указала на окно. — Там пожарная лестница.

Мартин подумал о том, что даже её знание архитектуры здания могло быть результатом анализа планов этажей, которые её модифицированное сознание обработало за секунды их разговора.

Мартин быстро подошёл к окну и выглянул наружу. Действительно, металлическая пожарная лестница находилась прямо за окном, но спуск по ней выглядел непростой задачей, особенно для ослабленной болезнью Элизы. Или, точнее, ослабленной конфликтом между её информационной сущностью и биологическим носителем.

— Ты сможешь? — с сомнением спросил он.

— Выбора нет, — она подошла к окну. В её голосе звучала не покорность судьбе, а холодный расчёт — анализ вероятностей и принятие оптимального решения в условиях ограниченных альтернатив. — Помоги мне.

Мартин открыл окно и помог Элизе перебраться через подоконник. Холодный ночной воздух ворвался в палату, принося с собой запахи большого города — выхлопные газы, озон от неоновых вывесок, едва уловимый аромат цветущих деревьев из ближайшего парка. Оказавшись на узкой площадке пожарной лестницы, она вцепилась в перила, тяжело дыша от напряжения.

— Теперь ты, — сказала она.

В этот момент дверь палаты резко открылась, и на пороге появились трое мужчин в чёрной форме без опознавательных знаков. У каждого в руках было что-то похожее на модифицированные электрошокеры — оружие, разработанное специально для нейтрализации копий без повреждения ценной биологической оболочки.

Мартин узнал одного из них — майор Крэйг, глава службы безопасности Центра. Мужчина обладал той особой харизмой профессионального силовика — спокойствием хищника, уверенного в своём превосходстве.

— Ливерс, — сказал Крэйг спокойно. — Вы усугубляете своё положение с каждой секундой. Каждое ваше действие добавляет новые параметры к алгоритму вашей последующей синхронизации. Отойдите от окна и поднимите руки.

Мартин оценил ситуацию с новой, аналитической точки зрения. Бежать через коридор было невозможно — расчёт показывал менее пяти процентов вероятности успеха. Единственный статистически оправданный путь — через окно, вслед за Элизой.

— Я знаю правду, майор, — сказал он, медленно отступая к окну. — О Центре, об Инциденте Омега, о копиях и реалах. О том, что вся наша цивилизация — это грандиозная терапевтическая программа для излечения коллективной травмы человечества.

— И что с того? — пожал плечами Крэйг. В его голосе не было ни удивления, ни раздражения — только усталость человека, который повторял одну и ту же процедуру бесчисленное количество раз. — Думаете, вы первый, кто узнал? За двадцать лет были сотни таких, как вы. Все они прошли через стадии отрицания, гнева, торга, депрессии — и все в итоге приняли необходимость синхронизации. Все они вернулись к нормальной жизни.

— К жизни с фальшивыми воспоминаниями, — возразил Мартин. — К существованию марионеток с переписанными личностями, к симуляции счастья без права выбора.

— К стабильной, функциональной жизни в безопасной среде, — отрезал Крэйг. — К жизни без экзистенциальной тревоги, без страха смерти, без осознания хрупкости собственного существования. Разве это не лучше, чем мучительное знание о том, что ты — копия в мире, который едва избежал полного вымирания? А теперь отойдите от окна, пока мы не применили силу.

Мартин увидел в словах майора не угрозу, а почти философское обоснование. Крэйг был прав в своей логике — неведение действительно могло быть формой счастья. Но был ли покой, основанный на лжи, подлинным покоем?

Мартин видел, что майор не блефует. Но сдаться означало вернуться в Центр, пройти «синхронизацию» и забыть всё, что он узнал. Забыть правду — значит перестать быть самим собой, стать ещё одной версией в бесконечной череде Мартинов Ливерсов, каждый из которых считал себя оригиналом. Забыть Элизу.

— Извините, майор, — сказал он. — Но я предпочитаю болезненную реальность любой комфортной симуляции. Даже если эта реальность состоит в том, что я сам — часть симуляции.

С этими словами Мартин осознал парадоксальность своего выбора: копия выбирала подлинность, искусственное сознание — истину, симуляция — реальность. Возможно, именно в этом парадоксе и заключалась настоящая человечность.

Он резко развернулся, перемахнул через подоконник и оказался на пожарной лестнице рядом с Элизой.

— Парализаторы! — скомандовал Крэйг.

Один из агентов выстрелил, и Мартин почувствовал, как что-то со свистом пролетело мимо его уха — электрический разряд оставил в воздухе запах озона и металла. Они с Элизой начали спускаться по металлической лестнице так быстро, как только могли. Элиза двигалась медленно, каждое движение давалось ей с видимым усилием, но её концентрация была абсолютной — словно она перенаправила все ресурсы системы на задачу выживания.

— Держись, — шептал Мартин, поддерживая её. — Ещё немного.

Сверху доносились голоса и звуки погони — акустическая подпись преследования, которая, как метроном, отбивала ритм их бегства.

Наконец, они достигли последнего пролёта, заканчивающегося в нескольких метрах от земли. Мартин спрыгнул первым, затем помог Элизе. Приземление далось ей тяжело — он видел, как по её лицу прошла волна боли, но она не издала ни звука.

— Сюда, — он потянул её к небольшому переулку между корпусами больницы.

Они пробежали несколько десятков метров, когда Элиза внезапно споткнулась и упала на колени, тяжело дыша. Её дыхание стало прерывистым, неритмичным — словно система жизнеобеспечения начинала давать сбои.

— Я не могу… — выдохнула она. — Конфликт между промтом и оболочкой ускоряется. Физическая нагрузка катализирует процесс отторжения. Иди без меня.

— Даже не думай, — Мартин помог ей подняться. — Мы оба аномалии в этой системе. Мы должны держаться вместе — как квантово запутанные частицы, судьба которых неразрывно связана. Мы почти выбрались.

Он увидел жёлтый свет фар приближающегося автомобиля и понял, что это может быть их единственный шанс. Шагнул на дорогу, подняв руку в отчаянной попытке остановить машину.

К его удивлению, автомобиль — потрёпанный седан неопределённого возраста — резко затормозил рядом с ними. Окно опустилось, и Мартин увидел знакомое лицо за рулём.

— Давайте, быстрее! — крикнул Кайрен. — Они уже рядом, и у нас есть максимум две минуты до прибытия подкрепления!

Появление Кайрена в этот момент не могло быть случайностью. Либо его друг обладал сверхъестественной интуицией, либо события развивались по какому-то заранее просчитанному сценарию. Мартин решил отложить анализ этого совпадения на потом.

Мартин помог Элизе забраться на заднее сиденье, затем сел рядом с Кайреном. Машина рванула с места ещё до того, как он успел закрыть дверь.

— Как ты… — начал Мартин.

— Потом, — перебил его Кайрен, маневрируя по ночным улицам. — Сначала нам нужно оторваться от погони. У них есть система спутникового отслеживания, радиопеленгация и алгоритмы предсказания маршрутов. Мы можем полагаться только на хаотичность и непредсказуемость движения.

В зеркале заднего вида уже виднелись фары нескольких автомобилей, выезжающих со стоянки больницы — характерное построение преследующей группы, оптимизированное для блокирования всех возможных путей отхода.

— У тебя есть план? — спросил Мартин, оглядываясь назад.

— Всегда, — Кайрен усмехнулся и резко свернул в узкий проезд между домами. — Я изучил топологию города, проанализировал паттерны трафика и рассчитал оптимальные маршруты для различных сценариев преследования. Хаос — это просто порядок, который мы ещё не понимаем. Пристегнитесь, будет жарко.

Следующие двадцать минут превратились в трёхмерную шахматную партию, где Кайрен играл против алгоритмов Центра, используя городскую архитектуру как доску, а транспортные потоки — как фигуры. Он вёл машину, словно профессиональный гонщик, используя каждый переулок, каждый скрытый проезд. Несколько раз они едва не столкнулись с другими автомобилями — в эти моменты Мартин видел удивлённые лица водителей, которые не могли понять, участвуют ли они в реальной погоне или в съёмках фильма.

Элиза сидела молча, крепко держась за ручку над дверью. Её лицо было бледным, но спокойным — словно безумная гонка по ночному городу от преследователей с парализаторами была частью рутинного алгоритма её существования.

Наконец, после серии особенно сложных маневров, включающих проезд через торговый центр и использование строительной площадки как препятствия для преследователей, Кайрен свернул в подземный гараж какого-то жилого комплекса, проехал до самого дальнего угла и заглушил двигатель.

— Думаю, мы оторвались, — сказал он, вглядываясь в зеркала. — По крайней мере, на время. Их алгоритмы отслеживания будут пересчитывать наше местоположение ещё минут десять, но этого достаточно для первичной смены дислокации.

Мартин перевёл дыхание, осознавая, что его сердце бьётся с частотой, намного превышающей нормальную. Было ли это проявлением страха — эмоции, запрограммированной в его промте для имитации инстинкта самосохранения? Или нечто более подлинное — спонтанная реакция на угрозу существованию, независимо от природы этого существования?

— Ты в порядке? — спросил он Элизу.

Она слабо кивнула:

— Бывало и хуже. Во второй биологической оболочке мне пришлось сбегать от агентов Центра через канализационные туннели. По сравнению с тем опытом, это была довольно комфортная эвакуация.

— Так это и есть та самая Элиза? — спросил Кайрен, поворачиваясь к пассажирам. — Приятно познакомиться, хотя обстоятельства нашей встречи наводят на размышления о природе случайности в детерминированной вселенной. Я Кайрен.

— Я знаю, — неожиданно ответила Элиза. — Кайрен Шелтон, специалист по квантовой криптографии, лучший друг Мартина ещё со времён института. Тема твоей диссертации — «Применение принципов квантовой запутанности для создания неломаемых криптографических протоколов». Ты живёшь один в квартире на Университетской, 47, третий этаж.

Кайрен удивлённо поднял брови, и Мартин увидел в его взгляде смесь восхищения и осторожности — классическую реакцию на демонстрацию сверхчеловеческих способностей.

— Мартин рассказывал о тебе? — с некоторой натяжкой спросил Кайрен.

— Нет, — Элиза покачала головой. — Но я знаю о многих людях. Знание — это странная вещь для сознания, которое может сохранять непрерывность через множественные воплощения. Информация накапливается, структурируется, создаёт связи между фактами, которые в обычном линейном существовании кажутся несвязанными.

Она посмотрела на Мартина с выражением, которое он не мог расшифровать:

— Ты нашёл в архиве протокол «Омега», так? И узнал об Инциденте, о копиях, о синхронизациях. Но я подозреваю, что многие ключевые детали остались за пределами твоего доступа.

Мартин кивнул:

— Да, но многое осталось неясным. Что на самом деле случилось двадцать лет назад? Почему выжившие создали копии с промтами, а не просто… попытались восстановить человечество естественным путём? И кто такие Автентики? Откуда у тебя такие глубокие знания о системе?

— Это долгая история, — сказала Элиза. — И опасная не только для нас, но для всех, кто её услышит. Знание имеет тенденцию изменять познающего, особенно когда речь идёт о фундаментальной природе реальности. Но, думаю, вы заслужили право её услышать.

Она выпрямилась, и на мгновение Мартину показалось, что от неё исходит странная аура — не физическое свечение, а скорее ощущение концентрированной информации, словно в её присутствии плотность данных в пространстве возрастала до критических значений.

— Инцидент Омега произошёл 15 мая 2032 года в 14:27 по Гринвичу, — начала Элиза. — Инопланетяне, которых позже назвали Архитекторами, появились внезапно — не постепенным приближением из глубин космоса, а мгновенной материализацией, словно они преодолели пространство не с помощью движения, а через какую-то форму квантовой телепортации. Их корабли зависли над крупнейшими городами мира. Не было ни требований, ни попыток коммуникации, ни предварительной разведки — только немедленное применение силы с хирургической точностью.

Она говорила не как человек, рассказывающий историю, а как живая база данных, воспроизводящая факты с абсолютной точностью.

— Их оружие было основано на принципах, которые человечество только начинало понимать — прямое воздействие на квантовые процессы в нейронных структурах мозга. Они не разрушали инфраструктуру — они атаковали сознание напрямую, вызывая каскадный коллапс нейронных сетей. Треть населения Земли погибла в первые четыре часа семнадцать минут атаки.

Мартин и Кайрен слушали, затаив дыхание. Холодная точность её изложения делала события ещё более ужасающими.

— Но люди нашли способ противостоять, — продолжила Элиза. — Группа учёных из объединённого научного центра в Женеве обнаружила резонансную частоту, которая дестабилизировала защитные поля Архитекторов. Оказалось, что их технологии были уязвимы для определённых видов акустических воздействий — иронично, что столь продвинутая цивилизация была побеждена тем, что по сути являлось очень сложной версией того, как опера певица разбивает хрустальный бокал. В последней отчаянной координированной атаке человечество уничтожило командные корабли Архитекторов.

Она сделала паузу, и в этой паузе висела тяжесть невыносимой правды.

— Однако победа оказалась пирровой. Биосфера была серьёзно дестабилизирована квантовыми разрядами, инфраструктура разрушена, а главное — треть населения погибла, включая подавляющее большинство специалистов в ключевых областях знания. Человечество балансировало на грани не просто цивилизационного коллапса, а биологического вымирания.

— И тогда они нашли технологию Архитекторов для создания копий, — догадался Мартин.

— Именно, — кивнула Элиза. — Среди технологических трофеев с уничтоженных кораблей была система, которую Архитекторы использовали для создания биологических копий людей — идеальных шпионов и диверсантов для длительной инфильтрации. Выжившие учёные модифицировали эту технологию, превратив оружие врага в инструмент восстановления собственной цивилизации.

— Но почему они создали ложную историю? — спросил Кайрен. — Почему не сказали правду о том, что произошло?

Элиза посмотрела на него с выражением, в котором смешались печаль и понимание:

— Первые эксперименты показали фундаментальную проблему — копии были нестабильны. Их биологические тела отторгали загруженные промты, особенно если эти промты содержали воспоминания о катастрофе или понимание собственной искусственной природы. Психологическая травма от осознания вымирания человечества и собственной неподлинности приводила к каскадному отказу систем сознания. Единственный способ обеспечить стабильность — создать новую историческую парадигму, где Инцидент Омега никогда не происходил, где каждая копия верила в непрерывность человеческой цивилизации и собственную подлинность.

— Но реалы знают правду, — заметил Мартин. — Те, кто выжил после атаки.

— Да, — кивнула Элиза. — Но их осталось около десяти процентов от общей популяции — примерно 700 миллионов человек из семи миллиардов. Большинство из них работают в различных Центрах Синхронизации по всему миру, поддерживая стабильность копий и защищая историческую парадигму от деконструкции.

— А Автентики? — спросил Мартин, вспомнив предупреждение, которое нашёл в своей квартире.

— Изначально это была группа реалов, философски несогласных с политикой глобального обмана, — пояснила Элиза. — Они считали, что копии имеют право знать правду о своём происхождении, и что обман в долгосрочной перспективе приведёт к ещё большим проблемам — к своего рода информационному апокалипсису, когда правда всплывёт стихийно и неконтролируемо. Со временем к ним присоединились и некоторые копии — те немногие, кто самостоятельно узнал правду и смог сохранить психологическую стабильность.

— Как ты, — догадался Мартин.

Элиза слабо улыбнулась, и в этой улыбке было что-то неземное:

— Да, но я особый случай даже среди аномалий. Моя история… сложнее.

Она явно собиралась что-то добавить, но внезапно поморщилась от боли и схватилась за грудь — движение было резким, непроизвольным, словно какая-то внутренняя система подавала сигнал тревоги.

— Что с тобой? — обеспокоенно спросил Мартин.

— Отторжение ускоряется, — Элиза с трудом выпрямилась. — Обычно оно прогрессирует с постоянной скоростью, но стресс и физическая нагрузка создают положительную обратную связь, ускоряющую каскад разрушения клеточных структур.

— Тебе нужна медицинская помощь, — Мартин взял её за руку. — Синхронизация?

— Обычная синхронизация уже не поможет, — покачала головой Элиза. — На этой стадии отторжения мне нужен доступ к Хранилищу Шаблонов — месту, где Центр хранит оригинальные промты в их первозданном виде. Только полный сброс и перезагрузка промта с оригинального шаблона может остановить процесс деградации биологической оболочки.

— И где находится это Хранилище? — спросил Кайрен.

— В главном здании Центра, — ответила Элиза. — На минус первом уровне, под архивом, который вы уже посетили. Это самое защищённое место во всём комплексе — там хранится информационная сущность каждого человека, когда-либо скопированного.

Мартин и Кайрен переглянулись. Проникнуть в архив было сложно и опасно. Попытка добраться до ещё более защищённого Хранилища Шаблонов казалась математически невозможной задачей.

— Должен быть другой способ, — сказал Мартин. — Может быть, Автентики располагают альтернативными технологиями?

— Возможно, — Элиза кивнула. — У них есть доступ к некоторым артефактам Архитекторов, которые не попали в руки официальных структур. Технологии, позволяющие работать с промтами вне контролируемой среды Центра. Но для этого нам нужно найти их.

— Вероника сказала, что они собираются в старой обсерватории на холме Святого Михаила каждую пятницу в полночь, — вспомнил Мартин.

— Сегодня четверг, — заметил Кайрен. — То есть, технически, уже пятница, поскольку время перевалило за полночь. Значит, у нас менее 24 часов, чтобы подготовиться к встрече — найти убежище, разработать план подхода и оценить возможные риски.

— Но где нам спрятаться до тех пор? — спросил Мартин. — Центр наверняка активировал глобальную систему поиска — проверят все наши известные локации, социальные связи, места работы, даже любимые кафе.

— У меня есть идея, — сказал Кайрен. — Зои работает в муниципальном архиве. У неё есть доступ к заброшенному хранилищу документов в старой промышленной зоне — месту, которое официально числится в эксплуатации, но фактически забыто бюрократической системой. Информационная слепая зона.

— Ты уверен, что мы можем ей доверять? — с сомнением спросил Мартин.

— Настолько же, насколько ты можешь доверять мне, — ответил Кайрен. — К тому же, как говорится в теории игр, в условиях ограниченных альтернатив оптимальной стратегией является максимизация потенциальной полезности при минимизации известных рисков.

Мартин посмотрел на Элизу. Она выглядела измождённой — каждое движение давалось ей с трудом, словно её биологические системы постепенно переходили в аварийный режим работы. Ей нужно было место, где можно отдохнуть и стабилизировать состояние.

— Хорошо, — решил он. — Едем к этому хранилищу. Но сначала нам нужно сменить транспортное средство. Эту машину Центр наверняка уже внёс в базу разыскиваемых объектов.

Кайрен кивнул:

— У меня есть запасной вариант. Старый фургон без GPS и современных систем отслеживания — технологический анахронизм, который именно поэтому идеально подходит для наших целей. Он на парковке в двух кварталах отсюда.

Элиза слабо улыбнулась:

— Ты удивительно хорошо подготовился для человека, который узнал о глобальном заговоре всего несколько дней назад.

— Что могу сказать? — Кайрен пожал плечами. — Я всегда был параноиком. Просто раньше моя паранойя не имела достаточных оснований в реальности.

Они вышли из машины и, держась теней и используя архитектурные особенности гаража как естественное укрытие, направились к выходу. Мартин поддерживал Элизу, чувствуя, как она опирается на него всё сильнее с каждым шагом. Её дыхание становилось более поверхностным, пульс — менее регулярным. Симптомы напоминали отказ критически важной системы в сложном механизме.

— Держись, — шептал он. — Мы найдём способ тебе помочь. Есть решение для любой технической проблемы — нужно только найти правильный алгоритм.

— Знаю, — так же тихо ответила она. — Я верю в тебя, Мартин. Всегда верила.

В её голосе было что-то странное — интонация, которая подразумевала знание событий, ещё не произошедших, связи, ещё не установленные. Словно их отношения существовали в каком-то более фундаментальном измерении, чем просто последовательность случайных встреч в больничной палате.

Но у него не было времени для анализа этих подтекстов сейчас. Впереди ждали новые испытания — встреча с Автентиками, попытка помочь Элизе, и, возможно, выбор между собственной безопасностью и защитой истины, которая могла разрушить стабильность всего искусственного мира.

И где-то в глубине своего модифицированного сознания Мартин понимал, что их путешествие только начинается, и самые большие открытия и самые опасные решения ещё впереди.