Промт инжиниринг

Глава 2: Странное собеседование

Технологическая площадь располагалась в самом сердце Центрального района. Это место было похоже на рану в ткани старого города — слишком новое, слишком блестящее, словно инородное тело, отторгаемое организмом исторических кварталов. Ультрасовременные небоскребы из стекла и металла тянулись к небу, словно космические корабли, готовые в любой момент оторваться от земли. Мартин часто думал, что архитекторы этого района страдали от какой-то формы вертикального эскапизма — стремления убежать от горизонтальной банальности человеческого существования в стерильную высоту технического прогресса. Между ними сновали аэротакси, доставляя пассажиров к верхним этажам зданий, где располагались офисы крупнейших технологических корпораций.

Мартин Ливерс стоял у подножия здания № 7, задрав голову. Утренний кошмар все еще цеплялся за края его сознания — красные цифры, тикающие на запястье, коридоры без выхода. Он потряс головой, пытаясь стряхнуть наваждение. Семидесятиэтажная башня из черного стекла и хромированной стали казалась монолитом, вырезанным из цельного куска обсидиана. Или надгробием, подумалось ему внезапно. Гигантским памятником чему-то умершему и похороненному под фундаментом прогресса. Никаких опознавательных знаков, никаких вывесок или логотипов — только номер здания, светящийся холодным голубым светом над главным входом. Голубой — цвет кислородного голодания, вспомнил Мартин из курса физиологии. Цвет удушья.

Мартин проверил время — 14:45. Пятнадцать минут до собеседования. Он всегда приходил заранее — привычка, выработанная годами учебы. «Лучше ждать пятнадцать минут, чем опоздать на пятнадцать секунд» — говорил его отец. Отец, который всю жизнь приходил вовремя на работу в банк, вовремя уходил домой, вовремя ложился спать. Человек-часы, существующий по расписанию. Мартин вдруг подумал — а что если у его отца тоже есть невидимый таймер? Что если у всех есть?

Утро выдалось суматошным. Ему пришлось собирать вещи из общежития, прощаться с соседями, подписывать документы об окончании института. Каждое «прощай» звучало как маленькая смерть, каждая подпись — как отречение от прошлого. Записка от загадочных Автентиков не выходила из головы, но Мартин решил не упоминать о ней никому, включая Кайрена. «Красные таймеры. Реалы и копии.» Слова крутились в голове как заевшая пластинка, лишенная контекста, но полная скрытого смысла. Что бы ни скрывалось за этим странным предупреждением, он разберется с этим сам.

Он коснулся кармана, где лежала записка. Бумага казалась горячей даже через ткань — иррациональное ощущение, которое он не мог объяснить. Может быть, это просто нервы. А может быть, некоторые тайны физически тяжелее других.

Глубоко вздохнув, Мартин направился к главному входу. Воздух вокруг здания казался плотнее, словно само пространство здесь имело другую консистенцию. Он читал о гравитационных аномалиях вокруг массивных объектов — может ли здание быть настолько «тяжелым» в метафизическом смысле, что искажает реальность вокруг себя? Стеклянные двери бесшумно разъехались перед ним, впуская в просторный вестибюль. Движение было таким плавным, таким беззвучным, что на мгновение Мартину показалось, будто он проходит сквозь мембрану между мирами.

Внутри было прохладно и тихо. Тишина была не просто отсутствием звука — она была присутствием чего-то иного, активным подавлением шума жизни. Пол из полированного черного мрамора, стены из того же материала, что и внешний фасад здания. Черное на черном на черном — словно дизайнер страдал от хроматической анорексии, патологического страха перед цветом. В центре вестибюля располагалась круглая стойка ресепшн с единственным дежурным — мужчиной средних лет в строгом черном костюме. Его лицо было настолько невыразительным, что казалось маской. Или результатом пластической операции, удалившей все следы индивидуальности.

— Добрый день, — Мартин подошел к стойке. Его голос прозвучал неожиданно громко в этой храмовой тишине. — Меня пригласили на собеседование в Статистический Исследовательский Центр. Моя фамилия Ливерс, Мартин Ливерс.

Дежурный поднял глаза от монитора, встроенного в стойку. Его взгляд был одновременно внимательным и отстраненным — взгляд человека, который каждый день видит сотни посетителей и не запоминает ни одного. Или взгляд того, кто видит не лица, а данные. Не людей, а файлы.

— Статистический Исследовательский Центр, двенадцатый этаж, — произнес он ровным голосом. Интонация была настолько механической, что Мартин на мгновение усомнился — говорит ли он с человеком или с очень продвинутым ИИ. — Ваше удостоверение личности, пожалуйста.

Мартин протянул свою идентификационную карту. Дежурный вставил ее в считывающее устройство, и на его мониторе появилась какая-то информация. Мартин попытался разглядеть, что там написано, но угол обзора не позволял. Он заметил только мелькнувшие цветные графики — зеленые, желтые и, на мгновение, красная полоса внизу экрана.

— Все верно, — кивнул он. Было ли облегчение в его голосе? Или Мартину показалось? — Вас ожидают. Для доступа на двенадцатый этаж вам потребуется временный пропуск.

Он коснулся сенсорной панели, и из щели в стойке выскользнула тонкая металлическая карта с голографическим узором. Узор напоминал фрактал — бесконечно усложняющуюся структуру, в которой каждая часть содержала целое. Мартин поймал себя на том, что пытается проследить паттерн, и с усилием отвел взгляд.

— Лифты справа от вас. Приложите пропуск к сканеру и назовите нужный этаж. Пропуск действителен только сегодня и только для одного посещения. После завершения собеседования вернете его на выходе. Это важно. Очень важно. — В голосе дежурного появилось напряжение, когда он произносил последние слова.

— Спасибо, — Мартин взял пропуск. Он был удивительно тяжелым для своего размера, словно сделанным из какого-то экзотического металла. На ощупь карта была не просто холодной — она словно вытягивала тепло из его пальцев, создавая ощущение локального энтропийного коллапса.

Мартин направился к указанным лифтам. Его шаги гулко отдавались в пустом вестибюле, множась эхом, словно за ним следовала невидимая процессия. Дверей было четыре, все из полированной стали без кнопок или индикаторов. Четыре — число смерти в восточной нумерологии, вспомнил он. Совпадение? В этом здании, казалось, не было места случайностям. Он приложил пропуск к единственной видимой панели на стене.

— Двенадцатый этаж, — произнес он. Слова повисли в воздухе, словно ожидая подтверждения от невидимого судьи.

Одна из дверей бесшумно открылась. Не просто открылась — словно растворилась, на мгновение показав Мартину, что граница между «открыто» и «закрыто» здесь была условной. Внутри лифт оказался просторным, с зеркальными стенами и потолком. Бесконечные отражения создавали иллюзию падения в зеркальный колодец — вверх и вниз одновременно. Никаких кнопок, никаких индикаторов этажей — только небольшое табло, показывающее текущий уровень.

Двери закрылись, и лифт плавно тронулся вверх. Ускорение было почти неощутимым — либо инженеры достигли совершенства в компенсации перегрузок, либо законы физики работали здесь немного иначе. Мартин наблюдал, как цифры на табло сменяют друг друга. 1, 2, 3… Каждая цифра вспыхивала красным на долю секунды, прежде чем смениться следующей. Красным. Как таймеры из записки Автентиков.

Он поправил галстук и пригладил волосы, глядя на свое отражение в зеркальной стене. Точнее, на свои отражения — бесконечная череда Мартинов уходила в зеркальную глубину, каждый последующий чуть бледнее предыдущего, пока самые далекие не превращались в призраков. Темно-синий костюм, белая рубашка, серый галстук — классический наряд для собеседований, который он специально купил перед окончанием института. Костюм сидел хорошо, но Мартин все равно чувствовал себя неуютно. Словно он надел не просто одежду, а чужую личность. Костюм делового человека, живущего в мире встреч и контрактов, а не в мире кода и алгоритмов. Он привык к джинсам и футболкам, к удобной и практичной одежде программиста.

7, 8, 9… Лифт поднимался с постоянной скоростью, но Мартину казалось, что время замедляется с каждым этажом. Или это он ускоряется относительно времени? Он вспомнил утренний разговор с родителями. Отец был горд его успехами, но обеспокоен выбором Мартина. «Почему не ИнфоЛогика? — спрашивал он. — Компания твоего дяди, стабильная работа, хорошая зарплата, перспективы роста…» Стабильность — любимое слово отца. Стабильная работа, стабильный доход, стабильная жизнь. Стабильность как синоним стагнации, как медленное умирание в комфорте предсказуемости. Мать улыбалась и кивала, всегда поддерживающая решения мужа. Её улыбка была отрепетированной, выученной за годы брака. Мартин вдруг подумал — а помнит ли она, как улыбаться искренне?

Правда была в том, что мысль о работе в компании дяди вызывала у него почти физический дискомфорт. Это было похоже на аллергическую реакцию души — отторжение на клеточном уровне. ИнфоЛогика производила программное обеспечение для банковского сектора — стабильный, прибыльный, невероятно скучный бизнес. Годы программирования учетных систем, создания безопасных транзакций, оптимизации баз данных… Цифровое рабство, закамуфлированное под карьеру. Превращение творца в механизм по производству финансовых костылей для хромой экономики. Мартин уважал эту работу, но она не была создана для него.

11, 12… Лифт плавно остановился, и двери открылись. Переход был таким мягким, что на мгновение Мартин не был уверен — действительно ли он прибыл, или это просто пауза в бесконечном подъеме.

Мартин ожидал увидеть традиционный офисный интерьер — столы, перегородки, люди в костюмах, снующие между рабочими местами. Нормальность как маскировка, банальность как камуфляж. Вместо этого он оказался в просторном белом помещении, напоминающем больше медицинскую лабораторию, чем офис. Или операционную. Место, где препарируют и переделывают, где органическое встречается с синтетическим. Яркий, но не раздражающий свет лился с потолка, не отбрасывая теней. Свет без источника, освещение без светильников — словно само пространство люминесцировало. Воздух был прохладным и каким-то… стерильным. Не просто чистым — очищенным. Лишенным не только загрязнений, но и самой жизни. Воздух, который никто никогда не дышал.

Прямо перед ним находилась стойка ресепшн — тоже белая, с сенсорной панелью вместо традиционного компьютера. Белизна была агрессивной, тотальной, не допускающей полутонов. За ней сидела женщина лет тридцати с идеально прямыми платиновыми волосами, собранными в тугой пучок. Прическа была настолько совершенной, что казалась результатом математического расчета, а не работы парикмахера. Ее белый лабораторный халат сливался с окружающей обстановкой, создавая странное ощущение, будто голова парит в воздухе. Оптическая иллюзия или преднамеренный эффект? В этом месте грань между случайностью и замыслом была размыта.

— Мартин Ливерс? — спросила она, не поднимая глаз от панели. Вопрос прозвучал скорее как констатация факта. Она знала, кто он, еще до того, как он вышел из лифта. Ее голос был удивительно мелодичным, контрастирующим с холодной внешностью. Диссонанс между звуком и образом создавал когнитивный дискомфорт, словно реальность давала сбой.

— Да, — ответил он. — У меня назначено собеседование на пятнадцать часов.

— Мы знаем. — Она наконец подняла взгляд. «Мы» — не «я». Коллективное сознание или просто корпоративная привычка? Ее глаза были неожиданно теплыми, почти янтарными. Цвет застывшей смолы, хранящей внутри древних насекомых. Что хранили эти глаза? — Я Элия. Прежде чем вы встретитесь с доктором Норрингтоном, нам нужно провести предварительную оценку ваших способностей. Пройдите, пожалуйста, в комнату для тестирования.

Она указала на белую дверь справа от стойки. Дверь была настолько безликой, что казалась не входом, а просто прямоугольником в стене.

— Оценку? — Мартин нахмурился. — В письме ничего не говорилось о тестировании. И почему оценка способностей, а не знаний? Что именно они собирались оценивать?

— Стандартная процедура, — улыбнулась Элия. Улыбка не достигла глаз — автоматический жест, социальная функция без эмоционального содержания. — Не беспокойтесь, это не займет много времени. Хотя время здесь течет… иначе.

Последние слова она произнесла тише, словно проговорившись. Мартин нахмурился, но решил не уточнять.

Мартин кивнул и направился к указанной двери. Она бесшумно открылась перед ним, словно реагируя на его приближение. Сенсоры движения? Или что-то более сложное? Дверь открылась в тот момент, когда он принял решение войти, а не когда приблизился.

Комната для тестирования оказалась небольшим помещением с единственным столом и стулом посередине. Геометрический центр был выверен с точностью до миллиметра — кто-то очень заботился о симметрии. На столе стоял тонкий планшет и стакан воды. Вода в стакане была неподвижна, как стекло. Ни пузырька, ни ряби — мертвая вода. Больше ничего — ни окон, ни других предметов мебели, ни даже видимых дверей.

Когда Мартин вошел, дверь за ним закрылась, сливаясь со стеной. Не просто закрылась — исчезла. Словно её никогда и не было. Он оглянулся, ища ручку или кнопку, но не обнаружил ничего. Гладкая белая поверхность без швов, без намека на то, что здесь был проход. Странное ощущение клаустрофобии на мгновение охватило его, но он заставил себя успокоиться. Дыхание. Вдох-выдох. Паника — это роскошь, которую он не мог себе позволить. Это просто часть собеседования. Ничего необычного. Ложь, которую он говорил себе, чтобы сохранить иллюзию нормальности.

Он сел за стол и взял планшет. Устройство было теплым, словно живым. Температура человеческого тела — совпадение или преднамеренность? Устройство активировалось от прикосновения, и на экране появилась надпись:

«Добро пожаловать, Мартин Ливерс. Мы рады, что вы приняли наше приглашение. Для предварительной оценки вам потребуется выполнить несколько заданий. Пожалуйста, отвечайте интуитивно, не задумываясь долго над ответами. Первая мысль часто самая честная. Начать?»

Формулировка насторожила его. Не «самая правильная», а «самая честная». Они искали не правильные ответы, а правдивые. Но правда о чем?

Мартин коснулся кнопки «Да».

Первое задание оказалось стандартным тестом на IQ — логические последовательности, пространственное мышление, числовые ряды. Мартин справился с ним без труда, хотя некоторые вопросы были необычайно сложными. Последняя задача содержала последовательность чисел, которая не поддавалась никакой очевидной логике. Он решил её интуитивно, и ответ пришел откуда-то из глубины сознания — 47. Почему 47? Он не знал, но был уверен в ответе.

Второе задание было посвящено распознаванию паттернов в хаотических данных — десятки графиков и таблиц, среди которых нужно было найти закономерности. Некоторые паттерны были очевидны, другие — едва уловимы, третьи… третьи словно мерцали на грани восприятия, появляясь и исчезая, как квантовые частицы. Это было ближе к его специализации, и Мартин почувствовал прилив азарта, решая эти головоломки. Знакомое ощущение «потока» накрыло его — состояние, когда разум становится чистым инструментом познания.

Третье задание заставило его нахмуриться. На экране появилась серия фотографий с человеческими лицами, выражающими различные эмоции. Нужно было определить, какие эмоции испытывает человек на снимке, и — что было странно — оценить, лжет ли он, изображая эту эмоцию, или испытывает ее на самом деле. Но была и третья опция, которую он заметил не сразу: «Субъект не способен к данной эмоции». Что это означало? Как человек может быть не способен к эмоции?

«Это ведь именно то, чем занимается мой „Эмпатус“, — подумал Мартин. — Они тестируют меня на способности, которые уже продемонстрированы в моем дипломном проекте?» Или они проверяют, насколько его человеческая интуиция соответствует алгоритмическому анализу? Может ли он делать то же самое без помощи машины?

Несмотря на удивление, он сосредоточился на задании. Годы работы над алгоритмом распознавания эмоций научили его замечать микровыражения, едва уловимые движения мышц лица, которые выдают истинные чувства. Асимметричная улыбка — ложь. Сокращение круговой мышцы глаза — истинная радость. Микронапряжение в углах рта — подавленный гнев.

На одной из фотографий он замер. Молодой мужчина с приятным лицом улыбался в камеру, но что-то было глубоко, фундаментально неправильным в этой улыбке. Не ложь, не притворство — отсутствие. Словно за маской лица не было ничего, что могло бы улыбаться. Мартин выбрал третью опцию: «Субъект не способен к данной эмоции».

Четвертое задание было совсем необычным. На экране появился размытый текст на неизвестном языке, который постепенно становился четче. Символы были похожи одновременно на древние руны и на математические формулы, на органические структуры и на схемы микропроцессоров. Нужно было как можно раньше определить, о чем этот текст, даже не понимая отдельных слов.

Мартин смотрел на странные символы, чувствуя нарастающую тревогу. Часть его сознания кричала, что это невозможно — нельзя понять текст на неизвестном языке. Но другая часть, более глубокая и древняя, начинала улавливать… что-то. Ритм. Структуру. Смысл за пределами слов. Это была не просто проверка его профессиональных навыков. Они словно тестировали его интуицию, способность видеть то, что скрыто от большинства людей.

«Инструкция», — написал он внезапно. — «Инструкция по сборке или… перенастройке чего-то сложного». Откуда пришло это знание? Он не мог объяснить, но был уверен в ответе.

Пятое задание оказалось самым странным. Планшет показал только белый экран с мигающим курсором и инструкцией: «Опишите, что вы чувствуете сейчас». Никаких подсказок, никаких ограничений. Чистый лист для проекции внутреннего состояния.

Мартин задумался. Что он чувствовал? Интерес, любопытство, легкую тревогу, профессиональный азарт… Но было что-то еще. Странное ощущение, что за ним наблюдают не только через камеры, но как-то иначе, глубже. Словно его мысли были открытой книгой для невидимых наблюдателей. Словно сам акт думания оставлял следы в некоем поле, которое они могли считывать.

Он начал печатать, позволяя словам течь без цензуры: «Чувствую себя препарированной лягушкой на столе невидимого биолога. Интерес смешан со страхом — что вы ищете внутри меня? Какой орган моей психики вас интересует? Ощущение, что этот тест — не проверка способностей, а сканирование на совместимость с чем-то, о чем я не знаю. Вы ищете не сотрудника. Вы ищете… что? Ключ? Недостающий элемент? Того, кто сможет увидеть то, что другие не видят? Или того, кто уже видит, но еще не знает об этом?»

Он написал честный ответ, описав все эти ощущения, включая странное чувство наблюдения. В конце добавил: «P.S. Вода в стакане не настоящая. Слишком идеальная. Как и все в этой комнате. Как и, возможно, некоторые люди за её пределами.» Едва он закончил, как планшет погас, а дверь — теперь видимая — открылась.

За дверью стоял мужчина лет пятидесяти с идеально прямой осанкой и цепким взглядом голубых глаз. Глаза цвета арктического льда — холодные, но с глубинами, в которых можно было утонуть. Седые волосы были коротко подстрижены, а безупречно скроенный серый костюм сидел так, словно был частью его тела. Или его тело было частью костюма — идеально подогнанный биологический компонент в корпоративной машине. Доктор Александр Норрингтон — Мартин сразу узнал его по фотографии с сайта Центра. Хотя фотография не передавала главного — ощущения силы, исходящей от этого человека. Не физической силы, а чего-то более фундаментального. Силы знания. Силы контроля.

— Господин Ливерс, — голос Норрингтона был глубоким и ровным. Модуляции выверены, тон рассчитан на создание одновременно авторитета и доверия. Голос человека, привыкшего, что его слушают. — Рад наконец познакомиться с вами лично. «Наконец» — словно эта встреча была неизбежной, вопросом времени, а не выбора. Прошу, следуйте за мной.

Мартин поднялся, чувствуя легкое головокружение. Комната словно не хотела его отпускать — воздух стал вязким, пространство сопротивлялось движению. Сколько времени он провел в комнате для тестирования? Наручные часы показывали 15:47. Почти час! Но ему казалось, что прошло не больше двадцати минут. Время текло здесь по своим законам, подчиняясь неизвестной физике.

Норрингтон заметил его замешательство.

— Тесты иногда искажают восприятие времени, — сказал он с легкой улыбкой. Улыбка хирурга, объясняющего пациенту, почему тот ничего не помнит после операции. — Это нормально. Для нас. Не для вас. Пройдемте в мой кабинет, там мы сможем спокойно поговорить.

Они прошли через просторное белое помещение, в котором теперь Мартин заметил несколько дверей, уходящих вглубь этажа, и коридор, ведущий в противоположную от лифтов сторону. Двери были пронумерованы, но не последовательно — 7, 13, 4, 21. Код или хаос? У одной из дверей стояла высокая женщина с короткими черными волосами и смуглой кожей. Вероника Дариус — имя пришло откуда-то из глубины сознания, хотя он был уверен, что никогда её раньше не видел. Она смерила Мартина оценивающим взглядом, когда они проходили мимо, и слегка кивнула Норрингтону. Ее взгляд показался Мартину не просто оценивающим, а каким-то… настороженным? Враждебным? Взгляд хищника, оценивающего — добыча или угроза?

На её запястье Мартин заметил браслет с небольшим дисплеем. Цифры на нем мелькнули красным, прежде чем она опустила руку. Красные цифры. Как в записке Автентиков. Как в его утреннем кошмаре. Совпадение становилось паттерном, паттерн — системой.

Кабинет Норрингтона находился в конце коридора. В отличие от стерильного белого интерьера остальных помещений, здесь было уютно и традиционно — темное дерево, кожаные кресла, стеллажи с бумажными книгами, большое окно с видом на город. Контраст был настолько резким, что на мгновение Мартину показалось, будто он шагнул в другую реальность. Или в тщательно сконструированную иллюзию уюта.

— Присаживайтесь, господин Ливерс, — Норрингтон указал на кресло перед массивным деревянным столом. — Чай? Кофе? Или что-то более сильное? Вы выглядите так, словно вам это нужно.

— Кофе, если можно, — ответил Мартин, устраиваясь в кресле. Кожа была мягкой, слишком мягкой — кресло словно пыталось поглотить его.

Норрингтон коснулся панели на столе, и через несколько секунд в стене открылась ниша с двумя дымящимися чашками. Механизм работал бесшумно, но Мартин уловил едва слышимый гул — звук скрытых систем, поддерживающих иллюзию простоты. Он поставил одну перед Мартином.

— Насколько я помню, вы предпочитаете без сахара и молока, — заметил он, садясь напротив. — Эфиопская арабика, средняя обжарка, температура 67 градусов Цельсия. Ваш обычный выбор в кафетерии института по вторникам и четвергам.

Мартин удивленно посмотрел на него:

— Откуда вы…

— Мы стараемся тщательно изучать потенциальных сотрудников, — улыбнулся Норрингтон. Улыбка не коснулась глаз — они оставались холодными, расчетливыми. — Предпочтения в еде, распорядок дня, увлечения… Все это складывается в общую картину личности. Цифровой портрет, составленный из тысяч точек данных. Вы — сумма ваших выборов, и мы знаем каждый из них. Ваша привычка пить черный кофе в сочетании с предпочтением синего цвета в одежде и склонностью к минималистичному дизайну в ваших программных интерфейсах говорит о человеке, ценящем ясность и функциональность. А ваш выбор конкретно этого сорта кофе говорит о…, но это пока оставим за скобками.

Мартин почувствовал неловкость. И страх. Глубинный, примитивный страх добычи, понявшей, что за ней наблюдали гораздо дольше, чем она думала. Эта осведомленность казалась… избыточной для обычного собеседования.

— Перейдем к делу, — Норрингтон открыл тонкую папку, которая лежала перед ним. Папка была почти пустой — несколько листов, не больше. Вся остальная информация хранилась где-то еще. В каких базах данных было досье на Мартина Ливерса? — Ваши результаты тестирования впечатляют. Особенно в части распознавания паттернов и эмоционального интеллекта. И особенно ваша способность видеть… отсутствие там, где другие видят присутствие. Это редкое сочетание — обычно высокоэффективные аналитики не столь чутки к эмоциональным нюансам. И уж точно не способны распознать тех, кто эмоций лишен.

Он перевернул страницу. Движение было театральным — страница была пустой, но Норрингтон делал вид, что читает.

— Ваш проект «Эмпатус» также вызывает большой интерес. Вы фактически создали инструмент, позволяющий объективизировать то, что большинство людей считает интуицией. Но что более важно — вы создали инструмент, способный видеть то, чего нет. Отсутствие эмоций. Пустоту за маской. Это делает вас… уникальным. Это именно то, чем мы занимаемся в Статистическом Исследовательском Центре — превращаем сложные, неуловимые паттерны человеческого поведения в измеримые, предсказуемые модели. И корректируем отклонения от нормы.

Мартин отпил кофе — идеальный, именно такой, как он любил. Слишком идеальный. Словно сваренный не для человека с определенными предпочтениями, а по точному алгоритму, воспроизводящему эти предпочтения.

— Если позволите вопрос, доктор Норрингтон, — начал он, — я пытался найти информацию о ваших проектах, публикациях, исследованиях, но обнаружил удивительно мало. Для исследовательского центра ваша организация кажется… необычно закрытой. Почти несуществующей. Цифровой призрак в мире тотальной прозрачности.

Норрингтон кивнул, словно ожидал этого вопроса. Конечно, он ожидал. Вероятно, он знал каждый вопрос, который Мартин задаст, еще до начала встречи.

— Большинство наших исследований проводится под грифом «конфиденциально» для различных государственных и частных клиентов. Клиентов, которые предпочитают оставаться в тени. Клиентов, для которых знание — это власть, а власть не терпит огласки. Мы не стремимся к научной славе или публичному признанию. Наша цель — эффективность и практический результат.

Он сделал паузу, внимательно наблюдая за реакцией Мартина. Зрачки, микродвижения лица, ритм дыхания — Норрингтон читал его как открытую книгу, применяя те же техники, которые Мартин заложил в «Эмпатус».

— Основное направление нашей работы — прогнозирование человеческого поведения на основе неочевидных, глубинных паттернов. Мы называем это «глубинной аналитикой» — процесс выявления скрытых закономерностей там, где большинство видит только хаос или случайность. Но это только часть правды. Мы не просто выявляем паттерны. Мы их корректируем.

— Звучит интересно, — признал Мартин. — Но все еще… расплывчато. Как облако, которое принимает форму того, что хочет увидеть наблюдатель. Вы показываете мне проекцию, а не реальность.

— Конкретные примеры я смогу привести, только если вы согласитесь присоединиться к нашей команде, — в глазах Норрингтона мелькнуло что-то, похожее на одобрение. Или удовлетворение — рыба клюнула на наживку. — Но могу сказать, что ваша работа будет связана с анализом и коррекцией критических аномалий в психоэмоциональных паттернах. Аномалий, которые угрожают стабильности… системы.

— Коррекцией? — Мартин нахмурился. — Вы имеете в виду психотерапию? Или что-то более радикальное? Что-то, требующее подписки о неразглашении и работы в здании без опознавательных знаков?

— Не совсем, — Норрингтон подался вперед. Его поза изменилась — из расслабленной в напряженную, готовую к броску. — Скажем так — мы выявляем людей с потенциально опасными психоэмоциональными отклонениями и… помогаем им вернуться к стабильному состоянию. Ключевое слово — «помогаем». Добровольно или нет — это уже детали. С помощью инновационных методик, значительно более эффективных, чем традиционная психотерапия.

Что-то в его тоне заставило Мартина насторожиться. «Эмпатус» показал бы сейчас зашкаливающие показатели скрытой угрозы в голосе Норрингтона. Это звучало почти как… промывание мозгов? Поведенческие манипуляции? Он вспомнил записку от Автентиков: «Не верьте всему, что вам скажут о Статистическом Исследовательском Центре». «Ищите красные таймеры. Спросите о реалах и копиях.»

— Я не уверен, что понимаю суть работы, — осторожно сказал он. — Можете привести какой-нибудь гипотетический пример? И что вы знаете о красных таймерах?

Эффект был мгновенным. Норрингтон замер, его лицо на долю секунды превратилось в маску абсолютного контроля. Затем маска дала трещину, и в глазах мелькнуло что-то похожее на… страх? Уважение? Понимание?

— Допустим, — начал он медленно, выбирая слова с хирургической точностью, — существует человек, чьи психоэмоциональные паттерны начинают показывать признаки нестабильности. Признаки того, что его внутренний таймер подходит к концу. Эти отклонения еще невидимы для обычных методов диагностики, но наши алгоритмы уже фиксируют их. Если не вмешаться, эта нестабильность может привести к… деструктивным последствиям как для самого человека, так и для окружающих. К полной дестабилизации личностной матрицы. К превращению в то, что не должно существовать.

Он сделал паузу, отпив чай. Рука, держащая чашку, была абсолютно неподвижна. Нечеловечески неподвижна.

— Мы идентифицируем таких людей и применяем специальные протоколы коррекции, возвращая их психоэмоциональные паттерны в стабильное состояние. Перезагружаем их, если использовать компьютерную терминологию. Обновляем прошивку личности. Фактически, мы предотвращаем проблему до того, как она становится видимой. До того, как красные цифры достигнут нуля.

— Это звучит… — Мартин подбирал слова, чувствуя, как разговор балансирует на грани откровения, — как что-то из области превентивной психиатрии. Но также вызывает вопросы о согласии этих людей и этических аспектах такого вмешательства. И о природе тех, кто нуждается в такой… коррекции. Они вообще люди?

По лицу Норрингтона скользнула тень улыбки. Улыбка человека, увидевшего в собеседнике то, что искал.

— Именно такую реакцию я и ожидал, господин Ливерс. Вы начинаете видеть контуры истины за завесой слов. Этические вопросы важны, и мы уделяем им большое внимание. Но иногда приходится выбирать между абсолютным соблюдением индивидуальных прав и предотвращением серьезного вреда для многих. Между сохранением иллюзии и поддержанием реальности. Это сложный баланс.

Он закрыл папку и выпрямился.

— Я не буду скрывать от вас — работа в нашем центре потребует принятия сложных решений и определенной… гибкости в этических вопросах. Готовности принять, что не все, кто выглядят как люди, являются людьми. И что некоторые истины слишком опасны для неподготовленного сознания. Не каждый способен на это. Но мы предлагаем вам эту позицию, потому что верим в ваш потенциал. Ваш интеллект, ваша интуиция, ваш подход к анализу данных — все это делает вас идеальным кандидатом для нашей команды. А ваша способность видеть отсутствие делает вас незаменимым.

Мартин молчал, обдумывая услышанное. Слова Норрингтона складывались в картину, которая одновременно притягивала и пугала. Мир оказывался сложнее, чем он думал. И страннее. И опаснее. С одной стороны, работа казалась интригующей и интеллектуально стимулирующей. С другой — расплывчатые объяснения и намеки на этически сомнительные практики вызывали беспокойство. А упоминание о тех, кто «выглядит как люди, но не является людьми» заставляло вспомнить фотографию из теста — лицо с пустой улыбкой.

— Я ценю ваше предложение, доктор Норрингтон, — сказал он наконец. — Но мне нужно время, чтобы все обдумать. И больше информации. Что такое реалы и копии?

Норрингтон медленно моргнул. Когда его глаза открылись, в них читалось новое понимание.

— Разумеется, — кивнул он, игнорируя последний вопрос. Но не игнорируя — откладывая. Некоторые ответы приходят только тем, кто уже внутри. — Такие решения не принимаются спонтанно. Однако мы работаем в очень динамичной сфере, и эта позиция не может оставаться вакантной долго. Время — ресурс, которого у нас меньше, чем кажется. Могу дать вам сорок восемь часов на размышление.

Он протянул Мартину тонкую металлическую карту, похожую на временный пропуск, но с другим голографическим узором. Узор напоминал нейронную сеть — или карту звездного неба. Или и то, и другое одновременно.

— Если решите принять предложение, просто активируйте эту карту — инструкции на обратной стороне. Мы немедленно получим уведомление и запустим процесс оформления. Процесс, который изменит вас навсегда. В этом будьте уверены. Если через сорок восемь часов карта останется неактивированной, мы будем считать, что вы отклонили предложение. И примем соответствующие меры.

Мартин взял карту. Она была холодной и удивительно тяжелой, как и временный пропуск. Тяжесть выбора, воплощенная в металле.

— Еще один вопрос, если позволите, — сказал он. — Что вы знаете о группе, называющей себя «Автентики»? Карты на стол. Посмотрим, как он отреагирует на прямой вопрос.

Лицо Норрингтона на мгновение застыло, а затем приняло выражение вежливого недоумения. Но Мартин успел увидеть — в первую долю секунды в глазах мелькнуло узнавание. И что-то похожее на… досаду?

— Автентики? Боюсь, я не знаком с такой группой. Ложь, обернутая в полуправду. Это какая-то студенческая организация?

Несмотря на невозмутимый вид, Мартин заметил микроскопическое изменение в глазах Норрингтона — легкое сужение зрачков, почти незаметное напряжение мышц вокруг глаз. Учащение пульса на сонной артерии — с 72 до 78 ударов в минуту. Микрокапли пота на верхней губе, невидимые невооруженным глазом. Признаки лжи, которые он научился распознавать, работая над «Эмпатусом».

— Нет, просто где-то услышал это название, — ответил Мартин, решив не раскрывать свои карты. Две могут играть в эту игру. — Подумал, может быть, это как-то связано с вашими исследованиями.

— Боюсь, что нет, — Норрингтон поднялся, давая понять, что собеседование окончено. Резкость движения выдавала желание закончить опасную тему. — Буду ждать вашего решения, господин Ливерс. И позвольте дать небольшой совет — когда будете взвешивать наше предложение, думайте не только о зарплате и карьерных перспективах, но и о реальном влиянии, которое ваша работа может оказать на мир. На сохранение мира таким, каким вы его знаете. Или думаете, что знаете.

Он протянул руку, и Мартин пожал ее. Рукопожатие Норрингтона было крепким и сухим. И холодным. Температура ниже нормальной — еще одна аномалия в растущем списке странностей.

— Элия проводит вас к выходу, — сказал он, нажимая кнопку на столе. Вызов охраны или просто ассистента? Грань была размыта.

Через несколько секунд дверь кабинета открылась, и появилась платиноволосая женщина с ресепшн. Она появилась слишком быстро, словно ждала сигнала прямо за дверью.

— Да, доктор Норрингтон?

— Проводите, пожалуйста, господина Ливерса к лифтам. И убедитесь, что он покинул здание.

Формулировка была странной. Не «проводите до выхода», а «убедитесь, что покинул». Словно были те, кто входил, но не выходил.

Элия кивнула и жестом пригласила Мартина следовать за ней. Когда они вышли в коридор, Мартин заметил, что женщина с короткими черными волосами, которую он видел ранее, все еще стоит у той же двери, словно охраняя ее. Или что-то за ней. Или кого-то. Теперь он мог лучше рассмотреть ее — атлетически сложенная, с военной выправкой и напряженным выражением лица. Шрамы на руках, едва заметные под рукавами — следы боев или операций? На ее правом запястье был странный браслет с маленьким дисплеем, показывающим какие-то цифры. Красные цифры. 72:14:33. Отсчет времени. Но времени до чего?

Элия перехватила его взгляд.

— Это Вероника Дариус, — сказала она тихо. — Один из наших лучших полевых аналитиков. «Полевых» — интересный выбор слова. Что за поля они анализируют? Если вы решите присоединиться к нам, возможно, будете работать с ней. Если она позволит вам жить достаточно долго, — мелькнула странная мысль.

Они прошли через белое помещение к лифтам. Мартин заметил, что их путь был другим — они шли по дуге, избегая центра комнаты. Почему? Элия приложила свой пропуск к панели, и одна из дверей открылась.

— Было приятно познакомиться, господин Ливерс, — сказала она с легкой улыбкой. Улыбка была теплее, чем раньше. Почти человеческая. — Надеюсь, мы еще увидимся. Надеюсь, вы сделаете правильный выбор. Какой бы он ни был.

Мартин кивнул и вошел в лифт. Когда двери закрылись, он выдохнул, не осознавая, что все это время был напряжен. Напряжение было физическим — мышцы болели, словно после долгой пробежки. Собеседование оставило странное послевкусие — смесь профессионального интереса и смутной тревоги. И ощущение, что он только что сдал экзамен, не зная ни предмета, ни критериев оценки.

Он достал карту, которую дал ему Норрингтон, и перевернул ее. На обратной стороне было короткое сообщение: «Для активации приложите большой палец к центру карты и произнесите: „Я принимаю предложение Статистического Исследовательского Центра и готов приступить к работе“». Под текстом мелким шрифтом: «Активация необратима. Выбирайте с полным пониманием последствий.»

Мартин убрал карту в карман. Сорок восемь часов, чтобы принять решение. Сорок восемь часов, чтобы выяснить, что на самом деле представляет собой Статистический Исследовательский Центр и кто такие эти Автентики. Сорок восемь часов, чтобы понять, хочет ли он знать правду о красных таймерах и тех, кто выглядит как люди, но ими не является.

Лифт плавно остановился на первом этаже, и двери открылись. Переход из белого безвременья двенадцатого этажа в обычный мир был почти болезненным — слишком много цветов, звуков, движения. Мартин вышел в вестибюль, вернул временный пропуск дежурному и направился к выходу.

Дежурный проводил его взглядом, затем коснулся скрытой кнопки под стойкой. На мониторе появилось сообщение: «Кандидат покинул здание. Вероятность принятия предложения — 73%. Рекомендуется наблюдение уровня 2.»

Оказавшись на улице, он глубоко вдохнул свежий воздух. Точнее, загрязненный городской воздух, но после стерильности Центра даже смог казался ароматом жизни. После стерильной атмосферы Центра даже загазованный воздух Технологической площади казался живым и настоящим. Реальным. Но после сегодняшнего визита само понятие реальности стало зыбким.

Он достал коммуникатор и набрал номер Кайрена.

— Эй, как прошло? — раздался бодрый голос друга. Простой, человеческий, настоящий голос. Якорь нормальности в море странностей.

— Странно, — честно ответил Мартин. — Очень странно. Мне нужно с тобой поговорить. Можешь встретиться в «Квантовом скачке» через час? Нужно выговориться кому-то, кто точно является человеком. Реальным человеком.

— Для тебя — всегда, — отозвался Кайрен. — Жду подробностей! И объяснений, почему ты звучишь так, словно увидел призрака.

Мартин убрал коммуникатор и огляделся. На мгновение ему показалось, что кто-то наблюдает за ним, но среди толпы спешащих людей невозможно было понять, действительно ли это так, или просто разыгралась паранойя. Хотя после сегодняшнего паранойя казалась здоровой реакцией на реальность.

Он заметил женщину в сером костюме, стоящую у витрины магазина напротив. Она смотрела на отражение в стекле, но угол был такой, что в отражении она могла видеть его. Профессионально. Затем заметил мужчину с газетой на скамейке — газета была вчерашняя. Кто читает вчерашние газеты? Тот, кому нужна маскировка, а не новости.

Он направился к ближайшей станции метро, внезапно остро осознавая каждого прохожего, каждый взгляд, каждое движение в толпе. Не замечая темного аэрокара, который медленно двигался по улице параллельно с ним, сохраняя дистанцию. Точнее, делая вид, что не замечает. Если за ним следят профессионалы, паника только ухудшит ситуацию.

За тонированными стеклами аэрокара сидела женщина с короткими черными волосами и холодным, оценивающим взглядом. Вероника Дариус наблюдала за новым потенциальным сотрудником, не спуская глаз с его затылка. В наушнике звучал голос Норрингтона: «Уровень наблюдения — два. Если попытается связаться с Автентиками, переходите на уровень три. Если они попытаются его завербовать…» Пауза. «Используйте протокол Омега.»

На ее запястье мерцал дисплей браслета, показывающий какие-то цифры — красные, угрожающе пульсирующие. 72:13:45. Время утекало с каждой секундой. Её время. Время до следующей синхронизации. Время до момента, когда она перестанет быть собой и станет… обновленной версией Вероники Дариус.

Она коснулась браслета, и цифры на мгновение стали зелеными. Отсрочка. Норрингтон выполнял свои обещания — пока она была полезна, её таймер можно было корректировать. Но стоило ошибиться, проявить нелояльность, усомниться в системе…

Красные цифры вернулись. 72:13:31.

Тик-так. Тик-так.

Часы идут для всех.