Промт инжиниринг

Глава 3: Первый день

— Они точно не сказали, что конкретно ты будешь делать? — Кайрен нахмурился, размешивая сахар в кофе. Ложечка звякнула о край чашки три раза — его обычный ритуал, когда он нервничал.

«Квантовый скачок» был полупустым в это время дня. Послеобеденная пустота, когда утренняя суета уже схлынула, а вечерняя еще не началась — лиминальное время для лиминальных разговоров. Несколько студентов с ноутбуками, пара преподавателей у барной стойки, и они с Мартином — в дальнем углу, где стояли самые удобные кресла и был наилучший обзор всего заведения. Старая привычка программистов — всегда сидеть так, чтобы видеть все входы и выходы. Паранойя как профессиональный навык.

— Нет, — Мартин покачал головой. Движение было резким, словно он пытался стряхнуть прилипшие воспоминания. — Только общие фразы. «Глубинная аналитика», «коррекция психоэмоциональных паттернов», «предотвращение нестабильности». Слова, которые звучат осмысленно, но не означают ничего конкретного. Лингвистическая дымовая завеса.

— Звучит как название курса по психотерапии, — фыркнул Кайрен. — Или как эвфемизм для чего-то гораздо менее безобидного.

— Я тоже так подумал. Но там было что-то еще… что-то, о чем Норрингтон не говорил прямо. Он говорил вокруг да около, как человек, описывающий слона, не произнося слова «слон». — Мартин провел рукой по волосам. Жест усталости и растерянности — его личный маркер стресса. — И эти Автентики… ты правда никогда о них не слышал?

Кайрен откинулся в кресле, задумчиво почесывая рыжую бороду. В кафе играла тихая джазовая музыка — Майлз Дэвис, «Kind of Blue». Музыка для размышлений о природе реальности.

— Не-а. Но я могу спросить у Зои. Она работает в архиве новостей, имеет доступ к закрытым базам данных. И к тем разделам, которые обычно вычищают из публичного доступа. Если эти Автентики хоть раз мелькали в новостях — она найдет. Даже если кто-то очень старался, чтобы они не мелькали.

Мартин кивнул. Зои Такеши была девушкой Кайрена уже больше года, и работала в Центральном Информационном Архиве — огромном хранилище всех новостей, публикаций и общественно значимой информации города. Место, где информация умирала и возрождалась, где правда смешивалась с ложью в тщательно контролируемых пропорциях.

— Это было бы здорово, — сказал он. — И еще одна странность. Когда я спросил про Автентиков, Норрингтон соврал. Я уверен в этом. На 97,3%, если быть точным — именно такую вероятность показал бы «Эмпатус».

— Откуда такая уверенность? И почему ты вообще спросил о них? Это же было рискованно.

— Микровыражения, — Мартин понизил голос. Инстинктивная реакция, словно стены могли подслушивать. — За годы работы над «Эмпатусом» я научился замечать их даже без алгоритма. Сужение зрачков, легкое напряжение мышц вокруг глаз, едва заметная асимметрия улыбки… 0.3-секундная задержка перед ответом, микродвижение левой руки к карману — классические признаки конструирования лжи. Норрингтон определенно знает, кто такие Автентики, и это знание вызывает у него… тревогу? Беспокойство? Страх? Да, определенно страх. Но страх чего — разоблачения или самих Автентиков? Я не могу точно определить эмоцию, но она была негативной.

Кайрен присвистнул:

— Чувак, ты сам как ходячий «Эмпатус». Жутковато, если честно. Представь, каково людям знать, что ты видишь их насквозь.

— Извини, — Мартин смущенно улыбнулся. — Профессиональная деформация. Или эволюция. Трудно сказать, где заканчивается навык и начинается изменение личности.

— Ладно, но главный вопрос: ты собираешься принять их предложение? Или благоразумно сбежишь, пока не поздно?

Мартин достал металлическую карту, которую дал ему Норрингтон, и задумчиво повертел ее в руках. Карта была тяжелее, чем помнилось — словно с каждым часом набирала массу, как черная дыра ответственности.

— Не знаю. Предложение заманчивое — зарплата, возможности, перспективы… Но эта секретность, уклончивые ответы, странное тестирование… Тест на способность видеть отсутствие эмоций — до сих пор не могу выкинуть из головы то лицо с пустой улыбкой. Плюс предупреждение от неизвестных Автентиков. «Ищите красные таймеры. Спросите о реалах и копиях.» Что, черт возьми, это значит? Это все… настораживает.

— А что говорит твоя интуиция? Та часть тебя, которая видит паттерны раньше, чем мозг успевает их осознать?

Мартин сделал глоток кофе, собираясь с мыслями. Кофе был остывшим, горьким — идеальная метафора для его состояния.

— Моя интуиция говорит, что там происходит что-то важное. Что-то большее, чем просто статистические исследования. Что-то, связанное с самой природой человеческого сознания. С границей между тем, что мы считаем человеком, и… чем-то иным. И часть меня хочет узнать, что именно. Даже если это знание опасно. Особенно если оно опасно.

Кайрен подался вперед, понизив голос:

— Тогда, может, стоит согласиться и разведать изнутри? В конце концов, ты всегда можешь уйти, если что-то пойдет не так. Теоретически. Если они позволят тебе уйти.

— Наверное, ты прав, — Мартин убрал карту в карман. Металл обжег пальцы холодом — физически невозможная реакция при комнатной температуре. Еще одна аномалия в растущем списке. — Если бы они хотели чего-то… зловещего, вряд ли бы они действовали так открыто, через официальное приглашение на собеседование. Или это идеальное прикрытие — спрятать тайну на виду, замаскировать под корпоративную банальность.

— Вот именно! — Кайрен хлопнул ладонью по столу. Звук получился громче, чем должен был — акустика кафе словно усилила его, превратив в выстрел. — К тому же, я буду держать руку на пульсе. Если ты внезапно исчезнешь или начнешь вести себя странно, я сразу забью тревогу. Если, конечно, сам к тому времени не исчезну. Или не начну вести себя странно.

Мартин рассмеялся:

— Мой персональный страховой полис? От чего именно ты собираешься меня страховать? От исчезновения? От изменения личности? От превращения в… во что?

— Так точно, — Кайрен отсалютовал чашкой. — А теперь расскажи мне больше об этой белокурой красотке, которая тебя встретила. Элия, правильно? Отвлечение от серьезной темы — его способ справляться с тревогой.

— Она была… странной, — Мартин нахмурился, вспоминая. — Идеально вежливая, профессиональная, но было в ней что-то… неживое. Нет, не неживое — иначе живое. Как будто она существовала в другом режиме реальности. Словно она играла роль, следовала скрипту. Но кто написал этот скрипт? И для какой аудитории предназначался спектакль?

— Может, просто хорошо вышколенный административный работник? Видел таких в корпорациях — улыбаются только когда положено, говорят только то, что в должностной инструкции. Корпоративные зомби, продавшие душу за стабильность и дентальную страховку.

— Возможно. — Мартин не был убежден. «Эмпатус» показал бы нулевые значения спонтанности в её поведении. Даже у самых вышколенных работников остаются следы человечности. У неё — нет. — А ещё там была эта Вероника Дариус. С короткими черными волосами, смуглой кожей. Выглядит как бывший военный. Шрамы на руках, идеальная осанка, взгляд, оценивающий углы атаки и пути отступления.

— О, брутальные брюнетки — это по твоей части, — подмигнул Кайрен. Шутка прозвучала натянуто, словно он тоже чувствовал нарастающее напряжение.

— Прекрати, — отмахнулся Мартин. — Я не в этом смысле. Она была как… охранник? Или тюремщик. Или что-то среднее — страж границы между мирами. Стояла у какой-то двери и смотрела на меня так, словно я потенциальная угроза. Или потенциальная жертва. Взгляд хищника, еще не решившего — опасна добыча или съедобна. И у нее на запястье был странный браслет с цифрами. Красными цифрами. 72:14:33. Я запомнил. Не знаю почему, но эти числа врезались в память.

— Может, просто фитнес-трекер? Пожалуйста, пусть это будет просто фитнес-трекер.

— Не думаю. Он выглядел… необычно. Более массивный, с красными цифрами на дисплее. И она посмотрела на него с выражением… страха? Отчаяния? Как смертник смотрит на часы, отсчитывающие последние минуты.

Кайрен пожал плечами:

— Все равно звучит как продвинутый фитнес-трекер. ТехноФит Про тоже использует красный дисплей — якобы меньше напрягает глаза. Но мы оба знаем, что ты не веришь в эту версию.

Мартин кивнул, но внутренне не был согласен. Что-то в том браслете казалось… важным. Критически важным. Как будто от этих красных цифр зависело нечто большее, чем просто подсчет шагов или калорий. Он просто не мог понять, что именно.

— В любом случае, — сказал Кайрен, допивая кофе, — я поговорю с Зои сегодня же. Посмотрим, что она сможет найти про твоих таинственных Автентиков. И про исчезновения людей в районе Технологической площади. И про странные инциденты в здании № 7. Если я правильно понимаю ситуацию, там должна быть целая россыпь аномалий.

— Будь осторожен, — внезапно сказал Мартин. — Если они следят за мной, могут начать следить и за тобой.

Кайрен усмехнулся, но в его глазах мелькнула тревога:

— Теперь ты меня пугаешь. Но ладно, буду осторожен. Использую анонимные каналы, зашифрованные соединения, всё как учили на курсе кибербезопасности.

Они распрощались, и Мартин направился в свою новую временную квартиру — небольшую студию, которую он снял на месяц, чтобы определиться с дальнейшими планами. Квартира была на седьмом этаже — ирония судьбы или совпадение? — с видом на Технологическую площадь. Из окна было видно здание № 7, черный монолит на фоне вечереющего неба.

Всю дорогу до дома его не покидало ощущение, что за ним наблюдают. Это было не просто ощущение — это было знание, глубокое и инстинктивное. Периферийным зрением он ловил знакомые фигуры — женщина в сером у витрины, мужчина с планшетом на автобусной остановке, подросток в капюшоне, идущий в том же темпе в квартале позади. Несколько раз он оборачивался, но не замечал ничего подозрительного. Точнее, не замечал ничего очевидно подозрительного. Профессионалы умеют быть невидимыми на виду. «Паранойя, — думал он. — Просто последствия странного собеседования». Но если ты параноик, это еще не значит, что за тобой не следят.

В лифте своего дома он заметил камеру наблюдения в углу. Раньше не обращал внимания, но теперь… Красный огонек индикатора мигнул, словно подмигивая. Кто смотрит через эти электронные глаза? И что они видят — человека, возвращающегося домой, или потенциальную аномалию, требующую коррекции?

Уже дома, лежа на кровати и глядя в потолок, Мартин принял решение. Потолок был покрыт трещинами, складывающимися в странный узор — почти как нейронная сеть, если смотреть под правильным углом. Или он начинал видеть паттерны там, где их не было? Он достал металлическую карту, приложил большой палец к центру и четко произнес:

— Я принимаю предложение Статистического Исследовательского Центра и готов приступить к работе.

Карта слегка нагрелась под его пальцем, температура поднялась ровно до 37 градусов — температуры человеческого тела. Совпадение? Или сообщение? На ее поверхности появилась надпись: «Принято. Ожидайте инструкций». Буквы светились несколько секунд, затем исчезли, оставив только гладкий металл. Но Мартин мог поклясться, что на долю секунды увидел еще одну строку, мелким шрифтом: «Точка невозврата пройдена».

Через несколько секунд его коммуникатор издал сигнал входящего сообщения. «Добро пожаловать в команду, господин Ливерс. Ожидаем вас завтра в 8:00. Временный пропуск уже активирован». Под текстом была приписка: «Рекомендуется хороший ночной сон. Первый день может быть… интенсивным.»

Мартин выключил свет и закрыл глаза. Темнота комнаты была не абсолютной — сквозь шторы пробивался неоновый свет города, создавая на стенах тени, похожие на решетку. Или на код. Всё похоже на код, если достаточно долго программировать. Что бы ни скрывалось за фасадом Статистического Исследовательского Центра, завтра он начнет это выяснять.

Последняя мысль перед сном была тревожной: а что, если некоторые тайны лучше оставить нераскрытыми? Что, если знание действительно имеет цену, и эта цена — больше, чем он готов заплатить?

Но было уже поздно. Карта активирована, решение принято. Механизм запущен.

Где-то в здании № 7, в комнате без окон, на мониторе появилось уведомление: «Кандидат М. Ливерс подтвердил участие. Вероятность успешной интеграции — 73%. Вероятность обнаружения истины — 41%. Вероятность выживания при обнаружении истины — данные отсутствуют.»

Утро выдалось серым и дождливым. Дождь шел странный — слишком равномерный, слишком ритмичный, словно запрограммированный. Капли ударялись об асфальт с метрономической точностью. Мартин подъехал к зданию № 7 на Технологической площади ровно в 7:45, следуя внутреннему императиву пунктуальности, заложенному еще отцом. Оделся чуть более непринужденно, чем на собеседование — темно-синие брюки, серая рубашка, темно-синий пуловер. Стильно, но комфортно. Броня нормальности в ненормальном мире.

В вестибюле его встретил тот же дежурный, что и в прошлый раз. Мартин присмотрелся внимательнее — тот же? Или просто очень похожий? Было что-то тревожное в этой идеальной похожести, словно дежурные штамповались на одном заводе. Он молча протянул Мартину временный пропуск — такой же, как и вчера, но с чуть иным голографическим узором. Узор напоминал теперь не фрактал, а лабиринт. Эволюция символики или случайность дизайна?

— Двенадцатый этаж, — сказал дежурный. — Вас ожидают. Голос был идентичен вчерашнему — та же интонация, тот же тембр, та же пауза между словами. Слишком идентичен.

В лифте Мартин снова почувствовал смесь любопытства и тревоги. К ним добавилось новое чувство — предвкушение. Той темной разновидности предвкушения, которую испытывает человек, прыгающий с тарзанки — ужас и восторг, сплетенные в один эмоциональный узел. Что ждет его сегодня? Что скрывается за всеми этими тайнами и недомолвками?

Когда двери лифта открылись на двенадцатом этаже, его встретила не Элия, а Вероника Дариус — та самая женщина с военной выправкой, которую он видел вчера. Сегодня она была одета в черный деловой костюм с узкими брюками и водолазкой. Чернота её одежды казалась более глубокой, чем следовало — словно ткань поглощала свет. На запястье по-прежнему виднелся странный браслет с красными цифрами. 48:27:19. Числа уменьшились. Обратный отсчет продолжался.

— Господин Ливерс, — сказала она без улыбки. В её голосе не было ни тепла, ни холода — абсолютный ноль эмоций. — Я Вероника Дариус. Доктор Норрингтон поручил мне ввести вас в курс дела и провести первичный инструктаж.

Ее голос был ровным и сдержанным, без каких-либо эмоциональных оттенков. Взгляд — оценивающим и настороженным. Но на долю секунды, когда она произносила имя Норрингтона, в её глазах мелькнуло что-то — страх? Ненависть? Покорность? Эмоция исчезла так быстро, что он не успел её идентифицировать.

— Рад познакомиться, — Мартин протянул руку. Древний ритуал установления контакта, проверки на враждебность. Рукопожатие как тест на человечность.

Вероника секунду смотрела на протянутую ладонь, словно вспоминая, что означает этот жест, затем коротко пожала ее. Рукопожатие было сильным, почти болезненным. И холодным. Её рука была холоднее, чем должна быть у живого человека. Еще одна аномалия.

— Следуйте за мной, — сказала она и направилась по коридору, не оглядываясь. Её шаги были идеально размеренными — точно 72 сантиметра каждый. Военная выучка или что-то иное?

Они прошли через белое помещение, которое Мартин видел вчера, и свернули в другой коридор — более узкий, с несколькими дверями по обеим сторонам. Воздух здесь был плотнее, словно насыщенный невидимым электричеством. Мартин почувствовал, как волосы на затылке встают дыбом. Вероника остановилась у одной из них и приложила свой браслет к сенсорной панели. На мгновение дисплей браслета вспыхнул зеленым, затем снова стал красным. Что означал этот сигнал? Дверь открылась.

— Ваш кабинет, — сказала она, входя внутрь. — Временный, пока не будет оформлен постоянный допуск. Если будет оформлен. Если вы доживете до этого момента.

Последние слова она не произнесла, но Мартин словно услышал их в паузе между фразами.

Кабинет оказался небольшим, но функциональным — рабочий стол с встроенным компьютерным терминалом, удобное кресло, шкаф для документов, мини-холодильник с напитками. Никаких личных вещей, никакого декора — только строгая функциональность. Стерильность, доведенная до абсолюта. Место, где индивидуальность приносилась в жертву эффективности.

— Сначала безопасность, — Вероника указала на кресло. — Присаживайтесь. Это был приказ, не предложение.

Мартин сел, а Вероника осталась стоять, сложив руки за спиной — поза, подчеркивающая ее военное прошлое. Или настоящее. Кто сказал, что это прошлое?

— Первое и самое важное: все, что вы видите, слышите и делаете в Центре, является строго конфиденциальным. Любое разглашение информации о нашей работе — административное правонарушение с возможными уголовными последствиями. И не только уголовными. Есть последствия хуже тюрьмы. Вы подпишете соответствующие документы сегодня.

Мартин кивнул. Стандартное NDA — ничего необычного для технологической компании. Кроме того, что штраф за нарушение был прописан в астрономических суммах, а в разделе «Прочие последствия» стояло зловещее многоточие.

— Второе: в Центре действует система уровней допуска. Ваш текущий уровень — «Ассистент-аналитик», минимальный в иерархии. Уровень 1 из 7. Что скрывается на седьмом уровне? И почему сама мысль об этом вызывает дрожь? Это дает вам доступ только к общим помещениям и вашему рабочему месту. Для доступа к другим зонам требуется сопровождение сотрудника с более высоким уровнем допуска.

Она показала на свой браслет. 48:24:55. Время утекало с каждой секундой.

— Это не просто идентификатор. Это — «Модуль доступа и мониторинга». МДМ, как они его называют между собой. Ошейник, как называют его те, кто понимает истинное назначение. Он отслеживает ваше местоположение в здании, контролирует доступ к различным зонам и… некоторые другие параметры.

— Какие именно параметры? — спросил Мартин. Он уже догадывался, но хотел услышать, что она скажет. Или не скажет.

Вероника на мгновение поджала губы — первое проявление эмоции с начала их встречи. Мышцы вокруг рта напряглись на 0.7 секунды — признак подавленного желания сказать больше.

— Вы узнаете об этом, когда получите повышение уровня допуска. Если ваш мозг сможет принять это знание без критической деструктуризации. Пока достаточно знать, что вам выдадут такой же модуль после завершения испытательного срока. Двадцать один день. Время трансформации. Время становления… кем?

Она продолжила:

— Третье: в Центре существуют зоны, обозначенные красной маркировкой. Вход в эти зоны даже в сопровождении старшего сотрудника строго запрещен без специального разрешения от руководства. Нарушители не наказываются. Они просто… исчезают.

— Что находится в этих зонах? — снова спросил Мартин. Настойчивость как профессиональная черта программиста — если функция не работает, попробуй еще раз.

— Исследовательские лаборатории и архивы, — ответила Вероника коротко. Слишком коротко. Что она не договаривала? — Информация о них доступна только с третьего уровня допуска. И даже тогда — не вся информация. Некоторые вещи знает только седьмой уровень. Некоторые не знает никто.

Она подошла к столу и активировала терминал. На экране появился план этажа с цветовой маркировкой различных зон. Геометрия плана была странной — углы не складывались в 360 градусов, коридоры изгибались невозможным образом. Оптическая иллюзия или реальная архитектура?

— Это карта двенадцатого этажа — административного уровня. Зеленые зоны доступны вам без ограничений. Желтые — только в сопровождении. Красные — запрещены полностью. Черные — не существуют. Если вы видите черную зону, вы галлюцинируете. Немедленно сообщите о галлюцинации. На этом этаже расположены офисы, конференц-залы, столовая, кабинеты руководства.

Она переключила экран, показав схему другого этажа — с гораздо большим количеством красных зон.

— Это десятый этаж — аналитический уровень. Здесь находятся основные рабочие станции аналитиков и серверные. И кое-что еще, о чем вам знать не положено. Большая часть вашей работы будет проходить именно там, но пока только в сопровождении.

Следующий экран показал этаж с преимущественно красной маркировкой. И несколькими черными зонами, которых Мартин видеть не должен был.

— Это восьмой этаж — операционный уровень. Детали о нем вы получите позже, с повышением уровня допуска. Если не сойдете с ума раньше. Статистика неутешительна.

Мартин внимательно изучал планы, стараясь запомнить как можно больше деталей. Особенно расположение черных зон, которых официально не существовало. Одна вещь особенно бросалась в глаза:

— А где планы других этажей? Здание ведь семидесятиэтажное. И почему нумерация идет сверху вниз? Двенадцатый, десятый, восьмой… Что с девятым и одиннадцатым?

Вероника снова поджала губы:

— Статистический Исследовательский Центр занимает только часть здания — с восьмого по двенадцатый этажи. Официально. Остальные этажи принадлежат другим организациям или… служат иным целям. Целям, о которых лучше не знать. Целям, которые существовали здесь до нас и будут существовать после.

— Каким именно? Упорство, граничащее с безрассудством.

— Эта информация не относится к вашим должностным обязанностям, — отрезала Вероника. Но в её голосе появилась нотка предупреждения. Не приказ — совет. Не лезь туда, где темно.

Она выключила терминал и повернулась к Мартину:

— Вопросы по правилам безопасности?

Мартин покачал головой:

— Пока нет. Вопросов было множество, но он чувствовал — сейчас не время их задавать.

— Тогда перейдем к описанию ваших обязанностей, — Вероника снова включила терминал, но на этот раз вывела на экран диаграмму с множеством соединенных узлов. Структура напоминала нейронную сеть. Или кровеносную систему. Или карту метро города, которого не существует. — Это упрощенная схема нашей рабочей методологии.

Она указала на первый узел:

— Начальный этап — «идентификация объектов». Система мониторинга выявляет лиц с признаками психоэмоциональной нестабильности на основе множества параметров — от данных социальных сетей до результатов медицинских обследований. И других источников, которые вы не готовы понять.

Следующий узел:

— Второй этап — «верификация». Аналитики проверяют данные, отсеивают ложные срабатывания, подтверждают реальность угрозы нестабильности. Отделяют тех, кого можно спасти, от тех, кто уже потерян.

Третий узел:

— Затем следует «оценка приоритета». Не все нестабильности одинаково опасны или срочны. Некоторые могут подождать дни. Некоторые требуют немедленного вмешательства. Некоторые — уже слишком поздно. Мы классифицируем их по степени риска и устанавливаем сроки необходимого вмешательства.

Четвертый узел, обозначенный красным:

— Финальный этап — «коррекция». Специальные группы проводят процедуры по стабилизации психоэмоционального состояния объектов. По возвращению их к состоянию функциональности. К иллюзии человечности. Детали этого этапа станут доступны вам позже.

Вероника выключила терминал и посмотрела Мартину прямо в глаза:

— Ваша начальная роль будет связана с этапом верификации. Вы будете анализировать данные, выявленные системой, и подтверждать или опровергать наличие нестабильности. Решать, кто останется человеком, а кто требует… вмешательства. Учитывая ваш опыт с проектом «Эмпатус», вы идеально подходите для этой работы. Слишком идеально. Словно вас готовили для этого, сами того не зная.

— А что именно подразумевается под «нестабильностью»? — спросил Мартин. — Психические расстройства? Суицидальные наклонности? Склонность к насилию? Или что-то более фундаментальное? Что-то, связанное с самой природой личности?

— Все перечисленное и многое другое, — ответила Вероника. — Нестабильность может проявляться по-разному. Иногда это очевидные признаки — агрессия, депрессия, параноидальные состояния. Иногда — едва заметные отклонения от нормы: изменения в речевых паттернах, микровыражения лица, незначительные поведенческие аномалии. Иногда — осознание собственной искусственности. Понимание, что ты не тот, кем себя считаешь. Наша система способна выявлять нестабильности на самых ранних стадиях, когда традиционная диагностика еще бессильна.

Она сделала паузу, словно решая, стоит ли продолжать, её рука бессознательно коснулась браслета, затем добавила:

— Важно понимать, что мы не просто выявляем людей с психическими проблемами. Мы предотвращаем… деструктуризацию личности. Распад иллюзии. Прорыв истинной природы сквозь искусственную оболочку. Когда психоэмоциональные паттерны человека начинают разрушаться, последствия могут быть катастрофическими — и для него самого, и для окружающих. И для всей системы, построенной на хрупком балансе между правдой и ложью.

— Звучит серьезно, — заметил Мартин. — Но я все еще не понимаю, в чем заключается «коррекция». Это какая-то форма терапии? Или что-то более радикальное? Что-то, меняющее саму суть человека?

Вероника снова поджала губы:

— Как я уже сказала, детали этого этапа станут доступны вам позже. Когда вы будете готовы принять правду. Когда поймете, что некоторые вещи необходимы, какими бы чудовищными они ни казались. На данном этапе от вас требуется только анализ данных и подтверждение нестабильности.

Она взглянула на свой браслет:

— 48:19:42. Время утекает быстрее, чем должно. Ускорение энтропии.

— Сейчас 8:45. В 9:00 у вас встреча с главой аналитического отдела, доктором Лейлой Шах. Она расскажет больше о технической стороне вашей работы. И, возможно, приоткроет завесу над тем, что мы на самом деле анализируем. Затем в 10:30 — инструктаж по системам безопасности с главой службы безопасности, майором Крэйгом. В 12:00 — обед. Не ешьте красное мясо в столовой. Просто… не ешьте. В 13:00 — оформление документов в отделе кадров. В 14:30 — ваша первая рабочая сессия под моим руководством.

Мартин кивнул, пытаясь запомнить плотный график. И странное предупреждение о красном мясе. Что не так с едой в корпоративной столовой?

— У вас есть пятнадцать минут, чтобы ознакомиться с этими материалами, — Вероника положила на стол тонкую папку. Папка была теплой на ощупь, словно только что из принтера. Но в кабинете не было принтера. — Это технические спецификации наших аналитических систем. Базовая информация, которая поможет вам в разговоре с доктором Шах.

Она направилась к двери, но остановилась на пороге:

— Я вернусь в 8:55, чтобы проводить вас к доктору Шах. Не покидайте кабинет без сопровождения. Это не просьба. Системы безопасности настроены на… радикальное реагирование на несанкционированные перемещения.

Дверь закрылась за ней, и Мартин остался один. Но был ли он действительно один? В углу кабинета мигнул красный огонек — камера наблюдения. Или что-то иное? Он открыл папку и начал просматривать документы — сложные диаграммы и технические описания систем анализа данных, нейросетевых алгоритмов распознавания паттернов, методик оценки психоэмоциональной стабильности.

Многое из этого было знакомо ему по работе над «Эмпатусом», но масштаб и глубина поражали. Если верить этим документам, Статистический Исследовательский Центр располагал технологиями, значительно превосходящими все известные Мартину аналоги. Технологиями, которые не должны существовать при текущем уровне развития науки. Откуда они взялись? Кто их создал? И главное — для чего?

Особенно заинтересовала его система «ПсихоСкан» — многоуровневый алгоритм анализа психоэмоционального состояния на основе минимальных данных. Принцип действия был схож с его «Эмпатусом», но гораздо более продвинутый и комплексный. Слишком продвинутый. Словно кто-то взял его идею и развил её на десятилетия вперед.

Когда он дошел до раздела об источниках данных, его брови поползли вверх. «ПсихоСкан» получал информацию не только из обычных источников — социальные сети, медицинские записи, камеры наблюдения, но и из каких-то «специализированных сенсоров», подробности о которых в документе отсутствовали. Вместо описания стояла пометка: «Классифицировано. Уровень допуска 5+».

На последней странице он обнаружил странную диаграмму — схему человеческого тела с отмеченными точками. Подпись гласила: «Узлы когерентности. Критические точки поддержания целостности паттерна.» Что это означало? И почему расположение точек напоминало древнекитайские меридианы из акупунктуры?

Дверь открылась ровно в 8:55. Вероника стояла на пороге, такая же сдержанная и официальная. 48:12:17. Таймер продолжал неумолимый отсчет.

— Готовы к встрече с доктором Шах?

Мартин кивнул, оставляя папку на столе:

— Да, хотя у меня появилось еще больше вопросов. Вопросов, на которые, возможно, лучше не знать ответов.

— Это нормально, — ответила Вероника без тени улыбки. — На данном этапе важнее правильные вопросы, чем готовые ответы. Хотя некоторые вопросы могут привести к ответам, несовместимым с продолжением существования.

Они вышли в коридор и направились к лифтам. По пути Мартин заметил несколько сотрудников — все в белых лабораторных халатах или строгих деловых костюмах. У каждого на запястье был браслет. Синие дисплеи, зеленые, желтые… и несколько красных. Те, у кого были красные, двигались быстрее остальных, с едва заметной напряженностью в движениях. Все они выглядели сосредоточенными и погруженными в свои мысли. Никто не улыбался, не шутил, не вел непринужденных разговоров. Атмосфера напоминала больше военный объект, чем исследовательский центр. Или монастырь. Или тюрьму. Места, где индивидуальность растворяется в коллективной цели.

Когда они проходили мимо одной из дверей с красной маркировкой, Мартин услышал странный звук — что-то среднее между металлическим скрежетом и электронным писком. Звук был модулированным, почти музыкальным. Или это был крик, пропущенный через электронные фильтры? Он замедлил шаг, прислушиваясь.

— Что это за звук? — спросил он, указывая на дверь.

Вероника даже не обернулась:

— Техническое обслуживание оборудования. Ничего необычного. Ложь. Даже без «Эмпатуса» он чувствовал фальшь в её голосе.

Но Мартин мог поклясться, что слышал за этим механическим шумом что-то еще — что-то, похожее на человеческий голос. Голос, полный… страха? Боли? Отчаяния? Или облегчения? Эмоция была незнакомой, неопределимой. Как крик существа, переживающего то, для чего у людей нет слов. Он не мог определить точно.

Они спустились на десятый этаж — аналитический уровень. Здесь интерьер был совсем другим: вместо стерильных белых стен — серые, с множеством встроенных мониторов и голографических проекций. Воздух гудел от электричества и данных. Информационное поле было почти осязаемым. Большое открытое пространство с рабочими станциями, за которыми сидели аналитики в наушниках, полностью погруженные в работу. Их лица освещались мерцанием экранов, придавая коже нездоровый оттенок. Некоторые шептали что-то, глядя в мониторы — молитвы или проклятия? У каждого на запястье был такой же браслет, как у Вероники, только с разными цветами дисплеев — синими, зелеными, желтыми. И красными. Всегда есть красные.

Они прошли через это пространство к отдельному кабинету в дальнем конце. По пути Мартин заметил странную деталь — некоторые рабочие места были пусты, но мониторы продолжали работать, показывая потоки данных. Словно невидимые аналитики продолжали свою работу. Вероника постучала, дождалась ответа и открыла дверь.

— Доктор Шах, Мартин Ливерс для вводного инструктажа.

Доктор Лейла Шах оказалась миниатюрной женщиной неопределенного возраста с проницательными темными глазами и коротко стрижеными седыми волосами. Возраст был действительно неопределим — она могла быть и тридцати, и шестидесяти лет. Время оставило на ней странные следы, словно старение шло неравномерно. Она сидела за рабочим столом, окруженным голографическими дисплеями, и что-то быстро печатала на клавиатуре. Её пальцы двигались с нечеловеческой скоростью — минимум 400 слов в минуту. Модификация или природный дар?

— Входите, господин Ливерс, — сказала она, не поднимая глаз от дисплеев. — Вероника, вы можете идти. Я пришлю его к вам, когда мы закончим. Если он будет в состоянии продолжать после нашего разговора.

Вероника кивнула и вышла, закрыв за собой дверь. Мартин остался наедине с главой аналитического отдела.

Доктор Шах наконец подняла взгляд от работы и внимательно посмотрела на Мартина:

— Присаживайтесь, господин Ливерс. У нас много вопросов для обсуждения. И ответов, которые изменят ваше понимание реальности.

Мартин сел в предложенное кресло, чувствуя, как начинается новая глава его жизни — глава, полная тайн, загадок и, возможно, опасностей. Глава, из которой может не быть выхода. Но под всеми этими слоями неопределенности пульсировало знакомое чувство — интеллектуальное любопытство, жажда разгадать загадку, понять скрытую суть вещей.

Он был готов принять этот вызов, каким бы странным и пугающим он ни оказался.

Или думал, что готов. Но некоторые истины слишком велики для неподготовленного разума. Некоторые откровения ломают не только представления о мире, но и саму структуру личности.

Доктор Шах улыбнулась, словно читая его мысли:

— Не волнуйтесь, господин Ливерс. Мы будем двигаться постепенно. Человеческий разум удивительно адаптивен… если знать правильную скорость подачи информации.

— Я ознакомился с документами о системе «ПсихоСкан», — начал Мартин. — И хотел бы узнать больше о принципах ее работы.

Доктор Шах слегка улыбнулась — впервые Мартин увидел искреннюю улыбку в этих стенах:

— О, вы удивитесь, насколько глубоко кроличья нора в действительности, господин Ливерс. «ПсихоСкан» — это только верхушка айсберга. Очень маленькая верхушка очень большого айсберга. Айсберга, способного потопить не только ваш личный Титаник убеждений, но и весь флот человеческих иллюзий.

Она коснулась панели управления, и все голографические дисплеи погасли, кроме одного — центрального. На нем появилось трехмерное изображение человеческого мозга, пронизанное светящимися нитями разных цветов. Нити пульсировали, переплетались, образовывали узоры невероятной сложности. Это была не просто визуализация — это была карта чего-то живого.

— Давайте начнем с самого начала, — сказала доктор Шах. — С того, что мы на самом деле анализируем и корректируем. С вопроса, который вы боитесь задать: что делает человека человеком?

Она указала на светящиеся нити:

— Эти паттерны, господин Ливерс, и есть основа человеческой личности. Не просто мысли или эмоции — сама структура сознания. То, что делает человека… человеком. Или то, что создает иллюзию человечности в том, что человеком не является.

Мартин почувствовал, как по спине пробежал холодок. Формулировка была слишком специфичной, слишком точной. Она говорила не о метафоре. Доктор Шах говорила так, будто они научились не просто анализировать психическое состояние, а буквально видеть и изменять основу личности.

— Вы говорите о чем-то вроде… картирования сознания? — спросил он осторожно. Хотя внутренний голос подсказывал, что речь идет о чем-то гораздо более фундаментальном.

— Намного больше, — доктор Шах подалась вперед, ее глаза блестели от возбуждения. Блеск фанатика или ученого на грани великого открытия? Грань была тонкой. — Мы не просто картируем. Мы читаем, интерпретируем и… когда необходимо… переписываем. Как редактируем код с багами. Только код — это личность, а баги — это воспоминания о том, кем ты являешься на самом деле.

Голографический мозг на дисплее вращался, демонстрируя паттерны связей.

— Представьте, что личность — это программный код, — продолжила доктор Шах. — Очень сложный, многослойный, самообучающийся код. Код, написанный на языке, который существовал до появления человечества. Иногда в этом коде возникают ошибки, конфликты, противоречия. Они накапливаются, усугубляются, и в конечном итоге система начинает давать сбои — от легких эмоциональных нарушений до полного краха личности. До момента, когда искусственная личность больше не может подавлять то, что скрыто под ней.

Мартин внимательно слушал, чувствуя смесь профессионального интереса и нарастающей тревоги. Каждое слово доктора Шах открывало новый уровень понимания — и новый уровень ужаса.

— Наша задача, — сказала доктор Шах, — выявлять эти ошибки на ранней стадии и корректировать их, прежде чем они приведут к деструкции. К прорыву истинной природы. К осознанию.

— Корректировать… каким образом? — спросил Мартин. Хотя часть его уже знала ответ и не хотела его слышать.

Доктор Шах улыбнулась шире, но теперь в ее улыбке было что-то, заставившее Мартина внутренне напрячься:

— Об этом вы узнаете чуть позже, господин Ливерс. Когда будете готовы. Когда ваш индекс когерентности позволит принять эту информацию без критического падения. А сейчас давайте сосредоточимся на вашей роли в процессе верификации…

Она продолжила объяснять техническую сторону работы, но Мартин уже не мог избавиться от ощущения, что за безобидными терминами «нестабильность» и «коррекция» скрывается нечто гораздо более серьезное и, возможно, пугающее, чем он предполагал изначально. Нечто, связанное с самой природой реальности. С тем, что отличает настоящих людей от… кого? От чего?

И что самое странное — часть его с нетерпением ждала момента, когда он наконец узнает всю правду. Даже если эта правда уничтожит его. Или то, что он считает собой.

День пролетел незаметно. Хотя «пролетел» было неправильным словом. День тянулся и сжимался одновременно, время текло неравномерно, словно подчиняясь иным законам внутри здания № 7. После встречи с доктором Шах был инструктаж по безопасности от майора Крэйга — высокого, крепко сложенного мужчины с военной выправкой и шрамом через всю левую щеку. Шрам был слишком ровным для боевого ранения. Хирургический. Преднамеренный. Зачем кому-то намеренно уродовать лицо майора? Затем обед в корпоративной столовой — удивительно вкусный, но проходивший в почти полной тишине. Мартин последовал совету Вероники и не брал красное мясо. Те, кто ел стейки, жевали с странным механическим ритмом, словно выполняя программу, а не утоляя голод. Большинство сотрудников ели молча, погруженные в свои мысли или рабочие планшеты.

После обеда — оформление бесконечных документов в отделе кадров, включая несколько соглашений о неразглашении с пугающими пунктами об ответственности за утечку информации. Последний документ был особенно странным — согласие на «корректирующее вмешательство в случае критической дестабилизации». Что это означало? Но отказаться подписать означало потерять работу. Мартин подписал, чувствуя, как пересекает еще одну точку невозврата.

А затем наступило время первой рабочей сессии с Вероникой. Они расположились в небольшой комнате на аналитическом уровне, где стояли два терминала с голографическими проекторами. Комната была звукоизолированной — Мартин заметил характерное искажение акустики. От чего они изолировались — от внешних звуков или от криков внутри?

— Сегодня мы проведем простую тренировочную сессию, — сказала Вероника, активируя свой терминал. 36:45:22. Время утекало быстрее. Или это был другой таймер? — Я покажу вам стандартный кейс, уже обработанный и закрытый. Вы проанализируете данные и скажете, какие признаки нестабильности видите.

На голографическом дисплее появилось досье — фотография мужчины средних лет, его персональные данные, график эмоциональных состояний за последние три месяца. Но что-то было неправильным в фотографии. Лицо было слишком симметричным, слишком правильным. Как будто собранным из идеальных частей.

— Виктор Зуев, 42 года, инженер-строитель, — начала Вероника. — Три месяца назад система выявила первые признаки нестабильности. Нестабильности или пробуждения? Внимательно изучите данные и определите ключевые маркеры.

Мартин погрузился в анализ. График эмоциональных состояний показывал постепенное нарастание тревожности, перемежающееся периодами эмоционального уплощения. Коммуникационные паттерны демонстрировали увеличение пауз в речи, изменение словарного запаса, рост использования абстрактных понятий. И странную деталь — периодическое использование слов, которых не существовало в стандартных словарях. Неологизмы или воспоминания о языке, которого не должен знать?

Кроме того, в досье были результаты анализа микровыражений лица с камер наблюдения — растущее несоответствие между выражаемыми и испытываемыми эмоциями, признаки внутреннего напряжения, скрываемого за маской спокойствия. И моменты, когда лицо становилось полностью неподвижным, словно маска соскальзывала, открывая пустоту под ней.

— Вижу классические признаки диссоциативного расстройства, — сказал Мартин через несколько минут. — Нарастающая диссоциация между внутренним состоянием и внешними проявлениями. Вероятно, субъект переживает серьезный внутренний конфликт, который пытается скрыть от окружающих. Или борется с чем-то внутри себя. С знанием, которое пытается прорваться наружу.

Вероника кивнула:

— Продолжайте. В её голосе появилась нотка одобрения. Или предвкушения?

— Интересно изменение речевых паттернов, — Мартин указал на соответствующий график. — Постепенный переход от конкретных понятий к абстрактным, увеличение философской и экзистенциальной тематики. Вопросы о природе реальности, о том, что значит быть человеком, о границах между сном и явью. Это может указывать на фундаментальный кризис идентичности. Человек начинает подвергать сомнению базовые аспекты своего существования. Или вспоминать то, что было стерто.

Он прокрутил данные дальше:

— И вот здесь, примерно в середине наблюдаемого периода, резкий скачок в потреблении информации — количество прочитанных статей, просмотренных видео, прослушанных аудиоматериалов. Преимущественно по темам философии сознания, искусственного интеллекта, онтологических вопросов… И странный интерес к теме ложных воспоминаний, имплантированных личностей, симуляции реальности. Похоже на активный поиск ответов на какие-то фундаментальные вопросы. На вопрос «кто я на самом деле?»

Вероника внимательно наблюдала за его анализом, не выражая ни одобрения, ни несогласия:

— И какой ваш вывод? Какой тип нестабильности мы видим?

Мартин задумался на мгновение:

— Я бы сказал… кризис самоидентификации с признаками деперсонализации. Субъект, вероятно, начал сомневаться в базовых аспектах своей личности. В самой реальности своего существования. Такое иногда случается у людей, переживших сильный стресс или травматический опыт. Но странно, что в досье нет упоминаний о каких-либо триггерных событиях. Если только триггером не стало что-то внутреннее. Какое-то знание, прорвавшееся сквозь барьеры.

— Очень хорошо, — Вероника впервые за день проявила нечто, похожее на одобрение. Или облегчение? Словно он прошел некий тест. — Теперь смотрите внимательно.

Она активировала новый раздел досье, недоступный ранее. На экране появился график с красной линией, обозначенной как «Индекс когерентности». Линия показывала стабильное снижение какого-то параметра на протяжении всего периода наблюдения. График напоминал ЭКГ умирающего сердца — все более слабые, все более хаотичные колебания.

— Что такое «Индекс когерентности»? — спросил Мартин. — Я не встречал такого термина в документации. Хотя что-то в этом термине казалось знакомым. Словно он слышал его раньше, в другой жизни.

— Это специфический параметр, используемый только в нашем Центре, — ответила Вероника. — Упрощенно говоря, он измеряет степень внутренней согласованности личности — насколько различные аспекты психики человека работают как единое целое. Насколько хорошо искусственная личность подавляет то, что находится под ней.

Она указала на график:

— Когда индекс когерентности падает ниже критического уровня, начинается процесс деструктуризации личности — фрагментация сознания, утрата целостности «я». Или, точнее, прорыв истинного «я» сквозь ложное. Это значительно серьезнее, чем обычные психические расстройства. Фактически, это распад самой структуры личности. Распад иллюзии.

Мартин нахмурился:

— Но как можно измерить что-то настолько… фундаментальное и абстрактное? И почему падение когерентности звучит не как болезнь, а как пробуждение?

— Это возможно с помощью специальных сенсоров, о которых вы узнаете позже, — уклончиво ответила Вероника. Её рука снова коснулась браслета. Нервный жест или проверка времени? — Важно то, что индекс когерентности является ключевым индикатором необходимости коррекции. Когда он приближается к критической отметке, счет идет на дни, иногда — на часы. Часы до чего? До смерти? Или до рождения?

Она переключила дисплей, показав новый документ:

— Вот заключение оперативной группы по данному случаю. Коррекция была проведена успешно, индекс когерентности восстановлен до нормальных значений. Личность перезаписана. Воспоминания отредактированы. Иллюзия восстановлена. Субъект вернулся к обычной жизни без воспоминаний о периоде нестабильности.

— Без воспоминаний? — переспросил Мартин. — Вы имеете в виду… амнезию относительно этого периода? Или нечто более радикальное?

— Точнее сказать, реструктуризацию воспоминаний, — поправила Вероника. Выбор слов был точным, клиническим. Бесчеловечным. — Это необходимая часть коррекции. Оставить память о периоде нестабильности — значит сохранить потенциальный триггер для рецидива. Оставить дверь открытой для возвращения истины.

Мартин медленно откинулся в кресле, пытаясь осмыслить услышанное. Они не просто лечили психические расстройства — они буквально переписывали воспоминания людей, изменяли их восприятие реальности. Но что если сама реальность была переписанной? Что если то, что они называли коррекцией, было поддержанием величайшей лжи в истории человечества?

— Это… — он осторожно подбирал слова, — очень продвинутая технология. Я не знал, что современная наука способна на такое. Современная человеческая наука.

— Многие технологии Центра опережают общедоступный уровень на десятилетия, — сдержанно ответила Вероника. Или были получены из источника, опережающего человечество на столетия. — Именно поэтому требуется такой высокий уровень секретности.

Она закрыла досье и открыла новое:

— Давайте перейдем к следующему тренировочному кейсу. Погружение должно быть постепенным. Слишком быстрое понимание может привести к собственной дестабилизации.

Следующий час прошел в аналогичной работе — Вероника показывала закрытые случаи, Мартин анализировал данные и выявлял признаки нестабильности. С каждым случаем картина становилась яснее и страшнее. Все «пациенты» проходили через похожие стадии — сомнения в реальности, поиск ответов, приближение к какой-то истине… и затем коррекция. Возвращение к блаженному неведению. Каждый раз он справлялся с задачей все быстрее и точнее, и даже заметил легкое одобрение во взгляде своей наставницы.

Когда они заканчивали с последним кейсом, дверь в комнату внезапно открылась. Резко, без стука — признак экстренной ситуации. Вошел майор Крэйг — глава службы безопасности, с которым Мартин встречался ранее. Его лицо было напряженным, шрам на щеке казался более глубоким при аварийном освещении.

— Дариус, — сказал он напряженным голосом. — Красный код на восьмом. Таймер сбросился у клиента в шестнадцатой. Полный сброс. Нулевая когерентность. Нестабильность критическая, требуется немедленное вмешательство.

Вероника мгновенно поднялась:

— Понятно. Протокол экстренной стабилизации?

— Омега, — коротко ответил Крэйг. — Норрингтон уже внизу.

Мартин заметил, как Вероника побледнела при упоминании протокола Омега. Что бы это ни было, даже она боялась этого.

Она повернулась к Мартину:

— Ждите здесь. Не покидайте комнату до моего возвращения. Что бы вы ни услышали, не выходите. Системы безопасности переведены в режим максимальной изоляции.

Она быстро вышла вслед за майором, оставив Мартина одного с работающими терминалами и множеством вопросов.

Он смотрел на закрывшуюся дверь, пытаясь осмыслить услышанное. Красный код? Таймер? Клиент в шестнадцатой? Протокол Омега? Эти термины не упоминались ни в одном из документов, которые он видел. Но теперь он начинал понимать. Таймеры на браслетах — это не фитнес-трекеры. Это обратный отсчет до потери когерентности. До момента, когда «клиент» перестает быть стабильным. До момента, когда требуется коррекция.

Из коридора донеслись быстрые шаги нескольких человек, затем звук открывающегося и закрывающегося лифта. Потом наступила тишина. Но это была не обычная тишина. Это была тишина ожидания, напряженная, как струна перед разрывом.

Затем он услышал это. Далекий звук, доносящийся откуда-то снизу, возможно, с восьмого этажа. Это был крик. Но не обычный человеческий крик. Это был звук существа, переживающего нечто за пределами человеческого опыта. Крик распадающейся личности. Или рождающейся истины.

Мартин перевел взгляд на терминалы. Они все еще были активны, с открытыми досье «корректированных» пациентов. Соблазн изучить их детальнее был огромен, но он понимал, что это может быть рискованно. Кто знает, какие системы мониторинга установлены в комнате? Но риск стоил того. Он должен был понять больше.

Он быстро просмотрел несколько досье. Паттерн был очевиден — все «пациенты» начинали задавать одни и те же вопросы. О природе реальности. О странных снах, которые казались воспоминаниями. О чувстве, что их жизнь — не их собственная. И все они упоминали красные цифры. Видели их во снах, в отражениях, в периферийном зрении.

Последнее досье заставило его замереть. Женщина, 34 года, учитель. В её дневниковых записях, приложенных к досье, была фраза: «Я помню, как умерла. Помню существ из света и металла. Помню, как они собирали меня заново, кусочек за кусочком. Но это невозможно. Я жива. Я всегда была жива. Правда?»

Под записью стояла пометка: «Критическое нарушение когерентности. Прорыв базовых воспоминаний. Рекомендован протокол Омега.»

Вместо этого он сидел и ждал, анализируя все, что узнал за первый день работы в Статистическом Исследовательском Центре. И чем больше он думал, тем сильнее становилось ощущение, что он лишь слегка приоткрыл дверь в мир, гораздо более странный и пугающий, чем мог представить. Мир, где граница между жизнью и смертью, между реальным и искусственным, между человеком и копией была размыта до неразличимости.

Что это за «коррекция», стирающая воспоминания и изменяющая структуру личности? Кто такие «клиенты»? Что означает сброс таймера? Почему у всех сотрудников есть эти браслеты? И главное — кто или что создало систему, требующую такого тотального контроля?

И самый страшный вопрос, который он боялся задать даже себе: что если он сам — один из «клиентов»? Что если его воспоминания о жизни, об учебе, о создании «Эмпатуса» — всего лишь имплантированная программа? Что если красные цифры придут и за ним?

Мартин понимал одно — он зашел слишком далеко, чтобы отступить. Теперь ему нужно было узнать всю правду, какой бы шокирующей она ни оказалась. Даже если эта правда уничтожит его. Особенно если она уничтожит его. Потому что уничтожение иллюзии — это первый шаг к обретению реальности.

Дверь открылась ровно через сорок две минуты. Мистическое число. Ответ на главный вопрос жизни, вселенной и всего такого. Совпадение? В этом месте не было совпадений. Вероника вернулась — с легкой испариной на лбу и еще более напряженным выражением лица, чем обычно. На её одежде были едва заметные брызги чего-то темного. Крови? Или той субстанции, в которую превращаются потерявшие когерентность?

— Рабочий день окончен, — сказала она официальным тоном. 22:17:33. Её таймер тоже ускорился. Стресс влиял на скорость распада? — Завтра в 8:00 жду вас здесь же для продолжения обучения.

— Все в порядке? — осторожно спросил Мартин. — Этот… красный код… Протокол Омега…

— Ситуация под контролем, — отрезала Вероника. Ложь. В её голосе звучала усталость и что-то похожее на отвращение. — Это все, что вам необходимо знать на данном этапе. Знание подробностей несовместимо с сохранением вашей когерентности.

Она проводила его до лифтов в молчании. Мартин заметил, что они шли другим путем — избегая определенных коридоров. В воздухе витал слабый запах озона и чего-то еще — сладковатый, органический, неправильный. Когда двери открылись, и Мартин шагнул внутрь, она внезапно сказала:

— Господин Ливерс. — Ее голос впервые за день звучал не официально, а почти… человечно? Как голос утопающего, на мгновение вынырнувшего на поверхность. — Будьте осторожны в своем любопытстве. Некоторые знания имеют высокую цену. Некоторые двери, однажды открытые, нельзя закрыть. Некоторые истины нельзя забыть, даже с помощью протокола Омега.

Она замолчала, затем добавила еще тише:

— И если начнете видеть красные цифры там, где их не должно быть… не игнорируйте их. Но и не говорите о них никому. Особенно здесь.

Прежде чем Мартин успел что-то ответить, двери лифта закрылись.

Спускаясь на первый этаж, он не мог избавиться от ощущения, что эти слова были не просто предупреждением. Они были единственным искренним высказыванием, которое он услышал за весь этот странный, тревожный и захватывающий первый день в Статистическом Исследовательском Центре.

И криком о помощи от того, кто сам балансировал на грани потери когерентности.

В отражении лифтовой двери Мартин на мгновение увидел себя. И замер. На секунду, меньше секунды, ему показалось, что на его запястье мерцают красные цифры.

168:00:00

Семь дней.

Таймер запущен.